Кани Джеронимо
      Распятое солнце
      Гере было около года, когда его впервые решил постричь. По всем признакам он был мальчиком. Но вот волосы его росли чересчур быстро. К восьми месяцам Гериной жизни они достигли плеч, и так и остановились на этой отметке. Конечно, жалко было стричь такие густые черные волосы. Не каждая девушка, даже в сознательном возрасте, может похвастаться такой богатой красотой. И, наверное, если бы была жива мать Геры, она бы настояла на том, чтобы к его волосам не прикасались ни ножницами, ни каким бы то ни было другим острым предметом. Но так иногда случается в жизни, что даже мамы умирают, какими бы они красивыми и добрыми ни были.
      В день первой Гериной стрижки его отец - Виктор Андреевич - был дома. Геру посадили на стул посередине самой большой комнаты. Чтобы было удобней подобраться к его волосам, на стул положили четыре подушки. Таким образом, голова мальчика находилась на уровне груди девушки, которая собиралась остричь его прекрасные волосы. Маша не была детским парикмахером. И даже взрослым. Она была симпатичной студенткой третьего курса технологического университета, которая, благодаря своему милому личику и хорошей фигуре, приглянулась только что овдовевшему банкиру, топящему свою боль в первом попавшемся баре, где она подрабатывала официанткой в ночную смену.
      Виктор Андреевич зачем-то пошел на кухню, как вдруг пронзительный детский плач и испуганный женский крик заставили его, что было силы бежать обратно в комнату, где на четырех подушках, словно принцесса на горошине, сидел его маленький сын, а возле него, выронив ножницы и зажав рот руками, стояла Маша. Виктор Андреевич не сразу смог справиться с той силой, которая сковала его тело, после того, что открылось его глазам. Гера истошно вопил, размазывая кровь по своему личику и без того перепачканному этой липкой жидкостью. С первого взгляда можно было подумать, что у мальчика была разбита голова. При чем по количеству крови было ясно, что спасти его уже не удастся.
      Виктор Андреевич, собрав все силы, что у него остались, наконец, подошел к сыну. Вопреки его страшным ожиданиям, у сына при первом беглом осмотре, ни малейших травм головы не просматривалось. Кровь шла из волос. Маша начала с челки и успела отрезать только одну, хотя и немаленькую, прядку волос. Крови было столько, что казалось, будто ребенка ударили по голове, по меньшей мере, острым концом ножниц. Трудно себе представить, сколько бы Гера потерял крови, если бы его успели обрить на голо, как того хотел его отец.
      Позднее, врачи окрестили Геру феноменом. Через каждый его волос проходил тончайший капилляр, кровоточащий, при его повреждении, не хуже сонной артерии.
      Геру еще пытались несколько раз постричь. Но все попытки заканчивались одним и тем же - Герины волосы плакали кровавыми слезами. В тех же местах, где волосы были отрезаны, они снова отрастали до своего первоначального уровня, то есть до плеч. В шестой день рождения Геры, Виктор Андреевич навсегда оставил все попытки сделать сыну "мужскую прическу". "В самом деле, - думал он перед сном. - Ну, пусть ходит с длинными волосами... Что в этом такого?"
      Гера пошел в престижную художественную школу. На этом настояла Оля следующее после Маши увлечение Гериного отца. По возрасту, она ничем не уступал своей предшественнице. А вот по телосложению, немного проигрывала. Но в постели она выделывала такое, что многим порно звездам, такое и не приходилось делать даже в самых откровенных сценах. Виктор Андреевич объяснял это тем, что его новая, разумеется, временная, спутница жизни была художницей. И если благодаря художественной школе его сын приобретет подобный опыт, то это будет хорошим дополнением к прекрасной внешности и стабильному финансовому положению, которое он, как хороший отец, обеспечит своему сыну.
      Как бы там ни было, Гере очень нравилось учиться в художественной школе. Его учителя не видели в нем особого таланта. Но никто не решался сказать это отцу мальчика, потому что Виктор Андреевич постоянно оказывал "посильную" финансовую помощь школе. И лишь благодаря подобным родителям юных художников, школа могла позволить себе роскошный евроремонт, лучших преподавателей и много-много всего того, чего не могли себе позволить многие другие школы - не такие престижные.
      В то же время, то, что рисовал Гера, если не пугало, то, по крайней мере, заставляло задуматься над здоровьем психики мальчика. Его сверстники не рисовали ничего особенного, но в их работах присутствовало много красок, радости и позитивизма. В Гериных рисунках всего этого не было. В основном он рисовал кресты и могилы, обезглавленные трупы, и некое подобие фигуры в капюшоне и с косой. О ярких красках в этих рисунках говорить не приходилось. Они были выполнены всего в двух тонах: черном и сером.
