– Нет уж, благодарю. Не вижу в этом никакой необходимости, – сказал я.

– Прекрасно, – обрадовался он. – По-моему, было бы крайне досадно, если бы незначительная путаница в африканской терминологии привела к нарушению и без того шаткого баланса сил между, скажем, ФРОЛИНА и ФРЕТИЛИН, вы согласны? – Понимая, что здесь он меня подловил, Хамфри продолжал развивать успех. – Я имею в виду, что если новый президент больше тяготеет к ЗАПУ, чем к ЗАНУ, то КАРЕКОМ и КОРЕПЕР, возможно, потребуют вовлечения ГРАПО, а это неизбежно возродит старую склоку с ЭКОСОС и ЮНИДО, что, в свою очередь, приведет к новой вспышке противоречий между МБРР и ОЭСР… И как в таком случае прикажете поступать ПЕВ?

(ФРОЛИНА – французский акроним Фронта национального освобождения Чада; ФРЕТИЛИН – Революционный фронт за независимость Восточного Тимора; ЗАПУ – Союз африканского народа Зимбабве; ЗАНУ – Африканский национальный союз Зимбабве; КАРЕКОМ – Средиземноморский общий рынок; КОРЕПЕР – Комитет постоянных представителей Европейского сообщества; ЭКОСОС – Экономический и Социальный Совет ООН; ЮНИДО – Организация Объединенных Наций по промышленному развитию; МБРР – Международный банк реконструкции и развития; ОЭСР – Организация экономического сотрудничества и развития. ГРАПО вряд ли имеет прямое отношение к теме обсуждения, поскольку это испанский акроним антифашистской революционной группы «Первое октября».

Не исключено, что сэр Хамфри намеренно пытался запутать своего министра. – Ред.)

Единственное, что я понял из его шифровки, – это ПЕВ (правительство Ее Величества. – Ред.). Расчет Хамфри был точен. Нарочито небрежным тоном, как бы делая ему одолжение, я сказал, что в таком случае мне, возможно, удастся выкроить время на ознакомление с досье.

– До встречи в поезде, – откланялся он и гордо удалился.

Боюсь, этот раунд он выиграл по всем очкам.

Затем Бернард напомнил мне, что я опаздываю на заседание парламента. Но корреспонденция в корзинке «для входящих», казалось, перешла на самовоспроизводство.

– Ну а это? – беспомощно развел я руками. – Что мне делать с этим?

– Господин министр… – сказал он и выразительно стрельнул глазами на корзину «для исходящих».

Поняв, что иного выхода все равно нет, я поднял всю кипу писем из одной корзины и торжественно переложил ее в другую.

При этом мною овладело странное чувство – вины и облегчения одновременно.

Судя по всему, Бернард одобрил мой поступок. Во всяком случае, он понимающе улыбнулся.

– Верное решение, господин министр… Как говорится, и с плеч долой.

То, что произошло вчера вечером, иначе, как кошмаром, не назовешь.

Кризис! Острейший кризис, который необходимо сегодня же разрешить. И во всем виноват я один. Что делать? – ума не приложу. Боже, помоги мне!

Пишу эти строки в купе ночного экспресса, с ужасом думая о предстоящем.

Но лучше все по порядку.

Сразу после голосования в парламенте Рой отвез меня на вокзал Кингз-кросс. Времени оставалось предостаточно. Я, не торопясь, нашел свой вагон, удобно расположился, заказал проводнику чай с бисквитами и уже начал стаскивать брюки, как кто-то нервно забарабанил в дверь.

– Кто там? – крикнул я.

– Бернард, – послышался голос Бернарда.

Я открыл дверь: действительно – Бернард. От волнения он тяжело дышал и непрестанно вытирал пот с лица. Таким я его еще не видел. Собственно, мне вообще никогда не доводилось видеть в подобном состоянии ни одного государственного служащего. Они всегда так удручающе невозмутимы, так безукоризненно выдержанны, что, как ни странно, ты невольно чувствуешь себя намного уверенней, когда они хоть изредка впадают в панику, как самые обыкновенные люди. Но уж если это вдруг случается, они начинают мельтешить хуже безмозглых цыплят.

