– Этап 3: продолжайте превозносить эти очевидные достоинства, пока они не станут своей прямой противоположностью – добродетельными пороками.

– Этап 4: упоминайте о его отрицательных качествах исключительно в контексте понимания и прощения.

Самым простым из них можно было смело считать этап 3 – сверхупрощение! Например, приклеиваете требуемой жертве ярлык. Если умному человеку приклеить, скажем, ярлык „мистер Умник“, то лучше от этого ему не станет, это уж точно. Странно, но факт.

В частности, до сэра Хамфри дошли слухи, что Джеймсон регулярно ходит в церковь. Да, ходит, подтвердил я и добавил, что некогда он даже был мирским проповедником.

Лицо Хамфри засветилось от радости. Приятно посмотреть.

– Великолепная, просто великолепная новость! В борьбе против него нам это тоже пригодится.

Я попросил пояснить, каким именно образом. Сэр Хамфри повернулся ко мне, заговорщицки ухмыльнулся и заговорил так, как будто перед ним сам премьер-министр.

– Обаятельнейший человек. Ни единого врага во всем мире… Но ведь ему придется иметь дело с самыми отъявленными жуликами лондонского Сити! Хватит ли у него душевных сил?

Весьма изобретательно, ничего не скажешь. И все-таки меня не оставляли сомнения, что это просто так не пройдет. Поскольку этот Джеймсон, как известно, отнюдь не барышня с кисейными платочками, а, скорее, крутой администратор.

Впрочем, Хамфри это, судя по всему, нисколько не беспокоило.

– В таком случае мы перейдем к этапу 4 и будем твердить, что он слишком крут. Например: „…очевидно, не имеет особого значения, что он отказался проходить военную службу по религиозно-этическим мотивам. Ведь в его истинном патриотизме пока еще никто не выражал открытых сомнений“. Или, скажем: „Мне казалось, в банкротстве той компании его обвиняли не совсем справедливо…“ Что-нибудь в этом роде.

Мне стало ясным, что в планы сэра Хамфри входит не хоронить его, а, наоборот, захваливать. Раньше мне, признаться, даже в голову не могло прийти, какую смертельную опасность способно таить в себе восхваление. По мнению Хамфри, тот же самый принцип вполне применим к личной жизни тех, кого по тем или иным причинам представляется невозможным запачкать безмерным восхвалением их профессиональной жизни. Все, что требуется сделать, это всего лишь намекнуть на некое (причем неважно, какое именно) обстоятельство, которое не так просто опровергнуть. Но даже если это оказывается возможным, вы ведь фактически никогда этого не утверждали, вы всего лишь намекнули на это.

Лучше всего намекать на латентный, то есть гипотетически возможный скандал. Например:

1. В случае отсутствия жены – гомосексуальность.

2. В случае наличия жены – адюльтер, предпочтительней с дамой, которая выше каких-либо подозрений: скажем, из королевской семьи или известной телеведущей.

3. В случае удачной семейной жизни – пуританство или алкоголизм. Или, допустим, тщательно скрываемое лечение у психиатра.

Возможности такого подхода практически безграничны. Самую, казалось бы, успешную и неуязвимую карьеру можно заставить пошатнуться, восторженно отзываясь о парне как о незаменимом стимуляторе новых идей, фантастически эффективном катализаторе, чрезвычайно изобретательном менеджере. Что же касается метода сверхупрощения, то с ним тоже никаких проблем. Делается это приблизительно в следующей последовательности:

1. Возьмите за основу чью-либо точку зрения – скажем, человека, который убежден, что образовательные гранды и субсидии должны проходить не через местные органы образования, а через самих родителей.

2. Упростите ее до абсурдности – „Он свято верит в полностью бесплатное образование для всех без исключения“.

3. Честно признайте, что некогда в этом имелся определенный смысл. „Но впоследствии стало предельно ясным, что данную проблему вполне можно решить куда менее радикальными средствами“.

4. Добавляйте этот ярлык к нему каждый раз, когда произносится его имя. „Ах, да, тот самый непримиримый приверженец бесплатного образования…“.

