– Итак?

– Э-э-э… Дело в том, что… В общем, все это можно понять не так или не совсем так, как имелось в виду…

– Как это прикажете понимать? – не скрывая угрожающих ноток, спросил я.

– Видите ли, господин премьер-министр, вспоминая, что я сказал, и что вы сказали, и что я сказал, что вы сказали, и что они могут сказать, что я сказал, что вы сказали, или что они могли бы подумать, что я сказал, что подумал, что вы подумали, или они могли бы сказать, что я сказал, что я подумал, что вы сказали, что я подумал…

Его воображение явно иссякло, и он снова замолчал. Я мрачно попросил его продолжать.

Мой главный личный секретарь сделал глубокий вздох. Как будто собирался прыгнуть с моста в реку.

– Кажется, я сказал, что вы считаете себя выше закона.

Его признание меня буквально ошеломило.

– Вы так сказали?!

– Непроизвольно, господин премьер-министр, просто так случилось… Мне искренне жаль… Но они все спрашивали, спрашивали…

Невероятно! Неужели такое возможно?

– Послушайте, Бернард, с чего это вы вдруг решили, что если вам задают вопросы, вы обязаны на них отвечать? – не скрывая искреннего любопытства, спросил я.

Он умоляюще простонал, что не знает. Я тоже. В это было просто трудно поверить. Ему ведь никогда не приходило в голову отвечать на мои вопросы только потому, что я их задавал!

– Скажите, Бернард: почему вы, проведя большую часть своей сознательной жизни на государственной службе, где практически вся карьера зависит от умения уходить от ответов на вопросы, вдруг решили нарушить это святое правило именно сегодня? Причем решились отвечать кому – прессе? У вас что, ни с того, ни с сего поехала крыша?

Он жалобно, чуть ли не плача, попросил меня не кричать на него. Потом как можно убедительней заверил меня, что больше никогда, ни за что на свете, не ответит ни на один вопрос…

Сделав вид, что столь искренние заверения меня несколько успокоили, я попросил моего главного личного секретаря немедленно пригласить сюда секретаря Кабинета. И пока мы его ждали, я, чтобы не терять времени, изложил Бернарду восемь своих вариантов, как решать проблему с трудными вопросами:

1. Поставить под сомнение сам вопрос: «Но это же нелепо! Чем, интересно, вы можете оправдать использование таких слов, как ставить себя над законом?»

2. Поставить под сомнение самого спрашивающего: «А сколько лет провели в правительстве лично вы?»

3. Похвалить вопрос: «Вы задали очень хороший вопрос. Мне бы хотелось поблагодарить вас и ответить на него, задав свой».

4. Разгрузить вопрос. Большинство вопросов обычно заранее загружены. В них полно предположений, таких как, например: «Многие считают, что вы ставите себя превыше закона». На подобного рода вопросы имеется по меньшей мере два возможных ответа:

а) «Назовите хотя бы десятерых, кто так считает».

б) «В стране с 56 миллионным населением всегда можно найти несколько человек, которые готовы сказать что угодно, независимо от того, насколько это нелепо, наивно и не имеет ни малейшего отношения к данному вопросу».

5. Изобразить все, как некое театральное действие. Этот подход работает только в случаях телеинтервью в живом эфире. «Знаете, я пришел к выводу, что мне не следует соглашаться с вашим вариантом ответа, который вы предложили мне до программы. Настоящий ответ должен звучать…»

6. Использовать фактор времени. Большинство интервьюеров сильно ограничены временем, особенно когда работают в живом эфире. В таких случаях отвечайте им: «Это очень интересный вопрос, и мне бы хотелось ответить на него поподробней. Особенно существенными мне представляются следующие девять пунктов…» Интервьюер наверняка попросит вас ограничиться хотя бы двумя. Тогда вы резонно возразите: «Нет-нет, столь важный вопрос не терпит поверхностных ответов, и если на него нельзя ответить должным образом, то лучше не отвечать совсем».

7. Сослаться на секретность: «На этот вопрос можно ответить намного полнее, но тогда пришлось бы упоминать некоторые конфиденциальные аспекты. Не сомневаюсь, вам бы не хотелось ставить меня в подобное положение. Поэтому, боюсь, что смогу ответить на ваш вопрос только через неделю или две».

