3

Но их беседа заняла даже менее получаса. Первые несколько минут ушли на то, чтобы Моррис устроился поудобней. Он снял свой поношенный плащ, встряхнул и, проведя ладонью по ткани, словно желая избавиться от каким-то образом подхваченной в Найтингейл-Хаус инфекции, с величайшей осторожностью перекинул его через спинку своего стула. Затем уселся напротив Делглиша и заговорил первым:

— Пожалуйста, не заваливайте меня вопросами, инспектор. Я терпеть не могу допросов. Я предпочел бы изложить вам события с собственной точки зрения. Вам не следует беспокоиться о точности моих показаний. Вряд ли я стал бы главным фармакологом такой престижной больницы, если бы не обладал способностью обращать внимание па детали и запоминать факты.

— Тогда не могли бы вы изложить мне некоторые факты, начиная, пожалуй, с ваших перемещений минувшей ночью, — сухо попросил Делглиш.

Словно не слыша этого замечания, Моррис продолжил:

— Последние шесть лет мисс Гирииг одаривает меня привилегией считаться ее другом. Не сомневаюсь, что некоторые местные обитатели, особенно женщины Найтингейл-Хаус, дают собственную интерпретацию нашим отношениям. Этого следовало ожидать. Когда вас окружает компания из старых дев не слишком юного возраста, которые живут вместе, то ревности на сексуальной почве не избежать.

— Мистер Моррис, — едва ли не ласково прервал его Делглиш, — я здесь не для того, чтобы выслушивать о ваших с мисс Гирииг отношениях, а также о ее взаимоотношениях со своими коллегами. Правда, если они имеют отношение к убийствам этих двух девушек, тогда другое дело. В противном случае оставим ваши любительские изыскания в области психологии и перейдем к относящимся к делу фактам.

— Мои отношения с мисс Гиринг представляют интерес для ваших расспросов, поскольку именно они явились причиной моего визита в Найтиигейл-Хаус в то время, когда произошли убийства сестры Пирс и сестры Фоллон.

— Хорошо, тогда расскажите мне об этих двух случаях.

— Первый раз это было тем утром, когда умерла сестра Пирс. Вам, несомненно, известны детали. Разумеется, я доложил о своем визите инспектору Бейли, поскольку он развесил на всех больничных досках объявления с просьбой сообщить имена всех тех, кто побывал в Найтингейл-Хаус в утро смерти сестры Пирс. — Моррис откашлялся. — Но я не возражаю повторить все еще раз. Я заехал сюда по Дороге в фармакологическое отделение, чтобы оставить сестре Гиринг записку. Это была открытка с пожеланием удачи, какие обычно посылают друзьям накануне важного события. Я знал, что мисс Гиринг должна была проводить первые демонстрационные занятия в этот день — на самом деле первые демонстрационные занятия этой школы, поскольку сестра Мэннингс, помощница мисс Рольф, заболела гриппом. Естественно, мисс Гиринг нервничала, учитывая тот факт, что на демонстрации должен был присутствовать главный инспектор по надзору за учебными заведениями для медсестер. К сожалению, я пропустил последнюю вечернюю почту. А мне хотелось, чтобы она получила мою открытку до того, как отправится в демонстрационный зал, поэтому я решил опустить послание в щель для корреспонденции на ее двери сам. Я отправился на работу намного раньше обычного и был в Найтипгейл-Хаус чуть позже восьми, затем почти сразу же покинул его. Я никого не видел. Очевидно, сотрудники и студентки еще завтракали. Разумеется, я не входил в демонстрационный зал. Я как-то не горю желанием привлекать внимание к своей персоне. Я просто опустил открытку в конверте в дверную прорезь и удалился. Это была довольно забавная открытка. На ней изображались две малиновки, самец положил у ног самки слова «Счастья и удачи!», составленные в виде червячков. Возможно, мисс Гиринг сохранила эту открытку; она питает слабость к подобного рода чепухе. Разумеется, она вам ее покажет, если вы попросите. Открытка должна подтвердить мой рассказ о том, что я делал тем утром в Найтингейл-Хаус,

— Я уже видел эту открытку, — мрачно заявил Делглиш. — Вам было известно, чему посвящена демонстрация?

