Женщина поняла: меньше всего Элизабет сейчас хотела бы заплакать — при отце. Дамиан выгнул шею, приподнялся и несколько раз лизнул её.
— Ну, ну, — слабо проговорил пёс.
— Я пойду приготовлю бутылки, — сказала Барбара, ни к кому не обращаясь, и вышла из комнаты.
Они решили сразу положить его на кухонный стол, чтобы поднять температуру и избежать лишней работы. Пёс, очевидно, боялся вида и запаха мужчин, их хирургических инструментов, они пробуждали в нем жуткие воспоминания. Элизабет понимала это и не отходила от Дамиана, обещая ему, что она никуда не денется. Она просила его вести себя хорошо, пока хирурги ставили ему капельницу в переднюю ногу, и пёс держался отлично, только отвернул голову от мужчин. Пока он лежал под капельницей, а стероиды и пенициллин стекали по трубке, чтобы предотвратить шок, Билл приготовил смесь кета-мина и валиума, чтобы усыпить собаку. Нужно было добавить ещё 5 мл инновара, чтобы собака отключилась надолго. Билл помедлил, прежде чем зарядить снотворное в капельницу.
— Нужно начинать, Элизабет.
— Спасибо, Билл. Я готова. — Она дотронулась до шеи пса и крепко вцепилась в его шерсть. — Я буду рядом, — прошептала она и смущённо посмотрела на отца. Дэйв отвернулся.
Раствор оказал мощное и таинственное действие — тело собаки обмякло. Подготовив участок кожи для работы, Дэйв сделал надрез вдоль средней линии живота. В комнате повисла напряжённая тишина. Элизабет неохотно убрала руку с обмякшей головы пса, и дед начал чистку повреждённого глаза. Билл поглядывал в страницу, скопированную из книги по хирургии собак, где была расписана последовательность процедур. Вылущение собачьего глаза никак не входило в круг привычных для бывшего торакального хирурга операций.
— Элизабет, можешь мне помочь? — спросил Билл.
— Конечно, что нужно делать? — Голос её звучал неуверенно. Она смотрела, как руки Дэйва уверенно рассекают живот её собаки, затем приподнимают створки кишечника в поисках раны. Ей стало плохо.
— Возьми вон ту бутылку и выдави её всю на глаз и вокруг него. Хорошо.
Она работала, но глазами все время возвращалась к зияющей дыре в животе Дамиана. Руки Дэйва были глубоко внутри, он отыскивал источник кровотечения. Все вокруг было залито кровью.
— Хорошо, — сказал Билл, дав понять, что больше не нуждается в её помощи. Она отошла к Дэйву, с тревогой наблюдая, как тот собирает огромное количество крови в большой шприц. Внезапно он обратился к ней:
— Элизабет, дай мне шприц на шестьдесят кубиков. На столе, вон там. Да, возьми этот и опусти в банку с раствором. Теперь наполни его, вот так, возьми ещё один, скорее, и давай мне первый.
В брюшной полости скопилось семьсот миллилитров крови, которую они собрали и вернули собаке через капельницу. Дэйв продолжал поиски. Через несколько минут он нашёл источник кровотечения.
— Хм. Разрыв в два с половиной сантиметра в нижнем отделе, Билл.
Мужчины работали молча, сосредоточенно. Зашив рану в печени, Дэйв проверил кишечник — нет ли там ран или проколов, — одновременно приглядывая за свежим кровоточившим швом.
Элизабет чувствовала, как подкатывает тошнота, но, слава богу, опасное для жизни Дамиана кровотечение прекратилось. Она посмотрела на Билла, который чистил глаз. Это было ошибкой. Вылущение глаза — кровавая и страшная процедура, и как раз в тот момент Билл отделял ткани конъюнктивы и эписклеры от белочной оболочки глаза хирургическими ножницами. Разрушенный глаз зиял пустотой, а Билл боролся с гнездом, пытаясь проникнуть глубже в глазную впадину.
Элизабет побледнела и с трудом сглотнула. Дэйв уже заканчивал — промакивал кровь вокруг внутренних швов марлевыми тампонами и бросал их на пол.
