– Это ничего не значит! – закричала она. Виктор вытащил девушку из стойла и закрыл дверцу.
      – В твоих жилах течет кровь твоего отца. А твой отчим...
      Она протянула к нему руки, взывая к его чувствам.
      – Он вырастил меня. Он был единственным отцом, какого я знала.
      – А она – твоя единственная сестра.
      – Да. – Рейчел скрестила руки на груди и вздернула подбородок. – Да. Она отомстила. Теперь моя очередь. Она не единственная, кто способен на месть.
      Виктор озадаченно посмотрел на нее, потом недоверчиво прищурился:
      – Ты сделала это, потому что хотела наказать свою сестру или подражать ей?
      Она поджала губы. Когда же она заговорила, голос ее дрожал от гнева.
      – Не смей говорить, что я хочу быть, как она! Не смей!
      – Она целеустремленная, умная, красивая. Она талантливая актриса с большим будущим. Почему у тебя не может быть стремления стать такой, как она? Сейчас ты пытаешься мстить так же, как она. – Его взгляд стал печальным. – Я задаю тебе тот же вопрос, что задавал ей. Чего ты добьешься своей местью?
      Она помедлила.
      – Справедливости.
      – Ты хочешь, чтобы твою сестру повесили? Рейчел молчала, впервые задумавшись над последствиями своего поступка.
      – Это решит суд.
      – Как будет чувствовать себя твоя мать, когда ее старшую дочь арестуют?
      – Расстроится, но она уже и сейчас очень расстроена.
      – Ей будет очень тяжело, когда ее имя обольют грязью, когда семейные тайны извлекут наружу.
      – Миранда заслужила, чтобы ее арестовали.
      – А твой отчим – нет. Она отвернулась.
      – Рейчел... – Виктор не находил слов, чтобы заставить девушку осознать чудовищность поступка, который она совершила. – Вероятно, твоя мать тоже будет арестована. И мои отец и мать тоже. А, возможно, и я сам.
      Рейчел удивленно уставилась на него.
      – Не говори глупости.
      – Это не глупости. Мы все участвовали в заговоре. Мы все слышали, что она собирается сделать, все были в комнате, когда она рассказывала о своем плане.
      – Но это же...
      – Ради Бога, подумай о том, что мы сделали. Адольф Линдхауэр, мой отец, дал лошадей и снаряжение. Твоя мать, Рут Драммонд, громко и четко выкрикнула имя твоего отца. Голубое Солнце на Снегу и ее сын Виктор Вулф были в курсе относительно всех деталей заговора. Мы все – соучастники.
      – Ты будешь в безопасности, – быстро произнесла она. – Миранда никогда не назовет твое имя.
      Виктор грозно взглянул на нее.
      – Ты понимаешь, что ты только что сказала? Она отпрянула. Ее руки дрожали, когда она подняла их, будто желая отгородиться от его жестоких слов.
      Он взял ее руки в свои и прижал к груди.
      – Но это еще не все. – Его слова, как ядовитые стрелы, ранили ее в самое сердце. – Ты, Рейчел Драммонд, тоже была в курсе всего, что здесь происходило. И ты ничего не сделала, чтобы помешать этому.
      Она вздрогнула.
      – Я не могла.
      – Ты не сделала, – возразил он. – Ты знала, что должно было произойти, но ничего не предприняла.
      – Я...
      Он презрительно усмехнулся.
      – Ты могла выскочить из повозки и броситься к своему отчиму. Ты могла заранее предупредить его. Ты могла наконец закричать на свою сестру. Ты могла...
      – Твоя мать...
      – Моей матери пятьдесят лет. Она не смогла бы тебя удержать.
      – Я решила сделать это сейчас, – обиженным тоном произнесла она.
      – Ты не ведаешь, что творишь. Ты надеешься, что твоя сестра и тебя не назовет в числе соучастников?
      – Я просто хочу, чтобы восторжествовала справедливость.
      – Ты еще совсем ребенок. Его слова задели ее за живое.
      – Я – женщина.
