Нужно отвезти девушку в госпиталь, и быстро. Осторожно, посматривая одним глазом на пса, Том вытащил Элизабет наружу. Ещё раз торопливо осмотрел её и пришёл к выводу, что у неё жесточайшее переохлаждение. Он попытался представить, как она провела последние несколько дней, дожидаясь его под брёвнами, замёрзшая, голодная и, очевидно, больная, постепенно слабея по мере того, как падала температура тела. Она не должна была рассчитывать только на него.

Он разозлился.

Почему она такое с собой сотворила? Почему не пошла домой, когда почувствовала, что заболевает? Неужели она действительно хотела умереть здесь, в одиночестве, болезни и холоде, просто чтобы спасти собаку? И пёс — он тоже, очевидно, замёрз и был голоден, но не бросил её. Они оба приняли решение оставаться вместе.

Том вздохнул. Они вдвоём ждали его. Глядя на девушку, он думал, как жутко она выглядит. Элизабет всегда была вежлива с ним, ему нравилась её манера держаться. Молчаливая и серьёзная, она не была похожа на других девушек. Несмотря на то что росла в богатой семье и скоро стала бы студенткой медицинского факультета, несмотря на яростное сопротивление всему, что он для неё олицетворял, она всегда относилась к нему уважительно. А он сам и человек, на которого он работал, гнались за ней без отдыха и пощады, пока она не забилась в эту дыру и не свалилась, истощённая и больная.

Он поднял её, донёс до машины, осторожно положил на заднее сиденье. Накрыл её своей курткой. Захлопнул дверцу и посмотрел на Дамиана. Если он повезёт Элизабет в больницу, собаку придётся отвезти к Севиллу. Другого выхода не было.

Он открыл дверцу со стороны водителя и махнул псу, чтобы тот залезал внутрь. Дамиан запрыгнул, но быстро перебрался на заднее сиденье к Элизабет.

— Нет, Дамиан. Иди обратно.

Но питбуль уже свернулся в мохнатый шар, плотно прижавшись к холодному боку Элизабет. Том постоял секунду, восхищаясь собачьей преданностью.

В конце концов, она сделала это ради него, и теперь его очередь приглядывать за ней.

Он не чувствовал в себе сил перетаскивать Дамиана, и пёс просто проигнорировал его команду.

Ну и ладно.

Сегодня они расстанутся, и Севилл уже не позволит Элизабет увидеть собаку — Том это знал. Он внезапно отчётливо понял, какую роль сыграл в этой ситуации. Что хорошего было в его поступках? Том, который всегда гордился своей дисциплинированностью, лояльностью, честностью и обязательностью, вдруг понял, что все достижения его жизни выглядят весьма бледно. Шесть лет он целиком отдавал себя Севиллу и все же совершил предательство, позволив девушке бежать. Почему он не задержал её, несмотря на все свои достоинства и усилия, почему помог этой упрямой девице с её нелепыми обязательствами перед собакой?

Дружба.

Вот в чем разница. Он видел, как Элизабет отказывалась сдаваться. То же самое делал теперь пёс, свернувшийся около тела своего обессилевшего друга. А Севилла другом Том назвать не мог и теперь, видя, как крепка может быть эта дружба, ощутил пустоту и одиночество.

Волна стыда нахлынула на него. Как он сможет разлучить этих двоих? Ввергнуть эту девушку и её пса в ещё более глубокую пучину горя? Он сел в машину, завёл мотор и выехал на дорогу. Он старался не смотреть в зеркало заднего вида, но взгляд его все время возвращался туда. Том смотрел на пса, оберегавшего тело девушки, и пёс смотрел на него в ответ. Даже собака доверяет ему. И Элизабет, которая с величайшим риском добралась до мыса, чтобы встретиться с ним, — она тоже доверяла ему. Эти двое искали его защиты. Его душа корчилась в муках. Почему они делают это со мной?

Повернув на дорогу, которая вела к больнице, он попытался представить, как обрадуется и удивится Севилл, когда Том передаст ему собаку из рук в руки. Собака пропала сразу после того, как Севилл напечатал статью в журнале, так что исчезновение пса поставило Севилла в невероятно сложное положение. Не найдётся слов, чтобы описать облегчение и благодарность доктора. Том станет героем.

