Она сказала, что я должна быть сильной. Только я сама могу защитить себя.
      Это совсем не означает, добавила Пенелопа, что я должна быть все жизнь одна. Когда-нибудь я встречу человека, которому я смогу доверять. Доверие. Преданность. Понимание. Это то, что мы все ищем. По настоящему человек влюбляется лишь однажды. Ты можешь не заметить этого. Влюбиться в другого человека. Но тогда будешь мучаться всю оставшуюся жизнь. Найди такого человека, сказала она. Выбросила сигарету. Наклонилась ко мне, и поцеловала меня в мои сухие, обветрившиеся губы с острыми лоскутками кожи, торчавшими в разные стороны.
      У меня по всему телу прошла дрожь. Губы Пенелопы были таким мягкими, такими теплыми. Она целовала меня нежно. Будто мои губы были из папье-маше, и она боялась их повредить. Я чувствовала ее внутри себя. Она дотронулась до моей шеи. Поднялась вверх. Красивая ладонь легла на мою щеку. Это была такое дивное чувство. Все отошло на задний план. Остались только я и Пенелопа. Когда она целовала меня, я думала, что этот поцелуй длится уже целую вечность, но стоило ей оторваться от моих губ, я сразу поняла, что прошло не больше минуты.
      Пенелопа улыбнулась мне. Сказала, что все у меня будет хорошо. Я улыбнулась в ответ. Не знаю почему, но я ей поверила.
      В тот день, когда у всех школьников начались каникулы, я пошла к восьми утра в школу. Учительница черчения опоздала минут на сорок. Она даже не извинилась. Сказала, чтобы я заходила в кабинет, а она сейчас подойдет.
      Я села за партой у окна во втором ряду. Ветер раскачивал зеленые деревья. Я представляла себя этими деревьями. Я чувствовала себя брошенным ребенком в огромном мире. Как будто все забыли о моем существовании. В детстве я мечтала однажды проснуться и обнаружить, что все в мире исчезли. Я бы ела конфеты, управляла трамваем, гуляла допоздна... Тем летом, сидя в кабинете черчения, я поняла, что такое одиночество. Когда некому рассказать, что у тебя творится внутри. Не к кому прижаться. Уткнуться лицом в шею и просто поплакать.
      К одиночеству нельзя привыкнуть. К нему можно приспособиться. Одного оно сломает. Другого - сделает сильнее. Те, кто справляется, в будущем, если им повезет, находят свою вторую половинку, которую будут мучить всю жизнь, потому что они привыкли быть сами по себе. Не плакать и не жаловаться. Два одиноких человека редко встречаются друг с другом, а если это и случается, то их союз недолговечен. Те, кто сами по себе не могут влюбиться в себе подобных. Хотя, может, я заблуждаюсь. Я не знаю.
      Прошло еще около сорока минут, прежде чем учительница вернулась. В руках у нее были не листы бумаги, не чертежные принадлежности, а жестяное ведро, грязная тряпка и швабра. Она сказала, что теперь я все лето буду убирать ее кабинет по утрам. И только потом, после того, как я закончу, она разрешит мне приступать к чертежам. Я ответила, что ни ее, ни какой-либо другой кабинет убирать не собираюсь. В течение следующих десяти минут я узнала, что я проститутка, наркоманка и алкоголичка. Она сказала, что сделает так, что меня упрячут в клинику для душевнобольных и наркоманов.
      Я кивнула головой и ушла, а на следующий день нашлись люди, которые подтвердили, что видели, как я принимаю наркотики. Что я склонна к суициду.
      Мою наркоманию не подтвердили, а вот склонность к суициду все-таки узрели в моих ранних рисунках.
      Меня определили в корпус, где содержали суицидчиков. К моему удивлению, там было много моих ровесников, как мальчишек, так и девчонок. Половина из них слышала голоса, которые день изо дня твердили им, что они должны выпрыгнуть из окна. Врачи называют это галлюцинаторно-параноидальным синдромом. Или синдромом Кандинского-Клерамбо. Он лечится аминазином или галоперидолом. Первые дни я просто лежала на кушетке. Ни с кем не разговаривала. С врачами общалась неохотно. В принципе, меня никто не донимал. Таблетками не пичкали. Просто следили за тем, чтобы я чего-нибудь с собой не сделала.
      К концу первой недели я стала более общительной. Мне охотно дали много листов бумаги и карандаши, поэтому вся следующая неделя пролетела незаметно. Целыми днями я только и делала, что рисовала. А в понедельник меня отвели к главврачу. Мы поговорили с ним. Он спросил меня, чем я собираюсь заниматься дальше. Тогда я сказала, что буду рисовать. На теле. Седой врач тепло улыбнулся. Потом сказал, чтобы я собирала вещи, попрощалась, с кем хотела, потому что выписывают из их заведения сразу после двух часов. Еще он сказал, когда я выходила из его кабинета, чтобы я не переживала. Люди и сами не всегда понимают, за что ненавидят других двуногих. Я ответила, что не переживаю.
