Из кабинета донесся звук, похожий на вой раненого волка. Когда Раймонд, секретарь сенатора Батлера, вскочил из-за стола, намереваясь броситься в кабинет к боссу, сенатор сам появился на пороге, сжимая в руке последний номер лондонской газеты «Таймс».
      – Найди мне этого негодяя де ла Барку! Скажи ему, чтобы он явился немедленно. – Лицо сенатора покраснело от гнева. Массивные щеки дрожали, как борода у индюка.
      Раймонд в ужасе смотрел на него, уверенный, что с сенатором сейчас случится удар.
      Тот, развернув газету, прочитал несколько строк и опять испустил ужасный вопль.
      – Слушаюсь, сэр. – Испуганный секретарь даже не стал ничего записывать. Он выскочил в коридор, разыскивая посыльного.
 
      Когда де ла Барка наконец явился, сенатор сунул ему под нос газету.
      – Устранил? Устранил, ты сказал? Вот, значит, как ты его устранил!
      Де ла Барка разгладил газету и начал читать.
      Батлер все еще тяжело дышал, будто ему пришлось пробежать много миль.
      – Ты говорил, что она тоже исчезла. Ты говорил, что они больше не будут стоять у меня на пути. Я поверил тебе на слово. А теперь скажи мне правду: ты в самом деле был в Мексике?
      Самообладание покинуло де ла Барку. Впервые сильные чувства отразились на его лице. Гнев на оскорбления сенатора. Недоверие к содержанию статьи. Злость на самого себя за свой провал.
      – Он был мертв, – упрямо произнес он.
      – Мертв – как же! Но ты не видел его тела, не проверил его пульс.
      – Нет, но...
      – Убирайся! – рявкнул сенатор. Опершись на край стола, он прижал руку к сердцу. – Ты никогда больше не будешь работать в Вашингтоне. Я заплатил огромную сумму за то, чтобы ты объехал все западное полушарие, а ты ничего не добился.
      – Я клянусь...
      – Ты клянешься! Он клянется! Много проку от твоих клятв! Я вижу, что тебе нельзя доверять. Убирайся!
      – Послушайте...
      – Убирайся!
      Секретарь открыл перед де ла Баркой дверь, потом поспешил к сенатору.
      – Сенатор, прошу вас, сядьте. Не надо так волноваться. Вам будет плохо. Пожалуйста, успокойтесь.
      Как воздушный шарик, из которого выпустили воздух, Батлер опустился на стул. Пот выступил у него на лбу. Секретарь наклонился, чтобы развязать его галстук, и его поразило тяжелое дыхание сенатора. Он быстро достал свой платок, сунул его в руку сенатору, потом поспешил за водой и бренди.
      Когда он вернулся с тем и другим, Батлер уже сам развязал свой галстук и сидел, уронив голову на спинку стула.
      – Сенатор? Батлер открыл глаза.
      – Мне не следовало так волноваться.
      – Конечно, сэр. Налить вам стакан воды? А потом, может быть, бренди?
      – Да. Хорошо, – с трудом прошептал Батлер.
      – Я налью вам того и другого.
      – Хороший парень. – Батлер снова закрыл глаза. – Хороший парень. Таких хороших парней немного.
      Секретарь налил в стакан воды. Пока Батлер пил, он налил ему бренди.
      – Вызвать врача, сэр?
      – Нет. – Батлер проглотил бренди и откинулся на спинку стула, закрыв глаза. У него было такое ощущение, словно железные обручи сжимали его грудь, мешая дышать. – Нет. Просто задерните шторы. Я посижу немного в темноте.
      Его мысли путались. Конечно, эти актеры могли не иметь никакого отношения к смерти Уэстфолла, но по отчету де ла Барки он сделал вывод, что они все-таки как-то были связаны с этим делом. Теперь же, когда стало ясно, что де ла Барка не справился со своей задачей и солгал, чтобы скрыть свой провал, он не знал, чему верить.
      Да, он не знал, чему верить. И отсутствие точной информации пугало его больше всего.
 
      Постепенно самообладание начало возвращаться к де ла Барке. Внешне его лицо было словно вырезано из камня. Но горящие глаза выдавали гнев, бушевавший в нем. Он был похож на ацтекского идола, внутри которого горел огонь, требующий человеческой жертвы.
