8

Пенсионный гамбит

Закончив всю работу (за исключением «красных кейсов»[36]) к шести вечера, мы с Бернардом удобно уселись перед телевизором смотреть вечерние новости… Ничего нового. Хотя наши средства массовой информации буквально из кожи вон лезут, чтобы «раскрутить» историю молодой британской медсестры по имени Фиона Мак-Грегор, которую задержали в Кумране, одном из крошечных государств Персидского залива, якобы за хранение бутылки шотландского виски.

Ее приговорили к десяти годам заключения и сорока ударам плети, но приговор не может быть приведен в исполнение до тех пор, пока он не будет «подтвержден», что бы это ни означало.

По телевизору показали, как мать девушки и член парламента от их избирательного округа (Стюарт Гордон, один из наших заднескамеечников) пытаются вручить петицию в кумранском посольстве. Которую там в конечном итоге так и не приняли.

В заключение зачитали официальную ноту МИДа, в которой говорилось, что наш министр иностранных дел описал данный инцидент как «достойный сожаления», но добавил, что никаких специальных шагов в этом отношении предпринимать пока не планируется.

Затем диктор заговорил о дальнейшем ослаблении фунта, я выключил телевизор и попросил пригласить ко мне секретаря Кабинета. Когда он вошел, я сказал ему, что ситуация с медсестрой вызывает у меня опасения – симпатии британской общественности, похоже, явно на ее стороне.

Он кивнул головой, соглашаясь.

– Ну и что посоветуете делать? – спросил я.

– Не сомневаюсь, наш министр иностранных дел даст вам куда более квалифицированный совет, – равнодушно ответил он.

– Он советует мне ничего не делать!

– Ему лучше знать.

Обычное противодействие со стороны МИДа. Сколько же это будет продолжаться?!

– Если мы ничего не будем делать, то будем выглядеть бездушными, – объяснил я. – А также слабыми. Правительство не должно выглядеть и бездушным, и слабым одновременно! – Я повернулся к своему главному личному секретарю. – А вы что обо всем это думаете, Бернард?

От неожиданности он даже вскочил со стула.

– Может, попробовать выглядеть бездушными и слабыми не одновременно, а по очереди!

Я проигнорировал его довольно плоскую остроту и еще раз повторил секретарю Кабинета, что нам что-то надо делать. А поскольку мне совсем недавно пришлось, так сказать, «наказывать» и самого сэра Хамфри, и его приятеля Дика Уортона, постоянного заместителя министра иностранных дел, можно было надеяться, что на этот раз их сопротивление будет не таким упорным.

Увы, мои надежды пока не очень-то оправдывались. Хамфри вежливо сообщил мне, что, по мнению министра иностранных дел, никаких шагов нам предпринимать не стоит. Естественно! МИДу и его функционерам совершенно неинтересно знать, чего хочет наш электорат!

Затем секретарь Кабинета довел до моего сведения официальную аргументацию.

– Кумранцы – добрые друзья Британии. Они только что заключили с нами крупный оборонный контракт и регулярно сообщают нам о намерениях Советов в Ираке. В случае нашей просьбы они готовы даже саботировать соглашения ОПЕК. Нет-нет, мы никак не можем позволить себе их огорчать. Во всяком случае, в настоящее время.

– Все это мне известно и без вас, Хамфри, – устало заметил я. Иногда он разговаривает со мной так, будто принимает меня за полного идиота. – Но ведь речь идет о британской подданной! Которую ожидает варварское наказание за тривиальный проступок в иностранной стране. Для чего же там тогда наш МИД, если не защищать граждан Британии?

Секретарь Кабинета покачал головой и печально улыбнулся.

– Они там, чтобы защищать интересы Британии.

– Не в ее интересах быть выпоротой, – настаивал я.

– Не в наших интересах пытаться предотвратить это, – с неожиданной твердостью заявил он.

