Собственно, вначале известие доктора Хьюза вызвало у Хамфри даже определенный оптимизм. Предложение о сокращении ассоциировалось у этого умудренного опытом администратора со значительным расширением штата подчиненных ему чиновников «для изучения вопроса о предстоящих сокращениях».

Но, как оказалось впоследствии, речь шла совершенно о другом. На утреннем заседании, срочно созванном в девять утра (тавтология. – Ред.), сэр Хамфри изложил нам основные аргументы доктора Хьюза:

1. Джим Хэкер всегда стремился к сокращению непомерно раздутого аппарата.

2. На сей раз, похоже, ему удастся добиться своего.

3. В целях ускорения этого позитивного начинания казначейство, МВД и Управление по делам государственной службы выдвинули совместное предложение об упразднении министерства административных дел.

4. ПМ встретил это предложение с улыбкой.

Кошмар! На карту поставлен мой пост!

Скорее всего, ПМ действительно в восторге от этой идеи, потому что она проста, необременительна, радикальна и способна снискать ему политическое признание.

Функции же МАДа предполагается разбросать между другими ведомствами.

А что будет со мной? Очевидно, прессе и общественности объявят, что, «проявив гражданское мужество и готовность к самопожертвованию», я добился проведения в жизнь столь нужной стране реформы и тем самым, бесспорно, заслужил высокую честь быть «вышибленным» наверх, к лордам.

По утверждению Хамфри, доктор Хьюз, что называется, посыпал солью на раны – назвал это «назначением, повышением и кастрацией одновременно». Говорят, он даже предложил присвоить мне титул «лорд Хэкер-камикадзе».

По всей видимости, этот план доставляет Хьюзу массу удовольствий, поскольку он сам в течение ряда лет ратовал за организацию «крестового похода» против расточительности бюрократии и административной неэффективности. Ирония судьбы: в этом я полностью с ним солидарен. Однако за мой счет? Благодарю покорно.

Это только подтверждает мои прогнозы о неизбежном обострении политической борьбы в кабинете, и борьбы, судя по всему, не на жизнь, а на смерть. В погоне за еще большей властью и влиянием на нас ополчились высшие государственные служащие из казначейства, МВД и Управления по делам государственной службы. То же самое можно сказать и про моих коллег в кабинете, ведающих этими организациями. Естественно, для меня никогда не было большим секретом, что МАД – политическое кладбище и что ПМ, возможно, поднес мне чашу с отравленным вином. Ведь я в свое время руководил кампанией Мартина против ПМ. А девизом ПМ, как известно, является: «После поражения – коварство, после победы – месть!»

Доктор Хьюз, надо отдать ему должное, намекнул сэру Хамфри, что ему тоже придется подыскивать себе новую работу.

– Бюро по трудоустройству находится на Хорсферри-роуд, – не без юмора сообщил он. – Туда ходит девятнадцатый автобус.

Действительно смешно. По-моему, сэр Хамфри не ездил на автобусе с тех пор, как вышел из стен Оксфорда.

Итак, узнав обо всем этом от Хамфри сегодня утром, я пришел в ужас. Вначале я просто не поверил своим ушам, а затем прямо сказал ему, что я в ужасе.

– Вы в ужасе? – мрачно переспросил он. – Нет, это я в ужасе.

Бернард заявил, что он тоже в ужасе.

Впрочем, ничего удивительного – ситуация действительно ужасающая.

Сомневаться не приходится: она такова, как представил ее сэр Хамфри, которому, в свою очередь, представил ее Дональд Хьюз. Так оно и есть. К тому же вчера Хамфри своими глазами видел проект совместного предложения казначейства, МВД и Управления по делам государственной службы. А Хьюз довольно близок к ПМ и, без сомнения, знает, что говорит.

Спросил у Хамфри, «вышибут» ли меня в палату лордов, если МАД все-таки упразднят. Кстати, я твердо намерен отказаться от пэрства, даже если мне его предложат.

– Ходят слухи о новой должности министра по обеспечению промышленно-трудовой гармонии, – угрюмо отозвался он.

Этого еще не хватало! Промышленно-трудовая гармония! Иными словами – забастовки!

(Надо отдать должное проницательности Хэкера. По тому же эвфемистическому принципу военное министерство было названо министерством обороны, а министерство, фактически отвечающее за безработицу, превратилось в министерство по вопросам занятости. – Ред.)