— Я знал, что темой будет искусственное кормление, но я не знал, что сестра Фоллон больна и что кто-то другой будет играть роль пациентки вместо нее.

— Вы можете объяснить, как едкое вещество могло попасть в аппарат для искусственного кормления?

— Вы меня опережаете. Я как раз намеревался сам рассказать об этом. Понятия не имею. Наиболее вероятное объяснение — это то, что кто-то решил разыграть дурацкую шутку, не давая себе отчета в том, что результат может оказаться фатальным. Если не это, тогда — несчастный случай. Подобные прецеденты уже имели место. Всего три года назад в родильном отделении больницы — по счастью, не нашей — был отравлен новорожденный младенец,,когда бутылочку с дезинфицирующим раствором перепутали с молоком. Я не могу объяснить, как мог несчастный случай произойти здесь или кто в Найтингейл-Хаус оказался настолько циничным и безмозглым, чтобы решить, будто, подмешав едкое вещество в молоко, можно кого-нибудь позабавить.

Он замолчал, ожидая очередного вопроса Делглиша, но, встретив лишь вопросительный взгляд, продолжил:

— Это то, что касается смерти сестры Пирс. Здесь я вам больше ничем не могу помочь. А вот в случае с сестрой Фоллон дело обстоит немного иначе.

— Вы что-то видели вчера ночью? Что-то произошло на ваших глазах?

Он резко ответил:

— Это не имеет ничего общего с тем, что произошло прошлой ночью, инспектор. Мисс Гиринг уже рассказала вам все о событиях той ночи. Мы никого не видели. Мы покинули ее комнату сразу же после двенадцати и вышли на улицу, спустившись по черной лестнице мимо квартиры мисс Тейлор. Я вытащил свой велосипед из кустов неподалеку от дома — не вижу причины, почему мой визит должен быть известен каждой зловредной старой деве в округе, — и мы прошли вместе по дороге до первого поворота. Затем попрощались, и я проводил мисс Гиринг обратно к черному ходу в дом. Она оставила его открытым. Потом я наконец поехал к себе и, как уже вам говорил, налетел на поваленный вяз в 12.17. Если после моего падения кто-то прошелся по этой дороге и оставил на ветке белый шарф, могу лишь сказать, что я его не видел. Если он ехал на машине, то она, скорее всего, была припаркована с другой стороны Найтингейл-Хаус, поскольку никакой машины я тоже не видел.

Наступила очередная пауза. Делглиш не шелохнулся, и только Мастерсои, с хрустом переворачивая листок блокнота, позволил себе обреченно вздохнуть.

— Нет, инспектор, событие, к которому я имел отношение, случилось прошлой весной, когда группа студенток, в которой была и сестра Фоллон, проходила второй год обучения. Как уже повелось, я читал им лекцию о ядовитых веществах. Когда я закончил, все студентки, кроме сестры Фоллон, собрали свои книги и вышли из зала. Она подошла к моему столу и спросила, как называется яд, который мог бы убить мгновенно и безболезненно и был бы доступен любому человеку. Вопрос показался мне довольно странным, но я не видел причины, почему мне не следовало отвечать па него. Мне и в голову не пришло, что он мог иметь к ней какое-то отношение, к тому же такого рода информацию она могла легко найти в книге по фармакологии или судебной медицине в нашей больничной библиотеке.

— И что же вы ей тогда ответили, мистер Моррис? — спросил Делглиш.

— Я ответил ей, что одним из таких ядов считается никотин, который можно без проблем получить из обыкновенного аэрозолевого баллончика для опрыскивания роз.