Бернард крепко прижимал к груди пачку плотных коричневых конвертов.

– Входите, Бернард, – пригласил я его в купе, – что у вас там стряслось?

– Прочтите, пожалуйста, вот это, господин министр, – трагическим тоном произнес он, тыча мне в грудь одним из конвертов.

Не могу передать вам мое раздражение! Бернард без конца подсовывает мне какие-то бумаги. На сегодня с меня хватит и четырех красных кейсов, рядком выстроившихся на полу.

Я оттолкнул от себя конверт.

– И не подумаю.

– Но вы должны! – Он снова ткнул конвертом мне в грудь. – Дело не терпит отлагательства.

– Вы всегда так говорите, – заметил я, продолжая стаскивать брюки.

Тогда Бернард, тревожно понизив голос, сказал, что в конверте – завтрашняя (уже сегодняшняя, о боже!) речь президента Селима, которую передало нам бурандийское посольство.

Сообщение Бернарда не вызвало у меня ни малейшего интереса. Все они на один манер: счастлив посетить вашу страну, искренне признателен за радушный прием, связи между нашими странами, полезность совместного опыта, взаимовыгодное и плодотворное сотрудничество и тому подобная околесица.

– Конечно, господин министр, этой белиберды там хватает, – согласился Бернард. – И все же вам необходимо ознакомиться хотя бы с наиболее важными фразами, которые я отметил красным карандашом. (Какая предусмотрительность!) Я уже обошел вагоны и раздал всем копии, – добавил он.

Обошел вагоны? Раздал копии? Он, наверное, чокнулся, подумал я. Но Бернард объяснил, что этим же поездом, кроме меня и сэра Хамфри, едет ряд высокопоставленных лиц, включая министра иностранных дел, его постоянного заместителя и пресс-секретаря. Кто бы мог подумать?

Я нехотя открыл конверт, и… меня прошиб холодный пот: эта речь ни в коем случае не должна быть произнесена!

В это время в купе, постучавшись, вошел сэр Хамфри. Между прочим, в великолепном шелковом халате золотистого цвета, с красным китайским драконом на спине. Вот уж не мог даже представить своего постоянного заместителя в подобном одеянии. Рядом с ним я, наверно, выглядел не очень-то презентабельно в одной рубашке и носках.

Бернард, извинившись, вышел.

– Итак, господин министр, – без предисловий начал Хамфри, – похоже, нас застали врасплох.

Я невольно бросил взгляд на свои голые ноги, а он неумолимо продолжал: ему, мол, неприятно напоминать, что он предупреждал меня, но ведь он предупреждал…

– Как вы полагаете, нам здорово намылят шею? – перебил я.

– Не шею, господин министр, – вежливо уточнил он, – скорее наше империалистическое ярмо.

Я заметил, что сейчас не время для плоских острот. Лично я в сложившейся ситуации не вижу ничего смешного.

Надо немедленно что-то предпринять. На карту поставлены результаты дополнительных выборов в трех шотландских округах! Не говоря уже о возможных последствиях для Ольстера!

– Это катастрофа! – прошептал я.

Сэр Хамфри и не пытался хоть как-то разрядить обстановку.

– Безусловно, – замогильным тоном подтвердил он. – Катастрофа. Трагедия. Катаклизм. Чудовищное, неотвратимое бедствие! – Он перевел дух и бесцеремонно добавил: – Ваших рук дело.

– Хамфри, – с упреком сказал я ему, – вам же платят за то, чтобы вы давали мне советы. Так посоветуйте что-нибудь.

– Собственно говоря, это все равно, что давать советы капитану «Титаника» после того, как он напоролся на айсберг, – заявил сэр Хамфри.

– Да будет вам, – не сдержался я. – Безвыходных положений не бывает. Что-то ведь можно сделать?

– Можно спеть «Терпи со мной».

Раздался стук в дверь, и в купе просунул голову Бернард.

– С вами хотел бы переговорить господин министр иностранных дел.

Вошел Мартин.

– О, господин министр! – Сэр Хамфри был теперь сама учтивость.

