Глава 9

Кусок розового мрамора и задумчивый герцог

Кэм оглядел кусок мрамора, который трое слуг осторожно поставили на эксминстерский ковер. Без сомнения, леди Роулингс с ее великолепными формами и блестящими волосами больше всех походила на Мариссу, а следовательно, на прекрасную богиню, какую он мог бы найти в Англии. Вероятно, Эсма даже согласится на весьма рискованный шаг быть изваянной в розовом мраморе как сидящая полуобнаженная богиня.

Но сейчас герцога почему-то мало интересовала богиня охоты, не говоря уже о настойчивом требовании кузена сделать вместо женской скульптуры что-нибудь другое. Мысли Кэма были заняты пьесой «Много шума из ничего», которую леди Троубридж прислала ему. Когда он впервые покинул Англию, то, испытывая муки одиночества, снова и снова читал пьесы Шекспира, тосковал по дому и английскому камину, по английскому языку и английскому элю.

Однако ему ни разу не приходило в голову сыграть роль Бенедикта для своей жены Беатриче. Он никогда не думал о себе как о женатом человеке, да и с какой стати? Тем не менее, читая Шекспира, герцог представлял Джину с ее стройным телом, шелковистыми рыжими волосами, неукротимым любопытством и проницательным умом. Он продолжал носить обручальное кольцо, хотя и не обращал на это внимания.

Кэм опять взглянул на мрамор. Нет, Джина не смогла бы позировать ему. У нее слишком живой и заинтересованный взгляд, а богиня, ненавидевшая людей, никогда бы не смотрела на человека столь искренним взглядом, никогда бы не приветствовала его с такой радостью, будто действительно скучала по нему. И богиня уж точно не писала бы своему не выполняющему обязанностей мужу сотни писем.

Кэму даже не приходило в голову, что Джина вообще могла ему не писать, раз он сбежал от нее. И все-таки ее письма следовали за ним из страны в страну. Признаться, он сам толкал Джину на это, ибо всегда писал ей перед тем как переехать на новое место. Герцог просто не желал лишаться писем. Был случай, когда он даже отправил Филлипоса в трехдневное путешествие, чтобы тот забрал письмо из гостиницы, которую они покинули.

Кэм нахмурился. Джина связывала его с Англией, только и всего. Нет, ее письма, а не она, связывали его с домом. Это не имело никакого отношения к его жене, важны для него были одни письма.

Конечно!

Он швырнул на пол тонкий сборник пьес, который, скользнув по ковру, остановился перед непристойно розовым мрамором. Черт возьми, Стивен оказал ему плохую услугу. Сейчас, глядя на камень, он видел полные бедра и вульгарные зады, а раньше представлял образ молодой прекрасной женщины, розовой, соблазнительной и обнаженной. Кэм поморщился. Из-за кузена он теперь чувствует себя поставщиком порнографических гравюр.

Его жена не стала бы позировать для пантеона римских богинь, хотя одной мысли о Джине, прикрытой лишь прозрачным куском ткани, было достаточно, чтобы возбудить любого мужчину.

Нет, он не будет делать из нее Диану. И Венеру тоже… слишком пресно. Кроме того, он совсем не уверен, что сможет. Она всегда в движении. Невозможно представить Джину замершей на какое-то время, чтобы запечатлеть ее на бумаге, а тем более в мраморе. И все-таки пальцы зудели от желания попробовать.

Но стоит ли вообще начинать? После этого краткого визита он теперь много лет не вернется в Англию. Да и какой смысл возвращаться? Чтобы увидеть свою жену расплывшейся маркизой, с энтузиазмом производящей в брачной постели младенца за младенцем?

Нет, покорно благодарим, он лучше останется в деревне, там он по крайней мере будет неоспоримым хозяином своей судьбы. Никаких жен вокруг с их наивно соблазнительными высказываниями, которые заставляют кровь пульсировать в чреслах…

Это лишь похоть, думал он. В конце концов, они с Мариссой несколько лет назад прекратили свою вялую сексуальную жизнь. Правда, время от времени он получал удовольствие в женском обществе, но это было уже давно. Вот почему он с такой досадой и унижением глядел на стройные бедра жены, на восхитительную кожу в сгибе ее локтя. Вот почему… он требовал себе роль Бенедикта. Потому что, если он не ошибается, Бенедикт целует Беатриче.