Говорит он правду или лжет? Кто знает? Делглиш льстил себя надеждой, что в состоянии определить, лжет ли подозреваемый, — но только не этот. Даже если Моррис все это выдумал, то кто докажет обратное? А если это ложь, то цель ее очевидна — внушить ему мысль, будто Джозефина Фоллон покончила жизнь самоубийством. И делает ои это по той простой причине, что хочет отвести подозрения от сестры Гирииг. Как ни забавно, но он ее любит. Этот немного нелепый педантичный мужчина и эта глупая, немолодая и манерная женщина любят друг друга. А что тут странного? Кто сказал, что любовь — прерогатива молодых и красивых? Однако в любом расследовании это создает определенные трудности — эти чувства могут вызывать жалость, сочувствие или даже смех, в зависимости от случая, но ими никогда нельзя пренебрегать. Инспектор Бейли — он знал это по первому делу — не поверил в сентиментальную историю с открыткой. По его мнению, это был дурацкий мальчишеский поступок, к тому же совершенно не вязавшийся с характером мистера Морриса; поэтому он в него не поверил. Но Делглиш придерживался другого мнения. Он представлял себе, как одинокий Моррис неуклюже едет на велосипеде навестить свою возлюбленную; оборачиваясь по сторонам, он прячет велосипед в кустах за Найтингейл-Хаус; потом холодной январской ночью они медленно прогуливаются вместе, пытаясь оттянуть минуту прощания; и вот теперь он странно, однако настойчиво пытается защитить женщину, которую любит. И его последнее заявление, не важно, правда оно или ложь, лучшее тому доказательство. А если изложенное им — выдумка, то она послужит серьезным аргументом для тех, кто предпочел бы верить, будто Джозефина Фоллон сама наложила на себя руки. И он будет на этом настаивать. Он гордо посмотрел на Делглиша уверенным взглядом прорицателя, которому не страшен скепсис противника.

— Хорошо, — вздохнул Делглиш, — Не будем тратить время на размышления. Давайте снова вернемся к вашим перемещениям той ночью.

4

Сестра Брамфет, верная своему обещанию, терпеливо ожидала за дверью, когда Мастерсон выпроводил Леонарда Морриса в коридор. Но от прежней ее уступчивости не осталось и следа, и она уселась перед Делглишем с таким видом, словно собиралась биться не на жизнь, а на смерть. Под ее властным взглядом матроны он чувствовал себя не лучше неспособной студентки начального курса медсестер, прибывшей на практику в отделение частной больницы; в его мозгу вдруг живо всплыло воспоминание о другом взгляде, еще более уничтожающем и до боли знакомом. Он мысленно проследил источник неожиданно возникшего страха. Таким же испепеляющим взглядом смотрела на него однажды директриса его начальной школы, заставляя восьмилетнего, тоскующего но дому мальчика чувствовать себя полным ничтожеством и так же бояться ее. Ему потребовалось время, чтобы сделать над собой усилие и встретить этот взгляд.

Впервые Делглишу представилась возможность разглядеть сестру Брамфет поближе. У нее было малопривлекательное и тем не менее весьма примечательное лицо.

Сквозь очки в металлической оправе, перемычка которых съехала на кончик толстого мясистого носа, смотрели маленькие, сверлящие насквозь глазки. Коротко постриженные и завитые седые волосы стального цвета обрамляли пухлое лицо с одутловатыми щеками и упрямым подбородком. Элегантный гофрированный чепец, который на Мейвис Гирииг выглядел как изящный головной убор с кружевной оборкой и даже гермафродичное лицо Хильды Рольф делал более привлекательным, был низко нахлобучен по самые брови сестры Брамфет, напоминая собой круглый пирог с ободком из неаппетитно потрескавшейся корки. Уберите этот символ власти с ее головы и замените его уродливой фетровой шляпкой, прикройте больничное платье бесформенным одеянием какого-нибудь бурого цвета — и перед вами настоящий прототип немолодой домохозяйки из пригорода, которая, слоняясь по супермаркету с бесформенной сумкой, придирчиво подбирает недельный запас продуктов. И тем не менее перед Делглишем сидела самая лучшая медсестра клиники доктора Джона Карпендера, которая когда-либо у него была. К тому же — ближайшая подруга Мэри Тейлор, что казалось еще более удивительным.