Значит, именно я буду отвечать за любую забастовку в Великобритании. Великолепно!

Мои невеселые размышления прервал сэр Хамфри. Он спросил замогильным голосом:

– А вы подумали, что будет со мной, господин министр? Полагаю, отправят в министерство сельского хозяйства и рыболовства. Подумать только! Завершить свою карьеру дебатами по поводу тресковой квоты!

Бернард позволил себе слегка улыбнуться, и Хамфри гневно сдвинул брови.

– Что же касается вас, молодой человек, то конец господина министра будет означать и конец вашему блистательному восхождению. И окажетесь вы, скорее всего, где-нибудь в центре по регистрации автотранспортных средств в Суонси.

– Боже мой! – чуть слышно прошептал Бернард.

Мы долго сидели в гробовом молчании. Каждый обдумывал свою трагическую судьбу. Я тяжело вздохнул. За мной – Хамфри. За ним – Бернард.

Конечно же, во всем виноват мой постоянный заместитель. Предложение о сокращении числа автономных государственных учреждений иначе, как идиотизмом, не назовешь. Это на руку только нашим врагам. Он возразил, что всему виной мои предложения «мозговому тресту» о постоянном сокращении государственного аппарата.

Я отвел его обвинение как смехотворное, поскольку «мозговой трест» еще даже не получил моего доклада.

– Да, но ваш партийный центр поторопился направить его премьер-министру «в целях ознакомления», – не остался в долгу сэр Хамфри.

Выходит, мы оба приложили к этому руку. Спорить теперь было бессмысленно. Я спросил у Хамфри, что будем делать. Последовало еще несколько минут унылого молчания.

– Мы могли бы… э-э… подготовить соответствующий документ… – неуверенно предложил он.

– Соответствующий чему? – спросил я.

Тогда Хамфри поинтересовался, имеются ли какие-нибудь предложения у меня. «Нет, не имеются», – ответил я, и мы, как по команде, повернулись к Бернарду.

– А что по этому поводу думаете вы, Бернард?

– Я думаю, все это ужасно.

Очень ценное замечание!

– Давайте проработаем этот вопрос вместе, – предложил вдруг сэр Хамфри.

Это что-то новое! А я-то полагал: работать вместе со мной – его прямая обязанность. Но, видимо, совместная работа в понимании Хамфри – это когда он говорит, а я делаю.

И вот к чему все это привело!

Тем не менее спросил его, что конкретно он имеет в виду.

– При всем уважении к вам, господин министр… – начал мой постоянный заместитель.

Ну, это уж слишком! Я категорически потребовал, чтобы он никогда больше не позволял себе подобного обращения ко мне. Ведь скрытый смысл этой оскорбительной фразы предельно ясен: «Что бы вы ни сказали по данному вопросу – все будет полной чепухой».

Однако Хамфри поспешил заверить меня, что на этот раз он действительно имел в виду совместную работу.

– Вы нужны мне, – заявил он.

Я был почти тронут. Ну а когда он предложил позвать и Фрэнка Визела, моему изумлению просто не было предела.

Хамфри исправляется прямо на глазах. Весьма отрадно, хотя и слишком поздно, чтобы иметь какое-либо значение.

– Понимаете, господин министр, когда за решением стоит сам ПМ, одному Уайтхоллу его не заблокировать. Министры – другое дело. Перекрыть кислород их решению… то есть скорректировать его, – тут же поправился он, – не составит особого труда.

Короче говоря, сэр Хамфри считает, что мы должны действовать одновременно и в Вестминстере (парламенте. – Ред.), и в Уайтхолле (правительстве. – Ред.). Фрэнк, по его расчетам, мог бы оказать нам известную помощь, организовав поддержку заднескамеечников.

Я предложил также подключить Флит-стрит, где у Фрэнка имелись достаточно хорошие связи. Хамфри, нервно сглотнув, побледнел, но (отдаю должное его самообладанию) все-таки согласился.

– Ну что ж, если нет иного выхода… даже Флит-стрит… – невнятно пробормотал он.

Найти Фрэнка вчера не удалось. Встретились с ним сегодня утром.

Сообщили ему о случившемся и с нетерпением ждали реакции. Впервые, сколько я знаю Фрэнка, он, казалось, лишился дара речи и только растерянно покачивал головой. На мой вопрос, есть ли у него идеи, он лишь непонимающе взглянул на нас.