Чтобы освежить память, Кэм схватил брошенный томик и нетерпеливо перелистал страницы. Конечно, у него и мыслях нет обольщать собственную жену или даже целовать ее, как мужчина целует женщину. Просто от долгого воздержания его половое влечение уже не поддается контролю. Воздержание плохо для мужчины, оно приводит к безумию и неконтролируемой похоти. А эта женщина до сих пор его жена. Если он так уж хочет поцеловать женщину, то может спокойно целовать ту, которая давно принадлежала ему.

Кэм снова отшвырнул книжку. Зачем лгать себе? Он хотел Джину. Не только этот неожиданный поцелуй, ее мягкие губы, прелестные формы, шелковистые волосы или то, как она таяла в его объятиях, пока не осознала, кто он такой, и не оттолкнула его. В следующий раз… Да, в следующий раз она уже не забудет, кто он такой, и останется там, где должна быть.

В его объятиях.

Кэма не смущало явное противоречие собственных умозаключений. И поскольку мужчины известны тем, что лучше думают своими чреслами, нежели головой, Камден Серрард, герцог Гертон, решил уступить общему недугу мужского пола.

У Эдмунда Раунтона не возникло никаких сложностей с оформлением развода герцога Гертона. В сущности, его даже немного разочаровала быстрота, с какой закончилось это дело. Все, с кем он консультировался, похоже, были согласны, что лучшее решение — это развод, и по возможности немедленный.

— Прежде все делалось не так легко, — заметил Ховард Колвин, эсквайр, главный специалист Англии по расторжению браков. — Господи, я помню, скольких трудов нам стоил развод герцогини Хинтон, а ведь ее муж был абсолютно недееспособным. Не мог даже помочиться надлежащим образом, если вы понимаете, о чем я говорю. Мы потратили на их развод несколько месяцев, а в довершение герцогиню еще подвергли унизительной проверке на предмет девственности, — возмущенно закончил эсквайр. — Конечно, это было в 1789 году.

— Полагаю, такое суровое испытание больше не применяется?

— Разумеется, нет. Сейчас мы намного гуманнее. Регент неравнодушен к отмене браков, считая, что это избавляет от скандалов при разводах. И он прав. Я сам оформил в прошлом году развод Мид-Фезерстоунхотов. Не слышали? — Раунтон покачал головой. — Мы это не афишировали по вполне понятным соображениям, — объяснил Колвин. — У него было три жены! Он не в своем уме. Большинство мужчин не хотели бы иметь даже одну, а этот вертопрах привел в дом еще пару.

— И что он с ними делал? — удивился адвокат.

— Возил их в Шотландию. По очереди, естественно. Вторая и третья ни о чем не подозревали до возвращения домой. Конечно, первая, официальная, жена сразу потребовала развода. — Колвин выбрался из низкого кожаного кресла. — Вряд ли у нас будут трудности с браком Гертонов, хотя, как я слышал, герцогиня несколько безнравственна, не так ли?

Раунтон пристально посмотрел ему в глаза.

— Ее репутацию чернят завистники, сэр. Это прекрасная молодая женщина.

— Она и должна быть такой, чтобы снова выйти замуж. Но после развода ей придется энергично взяться за дело.

— Полагаю, у нее достаточно поклонников, — холодно ответил Раунтон.

— Не обижайтесь! А то я подумаю, что она ваша родственница, — усмехнулся старик. — Пришлите мне в контору бумаги, мой мальчик, и я быстренько все улажу. Лично поговорю с регентом, и, уверен, при данных обстоятельствах мы сразу получим согласие парламента.

— Большое спасибо. — Адвокат поклонился.

— Не за что, не за что, мой мальчик.