Героем, который сломил безупречное мужество девушки и приговорил эту удивительную собаку к тягостному существованию.

Он гнал изо всех сил, злясь на себя. Это ведь совсем несложно. Он должен отвезти Элизабет в больницу, а когда он это сделает, у пса не будет другого пути, кроме возвращения к Севиллу.

Том начал молиться — пылко, отчаянно, умоляя Господа дать ему силы сделать то, что он должен.

Под защитой груды брёвен Элизабет пролежала двадцать четыре часа, свернувшись, как креветка. Её тошнило, но она была слишком слаба и не могла даже поднять голову. Потом её силы подтачивало переохлаждение, и в конце концов она потеряла сознание. Очнувшись, Элизабет понятия не имела, где находится, и плохо представляла себе, что случилось в последние часы. Она вспомнила, что убегала от Севилла; у неё промокли ноги. Она пришла на пляж, было очень холодно и страшно. Она отчётливо помнила — на вид и на ощупь — куски коры, на которых лежала, запах водорослей, крики чаек, такие громкие, словно они устраивались на ночлег прямо на её голове. Постепенно Элизабет осознала, что находится в незнакомом месте, а над нею — оштукатуренный потолок.

Я внутри здания.

Дамиан.

Господи, где Дамиан?

Невыносимая головная боль заставила её сощуриться, когда она попыталась сфокусировать взгляд. Первая мысль была о собаке. Она приподняла голову, силясь вспомнить, когда в последний раз его видела.

Дамиан лежал рядом, вытянувшись вдоль узкой кушетки. Хрипло вздохнув с облегчением, девушка уронила руку ему на шею, убеждаясь, что это не сон. От резкого движения волна боли разлилась у неё в голове, она прижала другую руку ко лбу, застонала и закрыла глаза. В этот момент ей было все равно, где она. Она хотела только одного — чтобы прекратилась боль. Или же умереть — смотря что произойдёт раньше.

Когда она снова открыла глаза, перед ней стоял мужчина. В его руке было что-то тёмное, и он тянулся к её лицу. Она узнала его. Где бы ни был Том, Севилл всегда оказывался где-то рядом. Она, кажется, ни разу не видела одного без другого. Они нашли её и теперь заберут собаку. Элизабет застонала, пытаясь справиться с подступающей тошнотой. Она не могла сдаться без борьбы. Дамиан поднялся и стоял возле кушетки, беспокойно глядя на неё.

— Дамиан, уходи, — слабым голосом простонала она, пытаясь прогнать его. Том быстро подошёл, положил ей на голову холодный компресс и мягко тронул за руку.

— Все хорошо, Элизабет, — мягко сказал он, — все в порядке. Пожалуйста, не бойся.

Она не помнила о Томе ничего — только то, что он подручный Севилла. И сейчас сознавала только, что помощник Севилла схватил её за руку и пытается что-то положить ей на глаза. Она тщетно пыталась вырваться. Её затошнило. Дамиан, сконфуженный и возбуждённый, отпрянул и залаял на них.

— Дамиан, замолчи! — шикнул Том. — Элизабет, прошу тебя, потише. Нельзя, чтобы пёс тут лаял.

Он осторожно прикоснулся к ней, чтобы успокоить, но она резко дёрнулась.

— Севилл, — выдохнула она, и на неё накатила ещё одна волна тошноты.

— Его здесь нет. Ты в безопасности, поверь мне. Все хорошо, не волнуйся.

Он отодвинул влажный компресс повыше на лоб. Элизабет перестала сопротивляться, но в глазах её плескались страх и подозрение.

— Пожалуйста, не давай Севиллу…

— Его нет здесь. Ты в безопасности. Посмотри сама. — Том обвёл рукой комнату. Элизабет огляделась.

— Где он? И где я?

— Ты у меня дома. Ты здесь уже несколько часов. Элизабет, ты чуть не умерла. Что с тобой случилось?