8. Прибегнуть к известной технике бессмысленного многословия: достаточно долго говорите обо всем и ни о чем, и тогда все забудут сам вопрос, в силу чего никто не сможет точно сказать, ответили вы на него или нет.

Бернард внимательно выслушал все мои наставления, как иметь дело с чересчур любопытными журналистами, которые любят совать свой длинный нос в чужие дела. Когда в кабинет наконец-то вошел секретарь Кабинета, я как раз резюмировал сказанное: если сказать нечего, то ничего и не надо говорить, хотя лучше иметь что сказать, и сказать это независимо от того, о чем они спросили. Если один и тот же вопрос снова повторяют, то надо просто сказать: «Это не тот вопрос» или «Мне кажется, более важный вопрос – это…». После чего начинаете говорить о том, что вам требуется. Легче легкого!

Поздоровавшись с Хамфри, я первым делом поинтересовался, как идут дела с расследованием утечки. Он в свойственной ему манере ответил весьма уклончиво.

– Будем надеяться, колеса скоро закрутятся, господин премьер-министр.

– Мы ждали этого еще неделю тому назад, – с упреком сказал я и требовательно добавил, что хочу, чтобы это было сделано с особой тщательностью. И немедленно!

– С особой тщательностью? – озадаченно спросил Хамфри.

– Да, и немедленно.

– Немедленно? – еще более озадаченно переспросил он.

– Да, немедленно, – подтвердил я.

Тут до него, похоже, дошло.

– Ах, вон оно как… То есть вы на самом деле хотите этого?

Я, нахмурившись, попросил его внимательно следить за моими губами.

– Да… я… на… са-мом… де-ле… хо-чу… что-бы… вы… сде-ла-ли… это… немедленно!

Вид у секретаря Кабинета оставался озадаченным, но возражать он не стал.

– Если вы это серьезно, господин премьер-министр, я, само собой разумеется, организую самое настоящее расследование… даже в высшей степени объективное, если вы на самом деле этого хотите. Более того, приглашу для этого самого трудолюбивого инспектора из Спецотдела.

Покончив с расследованием утечки, мы перешли к обсуждению вопроса о необходимости улучшения наших отношений с прессой, которые заметно пошатнулись после того, как мой главный личный секретарь взял на себя смелость заявить журналистам, что премьер-министр ставит себя выше закона. Особенно когда дело касается государственных тайн.

Хамфри был глубоко потрясен и не скрывал этого. Бернард виновато опустил голову.

– Да, вам есть чего стыдиться, Бернард, – упрекнул я его, чтобы дать сильнее почувствовать вину, а затем попросил Хамфри поточнее разъяснить мне наши конституционные права и обязанности в данной сфере. Он обещал передать мне письменную копию некоего документа сразу же после обеда.

(Сэр Хамфри сдержал свое слово и прислал Хэкеру требуемую пояснительную записку. Мы с удовольствием приводим ее ниже. – Ред.)

Мы снова собрались вместе. (Тавтология всегда была сильной литературной особенностью Хэкера, поэтому мы старались сохранять ее везде, где это представлялось возможным. – Ред.) Все уже видели интервью с Бернардом во вчерашних вечерних новостях. Он вошел в подъезд Номера 10 в темных очках и меховой шапке – совсем как новая «звезда», тщетно пытающаяся проскользнуть на работу неузнанной.

Появление на Даунинг-стрит незнакомца в массивных черных очках и натянутой на лоб бобровой шапке чуть ли не в самый жаркий день в году, естественно, не могло не привлечь особого внимания журналистов.

Я прежде всего поблагодарил Хамфри за его весьма полезный меморандум – по-моему, что-то вроде «невинной лжи», – после чего мы перешли к обсуждению не менее важного вопроса, а именно, как максимально минимизировать ущерб, понесенный нами в течение минувшей недели. Я предложил снова пригласить на ланч какого-нибудь редактора с Флит-стрит – на этот раз не столько деловой, сколько дружеский, однако, по мнению присоединившегося к нам Малькольма Уоррена, ни от кого из них никакого дружеского расположения в данной ситуации ожидать не приходится.