В тот день я узнал немало того, что впоследствии смог сам эффективно применять по мере своего успешного восхождения вверх по лестнице государственной службы. Более того, не побоюсь даже признаться, что своим триумфальным возвышением на пост главы государственной службы я тоже в немалой степени обязан методам и подходам, которыми в то памятное утро столь щедро поделился со мной сэр Хамфри Эплби.»

Дороти принесла мне новый вариант моего выступления на нашей партийной конференции. Конечно, он заметно лучше всех прежних, однако все равно не очень-то вдохновляющий. Кроме того, меня по-прежнему тревожит скандальная проблема с банком «Филипс Беренсон» и связанные с этим последствия.

Однако во время нашей обычной утренней встречи (с Хамфри и, само собой разумеется, моим главным личным секретарем Бернардом) секретарь Кабинета почему-то со мной не согласился.

– Уверен, все далеко не так серьезно. – Приблизительно так прозвучала его равнодушная оценка серьезнейшей проблемы.

А вот у Дороти эти слова вызвали такую же реакцию, как красная тряпка у быка. Впрочем, она на Хамфри всегда только так и реагирует, но я до сих пор не могу для себя решить: их бесконечные раздоры – это в высшей степени созидательный спор или просто-напросто банальная склока? Так или иначе, но мои позиции защищает именно Дороти, и это факт, который трудно оспорить. Вот и сейчас:

– Уверена, все очень серьезно, Хамфри! – резко возразила она и, подумав, многозначительно добавила: – Если не сказать больше…

– Нет-нет, миледи, все совсем не так, – нарочито покровительственным тоном протянул секретарь Кабинета. – Просто этот банк переуступил свои долги одному крупному заемщику, только и всего.

– Нет, не только! У некоторых из директоров банка «Филипс Беренсон», как вам, очевидно, известно, несколько запятнанная репутация.

Он холодно посмотрел на нее.

– И вы можете это доказать?

– Нет, не могу, – честно признала она. – Скорее, это мой внутренний голос.

Сэр Хамфри весело хихикнул и повернулся ко мне.

– Господин премьер-министр, по-моему, мы погружаемся в недоступный для нас мир тончайших женских интуиций, вам не кажется?

Побелев от гнева, Дороти встала, оправила свою узкую черную юбку, после чего коротко заявила:

– Посмотрим! – и решительно направилась к двери.

– Это уж как бог даст, – пробурчал ей вслед секретарь Кабинета и самодовольно ухмыльнулся.

Интересно, откуда у него такая самоуверенность? Впрочем, сейчас это не так уж и важно. Мое твердое намерение назначить Александра Джеймсона новым председателем Английского банка куда важнее. Чем я, не откладывая дела в долгий ящик, не без явного удовольствия и поделился с секретарем Кабинета.

Его реакция оказалась просто непредсказуемой. Я ожидал всего чего угодно, но не такого искреннего энтузиазма!

– Ах, этот мирской проповедник! Да, милейшей, знаете, души человек!

Мирской проповедник? Это что, прозвище? Я спросил Хамфри, и его ответ, признаться, меня несколько удивил.

– А как же иначе его назвать, господин премьер-министр? Проповедник он и есть проповедник.

Ну и что? Какое это может иметь отношение к нашему делу? Хотя лично я, честно говоря, всегда с большим сомнением относился к фанатикам любого толка. Особенно религиозного… Впрочем, в наше время необходимо уметь терпимо относиться к тому, что кто-то ревностно верит в своего бога, каким бы неприемлемым это ни казалось остальным. Поэтому я снова вернулся к главному вопросу.

– И все-таки, Хамфри, как по-вашему, он хорош?

– Именно хорош! – с готовностью согласился секретарь Кабинета. – По-настоящему хороший человек, ничего не скажешь. Например, проделал невероятно хорошую работу в Управлении по регулированию лова белой рыбы.

Управление по регулированию лова белой рыбы? Далеко не самое важное учреждение. Может, потому, что ему требуется слишком много времени на проповедование?

– А где он, собственно, проповедует? – на всякий случай поинтересовался я.

Хамфри пожал плечами.

– Наверное, в церкви, господин премьер-министр, где же еще? Он ужасно набожен. И, кстати, исключительно честен. Причем со всеми без исключения…

Мой выбор секретарю Кабинета явно нравился, хотя… хотя что-то в его искреннем энтузиазме меня все-таки слегка смущало.

