– Они все утверждают, что с тех пор, как я стал премьер-министром, практически ничего не изменилось.

– Этим можно только гордиться, господин премьер-министр, – одобрительно заметил он.

Конечно, можно считать это и комплиментом, но только с точки зрения государственного служащего.

– Сегодня успел просмотреть целых девять лондонских газет, и в восьми из них обо мне ни одного доброго слова!

– Значит, девятая наверное лучше? – утвердительно спросил Бернард, видимо, неверно истолковав подтекст моего утверждения.

– Девятая еще хуже! – Я горестно покачал головой. – В ней обо мне нет даже упоминания. Ни единого слова! (Для политиков дурная слава обычно намного предпочтительней, чем забвение. – Ред.)

Практически все газеты без исключения, в той или иной форме, называют меня балаболом. Увидев это, Бернард был поражен не меньше моего. (Честность, являясь несомненно существенной профессиональной чертой успешного личного секретаря, время от времени все-таки должна подвергаться испытанию несвободой выражения мысли. – Ред.)

– Это просто невероятно! По мнению прессы, все мое руководство – это одна только риторика и ничего больше: я говорю, говорю, говорю, а конкретных дел как не было, так и нет. Но это же неправда! Во всех своих публичных выступлениях я неоднократно подчеркивал, что у нас уже проведено множество реформ по совершенствованию коммуникаций внутриправительственных связей, что мы обещаем кардинально изменить вектор развития, внести в него принципиально новые элементы, представить целиком и полностью иную философию управления и глубинные подвижки во всем социальном и политическом климате нашей страны.

Бернард согласно кивнул.

– Ну и что, собственно, происходит? – невинно спросил он.

– Как что? Конечно же, ничего! Во всяком случае, пока… Столь масштабные перемены требуют времени. Рим тоже построился не в один день.

На самом же деле этот последний взрыв поистине абсурдной критики спровоцирован не более чем идиотским слухом об очередном крупном скандале в Сити.

Поэтому, когда к нам присоединился секретарь Кабинета, я сообщил ему о своем твердом решении достойно ответить на критику прессы.

– Они требуют немедленных действий в отношении скандалов. Что ж, они их получат!

Мое сообщение Хамфри явно заинтересовало.

– Интересно, какие, господин премьер-министр?

– Назначу кого-нибудь, – ответил я и был искренне рад, что он не спросил меня, кого именно и для чего, поскольку мне самому еще ничего не было ясно. Более того, в этом мне практически наверняка понадобится его квалифицированная помощь.

Вместо этого он задал мне вопрос, которого я никак не ожидал.

– Господин премьер-министр, когда вы приняли это важное решение?

– Сегодня утром, – не скрывая чувства гордости, ответил я. – Во время чтения утренних газет.

– А когда вы впервые подумали об этом? – Похоже, он собирался устроить мне учтивый, но, тем не менее, перекрестный допрос.

– Сегодня утром, – медленно протянул я, внезапно осознав, что подобная поспешность невольно заставляла меня выглядеть несколько глуповатым. – Во время чтения утренних газет.

– И как долго, позвольте спросить, вы взвешивали все «за» и «против»?

Господи, мой секретарь Кабинета изо всех сил пытается заставить меня почувствовать, что это решение было явно поспешным.

– Недолго, – вызывающим тоном ответил я. – Я решил быть решительным!

Очевидно, ему стало ясно, что мое решение, хотя и несколько поспешное, по сути было правильным, поскольку он тут же сменил тему. (Примечательный пример способности опытного политика искренне верить в то, во что он хотел верить, или в то, в чем он нуждался. – Ред.)

Бернард попытался меня утешить.

– Господин премьер-министр, по-моему, вы слишком близко к сердцу принимаете то, о чем узнаете из газет.

Я снисходительно улыбнулся. Как же мало он еще знает.

– Бернард! Высказывание такого рода может позволить себе только государственный служащий. Я вынужден считаться и с прессой, и с тем, что они пишут. Особенно накануне нашей партийной конференции. Сами по себе эти слухи о последнем скандале в Сити никуда не денутся.

