— Хур-рук-ку-у! Тебе надо поучиться хорошим манерам, косой. Не надо быть выскочкой. Твои сезоны не сделали тебя сообразительнее молодых зайцев.

Голова спокойно повернулась обратно и уставилась на Юкку:

— Ничто не дается даром в этой жизни, поверь моим словам. Старый длинноухий должен заплатить за то, что узнает.

Юкка метнула вопрошающий взгляд в сторону зайца, который энергично кивнул. Теперь белка спросила от его имени:

— Длинноухий хочет знать, что ты требуешь в качестве платы?

— Ху-у-у-у-у-у! — послышался долгий медленный звук. Филин как будто размышлял. — Тяжелый сладкий хлеб, который вы носите с собой, нравится Ударе, хороший хлеб.

Резвый метнул свой мешок Юкке, которая поставила его перед филином. Удара посмотрел на мешок, закрыл и снова открыл глаза.

— Ууук-ууук-ууук! Еще. Одного мало.

Старый заяц оглядел белок, сидящих возле костра. Никто не спешил расстаться со своим мешком. Резвый поежился и развел лапами.

Юкка невозмутимо смотрела не него.

— Удара говорит, что одного мешка мало. Ты должен найти еще.

Руро швырнула свой мешок к уже стоящему перед филином. Молчание слишком затянулось. Наконец Удара соизволил снова его нарушить:

— Рук-ку-ду-у! Еще один!

— Ты слышал его, длинноухий? Еще один. Есть у тебя еще что-нибудь?

Резвый покачал головой. Удара слегка пихнул мешки.

— Хуу-туу! Тогда ты зря потратил время на дорогу, длинноухий!

Резвый решил, что вытерпел достаточно.

— Ну вот что я тебе скажу, мешок с перьями. Это тебе надо поучиться хорошим манерам. Не чудо, что тебя все избегают, старого жулика. Пыли с ног моих ты не дождешься после такого!

Белки замерли. Удара медленно обошел огонь, клюв его приблизился к глазу зайца.

— Кур-ру-хум! Два — это два, заяц. За два мешка я скажу лишь то, что стоит два мешка.

Бух!

Мешок Юкки упал к двум уже стоящим на земле.

— Вот и третий! Теперь ты должен сказать все, что знаешь, Удара! Все!

Подхватив мешки одним когтем, филин перекинул их через бесполезные крылья, выкрикнув на ходу:

— Будьте здесь на заре! Я все вам скажу! Куу-хум-хум!

Заяц тяжело сел к костру.

— Клоун в перьях!

Юкка присела перед ним, укоризненно покачивая головой.

— Сам ты клоун. Чего ты полез со своим мешком? Я бы выторговала у него то же всего за один. А ты, Руро, тоже зря отдала свой. Мне пришлось добавить мешок, когда ситуация стала совсем безнадежной. Если бы сделка сорвалась и ты взял мешок обратно, Удара убил бы тебя. Эта нелетающая бестия заслужила свое имя. А сей час замкните рты на замки, и спать!

Ощущая себя заслуженно обруганным дураком, заяц улегся. Но прежде чем закрыть глаза, он потрепал по плечу Руро:

— Спасибо, Руро. Я никогда не забуду, как ты пожертвовала своими запасами.

Руро, глядя в огонь костра, ответила:

— Юкка Праща права, оба мы дураки набитые. И напоминать об этом нам будет голодный желудок. Спокойной ночи, приятель!

Удара вернулся на рассвете, когда большинство белок, утомленных вчерашним маршем, еще спали. Юкка и Резвый спешно оживили костер и приготовили мятно-одуванчиковый чай с медом. Солнце начало щедро светить, когда Удара посчитал, что пора начать неспешное повествование.

— Хум-рум-рум! Есть тут один длинноухий, не с той горы, откуда ты пришел. Говорят, это заяц мартовский, лихой и бешеный. Я его не встречал, не знаю. Много ваших шло к нему в секретное местечко. Слышал я, что его зовут король Бахвал Большие Кости.

— Король? — не смог сдержаться Резвый.

Глаза Удары сверкнули.

— Я тебя просил вмешиваться? Если хочешь поораторствовать — пожалуйста, а я помолчу.