– Может, предложить кому-нибудь из них рыцарство? – спросил я его. – Скоро ведь предстоит новогодняя раздача подарков…

Он скептически пожал плечами.

– Раздача подарков, особенно в виде рыцарства, – это палка о двух концах, способная работать как на вас, так и против. Весь вопрос в том, сможете ли вы контролировать тех, кого одарили, после того, как сделали им такой королевский подарок!

– Лично мне всегда казалось, что любой редактор должен испытывать чувство искренней признательности за такое, – недоуменно произнес я.

Малькольм покачал головой.

– Видите ли, став обладателем такой почести, он может захотеть делать и говорить все, что пожелает. Терять-то ему уже нечего…

Понятно. О какой благодарности можно говорить после награды? Особенно в политике, где обычная человеческая благодарность – это не более чем нетерпеливое ожидание предстоящих благодеяний.

По мнению пресс-атташе, нам следует не подмазывать прессу, а отвлекать ее внимание.

– Например, подкинуть интересный сюжет.

– Какой, например? – спросил я.

– Такой как, скажем, объявление войны, – чуть ли не весело предложил он. – Что-нибудь в этом роде.

– Объявление войны? – Я не был уверен, что правильно его расслышал.

– Это всего лишь пример, как можно всерьез и надолго отвлечь их внимание, господин премьер-министр.

– Совсем маленькой войны, – добавил Бернард.

Сначала мне показалось, что они просто шутят, но тут в разговор вступил секретарь Кабинета.

– Простите, но, на мой взгляд, даже маленькая война – это уж слишком… А вот найти повод и выслать семьдесят шесть советских дипломатов – это совсем другое дело. В прошлом такое являлось обычной практикой, когда нам, по тем или иным причинам, было необходимо, чтобы пресса потеряла всякий интерес к любым другим делам.

Я, конечно же, был в шоке и не раздумывая отверг это чудовищное предложение, однако Мальколм упрямо продолжал настаивать на своем.

– Вы только представьте себе газетные заголовки, господин премьер-министр: «ПРАВИТЕЛЬСТВО РАЗГРОМИЛО КРАСНОЕ ШПИОНСКОЕ ГНЕЗДО!» Очень патриотично и воспринимается электоратом практически на ура.

Секретарь Кабинета согласно кивнул.

– Да, это должна быть история, которую никто не смог бы опровергнуть…

– И которой поверят, даже если все будут ее отрицать, – почти торжествующе подвел черту наш пресс-атташе.

– «ШОФЕРОМ СОВЕТСКОГО ПОСЛА БЫЛ ГЕНЕРАЛ-МАЙОР КГБ!», – мечтательно произнес секретарь Кабинета…

Но ведь все это нелепые бредни, которые следует выбросить из головы. Раз и навсегда! Я столько месяцев работал ради этой чертовой разрядки напряженности, и что, все коту под хвост?

Мой категорический запрет, похоже, их расстроил. Интересно, почему? Я повернулся к своему главному личному секретарю и, не скрывая иронии, спросил:

– А что скажете вы, Бернард? Вас ведь, кажется, не надо учить, как иметь дело с газетчиками.

Он заметно покраснел.

– Ну… может, какая-нибудь история, связанная с королевской семьей?

Не поняв, в каком смысле это следует понимать, я попросил его выразиться яснее.

– Например, какая?

– Ну, такая как, например, обручение… беременность… развод…

– И вы можете это устроить?

Такого сюжетного поворота он явно не ожидал.

– Э-э-э… видите ли, господин премьер-министр… нет-нет, мне…

Хамфри, видно, все это порядком надоело, потому что он, перебив Бернарда, решительно заявил:

– Я могу. Как насчет: «ГЛАВНЫЙ ЛИЧНЫЙ СЕКРЕТАРЬ ПМ В ОЧЕРЕДИ ЗА ПОСОБИЕМ ДЛЯ БЕЗРАБОТНЫХ»!