Но Хамфри был, как всегда, непреклонен.

– Давайте не беспокоиться об этом, пока не появится нечто более конкретное, чем слухи… Господин премьер-министр, позвольте мне ознакомить вас с повесткой заседания кабинета.

Что-что, а это интересовало меня меньше всего.

– Ради всего святого, Хамфри! Газеты куда более важны. Особенно сейчас!

– При всем уважении к вам, господин премьер-министр, – дерзко возразил Хамфри, явно рассерженный моим отказом ознакомиться с его глупой повесткой, – отнюдь не более. Единственный путь понять, что пишут газеты, – это никогда не забывать, что их главная задача всячески потворствовать предрассудкам своих читателей.

Секретарь Кабинета просто ничего не знает о газетах. Он – всего лишь государственный служащий, а я политик и, значит, знаю о них практически все. Просто обязан знать. Они способны либо сделать меня, либо сломать. Мне также точно известно, кто что читает. «Таймс» читают те, кто управляет страной. «Дейли миррор» те, кто думает, что управляют страной. «Гардиан» читают люди, которые считают, что именно они должны управлять страной. «Морнинг стар» (бывшее издание коммунистической партии Британии – Ред.) читают те, кто уверен, что Британией должна управлять какая-нибудь другая страна. «Индепендент» читают люди, которые не знают, кто именно управляет страной, но уверены, что делают они это совсем не так. «Дейли мейл» обычно читают жены тех, кто управляет страной. «Файненшл таймс» – люди, которые владеют страной. «Дейли экспресс» читают люди, которые полагают, что страна должна управляться так же, как она управлялась всегда. «Дейли телеграф» – те, кто до сих пор думают, что это по-прежнему их страна. А читателей «Сан» совершенно не интересует, кто именно управляет страной, лишь бы у нее были достаточно большие сиськи.

(Тексты этих, по-своему, критических замечаний в адрес лондонских газет были обнаружены в Номере 10 на Даунинг-стрит практически сразу же после окончательного ухода Хэкера. – Ред.)

(Вскоре после приведенной выше беседы сэр Хамфри Эплби встретился с сэром Десмондом Глейзбруком, чтобы вместе пообедать у «Уиллера» на Фостер-лейн. Этот ресторанчик удобно расположен в тени собора Св. Павла и известен широким расстоянием между столиками, каждый из которых находится в отделанной деревом кабине. Соответственно, здесь можно было относительно спокойно беседовать на деликатные темы, в силу чего со временем этот ресторанчик стал излюбленным местом для любителей пива из Сити.

Сэр Десмонд был старинным приятелем сэра Хамфри и в то время являлся председателем банка «Бартлетс», одного из центральных банков для деловых людей. – Ред.)

Наша партийная конференция уже практически на носу. Последние два дня совместно с Дороти Уэйнрайт, моим главным политическим советником, работаю над своей речью, в которой явно чего-то не хватает.

Дороти начала было объяснять, что это всего лишь первый вариант, но я тут же прервал ее. Проблема не в этом, а в том, что в ней нет ровным счетом никакого позитива. Я указал ей на это, она пожала плечами.

– Ничего не удалось найти.

Слабо! Слабо и невнятно. Найти можно всегда. Если, конечно, знаешь, что искать. И даже если такого позитива все-таки нет, значит, надо сделать так, чтобы негатив выглядел позитивом.

Например, всегда можно сказать пару добрых слов о здравоохранении. Упомянуть заботу о пожилых, женщинах, детях… Что-то вроде этого. Короче говоря, всячески подчеркнуть, что здоровая нация – это наша главная цель!

– Стоит уплаченных денег? – предложила Дороти.

– Нет-нет, такое говорить нельзя, – возразил я. – Про заоблачные цены у нас известно даже ребенку.

Тогда она, не задумываясь, предложила другой вариант.

– Мы тратим больше денег, чем когда-либо ранее, чтобы сделать нашу систему здравоохранения самой лучшей в мире.

– Прекрасно! Это то, что надо.