Юкка торопливо извинилась за зайца:

— Извини его. Он очень возбужден. Я позабочусь, что бы он не перебивал больше. Пожалуйста, продолжай. — Она предостерегающе посмотрела на старого зайца.

Удара шевельнул клювом:

— Ххууу-ххум! Один из длинноухих выронил свиток коры. Чтение-учение — занятие не для меня. Чихал я на чтение ученое! Вот и все, что я хотел сказать. И до полу дня чтобы вас здесь не было. Вот эти каракули, можешь развлекаться чтением.

Чуть приподняв левое крыло, что стоило ему видимых усилий, Удара выронил маленький мятый свиток — почти в костер. Резвый бросился вперед и подхватил затлевший кусочек коры. С независимым видом Удара Костолом, не умеющий летать филин, отправился наслаждаться одиночеством.

— Читай вслух. Хочется послушать, что пишут длинноухие.

Надменное высказывание Юкки взорвало зайца:

— Моментик, хвост пушистый. Ха! А тебе не понравилось, что я тебя так назвал, во! Почему? Разве обидно? Нет, как и длинноухий. Но мне надоело! Я буду звать тебя Юккой, ты зови меня Резвым.

Юкка сделала вид, что ей все равно.

— Если желаешь…

— Смело можешь биться об заклад, что желаю.

— Тогда успокойся и читай, длинннн… Резвоногий.

Проснулись и белки Юкки. Они подтянулись к костру, чтобы послушать, что собирается прочесть вслух старый заяц.

Резвый хлопнул лапой по пергаменту:

— Тьфу ты! Подумай только: заяц провозглашает себя королем и заманивает к себе нашу молодежь! Кем он себя вообразил, ну?

Юкка улыбнулась его возмущению:

— Без сомнения, он вообразил себя королем. Можешь расшифровать этот стишок-загадку, заяц?

Резвый фыркнул:

— Конечно, могу… белка. Мы, ребята из Саламандастрона, все время едим салат. Очень полезно для мозгов, знаешь ли… — Он вызывающе посмотрел на Юкку и продолжил: — Так, посмотрим. Ну, камень, тень и вода — это место, где камни и тень и можно напиться. Это, конечно, здесь. М-м-м, направление… два румба на север от зари… Это потруднее, а?

Вмешалась Руро:

— Заря на востоке, где восходит солнце, а два румба на север означает северо-восток.

Заяц фыркнул:

— Конечно, я понял, просто проверял вас… Но как насчет завтрака? Я сегодня только чаю выпил, так далеко не уйдешь, во как…

Руро протянула ему два зеленых яблока.

— Ты забыл, что у нас нет больше запасов? Ни у тебя, ни у меня, ни у Юкки. Теперь надо вскарабкаться вверх по Скалистому Лесу, там посмотрим.

Утомительный подъем занял немалую часть утра. Усевшись в тени дерева на вершине, они услышали мрачный голос: невдалеке находилось одно из потайных местечек отдыха Удары.

— Ку-ху-хууу! Утро проходит, а вы все еще на моей земле. Скоро полдень!

Резвый как раз пытался влезть на корявую рябину, но, услышав голос «друга», свалился и ободрал ногу.

— Ясно, ясно! — заорал в ответ обозленный заяц.

Руро помогла ему подняться, легко вспрыгнула на ветки.

— Там, — указала она на северо-восток, — высохшее русло, уходящее вдаль.

Резвый вскочил, чувствуя себя много лучше.

— Во-во, как в стишке, вода, которой нету. Хорошо разгадывается, да, Юкка?

Юкка, которая уже вела белок в том направлении, спокойно ответила:

— Сообразили уже, о резвый ногою.

Руро пристроилась в конце колонны. Заяц шел рядом, бормоча:

— «Резвый ногою», тоже… имя правильно не может выговорить… А если бы я ее назвал Юккой пращевою?

Хорошая идея — запустить ее из пращи, во!