— Все нормально? — спросил он.
— Да, — с трудом ответила она, — обычно меня не тошнит, я не знаю, просто этот глаз…
— Бывает. — Он стал накладывать последние наружные швы со сноровкой, выработанной двадцатью годами непрерывной практики. Проложил кусочек марли вдоль линии шва, несколько раз промокнул и оставил. Машинально снял использованные перчатки, натянул новую пару и обошёл стол. — Как дела?
Билл кропотливо возился в глубине впадины позади глазного яблока, которое пока не отделилось от оптического нерва и сосуда.
— Я разберусь вот с этим, — он указал ножницами внутрь, — а потом все это нужно просто оттуда вынуть.
За несколько минут они закончили с лигатурой и отделением нерва, Билл вынул глаз из гнёзда и огляделся, куда бы его положить. Не найдя ничего подходящего, он бросил его на пол себе под ноги. Элизабет зажмурилась.
— Что теперь? — спросил Дэйв, осматривая впадину.
— Удалим часть орбикулярной мышцы, чтобы после операции не подёргивалось веко. Мы ведь хотим, чтобы он хорошо выглядел, да? — Билл хмыкнул. Он приводил в порядок дыру в голове собаки.
Мужчины молча завершили работу, искусно зашили кожу над глазной впадиной. Барбара наблюдала за ними из другого угла комнаты — она была готова ассистировать, если понадобится, и восхищалась умением, свидетелем которого стала. Поистине великий талант — так лечить. Эти двое мужчин, без преувеличения, вернули пса к жизни. Если бы не они, Дамиан бы умер уже через несколько часов. Но было во всем этом какое-то противоречие, и Барбара никак не могла понять, в чем тут дело. Казалось странным, что эти два человека, для которых пёс значит даже меньше чем ничего, могут спасти его, тогда как они с Элизабет, со всей их любовью, заботой и добрыми намерениями, — не могут. Но, подобно собаке, она не умела преодолеть застарелое недоверие и глубокую антипатию к этим людям. Она хотела поблагодарить хирургов, но слова застревали в горле. Ей было непросто.
— Хотите чего-нибудь? Может, кофе? — наконец предложила она.
— Конечно, было бы замечательно. — Билл улыбнулся ей. — Мне чёрный. Дэйв, тебе тоже?
— Да.
Она поставила чайник и взяла большой мусорный пакет. Пока закипала вода, она принялась убирать газеты. На полу валялся собачий глаз. Барбара старалась на него не смотреть. Пёс начинал просыпаться, но был ещё без сознания — лишь поскуливал и шевелил лапами. Дэйв стоял около него, держа руку натруди пса, и разговаривал с Биллом. Элизабет склонилась над головой Дамиана и шептала что-то ему на ухо.
— Джентльмены, мы можем переложить собаку? Можно отнести его на диван в гостиной, — предложила Барбара. Дэйв пожал плечами, посмотрел на Билла, затем поднял Дамиана на руки и осторожно отнёс в гостиную. — Сюда, — показала Барбара. Элизабет не отставала от него ни на шаг. Дэйв опустил собаку на диван.
— Ему нужна ещё одна капельница, — сказал он, выпрямляясь.
Элизабет повернулась к отцу и обняла его.
— Господи, как я тебе благодарна. Ты даже не представляешь, как это важно. — Она подошла к Биллу и пылко прижалась к нему. — И ты, ты чудесный. Вы оба спасли ему жизнь. Вы даже не знаете, что это для меня значит.
Билл серьёзно посмотрел на неё.
— Надеюсь, нам не придётся об этом сожалеть, Элизабет. Пойми, твой отец и я спасли его, потому что этот пёс уникален. Мы не знали, насколько, до прошлой ночи, и если он умрёт у тебя на руках, у нас могут быть серьёзные неприятности. Ты очень привязалась к необыкновенному животному, но следует понимать, что ты не можешь прятать его вечно. Этот пёс принадлежит Джозефу Севиллу, это его собственность, и, нравится тебе или нет, придётся вернуть его владельцу. И очень скоро. Мы приехали сюда и сделали свою работу, Элизабет, чтобы предотвратить худшее. А теперь пришло время тебе выполнить твою часть работы.