– Да, это я, – подтвердил Мартин. – Читали речь?

Не успел я ответить, что читал, как меня опередил сэр Хамфри:

– Да, и моего министра очень беспокоит, что правительству намылят шею… Предположительно, шотландским мылом.

Глупые шуточки Хамфри начинают меня утомлять. Я спросил Мартина, чем он объясняет демарш Селима Мохаммеда. По его мнению, речь рассчитана на «внутреннее потребление»: президент жаждет показать себя ярым антиколониалистом перед остальными африканцами.

Бернард снова просунул голову в купе и предложил нам подготовить проект официального заявления в ответ на речь. Прекрасная идея.

– Я пригласил Билла Причарда, нашего пресс-секретаря, – добавил он.

Билл Причард оказался рослым детиной мощного телосложения форварда-регбиста.

– Найдется ли местечко для маленького? – игриво спросил он, втискиваясь в и без того переполненное купе. В результате Хамфри полетел на диван.

Я спросил своего постоянного заместителя, как он относится к идее с заявлением.

– Дело в том, господин министр, – осторожно начал Хамфри, поднявшись на ноги (настоящий мандарин, несмотря даже на падение и на нелепый халат), – что в данном случае мы, как всегда, имеем шесть возможных решений. Первое – ничего не предпринимать. Второе – опубликовать в прессе заявление, осуждающее речь президента. Третье – направить официальный протест. Четвертое – прекратить экономическую помощь. Пятое – разорвать дипломатические отношения. Шестое – объявить войну.

Значит, выбор все-таки есть… и довольно богатый. Это хорошо. Я спросил Хамфри, что же именно нам следует предпринять.

– Давайте рассмотрим все варианты по порядку, – предложил он. – Первый: если мы ничего не предпримем, мы тем самым косвенно выразим согласие с содержанием упомянутой речи. Второй: выступив в прессе, мы сами себя высечем. Третий: если мы направим официальный протест, его просто-напросто проигнорируют. Четвертый: прекратить экономическую помощь мы не можем, поскольку мы им никакой помощи и не оказываем. Пятый: если мы разорвем дипломатические отношения, мы не сможем вести переговоры о продаже нефтяного оборудования. Шестой: в случае объявления войны может сложиться впечатление о неадекватности нашей реакции… Конечно, в старые добрые времена мы просто направили бы туда канонерку, – после небольшой паузы закончил он.

Мною снова овладело отчаяние.

– А теперь… исключено?

Все с недоумением уставились на меня. Безусловно, это исключено. Бернард, которого где-то носило, пока Хамфри перечислял возможные решения проблемы, снова втиснулся в купе.

– Сюда идет постоянный заместитель господина министра иностранных дел и по делам Содружества, – сообщил он.

– Великолепно, – пробормотал Билл Причард. – Сейчас здесь станет, как в «черной дыре» Калькутты.

Скоро я понял, что он имел в виду. Сэр Фредерик Стюарт, прозванный в кругу близких друзей Джамбо[27], распахнул дверь. От удара Бернард отлетел к стене, Мартин повалился на умывальник, а Хамфри – снова на диван.

– Можно войти, господин министр? – спросил он неожиданно писклявым голоском.

– Попытайтесь, – ответил я.

– Вас-то нам и не хватало, – простонал Билл Причард, когда колышущаяся гора мяса – иначе не скажешь – с трудом втиснулась в крошечное купе, придавив Билла к зеркалу, а меня – к окну. Теперь мы все стояли, плотно прижавшись друг к другу.

– Добро пожаловать в наш стоячий комитет, – пошутил сэр Хамфри, непонятно как сохраняя горделивую осанку.

– Что нам делать с этой мерзостью?… Этой мерзопакостной речью, – торопливо добавил я, чтобы Джамбо не обиделся. Его лысая голова ярко блестела, отражая свет лампы.

– Дело ясное, – пропищал он. – По-моему, мы все догадываемся, что за этим кроется, не так ли, Хампи[28]?

Хампи? Это его прозвище? Я с удивлением взглянул на своего постоянного заместителя, а он, очевидно, подумал, что я жду от него ответа.