Опережая его первый вопрос, она произнесла;

— Медсестра Фоллон покончила жизнь самоубийством. Сначала отравила Пирс, а потом и себя. Это Фоллон убила Пирс. Я наверняка знаю, что это сделала она. Так почему бы вам не прекратить беспокоить Матрону и мешать больнице спокойно работать? Вы теперь уже никому не поможете. Они обе мертвы.

Произнесенные властным, бередящим память и сбивающим с толку тоном, ее слова походили на приказ. Ответ Делглиша прозвучал неожиданно резко. Вот чертова перечница! Он не позволит запугивать себя.

— Если вы знаете это наверняка, то у вас должны иметься доказательства. А все, что вам известно, сестра, вы должны сообщить мне. Я ищу убийцу, а не воришку, укравшего подкладное судно. Вы обязаны предоставить мне все имеющиеся у вас доказательства.

Опа засмеялась резким, режущим слух, неприятным смехом:

— Доказательства! Их нельзя назвать доказательствами. Но я знаю!

— Сестра Фоллон разговаривала с вами, когда проходила практику в вашем отделении? Она походила па сумасшедшую?

Все это не более чем догадка. Сестра Брамфет презрительно фыркнула:

— Даже будь она таковой, то и тогда в мои обязанности не входило бы доносить вам об этом. То, о чем говорит пациент, находящийся в крайнем возбуждении, не может являться предметом сплетен окружающих. По крайней мере, не в моем отделении. Это не доказательства. Просто примите на веру то, что я вам говорю, и прекратите всю эту возню. Фоллон убила Пирс. А почему, выдумаете, она вернулась тем утром в Найтингейл-Хаус с температурой под сорок? Почему она отказалась давать какие бы то ни было объяснения полиции? Фоллон отравила Пирс. Вы, мужчины, любите усложнять все на свете. А на деле все обстоит гораздо проще. Фоллон отравила Пирс, и, можете не сомневаться, причины на это у нее имелись.

— Но ведь нет убедительного повода для убийства. И даже если Пирс отравила Фоллон, то я сомневаюсь, что она покончила с собой. Разумеется, ваши коллеги сообщили вам об аэрозольном баллончике для опрыскивания роз. Не забывайте, что Фоллон не появлялась в Найтингейл-Хаус все то время, пока баллончик с никотином хранился в шкафчике в оранжерее. Ее группа не была здесь с прошлой весны, а сестра Гиринг купила отраву для опрыскивания роз только летом. Сестра Фоллон заболела как раз накануне того дня, когда ее группа начала занятия, и не возвращалась в Найтиигейл-Хаус до того злополучного вечера, когда ее отравили. Как вы объясните тот факт, что ей было известно, где можно найти никотин?

Сестра Брамфет неожиданно растерялась. На какое-то время воцарилось молчание. Пока она собиралась с мыслями, Делглиш терпеливо ждал. Потом она запальчиво произнесла:

— Я не знаю, как она добралась до него. Это уж по вашей части. Но у меня нет сомнений, что она его взяла.

— А вы знали, где хранился никотин?

— Нет. Я не имею никакого отношения к оранжерее. В свои выходные дни я предпочитаю покидать больницу. Я обычно играю в гольф с Матроной, или же мы отправляемся покататься. Наш досуг мы всегда стараемся проводить вместе.

В ее голосе звучали горделивые нотки. Она даже не пыталась скрыть свое самодовольство. Что она хочет внушить ему этим? Что она любимица Матроны и что с ней надлежит обходиться с особой деликатностью?

— А вы, случайно, не находились в оранжерее тем летним вечером, когда сестра Гиринг купила никотин? — задал вопрос Делглиш.