— Севилл не придёт сюда? Он не придёт? — спрашивала она, все ещё не доверяя ему, пытаясь сфокусировать взгляд. Ей снова стало плохо, глаза сами собой закрылись. Тошнота накатывала на неё неодолимыми волнами, накрывая и уволакивая, как прилив, прочь от Тома и из этой комнаты.

Севилл сюда не придёт. Ты в безопасности, — повторил Том. — Твоя собака тоже. Спи.

На следующее утро головная боль немного утихла, и Элизабет смогла сесть и оглядеться. Дамиан все ещё лежал около неё, голова его покоилась на вытянутых передних лапах. Она пыталась думать — нужно было понять, что произошло. Но никакого смысла во всем этом она не видела. Девушка обвела глазами маленькую, очень аккуратную квартирку. По обстановке видно, что это квартира мужчины: мебели мало, однако некоторые предметы удивили Элизабет. Безделушки, которые можно встретить в доме пожилой женщины. Теперь она вспомнила, что это жилище Тома. Отсюда, конечно, надо бежать. Может, он уже сейчас ведёт сюда Севилла, и тот заберёт собаку.

Она чуть не выскочила из собственной кожи, когда заметила Тома. Парень сидел в кресле слева от неё совершенно неподвижно. Выпрямив спину, слегка откинув голову назад и закрыв глаза, подняв руки ладонями вверх на несколько дюймов над коленями — он молился. Элизабет моргнула и снова зажмурилась от головной боли, увидев такую странную картину. Затем потёрла лоб и снова открыла глаза. Том привёз её к себе. Не сказал Севиллу. Не отвёз в больницу.

— Эй, Том, — нерешительно позвала она, — с тобой все нормально?

Том открыл глаза и посмотрел на неё, потом медленно опустил руки.

— Тебе уже лучше?

— Ага. А с тобой все нормально? Что ты делаешь?

— О чем ты?

— Вот сейчас… ну, знаешь, ты что-то делал.

— Я молился. — Он слегка пожал плечами, словно молиться — самая очевидная вещь в мире.

— Молился… — выдохнула она и легла обратно, потирая ладонями пульсирующие виски.

— Ты никогда не видела, как люди молятся?

— Нет, кажется, ни разу.

— И в церкви ни разу не была?

— Не-а.

— Ты не христианка?

— Да вроде нет.

— Когда тебе станет получше, я бы хотел поговорить с тобой об Иисусе Христе.

— Ох-ох, спасайся, кто может.

Том даже улыбнулся, глядя на неё. Не той редкой, но приятной улыбкой, что предназначена для острот босса или вежливых приветствий, а настоящей.

— Я не хочу причинять тебе неудобство. Но моя вера требует, чтобы я помог тебе обрести спасение, а единственный путь к нему — через Иисуса.

— Никогда не думала, что ты такой набожный.

— Я не набожный, я просто люблю Господа нашего. Ты его тоже полюбишь, когда узнаешь.

Элизабет собралась было сказать, что ей сейчас только этого недоставало — попытаться «узнать» того, кто не живёт уже две тысячи лет, но потом придумала кое-что получше. Она откинула мокрую от пота прядь со лба и огляделась.

— Знаешь, сейчас я немного занята. Я пытаюсь вытащить Дамиана из ада — если ты понимаешь, о чем я. Когда с ним все будет в порядке, тогда подумаем обо мне.

Какая трогательная забота… Но Элизабет сразу же отругала себя за то, что ей так комфортно с этим человеком. Он враг, а она тут с ним болтает. И все же она действительно чувствовала себя в безопасности. Невозмутимость Тома, его уверенность просто исключали всякую угрозу.

— Мне так плохо, будто у меня ствол мозга разрушен. Сколько я пролежала в отключке? Что вообще случилось?

— Ты была очень больна. Когда я нашёл тебя на пляже, ты была без сознания. Я просто не знал, что делать. Подумал, если не отвезу тебя в больницу, ты умрёшь. Но если бы я отвёз тебя в больницу — ну, в общем, я понял, что это означало бы. Ты здорово меня напугала, — добавил Том, но таким тоном, что Элизабет поняла — он не собирается ни в чем её обвинять. Он беспокоился за неё, но гораздо сильнее беспокоился о том, что с нею делать.