Голод — штука не слишком приятная. Особенно после длительного марш-броска. Они шли гуськом по длинному извилистому высохшему руслу. Заяц плелся в хвосте, отфыркиваясь и кашляя в туче пыли, поднятой идущими впереди. Мучил не только голод — отчаянно хотелось пить. Два маленьких кислых яблока, которые ему дала Руро, он проглотил сразу же. Заяц сорвал на ходу горсть травы, но, засунув ее в рот, сразу же вскрикнул и выплюнул, с отвращением глядя на полосатое длинное черно-желтое тело, с жужжанием взвившееся из комка.

— Проклятые осы, в рот лезут! Сдохну тут с голоду и от жажды!

Уже поздно вечером Юкка остановила группу. Резвый рухнул рядом с Руро, жадным взглядом оглядывая остальных белок, которые открыли свои мешки и откусывали медовый хлеб с фруктами, запивая водой из фляжек. В отчаянии он взмолился:

— Ох, ребята, как бы кто поделился ужином, а?

Как будто не слыша, белки продолжали поглощать пищу. Тогда заяц взялся за дело иначе.

— Вот такая жизнь в походе… вместе шагаем, вместе поем… весело живем… Брось кусочек старому приятелю, парень, и запить глоток…

Тот, к кому обращался Резвый, аккуратно спрятал лепешку и с ненавистью во взгляде повернулся к зайцу:

— Если б не ты, мы бы уютненько сидели в своем сосновом лесочке, вместо того чтобы тут глотать пыль. А все из-за того, что ты наговорил всякой всячины атаманше. Воткни кляп в глотку и будь им сыт.

Резвый мрачно опустил взгляд и увидел ползущего по ноге муравья. Он уже собирался отведать, каково это резвое насекомое на вкус, но на ум пришла другая идея. Ерзая на хвосте, он приблизился к Юкке. Она удивленно уставилась на зайца, который подмигнул, улыбнулся и зашептал:

— А есть-то хочется, дружище! И тебе тоже! Глянь только на этого, противного, толстомордого, как лягушка на сковородке. А что если ты прикажешь двум-трем из них отдать тебе половину провизии? Кто посмеет отказать Юкке Праще? А мы поделим добычу пополам, во, половину мне за умную идею, другую половину тебе, как главному. Хи-хи-хи. Здорово придумал, да?

Взгляд Юкки, казалось, мог расколоть скалу.

Заяц отъехал на своем хвосте обратно. Он был обречен еще на голодную ночь. Закрыв глаза, он крикнул:

— Спокойной ночи, жлобы твердокожие! Чтоб вам не дал спать мой завывающий с голоду желудок, во! Чтоб вам приснилось, как я загибаюсь!

Утро не принесло зайцу облегчения. Он запричитал сразу же, как проснулся:

— О-о-о-о! Лапы свело! Глаза не видят!

Бумс!

Юкка врезала ему по уху и, бросив на землю, зажала пасть обеими лапами.

— Дурень, — зашипела она. — Чего орешь на всю округу? Ты что, не слышал, что Беддл сказал? Сидеть тихо и не высовываться, враг совсем рядом. Еще пикнешь, и я сама тебя придушу!

Она подняла голову над береговой кромкой. Руро и Груд присоединились к ней.

— Что-то там шевелится, видишь, Руро?

— Ну, вижу, да… Трава высокая и колышется против ветра.

— Сколько, интересно, их там…

Юный Груд раскрыл было рот, но Юкка подтолкнула его:

— Тихо! И все вы, потише! Не накликайте неприятностей, может, они пройдут мимо и нас не заметят.

Потирая живот, Резвый осторожно высунул голову, заметил движение травы и заорал во все горло:

— Эй, друзья, где вы там, покажитесь!

Тут же над травой поднялись колючие головы двух ежей, которые, больше не скрываясь, направились к вы-. сохшему руслу.

Юкка прищурилась на зайца:

— Как ты понял, что это ежи?

Резвый вежливо повел ушами:

— Я ведь, видите ли, из Саламандастрона, во как. Мы можем чуять живность на каком-то расстоянии. Эй, ребята, с кем имеем честь?

Два крепких самца неуклюже скатились в русло.

— Здравствуйте. Я — Травун, тут вот мой брат Камышун. Вы малыша тут не заметили?

Заяц осторожно, чтобы не уколоться, пожал ежиные лапы.

