Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Герцогиня (№2) - Поглупевший от любви

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Джеймс Элоиза / Поглупевший от любви - Чтение (стр. 10)
Автор: Джеймс Элоиза
Жанр: Исторические любовные романы
Серия: Герцогиня

 

 


Потом Генриетта снова рассказала историю про заблудившиеся башмачки, а Джози съела семь лимонных пирожных, не чувствуя ни малейших признаков тошноты, так что, когда Аннабел унесли наверх спать, Джози попросилась посидеть еще немного. Получив разрешение, она тихо уселась перед Генриеттой и стала вынимать солдатиков из корзинки и располагать боевым строем.

— Где ты нашла эти игрушки? — резко спросила тетя Эсме, совсем как няня Пивз, всякий раз когда Аннабел рвало на нее.

Джози бросила на тетку быстрый взгляд, слегка подвинулась к Генриетте и пробормотала:

— Они были наверху. Няня разрешила поиграть с ними. Тетя Эсме ничего не сказала, а Генриетта погладила ее по голове и прошептала:

— Почему бы тебе не унести солдатиков обратно в детскую? Думаю, Аннабел уже соскучилась по тебе.

Джози не хуже остальных знала, что Аннабел еще спит, но все же принялась очень медленно класть солдатиков в корзинку. По одному. Потом взглянула в сторону дивана и увидела, что тетя Эсме снова плачет.

Впервые увидев тетку плачущей, Джози была сбита с толку, почти испугана. Но теперь достаточно хорошо узнала тетку, чтобы понять: плачет она часто. Поэтому Джози с видом мученицы сунула в корзинку последнего солдатика и присела в реверансе сначала перед теткой, потом перед Генриеттой, прошептав последней:

— Вы не могли бы навестить меня завтра? И снова рассказать историю заблудившихся башмачков?

И Генриетта улыбнулась и сказала, что все возможно, поэтому Джози не очень расстроилась, когда пришлось уйти наверх.

Женщины остались одни, и Генриетта мгновенно вручила Эсме платок. Она привыкла носить несколько в своем ридикюле. Эсме всхлипывала так сильно, что почти задыхалась, но, к счастью, Генриетта за последнюю неделю стала свидетельницей не менее двух подобных приступов и не боялась, что Эсме погибнет.

— М-мне т-так жаль… это с-солдатики моего брата. Няня, д-должно быть, привезла их с собой. Я с-столько лет их не видела.

— Я не знала, что у вас был брат.

— Его звали Бенджамин. Генриетта молча обняла Эсме за плечи.

— Мне очень жаль.

— Он умер в п-пять лет. Это было так давно. Мне не следовало бы плакать из-за этого. Просто увидела его оловянных солдатиков и не выдержала. — И она снова разрыдалась на плече Генриетты. — Раньше я никогда не плакала, — бормотала она. — Никогда. Даже на похоронах, хотя это был мой милый Бенджамин, моя куколка, и никто не любил его больше меня. Он был моим собственным.

— О, Эсме, мне действительно очень жаль, — повторила Генриетта, у которой тоже защипало глаза. — Это ужасно.

Но Эсме уже пришла в себя.

— Я так устала от всей этой скорби, — вздохнула она. — В жизни своей столько не плакала! Вы, возможно, мне не поверите, потому что мы знаем друг друга чуть больше месяца, но это правда. Я не плакса. Во всяком случае, в своем обычном состоянии.

— Нет ничего неприличного в слезах по ушедшему брату. Смерть любого ребенка — настоящий кошмар.

Эсме высморкала и без того красный нос и потянулась к лимонному пирожному, но обнаружила, что Джози успела съесть все. Генриетта передала ей поднос с желе.

— Я плачу по любому поводу. Утром разлила шоколад на постель и едва не разрыдалась из-за этого. Только и делаю, что ем и плачу. Простите, Генриетта. О чем мы говорили до того, как это случилось?

— О всякой чепухе.

— О нет. Я пыталась вытянуть из вас, что произошло с Дарби. В прошлый понедельник вы вышли из дома, весьма довольные друг другом, но за последние дни, похоже, не обменялись и двумя словами.