      – Ты ребенок, пытающийся подражать своей сестре. – Он взял ее за подбородок. – Где твои слезы, если ты так горюешь о человеке, которого называешь отцом? Твоя мать выплакала все глаза.
      – Из чувства вины.
      – Да, а также горя и утраты. – Он слегка встряхнул ее. – Будь честной хотя бы сама с собой. Что на самом деле заставило тебя поехать к следователю?
      Ее глаза сердито сверкнули, и она гневно взглянула на него. Мгновение они смотрели друг другу в глаза, потом она отвела взгляд.
      – Отпусти меня. Ты делаешь мне больно. Он убрал руки.
      Рейчел отошла подальше.
      – Он все равно мне не поверил. Виктор немного успокоился.
      – Как это было?
      – Я начала рассказывать ему о призраке – о том, как отец подумал, что видит призрак, но призрак на самом деле был моей сестрой. – Она пожала плечами. – Следователь просто хлестнул лошадь кнутом и уехал.
      Виктор провел рукой по затылку и грустно улыбнулся.
      – Надеюсь, что ради твоего же блага и блага всех остальных, он забудет о том, что ты ему сказала.
      Внезапно Рейчел бросилась к нему и обвила его шею руками.
      – О Виктор, давай не будем ссориться. Я люблю тебя. На самом деле люблю. И хочу, чтобы и ты любил меня.
      – Рейчел... – попытался высвободиться Виктор. Неожиданно в конюшне стало невыносимо жарко.
      – Я уже говорила, что полюбила тебя с первого взгляда.
      – Рейчел! – Он отнял ее руки от своей груди и отошел.
      – Виктор. – Она опять потянулась к нему. Он предостерегающе поднял руку.
      – Стой там, где ты стоишь.
      Вдруг ей понадобилось его понимание, уверенность в том, что она по-прежнему ему небезразлична. Она схватила его за руки.
      – Этот следователь ничего не понял. Тебе не понравилось то, что я сделала, но ведь ничего не случилось. Так что тебе нечего мне прощать.
      – Не я должен тебя прощать, – серьезно возразил Виктор. – Это Миранда и твоя мать должны простить тебя. Может быть, ты сама тоже когда-нибудь простишь себя.
      Она крепче сжала его руки, пытаясь пробудить в нем ответную реакцию.
      – Я никогда не прощу себя, если из-за этого ты перестанешь меня любить.
      Он нахмурился.
      – Рейчел, сегодня я уже говорил тебе об этом. Но я могу вновь повторить свои слова. Ты еще ребенок. Если у меня и были сомнения, то твой поступок окончательно убедил меня в этом. Тебе надо вернуться в Чикаго, продолжить обучение и повзрослеть наконец. Ты встретишь достойного молодого человека...
      – Я уже встретила его.
      – Я не молод.
      – Ты моложе моей сестры. Ты всего на несколько лет старше меня.
      – На одиннадцать, – сухо напомнил он ей. – И с точки зрения жизненного опыта я старше тебя на целую жизнь. К тому же я не подходящая пара для тебя.
      – Потому что твоя мать из племени шайенов.
      – Верно. И потому что ты сама не знаешь, чего ты хочешь. – Высвободив руки, он скрестил их на груди и строго посмотрел на нее. Он выглядел как настоящий индеец, только с голубыми глазами и светлыми волосами.
      Она вздернула подбородок.
      – Я знаю, чего я хочу. Просто... просто я не спланировала все как надо.
      – Рейчел, – с укором произнес он. – Не надо искать оправданий. Забудь обо всем и отправляйся назад в школу. Через год все случившееся покажется тебе сном. Ты даже не вспомнишь мое имя. Ты изменишься.
      Она потянулась к его руке, но он отстранился.
      – Но, Виктор...
      – Брат Белого Волка. Не забывай, у меня индейское имя.
      – Я клянусь тебе, что я никогда, никогда не изменюсь. – Ее широко распахнутые глаза наполнились слезами, и ему казалось, что он тонет в их глубине.