      Он сидел неподвижно в вагоне поезда, идущего в Балтимор. На коленях у него лежал чемоданчик вроде того, что он был вынужден оставить в Мексике, а на полке для багажа находился длинный ящик. Его одежда, кое-как засунутая в небольшой металлический сундук, была отправлена на почтово-пассажирский корабль, отплывавший на рассвете в Лондон.
      Они никогда не догадаются, что он туда едет. Они не увидят его до тех пор, пока он не нажмет курок и не отправит этого человека в преисподнюю. Потом он заберет женщину и доставит ее в Вашингтон, если она не будет сопротивляться.
      Если же она начнет кричать и царапаться, он уберет и ее тоже.
 
      Шрив потерся щекой о живот Миранды. Соприкосновение с ее прохладной шелковистой кожей пробудило в нем новый прилив желания. Со вздохом он провел ладонями по ее бедрам.
      Тихо стучавший за окном дождь вместе с порывом ветра с неожиданно удвоенной силой ударил в стекло. Отдельные желтые языки огня в камине поднимались вверх.
      Когда Миранда тихо застонала, Шрив повернул голову и прижался губами к золотистым волосам, отыскивая то чувствительное место, которое они скрывали. Запах их прошедшей ночи любви ударил ему в голову.
      – Шрив. – Она погладила его растрепавшиеся волосы.
      – М-м-м.
      – Мне холодно.
      Миранда полностью обнаженная лежала на кровати, свесив голову с подушки. Ее волосы касались пола. Шрив лежал рядом с ней, одеяло закрывало его до пояса.
      – Сейчас я согрею тебя.
      Нет. Мне холодно. По-настоящему холодно.
      Он вздохнул и поцеловал ее вновь, проводя языком по пульсирующей точке среди золотых завитков. Миранда подняла колено; скорее это был рефлекс, чем осознанное желание.
      – Мы так и не будем сегодня спать?
      Он просунул руки под ее ягодицы и приподнял ее.
      – Во всяком случае не сейчас. Она поежилась.
      Он дотронулся до ее спины. Она была покрыта гусиной кожей. С глубоким вздохом он прекратил любовную игру и притянул ее к себе. – Ну, хорошо. Иди ко мне.
      Когда они легли, тесно прижавшись друг к другу, закутавшись в одеяло до самых ушей, Миранда удовлетворенно вздохнула.
      – Сегодня ты должен быть очень счастлив. Он поцеловал ее в ухо.
      – Да. Счастлив. И я никак не могу насытиться тобой.
      – Даже после того, как ты дважды занимался со мной любовью. – Она тихо засмеялась. – Я думала, что ты уже стар для того, чтобы делать это дважды за ночь.
      Он легонько хлопнул ее по ягодицам. Она вскрикнула и сделала вид, что потирает это место.
      – Ну, уже очень поздно.
      – У меня на уме еще кое-что.
      – Не сегодня.
      – Я как никогда чувствую себя бодрым. И ненасытным. – Последнее слово он прорычал ей в ухо, потом начал языком водить по мочке ее уха.
      Она засмеялась и попыталась ускользнуть от него.
      – Нет. Нет. Нет.
      – Да. Да. Да.
      – Чудовище. – Она изогнула спину и с криком восторга устремилась к нему.
      – Я чудовище? – усмехнулся он. – Мне казалось, ты сказала «нет». – Он обнял ее за талию и крепко прижал к себе.
      – Но я имела в виду «да».
      – Я так и подумал.
      Они снова начали медленный любовный танец, который довел их обоих до высот наслаждения. Одна его рука ласкала чувствительное место у нее между ног, другая сжимала и потирала затвердевший сосок. Миранда издавала тихие крики и стоны.
      – Ты страдаешь? – с нежностью в голосе шутливо спросил он, продолжая свое занятие.
      – Да. О да! – Она стонала и извивалась, изгибаясь как лук, принимая его в себя. – О Шрив!
      Ее оргазм начался как прилив, поднимаясь из самой ее глубины. У нее из груди вырвался громкий крик.
      Совершенно неожиданно Шрив ощутил, что тоже достиг наивысшего наслаждения, и наступила разрядка. Он почти перестал дышать; его сердце стало биться в замедленном темпе.
      Только во сне Миранда отодвинулась, разрушив полное слияние их тел.