Такая точка зрения для меня никогда не была и не будет приемлемой! Я возражал против нее и раньше, возражаю и сейчас. (Британский МИД совершенно не возражал против того, чтобы Хэкер постоянно отказывался принимать их точку зрения, поскольку это, судя по всему, позволяло ему выплеснуть свои накопившиеся эмоции, но только до тех пор, пока ПМ не пытался заставить их внести какие-либо изменения в предлагаемую МИДом политику. – Ред.) Хамфри упорно доказывал, что это не более чем один из тех маленьких пожаров, когда несколько кустов загораются в открытом поле, а через пару дней сами по себе затухают. Главное здесь – не подливать в них горючее. Жесткие заявления, акции, ультиматумы, санкции – все это только усугубит ситуацию. Именно поэтому наш МИД настоятельно рекомендует мне отстраниться и ничего не делать.

Хотя сам МИД, по утверждению секретаря Кабинета, что-то все-таки делает. Например, не позже чем завтра мы намерены направить кумранцам довольно резкую ноту протеста.

– А почему мы не можем сделать это сегодня? – спросил я.

– Потому что мы еще не получили их согласия, – объяснил он. – Как раз сейчас ведутся приватные переговоры с их послом. Как только они одобрят наши формулировки, мы немедленно вручим им наш протест. И тогда, – Хамфри самодовольно ухмыльнулся, – тогда можно смело считать, что мы сделали все возможное.

Интересный подход к выражению протеста, ничего не скажешь. Чисто дипломатический и только для «внутреннего потребления». Его не назовешь даже беззубым. И Хамфри считает это вполне достаточной акцией в защиту той бедной девушки?

– Если следовать логике нашего МИДа, то Понтий Пилат тоже сделал все возможное!

К моему искреннему удивлению, секретарь Кабинета целиком и полностью со мной согласился.

– Да, из Понтия Пилата, безусловно, вышел бы превосходный министр иностранных дел. Недопустимо рисковать интересами нации из-за наивной сентиментальности в отношении справедливости. Это глупо и непродуктивно. Если бы мы исходили из моральных принципов в каждом конкретном случае несправедливости или допущенных жестокостей, то никогда бы не смогли передать Гонконг китайцам или привести Мугабе к власти в Зимбабве. Именно слепое следование требованиям морали и расстроило планы британского МИДа тихо и без лишнего шума передать Фолькленды Аргентине – с тех пор они больше не хотят даже слышать о так называемом «подходе с моральных позиций».

Я тяжело вздохнул. Возможно, он и прав. Во всяком случае, с чисто практической точки зрения. Похоже, мы действительно не в состоянии что-либо сделать.

– И все-таки, это бездушно, очень бездушно, – мрачно заметил я.

Хамфри наклонился ко мне и ободряющим тоном сказал:

– Лучше быть бездушным, чем бездумным, господин премьер-министр. Вся история человечества являет собой блестящий пример триумфа бездушия над бездумием.

Он выиграл и знал об этом. Мы все немного помолчали, затем секретарь Кабинета встал и попросил разрешения покинуть нас, поскольку у него важная деловая встреча. Когда он был уже у дверей, я заметил ему вслед, что МИДу никогда не удастся заставить Кабинет согласиться с этой политикой.

Он резко повернулся.

– Британский МИД никогда и не ожидает, чтобы Кабинет соглашался с каким-либо из его политических решений. Именно поэтому он никогда полностью их не разъясняет. Все, что ему надо, – это чтобы Кабинет должным образом следовал решениям после того, как они были приняты.

И, молча поклонившись, вышел.

Я угрюмо посмотрел на своего главного личного секретаря.

– Бернард, скажите, в нашей общественной жизни имеются ли такие люди, которых можно было бы считать таким же бесхребетными, как функционеры британского МИДа?

Бернард искренне удивился.