Элизабет не знала одного — как долго Том размышлял над этой проблемой. Возвратившись домой, он провозился с девушкой до самого утра: сначала согревал её, потом пытался сбить температуру — у неё опять началась лихорадка. Утром пришлось оставить её одну. Весь день на работе Том нервничал. Он знал, что теперь она вряд ли умрёт, но такая опасность все же оставалась, и он представлял, как ему придётся объяснять, почему мёртвое тело девушки оказалось у него в квартире.

Он снова улыбнулся, и Элизабет поняла: за все время их знакомства он никогда так много не улыбался. Её так потрясло, что подручный Севилла не отвёз её в больницу — даже для её же блага. Похоже, ему можно доверять. Том наклонился и натянул одеяло ей на плечи. Таким уютным жестом, что Элизабет не могла этого не заметить, «Вот те на, — подумала она, — это же надо».

— Тебе нужно побольше пить. Давай я принесу сок, или суп, или ещё что-нибудь. Ты жутко обезвожена.

— Спасибо, Том. — Она мысленно съёжилась. Ей показалось, что она выбирает не те выражения. — Я… — Она замолчала, не зная, как продолжить. Ей хотелось поблагодарить его, но как благодарить того, кто спас тебе жизнь?

Она видела, во что ввязался Том, понимала, чем он жертвовал. Элизабет была ошеломлена. Она просто не знала, как выразить свои чувства, поэтому решила пока отложить это и подумать о собственном здоровье. — Мне кажется, я не хочу пока пить, но спасибо тебе. Не могу поверить, что втянула тебя в это.

— Пойду принесу стакан сока. Дай мне знать, если что-нибудь понадобится.

Том встал и пошёл на кухню. Когда он поднялся, Элизабет вдруг вспомнила, что в комнате находится Дамиан, и непроизвольно придержала пса. Совсем недавно одного лишь присутствия Тома хватало, чтобы он впал в ярость. Дамиан, однако, спокойно смотрел, как уходит мужчина, а через секунду поднялся и побежал за ним.

— Дамиан, иди сюда! Том, Дамиан пошёл за тобой, осторожнее там. — Питбуль замер возле кухонной двери и вопросительно оглянулся на Элизабет.

— Все нормально. Я уже кормил его здесь, у него сейчас ужин, — донёсся голос из кухни.

Я действительно многое пропустила. Что здесь происходит?

Дамиан ответил ей пристальным взглядом, но уши его были повёрнуты туда, к звукам на кухне, и она не сомневалась, что все его мысли — именно там. Дамиан побежал к Тому, она услышала, как открылась дверь холодильника, как Том разговаривает с псом, как пёс начал есть… Том вернулся в комнату с двумя полными стаканами сока, один поставил на кофейный столик, куда она могла бы дотянуться.

— Вот, если ты вдруг захочешь пить.

— Спасибо, Том. Знаешь, ты действительно потрясающий. Я хочу сказать, я ведь могла умереть там — разве нет? — если бы ты не вытащил меня оттуда. Мне было так страшно, но к тому времени я уже ничего не могла поделать. Я действительно хочу тебя поблагодарить, — сказала она, опустив глаза. — Он улыбнулся в ответ. — Как тебе вообще удалось меня найти?

Том откинулся в кресле. Казалось, его прямое, сухощавое тело не привыкло к такой расслабленной позе. Он пригладил усы, провёл рукой по волосам.

— Ну, сначала я просто испугался. Увидел, как он стоит и смотрит на меня. Мне стало очень неуютно. Он стоял и не уходил. Смотрел на меня так непонятно, а потом… в общем, он заговорил. Он никогда раньше со мной не разговаривал, ни разу. Вот это было действительно странно — разговаривать с собакой. Должен признаться, я всегда считал, что это нечто… ну, дьявольское, с этим животным, ты понимаешь. Потом я понял, что он пытается заставить меня пойти за ним, к тебе. Я слышал, что такое бывает: собаки приводят помощь к своим хозяевам, — но никогда в это не верил. — Том посмотрел на Дамиана, когда тот прошёл из кухни к кушетке Элизабет. — Я понял, что Господь, должно быть, хочет, чтобы пёс привёл меня к тебе; а раз так, кто я такой, чтобы задавать вопросы? — Он пожал плечами.