— Да нет, пока не встречали. Опишите поподробнее на всякий случай, будем поглядывать, посматривать.

Говорил Травун, брат его только кивал да поддакивал.

— Кеглюн ему имечко. Мы его у лис отбили в прошлом сезоне. Отца-матери не знает, так, Камышун?

— Да, да!

— А уж у-умный! Говорит все по-ученому, по-ученому, а уж на-аглый… Так, Камышун?

— Да, да!

— Нас зовет злыми дядьками, раз мы его рано в кровать, рано вставать, мыться-чесаться, так, Камышун?

— Да, да!

— В общем, смылся от нас тихонечко… Мы его уже два дня ищем. Так, Камышун?

— Да, да!

— Так если вы, добрые звери, найдете его случайно, оставьте с ежами, каких встретите… Это лучше всего будет, так, Камышун?

— Да, да!

Они полезли обратно вверх по склону высохшего русла.

Юкка бросила на зайца недовольный взгляд:

— Хотела бы я, чтобы ты был таким же разговорчивым, как Камышун.

День прошел без событий, жаркий, пыльный, утомительный. Резвый был убежден, что конец его близок, голодная смерть поджидает за ближайшим поворотом. Юкка и Руро более стойко выдерживали муки голода. Они никого ни о чем не просили и ничего не брали у товарищей. К вечеру высохшее русло почти сровнялось с берегами, на ночь отряд расположился на открытом торфянике. Белки уселись у костра, разведенного под прикрытием валуна. Резвый лежал в сторонке от остальных и некоторое время молчал. Наконец его прорвало, и тут началось его обычное нытье:

— Ох, горе мое горькое! Тяжкая моя доля, печальная жизнь, во как, тоскливая смерть. Помру здесь, на травке, и никто не склонится над моими побелевшими костями.

Угаснет Резвый, словно свечечка восковая! Ай!

Камень врезался в землю рядом с его головой. Юкка стояла над ним с заряженной пращой и решительно глядела ему прямо в глаза.

— Всем надоело твое нытье, длинноухий. Если не за молчишь, я тебя успокою навсегда вот этим камнем.

Резвый повернулся на бок и закрыл глаза.

— И вправду, ночь наступила, спать пора, уж нету силы, во…

На заре заяц, от голода не в состоянии больше спать, вскочил с ревом:

— Ага! Я вижу его знак, ребята! Вон он! Во, во!!!

Тишину в пещере Саламандастрона нарушало только сопение лорда барсука и его зайцев. Не зная, день сейчас или ночь, они решили немного вздремнуть.

— Куда они подевались, клык и когти!

Медунка Жесткий проснулся от звуков в пещере. Разговаривали две синие крысы, Красный Лоб и Зеленка, которых отослали за провизией. Нагруженные пищей и питьем, они искали капитана Свинча. Из подслушанного стало ясно, что они заблудились.

— А я откуда знаю? Я думал, они оставят нам какой-нибудь знак или будут сидеть и ждать на том же месте.

— Может, тогда нам сидеть и ждать их?

— Шутишь! Капитан Свинч с нас живых шкуру снимет!

Голоса удалились по коридору, и Жесткий последовал за ними, бесшумно, как тень. Впереди мелькал свет факела крыс Заяц надеялся, что они задержатся, чтобы отдохнуть, но крысы все шли и шли по коридорам и камерам, туннелям и залам. Наконец терпение Жесткого было вознаграждено. Зеленка подошел к плоскому скальному выступу и опустился на него.

— Безнадега. Заблудились мы, вот что. И они, судя по всему, тоже. Ничего не видно и не слышно.

Красный Лоб сел рядом с товарищем.

— Ты прав, Зеленый. Эти фляги с элем такие тяжеленные, просто лапы отнимаются. Давай махнемся, ты понесешь эль, а я еду.

Зеленка фыркнул:

— У тебя, должно быть, память отшибло. Ты ведь думал, что фляги легче, потому за них сразу и схватился.

— Сюда, выше, идиоты, сюда! — донесся до них голос. Крысы вскочили, испугавшись, что их застанут сидящими. Красный Лоб напряженно уставился в темноту.

— Вроде бы оттуда, а?

