На мой естественный вопрос, существует ли какой-нибудь контроль за тем, к кому в конечном итоге попадает оружие, Хамфри уверенно ответил, что такой контроль, само собой разумеется, существует. Посредник должен иметь специальный документ, известный под названием «сертификат конечного потребителя». А на сертификате должна стоять подпись этого конечного потребителя, одобренного правительством Ее Величества.
«Да, – подумал я, – а можно ли считать «сертификат конечного потребителя» надежной гарантией? Интересно, удивился бы сэр Хамфри, если бы, например, британский авианосец обнаружился где-нибудь в Центральноафриканской Республике?»
(Сэр Хамфри, безусловно, очень бы удивился, впрочем, как и любой другой на его месте, поскольку Центральноафриканская Республика расположена за тысячу миль от побережья. – Ред.)
По утверждению сэра Хамфри, «официально этого не может быть», то есть экспортируемое оружие не может оказаться у нежелательных лиц.
– Для этого предусмотрены строгие меры безопасности, инспекции на местах, исчерпывающие процедуры контроля, – пояснил он.
Официально не может быть! Мне слишком хорошо известно значение этой фразы, то есть все это не более, чем ширма. Услышав мое мнение, Хамфри снисходительно усмехнулся.
– Господин министр, вам не кажется, что лучше не вдаваться в подробности?
Я наотрез отказался играть в его игры.
– Нет, не кажется. Мои опасения полностью подтвердились. Вчера вечером из заслуживающего доверия источника я получил информацию, что британское оружие продается террористам в Италии.
Мой постоянный заместитель принял серьезный вид.
– Ясно. Могу я поинтересоваться вашим источником?
Я был потрясен.
– Хамфри! Я же только что сказал, что информация получена мною в конфиденциальной беседе.
Мое негодование, казалось, нисколько его не задело.
– О, простите, господин министр, я полагал, что вы собираетесь мне о нем рассказать.
Я замолчал. Наблюдая за ним, обратил внимание на его безмятежный вид. Судя по всему, информация не произвела на него никакого впечатления. Оказалось, так оно и есть.
– Такие вещи – обычное явление, господин министр. Это не наша проблема, – спокойно заявил он.
– Грабежи и насилие – тоже обычное явление, Хамфри. Вас это не волнует?
– Нет, господин министр. Это должно волновать министерство внутренних дел.
Я чуть не лишился дара речи. Неужели чиновник убил в нем гражданина? Конечно, являясь моим помощником по административным проблемам, он обязан носить эту шляпу, но ведь существуют и вопросы высшего порядка… моральные соображения, наконец!
– Мы снабжаем террористов смертоносным оружием! – возмущенно заявил я.
– Не мы.
Его уверенность сбила меня с толку.
– Не мы? Тогда кто?
– Не знаю. – Он пожал плечами. – Министерство торговли, министерство обороны, МИДДС – кто угодно.
Так, никаких сомнений, он сознательно морочит мне голову.
– Мы, Хамфри, – британское правительство! Британское оружие ставит под угрозу жизнь невинных людей! Задумайтесь над этим, Хамфри!
– Так ведь итальянцев, а не англичан.
– А английские туристы? – спросил я, позволив себе временно отвлечься от более широкой проблемы.
(Под более широкой проблемой Хэкер подразумевал известную точку зрения: «Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если Волной снесет в море береговой утес, меньше станет Европа, и также, если смоет край Мыса или разрушит Замок твой или Друга твоего; Смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по Тебе» (Джон Донн). – Ред.)
– Британские туристы? Проблема МИДДСа.
Нет, это бессмысленно – перекидываемся словами, как мячиками!
– Послушайте, Хамфри, мы должны что-то сделать.
– При всем уважении к вам, господин министр… (Похоже, он решил снять белые перчатки.) мы не должны ничего делать.
Послушаешь его, так можно подумать, будто ничего не делать означает активно что-то делать. Естественно, я попросил его объяснить, что он имеет в виду.
Хамфри охотно согласился.
– Продажа оружия за границу является одной из сфер деятельности правительства, к которой не следует проявлять слишком пристальное внимание.
Такой подход меня никак не устраивал, о чем я и сообщил ему, добавив, что теперь, зная все, считаю себя обязанным уделить этому вопросу самое пристальное внимание.