— Ты был нашим единственным шансом. Дамиан, наверное, это знал. У меня не было сил, чтобы позвать кого-нибудь, даже если бы я захотела. Честно говоря, я действительно думала, что умру там, и мне было очень страшно. Я просто не знала, что делать, но не могла же я сдаться. Я не хотела расставаться с ним только потому, что подхватила грипп или что там у меня… — Она подумала о лососе и сама себе улыбнулась. Наверное, рыба завершила свой поход. Элизабет потянулась за соком.

— Ты была очень больна, — сказал Том. — Ты очень упрямая. Ты ведь могла умереть. Я думаю, ты сама не знаешь, как ты рисковала.

Повисла неловкая пауза.

— Спасибо ещё раз, что позаботился обо мне, Том. Правда спасибо. Мне кажется, это дорого тебе обошлось. Я мало что помню… — Она помолчала. Потом добавила: — Если Севилл узнает…

Том покачал головой.

— Не узнает. Это последнее место, где он станет тебя искать, — сухо сказал он.

— Разве он никогда к тебе не заходит? Такое ведь может случиться?

Том снова покачал головой:

— Он ни разу здесь не был за все шесть лет, что я у него работаю. Думаю, он даже не знает, где я живу. Ты здесь в безопасности, оставайся, сколько будет нужно.

Снова наступило долгое молчание. Элизабет обдумывала услышанное. Внезапно она забеспокоилась о том, как выглядит. Глаза её широко раскрылись: она поняла, что на ней халат. Мужской. Халат Тома — и под ним ничего, кроме бюстгальтера и трусиков.

Господи боже мой. Том раздел меня.

Она покраснела до корней волос. Ну конечно, он же должен был опустить её в тёплую воду, чтобы согреть, а что ему оставалось делать? Бедный мальчик, ему пришлось нелегко. Она подавила улыбку: бельё Том оставил на ней. Он такой честный, такой серьёзный. Затем её внезапно отрезвила одна мысль, и она в панике попыталась вспомнить, когда в последний раз брила ноги? Мыла голову? Чистила зубы?

О-гос-по-ди.

Она обругала себя за глупость. Это же вроде скорой помощи. Такие вещи случаются. Она с трудом поднялась на ноги. Надо принять это как должное. Так будет лучше для них обоих.

— Думаю пойти принять душ, ничего? Моя одежда высохла?

— Конечно. Ох, да. Я сложил её на тумбочку в ванной. Я…

Она прошла мимо и одарила его невозмутимой, успокаивающей улыбкой.

Когда она вернулась в комнату, Том смотрел по телевизору викторину. Он оторвался от экрана и проследил за девушкой взглядом. Она никогда не чувствовала себя такой смущённой. Дамиан вскочил и проводил её до кушетки, и Элизабет принялась гладить его, чтобы скрыть неловкость.

— Том, ты ведь не ходишь, ну, на исповедь или что-нибудь в этом роде?

— Исповедь?

— Да… ну, знаешь, где обычно рассказываешь священнику, чем занимался или что-нибудь такое. Ты ведь не делаешь этого, правда?

— Ты говоришь о католиках. Нет, я исповедуюсь в грехах Иисусу, а не другому человеку.

— Ох, хорошо. Какое облегчение. Я бы не смогла заснуть, если бы… — Она не стала заканчивать эту мысль.

— Элизабет, тебе стоит больше доверять мне.

Она забралась поглубже на кушетку и задумалась над его словами. Полосатый питбуль вскочил, покрутился на месте и со вздохом облегчения улёгся между её ног. Пёс положил голову ей на бедро и уставился ей в лицо; его коричневый глаз лучился теплом и довольством.

«Я доверяю ему», — подумала она и сказала:

— Мне кажется, трудно больше доверять одному из тех людей, которые из кожи вон лезли, чтобы поймать меня, — особенно лёжа у него дома на кушетке, разве нет? Я серьёзно.