 
      – О чем ты думаешь? – Подбросив угля в камин, она забралась назад в постель.
      Шрив лежал на спине, закрыв глаза и сложив руки как в молитве.
      – О том, что я должен поблагодарить тебя за мою жизнь.
      – Глупости, – тихо сказала она.
      – И о том, что я люблю тебя больше самой жизни.
      Она устроилась рядом с ним и тоже закрыла глаза.
      – Ты говоришь обо мне как о святой. Я – обыкновенная, я – живая. Я такая, какой ты меня сделал.
      После минутного молчания зазвучал его красивый голос.
      – А о чем ты думаешь?
      – О том, что ты дарил мне жизнь десятки раз. Я люблю тебя сильнее, чем ты любишь меня.
      Он нахмурился.
      – Так было когда-то, но не сейчас. Сейчас все по-другому. Ты не можешь любить меня сильнее.
      – Я прошу прощения – за все. Он отмахнулся от ее извинения.
      – Не надо извиняться. Лучше вспомни, как это отразилось на моей карьере.
      – Шрив Катервуд. – Она приподнялась на локте и посмотрела на него. – Как ты можешь говорить такие вещи?
      – Ну, дорогая, разве говорил бы обо мне весь Лондон, если бы я не был слеп как летучая мышь? Конечно, нет. Я достаточно умен, чтобы понять, что я играл бы второстепенные или даже третьестепенные роли при какой-нибудь английской знаменитости. И критики едва ли снизошли бы до упоминания моей работы. А теперь я имею возможность играть главные роли при самых благоприятных отзывах.
      – Но за это заплачено такой дорогой ценой.
      – Ничего подобного, как говорят наши английские друзья. Я ввожу новый стиль. Актеры будут выстраиваться в очередь, чтобы их ударили по голове и они лишились зрения. И актрисы тоже. Появятся целые школы, изучающие метод Катервуда. – В его голосе не было ни капли горечи.
      Она притворилась, что обдумывает его слова, и вновь легла на спину.
      – Вероятно, ты преувеличиваешь.
      – Возможно, – серьезно согласился он, – но факт остается фактом: я стал чудом. Джордж сказал, что он получил несколько очень заманчивых предложений из Нью-Йорка, Парижа, Вашингтона, Мадрида. Фактически отовсюду, куда попали статьи из «Таймс», пришли предложения.
      – Значит, ты счастлив. Он с минуту медлил.
      – Счастлив как никогда.
      Она задумчиво посмотрела на него.
      – Почему бы тебе не показаться врачу здесь, в Лондоне? Говорят, у них самое лучшее...
      Он приложил палец к ее губам. Так безошибочен был его жест, что она в который раз усомнилась в его полной слепоте.
      – Если опухоль пройдет и зрение ко мне вернется, то это случится в свой срок. Если же у меня что-то более серьезное, то тут уже ничего не изменишь.
      – Но операция...
      – Никогда. – В его голосе зазвучала сталь. – Позволить им копаться у меня в голове! Ни за что. Даже и не думай об этом. Я могу вернуть себе зрение и потерять рассудок. Давай не будем больше говорить об этом. Будем жить как живем.
      Она встала рядом с ним на колени и начала жарко целовать его в щеки, в лоб, в подбородок, в губы.
      – Я люблю тебя.
      Он поцеловал ее в ответ, потом легонько оттолкнул от себя.
      – Мне нужна пища. Мне надо поесть, если я собираюсь сегодня играть. Вставай с постели, женщина, и закажи мне хороший обед.
 
      Джордж Уиндом осторожно спускался по винтовой лестнице, ведущей из гримерных вниз. По какой-то непонятной причине за кулисами было темно как в яме. Кто, черт возьми, погасил свет?
      Он услышал, что кто-то приближался к нему. Он видел треугольный контур света вокруг крышки фонаря.
      – Откройте фонарь, – крикнул он. – Это...
      В темноте просвистела дубинка. Удар пришелся ему прямо в висок. Он упал как подкошенный.
      Френк де ла Барка поднял крышку фонаря и направил свет на лежавшее на полу тело своей жертвы. Потом он посветил в направлении двери, откуда выглянул ночной сторож. Старик, каким-то образом почувствовав присутствие де ла Барки, попытался увернуться, но сыщик ударил его дважды, прежде чем тот упал. Теперь он лежал совершенно неподвижно.