– Я ни о чем не могу думать… Я в ужасе!

Мы все согласились, что ситуация действительно ужасная.

«Пора брать бразды правления в свои руки», – подумал я и решительно сказал:

– Хватит ныть и кудахтать, словно мокрые курицы! Надо что-то делать, а не ждать, пока с нами расправятся. Фрэнк, займитесь заднескамеечниками и партийным центром. Мы должны остановить машину, пока она не закрутилась…

– Ради бога, простите за формализм, господин министр, но в принципе нельзя что-либо остановить, пока оно не закрутилось, – перебил меня Бернард.

Вот зануда! Предводитель мокрых куриц! В кризисной ситуации от него никакого проку.

По мнению Фрэнка, моя идея с заднескамеечниками не пройдет, поскольку предложение о ликвидации МАДа, скорее всего, придется им по душе. Я счел себя обязанным внести ясность, заметив, что идея, собственно, принадлежит сэру Хамфри, а не мне.

А Бернард пришел к выводу – по его словам, в результате мучительных раздумий, – что нам необходимо развернуть в прессе широкую кампанию в защиту министерства. Он даже предложил несколько броских заголовков вроде: «СПАСЕНИЕ НАЦИИ – В АДМИНИСТРАЦИИ!» или «БЕЗ БЮРОКРАТОВ ЖИЗНЬ СТАНЕТ СКУЧНЕЕ!»

Сэр Хамфри досадливо поморщился. Я тоже. Тогда Бернард предложил другой вариант: «БЮРОКРАТИЗМ – ЭТО ЕДИНСТВО СТРАНЫ!»

Иногда он просто приводит меня в отчаяние.

Последовала еще одна долгая пауза, после которой сэр Хамфри обреченно произнес:

– Да, это перст судьбы. Выхода нет.

Ни у кого из нас не осталось ни капли надежды. Неужели мы действительно обречены? Ужасно!

Жизнь не должна останавливаться даже под угрозой дамоклова меча.

Сегодня мы обсуждали вопрос о еврокарточке. Это нечто совершенно новое. Впервые слышу. Соответствующая информация, вероятно, содержалась в одном из вчерашних или позавчерашних красных кейсов, но я был слишком подавлен и, наверное, не воспринимал то, что читал.

Оказывается, еврокарточка – это что-то вроде единого для всей Европы удостоверения личности, которое надлежит иметь при себе всем гражданам ЕЭС. По словам Хамфри, МИДДС поддерживает эту идею в качестве приемлемой компенсации за масляные горы, винные озера, молочные океаны, «баранью войну» и тресковую вонь.

Почетную обязанность выдвинуть соответствующий билль ПМ намерен возложить на меня.

Ничего, кроме содрогания, такая перспектива у меня не вызывает.

Сэра Хамфри моя реакция удивила. Я, как известно, имею репутацию убежденного проевропейца, и к тому же еврокарточка, он надеется, со временем значительно упросит административные проблемы.

Я с помощью Фрэнка попытался объяснить ему и Бернарду, что для меня подобная «инициатива» равносильна политическому самоубийству. Англичане категорически не желают иметь при себе обязательные удостоверения личности. Меня обвинят в стремлении насадить у нас полицейские порядки. А ведь я еще далеко не полностью оправился от «электронного досье». Мне, как наяву, слышатся гневные возгласы заднескамеечников: «Разве для этого мы сражались в двух мировых войнах?!»

– Но ведь это что-то вроде водительского удостоверения, не более, – возразил Хамфри.

– Это последний гвоздь в мой гроб! – отрезал я.

– А что если назвать карточку «Евроклуб-экспресс», – предложил Бернард. – По-моему, это решение проблемы.

Я вежливо попросил его заткнуться или выйти вон.

– А почему, собственно, инициаторами должны выступать мы, а не МИДДС? – поинтересовался Фрэнк.

Вполне резонный вопрос.

– Насколько мне известно, – пояснил сэр Хамфри, – первоначально премьер-министр хотел поручить еврокарточку МИДДСу, однако министр иностранных дел убедил его, что она относится скорее к компетенции МВД. Тогда министр внутренних дел, в свою очередь, заявил, что это прежде всего административный вопрос. И ПМ согласился.

– Трусливое отфутболивание! – негодующе хмыкнул Фрэнк. Зря он так. Можно ли обвинять человека в трусости, если он слышит, как тикает мина замедленного действия?