      Лечебница оказала на меня сильное воздействие. Я повзрослела. Я поняла, что должна быть сильной, даже тогда, когда не хочу.
      Учительницу черчения не уволили с работы. Доказать, что это она упрятала меня дурку - я не могла, а ей, конечно же, верили больше чем мне. Тем более, для всех я была душевно больной девочкой, склонной к самоубийству. Нет ничего удивительно в том, что я могла специально все это выдумать, чтобы отыграться хоть на ком-то.
      За то по черчению мне поставили тройку просто так.
      Пару раз летом я встречалась с Ксюшей, Владиком и Денисом. Иногда к нам присоединялась Наташа. Она очень сильно изменилась. Теперь она не была такой молчаливой и замкнутой. Черты ее характера приобрели некую вульгарность. Толстый слой безвкусного наложенного макияжа делала ее похожей на дешевую куклу. Джинсы и синяя байка сменились максимально короткой юбкой и обтягивающей блузкой с огромным декольте. Как-то раз мы сидели возле подъезда Владика, когда к нам подошли два парня. Ни чуть не смущаясь того, что рядом сидим мы, они открытым текстом предложили Наташе обслужить их. Она назвала свою цену. Они согласились.
      Ксюша к тому времени вела себя точно так же, как и Наташа. Такая же юбка. Такой же макияж. Единственно, что отличало ее от подруги - это то, что спала она за бесплатно.
      Владик спивался. Он пил в компании. Он пил с братом. Он пил один. И если кто-то пьет, потому что хочет что-то утопить в стакане, то Владик пил просто ради того, чтобы пить. Наверное, ему казалось, что это делает его взрослым.
      У Дениса дома все рушилось. Там он практически не показывался. Крал деньги у матери, которых у нее и так почти не было, и тратил на наркотики. Он вкалывал себе тармадол. За довольно небольшую плату ему выписывал его один врач.
      Следующий учебный год я начала в другой школе. Благополучно ее закончила. Здесь то же были свои яркие личности. Например, был там один парень, который очень любил творчество. Наверное, поэтому его тетради были всегда изрезаны лезвием.
      После школы я не стала, как почти все мои одноклассники поступать в институт. Я стала татуировщицей.
      Прошло почти три с половиной года с тех пор, как я последний раз видела Владика, Ксюшу и Дениса. Поздним теплым летним вечером я ждала на остановке автобуса. Вдруг, кто-то похлопал меня по плечу. Обернулась - никого. Повернула голову обратно - стоит девушка и два парня. Парней я узнала сразу. Владик с Денисом не сильно изменились. Только у одного черты алкоголизма стали более отчетливым, а взгляд другого стал совсем пустым. Ксюшу я не узнала. Она состригла свои длинные волосы и обесцветила их. Она очень похудела: кожа туго обтягивала кости. Вокруг глаз образовались черные круги.
      Вместе мы пошли в кафе за мой счет. Пока ребята были в туалете, Ксюша рассказала мне, что живет с Владиком гражданским браком. Он пьет, а у нее СПИД. Не знаю, какие чувства у меня это вызвало. Я думаю, я испугалась. Мне стало не по себе. Я предвидела, что они плохо кончат, но чтобы вот так. Я спросила, знает ли Владик, что у нее СПИД? Ксюша сказала, ни чуть не смутившись, что ему не за чем это знать. Он бил ее много раз, так что он заслужил это. Она рассмеялась, и на нас обернулись почти все присутствующие в кафе. Ксюша громко выругалась, обращаясь сразу ко всем. Наклонилась ко мне, и сказала: "Ублюдок, сдохнет. Может даже раньше, чем я. По крайне мере, я очень на это надеюсь. Очень хочется посмотреть, как он будет корчиться перед смертью, а я буду смеяться."
      Я оставила деньги, чтобы они смогли заказать все, что захотят, и, сказав, что мне надо идти, ушла, не дождавшись Владика с Денисом.
      Мила замолчала.
      - Я хочу тебе кое-что показать, - Гоша встал. - Идем. Не бойся. Я не хочу залезть к тебе в трусики. Я просто хочу тебе показать кое-что.
      Они пошли на кухню. Нас столе стояла коробка, приблизительно метр в ширину и тридцать сантиметров в высоту.
      - Смотри, - сказал Гоша.
      Он открыл коробку и отошел, чтобы Мила могла заглянуть внутрь. Коробка была доверху наполненная конфетами в синей обертке - "Мишка косолапый".
      - Зачем тебе столько? - Мила взяла в руку жменю конфет, подняла их над коробкой и отпустила вниз, как будто это были не конфеты, а золотые монеты. Конфеты упали с тихим стуком.
      - Понимаешь, - начал Гоша, - когда я был маленьким - это были мои любимые конфеты. Но за всю жизнь я съел их очень мало. Может пять или шесть штук. И однажды я сказал себе, что когда-нибудь, я куплю себе целый ящик этих конфет. Прошло много лет. И вот этот ящик стоит на моем столе.