Ховард Колвин заковылял к дожидавшейся его карете, а мрачный Раунтон отправился в свою контору. По мнению солиситора, отмена брака не должна быть просто делом о разводе. Если человек берет себе три жены, тогда его обязаны посадить в тюрьму, и все тут.

Он распахнул дверь и позвал своего младшего партнера, не заметив, что Финкботл сидит перед ним. Компаньон подскочил на несколько дюймов. Волосы у молодого человека стояли дыбом, словно его таскали за них во время драки. «Надо же иметь волосы такого цвета», — подумал Раунтон — Сегодня я посылаю вас в Кент, — отрывисто сказа он. — Здесь у меня часть бумаг по разводу Гертонов, остальные документы будут готовы через несколько дней. Но ваша задача, Финкботл, не торопить события. Не торопить. Вы поняли? — Лицо младшего партнера выражало испуганное замешательство. — Притворитесь, что у; нет документов. Притворитесь, что ливень задержал курьера в пути. Короче, идите на любую хитрость. — Раунтон понизил голос: — В Кенте вам предстоит выполнить особое задание.

Глава 10

Плоды сожаления

Карола Перуинкл чуть не плача сидела перед туалетным столиком. Та же самая комната, где она спала уже неделю; то же самое утомленное лицо в зеркале; та же самая пустая кровать в тени за ее спиной.

Накануне она, в сущности, провела вечер с Невилом. Они танцевали ридотто, они танцевали кадриль и три раза вальс. Ей не было нужды беспокоиться насчет мужа. Она мельком видела Таппи в дальнем конце зала, но он не соблаговолил подойти к ней, чтобы поздороваться. Ее глаза (уже не впервые за сегодняшний день) наполнились слезами, и Карола прикусила губу.

На следующей неделе ей исполнится двадцать пять, она с каждым годом все яснее осознавала, насколько была глупа. Скоро она станет тридцатипятилетней, потом, не ус пев оглянуться, сорокалетней дурой. К пятидесяти годам она вообще может умереть. Пятидесятилетние женщины не скачут по бальному залу, танцуя вальс. Они чинно сидят за столом, глядя на своих дочерей, или шепчутся по углам о сумасбродстве и расточительности сыновей. А вот ей даже не о ком будет поговорить. В дверь тихонько постучали.

— Миледи, служанка герцогини Гертон хотела бы узнать, может ли ее светлость зайти к вам?

— Разумеется.

Сдернув с волос ленту, Карола начала причесываться, и когда горничная по обыкновению шагнула к ней, жестом отослала ее из комнаты.

Не лучшее для нее средство исцеления видеть свою безупречную подругу-герцогиню; у Джины, кроме мужа, был еще жених, и оба хотели ее. Счастливая женщина. А вот ее, Каролу, не хотел никто. Прослезившись от жалости к себе, она тяжело вздохнула.

Вошедшая в комнату подруга выглядела прелестно, как и подобает выглядеть тому, кто счастлив. Она была немного смущена, и Карола подумала, что это очень мило с ее стороны, возможно, она самая воспитанная женщина в свете.

— Ты заболела? Тебе чем-нибудь помочь?

— Я не больна. Просто не могу заставить себя выйти из комнаты, — уныло ответила Карола.

Джина села в кресло возле туалетного столика.

— После того пикника и очередной ссоры с женихом у меня было такое же самочувствие. Но теперь я почти оправилась.

Карола слабо улыбнулась.

— И о чем же ты спорила с лордом Боннингтоном?

— Не отстал ли он от века. И, о чудо из чудес, он со мной согласился. Поэтому в виде компенсации мы будем играть в неприличной пьесе Шекспира.

— Неужели? — спросила удивленная Карола. — Трудно представить лорда Боннингтона, вовлеченного в столь неестественное для него занятие, как спектакль. Значит, он действительно любит тебя.

— Да, конечно, — пробормотала Джина.

Отчего-то последние слова подруги не вызвали у нее особого энтузиазма. В любви своего жениха она не сомневалась, ее беспокоило другое.

— Не обращай на меня внимания, — с извиняющейся улыбкой сказала Карола, вытирая слезы. — Я плачу целый день.

— Потому что приехал твой муж?