– А разве плохо быть честным со всеми? – спросил я. В конце концов, мне предстояло назначить человека специально для того, чтобы помочь нам по возможности без особых потерь «подчистить» столь неожиданно возникшую ситуацию.

– Конечно же, неплохо, – однозначно подтвердил Хамфри. – Совсем неплохо! Ведь натолкнись он, причем неважно, специально или случайно, на какой-либо скандал, даже здесь, в Номере 10, то не задумываясь поделится этим со всем миром.

– Вы хотите сказать, что он не умеет держать язык за зубами?

Хамфри неловко поежился.

– Знаете, это такое уничижительное выражение, господин премьер-министр. – Он глубоко вздохнул. – Лично мне предпочтительнее определить его как честного до одержимости.

Меня это, честно говоря, начинало беспокоить. Конечно же, честность – это качество, достойное самого искреннего уважения, кто бы спорил. Но ведь всему есть место и время. И мера! Здесь, в Номере 10, через нас проходят судьбы страны, судьбы людей и множество прочих не менее деликатных вещей.

– И все-таки, Хамфри, скажите, только честно и беспристрастно: это тот человек, который способен навести порядок в Сити?

– Безусловно, – не задумываясь, ответил секретарь Кабинета. – Особенно, если вам нужен святой. Некоторые, правда, считают, что он не живет в реальном мире, что пуританство для него даже больше, чем сам Господь!

Да, похоже, от этого Джеймсона можно ждать сюрпризов. Которые нам, кстати, совершенно ни к чему. Я категорически заявил Хамфри, что хотел бы точно знать все за и против. Все до единого! Ему не оставалось ничего другого, кроме как продолжить. Хотя и без особого желания…

– Ну, прежде всего необходимо признать вполне очевидный факт: этот Джеймсон настолько честен, что, возможно, просто не поймет некоторых маленьких хитростей Сити. Так что, в принципе, им ничего не стоит обвести его вокруг пальца. Впрочем, как и многих других. Поэтому вряд ли об этом стоит так уж беспокоиться.

Он, должно быть, один из многочисленных друзей секретаря Кабинета. Как это не стоит беспокоиться, если его обведут вокруг пальца? Конечно же стоит! Неужели могут обвести? Джеймсона? Честно говоря, в такое трудно поверить. Ведь ни глупым, ни слабым его не назовешь.

– Говорят, он в высшей степени умен и очень тверд, это так? – спросил я Хамфри.

Он тут же согласился.

– Очень тверд, господин премьер-министр, очень! Иногда его уподобляют даже аятолле. Остается, правда, один вопрос: стоит ли рисковать, создавая нового Самсона,[57] который за раз может снести и всю постройку?

Да, определенный риск во всем этом, конечно же, был. Я задумался. А Хамфри, видимо, неправильно истолковав мое молчание, все расхваливал и расхваливал своего приятеля Джеймсона, пока мне это не начало действовать на нервы.

– …Его трудно назвать лицеприятным, он не знает препятствий, не боится задеть чьи-либо чувства, когда это потребуется… И, само собой разумеется, он все любит делать открыто, любит делиться всем с прессой…

Прервав этот бесконечный поток восхвалений, я коротко поинтересовался у Хамфри, может ли он сказать об этом Александре Джеймсоне хоть что-нибудь еще.

– Что-нибудь еще? Вряд ли, господин премьер-министр. Мы не настолько хорошо знакомы. Хотя… до меня дошли некие слухи… – Он вдруг явно заколебался и замолчал.

– Ну и? – сгорая от нетерпения, переспросил я.

Но его обычное благоразумие снова возобладало.

– Нет-нет, ничего… Да и… в любом случае, уверен, это никогда не выйдет наружу.

– Что? Что именно никогда не выйдет наружу?

– Ничего. Говорю же вам, ничего, господин премьер-министр.

Если он хотел меня успокоить, то ему это явно не удалось. Теперь я уже совсем не уверен, что смогу прислушаться к рекомендациям сэра Хамфри. Какими бы восторженными они не были. Как же мало секретарь Кабинета меня понимает!