— Дамиан поправится, и я хочу, чтобы вы познакомились с ним получше, тогда вы поймёте…
— Нет, Элизабет, — резко ответил Дэйв, — мы не собираемся знакомиться с собакой и не собираемся ничего в связи с нею понимать. Это не решит проблему. Пёс — не твоя игрушка. Он принадлежит другому человеку, и этот человек — не важно, как ты к нему относишься, — заслуживает, чтобы ему вернули собаку. Это животное — украденная собственность. В этом все дело. Ты должна закончить колледж и жить своей жизнью. Это прискорбный эпизод, в котором ты сыграла неприглядную роль. Ты совершила несколько серьёзных ошибок, и это уже привело в наш дом полицию. Твои поступки могут стоить тебе пропущенного года медицинской школы, если только Севилл вообще не добьётся, чтобы тебя исключили. Пора кое-что предпринять и попытаться исправить то, что можно. Мы пришли сюда с добрыми намерениями и ожидаем того же от тебя.
Элизабет потрясённо смотрела на отца. Лицо её побелело. Она открыла и снова закрыла рот. Взглянула на Билла, но тот оставался безучастным. Барбара, беспокоясь, сможет ли девушка выдержать отцовское неодобрение, еле заметно кивнула, когда та бросила на неё полный мольбы взгляд. Никто не проронил ни слова.
— Думаю, дальше мы сами справимся, джентльмены. Я найду антибиотики и капельницу. Спасибо за то, что вы сегодня сделали.
— Позволь мне гордиться тобой, Элизабет. Сделай правильный выбор.
Глава 14
Дружба может закончиться,
только если она никогда не была настоящей.
Св. ДжеромВыздоровление истощило Дамиана. Душевно он был изнурён так же, как и физически. Севилл, безжалостно натаскивая пса, чтобы тот достиг почти невозможной безупречности, добился результата, близкого к совершенству, — но дорогой ценой. Дамиан теперь все время спал, просыпался, только чтобы поесть и выйти наружу облегчиться, а затем возвращался и снова проваливался в сон. Сны ему снились дикие, он дёргал лапами, жалобно повизгивал или угрожающе рычал. В такие моменты Барбара советовала Элизабет гладить пса, но не будить, и шептать ему «хорошая собака» и «молодец, мальчик». Дамиан должен чувствовать, что Элизабет рядом даже во сне, ободряет и поддерживает его, пока он противостоит недругам.
В ту ночь, когда позвонила Барбара, Элизабет ушла из дома в спешке, ничего с собой не взяв. У неё не было запасной одежды, документов, денег. Севилл, скорее всего, уже понял, что собака у неё, поскольку, несмотря на предложенную в награду кучу денег, Дамиана до сих пор не нашли. Девушка подозревала, что Севилл следит за её домом, и возвращаться за вещами было бы рискованно.
Через три дня после операции Элизабет все же решила съездить домой. Можно было взять фургон Барбары, оставить его в нескольких кварталах от дома, а дальше пойти пешком через дворы соседей. На самом деле она не знала, от кого прячется. Севилл мог установить наблюдение за домом, но вряд ли кража собаки из лаборатории что-то значила для остального мира. Станет ли полиция следить за домом, чтобы допросить её? Или Севилл наймёт частного детектива?
Возможно, это уже паранойя, но сама Элизабет так не считала. Севилл предложил двадцать пять тысяч вознаграждения. Людей, знающих, какую ценность представляет Дамиан, можно пересчитать по пальцам, но за такие деньги все на свете охотники за шкурами примутся искать собаку. Элизабет глубоко вздохнула, представив силу, выступившую против неё. У Севилла полно денег, к тому же средства массовой информации встали на его сторону и защищали его как жертву насилия экстремистов. Он — уважаемый член научного сообщества, его статуса и влияния хватит, чтобы её съели живьём.