А сэр Хамфри уныло добавил, что законопроект о еврокарточке будет, очевидно, последним делом нашего ведомства. А мы с Фрэнком по-прежнему искренне недоумевали, как такое предложение может приниматься всерьез министерством иностранных дел. Ведь младенцу ясно: этим они льют воду на мельницу анти-европейцев. Я спросил у Хамфри, осознают ли в МИДДСе, какой невосполнимый ущерб это нанесет европейскому идеалу.

– Конечно же, осознают, господин министр, – не колеблясь, ответил он. – Именно поэтому и поддерживают эту идею.

Странно. У меня всегда было ощущение, что МИДДС настроен исключительно проевропейски.

– Так они «про» или «анти»?

– И «про», и «анти», – отозвался Хамфри. (Другого ответа я от него и не ожидал.) – Простите невольный каламбур, господин министр, но МИДДС за Европу, потому что на самом деле он против Европы. Например, в свое время государственная служба была твердо намерена не допустить нормального функционирования Общего рынка, и, чтобы добиться этого, мы поддержали идею о вступлении в него.

Очевидно, увидев на моем лице абсолютное недоумение, сэр Хамфри попытался разъяснить свою мысль приблизительно следующим образом: «На протяжении по крайней мере пяти последних столетий Великобритания последовательно проводит в жизнь одну и ту же внешнеполитическую линию – не допустить объединения Европы. Для достижения этой цели мы сражались вместе с голландцами против испанцев, с немцами против французов, с французами и итальянцами против немцев, а затем с французами против немцев и итальянцев. (Восстание голландцев против испанского короля Филиппа II, наполеоновские войны, первая и вторая мировые войны. – Ред.)

Иными словами, разделяй и властвуй. И министерство иностранных дел, естественно, не видит никаких оснований отказываться от принципа, который вот уже несколько веков надежно служит интересам страны.

Конечно, я сознавал, что так оно и есть, но при этом искренне полагал: все это из области истории. По словам же Хамфри, принцип «разделяй и властвуй» по-прежнему лежит в основе нашей внешней политики. Нам необходимо было «взорвать» Общий рынок, объяснил он, и для этого пришлось в него вступить, так как все попытки развалить его снаружи оказались безуспешными. (Имеется в виду кратковременное и бесплодное пребывание Англии в Европейской ассоциации свободной торговли, созданной в 1960 году. – Ред.) Теперь же, действуя изнутри, мы можем заварить там такую кашу… Мы уже настроили немцев против французов, французов против итальянцев, итальянцев против голландцев. МИДДС на седьмом небе от счастья. Все идет, как в старые добрые времена.

Я был потрясен. Мне казалось, что публично декларировать свои симпатии к Европейскому сообществу можно, только искренне веря в европейский идеал. Сэр Хамфри снисходительно усмехнулся.

Тогда я спросил его:

– Если мы не верим в идеал Европейского сообщества, то почему же ратуем за рост его членства?

– По той же причине, – последовал ответ. – Тут – как в ООН: чем больше членов, тем больше противоречий и тем более тщетна и бесплодна деятельность самой организации.

На мой взгляд, все это отдает неприкрытым цинизмом. О чем я не преминул заметить своему постоянному заместителю. Он самодовольно улыбнулся.

– Да, господин министр, мы называем это дипломатией. И знаете, именно она сделала Британию великой.

Однако Фрэнк, подобно упрямому терьеру (каким, на мой взгляд, он и является), не собирался менять тему разговора и уходить от больного вопроса о еврокарточке.

– А как относятся к идее обязательных удостоверений личности в других странах ЕЭС? Они что, тоже будут возражать? – спросил он.

– Вряд ли, – сказал сэр Хамфри. – Немцы воспримут еврокарточку с восторгом, французы просто проигнорируют, а итальянцы и ирландцы слишком неорганизованны, чтобы ввести ее на практике. Против будут только британцы.

Конечно же, он прав.

Замечу, что во всем этом я начинаю подозревать некий заговор с целью избавиться от меня. Фрэнк не разделяет моих опасений, полагая, что в заговоре нет никакой необходимости. От меня избавятся в любом случае, поскольку упраздняется мое министерство.

Я возразил, что ПМ, должно быть, хочет играть наверняка. Фрэнк посоветовал мне не превращаться в параноика. Хотел бы я посмотреть на него, если бы жертвой интриг и заговоров стал он сам.