Так как подруга молчала, Джина укорила себя: наверное, ей стоило выразиться более тактично.

— Да, — наконец ответила Карола. — И да, и нет. Просто с каждым годом становится все хуже. С каждым годом все больше сожалею. Возможность примирения уходит в прошлое.

— Тогда почему бы тебе не поговорить…

— Невозможно. Ты не понимаешь, Джина. Твой жених смотрит на тебя как на богиню, а теперь в Англию вернулся твой муж и, судя по его взглядам, тоже боготворит тебя.

— Неправда!

— Конечно, это правда. Я взрослая женщина и уже была женой. — Карола всхлипнула. — Я узнаю такое выражение в глазах мужчины. Тап… Таппи когда-то смотрел на меня; так же! — И она разрыдалась.

Джина села рядом и обняла подругу за плечи.

— Дорогая, если ты до сих пор любишь своего мужа, дай ему это понять. Соблазни, если потребуется. Вот и все.

Пытаясь справиться с рыданиями, Карола лихорадочно нащупывала платок, и Джина вложила его в руку подруги.

— То, что ты предлагаешь, невозможно, — сказала та неприятным дрожащим голосом.

— Почему?

— Совершенно невозможно.

— Но почему?

— Ты все равно не поймешь!

Джина почувствовала досаду.

— Отчего же? По-моему, ты должна уяснить себе очевидный факт. Раз ты оставила мужа, а не он тебя, значит, это твоя обязанность найти к нему подход. В сущности, уговорить его вернуться.

Глубоко вздохнув, Карола вытерла глаза.

— Все не так просто. Я совершила ошибку, ужасную ошибку и теперь должна с этим жить. Нет, погоди, — сказала она, когда Джина хотела прервать ее. — На самом деле я плачу не из-за Таппи. Я не могу вернуть то, что потеряла, вот почему. — В каждом ее слове звучала непоколебимая уверенность. — Ты ничего не знаешь, Джина, поскольку не делала ошибок. Тебя любят два человека, ты можешь выбрать. Не важно, кого, все равно ты будешь жить с человеком, который любит и хочет тебя.

— Как ты можешь говорить, что Камден меня любит?

— Мне совершенно ясно, что он тебя хочет, а Боннингтон любит тебя. Мой же супруг и не хочет, и не любит меня. — Карола снова заплакала.

— Я даже не подозревала, как ты относишься к мужу, — сказала Джина, гладя подругу по плечу. — Я имею в виду, что ты до такой степени в него влюблена. — Ничего подобного!

— А выглядит именно так.

Карола проглотила слезы и выпрямилась.

— Я видела его прошлым вечером, так он не соблаговолил даже поздороваться со мной. Хотя обычно… берет меня за руку, спрашивает, как дела. И это… так унизительно.

— Совсем неунизительно. Очень интересно. Но скажи Бога ради, зачем ты притворялась, что тебе нравится жить отдельно от мужа?

— Я не притворялась, — жалобно произнесла Карола. — Сначала меня это и правда не слишком беспокоило. Только после того как он не приехал за мной, я стала поджидать его на улице, искала встречи с ним. Чтобы он увидел, как я счастлива, понимаешь? А потом я вдруг обнаружила, что недостаточно часто вижу его, и в конце концов стала думать о нем постоянно.

Джина подала ей свежий платок из небольшой стопки.

— Я выходила замуж не по любви, на этом браке настояла моя мать. Таппи был лучшей партией из множества других, и она не хотела ждать нового сезона, поскольку в свете уже дебютировала моя младшая сестра. Хотя мы с Таппи встречались не больше четырех раз, в самом конце сезона он попросил моей руки. Не прошло и месяца, как мы поженились.

— Ну и что неприятного в замужестве?

— Ничего. Только я никогда себе в этом не признавалась, иначе бы это означало, что мать была права. Она говорила… — Карола громко всхлипнула. — Если я оставлю свое тщеславие, говорила она, то очень мило устроюсь в конюшне с Таппи.

— О! — вымолвила Джина, придя в замешательство.