Если бы только знать, что планирует Севилл. В новостях только сообщали, что полиция разрабатывает несколько версий. Каких версий? За Биллом и Дэйвом следили? Если Севилл наблюдает за её домом, рано или поздно кто-нибудь совершит ошибку и приведёт его к собаке. Один раз он уже натравил на неё полицейских, и если он её выследит, те, без сомнения, помогут ему вернуть украденную собственность.
В половине двенадцатого ночи Барбара проводила Элизабет к фургону.
— Береги себя, подруга. Ты выглядишь так, словно за вами с Дамианом гонится настоящий маньяк. И трудно сказать, на что он способен. — Барбара неловко замолчала. — Но если что-нибудь с тобой случится, у меня он будет в безопасности, ты знаешь. Веди себя спокойно, он дождётся твоего возвращения.
Элизабет посмотрела ей в глаза.
— Я знаю. Надеюсь, ты понимаешь, что он для меня значит. Бог знает, куда это нас приведёт, но… спасибо тебе за все.
— Такого ни за какие деньги не купишь. Я рада, что смогла вам помочь. Ты сейчас в самой крутой переделке за всю свою недолгую жизнь, но держишься за своего друга, и это чертовски правильно. С людьми, которые за тобой охотятся, ты играешь в жестокую игру. А сейчас иди — ты выглядишь хуже некуда, и я знаю, что ты устала. Тебе нужно побыстрее съездить, вернуться и лечь спать.
— Спасибо, — улыбнулась Элизабет, залезая в фургон. Она оставила машину в двух кварталах от дома, не зная, включил отец сигнализацию или нет. Панель располагалась у входной двери, а Элизабет собиралась войти через подвал. Придётся поспешить, чтобы успеть ввести код. Она надеялась не разбудить Дэйва и Билла. Ей нечего было им сказать.
Элизабет собиралась пересечь парковку на соседней улице и проскользнуть в собственный двор через соседний. Хорошо, что на ней чёрная футболка Барбары. Девушка вышла из фургона. У границы соседских владений сердце учащённо забилось. Арестуют ли её за то, что она забралась в чужой двор? Все детство Элизабет была паинькой и понятия не имела о таких вещах. Ей казалось, что из каждого дома за ней следят.
Она старалась ступать бесшумно, пытаясь угадать, где хозяйская спальня. Шаги и шорох одежды казались ей оглушительными. В одну секунду она промчалась через двор и нырнула на нейтральную полосу тщедушных ольховых деревьев и кривых ёлочек между участками. В темноте, без фонарика, она казалась внушительным препятствием.
Она с трудом выбралась из зарослей и двинулась через двор, огибая огород Билла. В садовом сарайчике хранились запасные ключи. Уезжая от Барбары, Билл случайно прихватил её комплект с Собой. Элизабет щурилась, пытаясь разглядеть сарай в темноте. Но едва она отыскала дорожку к задней двери, все вокруг внезапно залило светом, и девушка едва не завопила от испуга. Детектор движения засёк её и включил прожектор во дворе. Она в ужасе замерла, ожидая шума, но ничего не случилось. Заметили её или нет — с этим уже ничего не поделаешь. Нужно забрать вещи.
Оказавшись внутри, она заперла за собой дверь, бросилась вверх по лестнице к панели сигнализации и ввела код. Затем прокралась к себе в комнату, вздрогнула, включив свет, быстро переоделась, сложила нижнее бельё, носки, футболки и джинсы в наволочку. Схватив вторую наволочку, пошла в ванную, и, пытаясь не шуметь, собрала туалетные принадлежности. Нашла свой бумажник и запихнула его туда же. Потом схватила карандаш и вырвала листок из настольного календаря. На обратной стороне написала:
Дорогие Дэйв и Билл, пожалуйста, не волнуйтесь, со мной все в порядке, я должна быть там. Целую, Элизабет.
Положила листок на кровать, направилась к двери и остановилась, прислушиваясь. Тишина. Она вздохнула с облегчением. Это хорошо. Взявшись за ручку двери, вспомнила о прожекторе во дворе. Таймер его выключил, но он может зажечься снова, стоит ей выйти за дверь. Она вернулась в холл к панели сигнализации.