(Пять дней спустя расследование утечки наконец-то дало определенные результаты, и жертва была найдена. Ею оказался пресс-секретарь министерства энергетики, присутствовавший на той самой встрече с заместителем генерального прокурора. Найти его было не трудно, поскольку: (а) подозреваемых было очень мало и (б) он сразу же во всем признался. В тот же день главный личный секретарь ПМ и секретарь Кабинета получили копии выводов комиссии. Бернард, очевидно, сразу же связался с сэром Хамфри Эплби, чтобы получить должные инструкции, поскольку ему буквально на следующий день пришла от него записка следующего содержания. – Ред.)

(Ответ от Бернарда Вули)

(Ответ от сэра Хамфри)

Труднейшее обсуждение казалось бы очевидного вопроса. Но с помощью своих способных и верных помощников мне все-таки удалось найти выход из казалось бы безвыходного положения.

Вчера вечером ознакомился с выводами комиссии по расследованию той самой утечки. Наконец-то виновник найден! Им оказался пресс-атташе министерства энергетики. Доказательства не вызывали ни малейших сомнений. Впрочем, их никто и не собирался опровергать.

Когда мы все собрались на обычное утреннее заседание, я первым делом потребовал немедленно уволить виновного и предать его суду по обвинению в нарушении раздела 2 закона о государственных тайнах.

Однако секретарь Кабинета был куда более осторожен.

– Не думаю, что это следует делать, господин премьер-министр, – неожиданно возразил он.

Решив по-дружески «подшутить» над ним, я не без сарказма спросил:

– Думаете, не стоит? Уж не потому ли, что он государственный служащий?

Моя шутка его, похоже, совсем не развеселила.

– Конечно же, нет, господин премьер-министр, – совершенно серьезно ответил он. – Только потому, что это не в ваших интересах.

– Хотите сказать, не в моих интересах наказывать тех, кто подрывает основы нашего правления? – ледяным тоном заметил я и хотел продолжить, но меня, как всегда некстати, прервал Бернард.

– Простите, господин премьер-министр, но основы подорвать нельзя, поскольку они держат все здание, и если под них… – увидев мой гневный взгляд, он умолк так же неожиданно, как и начал.

Судя по всему, Хамфри не поленился заранее посоветоваться с заместителем генерального прокурора, ибо тут же довел до моего сведения, что, по мнению последнего, у обвинения нет никаких шансов, так как вопросы национальной безопасности в данном случае никоим образом не затрагиваются.

Я возразил, что меня совершенно не волнует, есть ли у обвинения шансы или нет. И, подумав, добавил:

– Пусть это станет наглядным примером для остальных.

Но секретарь Кабинета, как ни в чем ни бывало, продолжал. Можно подумать, мое мнение его не касается!

– Он также считает, что если мы решим предъявлять официальное обвинение, то сначала необходимо обратиться в специальный отдел для проведения аналогичного расследования более ранней утечки из главы пять.

Нет-нет, это уж слишком! Да и к чему? Утечка из пятой главы – это же совершенно другое дело! Она ведь абсолютно безвредна!

Хамфри придерживался иного мнения.

– Заместитель генерального прокурора настаивает на том, что безвредными следует считать либо обе утечки, либо ни одну из них, – заявил он и с невинным видом добавил: – Так как, господин премьер-министр, будем просить спецотдел провести расследование утечки из пятой главы?

А ведь ему прекрасно известно, кому именно была выгодна эта утечка! Ну не подвергать же себя угрозе быть обвиненным в нарушении раздела 2? Поэтому я, задумчиво почесав кончик носа, сказал:

– А знаете, Хамфри, по-моему, заместитель генерального прокурора в общем-то прав. Поэтому бог с ним, с этим судебным преследованием. Просто увольте этого пресс-атташе, и дело с концом.

Но секретарь Кабинета печально покачал головой.

– Это не так легко, господин премьер-министр. У нас имеются определенные свидетельства, что он действовал не по своей собственной инициативе.

– В каком это смысле?

– В таком, что он исполнял пожелания своего министра.

Я был в ужасе и потребовал исчерпывающих объяснений. Оказывается, эта утечка понадобилась совсем не для того, чтобы досадить лично мне. Просто министр энергетики пришел в восторг от того, что бывший премьер-министр назвал его самым способным членом его Кабинета, и открытым текстом намекнул своему пресс-атташе о своем желании видеть эту похвалу в прессе. Причем немедленно, поскольку если Номер 10 на всю главу наложит запрет, то об этих лестных словах никто никогда не узнает.