      Виктора Андреевича не тревожило творчество сына. Он считал это каким-то признаком гениальности.
      - Не каждый ребенок, - с гордостью говорил он. - В столь юном возрасте, задумывается над смыслом жизни.
      Ближе к одиннадцати годам, учителя Геры должны были признать, что мальчик все-таки талантлив. Глядя на его картины, нельзя было не отметить, что рисовал их действительно мастер, хоть и выбрал он для воплощения своего таланта довольно странную, не только для ребенка, тематику.
      Как считал сам Гера, самой лучшей его работой была картина, на которой был изображен умирающий юноша лет двадцати, над которым плакал призрак женщины без лица. Юноша, раскинув свои длинные волосы, лежал в неестественной позе на грязном снеге, перепачканном черной кровью.
      Шли дни. Дни превращались в недели. Недели складывались в месяцы. Месяцы превращались в годы. Когда Гере исполнилось шестнадцать лет, он сделал себе на животе, прямо над пупком, татуировку: черное солнце, выбрасывающее в разные стороны большие черные протуберанцы, а в центре которого зияла пустота. К этому возрасту, он успел несколько раз влюбиться. И столько же раз разочароваться в этом чувстве. Ему все время казалось, что это что-то не то. Что-то ненастоящее. Гера не успевал задумываться, почему так происходит в его, да, наверное, и не только в его жизни, потому что стоило ему расстаться с девушкой, на ее место приходила новая.
      Однажды случилось так, что довольно длительный период Гера был один. И именно в этот период в его жизни произошли такие значительные перемены, о которых он даже и не думал. Собственно перемен произошло всего две. Во-первых, его отец, Виктор Андреевич, решил жениться.
      - Понимаешь, сын, - сказал он как-то раз Гере за завтраком. - Я уже не мальчик, чтобы бегать по девкам. Ты растешь. Тебе уже шестнадцать! Еще чуть-чуть, и ты уйдешь вить свое собственное гнездышко. Ничего не подумай! Я не имею ничего против этого. Напротив, я уже в том возрасте, когда мне хотелось бы иметь внуков. Но и в одиночестве доживать старость я тоже не хочу.
      Гера смотрел на отца безразличными глазами. Ему было все равно, что решил его отец, отчасти потому, что даже если отец и интересовался мнением сына, то только лишь для того, чтобы получить одобрение с его стороны. Если Геры был не согласен с позицией отца, Виктор Андреевич все равно поступал так, как считал нужным.
      - Так вот, - продолжал Сорокин старший. - Я решил жениться.
      Геру ни расстроила, ни обрадовал эта новость.
      Вторым событием, произошедшим в жизни мальчика, было то, что женщина Екатерина Николаевна - собиравшаяся стать женой Виктора Андреевича, также как и ее будущий муж, была вдовой, и от первого брака у нее была дочь по имени Настя.
      Настя была на два года старше Геры. Густые черные волосы и карие глаза делали ее по истине неотразимой. Как только Настя увидела своего будущего сводного брата, она твердо для себя решила, что будет его единственной женщиной на всю жизнь.
      Настя и сама не знала что это - любовь, страсть или что-то еще? Хотя можно с полной уверенностью сказать, что любовью это не было. Скорее, каким-то обостренным чувством собственности. Она знала про способность Гериных волос плакать кровью. Настя случайно наткнулась на статью в Интернете про мальчика со "странными волосами". На девушку эта статья подействовала магически. И она стала собирать всю информацию, какую могла только найти на просторах Интернета и в старых подшивках газет, об этом удивительном мальчике. Через четыре месяца, собранное досье не умещалось в верхнем ящике ее письменного стола.
      Это Настя подстроила "случайную" встречу Виктора Андреевича и Екатерины Николаевны. Женская интуиция не подвела ее, как и не подводила никогда через пару месяцев взаимных ухаживаний, преуспевающий вдовец предложил руку не менее преуспевающей вдове.
      Как и следовало ожидать, свадьба была пышной и громкой. Более четырехсот приглашенных, пили и ели в течение трех дней, и даже не заметили, что на исходе первого дня жениха и невесты уже давно не было с ними. Виктор Андреевич и Екатерина Николаевна в первую же ночь летели на частном реактивном самолете, арендованном только для них двоих, в райское место на берегу средиземного моря, чтобы провести там свою первую брачную ночь.
      Настя в тот вечер тоже без партнера не осталась.