— Элизабет.
Она чуть не выпрыгнула из собственной кожи. Голос отца послышался сзади — оттуда, где она только что стояла. Девушка повернулась к нему, едва различая высокий силуэт в тусклом свете из окна.
— Дэйв?
— Что ты делаешь?
— Я зашла за вещами — не хотела вас будить.
— Я спрашиваю, что ты делаешь? Когда это все прекратится?
— Я не знаю. Правда, не знаю. Попробуй понять, почему я это делаю, и постарайся не волноваться.
— Разумеется, я буду волноваться, Элизабет. Ты бегаешь по городу, как преступница, — а в глазах закона ты и есть преступница, общаешься бог знает с какими людьми, портишь себе жизнь ради ворованной собаки. Собаки! Ты думаешь, это честно — просить меня стоять сложа руки и наблюдать, как ты вязнешь все глубже в неприятностях из-за какого-то подопытного животного? Ты просто одержима этой собакой. Я понимаю, он интересный и очаровательный пёс, но в твоей жизни сейчас такой период, когда нужно думать о карьере, а не о животных. — Он помолчал, ожидая ответа, но девушка неподвижно стояла в темноте, не в силах сказать ни слова. — Посмотри на все иначе, Элизабет. Это собака, животное, а не человек. Он не может быть твоим другом. У него нет интеллекта, он не способен думать. Его жизнь состоит только из сна и еды. Пока его будут кормить, он будет счастлив. Я знаю, я работал с собаками много дольше тебя. А теперь послушай, — голос и силуэт придвинулись ближе, — по праву или нет, но эта собака принадлежит Джо Севиллу. Может, ты и не украла его из дома Джо, но сейчас ты, моя дочь, владеешь чужой собственностью. Ты отправила в его дом банду громил, к нему применили физическое насилие, его жилищу нанесён ущерб. Это не повод для гордости. Я говорил с ним, Элизабет. Ты поставила его в очень затруднительное положение. Ему необходимо вернуть собаку, он уже подготовил программу презентации и согласен работать с тобой, уважая твои интересы. Я бы хотел, чтобы ты отнеслась ко всему этому ответственно.
Теперь отец стоял прямо перед ней, опустив голову, и слабый свет отражался от его лысины. Элизабет медлила с ответом, пока не убедилась, что контролирует свой голос.
— Раньше, — мягко сказала она, — люди думали, что Земля плоская. Они были убеждены, что это абсолютная истина. Философы, чьи мысли мы уважаем до сих пор, тысячи лет спустя, верили в то, что оказалось полностью неправильным. Ещё они верили, что Солнце вращается вокруг Земли. Однажды, — её голос стал холоднее и твёрже, — эти удобные рассуждения о собаках, о том, что они не умеют мыслить и чувствовать, будет невозможно воспринимать иначе как глупость. Ты образованный и умный человек, и все же ты не в состоянии понять, что это правда, пока… — Она не могла подобрать нужные слова и попыталась снова: — Мы с тобой неожиданно оказались в разных мирах, Дэйв. То, что ты делаешь, то, что ты… Я теперь смотрю на вещи иначе. Я тебя вижу иначе. Мне это не нравится, и я бы хотела, чтобы ничего не произошло, чтобы все оставалось по-прежнему, но это уже случилось. И теперь мне очень трудно согласиться с тем, что ты делаешь.
— И с тем, кто я есть. — Голос его стал ледяным и колючим. — Помимо того, что я твой отец.
Элизабет тщательно подбирала слова. Она не хотела сделать ему больно — она любила его, но есть истина и есть вещи, с которыми невозможно примириться.