— Я страшно разозлилась. Я приехала к ней после брачной ночи… — Карола умолкла. — Ты поняла, что я имею в виду, Джина?

— Разумеется.

— И что я услышала в ответ? Довольно невразумительные метафоры насчет конюшни, лошадей и привыкания к моему выгону. Она сказала, что он, видимо, плохой наездник и я должна постараться быть послушной кобылой. Итак, я вернулась домой, опять поссорилась с Таппи и сбежала к матери, а он… больше не приехал за мной.

— Как и любой мужчина, — раздраженно ответила Джина. — Вряд ли хоть у одного из десяти есть чувство ответственности. Таппи не лучше мужа Эсмы. Если бы он приехал за тобой, продемонстрировал свою верность и постоянство, ты бы сейчас могла иметь семью.

— При чем здесь ответственность? — пожала плечами Карола. Она уже не плакала, а рассматривала в зеркале свое мрачное лицо. — Ему плевать на меня. Да и как иначе, Джина? После краткого пребывания в его доме и в его постели я с воплями сбежала к матери. А перед своим бегством я только и делала, что визжала, как это больно. И правда очень больно, — вдруг сказала она. — Но ведь никто не потрудился объяснить мне, что боль в конце концов пройдет.

— Тогда как же ты… — Джина прикусила язык.

— О, свои брачные клятвы я не нарушала. У меня почему-то не было желания, хотя, конечно, я слышала рассказы других. Посмотри на Эсму. Она бы не стала рисковать своей репутацией, если бы это не было приятно? А теперь я хочу только жить со своим мужем, который даже не поздоровался со мной.

— Уверена, что он бы это сделал. Видимо, не смог найти тебя среди твоих многочисленных поклонников.

— Я видела, как прошлым вечером он разговаривал с этой рыжей нахалкой, которая неожиданно стала такой модной. А выглядит занудой.

— Пенелопа Девентош? Подруга кивнула.

— Он может развестись со мной на основании моего ухода из семьи.

— Если бы он хотел, то мог сделать это несколько лет назад.

— Но вдруг мисс Девентош покорит его сердце…

— Нет, если ты опередишь ее. Тебе нужно просто соблазнить мужа, вот и все.

— Соблазнить!

— Да. По-моему, задета его гордость. Ты не говорила ему, что советовалась с матерью?

— Ты имеешь в виду, насчет плохого наездника? Сознаюсь, я несколько приукрасила комментарий матери, но я действительно считала это занятие грязным и мучительным. Как и свой брак.

— Тогда еще хуже. Поэтому он не приехал за тобой.

— Я не умею никого соблазнять, — уныло ответила Карола.

— Выбирай: или это, или он женится на мисс Девентош.

— Я скорей убью глупую девицу. Я хочу его… даже если он слишком высок, чтобы танцевать с ним, и любит только свою рыбу.

— Об этом ты ему тоже говорила?

— И более того.

— Господи! Полагаю, мы должны посоветоваться с Эсмой.

— Ты думаешь, она лучше знает, как надо соблазнять? Джина вспомнила глаза своего мужа, когда Эсма улыбнулась ему.

— Я в этом уверена, — мрачно сказала она.

— Но я не хочу быть соблазнительницей, — прошептала Карола. — Чтобы он догадался о моем желании завлечь его в постель? Для него это была бы такая победа! Нет, я скорее умру.

Джина старательно подбирала ответ.

— По-моему, он все-таки должен узнать. Разве мужчине хочется жить с женщиной, которая… — Тут она вспомнила, как Себастьян требовал ее невинности. Он не сомневался, что она не испытывает никакого желания, хотя все доказывало обратное.

— Ты права, — устало согласилась Карола. — Зачем бы ему возвращаться ко мне, если он думает, что я буду визжать, как павлин, всякий раз, когда он попытается лечь со мной в постель?

Встретив в зеркале взгляд подруги. Джина подняла брови.

— Настолько плохо?

— Я была молодой и глупой.

— Некоторые мужчины не хотели бы иметь жену, которую обуревают желания. Думаешь, Таппи один из них? — спросила Джина.