– Мы на вашей стороне, господин министр, – ободряюще сказал сэр Хамфри.

Жизнь полна сюрпризов!

Стоп! У меня родилась идея. Я внезапно понял, что на моей стороне должен быть и Мартин. И как только я не додумался до этого раньше? Он – министр иностранных дел и, насколько мне известно, искренне верит в европейский идеал. (Хамфри считает его «наивным».) К тому же именно я руководил его кампанией против ПМ, и он только проиграет, если им удастся избавиться от меня.

Мы договорились встретиться с Мартином в понедельник в палате общин. Пока мне не совсем ясно, чем именно он сможет помочь мне, но, уверен, вдвоем мы что-нибудь да придумаем.

Ура! Мы победили! Немного политического оппортунизма (искусство, которым я искренне горжусь), чуть-чуть везения – и МАД, а также наша с Хамфри карьера спасены.

Мы все, словно настоящие заговорщики, уединились в кабинете Мартина. Он, как обычно, сыпал довольно плоскими остротами.

– По-моему, ты уподобился библейскому Самсону, Джим.

Я изобразил удивление и непонимание.

– Ты хотел сократить госаппарат, и ты добился своего. Но тем самым ты нарушил всю структуру и оказался погребенным под ее обломками.

Интересно, чего он ожидал от меня: веселой улыбки, комплимента по поводу его остроумия или, может, оправданий?

Сэр Хамфри, конечно, тоже не упустил случая блеснуть исторической аналогией.

– Пиррова победа! – скорбно произнес он, вероятно, больше для того, чтобы напомнить о своем классическом образовании.

– Какие будут соображения? – обратился я к Мартину. Соображений никаких не было. Последовала очередная тягостная пауза.

Все это время Фрэнк, оказывается, продолжал ломать голову над загадкой, почему премьер-министр так жаждет введения еврокарточки.

– Не понимаю. Это же какая-то бессмыслица. Неужели ПМ не видит, насколько пагубна она для нынешнего правительства?

Я согласился с ним и добавил, что еврокарточка станет худшей из бед, выпавших на долю нашего правительства с тех пор, как меня назначили членом кабинета. (Вряд ли Хэкер действительно имел в виду то, что сказал. – Ред.)

Мартина же, наоборот, проблема еврокарточки, казалось, совсем не волновала.

– Все знают, что это никогда не произойдет, – сказал он. Кого он имеет в виду под «всеми»? Лично я этого не знаю…

Впрочем, до вчерашнего дня я даже не знал, что это может произойти.

– ПМ нужно поиграть с еврокарточкой до присуждения премии Наполеона, – продолжил Мартин.

Из его объяснений я понял, что премией Наполеона НАТО каждые пять лет награждает государственного деятеля, внесшего самый крупный вклад в объединение Европы со времен Наполеона. (Если не считать Гитлера. – Ред.) Золотая медаль, пышная церемония в Брюсселе и сто тысяч фунтов. Сейчас ПМ является главным претендентом.

– Комитет по наполеоновским премиям созывается через шесть недель, и ПМ, естественно, не хочет «раскачивать лодку», пока она не будет у него в кармане, – добавил Мартин.

По-моему, Бернард пробормотал: дескать, лодки не кладут в карманы, – но я мог и ошибиться. Впрочем, его упорное молчание в ответ на мою просьбу повторить, что он сказал, подтверждает: я все-таки не ослышался.

– Ну а когда ПМ получит премию, он тут же и думать забудет про еврокарточку, – заключил Мартин.

Идея! У меня родилась еще одна великолепная идея! Я не мог пока выразить ее словами, но она уже зрела где-то в подсознании. Надо только кое-что прояснить.

– Мартин, – спросил я, – кто еще знает о кандидате номер один на премию Наполеона?

– Никто, – ответил он. – Это совершенно секретная информация.

Естественно, я был разочарован. «Совершенно секретная информация» означает, что ее знают все.

Но Мартин тут же успокоил меня, заверив, что на этот раз «совершенно секретно» – действительно совершенно секретно.

Я пришел в такое возбуждение, что был не состоянии связно высказать свою гениальную идею.

– Поймите… заднескамеечники… утечка информации…

Сэр Хамфри с крайне озадаченным видом спросил меня, не имею ли я в виду Уэльскую национальную партию.