— Я не помню.

— Полагаю, вам следует вспомнить, сестра. Это не так уж и трудно. Ведь другие сестры помнят это хорошо.

— Если они так говорят, то я, вероятно, была там.

— Сестра Гиринг утверждает, что она показала вам баллончик и шутливо заметила, что теперь может несколькими каплями отравить всю школу. Вы велели ей не дурачиться и спрятать баллончик как можно надежнее. Теперь вы припоминаете?

— Это шутка вполне в духе сестры Гиринг, по я посоветовала ей быть поосторожней. Жаль, что она меня не послушалась.

— Вы слишком спокойно восприняли смерть этих девушек, сестра.

— Я привыкла воспринимать любую смерть спокойно. В противном случае я не могла бы выполнять свою работу. В больнице все время имеешь дело со смертью. Возможно, и сейчас в моем отделении кто-то умер, как это случилось вчера!

Теперь она говорила с неожиданной страстью, как бы яростно протестуя против того, чтобы кто-то смел касаться грязными руками любого, вверенного ее опеке. Делглиш нашел эту внезапную перемену неестественной. Это было все равно как если бы в этом толстом, некрасивом теле вдруг проснулся темперамент страстной и непредсказуемой примадонны. В следующий момент невыразительные глазки за толстыми линзами цепко впились в него, упрямый рот недовольно сжался в гримасу. Затем неожиданно произошла метаморфоза. Глаза вспыхнули гневом, лицо покраснело от негодования. Делглиша на какое-то мгновение опалило жаром той пламенной любви собственницы, которой она окружала всех, о ком ей приходилось заботиться. Перед ним была женщина, с виду ничем не примечательная, которая всю свою жизнь посвятила беззаветному служению единственной цели. И если, не дай бог, что-то — или кто-то — воспротивился бы тому, что она рассматривала как величайшее благо, то как далеко зашла бы она в своей одержимости? Делглиш считал ее недалекой. Но убийцы зачастую не блещут умом. Да и можно ли считать эти убийства, со всей их сложностью исполнения, делом рук умной женщины? Бутылку с дезинфицирующим раствором почти сразу же обнаружили; баллончик с никотином теперь тоже у них в руках. Не говорят ли они о внезапном, неконтролируемом порыве, о необдуманном, первом попавшемся под руку средстве достижения цели? Разумеется, здесь, в больнице, подходящие средства всегда под рукой.

Сверлящие насквозь глазки отвечали ему глубокой неприязнью. Сама процедура допроса воспринималась сестрой Брамфет как оскорбление. Бесполезно пытаться расположить к себе такого свидетеля, да у него и не хватило бы силы воли на это.

— Я хотел бы услышать о ваших перемещениях в то утро, когда умерла сестра Пирс, и прошлой ночью, — попросил он.

— Я уже рассказывала инспектору Бейли о событиях того утра, когда умерла Пирс. А вам я послала свой отчет.

— Знаю, спасибо за него. Но сейчас мне бы хотелось услышать все от вас самой.

Она не стала больше возражать, но изложила последовательность своих передвижений и действий с такой точностью, как если бы это было железнодорожное расписание поездов.

В целом все ее передвижения в утро смерти Хитер Пирс почти полностью совпадали с теми показаниями, которые она дала в письменной форме инспектору Бейли. Она говорила только о своих действиях, оставив в стороне домыслы, не выражая никакого мнения. Взяв себя в руки после внезапной вспышки гнева, она, очевидно, решила перечислять только факты.