— Ну… разумеется, мы иногда разговариваем, — заверила Генриетта самым убедительным голосом. — Просто нам почти нечего сказать друг другу, но это вполне естественно, если интересы людей так различны.

— Совершенно ничего не понимаю. Я всегда неплохо разбиралась в людях и, простите за откровенность, была уверена, что вы очень друг другу подходите.

Генриетта совершенно не желала никаких разговоров по душам. Но что она могла ответить?

— Возможно, — пробормотала она, — но мне кажется, что вы неверно истолковали наш с мистером Дарби взаимный интерес.

— Видите ли, я даже ради спасения собственной жизни не способна сделать ровный шов, зато по праву могу похвалиться тем, что прекрасно понимаю мужчин, — заявила Эсме. — Более того, хорошо знаю Дарби. Когда я оставила вас в гостиной, у него был вид человека, собиравшегося украсть поцелуй. И, дорогая, я вращалась в обществе слишком много лет и целовала огромное количество мужчин, чтобы не распознать этот взгляд!

К счастью (или к несчастью, в зависимости как на это посмотреть), Генриетте не пришлось отвечать, поскольку в комнате, тараторя одновременно и наперебой, появились члены кружка шитья. Эсме с трудом поднялась и знаком велела Слоупу унести пустую тарелку, на которой прежде лежали лимонные пирожные. Генриетта тоже встала, чтобы приветствовать леди Уинифред, миссис Баррет-Дакрорк и, к собственному удивлению, свою мачеху Миллисент.

Генриетта немедленно поняла, почему Миллисент решила присоединиться к членам кружка. Мачеха никогда не посещала благотворительные мероприятия, раз и навсегда объявив их невыносимо скучными. Но присутствие Дарби в доме все изменило. Она, несомненно, хотела понаблюдать, как он ведет себя рядом с Генриеттой.

Миссис Кейбл немного опоздала и пришла, когда остальные дамы уже пили чай.

— Здравствуйте! Здравствуйте! — взвизгнула она, бегая по комнате и раздавая поцелуи.

Добравшись до Генриетты, она застыла и, подозрительно прищурившись, процедила:

— Ну и ну, леди Генриетта! Генриетта учтиво кивнула:

— Как приятно видеть вас, миссис Кейбл!

— Неужели? А вот я видела вас, только вы меня не соизволили заметить, — язвительно бросила миссис Кейбл, грозя ей пальцем.

Сердце Генриетты упало.

— О да, — продолжала миссис Кейбл с жестоким удовольствием фурии, которой не терпится поведать миру свеженькую сплетню. — Я была там!

— Там? Где именно?

— Как где? В своем дорожном экипаже, разумеется, — усмехнулась миссис Кейбл. — Мы собирались навестить мою сестру, которая живет всего в пяти милях отсюда, но мой муж всегда твердит: «Миссис Кейбл, никогда не лишайте себя удобств, если можете». Так я и поступила, дорогая моя. Велела запрячь лошадей в дорожный экипаж даже на такую короткую поездку.

Генриетта все еще непонимающе смотрела на нее, и миссис Кейбл медленно продолжила, наслаждаясь каждым мгновением:

— Так вот, я сидела в дорожном экипаже. Надеюсь, вы не обидитесь, леди Генриетта, если я посоветую вам быть более осмотрительной. Как говорится в послании к Титу, добродетельная женщина — та, которая благоразумна, целомудренна и занимается домом, — с легким раздражением пояснила миссис Кейбл. — Подумать только, что со мной в карете мог сидеть маленький ребенок. Или, не дай Господь, хотя бы моя племянница!

— Боюсь, я не… — начала Генриетта, но тут вмешалась мачеха:

— Миссис Кейбл, я позволю себе предположить, что вы стали свидетельницей того почтительного поцелуя, которым мистер Дарби наградил мою дочь?

— Совершенно верно! — кивнула миссис Кейбл, плюхнувшись в кресло. — Именно это я и наблюдала, но смею сказать, что поцелуй вряд ли можно назвать всего лишь почтительным.