— А кто его разберет, как звук здесь отдается.

— И что ж нам делать?

— Дай мне факел, я схожу посмотрю. А ты посиди здесь.

— Не-е-е, хитрый какой! Хочешь оставить меня одного в темноте!

— Ну, иди ты. Я останусь. Не побоюсь. Двигай!

Зеленка осторожно, высоко держа факел, зашагал, не громко восклицая:

— Капитан Свинч, маг Гроддил, это вы?

В ответ послышалось грубое:

— А кто же еще, пустомеля! Мы здесь!

Зеленка рванул за поворот, освещая путь факелом.

— А мы вас везде ищем, ищем…

Речь крысы прервал мощный удар. Зеленка рухнул как подкошенный. Жесткий подхватил факел, прежде чем тот успел упасть.

Красный Лоб заметил, как свет в коридоре заколыхался.

— Что там, приятель? Нашел?

Довольно похожий на Зеленкин голос поторопил его:

— Давай поторопись! Мы идем.

Красный Лоб захватил эль и пищу и, волоча свою ношу, засеменил на свет, боясь снова потеряться.

— Иду, иду, погодите.

Когда он появился из-за поворота, Жесткий ударил. К сожалению, он не рассчитал, что Красный Лоб пригнулся под тяжестью ноши. Кулак скользнул по лбу крысы.

Красный Лоб уронил поклажу. Он был здоровым, крепким бойцом. Нисколько не испугавшись, он тряхнул головой и схватился за кинжал.

— Ха! Только-то старый кролик! Ну, дедуля, напугал ты меня!

Старый заяц не собирался спорить с вооруженной крысой. Красный Лоб взмахнул кинжалом, и тут же молниеносный удар сокрушил ему челюсть. Со сдавленным воплем крыса рухнула.

Лорд Каменная Лапа и зайцы с энтузиазмом встретили провизию, хотя барсук и покачал головой:

— Тебя могли убить. Почему ты меня не разбудил?

Жесткий оторвался от фруктовой ватрушки:

— Вам надо было поспать, сэр. И те двое мерзавцев тоже пусть отоспятся. Драться они совсем не умеют.

Блинч подмигнула ему:

— Узнаю старину Жесткого. Мигом уложил красавчиков.

Унгатт-Транн обосновался в горе. Вид из комнаты лорда Каменной Лапы ему нравился. Растянувшись на кровати, он угощался лучшим элем барсука и жевал сыр с луковым пирогом. По знаку Унгатт-Транна страж распахнул дверь. В помещение проскользнула Гранд-Фрагорль и остановилась в сторонке. Капитан Фрол ввел капитана Свинча, Гроддила, Красного Лба и Зеленку. Оставив сыр, пирог и эль, дикий кот поднялся с кровати. Он медленно обошел кругом четырех преступников, поводя полосатым хвостом и глядя на их трясущиеся лапы.

— Кажется мне, что новости не слишком хороши. Говори, Гроддил.

Стараясь сдержать дрожь в голосе и говорить спокойно и ровно, маг начал доклад:

— Могущественный, мы обыскали множество темных пещер под горою, без еды и питья, во тьме и в холоде.

Увы, величайший, мы не нашли ни следа полосатой собаки и его подданных, несмотря на все наши усилия.

Унгатт отскочил к окну и замер на фоне неба.

— Кто эти двое синих? Почему они здесь?

Последовали отрывистые приказания капитана Свинча, обращенные к перепуганным Красному Лбу и Зеленке:

— Шаг вперед, вы двое! Стоять смирно, смотреть перед собой и честно рассказать его могуществу, что с вами случилось.

Крысы, тряся головами, перебивая друг друга, преподнесли наспех придуманную историю страшному хозяину. Красный Лоб держался за сломанную челюсть.

— Капитан Свинч послал нас за провизией, господин.

— Да, а когда мы вернулись, все уже ушли, о могущественный.

— Но мы не отдыхали и ничего не ели, господин. Мы искали своих, как вдруг нас окружили. Это была полосатая собака и два десятка его кроликов.

— И вооружены они были как следует. Мы дрались отчаянно, кровь была везде.