      Его губы дрогнули. Он опустил руки и прижался спиной к двери конюшни. Хриплым голосом он прошептал:
      – Ты изменишься.
      – Никогда. – Она бросилась к нему и обвила его шею руками. Прежде чем он успел что-либо возразить, она прижалась своими жаркими губами к его рту. Он разжал губы, и ее язык проник внутрь. Поцелуй длился и длился. Сначала Виктор пытался оттолкнуть девушку, потом ее невинная страсть всколыхнула его и он перестал сопротивляться.
      Она была такая нежная, такая податливая, трепетная. А он еще никогда с такой силой не ощущал себя мужчиной и одновременно пленником собственного тела. Не в силах оставаться безучастным, когда ее тело прижималось к нему, он обнял ее за талию.
      – Крепче, – выдохнула она.
      Его сердце учащенно забилось, чувствуя, как он трепещет в его объятиях. Крепко обняв его за шею, она прижалась грудью к его груди.
      У него было немного женщин, и никогда такой, как эта. Еще никогда ни одна девушка не прижималась к нему вот так, всем своим существом. Никто еще не целовал его с таким самозабвением, требуя ответной ласки.
      Все его благие намерения были немедленно забыты, когда от близости ее стройного тела кровь ударила ему в голову.
      – Рейчел, – простонал он. Одной рукой он дотронулся до ее затылка и прижался щекой к ее щеке; другой сжал ее ягодицы и крепко придвинул ее к себе, заставляя ощутить возбуждение своего тела. – Рейчел, перестань.
      Она напряглась как натянутая струна, когда возбужденное страстью мужское тело прижалось к ней. Жаркая волна опалила ее. Распухшие губы раскрылись. Внезапно она ощутила пульсирующие толчки внизу ее живота, переходящие в сладострастные волны, перекатывающиеся по ее телу.
      Она содрогнулась. Испуганная новыми ощущениями, она вскрикнула и изогнулась в его руках, теснее прижимаясь к нему. Еще теснее. Ее глаза были широко открыты, но она уже не видела ни того, где она находится, ни даже мужчину, который держал ее в объятиях. Кровь застучала у нее в висках, дыхание стало прерывистым. Ей не хватало воздуха. Вдруг небывалой остроты сладкая судорога пронзила ее, сознание помутилось, и она обмякла в его руках.
      Опаленный страстью, Виктор почувствовал, как ее губы оторвались от его губ, а ее голова откинулась назад. В его объятиях она впервые почувствовала себя женщиной. Благодаря своей собственной страстной натуре, без всяких усилий с его стороны она достигла оргазма.
      Сквозь одежду он ощущал трепет ее тела. Он взирал на ее изогнутую шею, полуоткрытый рот, припухшие губы.
      Вздрагивающая в его руках, она была для него воплощением женщины. Он создал ее, но не решался насладиться ею. Тихо выругавшись, он опустил ее на ворох сена в углу и направился к двери.
      Рейчел открыла глаза. Некоторое время она смотрела в пространство, ничего не видя перед собой с блуждающей улыбкой на губах. Потом ее взгляд нашел Виктора. Она покраснела и со смущенной улыбкой протянула к нему руки.
      Не обращая на нее внимания, с каменным лицом, он распахнул дверь конюшни. Яркий свет ворвался в полумрак помещения.
      – Когда ты придешь в себя, мы вернемся в дом.
 
      – «Не испугаюсь. Ведь стоят же горы непоколебимо под напором ветра» , – заявил Петруччо. За сценой раздались звуки, имитирующие треск дерева.
      Актер, игравший Гортензио, покачиваясь, вышел на сцену и почти упал на Шрива. На шее у него болтались остатки лютни, которую Катарина, строптивица, разбила об его голову.
      Обычно Шрив, стоя как гора в соответствии со строчками Шекспира, давал Гортензио возможность наткнуться на него, что создавало комический эффект. К несчастью, его нарушенное зрение лишило его уверенности, и когда Гортензио столкнулся с ним, Шрив покачнулся и оба едва не упали. Публика разразилась смехом.