Она мерзко захихикала. Все уставились на Генриетту, но тут же отвели глаза, как от зачумленной.

— Мистер Дарби просто не понял всех обстоятельств, — объявила Миллисент.

Леди Уинифред, сидевшая рядом с Генриеттой, сочувственно погладила ее по руке.

— Как, должно быть, это тяжело для вас, дорогая! Если бы только молодые люди не забывали старых обычаев и имели бы совесть сначала переговорить с родителями или опекунами, прежде чем выражать свои чувства! В мое время такого ни за что бы не случилось!

— Верно, верно! — пронзительно воскликнула миссис Баррет-Дакрорк. — Я самолично объяснила дорогой Люси, что она не должна отвечать на знаки внимания джентльмена, пока он не потолковал со мной и не получил моего согласия.

Генриетта сложила губы в некое подобие улыбки несчастной жертвы, которой домогались против ее воли. Теперь она поняла истинную причину прихода Миллисент. И дело тут не в Дарби. Миллисент решила храбро защищать падчерицу от последствий скандального поцелуя.

Но тут в битву бросилась Эсме.

— Мой племянник просто подавлен новостями, — трагически заявила она. — Боюсь, он успел отдать сердце Генриетте. Он сказал мне, что не получил ни малейшего поощрения, леди, и это терзает ему душу. Ну разве это не пример поведения достойной молодой дамы? Могу заверить вас, что мой племянник имеет огромное влияние в обществе. Столько молодых девиц пытались привлечь его внимание! Но, встретив Генриетту и обнаружив ее полнейшее равнодушие к нему, он немедленно решил жениться.

Миллисент энергично кивнула.

— Могу подтвердить, что для бедного джентльмена было ужасным ударом узнать о жизненных обстоятельствах Генриетты.

Все сочувственно вздохнули.

— Надеюсь, он оправится, — печально продолжала Эсме, — но очень не скоро. Смею уповать на Господа, чтобы дал мне до конца жизни увидеть внучатого племянника или племянницу.

По мнению Генриетты, это было уже слишком, но дамы продолжали кивать.

— Да, для него это, должно быть, ужасное разочарование, — пробормотала миссис Кейбл. — Судя по тому… как он обнимал леди Генриетту, сразу можно было понять, что его сердце занято. А вот она была к нему совершенно равнодушна! Какая жалость, что большинство молодых женщин не обладают благоразумием нашей дорогой леди Генриетты!

— Придется еще раз посоветовать моей племяннице быть как можно скромнее, — кисло заметила миссис Баррет-Дакрорк. — Заметьте, Люси совершенно не поощряла мистера Дарби. Сказала, что он не слишком приятный человек. Но что поделать, женщины нашей семьи всегда были весьма проницательными.

Дарби сидел в маленькой спальне и сражался с собственной совестью. У него не было никаких причин спускаться к чаю. Что ему необходимо — так это как можно скорее вернуться в Лондон. Он приехал в Лимпли-Стоук, только чтобы узнать, носит ли Эсме ребенка его дяди, что и подтвердилось. Честно говоря, он стыдился своих подозрений. Тот факт, что вероятный любовник Эсме живет в ее поместье под видом садовника, его не касается. И его тут ничто не удерживает.

Беда в том, что он никогда еще не хотел женщину так сильно, как Генриетту Маклеллан. За последние четыре дня он только и думал, что ему следовало усадить ее в дурацкую маленькую коляску, взять поводья и вернуться в дом, а затем… затем…

При одной мысли о ней у него пересохло в горле. Внезапно он вспомнил ее нескрываемый трепет, когда его рука скользнула по ее спине и сжала попку, и ощутил, как твердеет и поднимается плоть. Думая о тихом гортанном крике, который издала Генриетта, когда он прервал поцелуй, Саймон еще тверже уверился, что, если бы сумел затащить ее в постель, она стала бы любовью его жизни.

В этом-то и беда. Никогда ни об одной женщине, кроме нее, он не думал как о возможной партнерше на всю оставшуюся жизнь. О единственной, кто навсегда разделит с ним постель.