      Гера принимал душ перед сном, когда в ванную зашла Настя. На ней был черный шелковый халатик, еле-еле доходивший до колен. Гера находился в таком оцепенении, что даже не пытался хоть как-то прикрыть свою наготу. Настя со всей грацией, подаренной ей природой, развязала пояс халатика. Под ним ничего не было. Черный шелк упал с ее плеч на пол, и она вошла в душевую кабину, где стоял Гера. Настина рука заскользила по груди юноши, медленно опускаясь, все ниже и ниже, пока не наткнулась на то, что искала. За какие-то секунды плоть под ее рукой стала большой и твердой. Настя улыбнулась и опустилась на колени...
      Потом она вывела в полуобморочном состоянии Геру из душа, взяла за руку и повела в свою новую комнату, где заранее расстелила постель и зажгла свечи.
      В ту ночь Гера расстался с девственностью.
      У Геры никого не было, с кем можно было поделиться. Отец его не понимал. Мачехе он бы не стал ничего рассказывать даже под дулом пистолета, потому что считал ее самым чужим человеком на земле. А сестра - она и была причиной всех душевных терзаний Геры. Мало того, что она его постоянно насиловала, соблазняя каждый раз своей красотой. Так Настя еще все время делала так, чтобы рядом с Герой не было ни одной девушки.
      Нельзя забывать, что Гера был художником. И как многие художники периодически выставлял свои работы на всеобщее обозрение. Несмотря на то, что тематика его картин не изменилась с самого детства, все-таки находились почитатели и такого жанра.
      Стоя в углу Музея Искусств, на открытии "седьмой выставки работ Сорокина Г.", он увидел девушку. Обычную девушку. Наверное, в обычной жизни, увидев ее в метро или просто на улице, Гера бы даже не обратил на нее внимания. Но не сейчас. Она стояла и смотрела куда-то вдаль. Джинсы, короткая куртка... Глаза! Вот, что привлекло его внимание. Большие карие глаза. Полные жизни. Той жизни, которой у него никогда не было. Девушка как будто почувствовал на себе Герин взгляд. Да и как можно было не почувствовать? Он не смотрел. Он пожирал ее глазами. Она не растерялась. Спокойно, но не равнодушно, девушка стала смотреть и в его глаза. Их взгляды переплелись, подобно телам влюбленных, скинувшись всю одежду ради маленькой смерти.
      Две минуты. Всего две минуты длилась эта любовь. За сто двадцать секунд они прожили всю свою жизнь. Полную любви и надежд, радости и печали, горьких слез и смертельной радости. Жизнь принадлежащую, только им двоим. Одну общую жизнь. Одну на двоих, ставших одним целым в эти две минуты.
      Кто сказал, что на свете нет любви?
      Настя, которая в тот момент стояла рядом с Герой, заметила, куда смотрит ее брат. Она не стала мешать двухминутному счастью. Она молча вышла на улицу и стала ждать за углом свою жертву. Когда девушка шла, ей под ноги упала тонкая дамская сигарета, со следами помады на фильтре.
      - Ой, прости. Я тебя не заметила, - издевательски пролепетала Настя.
      - Ничего, - ответила девушка, с поразительной выдержанностью.
      - Тебя, как звать, милочка? - любезность Насти куда-то улетучилась. В ее голосе прорезались нотки злости и жестокости.
      - Ева.
      - Ева? Ева! Е-в-а... Ева. Значит Ева?
      - Нам не о чем разговаривать. Всего хорошего, - Ева попыталась пройти мимо Насти, но это оказалось не так просто сделать.
      Как только Ева сделал один шаг вперед, Настя схватила девушку за волосы и повалила на землю. На улице никого не было, так что Настя могла делать со своей жертвой абсолютно все. Идеальное стечение обстоятельств, для совершения убийства.
      Настя села на лежащую Еву и стала бить ее по лицу. Разбив ей нос и губы, Настя ударила Еву несколько раз головой об асфальт, но не слишком сильно, чтобы не убить.
      Об этом инциденте никто так никогда и не узнал.
      У Геры не было ни друзей, ни подруг, с которыми он бы мог поделиться. Это так. Но у него во дворе жила кошка, которая подходила к Гере каждый раз, когда он один возвращался поздно ночью, с очередной богемной вечеринки.
      Кошка была бездомная, но на удивление очень ухоженная. На грудке у нее был белый "воротничок". И немножко белого на лапках. Каждый раз, во время ее свиданий с Герой, она садилась возле его ног, обвивала свои лапки хвостом и смотрела в глаза Геры.