(Поскольку новости в Уайтхолле обычно распространяются почти со скоростью света, до сэра Фрэнка Гордона, постоянного заместителя канцлера казначейства, очень скоро дошел слух, что сэр Хамфри усердно «топит» Александра Джеймсона. В сложившейся ситуации секретарь Кабинета и постоянный заместитель канцлера казначейства руководствовались диаметрально противоположными точками зрения, конфликтными интересами и различного рода опасениями.

Буквально на следующий день сэр Хамфри получил подчеркнуто дружеское послание от сэра Фрэнка, которое мы полностью приводим ниже. – Ред.)

(Поскольку сэр Хамфри, видимо, не очень торопился с ответом, сэр Фрэнк получил его лишь через несколько дней. – Ред.)

(Враждебность сэра Фрэнка к Английскому банку была вполне типична для всего высшего руководства казначейства. Причем одним из ее ключевых факторов являлась самая банальная зависть – должностные лица Банка получали намного больше, чем государственные служащие! Кроме того, работники банка питались в специальном закрытом ресторане с отменной кухней. Практически бесплатно! Для казначейства, с другой стороны, более характерна определенная интеллектуальная строгость и четкость финансового контроля, в силу чего они нередко смотрят на своих банковских коллег с легким пренебрежением, так сказать, «сверху вниз», а их элитные подразделения, в отличие от верхнего эшелона МИДа, относят себя к «меритократам», сливкам интеллектуального сообщества.

Сэр Фрэнк и не думал отмахиваться от этого дела. И хотя его ответа мы нигде не нашли, таковой, безусловно, имел место, о чем явно свидетельствует необычно сильная фразеология ответного послания сэра Хамфри, которое мы полностью приводим ниже. – Ред.)

(Нешуточная угроза сэра Хамфри возымела действие: казначейство прекратило настаивать на «подчистке», и, соответственно, шансы Джеймсона стать председателем Английского банка фактически упали до нуля. Сэр Хамфри, действуя, как ему тогда казалось, исключительно в интересах Хэкера, добился готовности сэра Фрэнка, если потребуется, в любой момент выступить против кандидатуры Джеймсона. Сам ПМ в детали описанной выше интриги посвящен, само собой разумеется, не был. – Ред.)

Сегодня прямо с утра мы с Дороти Уэйнрайт и Бернардом Вули обсуждали специальную записку по банку «Филипс Беренсон», которую мне доставили вчера вечером.

Да, мой главный политический советник была совершенно права – это просто ужасно! Сплошные несоответствия и нарушения! Честно говоря, в чем между ними разница, мне не совсем понятно, однако в случае с «Филипс Беренсон» последних слишком много даже для обычного коммерческого банка. («Несоответствие» означает наличие преступления, которое нельзя доказать; «нарушение» означает наличие преступления, которое можно доказать. – Ред.)

Похоже, в нашем распоряжении оказался в высшей степени конфиденциальный аудиторский отчет. Даже более, чем просто конфиденциальный, – его еще никто не видел! (В Уайт-холле определение «конфиденциальный» обычно означает, что это видели все. – Ред.)

Я поинтересовался у Дороти, как это к нам попало.

– Старший партнер их аудиторской компании – один из моих друзей.

– Только друзей или?…

Она загадочно усмехнулась.

– Не только, господин премьер-министр. Полагаю, ему очень хотелось бы увидеть свое имя в перечне новогодних почестей и наград.

Что ж, вполне законное желание. Я спросил у нее, как мы все это оформим. В каком разделе?…

Больше всего во всем этом деле меня удивлял тот факт, что в этом замешан столь крупный и солидный банк, как «Бартлетс».

А вот Дороти это, похоже, совсем не удивило.

– Разве вы не знаете, кто его председатель? Сам сэр Десмонд Глейзбрук!

– Вы хотите сказать, он тоже мошенник? – изумленно спросил я.

– Нет-нет, конечно же нет, – со вздохом произнесла Дороти. – Он всего лишь жалкий фигляр.

В принципе она, безусловно, права. Мне тоже приходилось иметь с ним дело.

– Нетрудно догадаться, почему именно его назначили председателем, – безжалостно продолжила мой главный политический советник. – От него никто никогда не слышал сколько-нибудь оригинальных идей, он медленно говорит, и поскольку мало что толком понимает, то практически всегда готов согласиться с любой чепухой, которую ему с важным видом хотят навязать. Все вместе это почему-то заставляет многих вполне искренне считать его надежным.