Следующим был вопрос об обороне. В мои планы входило доложить членам конференции о сокращении оборонных расходов, однако заставить МО пойти на это мне, увы, пока еще не удалось. Слава богу, у Дороти уже была готова иная версия. Да, следует признать, она схватывает все на лету.

– Наше правительство не допустит, чтобы безопасность страны была поставлена под угрозу из-за мелочного и совершенно неприемлемого крохоборства. – Великолепно! (Конечно же, Хэкер вряд ли бы поставил нацию под угрозу, объединив, скажем, три музыкальные школы вооруженных сил, хотя определенный смысл в этом, честно говоря, был. Зачем, например, иметь три отдельных музыкальных колледжа для армии, ВВС и флота? Насколько нам известно, специального военно-морского способа играть на фаготе пока еще не изобрели. – Ред.)

Покончив с этим, мы занялись ЕЭС. Сложная, по-настоящему запутанная проблема. Я не могу допустить никаких нападок на них, потому что для меня крайне важно получить соглашение о сокращении квот. Иначе все эти чертовы европейцы снова объединятся против меня.

– Нужно продемонстрировать самую искреннюю приверженность нашим друзьям в Европе, при этом оставаясь твердыми и последовательными в нашей непоколебимой решимости добиваться справедливого решения для Британии, – подсказала мне Дороти. Она просто великолепна!

Наконец дошла очередь до экономики, моей самой большой головной боли. Тут, как ни крути, вообще ничего хорошего. Одна только мысль о необходимости публично изображать хорошую мину при плохой игре приводила меня в отчаяние.

Дороти со свойственным ей оптимизмом постаралась меня утешить.

– Что-нибудь, да найдем, господин премьер-министр.

Я спросил ее, следует ли ожидать очередных плохих новостей во время проведения нашей партийной конференции.

– Зачем спрашивать меня? Кажется, не мне, а вам на стол кладут секретные документы казначейства.

– Речь совсем не об этом, Дороти – Я тяжело вздохнул. – Речь об этом чертовом банке «Филипс Беренсон».

– Ах, вот оно что, – совершенно нейтральным тоном произнесла она, ухитряясь при этом выглядеть такой же свеженькой и обаятельной, как всегда – изящная, невозмутимая и мудрая блондинка. Один ее вид невольно заставляет меня искренне сожалеть, что в детстве у меня не было нянюшки.

– Ну и какие мысли у вас все это вызывает? – спросил я, усилием воли отогнав от себя неожиданное наваждение.

– Никаких, кроме подозрения.

– Интересно, почему?

– Потому что… – Она на секунду задумалась. – На это меня наводят заявления председателя лондонской биржи, председателя ассоциации клиринговых банков и председателя Английского банка.

Ее слова меня весьма озадачили.

– Но ведь, кажется, никто из них пока не делал никаких заявлений.

Дороти улыбнулась.

– Вот как раз это и вызывает у меня подозрения. Если бы за этими слухами ничего не стояло, ни один из них не упустил бы столь удобной возможности тут же об этом заявить. Причем как можно публичнее!

Проницательное, очень мудрое наблюдение, ничего не скажешь. Конечно же, она права – что-то в этом, безусловно, есть.

– Вы можете найти об этом что-нибудь еще?

– Попробую, – коротко пообещала она.

Все это так несправедливо! Связанные с Сити скандалы всегда выставляют правительство не в самом лучшем свете, но ведь ко мне это не имеет никакого, ни малейшего отношения! И тем не менее, если эта в высшей степени сомнительная история всплывет во время нашей партийной конференции, то под ударом может оказаться не чей-нибудь, а прежде всего мой престиж!

Чтобы максимально минимизировать возможный ущерб, если таковой будет иметь место, Дороти посоветовала мне объявить о проведении широкомасштабной проверки сложившейся практики должностных преступлений. В принципе, идея совсем не плохая, но все-таки несколько сыроватая и, скажем, не совсем адекватная.

И тут до меня дошло, что именно можно сделать. Нужно объявить о назначении нового председателя Английского банка.

– Если мне удастся найти хорошую кандидатуру, то это произведет впечатление, будто с подобного рода незаконной практикой мы больше не собираемся мириться.