      Де ла Барка вновь направил свет на человека у своих ног. Наклонившись, он пощупал у него пульс. Чем меньше трупов, тем лучше, решил он. Оставшиеся в живых будут давать противоречивые показания, запутают полицию и направят ее по ложному следу.
      Он поднял фонарь к железным перилам винтовой лестницы. Глаза сыщика сверкали как антрацит. Шрив и Миранда Катервуд были наверху одни, если не считать старой костюмерши.
      Не оставляя ничего на волю случая, он три ночи подряд дежурил у задней двери театра. В одну из ночей холод и сырость были таковы, что его ноги почти примерзли к тротуару. Однако он не оставил свой пост. Он сосчитал всех, кто заходил в театр, и отметил время, когда те его покидали. Поскольку чета Катервудов покидала зеленую комнату последней, они, их импресарио и костюмерша уходили из театра позже остальных. Потом де ла Барка проник в здание и обследовал его, стараясь не попадаться на глаза ночному сторожу. Он обнаружил, что вечером горят только два фонаря: один на сцене и один в каморке охранника. Он также выяснил, где находились гримерные.
      Сейчас с каменным лицом он начал подниматься по лестнице.
      Оказавшись на верхней площадке, он осмотрел коридор. Полоска света пробивалась из-под единственной двери – их двери. Оттуда доносился голос актера – веселый, энергичный.
      Будь он проклят! Де ла Барка слышал смех Миранды. Старая костюмерша что-то пробормотала. Опять послышался женский смех, которому вторил мужской.
      Проклятье на их головы/ Сыщик крепче сжал в руке револьвер. Он тщательно проверил его. На этот раз осечки не будет. Он распахнет дверь и выстрелит дважды. Сначала в старуху, потом в слепого. У него в кармане лежала бутылочка с хлороформом, которую он приготовил, чтобы Миранда не нарушила его планы.
      Он уже заказал каюту для себя и своей душевнобольной родственницы на отплывающем утром корабле. Никто в Лондоне не узнает, что с ней стало. Он оставит в живых лежащего у лестницы человека, чтобы он попытался объяснить, что произошло. Но поскольку он ничего не видел, то только запутает полицию. Скотленд-Ярд потерпит поражение.
      Де ла Барка поставил фонарь на ступеньку лестницы и бесшумно приблизился к двери. Сняв предохранитель с револьвера, он нажал на ручку двери и толкнул ее.
      Дверь должна была распахнуться и дать ему доступ в комнату. Вместо этого она открылась не больше, чем на фут. Дальше ее нижний угол застрял в прочерченной в полу канавке. Сквозь эту узкую щель он увидел лишь отражение женщины в зеркале.
      Их взгляды встретились. Она вскрикнула. С проклятием де ла Барка налег плечом на дверь. Она заскрипела и открылась еще на пару дюймов, но все равно осталась стоять как стена.
      Миранда вскочила на ноги и бросила в него первый попавшийся под руку предмет. Металлическая коробочка с пудрой попала ему в висок. Белое облако, ослепив сыщика, покрыло его лицо. Он начал чихать и кашлять.
      Шрив поднял голову.
      – Что происходит? Миранда!
      – О Боже! – Ада оглянулась и увидела мужчину с пистолетом, зажатого в дверях. Бросившись к нему, она ткнула ему в щеку горячими щипцами для завивки.
      Он взвыл и ударил ее. Она отлетела в сторону и, не удержавшись на ногах, упала на пол. Встав на колени, она поползла к нему.
      – Миранда! Что, черт возьми, здесь происходит?
      – Это де ла Барка, – крикнула она. Засунув тяжелую банку с кольдкремом в чулок, она изо всей силы ударила сыщика по голове в тот самый момент, когда Ада добралась до него и обхватила за колени руками. Он упал; пистолет оказался под ним.
      Миранда замахнулась для второго удара, но он, быстро перевернувшись, схватил револьвер и наставил на нее.
      – Отойди! Она замерла.
      – Отпусти меня, старуха, – крикнул он, – или я пристрелю ее.
      Ада разжала руки, и он отполз назад за порог.
      – А сейчас, – он встал на одно колено, продолжая держать револьвер нацеленным на Миранду, – сейчас...