И в этот момент – сам господь бог был теперь на моей стороне – дверь кабинета неожиданно открылась и на пороге появился не кто иной, как доктор Дональд Хьюз собственной персоной. Увидев Мартина в нашем обществе, он извинился и хотел было уйти, но я остановил его, сказав, что мне необходимо с ним посоветоваться.

Хьюз изобразил полнейшую готовность помочь мне. Но сразу же предупредил: если это тот случай, когда машут кулаками после драки, даже он бессилен что-либо сделать.

– Уверен, вы себя недооцениваете, – польстил я ему и добавил, что в данный момент стою перед серьезной моральной дилеммой.

Дилемма, продолжал я, заключается в следующем: как мне случайно стало известно, некий заднескамеечник собирается задать премьер-министру вопрос, намерено британское правительство вводить еврокарточку или нет…

– Какой еще заднескамеечник? Еврокарточка – государственная тайна! – засуетился Хьюз.

– А наиболее вероятный претендент на премию Наполеона – тоже тайна? – с невинным видом поинтересовался я.

Он пристально посмотрел на меня. Я несколько смешался, но неожиданно мне на выручку пришел Бернард.

– Я думаю, господин министр имеет в виду чисто гипотетического заднескамеечника.

Мой добрый верный Бернард!

Хьюз недовольно поморщился.

– Э-э… подобный вопрос был бы крайне неуместен…

Я, как будто не замечая его досады, продолжал развивать свою гипотезу. В таком случае возможны два варианта. Если ПМ скажет «да» – пострадает престиж правительства в стране. Если же «нет» – еще хуже – в Европе. Причем не только престиж правительства, но и самого ПМ… особенно в связи с премией Наполеона.

Хьюз молча кивнул.

– Ну а предположим, – сказал я, – некий гипотетический министр случайно узнал о намерении этого гипотетического заднескамеечника. Как бы вы посоветовали ему поступить?

– Я бы посоветовал ему сделать все возможное, чтобы не допустить такого вопроса. – Он тщательно подбирал слова. – Только так должен поступить верный своему правительству министр. По-моему, это очевидно.

– Но попытка воспрепятствовать запросу члена парламента чревата весьма серьезными последствиями, – возразил я. (Конечно же, мы оба прекрасно понимали, что ни заднескамеечника, ни его вопроса вообще не существовало, но ведь при желании они могли появиться…) – Другое дело – убедить его вместо этого вопроса обратиться к ПМ с просьбой пресечь ложные слухи о роспуске министерства административных дел.

Итак, карты на стол. Я предложил свои условия сделки. Открыто и честно. Хьюз на мгновение погрузился в раздумье, но потом, надо отдать ему должное, блестяще разрешил возникшую проблему.

– Ну конечно же… я абсолютно убежден… неужели вы поверили? Безусловная поддержка обеспечена…

Окончательно добил Хьюза сэр Хамфри, наконец-то сообразивший, в чем дело.

– Но ведь вы сами несколько дней назад заявили о существовании плана расформирования МАДа, равно как и о том, что ПМ отнесся к нему с одобрением…

– С улыбкой! – спокойно возразил Дональд Хьюз. – С насмешкой, а не с одобрением. Сама мысль об этом выглядела нелепой, смехотворной, абсолютно неприемлемой. Шутка, не более чем шутка.

Великолепно разыграно! Снимаю перед ним шляпу. Тогда я высказал пожелание, чтобы канцелярия премьер-министра в течение двадцати четырех часов направила во все ведомства циркулярное письмо, опровергающее указанные слухи. Чтобы мы все вместе посмеялись над этой шуткой.

– Вы в самом деле считаете это необходимым? – спросил он.

– Да! – в один голос ответили Хамфри, Бернард, Фрэнк, Мартин и я.

При виде такого единодушия Хьюз заявил, что это, безусловно, можно устроить. Поблагодарил нас за «исключительно приятную и полезную беседу» и, вежливо откланявшись, ушел. Предположительно, прямиком на Даунинг-стрит, 10.

Вот так: шах и мат! Одна из моих наиболее блистательных партий. Я очень доволен собой.

Когда за Дональдом Хьюзом закрылась дверь, Бернард высказал сомнение, сможет ли Хьюз выполнить обещание.

– Разве у премьер-министров нет собственного мнения? – спросил он.

– Конечно, есть, – ответил я. – Но, говоря словами Чака Колсона, специального советника президента Никсона, «когда их берут за жабры, собственному мнению деваться некуда».