Такого с ним еще не было.

Разумеется, джентльмены не обсуждают подобные вещи, но Саймон знал, что Рис тоже разделяет его мнение об этом предмете. Оба любили необузданных и неистовых женщин. Кроме того, женщины Риса в дополнение к большим грудям имели еще и оперные голоса. В его случае, как правило, обладали бесспорным чувством юмора. Манерой чувственно двигаться и носить элегантную одежду. И призывным взглядом, который яснее слов говорил: «Иди ко мне».

У Генриетты из всего списка было только чувство юмора — и ничего больше. Шелк на ней выглядел мешковиной, а двигалась она так, словно тело было деревянным.

Конечно, он мог составить новый список, включающий прямоту и откровенность, от которых захватывало дыхание. Страсть, естественная, но ограниченная только чувственными жестами. Нежный, мелодичный смех, почему-то убеждавший в том, что им восхищаются за его прекрасные качества. Не его влиянием в свете. Не физической мощью. Не красотой. Восхищаются им самим.

Все эти мысли до того измучили Дарби, что даже голова заболела. Не то чтобы он был против женитьбы. Наоборот, в последнее время подумывал о жене, как всякий мужчина: неплохо бы иметь семью в будущем. И еще время от времени возникала смутная надежда, что его брак, возможно, будет удачливее, чем у родителей. Неплохо бы испытывать привязанность к супруге и с удовольствием проводить время в обществе друг друга.

И все же до встречи с Генриеттой он не представлял, что можно всю жизнь провести с одной женщиной. И уж никогда не размышлял о том, какое это удовольствие — ввести женщину в мир чувственных наслаждений. Он предпочитал спать с опытными женщинами, такими же искусными в постели, как в ведении собственного хозяйства.

Но с Генриеттой… все могло стать по-другому.

Резкий стук в дверь вернул его к действительности. На пороге возник Слоуп с запиской от Эсме:

Видели, как вы целовали Генриетту. Думаю, для всех будет лучше, если сегодня вы не спуститесь к чаю.

Для всех будет лучше, если он вернется в Лондон.

Лучше для Генриетты, если они больше не увидятся.

Вопрос в том, как может столь чувственная женщина всю свою жизнь обходиться без мужчины?

При воспоминании о том, как плясал ее язык у него во рту, его плоть снова взбунтовалась.

Но записка Эсме решила вопрос, стоит ли ему посещать сегодня занятия швейного кружка. Он отправится в Лондон, как только все приготовления к отъезду будут закончены.

Глава 22

Военный совет

Дамы собрали корзинки с принадлежностями для шитья, а Слоуп торжественно унес маленькую стопку подрубленных простынь (всеобщее возбуждение помешало как следует сосредоточиться на работе). Генриетта с облегченным вздохом поднялась, но Эсме поспешно схватила ее за руку.

— Могу я позаимствовать вашу падчерицу на часок-другой? — спросила она леди Холкем.

— Нет! — выпалила Генриетта куда энергичнее, чем намеревалась.

— Не на ужин, — шепнула Эсме, давая знать женщинам, что на ужине должен присутствовать Дарби. — Моя дорогая подруга леди Перуинкл и ее муж прибывают с коротким визитом, и я буду крайне благодарна Генриетте за помощь в подготовке к скромному ужину в их честь. Разумеется, в очень узком кругу, потому что я до сих пор в трауре.

Генриетта явно собиралась снова отказаться, поэтому Эсме положила руку на живот.

— Мне так трудно собраться с силами, — печально вздохнула она.

— Ну конечно, Генриетта не оставит вас в беде, — заверила Миллисент. — Я пришлю за ней карету примерно через час.

— Итак, — начала Эсме, как только за ней закрылась дверь, — значит, между вами и Дарби нет ничего общего?

Ее глаза лукаво смеялись.

— Мне нельзя выходить замуж, — неловко пробормотала Генриетта, боясь, что разрыдается, если начнет объяснять подробности.