– Э-э… полагаю, сэр Фредерик имеет в виду, что оскорбительные фразы в упомянутой речи, возможно, вставлены намеренно, с целью, скажем, получения определенных выгод…

– Ход в игре, – заметил Джамбо.

– Первый выстрел в сражении, – уточнил Хамфри.

– Разведка боем, – подхватил Бернард.

Эти государственные служащие – непревзойденные мастера штампов. Они могут сыпать ими до бесконечности, пока их не остановишь. Что я и сделал, весьма проницательно заметив:

– Вы хотите сказать, он чего-то добивается?

Слава богу, хоть кто-то способен разобраться в ситуации.

– Если бы не добивался, то какой смысл заранее знакомить нас с текстом речи? – пожал плечами Джамбо. (Сильный аргумент!) – Но, к сожалению, мы все равно ничего не сможем предпринять, поскольку персонал бурандийского посольства недавно полностью сменился, да и саму речь мы только что получили. К тому же мы практически ничего не знаем о новом президенте…

Сэр Хамфри бросил на меня многозначительный взгляд.

– Я знаю, – без особого энтузиазма признался я.

Мартин был крайне изумлен. У Джамбо отвисла челюсть.

– Они вместе учились в колледже. – Хамфри повернулся ко мне. – Студенческое братство, не так ли?

Интересно, это вопрос или намек? Такой поворот событий меня совсем не устраивал. В конце концов, я не виделся с Чарли почти двадцать пять лет, он, возможно, и не узнает меня. Вряд ли от этого что-нибудь получится.

– Мне кажется, целесообразнее будет, если с ним встретитесь вы, сэр Фредерик, – сказал я.

– А по-моему, вы для него куда весомей, господин министр, – возразил Стюарт. (Похоже, ему и невдомек, насколько нелепо прозвучали его слова.)

Последовала пауза, во время которой Билл Причард безуспешно пытался скрыть хихиканье под видом кашля.

– Итак, мы все едины в том, – констатировал сэр Хамфри, – что гора должна идти к Магомету.

– Не гора, а Джим, – поправил Мартин, сделав вид, будто не замечает ни выразительного взгляда своего постоянного заместителя, ни нового приступа «кашля» у нашего пресс-секретаря.

– Ну что ж, – согласился я, видя, что путь к отступлению отрезан. – Но вы пойдете со мной, – добавил я, повернувшись к Хамфри.

– Ясное дело, – ответил он. – Вас одного я бы и не отпустил.

Что это: очередное оскорбление или я просто брежу?

Чарли Умтали – пожалуй, теперь мне лучше называть его господином президентом Селимом – принял нас в люксе отеля «Каледония» ровно в 10 утра.

– Кого я вижу, Джим! – Он встал с кресла и, радушно улыбаясь, пошел нам навстречу. – Входите, входите, я искренне рад.

Столь теплый прием настолько взволновал меня, что я напрочь забыл, как великолепно он говорит по-английски.

– Чарли, – сказал я, пожимая ему руку, – давным-давно друг друга не видеть…

– Со мной совсем не обязательно говорить на пиджин-инглиш[29], – заметил он и, повернувшись к своему помощнику, велел подать кофе.

Я представил сэра Хамфри. Затем мы сели за небольшой круглый столик.

– Знаете, мне всегда казалось, что в титуле «постоянный заместитель» есть нечто унизительное, – начал разговор Чарли.

Брови сэра Хамфри поползли вверх.

– Простите?

– По-моему, он вызывает невольные ассоциации с помощником машинистки или с чем-то в этом роде, – любезно улыбнулся Чарли, и брови моего постоянного заместителя исчезли где-то под волосами. – Хотя на деле от вас зависит все, абсолютно все, не так ли?

Да, Чарли ничуть не изменился.

Брови сэра Хамфри вернулись на место.

– Ну… не то чтобы все… – ответил он, вновь обретя уверенность.

Я тепло поздравил Чарли с назначением его главой государства.