      - Ты ведь знаешь меня, правда? Я знаю, что ты знаешь меня. И ты это знаешь. Но кто же ты?
      В ответ кошка мяукнула, медленно поднялась и пошла прочь, настоящей человеческой походкой, словно опытная женщина, знающая себе цену.
      Откуда Гера мог знать, что душа его матери, которую он даже никогда не знал, и душа этой кошки - это одна и та же душа?
      Как бы там ни было, Гера, и сам не заметил, как стал рассказывать о своей грусти и боли. Кошка всегда внимательно его слушала, потом терлась мордочкой о его ногу, и, мяукнув на прощание, уходила все той же человеческой походкой. И хоть Гера и не понимал, почему кошка так делает, но ему всегда становилось легче, после такого общения с бездомным зверьком, который даже и разговаривать-то не мог.
      С Евой Гера снова встретился через два месяца, на выставке работ молодой художницы, когда уже совсем забыл о девушке в короткой куртке, и с поразительно живыми глазами. Однако ему не надо было долго вспоминать где? и при каких обстоятельствах? он видел эту девушку. Посмотрев по сторонам, Гера подошел к Еве.
      - Здравствуйте, - робко начал Гера.
      - Здравствуйте.
      - Хорошая работа, - продолжал Гера, указывая на картину, висевшую на стене перед ними.
      Картина и в самом деле была хорошая: маленький дом, в окне которого горел свет, затерялся где-то в снежном мире. А за домиком, аккуратно пристроились два дерева с голыми ветками, тянувшимися друг к другу, словно худые человеческие руки. Работа называлась "Разлука".
      - Вы художник? Гера Сорокин? Я права?
      Гера смутился оттого, что его узнали.
      - Да...
      - Я была на вашей последней выставке... - Ева запнулась, вспомнив, чем для нее закончилась та выставка.
      - Как вас зовут? - поспешил Гера на помощь.
      - Ева, - ответила Ева и улыбнулась.
      - А меня, - начал Гера, но не закончил, потому что они оба рассмеялись. - Меня вы уже знаете.
      С того дня, Настя начала терять Геру. Она не знала причины, но чувствовала, что во всем виновата какая-то женщина. "Ничего, - успокаивала она себя. - Я найду ее. И вот тогда он поймет, что ему от меня никуда не деться."
      Да только ничего у Насти больше не получилось.
      Прошло четыре месяца с того дня, когда Ева вошла в Герину жизнь. Он любил ее. И был уверен, что никто, ни какая сила не сможет отнять у него эту девушку. Когда Ева отдалась Гере на снегу, он понял, что и она его никому не отдаст. Иначе стала бы какая-либо девушка терпеть боль от сотен тысяч маленьких снежных звездочек, безжалостно впившихся в спину, ради того, чтобы слиться в одно целое с нелюбимым человеком? Никогда. И Гера это знал.
      В день Гериного двадцатилетия Ева сказала ему, что в ней уже почти месяц живет их ребенок. Гера подхватил на руки Еву и закружился по комнате. Почти весь вечер он целовал и гладил живот той единственной женщины, которая от него ничего не требовала, а лишь отдавала себя, и разговаривал со своим ребенком, хоть и не знал еще: мальчик это, или девочка.
      Виктор Андреевич встретил Еву очень тепло. Увидев ее, он понял, что больше ему для своего сына желать нечего. Екатерине Николаевне было все равно, с кем Гера свяжет свою жизнь. Она давно спилась, потеряла свою красоту и женственность. А вот Настя встретила Еву взглядом, в котором была собрана вся ненависть, жившая в этой девушке. С минуту девушки смотрели друг на друга. "Это конец... - мелькнуло в голове у Насти."
      Так оно и было - Настя потеряла Геру. Потеряла навсегда, так и не сделав его своей собственностью. В возрасте тридцати шести лет Настя покончила с собой.
      Виктор Андреевич развелся с Екатериной Николаевной за четыре месяца до рождения внучки.
      Ева так никогда и не рассказала о своем первом знакомстве с Настей.
      Гера присутствовал при родах своего ребенка. И не потерял сознание, как многие отважные папы, решившиеся на подобный шаг. Родившуюся дочку, с черными, как у отца волосами, Гера назвал, как и свою вторую половинку Евой.
      А у маленькой Евы, которая никогда не стриглась, потому что ее волосы унаследовали от отца способность плакать кровью, через много лет родилась двойня - мальчик и девочка, которые тоже никогда не стриглись, потому что и их волосы умели плакать...
      Но, как говориться - это уже совсем другая история.