— Я хотела потолковать с вами именно об этом, — кивнула Эсме, тяжело опускаясь на диван. — Насколько я поняла, вам опасно рожать ребенка из-за искалеченного бедра, верно?

— Абсолютно, — обронила Генриетта, морщась от острой боли в груди. Но она постаралась превозмочь ее и пожала плечами. — После того как мачеха объяснила Дарби всю ситуацию, он весьма учтиво взял назад свое предложение, вернее, отказался от намерения сделать предложение. Если таковое у него было.

— Естественно, было. Джентльмены — а Дарби настоящий джентльмен — не прижимают женщину к стенке коляски при свете дня, если только не решились вступить в брак. По крайней мере если женщина, о которой идет речь, — леди.

— Видите ли, — глухо призналась Генриетта, — я посчитала, что мне очень повезло стать невестой такого человека, как Дарби.

Эсме подалась вперед.

— Я собираюсь быть с вами абсолютно откровенной. Генриетта кивнула.

— То, что я сейчас скажу, совершенно неприемлемо в светской беседе, но, поверьте, регулярно практикуется. Имеется немало способов предотвратить зачатие, и для этого совершенно не обязательно избегать супружеской постели.

— Это правда?

— Говорю вам. Самые различные методы. Не возражаете, если я еще больше вас шокирую?

Генриетта растерянно улыбнулась.

— Пока что я не нашла ни в вас, ни в ваших речах ничего особенно шокирующего. Знаете, я видела плачущих женщин еще до того, как вы переехали в Лимпли-Стоук.

— Негодница! Ладно, так и быть: Себастьян Боннингтон был не первым мужчиной в моей постели. И не вторым. Мужа я вообще не считаю.

— Вот как…

Эсме, охваченная смущением, густо покраснела, но тем не менее храбро продолжала:

— Когда Майлз впервые ушел из дома, я пришла в ярость. Хотела привлечь его внимание и попыталась добиться этого внимания любым способом. Флиртовала с каждым джентльменом, проявлявшим ко мне интерес. Нет, до постели дело не доходило, хотя я делала вид, что у меня куча любовников. Надеюсь, вы понимаете, Генриетта?

— Кажется, да. Вы пытались разозлить мужа. И это удалось?

— Нет, — грустно призналась Эсме. — К сожалению, нет. Мы просто слишком разные люди. Отец настаивал, чтобы я вышла за Майлза, и Майлз знал, что меня вынудили стать его женой. Он был самым добродушным в мире человеком. Мои выходки только усиливали в нем чувство вины, и он считал, что не имеет права упрекать меня за бесстыдное поведение. При каждой встрече он вел себя так, словно ничего не происходило, и держался очень дружелюбно.

— Что еще больше вас сердило.

— Да… Я была очень молода и очень глупа. И, сама не понимая, каким образом, оказалась в постели джентльмена постарше и гораздо опытнее в делах любви. Вот он-то и рассказал мне о средствах, которыми можно предупредить зачатие.

Глаза Генриетты широко раскрылись.

— Через год-полтора я устала от случайных связей. Но при каждой встрече с очередным любовником пользовалась так называемым чехлом. Это очень просто. Откровенно говоря, я считаю тех, кто советует вам не выходить замуж, глупцами. Учитывая существование этого и других способов предотвратить беременность, ваше состояние — вовсе не препятствие к браку. Странно, что Дарби не объяснил этого вашей мачехе.

Надежда, загоревшаяся было в груди Генриетты, снова погасла.

— Вполне вероятно, Дарби вовсе не хотел жениться на мне. Уж ему-то, конечно, известно об этих способах!

— Еще бы! Беда в том, что мозг мужчины устроен совершенно странным образом. Дарби скорее всего считает, что благородная леди не должна даже слышать о подобных предметах, не говоря уже о том, чтобы ими воспользоваться. Но я всегда без колебаний применяла чехол и подозреваю, что немало светских дам следуют моему примеру. Обычно способ очень действенный. Мне, во всяком случае, он помог.

— Почему же никто не рассказывал мне об этом раньше? Эсме с сожалением развела руками.