На лице у Дороти неожиданно появилось выражение легкого смущения.

– Вы… вы собираетесь назначить действительно хорошего человека?

Как ни странно, но мой главный политический советник, похоже, не уловила саму суть моего подхода.

Я яростно закивал, встал со стула, возбужденно зашагал по кабинету.

– Да! Кого-нибудь по-настоящему честного, решительного и неподкупного! Человека, который не пожалеет ни времени, ни усилий, чтобы добиться своего.

Теперь легкое смущение на ее лице превратилось в явное недоумение.

– Но это же нарушает незыблемые каноны и традиции, – заметила она и поинтересовалась, не имею ли я виду Александра Джеймсона.

Она не глупа, совсем не глупа. Впрочем, окончательного решения я еще не принял. Да и особой нужды в этом пока нет. Как это назначение воспримут в Сити, мне было прекрасно известно, но… если окажется, что с «Филипс Беренсон» все в порядке, то необходимость в этом сама собой отпадет.

– Если! – коротко, но выразительно хмыкнула Дороти.

После чего мы продолжили работу над моим выступлением. Снова вернулись к экономике, на которой прервались, чтобы обсудить описанную выше проблему. Эта чертова экономика! Что о ней можно сказать на партийной конференции? Лично мне ничего в голову не приходило. То есть если бы я унаследовал этот бардак от другой партии, то смог бы винить во всем их одних. По крайней мере, в течение ближайших трех лет. А как мне прикажете сказать своей партии, что мой покойный, никем не оплакиваемый предшественник умудрился завести страну на необитаемые острова, а затем покинул нас, прихватив с собой весла?

Дороти, естественно, попыталась мне помочь.

– Вы могли бы сказать: Мы рука об руку прошли через трудные времена.

Я даже не удостоил столь патетическое предложение ответом. Только бросил на нее недовольный взгляд. Она попробовала другой вариант.

– С серьезнейшими проблемами сейчас приходится сталкиваться всему индустриальному миру.

Я покачал головой.

– Америке и Японии не приходится.

– Ладно, – согласилась она. – Тогда как насчет: С серьезнейшими проблемами сейчас приходится сталкиваться всем европейским странам?

Лучше этого придумать нам ничего не удалось, хотя, честно говоря, этим не поднимешь ни партийного духа, ни настроения рядовых членов.

Дороти попросила меня дать ей чуть больше информации.

– Кстати, как у нас с промышленным производством?

– Падает!

– Такими же темпами, как и в прошлом году?

– Нет.

– Великолепно! Тогда: Нам удалось сдержать темпы падения промышленного производства.

Что ж, неплохо. Совсем неплохо. Дороти снова ненадолго задумалась.

– А безработица? Она снижается?

– Не очень.

– А вот это не подойдет? Мы сделаем наступление на безработицу нашим главным приоритетом!

Тоже неплохо.

– Как у нас обстоят дела с заработной платой?

– Растет, но не слишком быстрыми темпами, – признал я.

– Мы не можем себе позволить платить больше, чем зарабатываем. Мир нам ничего не должен.

Правильно, конечно, но совсем не вдохновляет. Звучит почти как пасхальная речь Джимми Картера.[56] Наставлений и поучений никто не любит, особенно если они исходят от политиков. Интересно, а нельзя ли обратить этот пассаж против прожорливых профсоюзов и бесхребетных менеджеров высшего звена, тем самым отводя удар от меня и честно перекладывая вину на тех, кто ее по праву заслужил?

Дороти предложила более гибкую, как она выразилась, дипломатическую формулировку.

– Обе стороны промышленности, и трудовая, и менеджерская, должны стремиться работать вместе в мире и согласии ради будущего Британии.

Оставался только еще один важный аспект, о котором надо было обязательно упомянуть – непомерно высокие процентные ставки. Ведь если бы они хоть чуть-чуть упали до конференции, это могло бы реально помочь мне спасти лицо. Боюсь, такого подарка мне, судя по всему, не дождаться. Мы час за часом думали об этом, однако так и не смогли найти хоть что-нибудь стоящее или, по крайней мере, позитивное в области процентных ставок, о чем можно было бы с уверенностью говорить своим коллегам по партии.