— Меня беспокоит то, как ты собираешься поступить с моим другом. Если бы Дамиан попал в лабораторию не к Севиллу, а к тебе, господи, что ты мог бы сделать! Не раздумывая, без сожалений. Это не убийство ради пропитания, не убийство из сострадания — ты жестоко используешь собак, поскольку имеешь на это право, а они страдают молча. Некоторые пытаются их защитить, но большинство просто отворачиваются, потому что им страшно. Они так боятся смерти, что позволят умножать боль и страдания сколько угодно, лишь бы самим прожить чуть дольше — несколько лишних месяцев или лет. Как могут они оставаться собой? Разве у них есть гордость?.. Ты такой человек, Дэйв, который может быть любящим, прекрасным отцом, а может встать над кем-нибудь, вроде Дамиана, и спокойно наблюдать, как он мучается и умирает. За хорошие деньги. За публикации. Ты видишь в моем друге только «базовую модель», инструмент исследования, потому что закон тебе это позволяет. Но ты ещё и отказываешь ему в разуме, чтобы оправдать себя.
В тусклом свете лицо её отца выглядело суровым, но Элизабет слишком разозлилась и теперь могла высказать ему в лицо все, что накипело.
— Печально, что ты воспринимаешь все именно так, — сказал Дэйв, — и больно видеть, что ты любишь бездомную собаку больше собственного отца.
Он отвернулся, но Элизабет схватила его за руку — раньше она никогда так не делала.
— Нет, неправда, и ты это знаешь! Я люблю Дамиана не больше, чем тебя, я люблю его по-другому! Нельзя все делить на белое и чёрное. Неужели ты не можешь понять, что мы с Дамианом вместе пережили? Как ты можешь ждать от меня, что я не буду ему помогать? Черт возьми, Дэйв, я ненавижу то, что ты делаешь, то, на чем ты стоишь. Мне жаль, но это так. Я знаю, ты действительно считаешь, что результат оправдает твои действия, я знаю все доводы. Я выросла среди этого и никогда не слышала ничего другого, но теперь я вижу всю картину. Мне вдруг открылась другая сторона — та, которую раньше со мной не обсуждали. И знаешь — все это мерзко. То, что ты делаешь, — не необходимость. Ты и сам знаешь — я слышала, ты говорил об этом. Есть альтернативы. Это просто самый дешёвый и простой путь.
— Я спасаю людям жизнь. Ты могла бы тоже.
— Этого недостаточно. Множество других вещей могло бы сохранить людям жизнь. Подумай, какие преимущества ты мог бы получить, если бы экспериментировал на заключённых или бездомных, а? Более надёжные, более точные результаты исследований, доктор. Если непременная цель — в сохранении человеческих жизней, почему бы и нет? Что с того, если придётся убить несколько отщепенцев? Во всех отношениях это лучше, и в итоге все окупится, верно?
— Не говори глупостей.
— Хороший ответ. Выходит, цель не всегда оправдывает средства? Тебе кажется глупой одна мысль об опытах над людьми, так почему же ты не можешь понять, что для того, кто дружит с собакой, идея использовать собак — не менее чудовищна? Чем убийца или маньяк, насилующий детей, лучше доброго и преданного пса, который никому не причинил вреда?
— Люди превыше всего. Это несравнимо.
— И это все извиняет?
— Да.
— Твоя позиция — «пусть они сдохнут, пусть страдают, лишь бы спасти меня», да?
Воцарилась долгая, неприятная тишина. Дэвид Флетчер стоял всего в нескольких футах от Элизабет, но казался далёким и непостижимым. Выдающийся чужак, проживший с ней в одном доме много лет.
— По-моему, следует признать, что мы расходимся во мнениях, — тихо сказала она, чувствуя себя очень неловко. Она любила отца, но его слова не позволяли найти с ним общий язык. Он считал, что прав, а она знала, что права она.
— Нужно принять решение, прямо сейчас. Может ли она остаться в этом доме, построенном на костях собак — таких, как Дамиан? Их семья жила за счёт собак, и сейчас, ночью, эти псы лежали в лаборатории Дэвида Флетчера. Их страдания не облегчались даже обычными обезболивающими. Собаки лежали там, моргая в темноте, в безмолвии, в ожидании, терпеливо перенося боль… Они каждое утро встречали её отца, слабо помахивая хвостами, лизали ему руки, когда он прикасался к ним. Она была ханжой слишком долго.