      Вдруг дверь захлопнулась. В следующий момент свет за ней погас, и все погрузилось в темноту.
      Он растерянно смотрел во мрак. Он ничего не видел, абсолютно ничего. Глаза, привыкшие в свету, не успели приспособиться к темноте. Он услышал, как дверь вновь открылась, и выстрелил на звук.
      Громкий крик, вероятно, старой костюмерши, достиг его слуха. Потом дверь опять закрылась. Он слышал, как щелкнул замок.
      Громко ругаясь, он опустил револьвер и протер глаза. В голове у него гудело от нанесенного Мирандой удара. Будь прокляты эти бабы. Не только девчонка, но и старуха дралась как тигрица. Он тряхнул головой, проклиная их обеих.
      Он начал пробираться к тому месту, где оставил фонарь. Он доберется до него и разобьет его. На это потребуется больше времени, но результат будет тот же.
      Когда он повернулся, на него обрушился удар кулака. Он пришелся ему в челюсть и отбросил к лестнице.
      Де ла Барка выронил пистолет. Ногами он задел фонарь, и тот перевернулся. В какой-то момент он осветил лицо Шрива Катервуда. Его слепые глаза были открыты, лицо искажено гневом. Потом фонарь покатился вниз по лестнице и погас.
      Застонав, де ла Барка попытался встать. Новый удар обрушившийся на него из ниоткуда, пришелся ему под ребра, лишив возможности дышать. Другой удар попал в голову.
      Он даже не смог выругаться. Пошатнувшись, он упал с верхней площадки вниз. Отчаянно пытаясь найти опору, он покатился вниз по ступеням. Он не сразу ударился об пол; его правая нога застряла между перилами. Его лодыжка напряглась под тяжестью тела, и все мышцы и суставы начали трещать от напряжения. Наконец кость не выдержала и сломалась.
      Его отчаянный крик разнесся по всему зданию театра.
      Когда он пришел в себя, его голова опиралась о пол, а одно колено находилось у самого его лица. Горел свет. Когда он попробовал изменить положение, его тело содрогнулось от боли.
      Вокруг него толпились люди. Полицейский, судя по форме, склонился над ним. Другой мужчина протянул руку, чтобы проверить реакцию глаз де ла Барки.
      Он открыл рот, чтобы заговорить, но тут невыносимая боль в ноге резко обожгла его, когда кто-то энергичным движением высвободил его застрявшую между перилами ногу. Вместо слов у него вырвался лишь крик.
      В поле его зрения попала Миранда; ее лицо было бледным и злым. Она обнимала за талию Шрива Катервуда, который осторожно потирал разбитые костяшки пальцев.
      Когда тело де ла Барки приняло наконец нормальное положение, сыщик попытался заговорить. Сначала это ему не удалось, потом он попробовал еще раз.
      – ...слепой... – Язык плохо слушался его. – Ты должен быть слепым.
      Актер повернул голову в его сторону, и де ла Барке показалось, что он смотрит прямо на него.
      – Я в самом деле слепой. Ты не ошибся. – В его голосе слышалось удовлетворение. – Но если привыкнуть к темноте, можно жить и так.
      – Что, черт возьми, здесь происходит? – Билли Бирсфорд влетел в помещение. Под его распахнутым пальто была видна ночная рубашка, засунутая в брюки. – Кто это?
      – Какой-то человек пытался убить нас, – сказала Ада. – Он ударил беднягу Джорджа и поднялся наверх с пистолетом, но Шриви сбросил его вниз.
      – Ваш ночной сторож мертв, – сообщил полицейский. – Этот негодяй раскроил ему череп.
      – У этого человека открытый перелом ноги, – сказал врач. – Надо немедленно доставить его в больницу. Похоже, ногу придется ампутировать.
      Сквозь боль де ла Барка все же расслышал диагноз.
      – Нет! – Его обычно сильный голос прозвучал как шепот. – Нет. Не отрезайте мне ногу.
      – Вы сбили его с ног? – Бирсфорд недоверчиво посмотрел на актера. Потом наклонился к самому уху Миранды. – Это правда? Он спустил этого парня с лестницы?
      – Да, – прошептала она.
      – Ради Бога, не надо резать мне ногу. Послушайте меня, – повторил де ла Барка, но его голос звучал не громче шепота.