Возможно, так оно и есть, но проблема в том, что меня уже попросили проконсультироваться с ним относительно назначения нового управляющего Английского банка. Вообще-то консультироваться с кем-либо мне совершенно незачем – я уже принял решение, и мой выбор в любом случае падет только на Джеймсона. Что бы ни говорили о его религиозных пристрастиях. В данной ситуации, кроме него, вряд ли кто способен по-настоящему вычистить Сити. Так, как этого хочется нам! И, кроме того…

Тут Дороти перебила ход моих мыслей.

– Боюсь, вам придется услышать, что сэр Десмонд категорически против кандидатуры Джеймсона, господин премьер-министр.

– А у меня есть выбор? После всего этого? – риторически спросил я, выразительно постукивая пальцами по лежащему на моем письменном столе аудиторскому отчету.

Она понимающе закивала головой.

– Нет, конечно… Если все это вылезет наружу…

– Что-нибудь обязательно вылезет, иначе и не бывает!

Дороти скептически хмыкнула.

– Если дело дойдет до суда, то вылезет все, абсолютно все, господин премьер-министр. Впрочем, если Английский банк вовремя выправит положение, самое худшее, возможно, останется, так сказать, «внутри семьи». Во всяком случае, процветающее взяточничество и хищения. А также имена конкретных директоров, предусмотрительно переадресовавших страховые взносы в свои собственные частные компании в Лихтенштейне как раз накануне крушения соответствующего страхового бизнеса.

Вначале мне было не совсем ясно, что именно она порекомендовала мне сделать. Причем весьма настоятельно.

– Господин премьер-министр, вам просто необходимо назначить Джеймсона. Немедленно! Тогда лично вы будете защищены, даже если все это вылезет наружу до того, как он приступит к практической зачистке. Кроме того, это назначение вполне может стать той самой хорошей новостью, которую можно с успехом преподнести на вашей партийной конференции.

(Забавно: в данном случае мы сталкиваемся с довольно редким явлением, когда и Дороти Уэйнрайт, и сэр Хамфри оба делали все возможное, чтобы защитить Хэкера, и, тем не менее, давали ему прямо противоположные рекомендации. Главный политический советник ПМ исходила из тактических соображений и настаивала на немедленном назначении Джеймсона, в то время как секретарь Кабинета стремился любой ценой избежать утраты доверия к экономике, что неизбежно потребовало бы принятия безотлагательных мер по «радикальному исправлению ситуации в Сити». Дороти, в свою очередь, искренне полагала, что, прежде чем повышать доверие, необходимо сначала его понизить.

Тем временем кризис продолжал медленно, но неотвратимо созревать, хотя пресса, опасаясь быть привлеченной к суду за «клеветнические измышления в адрес действующего правительства», пока еще ничего о нем не писала и даже не упоминала. Два дня спустя, не дожидаясь специального приглашения, сэр Десмонд Глейзбрук сам нанес визит в Номер 10. – Ред.)

Мы с Дороти в очередной раз обсуждали мучительный вопрос о новом председателе Английского банка, когда неожиданно зажужжал зуммер интеркома.

– Кто тот счастливчик, которого Десмонд Глейзбрук собирается рекомендовать мне? – громко спросил я.

– Сэр Десмонд Глейзбрук, – торжественным голосом объявил Бернард, сидевший рядом с аппаратом.

Дороти согласно кивнула головой.

– Вы совершенно правы, Бернард.

– В чем? – он недоуменно посмотрел на нее.

Его смущение было вполне понятно – он всего лишь сообщил нам о прибытии сэра Десмонда. А вот Дороти, похоже, совсем не шутила, имея в виду, что Глейзбрук намерен рекомендовать на этот пост самого себя.

– Собственно говоря, кто больше всех заинтересован в том, чтобы все это замять? – пожав плечами, риторически заметила она.

Да, в этом есть смысл. Я сделал глубокий вдох и попросил Бернарда пригласить гостя войти. Он тут же ответил, что сэр Десмонд в сопровождении сэра Хамфри уже идет сюда.

Пока мы ждали, я успел спросить у Дороти, известно ли сэру Хамфри и сэру Десмонду содержание данного аудиторского отчета.