— Их было слишком много, о могущественный! Они забрали провизию и, подумав, что мы убиты, ушли.

Унгатт-Транн набросился на злополучную пару, как коршун на цыплят. Крысы заверещали, когда когти дикого кота вонзились в их шкуры. Он встряхнул обоих, сломав им шеи, и мощным броском вышвырнул их трупы из окна на скалы. Дыхание его при этом оставалось ровным, на морде не было и следа недовольства или гнева, когда он отвернулся от окна. Он безучастно уставился на Гроддила и капитана Свинча, как будто ничего не произошло.

— Завтра на рассвете вы вернетесь к выполнению своей задачи. Полосатая собака жива и прячется внизу со своими зайцами. Он от меня не уйдет, потому что вы его найдете. Возьмите столько солдат, сколько считаете нужным, возьмите припасы, факелы, все, что вам надо, но помните: вернетесь с пустыми руками — и вы пожалеете, что не умерли быстро, позавидуете тем двум дуракам, которые только что пытались врать мне в глаза. Ваша смерть будет гвоздем сезона, отличным для всех примером. Вы хорошо поняли мои слова?

Свинч и Гроддил, кланяясь, попятились.

— Как прикажете, о могущественный!

Унгатт-Транн отвернулся от окна и проследовал в обеденный зал. За ним семенила Гранд-Фрагорль. В углу толпились шесть десятков зайцев, охраняемых вооруженными синими. Капитан Роаг, лихая ласка, ловко отсалютовал дикому коту:

— Шестьдесят ничтожных душ ожидают вашего суда, господин.

Как обычно, за хозяина ровно, без интонаций говорила Гранд-Фрагорль:

— Вы, длинноухие, — существа низшего вида, которым не следует существовать даже в тени высших существ. Только от моего повелителя зависит, будете выжить или нет. Наш повелитель — Унгатт-Транн, срывающий звезды с небосвода, сотрясающий недра земли! Выживете отныне лишь для того, чтобы служить ему, вы рабы его. Если будете работать плохо, ежедневно одного из вас будут сбрасывать с самого верха горы. Жизнь ваша и товарищей в ваших собственных лапах.

Ухопарус не сдержалась и выкрикнула:

— Я надеюсь дожить до того дня, когда тебя скинут с верхушки горы, кот!

Ближайший крыс-охранник сбил ее наземь, ударив тупым концом копья в лицо. Он тут же перехватил копье, чтобы убить старую зайчиху.

Унгатт вмешался:

— Стоп! Подожди. Оставь ее.

Расступившись, охрана пропустила Унгатт-Транна к поверженной зайчихе. Он остановился над ней и покачал головой:

— Хотел бы я, чтобы у моих воинов был такой боевой дух. Почему ты так преданна этому старому дураку, полосатому псу?

Как будто не замечая распухшей челюсти, Ухопарус поднялась и выпрямилась:

— Тебе этого никогда не узнать, кот. Да ты бы и не понял, если бы я даже попыталась это растолковать.

Дикий кот стоял, расставив лапы и спокойно улыбаясь:

— Что я хорошо знаю и умею — это война. Я господствую при помощи страха, а не преданности… А ведь вы, должно быть, знаете, где скрывается бывший повелитель Саламандастрона.

Ухопарус с вызывающим видом хранила молчание, языком пробуя качающийся после удара зуб. Дикий кот с восхищением потряс головой.

— Вижу, что знаете. Возможно, вы и ваши зайцы скорее умрете, чем выдадите своего вождя и товарищей. Но это не важно. Он от меня не уйдет. А вам советую запомнить, что до самой смерти вашей вы — мои пленники, рабы.

В ответ зайчиха положила одну лапу на лоб, а другую прижала к груди и улыбнулась:

— Ничего подобного, кот. Мы свободны. И здесь, в наших помыслах, и здесь, в сердцах.

Унгатт равнодушно отвернулся и отошел, уже на ходу бросив:

— Не слишком заноситесь, не то я вам покажу, как легко сломить дух любого существа.

Вдогонку раздался слитный рев из всех заячьих глоток:

— Еула-ли-а!