– А вы говорите, что ничего не знаете, – как ни в чем не бывало, посоветовал он.
– Вы что же, предлагаете мне заниматься брехней? – нахмурившись, спросил я, желая уточнить, правильно ли понял его слова относительно того, что мне следует говорить.
– Вам? Ни в коем случае. Наоборот, – загадочно ответил он.
– Наоборот? Как же я, по-вашему, должен себя вести?
– Как спящая собака, господин министр.
Круг снова замкнулся.
Спорить с моим постоянным заместителем – все равно что бить кулаком по тарелке с кашей… Мне ничего не оставалось, как заявить ему о своем твердом намерении заняться расследованием этого темного вопроса, поскольку меня не удовлетворяют аргументы и гарантии сэра Хамфри.
У него сразу упало настроение. Конечно, не из-за бомб и террористов, не из-за невинных жертв, а из-за расследования.
– Ради бога, господин министр, заклинаю вас!
Я промолчал, давая ему возможность высказаться до конца. Может, хоть теперь я услышу что-нибудь дельное. И услышал. Но не то, что ожидал.
– Господин министр, позвольте напомнить вам о двух основных принципах руководства: первое – никогда не заниматься чем бы то ни было без особой нужды и второе – никогда не затевать расследования до тех пор, пока не будут заранее известны его выводы.
Потрясающе! Речь идет о моральных проблемах чрезвычайной важности, а он ничего не желает знать, кроме каких-то там правил!
– Хамфри, как вы можете? Ведь речь идет о проблемах добра и зла!
– А-а, пусть об этом голова болит у англиканской церкви, – отшутился он.
Мне было совсем не смешно.
– Нет, Хамфри, это наша боль. Мы говорим о жизни и смерти!
– Вы, возможно, и говорите, но не я. Я не могу себе позволить так злоупотреблять служебным временем.
Он шутит, решил я. Оказалось, нет. Мой постоянный заместитель был более чем серьезен.
– Неужели вы не видите, – взмолился я, решив воздействовать на него эмоционально, – что продажа оружия террористам аморальна? Неужели не видите?
Нет, не видит.
– Оружие можно либо продавать, либо не продавать, – последовал холодный, рациональный ответ. – Если продавать, то оно неизбежно окажется у тех, кто в состоянии за него заплатить.
Сильный аргумент, ничего не скажешь. И тем не менее, надо всеми способами постараться лишить террористов возможности получать оружие.
Хамфри счел эту задачу смехотворной и/или практически невыполнимой.
– Что ж, давайте наклеим на приклады автоматов предупредительные ярлыки «НЕ ДЛЯ ТЕРРОРИСТОВ», – снисходительно усмехнувшись, предложил он. – Или еще лучше: «ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ: ЭТОТ АВТОМАТ МОЖЕТ ПРИЧИНИТЬ СЕРЬЕЗНЫЙ ВРЕД ВАШЕМУ ЗДОРОВЬЮ». Думаете, поможет?
Я даже не улыбнулся. Лишь выразил свое удивление и возмущение тем, что он может так легкомысленно относиться к такому важному вопросу. Я обвинил его в стремлении закрыть глаза на столь неправедное дело, каким является продажа оружия террористам, и потребовал прямого ответа – так это или нет.
Он вздохнул. Затем, с трудом сдерживая раздражение, ответил:
– Раз вы так упорно настаиваете на моем участии в обсуждении моральных проблем, позвольте мне прежде всего отметить, что любое дело либо праведно, либо неправедно. Оно не может быть столь неправедным.
Я попросил его не жонглировать словами.
– Господин министр, правительство не обязано заниматься проблемами морали, – заявил он, не обращая внимания на мою просьбу.
– Да? А чем оно обязано заниматься?
– Стабильностью. Обеспечением нормального течения жизни. Предотвращением анархии. Защитой общества…
– Но для чего и во имя чего? – перебил я.
Хамфри непонимающе уставился на меня. Пришлось разъяснить свой вопрос.
– Разве не главная, конечная цель правительства – творить добро?
Для моего постоянного заместителя это понятие было слишком расплывчатым.
– Правительство не оперирует понятиями добра и зла, его категории – порядок и хаос.
Мне понятна логика Хамфри. Я знаю: всем нам, политикам, время от времени приходится делать то, во что мы не верим, голосовать за то, что считаем негодным. Я – реалист, а не романтик-бойскаут. Иначе мне бы никогда не достигнуть уровня члена кабинета Ее Величества. Я не наивен и прекрасно понимаю, что каждое правительство действует исключительно в собственных интересах. Но… всему же есть предел! Допустимо ли, чтобы итальянские террористы получали британские детонаторы, да еще с компьютерным устройством?
По-моему, абсолютно недопустимо. Но еще больше меня расстраивает полнейшее равнодушие сэра Хамфри. Я прямо сказал ему об этом.
Его ответ был на удивление прям и прост:
– Эмоции – не мое дело, господин министр. Для этого существуют политики. Мое дело – претворять в жизнь политику правительства.
– Даже если вы убеждены в том, что она неверна?
– Неверна практически любая политика правительства, господин министр, – доброжелательным тоном заметил он, – но кто-то же должен претворять ее в жизнь.
Мне всегда претила манера камуфлировать мысль красивыми словами. Я почувствовал непреодолимое желание докопаться до сути важнейшей моральной проблемы. Логика типа «мы только выполняем приказы» приводит к концентрационным лагерям. С этим надо разобраться… раз и навсегда.
– Хамфри, вы можете привести хоть один пример, когда бы государственный служащий подал в отставку по принципиальным соображениям?
Теперь он был шокирован.
– Немыслимо! Что за предположение!
Как интересно: это был единственный эпизод нашей беседы, не оставивший равнодушным моего постоянного заместителя. Я в задумчивости откинулся на спинку стула. Он тоже молчал, скорее всего, ожидал очередных идиотских, с его точки зрения, вопросов.
– Мне впервые пришло в голову, Хамфри, – медленно протянул я, – что вас совершенно не интересует цель… только средства.
– Что касается меня и моих коллег, господин министр, мы никогда не разграничиваем цель и средства.
– С такими убеждениями все вы попадете в ад.
Наступило долгое молчание. Вначале мне казалось, он размышляет о характере зла, служению которому он вольно или невольно себя посвятил. Отнюдь. Через некоторое время, поняв, что я жду от него ответа, он с легким удивлением сказал:
– Господин министр, я прежде не замечал за вами склонности к теологии.
Мой благородный порыв, мои возвышенные аргументы не произвели на него никакого впечатления.
– Вы – моральный вакуум, Хамфри, – сообщил я ему.
Он вежливо улыбнулся и слегка наклонил голову, как бы благодаря за учтивый комплимент.
– Если вы так считаете, господин министр…
Все это время Бернард находился в кабинете и – я обратил внимание – практически не делал заметок. Но что еще более необычно для него – не произнес ни слова. Поэтому я чуть не вздрогнул от неожиданности, услышав его голос:
– Господин министр, вам пора на встречу.
Я повернулся к нему.
– Вы держитесь в тени, Бернард. А как бы вы себя повели в этом деле?
– Я бы держался в тени, господин министр.
Разговор снова зашел в тупик. На этот раз окончательно. Я бросил Хамфри в лицо все оскорбления, на которые только был способен, а он воспринял их, как комплимент. Создается впечатление, что он начисто лишен морали. Нет, не аморален – просто у него отсутствуют моральные соображения. Он вежливо прервал мои печальные раздумья:
– Господин министр, полагаю, на вопросе о продаже оружия мы теперь можем поставить точку?
– Нет, не можем! – отрезал я и добавил, что намерен продолжить этот разговор с премьер-министром, поскольку его такие вопросы наверняка интересуют. Кого, как не его?! Затем я попросил Бернарда договориться об аудиенции у ПМ.
Сэр Хамфри со мной не согласился.
– Ошибаетесь, господин министр, именно о такого рода делах ПМ предпочел бы никогда не знать, уверяю вас.
– Посмотрим, – сказал я и отправился на встречу.
Вспоминает сэр Бернард Вули:
«Я хорошо помню свое крайне угнетенное состояние после того знаменательного разговора – из головы не выходила тревожная мысль: а вдруг министр прав? Настолько тревожная, что я даже поделился своими опасениями со стариной Хамфри. «В высшей степени маловероятно, – ответил он. – А вы о чем, собственно?»
Объяснил ему, что меня беспокоит проблема цели и средств. А вдруг я тоже со временем стану моральным вакуумом? Ответ сэра Хамфри, признаться, удивил меня. «Хотел бы надеяться, – сказал он. – Если, конечно, не пожалеете для этого сил».
Его слова расстроили меня еще больше. Понимаете, в те времена я искренне полагал: нельзя проводить в жизнь политику правительства, не веря в нее.
Сэр Хамфри только покачал головой и вышел из кабинета. Позднее в тот же день я получил от него памятную записку. Вот она:
ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА
От: Постоянного заместителя
Кому: Б.В.
5 сентября
Всесторонне обдумав Ваш вопрос, настоятельно рекомендую принять к сведению нижеследующее соображение.
За тридцать лет моего пребывания в Уайтхолле сменилось одиннадцать правительств. Если бы я верил во все политические линии, мне пришлось бы попеременно становиться:
1) ярым приверженцем вступления в Общий рынок;
2) ярым противником вступления в Общий рынок;
3) убежденным сторонником национализации сталелитейной промышленности;
4) убежденным сторонником денационализации сталелитейной промышленности;
5) убежденным сторонником ренационализации сталелитейной промышленности;
6) ревностным адептом сохранения смертной казни;
7) ревностным адептом отмены смертной казни;
8) почитателем Кейнса;
9) почитателем Фридмена;
10) приверженцем классической школы;
11) ниспровергателем классической школы;
12) фанатиком национализации;
13) фанатиком денационализации;
14) безнадежным шизофреником.
Х.Э.
На следующий день он пригласил меня к себе, чтобы лично убедиться, насколько хорошо я усвоил его наставление и готов ли ему следовать.
Конечно, его доводы неопровержимы, что и говорить. И все-таки на душе у меня по-прежнему было тоскливо.
– Мне надо во что-нибудь верить! – пожаловался я Эплби.
– Так давайте оба верить в необходимость того, что премьер-министра следует оградить от информации Хэкера, – предложил он.
В его правоте, увы, не приходилось сомневаться. Узнай обо всем этом ПМ – и расследования не миновать. А в результате – нечто вроде Уотергейта, когда расследование банальной политической акции вело к одному чудовищному откровению за другим и завершалось падением президента. «Не открывай банку с червями» – вот извечное золотое правило, которого всегда следует придерживаться!
– В жизни все взаимосвязано. Знаете, кто это сказал, Бернард? – спросил он.
– Очевидно, секретарь кабинета? – предположил я.
Сэр Хамфри улыбнулся.
– Почти угадали. Вообще-то, их сказал Ленин.
Затем он поставил передо мной конкретную задачу – не допустить разговора Хэкера с ПМ.
Мне было неясно, как это можно сделать. И я – наивный мальчишка! – поделился своими сомнениями с сэром Хамфри, за что немедленно получил нагоняй.
– Так пошевелите мозгами! – отрезал он. – Нам нужны птицы высокого полета, а не бескрылые исполнители, которые держатся в воздухе только благодаря случайным порывам ветра.
«Настал решающий момент моей карьеры», – почему-то подумалось мне. Я вернулся в свой кабинет и начал «шевелить мозгами». После мучительных раздумий я пришел к выводу: ни я, ни сэр Хамфри, ни мои друзья в аппарате на Даунинг, 10 не в состоянии собственными силами оградить премьер-министра от информации Хэкера.
Значит, необходимо было искать поддержку, так сказать, с политической стороны. Нам, то есть мне, нужен был кто-то, кто смог бы напугать Хэкера.
Эврика! Все встало на свои места. Есть только один человек, в задачу которого входит нагонять страх на членов парламента и министров, – главный Кнут!
Я тщательно обдумал свою стратегию. Схематически интрига выглядела приблизительно так:
а) Хэкер просил меня связаться с личной канцелярией ПМ и договориться о встрече;
б) значит, если бы сэр Хамфри переговорил с секретарем кабинета, тот мог бы переговорить с личным секретарем ПМ, а затем они все вместе встретились бы с главным Кнутом;
в) главный Кнут, можно не сомневаться, сразу же поймет суть проблемы. Когда Хэкер явится на Даунинг, 10, он встретит его и скажет, что ПМ занят и поручил ему переговорить с Хэкером.
Я немедленно поднялся к Эплби и поделился своими соображениями. Он одобрительно кивнул. Тогда я поднял трубку телефона.
– Что вы собираетесь делать, Бернард? – удивился он.
– Мне показалось, вы хотите переговорить с секретарем кабинета, сэр Хамфри, – невинно объяснил я.
Он взял у меня трубку и набрал номер. Я молча слушал. Закончив разговор, Эплби откинулся на спинку стула и устремил на меня испытующий взгляд.
– Послушайте, Бернард, считаете ли вы себя обязанным, являясь личным секретарем министра, информировать его об этом разговоре?
– О каком разговоре? – не моргнув глазом, спросил я.
Сэр Хамфри предложил мне «шерри», поздравил и выразил надежду, что со временем я все-таки стану моральным вакуумом.
Пожалуй, именно тогда я, впервые по-настоящему поверил в свое будущее, в то, что когда-нибудь меня сделают главой британской государственной службы».
(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)
8 сентября
Весь день не могу отделаться от ощущения какой-то вины – какой? – и… собственной глупости. Не поставил ли я под угрозу свое будущее? Остается только надеяться, что Вик Гульд (главный Кнут. – Ред.) представит меня ПМ в благоприятном свете, когда речь зайдет о серьезных вещах.
Все-таки сегодня я оказал ему большую услугу. Однако Вик – странный парень и, возможно, смотрит на все иными глазами.
Кстати, его я меньше всего ожидал увидеть. Утром должна была состояться моя встреча с ПМ в палате общин, но когда я вошел в его кабинет, там сидел Вик Гульд.
Внешне Вик производит впечатление умудренного опытом государственного мужа – копна седых волос, величественная осанка, хищное лицо, но манера поведения выдает в нем до мозга костей партийного деятеля. Он то обаятелен и даже сентиментален, то через мгновение вульгарен и груб.
Вик сказал – как мне почудилось, нарочито небрежным тоном, – что ПМ занят и поручил ему переговорить со мной.
Я почувствовал себя слегка уязвленным. Вик мне не начальник. Даже если в его обязанности входит следить за партийной дисциплиной, он всего лишь один из моих коллег, такой же, как и я, член правительства! Между прочим, я даже не предполагал, что он настолько близок к ПМ. А может, не настолько. Может, он просто убедил премьер-министра (который не знал, почему я попросил о встрече), что моя проблема носит не политический, а скорее партийный характер? Но непонятно, откуда Вику известно, чего я хочу. И чем руководствовался ПМ, посылая вместо себя главного Кнута? От таких вопросов можно превратиться в настоящего параноика.
Впрочем, как оказалось, все это, может быть, даже к лучшему, если Вику можно верить. Но можно ли? Можно ли вообще кому-либо верить?
Вначале я отказался сообщить Вику о цели своего визита. Мне было непонятно, какое отношение главный Кнут может иметь к продаже оружия итальянским террористам.
Он бесцеремонно отмел мои возражения.
– Премьер-министр попросил меня провести с вами предварительную беседу и доложить ему основные соображения… в целях экономии времени.
Против такой постановки вопроса трудно было что-либо возразить, поэтому я рассказал Вику о полученной мной конфиденциальной информации и о том, что итальянские террористы получают совершенно секретные детонаторы для бомб, изготовленные в нашей стране. На государственных предприятиях!
– И вы считаете обязательным сообщать об этом премьер-министру?
Его вопрос поразил меня. Ведь на ПМ возложена ответственность за безопасность страны. Какие могут быть сомнения?… Странно, но Вик придерживался иной точки зрения.
– По-моему, вряд ли стоит обременять премьер-министра информацией подобного рода, – сказал он. – Давайте-ка лучше забудем обо всем этом, согласны?
– Вы что, в самом деле считаете, что можно ничего не предпринимать?
Вик кивнул: да, он это рекомендует, причем весьма настоятельно.
Я выразил категорическое несогласие с его мнением. Он сердито нахмурился и сказал:
– Разговор с ПМ почти автоматически означает официальное расследование.
Чего я и хотел. Чего и добивался! Однако как раз этого не хотел Вик.
– Расследование может вскрыть факты поставок британского оружия целому ряду нежелательных и даже враждебных нам правительств, – объяснил он.
Его циничное замечание в буквальном смысле слова шокировало меня. Но не столько фактической стороной вопроса, сколько предположением, что на подобные вещи следует закрывать глаза.
– Вы это серьезно? – спросил я.
– Я сказал «может». Соответственно, это может поставить в неудобное положение наших с вами коллег по кабинету: министра иностранных дел, министра обороны, министра торговли… И лично премьер-министра.
– Правое дело может причинять неудобства, но это еще не повод, чтобы отказываться от него, – не сдавался я.
Вик пропустил мои слова мимо ушей.
– А вам известно, что мы уже продаем оружие таким странам, как Сирия, Чили, Иран? – неожиданно спросил он.
– Да, известно… Но с официального разрешения.
– Верно, – согласился Вик. – И вас приводит в восторг, как оно используется?
– Ну… не совсем…
– Да поймите вы, оружие можно либо продавать, либо не продавать, – с неумолимой логикой отрезал он.
И тут я дал волю чувствам. Большая ошибка! Выказывать эмоции имеет смысл на публике (или даже в палате общин, когда того требуют обстоятельства), но перед своими коллегами – особенно такими тертыми, как Вик Гульд, – эти номера не проходят.
– Если торговля оружием ставит нас в один ряд с преступниками и убийцами, надо ее прекратить. Это аморально! – заявил я.
Теперь вышел из себя Вик.
– О, великолепно! Потрясающе! – гневно прорычал он.
У меня было ощущение, что он искренне презирает меня, недоумевая, как такого бойскаута допустили в кабинет. И вообще в политику.
– А лишать работы сто тысяч честных британцев – морально? А выбрасывать на ветер два миллиона фунтов в год экспортных поступлений – это морально? А голоса избирателей? Где, по-вашему, правительство размещает все эти заказы на оружие?
– Как где? В неустойчивых округах?
– Вот именно, – подтвердил он, – quod erat demonstrandum[96].
Мне ужасно не хотелось признавать себя побежденным.
– Поймите меня правильно, Вик: раз я знаю обо всем этом, мой прямой долг – сообщить ПМ.
– Зачем?
«Зачем?» Его вопрос поставил меня в тупик. Лично мне это казалось очевидным.
– Если вы подцепили какую-то заразу, вы что, считаете своим долгом награждать ею других?
Пока я обдумывал ответ – или, вернее, досадовал про себя на отсутствие такового, – Вик как бы ненароком повернул настольную лампу в мою сторону. Она не слепила мне глаза в буквальном смысле слова, однако я не мог отделаться от смутного ощущения, что ко мне применяют третью степень.
И его следующий вопрос только усилил впечатление, что меня допрашивают по подозрению в нелояльности.
– Вам нравится быть членом кабинета? – доверительно понизив голос, спросил он.
– Да-да, конечно!
– И вы хотели бы в нем остаться?
Мое сердце ушло – нет, прыгнуло – в пятки, язык прилип к гортани. Значит, они все-таки сомневаются в моей лояльности. О боже! Я удрученно кивнул.
– В таком случае… – Он замолчал, явно чего-то ожидая.
Я мгновенно покрылся противным липким потом. В глазах потемнело, голова пошла кругом. Все обернулось совсем не так, как мне хотелось. Я планировал непрерывно атаковать, а вместо этого ушел в глухую оборону. Неожиданно под угрозой оказалось… мое политическое будущее!
А я, глупец, не желал уступать! Представляете? Сам не знаю почему. Наверно, потому, что голова шла кругом, иначе не объяснишь.
– Существует такое понятие, как чувство долга, – донеслись до меня мои собственные слова. – Бывают моменты, когда необходимо поступать так, как подсказывает совесть!
Вик снова взорвался. И понятно: напоминать главному Кнуту о совести – все равно, что размахивать красной тряпкой перед быком.
Причем на этот раз взрыв был термоядерным. Передо мной разверзлась Скандальная Глотка, которой он славился на весь Вестминстер.
– Какого хрена! – заорал он, вскочив и уже не сдерживаясь.
Вик, словно танк, надвинулся на меня – мы стояли чуть ли не нос к носу. Выпученные глаза горели гневом…
– Какого хрена вы бахвалитесь своей личной чистоплюйской совестишкой?! Хотите показать, что она есть только у вас? А за правительство ваша душа не болит?…
– Конечно, болит, – пролепетал я после небольшой паузы, когда шквал, казалось, временно утих.
Он отошел удовлетворенный, что услышал от меня хоть один правильный ответ.
– Подумать только, премьер-министр вот-вот подпишет международное соглашение по борьбе против терроризма, а…
Я перебил его:
– Но я ничего не знал об этом.
– Вы еще очень многого не знаете, – презрительно отрезал Вик.
(В том, что Хэкер не знал о грядущем международном соглашении, нет ничего удивительного. Насколько нам известно, такового вообще не существовало. Скорее всего, Вик Гульд выдумал его под влиянием момента. – Ред.)
Он снова подошел ко мне и сел рядом, стараясь быть спокойным. Вернее, делал вид, будто старается быть спокойным.
– Неужели вам надо разжевывать азбучные истины? Мы должны заниматься принципиальными вопросами государственного управления, а не ловить за руку мелких сошек – торговцев оружием, террористов…
Такая аргументация представляла дело совершенно в ином свете. Более того, я интуитивно почувствовал, что только в таком свете его и надо видеть. И поскорее, иначе Вик будет орать на меня весь день.
– Да, теперь мне ясно – речь идет о горстке террористов.
– Которые могут убить не так уж много людей, – подхватил Вик.
– Пожалуй, нет, – согласился я и виновато улыбнулся, как бы прося снисхождения за проявленную наивность.
Но Вик, оказывается, не исчерпал запаса своих оскорблений.
– А вы, как выяснилось, готовы пустить под откос наш поезд в угоду тщеславным угрызениям совести.
Весь его вид свидетельствовал, что ничего отвратительней тщеславных угрызений совести он в жизни не встречал. Я почувствовал себя раздавленным.
Вик тяжело вздохнул и… предложил мне сигарету. А затем преподнес мне сюрприз. Да еще какой!
– Да-а, – протянул он, как бы сомневаясь, стоит ли мне говорить. – А ведь ПМ серьезно рассматривает вашу кандидатуру на пост министра иностранных дел.
Он снова ошеломил меня. Я всегда об этом мечтал. Конечно, после того, как Мартина «вышибут наверх», в палату лордов. Но я понятия не имел, что ПМ тоже об этом известно.
Я отказался от предложенной сигареты. Вик прикурил свою и с удовольствием откинулся на спинку стула.
– Впрочем, – он сочувственно пожал плечами, – если вам дороже венец мученика – валяйте, настаивайте на расследовании, ставьте под удар все, за что мы вместе боролись все эти годы, не стесняйтесь…
Я поспешил объяснить, что ни в коем случае не хочу этого. Хотя сам по себе факт продажи секретных британских детонаторов итальянским террористам, конечно, ужасен, но, как совершенно справедливо заметил Вик, существует более важное понятие – «верность общему делу», умение широко мыслить и смотреть вперед…
Вик согласно кивнул. Затем, видимо решив подсластить пилюлю, сказал:
– Конечно, если бы вы возглавляли министерство обороны или министерство торговли, тогда…
Я перебил его:
– Вот именно! Совершенно верно! Проблема министерства обороны… проблема министерства торговли! Теперь-то мне ясно. (Разве не то же самое пытался внушить мне сэр Хамфри?!)
Мы оба замолчали, уверенные, что нашли решение. Затем Вик поинтересовался, не считаю ли я в таком случае возможным забыть обо всем этом – хотя бы на некоторое время, – чтобы не расстраивать премьер-министра и не ставить его в затруднительное положение.
– Ну, естественно, – подтвердил я и, подумав, добавил, что сожалею о своей наивности.
– С кем не бывает, – по-отечески заметил Вик.
Не думаю, чтобы он иронизировал, хотя с нашим главным Кнутом никогда не знаешь…
10 сентября
Вторую половину недели Энни провела дома, в моем избирательном округе, поэтому я не имел возможности переговорить с ней о происшедшем.