– Но их никак нельзя считать бесхребетными, господин премьер-министр! Наоборот, ничегонеделание всегда требует немалой силы воли, а иногда даже мужества.

Надо же, такого мне еще никогда не доводилось слышать.

– На самом деле? – спросил я.

– Да, господин премьер-министр. Именно поэтому многие считают вас по-настоящему сильным лидером.

Интересно, это комплимент или оскорбление? Судя по всему, Бернард был сам не очень уверен, потому что торопливо добавил:

– То есть, они имеют в виду вашу способность противостоять давлению. – После чего уже более спокойным тоном напомнил, что мне пора начать готовиться к предстоящему вечернему приему.

Я попросил его кратко перечислить наиболее важных гостей. Таковыми оказались представители синода Англиканской церкви. В приходе Бери Сент-Эдмундс образовалась вакансия, и мне предстоит сделать выбор между двумя кандидатами, которых они собираются представить на утверждение. И хотя, по существующей традиции, на выбор должны представляться два имени, они, само собой разумеется, постараются сделать все возможное, чтобы мой выбор, упаси господь, не выпал не на того кандидата. Пришлось спросить у Бернарда, как мне узнать, кого выбирать.

– По аналогии с тем, как выбирают в государственном аппарате, господин премьер-министр. Как в известном карточном фокусе: «Выберите любую карту», предлагают тебе, и ты всегда выбираешь именно ту, которую фокусник заставляет тебя взять.

Смело! Услышать такое от госслужащего? Очень смело! Поэтому я задал ему еще один вопрос.

– А что если я ее не возьму?

Он снисходительно улыбнулся.

– Возьмете.

Еще посмотрим, подумал я про себя.

– И кто же эти «церковные карты», которые они собираются мне предложить, Бернард?

– Когда имеешь дело с церковью, господин премьер-министр, – усмехнулся он, – то вам обычно предлагают сделать выбор между валетом и королевой.

(В тот вечер сэр Хамфри имел важную деловую встречу, которая проходила за «высоким столом»[37] в столовой его оксфордской альма-матер Бейли-колледж. Там, во время поистине королевского обеда, разговор о предстоящем уходе сэра Хамфри на заслуженную пенсию неожиданно пересекся с вопросом о предстоящем выборе премьер-министром приемлемой кандидатуры на освободившуюся вакансию епископа. Содержание последовавшей за этим беседы, которую сэр Хамфри должным образом отразил в своих личных записях, само собой разумеется, осталось неизвестным для Хэкера. – Ред.)

Встречался также с Питером Хардингом, секретарем по назначениям. Ему около шестидесяти – основательный, уверенный в себе… Похоже, вполне надежный.

Лично я немного волновался, так как мне пока еще никогда не приходилось назначать епископов. (То есть рекомендовать монарху кандидата на назначение. – Ред.)

Кандидатур было две. Первая из них – каноник Майк Стэнфорд. Скорее всего, Майкл, хотя все почему-то называют его просто Майк. Странно, но когда я был маленьким, никому и в голову не пришло бы называть епископов «Майк». Может, это потому, что он часто выступает по радио?

По словам Питера, Майк – убежденный модернист. Для меня это что-то новое.

– Это специальный теологический термин, господин премьер-министр, – объяснил мне Питер. – Они считают, что некоторые из описываемых в Библии событий в буквальном смысле слова не соответствуют действительности и являют собой не более чем метафоры, легенды или мифы. Их, скорее, интересуют стоящие за всем этим духовные и философские истины.

Я попытался пересказать это своими словами, чтобы убедиться в том, что правильно понял смысл.

– Вы хотите сказать, он не считает, что Бог сотворил мир за семь дней, что Ева была сделана из ребра Адама, ну и тому подобное?

Мои слова привели Питера в полный восторг.