Шепнув что-то Фрагорли, дикий кот оставил обеденный зал. Гранд-Фрагорль обратилась к зайцам:

— Его могущество приказал не кормить вас в течение двух дней за вашу неподобающую наглость. — Она повернулась к охране. — Увести их и запереть!

Прежде чем охранники успели подойти к зайцам, чтобы копьями погнать их в темницу, Торлип, бравый, прямой как струна старый заяц, отрывисто бросил несколько слов команды:

— В колонну двенадцать по пять, живо, бодро, стройся!… Животы убрать, плечи развернуть!… Равняйсь! Смирррна! Правое плечо вперед, шаго-о-ом… марш! Ать-два-а! Ать-два-а!

Они торжественным маршем протопали до самой пещеры, места своего заключения, окруженные недоумевающими крысами, которые не могли понять, как пленники могут петь, да еще так громко, бодро и храбро.

Унгатт-Транн слышал пение от главного входа со стороны берега. Он осмотрел обугленные ворота, еще висевшие на мощных кованых петлях, затем обозрел побережье, кишевшее множеством крыс. Он пробормотал себе под нос, ни к кому в особенности не обращаясь:

— Вот дурни… Старые дурни…

Он хотел еще постращать своих рабов, но тут на него нахлынуло видение. Другой барсук, большой, темный, угрожающий, как боевой меч на его спине. Выпрямившись, дикий кот уставился в морскую даль. Непонятно почему, его решимость поколебалась. Не ясно, когда и откуда появится этот воин-барсук. Но дикий кот был уверен, что однажды он объявится здесь.

Поток петлял по зеленому спокойному лесу. Впервые все четверо путешественников провели вместе целый день. Дотти и Гурт сидели на носу «судна», упражняясь в кротовом языке, Груб и Броктри гребли, сидя на корме. Груб одобрительно кивнул в направлении бархатной спины нового члена команды:

— Похоже, повезло нам с ним. Сегодняшним завтраком он папашу не опозорил. Классный повар!

Броктри согласно кивнул и добавил:

— И не боится воды, в отличие от большинства кротов. Выглядит таким же сильным, как ты да я.

— Ну, скоро увидим. Эй, там, на носу, возьмите-ка весла да добавьте нам скорости!

Гурт сначала греб неуклюже, но скоро наловчился, и дело пошло лучше. Наслаждаясь греблей, он все время радостно восклицал:

— Хурр-хурр, вот здорово! Дотти, это лучше, чем кротовый ход рыть, лапы чистые, и все видно! О-отлично на реке, о-отлично!

Зайчиха почувствовала, что выдыхается, пытаясь выдержать предложенный Гуртом темп. Она поражалась силе и выносливости крота.

— Где ты столько силушки поднабрал, Гурт? — жалобно пискнула Дотти.

— Это все добрая еда, хурр. Все доедаешь — силу собираешь, мама говорила. Есть да спать — силу набирать, отец так учит.

Ближе к полудню с южной стороны показалась заводь. Чуткие уши Дотти уловили какие-то звуки, и она обратилась к Броктри:

— Послушайте, сэр, там что-то странное творится. На до бы сползать да проверить.

Лорд барсук хотел завернуть в проток, но устье было непроходимо забито речным мусором.

— Здесь не пройти. Наверное, придется вылезать на берег и топать посуху.

— Давайте поближе, я тут попробую, разберусь, что к чему, — предложил Гурт.

Он осмотрел завал, схватил толстый буковый побег и рванул его. Преграда развалилась, образовался проход.

— А теперь заруливаем сюда полегонечку… Груб хмыкнул:

— Вот не ожидал! Здорово, ничего не скажешь.

Путь по заводи оказался нелегким. Весла запутывались в водорослях и стеблях кувшинок. Вопли и шум в камышах стали слышнее.

— Обгони негодяя! Отрежь его, Ригго!

— Есть!… Нет… сорвался, заморыш…

— Кангл, Ферриб, вот он! Хватай его! Последовали резкий вскрик и всплеск.

— Ой-ой! Уколол меня, негодник! Он свалился!

— Шерсть и когти! Доигрались, вон щука летит! Бревно прорвало заостренным концом завесу камышей, и путешественникам открылась невеселая картина.