— Я уже сама замечала это, и неоднократно. Они берут в жены чистых и непорочных, а потом влюбляются в женщин, далеко не столь невинных. Я слышала, как женщины выражали по этому поводу недовольство, — продолжала Карола. — Сделай мужчине подобного сорта хоть малейший аванс, и он будет презирать тебя. А как же, ведь ты сошла с пьедестала, запятнав свою невинность. Я думаю, что Таппи не из таких.

— Надеюсь, — пробормотала Джина. При мысли о том, что Себастьян именно такой, она почувствовала, как заныло сердце.

— Тогда мы сделаем вот что, — с неожиданной энергией заявила она. — Ты считаешь, Таппи долго пробудет здесь?

— Не меньше трех недель. Иначе леди Троубридж угрожает лишить его наследства.

— Она когда-нибудь пыталась вас помирить?

— Она ни разу не говорила об этом.

— Сначала мы поговорим с леди Троубридж, потому что она рассаживает гостей за столом.

— О да! — воскликнула Карола. — Я могу сесть рядом с Таппи!

— И она же распределяет спальни, — с лукавым блеском в глазах прибавила Джина. Ее подруга открыла рот.

— Спальни!

— Только в крайнем случае.

— На такое бесстыдство я просто не способна. Я не могу этого сделать!

— Вероятно, тебе и не понадобится, — успокоила подругу Джина. — В конце концов, мужчины всегда соблазняют женщин. Что здесь может быть сложного? А еще мы посоветуемся с Эсмой.

— Ты говоришь, спальни, Джина?

— Только если он не выйдет за рамки благоразумия, — заверила ее подруга.

Если бы леди Кренборн видела в этот момент свою дочь, она бы ею гордилась: вне всякого сомнения, Джина была из той же породы, что и Гертоны.

Глава 11

Непристойный Шекспир

Джина очень тщательно подбирала туалет для вечера, ибо у нее зародилась мысль испытать жениха. Общеизвестно, что мужчины плохо контролируют свое половое влечение, поэтому она решила выяснить, распространяется ли общее правило на желания Себастьяна. Чем больше она думала над этим, тем меньше ей хотелось просидеть всю замужнюю жизнь на пьедестале, в то время как ее супруг будет развлекаться с веселой и сладострастной любовницей. Видимо, до сих пор она слишком переоценивала значение супружеской верности.

Прежде чем в третий раз сменить туалет, Джина, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания, отослала горничную. В конце концов она выбрала темно-синее вечернее платье из тяжелого шелка со шнуровкой на спине, которое открывало ее шею и плечи. Но главной деталью, перед которой невозможно устоять, был, по ее мнению, подол юбки, приподнятый по бокам и выставляющий на обозрение атласные туфельки. У нее ведь красивые щиколотки, так что не повредит их продемонстрировать. Волосы зачесаны кверху, и только шелковистые локоны падают на обнаженные плечи.

В общем, это наиболее смелое из всех ее платьев, и если уж оно не воспламенит Себастьяна, тогда не подействует ничто, размышляла Джина, спускаясь по лестнице.

Поскольку леди Троубридж не питала любви к чтению, она редко наведывалась в библиотеку, где с 1600 года не произошло никаких перемен. Это была темная, спокойная комната с высоким сводчатым потолком и массивными, с латунной отделкой книжными полками, которые стояли между узкими окнами. Днем ее освещало солнце с южной стороны, но по вечерам окна превращались в темно-серые грязные пятна между книжными полками. Единственная лампа горела только в дальнем конце, остальная часть комнаты тонула во мраке.

Джина, неслышно ступая по толстому ковру, направилась к горевшей лампе. Все участники были на месте, и актер Реджинальд что-то говорил. Кэм вежливо слушал, но она смогла различить насмешку в его темных глазах. Себастьян хмурился, глядя на свою книгу, в свете лампы волосы у него блестели, как недавно отчеканенная золотая монета. Эсма сидела на низкой скамеечке рядом с Кэмом — идеальное положение для того, чтобы любой желающий мог заглянуть в вырез ее вечернего платья.