В конце-концов, устав ловить черную кошку в темной комнате, мы махнули на эти чертовы ставки рукой и обсудили концовку моего выступления. Поскольку вся картина в целом предвещала явный провал, то наиболее логичным было бы закончить ее размахиванием национальным флагом. Поэтому в заключение я решил сказать несколько фраз банальнейшей чепухи об уникальной роли Британии на мировой арене и о той великой судьбе, которая ее ожидает.

Дороти также порекомендовала мне пообещать, что я не пожалею ни усилий, ни времени, чтобы построить процветающее общество для наших детей и для детей наших детей. Что ж, по крайней мере, в отношении времени это обещание будет честным. Будущее всегда требует времени.

«Свое выступление на предстоящей партийной конференции премьер-министр готовил, само собой разумеется, не один. Тем более, что перед ним стояла реальная проблема, причем далеко не маловажная: чтобы поднять моральный дух верных партийцев, необходимо обязательно иметь „хорошие вести“.

Во время нашей встречи он дал мне понять, что планирует назначить Александра Джеймсона председателем Английского банка. Я, в свою очередь, довел это до сведения сэра Хамфри Эплби. Должен честно признаться, что в данном случае я проявил определенную наивность, поскольку воспринял это, как хорошую новость.

Впрочем, сэр Хамфри быстро избавил меня от подобного рода иллюзий.

– Это ужасная новость! – Он настолько возбудился, что выскочил из-за своего письменного стола и сердито зашагал по кабинету, время от времени останавливаясь перед занавешенным ажурной пуленепробиваемой гардиной окном, чтобы взглянуть на красочный парад королевских конных гвардейцев.

Сначала опасность такого назначения мне, в общем-то, была не совсем ясна, однако я предпочел положиться на мудрость сэра Хамфри. Или на его намного более полный объем существенной информации по данному вопросу. Поэтому я спросил его, не собирается ли он попробовать изменить точку зрения премьер-министра.

Он резко обернулся, посмотрел мне прямо в глаза и с характерной для него ясностью выражения мыслей отчеканил:

– Нет, Бернард, я собираюсь изменить точку зрения премьер-министра.

Мне стало искренне интересно, как именно он собирается это сделать. Джеймсон (во всяком случае, насколько мне известно) являл собой вполне достойный выбор, и наш ПМ, похоже, уже его сделал в надежде, что это назначение и окажется тем самым „хорошим известием“, которое должно пафосно прозвучать на их партийном сборище в Блэкпуле.

По мнению сэра Хамфри, нацеленность ПМ на Джеймсона вряд ли следует считать серьезным препятствием. Наоборот, он рассматривает это, скорее, как определенное преимущество.

– Джеймсон станет моей отправной точкой, – пояснил он. – Когда требуется заронить сомнение в том, что данный выбор является идеальным (т.е. обхаять – Ред.), начинать надо с выражения абсолютного одобрения. Одна из главных задач этого – что мне стало ясным чуть позже, – заключается в том, чтобы никто никогда от вас не слышал (и даже не видел) каких-либо слов неодобрения в адрес данного кандидата. Вы должны всегда выглядеть его самым искренним другом. Ведь, – как довольно образно и доходчиво объяснил Хамфри, – чтобы ударить человека ножом в спину, нужно сначала за нее зайти.

Самым интересным в вопросе о поддержке кандидатуры Джеймсона было то, что его стоило поддерживать. Он действительно был хорош: абсолютно честный и при этом на редкость эффективный. О чем сэр Хамфри и собирался как можно скорее заявить Хэкеру. Вот почему его тактика, честно говоря, сначала сбила меня с толку. Этими сомнениями я с ним и поделился. И зря. Мне следовало бы проявить хоть немного терпения, потому что вскоре сэр Хамфри сам все расставил по полочкам.

– Этап 1: выразите абсолютную поддержку.

– Этап 2: перечислите все его качества, безусловно, достойные похвалы, особо выделив те из них, которые делают его практически непригодным для исполнения данной работы.