      – Что с тобой? – пробормотал Гортензио Шриву. – Ты что, пьян?
      Шрив прислонился к косяку двери дома синьора Баптисты из Падуи и тряхнул головой, надеясь избавиться от пелены, застилавшей ему глаза.
      Воспользовавшись заминкой, актер, игравший Баптисту, схватился за лютню, висевшую на шее Гортензио, и повернул его к себе.
      – «Что с вами? Отчего так бледны, друг мой?»
      Пока Гортензио описывал поведение Катарины, Шрив взял себя в руки. Сегодня был самый неудачный день его театральной карьеры. У него пропадало зрение. Голова гудела. Смех зрителей резал слух. Он оттолкнулся от декорации, заставив ее покачнуться.
      Баптиста с беспокойством посмотрел на него.
      – «Синьор Петруччо, вы пройдете с нами иль выслать Катарину к вам сюда?»
      Шрив откашлялся.
      – «Пришлите лучше. Здесь я подожду». Оставшись один, он осторожно прошелся по сцене, рассказывая публике, как он собирается укрощать строптивицу. В конце его монолога на сцену выбежала Катарина, размахивая лютней как дубинкой.
      – «День добрый, Кэт! Так вас зовут, слыхал я?» Они обменивались колкостями, а публика покатывалась со смеху. Миранда произносила свои слова как бы от имени всех женщин в зале. Шрив как бы обращался к каждому мужчине, призывая посмеяться над Катариной, пока наконец она больше не могла выносить его соленых шуток.
      – «Я дворянин!» – заявил он.
      – «А вот сейчас проверим». – Миранда взяла лютню за гриф и, широко размахнувшись, швырнула в него.
      Вместо того, чтобы увернуться, как он это всегда делал, Шрив не двинулся с места, и лютня попала ему в голову.
      Публика, актеры и рабочие сцены не успели и глазом моргнуть, как Шрив Катервуд без чувств рухнул на пол.
 
      Он очнулся в темноте, ничего не чувствуя, кроме пульсирующей боли в голове. Потом слабый гул понемногу начал проникать в его сознание и наконец усилился.
      – Шрив! – Голос Миранды долетал откуда-то издалека. – Шрив!
      – Что произошло?
      – Он пьян?
      – О чем вы говорите? Он же профессионал до мозга костей.
      – Ты сильно ударила его?
      – Не сильно. У него, должно быть, закружилась голова. Шрив!
      Слова долетали до него будто издалека.
      – Шрив. – Миранда изо всех сил трясла его за плечо.
      Если она не перестанет его трясти, его точно стошнит. Он поднес руку к своему лицу. Но в комнате было слишком темно, чтобы он мог ее разглядеть.
      – Что нам сказать публике?
      В голосе Миранды зазвучало отчаяние.
      – Выйдите на сцену и узнайте, есть ли в зале врач.
      Должно быть, он был без сознания всего несколько секунд, но потерял ощущение времени. Да, он по-прежнему находился в театре. Кто-то приподнял его голову и подложил под нее подушку. Они, видимо, погасили свет в помещении. Он абсолютно ничего не видел.
      – Шрив!
      – Зачем ты ударила его так сильно? – Это был голос Баптисты.
      – Он должен был увернуться.
      – Какая у него огромная шишка!
      – Раньше я никогда не попадала в него. Он всегда увертывался. – По голосу Миранды он понял, что она плачет. Шриву очень хотелось успокоить ее, но он не мог произнести ни слова.
      – Ну, что ты, детка. Бывают же несчастные случаи. – Видимо, они вызвали Аду.
      – Он пьян! – Это голос Гортензио. – Он чуть не уронил меня на декорацию.
      – Ничего подобного. – Миранда погладила Шрива по голове. – Он никогда не пьет ни перед и ни во время спектакля.
      Хозяин театра наклонился над ним.
      – Публика беспокоится. Что мне им сказать? Ада опустилась рядом с ним.