— Ты знаешь, о чем я, — ответил Том.

— Нет, Том, не знаю. Для меня это слишком рискованная ставка — полагаться на доброту человеческой натуры. — Теперь Том старался понять, что она подразумевала под ставкой. — Мне кажется, — мягко сказала она, — что, если я стану объяснять мои чувства к Дамиану, ты не сможешь понять. Некоторые вещи нельзя объяснить. Что эта собака значит для меня, наша дружба, что мы вынесли вместе — я не могу выразить это словами. Может, твоя религия — нечто подобное?.. Некоторые веши просто нельзя объяснить, их можно только почувствовать. — Она улыбнулась. — Например, почему ты помог мне? Могу спорить, тебе будет непросто объяснить это Севиллу, а?

Том задумчиво посмотрел на неё. Затем кивнул, словно наконец понял.

На следующий день ей стало лучше. Желая сделать что-нибудь приятное Тому, она приготовила свой фирменный завтрак — «омлет Элизабет», как она его называла. Как настоящая прислуга, — проворчал у неё в голове ехидный голос. Но другой, к которому она прислушивалась, не находил во всем этом ничего дурного. Она чувствовала себя в компании давнего врага так уютно — она и не знала, что такое бывает. Им было легко вместе.

В воскресенье Том ушёл в церковь. Когда он вернулся, они проговорили весь остаток дня и всю ночь, до самого утра. Том рассказал, что стеклянные цветы и старомодные гобелены остались в память о матери, которая жила здесь. Она приехала к нему, когда у неё начинался рак, она сражалась с ним несколько лет, но проиграла эту битву несколько месяцев назад. Работа у Севилла позволяла оплачивать её медицинские счета и обеспечивала щедрую страховку, которая немного облегчала положение. Том выбивался из сил, чтобы заплатить по счетам даже после её смерти, — вот почему он перестал на время думать о высшем образовании. Может, когда-нибудь, сказал он. Сейчас его устраивает то, что есть.

В понедельник, когда Том вернулся с работы, они говорили о Севилле — о том, что он ещё предпринял, охотясь за ней и Дамианом. Целый день она валялась на кушетке, ела картофельные чипсы с соусом и смотрела старые мелодрамы. Её очень смешила мысль, в какое бешенство впадёт Севилл, узнав о предательстве помощника. Однако было заметно: Том не разделяет её веселья. У неё вдруг открылись глаза на его положение.

— Том, ты же не хочешь сказать, что тебе в самом деле нравится этот человек?

— Я работаю у него шесть лет. Я должен быть предан ему, Элизабет. Севилл доверяет мне — абсолютно. У меня есть ключи от его дома, от его машины. Из-за всего этого мне ужасно неловко.

— Господи, Том, да он же ублюдок. Я видела, как он обращается с тобой — разве это тебя не бесит? Слушай, держу пари, он не платит тебе за… ну, я хочу сказать, он платит тебе по минимуму или чуть больше, нет? После шести лет вместе?

— Да нет, вообще-то платит он неплохо. Одна из причин, почему я остался. У него есть деньги — его отец очень богат. Вот почему он мог позволить себе учиться столько лет.

Том ковырял вилкой в тарелке. Элизабет насупилась.

— Если у него есть деньги, почему же он занимается ерундой с этими исследованиями? Не понимаю.

Том поднял брови, все ещё глядя в тарелку.

— Его это устраивает. Он может позволить себе делать — все, что хочет, а он как раз и хочет заниматься наукой.

— Да, понятно. Учёные могут заниматься тем, чем не может никто другой. Можно посадить собаку в клетку и бить её током. Думаю, если бы кто-то занимался этим у себя в подвале, его упекли бы за решётку. Но если ты называешь это исследованием, честь тебе и хвала. Он не такой тупой, как я думала.

— Он не такой плохой, — быстро сказал Том, подняв глаза. — С ним все нормально. Элизабет разозлилась.