– Именно так, – с готовностью согласился он. По его мнению, мне также следовало бы знать, что Майк Стэнфорд учился в университете Винчестера, Нью-колледже и Оксфорде, и что в списке кандидатов он стоит первым. – И к тому же, – многозначительно подняв вверх указательный палец, добавил Питер, – у него в высшей степени удобная жена.

– Удобная в том смысле, что предана и обладает массой добродетелей? – уточнил я.

Питер искренне удивился.

– Нет-нет, господин премьер-министр. Удобная в том смысле, что она дочь графа Дорчестерского!

Теперь настала моя очередь удивляться. Ну и что тут такого особенного?

– Хорошо, а кто следующий в списке? – спросил я.

– Следующий? – Питер почему-то слегка замялся. – Второй в списке… доктор Поль Гарви, – медленно протянул он.

Я, естественно, ждал продолжения, но Питер почему-то молчал.

– Ну и? – попробовал я ему подсказать.

– Ну и… он замечательный человек…

– Но?…

Питер тяжело вздохнул, затем посмотрел мне прямо в глаза.

– Выбирать, конечно же, вам и только вам, господин премьер-министр, но есть все основания подозревать, что он весьма склонен к отделению церкви от государства.

– Ах, вот оно как! – я понимающе кивнул и тут же, к своему стыду, понял, что далеко не уверен, что понял, и попросил его прояснить мне хоть какие-нибудь детали. Чтобы как можно яснее представлять себе суть вопроса…

– Суть вопроса? Это просто. По убеждению так называемых «отделенцев», англиканская церковь не должна быть частью государства. Ее следует отделить от него, как, скажем, методистов или католиков. Они считают, что простые люди рассматривают государственную церковь не как оплот веры, а, скорее, как нечто вроде клуба для представителей правящего класса.

И снова замолчал. Пришлось снова спросить его, в чем, собственно, дело. Правда, уже более настойчивым тоном.

– Решение, конечно же, ваше, господин премьер-министр, но… боюсь, Ее Величество будет несколько удивлена, если вы попросите назначить епископом человека, считающего, что ее следует вынудить нарушить свой королевский обет всемерно защищать и оберегать церковь.

Справедливо, ничего не скажешь. Но тогда почему его вообще включили в список кандидатов? Питер довольно уклончиво объяснил, что Гарви пока еще не совсем полноправный член союза сторонников отделения. Он просто так думает. И высказывается. Вот в результате всех этих разговоров и обсуждений всплыло его имя… Да, вот еще что. Определенные сомнения вызывает состояние его здоровья. К тому же он толстеет…

Мне было ясно одно: кто-то его явно старается опорочить! Иначе его имя никогда бы не оказалось в списке. Хотя выбором это в любом случае не назовешь!

– Значит, вы хотите сказать, мне предстоит выбирать между каноником Стэнфордом и каноником Стэнфордом?

– Нет-нет, – вкрадчиво возразил он. – Решение ваше и только ваше. Но в данном случае, на мой взгляд, довольно простое. – Лицо его при этом оставалось абсолютно бесстрастным. – Господин премьер-министр, комиссия по назначениям предлагает вам на выбор две кандидатуры и…

– Скажите, Питер, выборы были свободными? – перебил я его.

Он бросил на меня осуждающий взгляд.

– Свободных выборов в таких случаях просто не может быть, господин премьер-министр. Епископы рассматриваются как неотъемлемая часть апостольской преемственности.

Не будучи одним из тех, кто регулярно ходит в церковь, я потребовал объяснений.

– Все очень просто. Это воля Бога. Когда Иуда Искариот подмочил свою репутацию и его надо было кем-то заменить, решение было доверено Святому Духу.

– Да, но как люди узнавали о Его решении? – недоуменно поинтересовался я.

– Бросали жребий, – невозмутимо ответил Питер.

– Тогда почему бы нам не доверить решение Святому Духу и на этот раз? – как мне кажется, вполне резонно спросил я.

Питер и Бернард посмотрели друг на друга. Мое предложение явно не проходило.