      – Вытрите ему лицо. Он бледен как полотно. Шрив был уверен, что глаза у него открыты, но он ничего не видел.
      – Зажгите свет, – прошептал он.
      – Шрив! – Миранда вытерла ему лицо влажной тканью. Смуглый итальянский грим Петруччо оказался смазанным. – Шрив, любимый!
      – Миранда.
      – Я не хотела тебя ударить. Мне очень жаль. Не в силах слышать слезы в ее голосе, он нашел ее руку.
      – Я знаю. Лучше помоги мне встать и зажги свет. Будем продолжать.
      – Свет?
      – Зажги свет, – повторил он; его голос уже окреп: – Темно как в склепе. Мы же играем не «Ромео и Джульетту». – Он осторожно сел, сжимая руками голову.
      Миранда обняла его за плечи.
      – Дорогой, свет горит. Никто не потушил лампы.
      У Шрива перехватило дыхание. Он закрыл глаза, потом вновь открыл их. Когда он начал различать серые тени, его обуял ужас.
      Миранда шепнула ему на ухо:
      – Что случилось? Прошу тебя, Шрив, скажи мне, что случилось?
      – Ничего. – Он сделал глубокий вдох. – Через пять минут я буду в полном порядке.
      – Что мне делать? – Хозяин театра ломал руки. – Публика вне себя от гнева.
      – Готовьте дублера, – бросила Миранда.
      – Нет! – Шрив поднял голову и повернулся в направлении голоса хозяина театра. – Нет! Я в полном порядке. Просто моя партнерша слишком эмоционально исполняла свою роль.
      – Шрив!
      Он повернулся в ней. Собрав все силы, он пристально посмотрел ей лицо. Он смутно видел ее губы, произносившие его имя, ее нос, ее прекрасные глаза, наполненные слезами, слышал ее голос. Сделав еще один глубокий вдох, он слабо улыбнулся.
      – Я в полном порядке, любимая.
      Она всхлипнула и бросилась ему на шею.
      – Мне очень жаль. Я не хотела сделать тебе больно. Я не знаю, почему так получилось.
      Она прижалась лицом к его шее; горячие слезы потекли на воротник его костюма.
      – Осторожно. Ты испортишь грим и себе и мне.
      – Забудь о нем. – Она поцеловала его в щеку.
      – Что мне делать? – снова с безнадежностью в голосе воскликнул хозяин театра.
      Шрив протянул руку. Кто-то сжал ее.
      – Помогите мне встать. Объявите зрителям, что я буду играть. В конце концов, такова нерушимая традиция театра. Представление должно продолжаться.
      – Нет! – Миранда прижала его к себе. – Ты не можешь.
      Ему помогли встать, но Миранда не отпускала его.
      – Если вы сомневаетесь... – В голосе хозяина театра выразилось сомнение.
      – Ты выглядишь не лучшим образом, – заметил актер, игравший Баптисту.
      – Надо восстановить мой грим. – Шрив положил руку на плечо Миранды. – Ада!
      – Я здесь, Шриви, мой мальчик. – По звуку ее голоса он понял, что она где-то справа. Он повернулся на голос.
      – У меня большой синяк?
      – Скорее шишка.
      Он разглядел ее руку – тень, приблизившуюся к его лицу. Ее прикосновение заставило его вздрогнуть от боли.
      – Ничего страшного. Публика видела, как я получил удар.
      – Шрив. Ты не можешь играть с травмой.
      Кто-то поставил ему стул. Со вздохом облегчения он опустился на него. Ада – это, должно быть, была она – повесила ему на шею полотенце. Он видел у себя на груди что-то белое. Очертания предметов начали постепенно проясняться. Все-таки он может видеть.
      Шрив нервно рассмеялся.
      – Подумай о рекламе, Миранда.
      – Рекламе? – Хозяин театра приободрился.
      – Да. Идите и скажите публике, что несмотря на травму мистер Катервуд предпочел выйти на сцену, дабы не разочаровывать зрителей. Скажите, что он просит их о снисхождении.
      Импресарио довольно потер руки.