— Ты шутишь, да? Посмотри, что он сделал с Дамианом, — и я знаю только часть истории. Только вы с ним знаете, что этот пёс на самом деле пережил. Скажи мне, через что пришлось пройти Дамиану, Том? Как бы ты это описал?

Том неохотно ответил:

— Ну… он… прошёл через многое. Элизабет содрогнулась.

— Вот именно. И посмотри, как Севилл обращается со всеми остальными.

Том пожал плечами, глядя в тарелку.

— С Новак он хорошо обращается, — словно оправдываясь, ответил он.

— С машиной своей он тоже, наверное, хорошо обращается. Это не в счёт.

Том нахмурился.

— Со своим ребёнком он добрый. Элизабет так и села. Вот это новость.

— С кем?

— Со своей дочерью.

— У Севилла есть дочь?

— Да, от первого брака. Ей семь лет. Элизабет откинулась назад, закусив губу.

— У Севилла есть дочь, — повторила она изумлённо. — Какая она?

Том пожал плечами.

— Нормальная.

— То есть?

— Ну… — Он замялся. Многолетняя преданность обязывала его осторожно подбирать слова: — Может, немного избалованная.

— Им или дорогой мамочкой?

— Ну, это был очень тяжёлый развод.

Он не ответил на вопрос, но Элизабет стало любопытно. Она подалась вперёд, внимательно глядя на него.

— Вот как? И что случилось?

Том снова засомневался. Сплетничать о своём начальнике неудобно, но он видел, что это нравится Элизабет, и ему было приятно.

— Это случилось из-за… — Он снова остановился.

— Из-за чего?

— Из-за Новак.

— Ты шутишь? Он изменял жене? — Она фыркнула. — Как неожиданно.

Том пожал плечами.

— Почему же я ни разу не видела девочку, когда приходила? Она живёт здесь?

— Да. Он забирает её на выходные раз в месяц. Элизабет смотрела в потолок, покачиваясь на стуле.

— Ну, дела. Забавно. — Она опустила стул на ножки и взглянула на Тома. — И что вы с ним планируете на завтра? Чем займётся Доктор Зло?

Том посмотрел на неё с осуждением.

— Он собирается ещё немного поискать сам, а потом снова обратится в прессу. Он уверен, что собака у тебя, и знает, что ты где-то поблизости. Он уверен, что деньги вдохновят кого-нибудь выследить тебя и вернуть ему.

— Да, так и будет. Это лишь вопрос времени. Я могу снять деньги со счета и уехать. Я уже думала об этом. Мне нужно одно — убраться отсюда, найти место, где никогда не слышали о Дамиане. Вроде Канады или Аляски, где-нибудь подальше от Севилла. Я надеялась, может, ты отвезёшь меня как-нибудь вечером достаточно далеко отсюда, чтобы я могла поймать попутку или что-нибудь в этом роде.

Тома передёрнуло от слова «попутка».

— Ты делаешь это ради собаки?

Он смотрел прямо на неё, и Элизабет вновь обратила внимание, какие серые у него глаза.

— Я делаю это ради друга, Том. Посмотри, что ты делаешь для меня. Ты помогаешь мне, я помогаю ему. Друзья приглядывают друг за другом. И я собираюсь дойти до конца.

Тишину нарушали только тихий ритмичный храп Дамиана и отдалённый звук сирены.

— Аляска?

— Какая-нибудь глушь, да. Там будет хорошо. Найду работу в кафе или вроде того. Я буду в безопасности — Дамиан об этом позаботится. И, может, через несколько лет вернусь, если не буду высовываться. — Они помолчали, потом она продолжила: — Том, ты первый человек, кому я об этом говорю. Мне кажется, я не хочу быть врачом. Не думаю, что когда-нибудь стану этим заниматься. По-моему, я изо всех сил стараюсь этого избежать.

Ей было очень странно произносить эти слова. Том мягко улыбнулся:

— Знаешь, довольно забавно, на самом деле. Судьбой тебе уготовано быть врачом, и ты не хочешь этого, а я… я даже не знаю, чего хотел бы так же сильно, однако не могу. У Господа на меня другие планы.