— Возможно, только падшие женщины делятся между собой подобными секретами. Ни одна из участниц швейного кружка не осмелится заговорить о таком. В гостиных эти темы просто не обсуждаются, — пояснила она и, поколебавшись, добавила: — Существует также теория, что женщины не получают удовольствия в постели… или по крайней мере не должны получать.

— Я знаю, что сама процедура крайне неприятна.

Эсме неожиданно рассмеялась, тем коротким гортанным смешком, который бросал мужчин к ее ногам от Лондона до Лимпли-Стоук.

— Предоставляю своему элегантному племяннику изменить ваше мнение относительно этого, Генриетта. Поверьте, неприятно бывает только в первый раз, а потом остается лишь чистое наслаждение. Но дамы предпочитают сетовать, как тяжело бремя супружеского долга, иначе многим было бы трудно признаться, что они ложатся в постель с мужем не только ради того, чтобы зачать детей.

— Звучит логично. Эсме снова рассмеялась.

— Поверить не могу, что этот разговор происходит на самом деле! Мои близкие подруги все замужем, но до последнего времени ни одна не жила с мужем. Так что у нас не было возможности для подобной откровенности.

— Ни одна из ваших подруг не живет с мужем?

— Я не жила с Майлзом. Муж моей подруги Джины оставил страну двенадцать лет назад, когда они только поженились. Так что ее брак даже не был осуществлен, — объяснила Эсме и, помедлив, улыбнулась. — Конечно, сейчас все изменилось. Джина и Кэм вместе вернулись из Греции как раз перед Рождеством.

— Джина — это герцогиня Гиртон, — догадалась Генриетта. — Та женщина, кто была помолвлена с вашим… маркизом Боннингтоном.

— Именно. И я уже рассказывала о Кэрол и ее муже Тап-пи. Теперь они вместе и приезжают завтра с коротким визитом. Вы знакомы с Элен, графиней Годуин. Ее муж — абсолютно распутный тип, — сообщила она, скорчив гримасу. — В настоящее время Рис живет в своем фамильном доме с молодой оперной певичкой. Перед этим там обитали сразу шесть танцовщиц русского балета. Да, и, кстати, он ближайший друг Дарби.

— Господи, — пролепетала Генриетта. — Неужели Дарби так же легкомыслен в личной жизни, как его друг?

— О нет, Дарби осмотрителен во всем, что бы ни делал. Просто они с Рисом дружат с детства. Лично я считаю, что вы с Дарби очень друг другу подходите. И поскольку разговор идет начистоту, должна сказать, что он нуждается в вашем наследстве, а Джози — в матери. Нужно признаться, что я нахожу историю о потерянных башмачках, которые ищут маму, весьма трогательной. Я едва не заплакала в самый ответственный момент!

— Просто удивительно, как это вы удержались, — иронически усмехнулась Генриетта. — Но что касается Дарби, сомневаюсь, что он сделает предложение, Считает меня слишком сухой и чопорной, чтобы интересоваться такими предметами, как ваш чехол. И я вряд ли смогу признаться ему в своей просвещенности по этому поводу.

— На самом деле вопрос в том, хотите ли вы стать его женой, — объявила Эсме и, сложив руки на коленях, стала терпеливо дожидаться ответа.

Генриетта отвела глаза.

— К-конечно, я хочу стать матерью Джози и Аннабел. Отчаянно хочу.

Глаза Эсме светились добротой, но она ничего не ответила.

— И у меня действительно немалое состояние, — неловко пробормотала Генриетта.

— Верно. Но супружеская жизнь — дело нелегкое. Взять хотя бы Кэрол и Элен. Вы вполне уверены, что хотите выйти замуж именно за Дарби? Потому что, если бы вы приехали в Лондон хотя бы на сезон, мы могли бы найти вам славного вдовца с детьми. Только сейчас мне пришел на ум подходящий джентльмен, мистер Шаттс. У него не менее трех малышей, и…

Генриетта, к полной своей досаде, обнаружила, что от самого имени мистера Шаттса у нее появляется оскомина на зубах, поэтому она, не теряя времени, поспешно заявила:

— Нет-нет, мне хотелось бы выйти за Дарби. Я… я с радостью стану женой вашего племянника.