      – Это будет замечательно. Они расскажут об этом своим друзьям и знакомым, и те наверняка захотят прийти и увидеть вас.
      – Точно. – Шрив откинулся на спинку стула и закрыл глаза.
      Миранда стукнула его по плечу.
      – Я готова убить тебя, – возмущенно бросила она.
      – О Шриви, мой мальчик. – Ада стерла с лица Шрива остатки грима и начала накладывать новый. Ее прикосновение подействовало на него как бальзам. – Теперь у тебя синяк.
      Он пожал плечами, когда Миранда отошла от него.
      – Я актер. Я использую любое происшествие себе на пользу. – Он открыл глаза, направив взгляд к свету. Лицо его старого испытанного друга казалось лишь бледным пятном, а черты лица были совсем неразличимы.
      – Шриви, – прошептала Ада, растирая грим у него на щеках и на лбу, – что происходит?
      Он продолжал держать глаза закрытыми, опасаясь того, что Ада может в них прочитать.
      – Я повернул голову в одну сторону вместо того, чтобы повернуть в другую. Вот и все.
      – Что ты видишь, когда смотришь на меня? – Голос Ады был по-матерински нежен.
      Он постарался сфокусировать взгляд, но ничего не получилось. Ее лицо осталось размытым пятном. Он заговорил, обращаясь к ее смутному очертанию.
      – Все будет хорошо, Ада.
      Она покачала головой, продолжая гримировать его.
      – Нет, мой мальчик. Ты можешь хоть немного видеть?
      Он прислушался. Кажется, они были одни.
      – Я могу видеть, – прошептал он.
      – Достаточно, чтобы продолжать спектакль?
      – Я буду осторожен. После того, что случилось, публика не ждет от меня резких движений.
      Она нанесла более темный грим ему на щеки, придав ему вид худощавого молодого человека, каким был Петруччо, нищий охотник за богатым приданым Катарины.
      – С тобой что-то неладно. Ты сам не свой после Вайоминга.
      – Мне уже лучше. Я поправлюсь; это лишь вопрос времени.
      С особой осторожностью она нарисовала ему черные брови.
      – С глазами шутки плохи, Шриви.
      Даже это легкое прикосновение заставило его поморщиться. Ушиб, полученный в Вайоминге, все еще беспокоил, и голова болела как прежде. И даже, пожалуй, больше, после того, как Миранда попала ему в голову лютней. Шрив выругался.
      – Прости, – пробормотала Ада.
      – Я не тебя ругаю, – поспешил заверить ее он. – Я просто подумал о собственной неуклюжести.
      – Но ты не сказал ей, что все произошло по твоей вине?
      – Нет.
      Она сняла полотенце с его шеи.
      – Я найду ее и успокою. А то она проливает из-за этого горючие слезы.
      Он протянул к ней руку. Ада посмотрела на него, потом взяла его за руку и крепко пожала.
      – Ах, мой мальчик, это все твоя гордость. Хуже, чем у любого ирландца. Скажи ей сам. А еще лучше, если ты сядешь с ней рядышком сегодня вечером и все расскажешь.
      Шрив тяжело вздохнул.
      – Ей не надо об этом знать. Она будет во всем винить себя, будет плакать и расстраиваться. Нет. Ей только станет хуже.
      – Ты хочешь, чтобы она стала твоей женой. Она достаточно сильная женщина, чтобы осознать последствия своего поступка. Мы все совершаем ошибки, Шриви. И мужчины и женщины. И живем с этим до конца своих дней. Она уже не маленькая девочка, так что перестань обращаться с ней как с ребенком. – Ада замолчала, и Шрив почувствовал, как ее губы коснулись его лба.
      Несколько минут спустя он один сидел посреди сцены. По другую сторону занавеса волновалась публика. Подошедшие вскоре актеры с любопытством поглядывали на него. Он приложил руки ко лбу, стараясь вспомнить не реплики, а все мизансцены. Он ни в коем случае не должен оказаться не в то время не в том месте.

Сцена третья