– Да, – ответила она и предостерегающе подняла указательный палец. – Но они не должны знать, что вы тоже знаете. Иначе вам придется награждать старшего партнера по меньшей мере титулом графа!

Одного взгляда на Десмонда хватило бы, чтобы понять, почему он пользуется таким успехом в Сити – высокий, безукоризненно элегантный, густые, обильно посеребренные сединой волосы, тяжелые веки а ля Гарольд Макмиллан и под стать им свисающие усы… Короче говоря, идеальный набросок британского джентльмена со всем полагающимся ему набором. Полнейшее отсутствие даже намека на профессионализм или приверженность хоть к чему-либо, абсолютно нулевая интеллектуальная любознательность. Он медленно, со значением опустил свое полное достоинства тело в стоящее недалеко от письменного стола кресло, обитое игривыми цветастым ситчиком, и бросил на меня изумленно-озадаченный взгляд.

Я решил обойтись без ненужных предисловий.

– Спасибо, что нашли время ко мне заскочить, сэр Десмонд. Как вам, очевидно, известно, мне необходимо назначить нового управляющего Английским банком, и я готов выслушать ваши рекомендации.

– Да-да, согласен. Конечно же, его необходимо назначить. Без управляющего банк, как без рук, – уверенно подтвердил он.

Видимо, заметив, что уверенность сэра Десмонда направлена не в ту сторону, Хамфри поспешил ему на помощь.

– Полагаю, в целом у господина премьер-министра в отношении этого уже нет никаких сомнений. Остается только решить, кого именно?

– Ах, кого именно, – понимающе повторил Десмонд. И хотя лучик света явно добрался до его серого вещества, ему требовалось еще немного времени, чтобы полученная информация дошла до него целиком. – Да, это непросто, – продолжил он. – Совсем непросто. Надо ведь выбрать, кого именно, не так ли? Значит, этот кто-то должен быть именно тем, кому парни могли бы доверять.

– Да, само собой разумеется, доверять, – согласился я и тут же добавил, что нам нужен человек по-настоящему умный и интеллигентный. Честный. Решительный и энергичный!

Десмонд почему-то занервничал.

– Минутку, минутку! – воскликнул он.

– В чем дело? Вы что, не согласны?

Он ненадолго задумался.

– Как сказать, господин премьер-министр, как сказать… Идея, конечно, замечательная, но не уверен, что такому парню смогут доверять другие парни.

В наш разговор вмешалась Дороти.

– Полагаю, сейчас господина премьер-министра больше всего беспокоят проблемы, связанные с возможными финансовыми скандалами. А вас, сэр Десмонд, эти скандалы не беспокоят?

– Естественно, беспокоят! Никому из нас они не нужны. Но если найти такого парня, которому доверяют другие парни, то можно быть уверенным, он позаботится о том, чтобы другие парни не были замешаны ни в каких скандалах.

– То есть, попросту говоря, их замнет? – не скрывая иронии, поинтересовался мой главный политический советник. Она, похоже, никогда не упускала возможности задать язвительный или, что случалось намного чаще, провокационный вопрос.

Десмонд был шокирован.

– Ни в коем случае! Малейший намек на подозрение тут же вызовет полномасштабное расследование. Нашего парня пригласят на деловой ланч и прямо спросят, обосновано ли данное подозрение, и если да, то насколько…

– А если он ответит, что нет? – поинтересовался я.

– Тогда придется поверить ему на слово. На этом всегда стоял, стоит и, надеюсь, будет стоять наш лондонский Сити.

А может, не стоит, а рушится? Мой следующий вопрос к нему касался ситуации с банком «Филипс Беренсон».

– Что вам об этом известно?

– А вам? – явно осторожничая, вопросом на вопрос ответил он.

– Только то, о чем писалось в газетах, – прямо ответил я.

– Ах, вон как. – Он с облегчением вздохнул. – Там возникли некоторые проблемы, только и всего. Не тем парням одолжили кое-какие деньги. Такое с каждым может случиться.

– И больше ничего?

– Насколько мне известно, ничего. – Он вроде бы равнодушно пожал плечами, очевидно, стараясь подчеркнуть незначительность столь мелкого и, на его взгляд, вполне обыденного события.

Но Дороти его ответ, судя по всему, не удовлетворил, потому что она прямо и требовательно спросила: