– Господин министр… мне кажется… я не совсем… – К тому времени, как он добрался до слова «понимаю», его речь превратилась в невнятное бормотание.

Эта сцена доставила мне огромное удовольствие.

– Слушайте внимательно, Хамфри, – сказал я и медленно, отчетливо, словно логопед своему пациенту, повторил: – Мы… назначим на высшие должности… женщин… из других областей…

Хамфри уставился на меня, как кролик на удава. Потом, стряхнув оцепенение, бросился в бой.

– Но ведь вся сила нашей системы в ее незапятнанности, кристальной чистоте, в том, что она не подвержена разлагающему воздействию извне!

Бессмысленная, набившая оскомину словесная мишура!

– Люди переходят с работы на работу во всех сферах деятельности, Хамфри. Почему государственная служба должна быть исключением?

– Потому что она и есть исключение! Наша работа требует тонкости…

– Такта, – подхватил Бернард.

– Преданности, чувства долга…

– Надежности, – добавил Бернард.

– Надежности! – со значением повторил Хамфри. – Верно подмечено, Бернард. Надежности!

Очевидно, мой личный секретарь затронул самую чуткую струну в душе моего постоянного заместителя.

(Бернард Вули не случайно принимал такое живое участие в этом разговоре. Претворение в жизнь намерения Хэкера назначать женщин «со стороны» на высшие посты государственной службы заметно ухудшило бы перспективы служебного роста других чиновников и, следовательно, самого Бернарда. Кроме того, если Уайтхолл гостеприимно распахнет двери женщинам «со стороны», он вынужден будет сделать это и для мужчин. Чего же тогда ожидать Бернарду Вули? – Ред.)

Затем сэр Хамфри принялся многословно объяснять, что государственные служащие должны обладать «бесконечным терпением», что они должны уметь «менять коней на переправе», поскольку у политиков сегодня одно на уме, завтра другое, а послезавтра вообще не поймешь что. Возможно, я преувеличиваю, но, как мне показалось, слова «на уме» он произнес как бы в кавычках, подразумевая, что ум и политик – несовместимые понятия.

Я поинтересовался, обладает ли всеми этими достоинствами он сам. Сэр Хамфри скромно пожал плечами.

– Ну… когда человека должным образом…

– Выдерживают? – перебил я. – Как «Гримсби»?

– Готовят, – уточнил он, натянуто улыбаясь.

– Хамфри, посмотрите правде в глаза. Неужели вам самому не ясно, что система государственной службы постоянно дает сбои? Почему в ней так мало женщин – заместителей постоянных заместителей?

– Они все время уходят, – объяснил он. – Им хочется иметь детей… развлекаться…

Ну и объяснение!

– Детей? Когда им под пятьдесят? Как это так?

Сэр Хамфри заявил, что он понятия не имеет, он тут ни причем. И все же, несмотря ни на что, он, мол, на моей стороне: безусловно, мы должны иметь больше женщин на высших постах.

– Прекрасно! – обрадовался я. – Признаюсь, у меня нет ни малейшего желания ждать двадцать пять лет. Кстати, Хамфри, насколько мне известно, у нас сейчас открыта вакансия заместителя постоянного заместителя, так ведь?

– Да, – ответил он настороженно.

– Очень хорошо. Отдадим ее женщине. Саре Хэррисон.

Хамфри снова окаменел от ужаса. Или возмущения. Или раздражения. Или, по меньшей мере, недовольства. Но сдержал себя, ограничившись простым повторением ее имени. Но каким тоном!

– Саре Хэррисон?

– Да, Саре Хэррисон. По-моему, очень способная женщина. Вы не согласны?

– Да-да, очень… очень способная… для женщины.

– И у нее много оригинальных идей.

– Боюсь, это действительно так, – согласился сэр Хамфри. – Однако, слава богу, она не распространяет их на свою работу.

Я спросил его, что он имеет против Сары. Он заявил, что ничего против нее не имеет – наоборот, он целиком за нее. Она, безусловно, прекрасный работник, поэтому он всегда оказывал ей поддержку и, несмотря на ее молодость, лично рекомендовал на должность помощника постоянного заместителя около года назад.

– Вы согласны, что она великолепно справляется со своими обязанностями? – спросил я.

– Да, – без колебаний подтвердил он.

– Значит, в целом вы «за»?

– В целом? И да, и нет.

Сказал ему, что это не ответ.

– Это обдуманный ответ, – возразил он. И принялся объяснять, что Сара слишком молода и вообще ее очередь еще не подошла.

Я моментально ухватился за этот аргумент, ибо ждал, когда он им воспользуется.

– Вот… вот в чем беда государственной службы – нежелание расстаться с косностью. Надо смелее, при первой возможности повышать лучших…

– Точно, – согласился сэр Хамфри. – Как только подойдет их очередь.

– Ерунда! Наполеон завоевал Европу, когда ему было чуть за тридцать. Александр Македонский покорил мир в двадцать лет.

Сэр Хамфри презрительно пожал плечами.

– Да, но из них никогда не вышло бы заместителей постоянного заместителя.

– Так или иначе, они не ждали своей очереди.

– И что из этого вышло?!

Неужели сэр Хамфри надеется положить меня на обе лопатки? Смешно. И я решил перевести разговор в несколько иную плоскость.

– А смотрите, что происходит у нас! Кто управляет нашей страной? Может, молодые, ищущие, динамичные умы? Какое там – пресыщенные, вялые пятидесятипятилетние пердуны, мечтающие только о спокойной жизни и теплом клозете!

Хамфри холодно посмотрел на меня.

– Вы имеете в виду конкретных лиц, господин министр?

Я улыбнулся.

– И да, и нет, Хамфри.

Однако сэр Хамфри предпочел вернуться к обсуждению более конкретных проблем.

– Господин министр, – подчеркнуто-сухо заявил он. – Сара Хэррисон действительно превосходный работник, в известном смысле очень перспективный. Но она по возрасту самый младший помощник постоянного заместителя, поэтому в настоящее время я не могу и не буду рекомендовать ее на повышение.

Он ясно давал понять, что окончательное решение за ним, а мне, дескать, нечего совать нос в чужие дела.

Я обозвал его женоненавистником.

К моему удивлению, сэр Хамфри не рассмеялся над этой невинной шуткой.

– Господин министр, – тоном оскорбленной добродетели заявил он. – Как вы могли такое сказать?! Я душой и телом за женщин. Они замечательные существа. А Сара Хэррисон – одна из лучших представительниц прекрасного пола. Я искренне восхищаюсь ею. Но к вопросу о выдвижении женщин надо подходить серьезно, действовать осторожно, тактично и с умом. В настоящее время Сара – единственная женщина, реально претендующая на высокий пост в государственной службе. Мы не должны торопить события. Поспешность может только ей навредить. Не следует забывать: женщины с трудом переносят бремя ответственности.

Все-таки он ярый женоненавистник!

– Хамфри, послушали бы вы себя со стороны!

Но он будто оглох и продолжал гнуть свое:

– Ведь если бы женщины могли быть хорошими постоянными заместителями, их уже сейчас было бы гораздо больше, разве не так? По-моему, вполне логично.

Демагогия! Откровенная, беспардонная демагогия!

– Нет, Хамфри, – начал я и замолчал, не зная, что сказать.

А он все говорил и говорил:

– Я люблю женщин. Мои лучшие друзья – женщины. Например, моя жена. (Не слишком ли его занесло?) Сара Хэррисон еще недостаточно опытна, кроме того, у нее двое детей школьного возраста, они могут заболеть свинкой.

Еще один несуразный аргумент! Любой из нас может заболеть, при чем тут дети?

– Если уж на то пошло, Хамфри, вы тоже не застрахованы, скажем, от… лишая.

– Не застрахован, господин министр. Особенно учитывая ваше отношение, – сердито пробурчал он. – Ну а что вы скажете, если она из-за детей будет отсутствовать на работе все время?

Что за глупость? Я подчеркнул, что Сара Хэррисон – лучшая кандидатура на повышение, и попросил его честно ответить мне на один вопрос: могла бы она достигнуть уровня помощника постоянного заместителя, если бы ее дети непрерывно болели свинкой?

Он не стал возражать, но предупредил:

– Господин министр, ваше решение выдвигать женщин только на том основании, что они – «лучшие кандидатуры», вызовет недовольство всего Уайтхолла.

– Но ведь в Уайтхолле есть и женщины…

– А-а!… – Сэр Хамфри презрительно махнул. – Их так мало, что этим можно пренебречь.

Замкнутый круг! Может, крылатая фраза «вращаться в кругах» именно это и означает?

(В конце недели сэр Хамфри Эплби встретился за обедом в клубе «Атенеум» с секретарем кабинета сэром Арнольдом Робинсоном и, как всегда, изложил содержание беседы в своем дневнике. – Ред.)

(Нам представляется интересным сравнить самоуверенные высказывания сэра Хамфри с мнением сэра Арнольда Робинсона, которое он выразил в своем письменном отчете. – Ред.)

(Слова «не произвел впечатления» – типичный образец манеры высших чиновников Уайтхолла изъясняться недомолвками. Читатель может только догадываться о глубине чувств, которые побудили сэра Арнольда употребить такой оборот в официальном документе. Явная враждебность по отношению к инициативе Хэкера сквозит и в слове «смелость», считающемся в государственной службе чем-то вроде анафемы. – Ред.)

(Сэр Хамфри, естественно, не имел возможности ознакомиться с этим отчетом, поскольку государственным служащим такие документы никогда – кроме чрезвычайных обстоятельств – не показывают.

Само собой разумеется, что и Хэкер ничего не знал о содержании беседы в клубе «Атенеум».

Вот в такой обстановке секретности и развивается наша демократия. Только в Уайтхолле вместо слова «секретность» предпочитают говорить «сдержанность», считая это главной доблестью. – Ред.)

Сегодня утром сэр Хамфри зашел ко мне, уселся и заявил такое, чего я от него еще не слышал.

– Господин министр, я пришел к выводу, что вы правы.

Он бессчетное количество раз имел возможность убедиться в моей правоте, но только сейчас, без малого через год нашей совместной работы, похоже, начинает принимать меня всерьез.

Я сразу насторожился и попросил его пояснить свою мысль. Хотя просить сэра Хамфри пояснить свою мысль нередко означает совершить большую ошибку.

– Господин министр, я целиком и полностью разделяю ваши взгляды и готов приложить все усилия, чтобы претворить их в жизнь. Я положительно против дискриминации женщин и положительно за положительную дискриминацию в их пользу.

Как ни странно, мне удалось выловить суть из этой словесной чепухи.

– Насколько мне известно, – добавил сэр Хамфри, к моему удивлению, – на высшем уровне формируется мнение в пользу такого подхода.

Очевидно, он имел в виду премьер-министра. Добрые вести!

Затем, еще больше удивив меня, он предложил распространить принцип равных возможностей не только на государственную службу, но и на политику. Насколько ему известно, пояснил он, из шестисот пятидесяти членов парламента только двадцать три – женщины. Чуть поколебавшись, я согласился с его доводом о недопустимости такого положения, но добавил, что, увы, с этим ничего уже не поделаешь.

По мнению Хамфри, это соотношение безусловно свидетельствует о дискриминации женщин со стороны политических партий.

– Без сомнения, дискриминация присутствует уже в самом процессе выдвижения кандидатов.

Я инстинктивно встал на защиту политических партий.

– И да, и нет. Видите ли, Хамфри, женщине очень трудно быть членом парламента: долгие, утомительные заседания, дебаты до позднего вечера, постоянные разъезды по стране… Сразу проблемы с домом, с мужем…

– Свинка у детей, – подсказал он.

Я понял: он просто надо мной издевается. И пытается выставить меня женоненавистником. Бред, конечно, о чем я и сказал ему в недвусмысленных выражениях.

После небольшой паузы мы продолжили разговор, но уже о конкретных делах. Я спросил его, с чего мы начнем осуществление нашего плана.

Хамфри заметил, что первым препятствием наверняка станут профсоюзы: они этого не допустят.

«Странно, с чего бы», – подумал я и предложил заранее переговорить с ними.

Сэр Хамфри всполошился.

– Нет, нет, нет, – запротестовал он, – ни в коем случае! Лучше не ворошить это осиное гнездо!

Мне было непонятно почему. Либо мой постоянный заместитель с болезненным предубеждением относится к профсоюзам, либо это просто тактический ход с целью запугать меня. Я подозреваю последнее. (Как видно, Хэкер уже начинал понимать, что к чему. – Ред.)

Как я ни настаивал, Хамфри так и не объяснил толком, почему нельзя напрямую переговорить с профсоюзами, и поспешно сменил тему.

– С вашего позволения, господин министр, подойдем к вопросу реалистически…

Я перебил его.

– Реалистически в том смысле, что наш план надо сразу положить под сукно?

– Что вы, вовсе нет! – оскорбился он. – Но, может, имеет смысл сделать небольшую паузу, чтобы перегруппировать силы… передышку, в ходе которой можно трезво оценить ситуацию, обсудить альтернативные пути, поразмышлять и прийти к зрелым выводам…

Я снова его прервал.

– Иными словами, вы все-таки предлагаете положить наш план под сукно.

Это был уже не вопрос. Я без колебаний разрубил этот гордиев узел. Беру штурвал в свои руки и не сверну с избранного пути, о чем и заявил сэру Хамфри.

– Через четыре года мы доведем норму представительства женщин в государственной службе до двадцати пяти процентов. Через четыре года! И для начала я добьюсь назначения Сары Хэррисон на должность заместителя постоянного заместителя.

Мой постоянный заместитель ужасно расстроился.

– Нет, господин министр! – с отчаянием воскликнул он. – Не делайте этого! Ваше решение ошибочно!

Любопытно слышать это из уст человека, который несколько минут назад начал разговор словами: «Господин министр, я пришел к выводу, что вы правы».

– Меня никто и ничто не заставит изменить решение. Это вопрос принципа, – твердо сказал я и добавил, что в ближайшие дни переговорю со своими коллегами в кабинете. Они наверняка поддержат меня в расчете на голоса женщин.

– Мне показалось, вы настаивали, что это вопрос принципа, а не голосов, господин министр, – язвительно заметил Хамфри.

Умник нашелся! Я разъяснил ему, что имел в виду своих коллег по кабинету. Для меня же это безусловно вопрос принципа.

Очень плодотворная встреча. Вряд ли он сумеет помешать реализации моего гуманного плана.

У меня произошел очень странный разговор с Энни по дороге в партийный центр, куда мы были приглашены на прием.

В 17.30 она заехала за мной в министерство. Однако ей пришлось подождать: последнее совещание закончилось позднее обычного, а потом мне, как назло, надо было подписать множество срочных бумаг.

Кстати, процесс подписания документов сам по себе довольно забавен. Бернард раскладывает их в три или четыре ряда во всю длину стола, за которым во время заседаний усаживается по двенадцать человек с каждой стороны. Затем я быстро двигаюсь вдоль стола, на ходу ставя свою подпись. Так получается быстрее. Бернард следом за мной собирает подписанные документы и сдвигает на край стола следующий ряд. Ну, и так далее.

Естественно, я не имею возможности не только внимательно читать, но даже бегло просматривать все бумаги. Поэтому полностью доверяю Бернарду. Правда, иногда мне приходит в голову тревожная мысль: при такой спешке я могу подписать все, что угодно.

Однако лучше не отвлекаться. Пока мы с Бернардом занимались документами, Энни пила кофе в кабинете у Хамфри. Ужасно милый жест с его стороны – проявить заботу о моей жене вместо того, чтобы преспокойно читать газету в шестичасовом поезде на Хейзлмир. Очевидно, Энни ему нравится. К тому же, он наверняка убежден в полезности светских бесед с женой министра.

Но потом, в машине, как я уже отмечал, с Энни происходило что-то неладное. Она держалась холодно, отчужденно и даже не пожелала ответить на мой естественный вопрос, что случилось. Может, она обиделась, что ей пришлось так долго ждать? Да еще в компании с Хамфри, по ее мнению, невыносимо скучным человеком. Что ж, за счастье быть женой преуспевающего политика надо платить!

(Небольшой отрывок из личного дневника сэра Хамфри Эплби проливает свет на истинные причины плохого настроения миссис Хэкер. – Ред.)

(Как мы имели возможность убедиться ранее, сэр Арнольд Робинсон и сэр Хамфри Эплби практически не сомневались, что сумеют «провалить» предложение Хэкера в кабинете, если до этого дойдет дело.

Что давало им такую уверенность? Неофициальные встречи постоянных заместителей, регулярно проводившиеся в 70-90-х годах по средам у секретаря кабинета, причем – забавная, если не сказать «необычная», деталь – без повестки и без протокола.

Постоянные заместители просто «заглядывали» к секретарю кабинета и заодно обсуждали вопросы, представлявшие взаимный интерес. В результате они были всегда прекрасно информированы о проблемах, которые их министрам предстояло решать на заседании кабинета в четверг, то есть на следующее утро. К тому же у каждого из них оставался в запасе практически целый день, чтобы в зависимости от конкретных потребностей настроить своего министра «за» или «против».

В личном дневнике сэра Хамфри мы нашли подробную запись того, что происходило на очередной встрече постоянных заместителей в интересующую нас среду. – Ред.)

(«Интересный» – еще один ругательный эпитет государственной службы наряду с такими, как «оригинальный» или «дерзновенный». – Ред.)

Сегодня состоялось заседание кабинета, завершившееся для меня весьма неожиданно.

Я выдвинул предложение о повышении норм представительства женщин на высших постах государственной службы. Мои коллеги согласились с ним в принципе. Правда, затем все по очереди заявили о его неприемлемости для своих министерств. «В силу особых условий». В конечном итоге меня никто не поддержал.

Что еще более странно: я не ощущаю прежней поддержки со стороны Энни. Не в вопросе о нормах, как таковых, а в вопросе повышения Сары Хэррисон. Честно говоря, такой реакции я от нее не ожидал. Стоит только заговорить о Саре, как она тут же замыкается, уходит в себя. Поворот на 180 градусов. Потрясающе!

И все-таки, особенно учитывая мою неудачу в кабинете, повышение Сары Хэррисон – единственное, чего я реально могу добиться в ближайшее время. Мы с Хамфри договорились побеседовать с ней завтра. Я полон решимости довести дело до победного конца.

Крах идеи равных возможностей! На душе горечь досады против всего этого дела в целом и против женщин в частности. Во всяком случае, против одной из них.

Сегодня до встречи с Сарой я сказал сэру Хамфри, что мы обязаны сделать первый шаг, хотя бы один шажок в этом направлении, зажечь искорку… (Читатель уже знает: 5 ноября – день Гая Фокса. – Ред.)

– Даже факел! – отозвался он. Что бы это могло значить?

В кабинет вошла Сара. Я в общих чертах изложил ей суть вопроса. У нас в МАДе имеется вакантная должность заместителя постоянного заместителя министра, на которую мы с сэром Хамфри хотим ее рекомендовать, учитывая ее выдающиеся способности и несмотря даже на то, что она моложе всех остальных работников ее ранга.