— Никто не может и не должен заставлять меня поступить иначе.
Она повернулась, чтобы уйти.
— Если тебя арестуют, — бросил ей в спину Дэйв, — не рассчитывай, что я возьму мои деньги, заработанные недостойными исследованиями, и внесу за тебя залог. Думаю, это будет честно, не так ли?
Элизабет его слова и тон потрясли, но не удивили. На секунду она закрыла глаза и представила, как хорошо все было раньше. Ведь он добрый человек и замечательный отец. Он дал ей все возможности достойно прожить жизнь. На девушку накатила внезапная ярость: не должно было такое между ними произойти, но исправить уже ничего нельзя. Она не могла спокойно принять его слова. Ей отчаянно хотелось обнять отца на прощание, но она знала, что теперь это невозможно.
— Да, ты прав. Я не думаю, что это будет уместно, папа. Оставь себе свои кровавые деньги. Мы с Дамианом справимся.
Она подошла к коробке сигнализации и на ощупь отжала все переключатели вниз, чтобы выключить датчики во дворе. Затем, не сказав ни слова, вышла в прихожую мимо тени отца и оттуда — за дверь. Прожектор не горел, во дворе было очень темно. Теперь у неё нет дома. Внезапно она остановилась — что-то заставило её взглянуть направо. У края двора, примерно в двадцати футах от неё, в свете уличных фонарей стоял мужчина. Просто стоял и смотрел на неё. Её глаза широко раскрылись, от всплеска адреналина свело живот. Мужчина не двигался, она тоже. Даже не дышала.
Кто это? Полицейский? Севилл?
Она не могла его разглядеть.
О господи, что мне делать? Бежать?
Может, он её не видит? Но казалось, он смотрел прямо на неё. Минуту — долгую, жуткую — она ждала, пока глаза привыкнут к темноте. Не сразу, но она узнала его.
Том! Они действительно все время следят за домом. И я угодила прямиком в ловушку, хотя и знала, что так может случиться.
Она по-прежнему стояла, не желая делать первый шаг. Присутствие Тома никогда не пугало её — он казался мягким человеком, и даже теперь ей было трудно считать его врагом. Но врагом он был, таким же опасным для Дамиана, как доктор. Судя по всему, Севилл оставил его следить за домом, и свет из окон привлёк его внимание. Прошло, наверное, с полминуты. Том стоял в темноте, неподвижный, как каменная статуя.
Все-таки мог ли он её не заметить в темноте? Это сводило её с ума. Если Том и увидел её, вряд ли он попытается её поймать. Она им не нужна. Скорее, они хотят, чтобы она вывела их к собаке. Значит, ещё можно делать ставки.
Другого выбора все равно нет. Элизабет развернулась и крадучись двинулась прочь, леденея от страха и напряжения.
Том смотрел, как она уходит. Девушка казалась ему неплохой, но он не мог понять, как она позволила себе влипнуть в такие серьёзные неприятности из-за собаки. Возможно, чувствовала своего рода ответственность за животное. Том понимал, что такое ответственность: верность долгу и обязательствам была в его натуре. Он чрезвычайно гордился, что за несколько лет работы Севилл стал полностью доверять ему. Том стал доверенным лицом важной персоны, и в глубине души его согревало чувство, что Севиллу действительно без него не обойтись. Девушкой, видимо, движет глубокая преданность, нерушимые обязательства перед животным. Она, должно быть, думает, что поступает правильно. И обычно невозмутимый Том печально вздохнул, направляясь к дому. Так же, как и я, подумал он про себя.
Элизабет была уверена, что ей удалось уйти от слежки, но грызло беспокойство. Нужно бежать, прочь из штата, подальше от Севилла — это единственный разумный выход. У неё теперь есть деньги, но основная проблема — как уехать. Девушка не отваживалась взять ни свою машину, ни Барбары; она слишком юна, чтобы арендовать автомобиль, а пёс слишком слаб и заметён, чтобы показываться с ним на улицах. Австралийка настаивала, чтобы они остались ещё хотя бы на неделю — собаке нужно время для выздоровления.