Несколько землероек возбужденно подпрыгивали, дико жестикулируя и указывая на воду. Крохотный ежонок второй раз ушел в глубину заводи, вынырнул, булькая и отплевываясь. Ему угрожала смертельная опасность. К нему скользила, время от времени разевая пасть и поблескивая рядами острых зубов, здоровенная щука. Спинной плавник ее, облепленный водорослями, торчал над водой.

Дотти с отвращением завопила:

— Какая здоровенная! Она сожрет ежонка вместе с колючками, не подавится!

Землеройки в отчаянии махали лапами.

— Пропал, пропал!

— Что же делать, что же делать?

— Мы бессильны!

Гурт попытался протянуть малышу весло, но бревно было еще слишком далеко.

— Ой, ой, бедный малышок!

Тут Груб разбежался по бревну и взвился в воздух. В воздух фонтаном взлетели брызги вперемешку с водорослями. Здоровенная выдра плюхнулась в воду и устремилась не к колючему малышу, а к водному хищнику. Груб с силой ударил по щучьей голове своим мощным плоским хвостом. Он схватил щуку, и они вместе ушли вглубь. Броктри, Дотти и Гурт бешено гребли, отрезая своим бревном подступы к ежонку. Гурт подцепил малыша когтем за пояс и выудил его из воды.

Землеройки возбужденно прыгали на берегу, подбадривая Груба:

— Поддай ему, приятель, держи его, здоровый, покажи Речному Волку, где раки зимуют!

В мутной воде закружились клочья шерсти выдры и щучья чешуя, оба показались наконец на поверхности. Груб своими мощными лапами, как тисками, сжал пасть щуки. Хищница металась во все стороны, а хвост Груба, как дубинка, методично колотил щуку по голове.

Бух! Трах! Шлеп! Хлоп!

Щука ослабла в объятиях Груба, движения ее замедлились. Груб отпустил хищника, оттолкнулся от его тела и устремился к бревну.

— Ф-фуу! — отдувался он. — Прыткая больно… Отдохнет теперь… Завтра проснется с головной болью, точно… Но не так уж это легко, надо сказать… Пробовала ты когда-нибудь оглушить взрослую щуку хвостом?

Дотти оглянулась на свой маленький круглый хвостик:

— Да нет, не пробовала… Заячий хвост, боюсь, для этого плохо приспособлен.

У щуки оказался прочный череп. Придя в себя, рыбища проявила свой характер, бросившись на бревно. Броктри, не слишком церемонясь, треснул ее по голове веслом.

— Сгинь отсюда, не то я займусь тобой серьезно.

Зло хлестнув хвостом, голодный хищник погрузился в глубину.

Опустив весло, Дотти порылась в мешке и вытащила кусок ткани, который использовала как полотенце. Она протянула тряпицу маленькому ежу, который тотчас в нее закутался, бормоча:

— Весь пломок тепель… гадкие землойки… Кеклюн не хотел в воду…

Гурт подтолкнул Дотти, наблюдая за малышом:

— Ну, мисс, как этот пострел, с ним все в порядке?

— Хурр, промок, продрог, но жить будет. — Дотти не могла сдержать улыбки, глядя на недовольно ворчащего ежонка.

Как только бревно уткнулось в берег, Груба окружили восхищенные землеройки.

— Ну и крутой ты парень!

— Как ты Речного Волка наказал!

— Он тут воображал себя хозяином вод, пока ты не появился!

— Позволь пожать твою мужественную лапу, о воин. Я — Лог-а-Лог Гренн.

Груб сердечно пожал лапу вождя:

— Рад встрече, Гренн. Конечно, нельзя было позволить сожрать малыша, пришлось отчехвостить старину Речного Волка.

— Хо-хо, отличная работа, дружище. Приглашаем вас всех к столу. Причальте бревно и зовите своих друзей.

Лагерь землероек был разбит под навесами, устроенными из наброшенных на ветви одеял. Гостей представили всем присутствующим, Гренн приказала подавать угощение. Броктри веселился, глядя, как землеройки спорили за право обслуживать Груба. Они скалили зубы, топорщили не слишком чистую шерсть, хватались за свои крошечные рапиры и поправляли пестрые головные ленты.