Эсме отчего-то не удивилась. Мало того, на губах заиграла легкая улыбка.

— В таком случае нам нужен план.

— Какой именно?

— Мужчины в основном глупы, и их легко подтолкнуть в нужном направлении, — наставляла Эсме, выбросив из головы мысли о Себастьяне, проигнорировавшем настоятельное требование вернуться на континент.

— Я помню, что ваша подруга леди Перуинкл добивалась своего мужа. Но я не могу добиваться Дарби. И не в силах изменить ситуацию.

— Нет, — пробормотала Эсме с мечтательным видом. — Вы не способны ухаживать за мужчиной, но кое-что придумать мы можем. Только дайте мне несколько минут.

Генриетта кивнула.

Эсме задумчиво пожевала нижнюю губу.

— Дело в том, — заговорила она, — что Дарби по природе рыцарь в блестящих доспехах. Избавитель. Понимаете, он вообще не обращал внимания на сводных сестер, да и кто на его месте обратил бы, — но когда они осиротели, немедленно привез их к себе домой.

— А у него был выбор?

— Да, разумеется. У детей есть множество родственников, тетушек и дядюшек, которые бы обеспечили лучший дом для детей, чем одинокий мужчина, живущий свободной холостяцкой жизнью, да еще в Лондоне. Но Дарби этого не позволил.

— Не вижу, каким образом, он может спасти меня, — возразила Генриетта.

— Мужчину можно заставить жениться единственным способом: если он скомпрометировал женщину. Так что Дарби остается только погубить вашу репутацию.

— Но все уже знают, что он меня скомпрометировал, и потом, зачем ему спасать мою репутацию, когда известно, что я не могу выносить ребенка? Эти две вещи как-то связаны?

Эсме пожала плечами:

— Не совсем. Конечно, все будут шокированы, пронюхав, что вы вели себя с ним неосмотрительно, то есть легли в его постель, но если немедленно поженитесь, все будет прощено и забыто.

Генриетта тихо ахнула.

— Но… но как я смогу завлечь его… в постель? — прошептала она. — Еще один поцелуй?

— О, не стоит заходить так далеко, — отмахнулась Эсме, к величайшему облегчению Генриетты. — Мы просто придумаем, как сделать так, чтобы ваша репутация была погублена. Тогда Дарби будет просто обязан вмешаться и спасти вас!

Она ослепительно улыбнулась в ответ на недоуменный взгляд Генриетты.

— Но как мы это сделаем? Я, конечно, слышала о репутациях, погубленных неблагоразумным поведением, или свидетельствах подобного рода, но…

— Мы представим свидетельство, — терпеливо внушала Эсме. — Поверьте. Между правдой и свидетельством очень часто почти нет истинной связи. Если мы представим доказательство того, что вы и Дарби провели ночь вместе, кому бы… ну… хотя бы миссис Колби, она заставит вас пожениться, да так быстро, что не успеете глазом моргнуть. И поверьте, ее нисколько не тронет, что вы можете погибнуть, родив к тому же мертвого ребенка. Главное для нее — немедленно погасить скандал.

— Но, учитывая обстоятельства, я просто не вижу, какое доказательство можно представить.

— Ну, — беспечно бросила Эсме, — хотя бы письмо или стихотворение. Стихотворение добавит элегантный штрих в стиле Дарби.

Генриетта молча уставилась на нее, и Эсме почувствовала неладное.

— Он писал вам?

— Нет.

— Но у вас есть что-то, верно? То, что можно использовать в качестве доказательства.

—Ну…

— Что именно? — допытывалась Эсме.

— Мне так стыдно, — пролепетала Генриетта.

— Стыдно? Но что такого вы наделали? Это после того, как я поведала вам историю своего позорного прошлого?

Ничего не скажешь, Эсме полностью права.

— Я написала себе письмо. От имени Дарби, если хотите знать.