— Даже если охотники доберутся до моего дома, я разберусь с этим, — сказала Барбара. — Они не получат собаку, — заверила она Элизабет, криво усмехнувшись.
Куда идти? Следует остерегаться друзей и семьи, у неё большая раненая собака, которую трудно спрятать, и нет машины. Элизабет сидела рядом с Дамианом, гладила его по голове. Безвыходная ситуация, никакого выбора.
У меня ничего нет.
Она положила руку между короткими ушами пса. Его единственный глаз лучился улыбкой.
— Они тебя не поймают, дружок, — с любовью сказала она. Пёс потёрся о её руку, довольно завилял хвостом. У Дамиана тоже ничего не было. Он не знал, что ждёт его в будущем, он был серьёзно ранен, но счастлив уже тем, что ему позволено лежать здесь, рядом с ней. Пёс пристально и беспокойно смотрел ей в глаза. Элизабет покачала головой. Она тревожилась о нем, а он всерьёз волновался о ней из-за её напряжения и неуверенности.
О чем он сейчас думает, интересно? Хорошо бы спросить его, однако на самом деле это не так уж важно. Каким бы ни было восприятие Дамиана, оно достаточно схоже с её собственным. Они ведь могут общаться и сочувствовать друг другу.
Через несколько недель Дамиан быстро и уверенно пошёл на поправку. Барбара вернулась на службу — половину дня она работала в детском саду; Элизабет оставалась дома, смотрела телевизор, приглядывала за собаками и размышляла о своём неопределённом будущем. Однажды вечером к их двери подошёл незнакомый мужчина, и она подскочила. Дамиан встал (адом с ней, на виду, девушка запаниковала, но тут подоспела Барбара и рассмеялась: этому человеку можно доверять. Его звали Марк Пэджел, он был учителем и раньше приходил почти каждый вечер. Они вместе ужинали, и Марк с Барбарой уходили гулять — через луг, исчерченный длинными тенями елей, по прохладным лесным тропинкам вокруг фермы. Последнее время по просьбе Барбары он не появлялся, но теперь австралийка решила, что пришло время посвятить его в тайну. Элизабет держалась насторожённо, но мягкие, сдержанные манеры Марка и очевидное доверие Барбары убедили: перед нею был друг. Элизабет показалось забавным, что мужчину интересует только высокая австралийка, а вовсе не Дамиан. Он даже не удивился, что Барбара держит дома говорящую собаку, за которую сулят двадцать пять тысяч долларов.
Прошёл месяц. Осенний воздух наполнился острым запахом опавших кленовых листьев и свежескошенной травы. По утрам в огороде Барбары на тыквах лежал настоящий иней, виноградные лозы сгибались под гроздьями чёрных сморщенных ягод. Старые яблони вокруг дома были увешаны созревшими плодами, а земля под ними усыпана опавшими яблоками, которые облепили сонные осы. Как только солнце, пробивалось сквозь утренний туман, наступал погожий приятный день. Женщины много времени проводили на улице — готовили ферму к зиме или медленно прогуливались до пруда в конце участка и сидели на берегу, наблюдая, как Дамиан неохотно отвечает на заигрывания собак Барбары. Иногда Элизабет рассказывала что-нибудь, а Барбара просто слушала. Затем начинала говорить Барбара, и Элизабет понимала, что именно так она сидела бы и слушала маму. Больно сознавать, что мать бросила тебя. В такие моменты на глаза девушки невольно наворачивались слезы. Барбара это заметила и однажды спросила:
— Лиз, а где твоя мама? Ты не говорила о ней. — Это был прямой вопрос, он требовал прямого ответа и застал Элизабет врасплох.
— Ну, она ушла от отца, когда мне было шесть лет.
— Ох. Несчастливый брак?
— Наверное. Я вообще-то не знаю — то есть я не могла говорить об этом с отцом. Но дедушка немного рассказывал. — Элизабет смотрела в землю.
— Она не звонит тебе?
— Нет, никогда. Тебе не кажется, что это как-то странно? — Девушка невольно пожала плечами. — У меня нет матери, она просто ушла.