– Спасибо, – отозвался он. – Впрочем, это было совсем не трудно. В отличие от вас, мне не пришлось заниматься разными малоприятными делами вроде выборов… – Он выдержал паузу. – Или дополнительных выборов. – Чарли ввернул это как бы ненароком и одарил нас самой обаятельной из улыбок.

Неужели это намек? На всякий случай я решил промолчать. Не дождавшись ответа, Чарли продолжал:

– Джим, конечно, я очень рад тебя видеть, но скажи: ты просто пришел повидаться или хочешь обсудить какой-нибудь конкретный вопрос? Дело в том, что мне еще надо кое-что подработать в своей официальной речи.

Опять намек?

Сообщил ему, что мы ознакомились с нею. Он поинтересовался, как она нам понравилась. Тогда я спросил, могу ли на правах старого друга говорить откровенно. Он молча кивнул.

Я попытался втолковать ему, что его высказывания о колониальном гнете несколько – да что там! – абсолютно неприемлемы. Было бы желательно вообще обойтись без ссылок на шотландцев и ирландцев.

Внимательно меня выслушав, Чарли сказал:

– Но, по моему глубочайшему убеждению, дело обстоит именно так. Неужели британцы одобряют замалчивание правды?

Ловкий выпад.

Тут вступил сэр Хамфри.

– Интересно, – задумчиво произнес он как бы про себя, – существуют ли такие доводы, которые могли бы убедить господина президента в возможности перефразировать отдельные предложения в его речи с целью перенесения акцента с частных примеров на общую концепцию, конечно, не нарушая при этом логической целостности всего выступления?

Тоже мне поддержка! Я с глубокомысленным видом отхлебнул кофе. Держу пари, даже Чарли мало что понял, так как после довольно продолжительной паузы он вдруг повернулся ко мне.

– Кстати, Джим, могу я посоветоваться с тобой относительно предложения, которое собираюсь сделать вашему премьер-министру в ходе переговоров?

Естественно, я сказал: да, конечно.

Из слов Чарли следовало, что «несущественные» изменения, произошедшие в правительстве Буранды, встревожили некоторых западных инвесторов нефтяной промышленности страны. По его мнению, совершенно необоснованно. Однако, чтобы успокоить их, хорошо бы подкрепить это соответствующими английскими капиталовложениями.

Вот это деловой разговор. Давно бы так.

Я спросил сколько. «Пятьдесят миллионов фунтов», – ответил он.

Сэр Хамфри озабоченно сдвинул брови и черкнул мне на листке бумаги: «Спросите, на каких условиях». Я спросил.

– Начало выплаты – не ранее чем через десять лет. В течение этого срока – без процентов, – ответил Чарли.

Лично мне было все равно, однако сэр Хамфри чуть не поперхнулся своим кофе. Поэтому я заметил, что пятьдесят миллионов – очень большие деньги.

– Что ж, в таком случае… – произнес Чарли, давая нам понять, что аудиенция окончена.

– Но почему бы не обсудить этот вопрос спокойно, без горячки? – поспешно вставил я.

Сэр Хамфри нацарапал мне еще одно послание, в котором объяснял, что если процентная ставка составляет в среднем 10%, а ссуда будет беспроцентной в течение десяти лет, то, по существу, господин президент требует подарить Буранде пятьдесят миллионов.

Я в деликатной форме довел это до сведения Чарли. Он объяснил, что мы, мол, только выгадаем, поскольку правительство Буранды намерено потратить полученную ссуду на закупку нефтебуровых вышек на реке Клайд.

На мой взгляд, вполне резонно. Однако от Хамфри тут же последовала возмущенная записка, в которой он предупреждал меня, что они намерены получить от нас пятьдесят миллионов фунтов на покупку наших нефтебуровых вышек на наши деньги (выделено не мной, а сэром Хамфри).

Перебрасываться записками, словно шкодливые ученики, становилось неприлично, и мы перешли на приглушенное бормотание.

– По-моему, предложение вполне разумное, – прошептал я.

– Вы шутите! – прошипел Хамфри.

– Рабочие места, сотни новых рабочих мест, – парировал я и, повернувшись к Чарли, напрямую спросил, сделает ли он необходимые изменения в речи, если мы согласимся на его предложение.