      Врач уже закрыл свой чемоданчик и направился к санитарам, чтобы дать указание забрать раненого. Шрив услышал мольбу де ла Барки.
      – Доктор, он не хочет, чтобы ему ампутировали ногу.
      Врач остановился, едва не столкнувшись с Бирсфордом, который стоял в дверях. Он раздраженно посмотрел на продюсера, потом обратился к Шриву.
      – Что вы сказали? Он не хочет, чтобы ногу отрезали? Ну, у него мало шансов выжить. Если ногу не отрезать, он умрет.
      Врач опять наклонился над раненым.
      – Послушайте, у вас осколки кости торчат из раны. Ваша лодыжка никуда не годится. Даже если кость срастется, она уже не сможет выдержать вес вашего тела.
      – Нет.– Лицо де ла Барки было так искажено, что походило на маску какого-то странного животного, чем человека. На голове у него появились две шишки в тех местах, куда Миранда ударила его. Нос и подбородок распухли от ударов Шрива, и все это было покрыто слоем пудры. – Не надо.
      Врач похлопал его по плечу.
      – Вам повезло, что ваше колено не пострадало. Мы сделаем вам деревянную ногу и наденем на нее ботинок. Никто и не догадается. Будет как новая. – Он попытался пошутить. – Только на ней не будет мозолей.
      – Напрасная трата времени, – мрачно заметил полицейский. – Его наверняка повесят.
      – Нет! – Голос де ла Барки слабел. – Вы не знаете, кто я. Вы не можете так поступить со мной.
      – Глупости. Будет не больнее, чем сейчас – зато в это время на следующей неделе вы будете живы и здоровы. – Врач поднялся и сделал знак санитарам. Не обращая внимания на протесты раненого, его положили на носилки.
      Де ла Барка в отчаянии схватил руку Шрива. Слезы и пудра оставили на лице сыщика белые полосы.
      – Скажите им, – попросил он. – Скажите им. Они не могут отрезать мне ногу.
      Актер поднял голову, уже не делая вид, что смотрит на хнычущего человека.
      – Я не вижу, насколько тяжела ваша рана. Если бы я мог видеть, я мог бы сказать им, делать операцию или нет.
      – О Боже! – Де ла Барка начал кричать слабым отчаянным голосом. – Помогите мне! – Он протянул руки к Миранде. – Скажите им.
      Миранда не смотрела на него; ее взгляд был устремлен на пистолет, лежавший у подножия лестницы. Санитары только что унесли тело ночного сторожа.
      – Вы планировали всех нас убить, разве не так?
      – Нет. Нет! Только не вас. Я собирался отвезти вас в Америку. Батлер хочет вас видеть. Я собирался отвезти вас в Вашингтон.
      Врач кивнул санитарам, и они понесли раненого. Тот отчаянно закричал.
      Полицейский поднял пистолет, взглянул на рану на голове Джорджа и начал записывать показания.
      – Кто-нибудь знает имя этого человека?
      – Его имя – де ла Барка, – сказал Шрив. – Он, очевидно, наемный убийца.
      Полицейский записал имя «Делла Баркер».
      – Он упал с лестницы?
      – Да...
      – Нет, – прервала Миранда Шрива. – Мистер Катервуд дрался с ним. Де ла Барка убил ночного сторожа, погасил все лампы в театре, ударил мистера Уиндома по голове и поднялся наверх в гримерную, чтобы убить нас. Я увидела его отражение в зеркале, когда он открыл дверь. Я закричала. Мистер Катервуд захлопнул дверь у него перед носом, а потом сразился с ним и сбросил его с лестницы.
      Пока она рассказывала, пришел Билли Бирсфорд, краснолицый и задыхающийся, и притащил с собой какого-то пожилого мужчину. Он шепнул ему что-то на ухо и указал на Шрива.
      – Понимаю, – полицейский записал все в своем блокноте. – А вы...
      – Он – Шрив Катервуд, – вмешался Бирсфорд, выступая вперед. – Он мировая знаменитость и исполнитель главной роли в моей постановке шекспировской «Бури». Я знаю, он против того, чтобы я говорил об этом, но, к несчастью, он – слепой.
      От удивления у полицейского отвисла челюсть. Он повертел головой справа налево, наблюдая за тем, следит Шрив за ним или нет.