— Может, ты когда-нибудь им станешь. Может, когда-нибудь и я захочу. Но сейчас я не чувствую, что мне это нужно. Это ужасно неправильно, но мне нравится сидеть дома и готовить. Правда, кошмар? — Она ждала, что он скажет.

— Там, где я родился, большинство женщин так и живут. — Он пожал плечами. — Похоже, им это нравится, так что же в этом плохого?

— Ох, я не знаю. Прости за неполиткорректность — босая беременная домохозяйка. Меня воспитали двое мужчин, помешанных на своей работе. Им просто в голову не приходило, что я могу быть другой. Что у меня будут другие желания и планы.

— Я думаю, ты должна делать то, что тебе хочется, Элизабет. Нет ничего постыдного в желании женщины заниматься домом.

— Может, и нет, но в моей семье… ну, они просто никогда не смогут понять. И честно говоря, я не знаю, как объяснить им, что я чувствую. Они так рассчитывали на меня — они оба. А теперь я подвела их.

Они посидели несколько минут в тишине, потом Элизабет встала и собрала тарелки.

— Становится легче, если об этом поговорить. Я целыми днями ни о чем другом не думала. Тащилась одна в темноте и думала только об этом. Мне жаль, что ты вляпался в эту историю, Том. Было нечестно просить тебя о помощи — ты работаешь на Севилла, и вообще. Прости меня.. Мне уже гораздо лучше. Наверное, пора уезжать. — Она ушла на кухню и поставила груду тарелок в раковину. — Ты иди ложись, тебе надо отдохнуть, завтра предстоит ещё один весёленький денёк с Добрым Доктором.

Том кивнул, но остался сидеть, глядя перед собой. Он о чем-то думал, и она не стала ему мешать.

На следующий вечер за ужином Элизабет не смогла вытянуть из Тома ничего о случившемся за день. Его что-то беспокоило. Он тихо и задумчиво сидел, склонившись над тарелкой, и девушка не хотела ему мешать. Она уже была готова сказать, что собирается уехать назавтра утром, но внезапно Том заговорил, продолжая их вчерашнюю беседу, словно суток не прошло:

— Что ты думаешь насчёт компании? Третий не будет лишним?

Элизабет нахмурилась.

— О чем ты?

— Может, мне поехать с вами? Как ты думаешь?

— Хм. Куда поехать? О-о, ты имеешь в виду… — Внезапно Элизабет поняла. — Ты хочешь развестись с Севиллом? — нервно пошутила она. Но Том был серьёзен.

— Я думаю, что должен уйти. То, что я делаю сейчас, — неправильно.

Они смотрели друг на друга. Оба слишком стеснялись, чтобы откровенничать друг с другом. Элизабет пожала плечами.

— Конечно, валяй. — Слова прозвучали небрежно, почти грубо. Совсем не так, как ей бы хотелось.

Но Тому хотелось как следует подготовиться. Он купил коробки, и Элизабет, восхищаясь его аккуратностью, весь день паковала его пожитки. Девушка написала длинное письмо отцу и деду: она собиралась отправить его после отъезда. Пыталась объяснить свои действия, хотя сама ещё не до конца разобралась в собственных мотивах. И по дороге из города она хотела позвонить Барбаре.

Теперь, зная, на чем сосредоточены силы Севилла, она могла незаметно снять деньги со своего счета и запастись собачьей едой. Они решили, что уедут к концу недели и Том никому ничего не скажет. Он должен просто исчезнуть. Тем временем он прилежно работал в лаборатории, на свой лад пытаясь примириться с грядущим предательством.

— Сэр, — нетерпеливо повторяла офицер полиции, — это все, что я могу сообщить вам: позвонил какой-то человек и сказал, что видел вашу пропавшую собаку. Просил связаться с вами. Я не знаю, почему он позвонил сюда, но он оставил свой номер, так что мы просто передаём информацию. Вот и все.

Полиция уже наслушалась достаточно о Джозефе Севилле и его пропавшей собаке. Севилл повесил трубку и сказал, не оборачиваясь:

— Мы нашли их, Том. Их видели.

Пока он набирал номер, Том стоял позади, не в силах пошевелиться.