Хватит играть в прятки. Карты на стол.

Чарли изобразил неподдельное удивление, однако признал, что теоретически это возможно. Но наше решение мы должны сообщить ему немедленно.

– Шантаж! – Сэр Хамфри перешел на сценический шепот, который можно было услышать на улице.

– Что вы имеете в виду? – вежливо осведомился Чарли. Я поспешил заверить его в том, что мой постоянный заместитель ничего не имеет в виду, а затем повернулся к Хамфри и решительным тоном сказал, что, на мой взгляд, предложение господина президента нас вполне устраивает. Тем более прецеденты уже были.

(Хэкер, очевидно, имел в виду соглашение с польскими судостроителями во время пребывания у власти правительства Каллагэна, когда полякам была предоставлена беспроцентная ссуда, с тем чтобы они могли на наши деньги закупить у нас танкеры, которые впоследствии составили бы конкуренцию нашему торговому флоту. Строить эти танкеры предполагалось на верфях Тайнсайда – неустойчивого избирательного округа лейбористов с высоким уровнем безработицы. И хотя в той ситуации сам собой напрашивался вывод, что лейбористское правительство использовало общественные деньги на покупку голосов избирателей, вслух его никто не сделал: видимо (по аналогии с бактериологической войной), никто не решился прибегнуть к неуправляемому оружию, которое со временем может обернуться и против того, кто первым пустит его в ход. – Ред.)

Тут сэр Хамфри заявил, что ему необходимо сказать мне несколько слов конфиденциально, и мы вышли из номера.

Упрямство Хамфри мне попросту непонятно. Ведь Чарли предлагал нам выход из положения…

В коридоре он торопливо зашептал, что, поскольку этих денег нам не видать, как собственных ушей, он не может рекомендовать такую сделку казначейству, которое, в свою очередь, и не подумает рекомендовать ее кабинету.

– Фактически вы предлагаете выбросить на ветер пятьдесят миллионов фунтов народных денег, – нагло заявил он, – с единственной целью – выпутаться из очередной политической передряги.

– Это называется «большая дипломатия», – пояснил я.

– Это называется «политическая спекуляция», – отрезал он.

Тогда я чуть слышно произнес:

– Орден Бани I степени.

Последовала долгая пауза.

– Что вы сказали, господин министр?

– Ничего.

Хамфри задумался.

– Но, с другой стороны, – неожиданно сказал он, – было бы еще хуже, если бы в экономику Буранды начали вкладывать деньги Советы. Разве это в наших интересах?

Я отрицательно качнул головой.

– Да-да, мне понятна ваша мысль, – пробормотал он.

– Именно так они и поступят, если мы откажемся, – сказал я, подыгрывая ему.

Теперь Хамфри искал аргументы в мою пользу.

– Полагаю, мы могли бы доказать, что, являясь участницей диалога Север–Юг, Великобритания имеет определенные обязательства перед…

– КАСПами? – подсказал я.

Пропустив мимо ушей мою остроту, он невозмутимо продолжал:

– Разумеется. И если нам удастся настоять хотя бы на одном проценте годовых с началом выплаты через десять лет… Да, в целом, думаю, мы могли бы представить убедительные доводы в свете наших обязательств по отношению к «третьему миру», задействовав и МИДДС, и… экономически отсталые районы с высокой безработицей. Тем самым мы привлечем министерство занятости и министерство по делам Шотландии, а затем, когда начнется строительство буровых вышек, мобилизуем министерства торговли и промышленности… Да-да, уверен, нам удастся убедить казначейство, что в целом наш платежный баланс не пострадает.

Я был уверен, что рано или поздно он придет к такому выводу. Мы вернулись в апартаменты Чарли.

– Господин президент, – торжественно объявил сэр Хамфри, – кажется, мы все-таки сможем договориться!

– Моя цена вам известна, – сказал Чарли.

– Моя тоже, – сказал я и, улыбнувшись Хамфри, добавил: – У каждого своя цена, не так ли?

Сэр Хамфри, как всегда, был невозмутим. Наверное, поэтому их называют мандаринами.

– Да, господин министр, – согласно кивнул он.