— Вы написали себе письмо? Но если на вас напал эпистолярный стих, почему бы не написать сразу Дарби?

— Кажется, я выпила чересчур много шампанского. Вспомнила о любовных письмах, которые получали мои подруги. А я… вряд ли мне суждено получать любовные письма, верно?

Глаза Эсме затуманились.

— Как все это грустно!

— Поэтому я написала себе сама! — жизнерадостно заключила Генриетта, прежде чем собеседница снова разразится слезами. — И поверьте, любой мужчина написал бы куда хуже!

Эсме, собираясь всхлипнуть, вместо этого хихикнула.

— Чистая правда. Я сама получила сотни писем, и ни одно не стоило бумаги, на которой было написано.

Если не считать той записки от садовника, которая сейчас лежала у нее под подушкой. В которой не было ни слова о любви.

— Я считаю свое письмо образцом любовного послания, — гордо объявила Генриетта. — Я даже включила цитату из стихотворения…

— Кого? Шекспира?

— Джона Донна.

— Любовные сонеты Донна? Я рада, что оказалась в этой глуши рядом с вами! Вот уж не думала, что в Лимпли-Стоук найдется родственная душа, которая читала ранние стихотворения Донна.

— Такая душа нашлась.

— А я уверена, что Дарби тоже их читал. Надеюсь, вы все сделали правильно и упомянули о ночи, которую провели вместе?

Щеки Генриетты порозовели.

— Упомянула.

— Вот и прекрасно. Тогда все легче легкого. Осуществим план на моем ужине. Самое важное — гости и как их рассадить. — Эсме немного подумала. — Приглашу-ка я Кейблов, — решила она наконец.

— Миртл Кейбл? — недоверчиво переспросила Генриетта. — Да вы шутите! Даже моя мачеха, добрейшая женщина в мире, не пригласила бы ее на ужин в тесном кругу. Разве вы не заметили, что она изъясняется исключительно библейскими выражениями?

— Идеально, — удовлетворенно кивнула Эсме. — И викария тоже пригласим. У нас не хватает мужчин, поскольку завтpa возвращается Элен. Как глава семьи, Дарби будет сидеть во главе стола, а это оставляет вас без партнера. Викарий сможет проводить к столу вашу мачеху. И он наверняка не одобрит скандала в своем приходе.

— Сомневаюсь, — покачала головой Генриетта. — Он не из тех викариев, кто сует нос в чужие дела.

— Жаль, — вздохнула Эсме. — Все же я думаю, что одной миссис Кейбл будет более чем достаточно. Что же касается письма, тут нам поможет Кэрол. Итак, вот что мы сделаем…

Глава 23

Остров, нимфа и ты

Необходимость составить меню привела к очередному совещанию с поваром, который объявил, что не смог достать первосортной форели. Поэтому в меню были внесены изменения. Кроме этого, Эсме пришлось побеседовать об изменениях с дворецким и о карточках с именами гостей — с экономкой. Ну зачем она все это затеяла? Нужно было сидеть смирно, не лезть людям в глаза, а не давать званые ужины. Но теперь слишком поздно. Истерзанная одиночеством в первый месяц после похорон Майлза, она попросила Кэрол навестить ее, как только пройдет первый, шестимесячный период траура.

Эсме вздохнула и снова легла на постель, просматривая список гостей. Может, у нее еще будет время немного вздремнуть. В конце концов Кэрол приедет только послезавтра.

И голова работает слишком медленно. Она никак не может придумать, как отреагировать на записку от Риса Холланда, ненавистного мужа Элен. Дарби, должно быть, пригласил его погостить, и это настоящее несчастье, потому что Элен в любую минуту может приехать. Если Элен не захотела остаться в доме, где живет Дарби, можно представить, что она почувствует, узнав о появлении Риса.

Может, стоит прогуляться в яблоневый сад. Маркиз Боннингтон — большой знаток этикета и точно знает, как рассадить гостей. Лучшего советчика в подобных делах просто быть не может. Он, конечно, не откажется помочь, если только не будет занят, копая канаву.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20