На мой вопрос, уверен ли он в этом, Хамфри утвердительно кивнул.

– Да, абсолютно уверен в том, что именно таким будет объяснение пресс-атташе, когда дело о его несправедливом увольнении будет рассматриваться судом по трудовым спорам. Не сомневаюсь, он будет настаивать на том, что добросовестно выполнял, как ему показалось, достаточно прозрачно выраженные пожелания своего министра.

Но ведь это какая-то нелепость! Мы нашли утечку, нашли виновника, но ни судить его, ни даже уволить, увы, не можем…

Впрочем, Хамфри с готовностью предложил альтернативное решение.

– Господин премьер-министр, если вам так уж надо кого-нибудь уволить, то единственным кандидатом для этого, боюсь, является министр энергетики. Он один отвечает за все в своем министерстве.

– Министра энергетики? – чуть не плача, простонал я. – Мы уже потеряли одного члена Кабинета. Не далее как в прошлом месяце. Нельзя же увольнять их так часто!

Секретарь Кабинета и не думал возражать.

– Да, конечно же, нельзя, – охотно согласился он. – Потерю одного министра еще можно объяснить неудачным стечением обстоятельств, но двоих подряд? Это уже может выглядеть, как халатность. Более того, поскольку сам министр энергетики эту утечку не организовывал и категорически отрицает, что просил кого-либо это делать, он вполне может подать на нас в суд за несправедливое увольнение. Со всеми вытекающими последствиями…

Как же теперь спасать свою шею? Особенно сейчас, когда пресса все настойчивее требует публичной огласки результатов расследования по этой чертовой утечке. Хамфри предложил выпустить соответствующее пресс-коммюнике, проект которого уже подготовил наш пресс-секретарь, но, боюсь, толку от этого будет мало. Обычные избитые и, как правило, ничего не значащие фразы типа: «нарушения коммуникационных связей… неадекватное восприятие… старались следовать презумпции доверия… будет решаться на основе внутренних процедур…».

– Жалкая попытка обеления, – с вздохом отметил я. – Причем далеко не самая удачная.

– Скорее, осерения, – поправил меня Бернард.

Секретарь Кабинета с нами не согласился.

– Нет, это ни обеление, ни осерение. Это равное распределение вины.

Только этого мне еще не хватало! Чтобы все выглядело так, будто я на самом деле пытался запретить восьмую главу? (На самом деле, именно так оно и было. – Ред.) Ни за что на свете!

Хамфри задумчиво почесал подбородок. Затем осторожно, как бы нерешительно предложил:

– А может… может, имеет смысл «запустить» нашу историю, но… но окутать ее туманом?

Я сразу же понял, что он имеет в виду.

– Вы имеете в виду…

Он кивнул.

Кабинет погрузился в глубокое молчание. Значимое молчание. Всем было ясно – иного выхода просто нет. Затем, как и ожидалось, Хамфри перешел к деталям.

– Я давно собирался сказать вам, господин премьер-министр… К нам поступила весьма тревожная информация из МИДа. О фактах шпионажа со стороны советского посольства и торговой делегации.

– Не может быть! – с неподдельным ужасом воскликнул я.

– И тем не менее, боюсь, дело обстоит именно так. Имеются конкретные свидетельства против целого ряда дипломатических работников.

– Сколько? – нетерпеливо спросил я.

– Семьдесят шесть, господин премьер-министр.

Лично меня это почему-то не удивило.

– Знаете, Хамфри, по-моему, настало время для более твердых действий. Ведь речь идет о безопасности королевства.

– Совершенно верно.

Итак, решено.

– Выдворите их! – приказал я. – И не старайтесь делать из этого секрета. Сегодня же информируйте об этом прессу. Одновременно с нашим официальным сообщением о результатах расследования утечки…

– Да, господин премьер-министр, – послушно ответил секретарь Кабинета. И, чуть подумав, совершенно иным тоном добавил: – Хорошая мысль.

Мы работаем как самая настоящая команда, теперь это очевидно!