Двенадцатого января она проснулась в шесть тридцать утра и отправилась к Матроне выпить чашку раннего чая, который они имели обыкновение пить вместе в квартире мисс Тейлор. Ушла она от Матроны в семь пятнадцать, после чего умылась и оделась. Пробыв у себя в комнате приблизительно до без десяти восемь, она собрала свои бумаги с полки в холле и отправилась завтракать. Ни в холле, ни на лестнице она никого не встретила. В столовой к ней присоединились сестра Гиринг и сестра Рольф, и они вместе позавтракали. Она закончила есть и ушла из столовой первой; она не может сказать точно когда, но не позже восьми двадцати. Ненадолго вернувшись к себе в гостиную на третьем этаже, она отправилась в больницу и где-то около девяти появилась у себя в отделении. Разумеется, она была в курсе посещения инспектора по надзору за учебными заведениями для медсестер, поскольку Матрона сообщила ей об этом. Она также знала о предстоящей демонстрации — подробная программа обучения сестер висит в холле на доске. Она знала, что Джозефина Фоллон была больна, сестра Рольф звонила ей накануне вечером. Однако ей не было известно, что сестру Фоллон должна была заменить сестра Пирс. Она признает, что могла бы об этом узнать, если бы вовремя посмотрела на доску с объявлениями, по она как-то не удосужилась. Не было особых причин интересоваться этим. Находиться в курсе главной программы обучения медсестер — это одно дело, а беспокоиться о том, кто будет изображать пациентку, — совсем другое.

Она не знала, что сестра Фоллон возвращалась в Найтингейл-Хаус тем утром. Если бы ей это было известно, она бы строго отчитала ее. К тому времени, как она появилась в отделении, сестра Фоллон находилась уже в своей спальне и лежала в постели. Никто в отделении не заметил ее отсутствия. Очевидно, старшая сестра решила, что девушка в ванной или туалете. Разумеется, то, что старшая сестра не проверила это, не что иное, как халатность, но в то утро медсестры были особенно заняты, к тому же никому и в голову не могло прийти, что пациент, тем более одна из студенток-медсестер, поведет себя столь глупо. Сестра Фоллон, должно быть, покинула отделение минут за двадцать до ее прихода. Но вряд ли прогулка столь ранним утром могла повредить ее здоровью. Она быстро шла на поправку после гриппа, и у нее не наблюдалось никаких осложнений. Находясь в отделении, она не казалась особо подавленной; если у нее и были какие-то проблемы, то ими с сестрой Брамфет она не делилась. Сестра Брамфет считала, что раз девушку освободили от работы в отделении, то ей незачем было возвращаться в Найтингейл-Хаус.

Затем все тем же монотонным, лишенным эмоций голосом она перешла к описанию своих перемещений прошлой ночью. Матрона находилась на международной конференции в Амстердаме, поэтому она провела вечер одна у телевизора в сестринской гостиной. Спать она отправилась в Десять часов, по без четверти двенадцать проснулась от телефонного звонка мистера Куртни-Бригса. Она добралась до больницы коротким путем, лесом, и помогла дежурившей студентке-медсестре приготовить постель для больного. Она находилась рядом до тех пор, пока не удостоверилась, что кислород и капельница действуют надлежащим образом и что пациенту созданы все необходимые условия. В Найтингейл-Хаус она вернулась где-то чуть позже двух и, направляясь к себе в комнату, встретила сестру Морин Бэрт, которая выходила из туалета. Следом за ней появилась ее сестра-близняшка и она перекинулась с ними несколькими словами. Отказавшись от их предложения приготовить ей какао, она пошла прямо к себе в спальню. Да, сквозь замочную скважину в двери сестры Фоллон пробивался свет. Она не входила к ней в комнату, поэтому не знает, была ли девушка жива в это время или нет. Спала она очень крепко и в семь утра была разбужена сестрой Рольф, которая явилась к ней с известием, что Фоллон найдена мертвой. Девушку она не видела с того самого момента, когда после ужина во вторник ее освободили от обязанностей в отделении.

Затем она замолчала, и Делглиш спросил:

— Вам нравилась сестра Пирс? Или сестра Фоллон?

— Нет. Но я их и не ненавидела. Я не одобряю близких личных отношений между старшим персоналом и медсестрами-студентками. Любовь и нелюбовь не имеют к этому никакого отношения. Для меня важно одно — хорошие они медсестры или плохие.