      - Знаешь, какой запах у меня остался из детства? Запах фурацилина в детской поликлинике, - сказала Мила тихо. - Я ведь всю жизнь врала... Я рассказывала всем о том, какие у меня замечательные отношения с родителями. Как мы понимаем друг друга. А на самом деле - ничего подобного не было. Мы много ругались. Я была виновата во всех их ссорах и скандалах. Если что-то не получалось у кого-то из них - виновата была я. Иногда я думаю, что в жизни я допустила только одну большую ошибку - родилась.
      Мила перевела взгляд с конфет на Гошу. Она хотела прочитать в его глазах что-то, что заставило бы ее уйти, а нашла лишь понимание.
      - Кто ты? - Спросила она. - Я рассказываю тебе то, о чем всю жизнь молчала и убеждала сама себя, что всего этого не было. Кто же ты?
      - Я? Драг дилер.
      [16]
      Ночь плавно переходила в раннее утро, но Саша совсем не чувствовал усталости. Он суетился возле постели Анфисы. Она проснулась, и первым, что попросила - был стакан воды. Обрадовавшись, Саша помчался на кухню. Анфиса только успела отвернуться к стенке, как услышала у себя прямо над головой голос.
      - Анфиса, я принес воду.
      Действие ЛСД прошло. Галлюцинаций не было. Все вокруг было реально. Анфиса понимала, что находится дома в своей постели. Только голос, который она только что услышала, был точь-в-точь таким же, как те голоса в клубе. Анфисе стало страшно. Каждый мускул ее тело напрягся. Она резко повернулась. И почти мгновенно обмякла на постели. Над ней стоял человек, который был с рядом ней всю жизнь.
      - Что же ты сделала? - спросил Саша.
      Анфиса отвернулась, а Саша подошел к окну.
      - Я написал тебе стихотворение. Хочешь, прочту?
      Тишина.
      - Я смотрю в окно. Я ненавижу свою жизнь. Черно-белые танцы танцует моя душа. Ровно через двадцать два с половиной года я пошлю свои мечты в жопу. И променяю их на пиво и футбол. А ржавый шар солнца, так и будет взлетать в небо. Мне уже давно ничего не жаль. И опять за окном все одно и то же. Море нежно лижет пальцы моих ног. Хоть один бы день прожить без звонков телефона. Без назойливых мух. Без великих идей. Ты придешь за мной, господи, скоро. Я кричу: "Погоди! Постой! Дай мне день на сборы. Мы успеем на поезд. Разреши мне съесть кусочек конфеты". Но нет. Ты молчишь. Может там, на том свете, я найду хоть немного покоя. На твоем окне остаются кровавые розы. Это плачет небо. Теплый голос тонет в тишине холодного утра. Посмотри на деревья. Их засохшие руки родили меня в темноте из любви и разлуки. А бездарные рифмы ничего не стоят. Смысла в них все равно нет. Все слова умрут очень скоро. Поломают суставы истоптанных ног. Может ты, через двадцать с половиной года будешь внутри себя искать хоть намек, на то, что любила мою наглую рожу. Ждала мой телефонный звонок. Я писал свои книги, для того, чтобы ты их читала. Не успел написать я и слова. Ты без слов все поняла. Через двадцать два с половиной года ты придешь ко мне на могилу. Скажешь детям: "Здесь спит писатель, не написавший ни слова. Но я все равно его очень любила."
      - Прости, - прошептала Анфиса.
      Повернувшись, Саша увидел, что она плачет.
      - Тебе надо поспать, - заботливо сказал Саша.
      Он поправил одеяло, поцеловал Анфису в лоб, и вышел из комнаты.
      Как только дверь за ним закрылась, комната начала сужаться. Анфисе захотелось закричать, но голос, как тогда в клубе, парализовало. Ей оставалось только лежать и наблюдать за происходящим.
      Потолок начал вытягиваться. Нечто овальное приближалось к ней. Он стало приобретать человеческие черты. Появились пустые черные глазницы. Прямой нос. Волевой подбородок. Губы.
      У Анфисы текли слезы. Голова заговорила:
      - Ты боишься?
      Анфиса закивала головой.
      - Чего ты боишься? Меня? Меня не надо бояться. Я люблю тебя.
      Голова вытянулась сильнее, и своими губами прикоснулась к губам Анфисы. Ее рот самопроизвольно разжался, и она дала себя целовать. Голова умела целоваться.
      - Конечно я умею целоваться, - на секунду оторвавшись от губ Анфисы, произнесла голова. - За много лет моего существования, чего я только не видел в этой комнате.
      После этих слова голова снова принялась целовать Анфису. На этот раз она просунула свой язык глубоко в Анфисин рот, так, что она поперхнулась. Голова отпрянула, и из ее пустых глазниц на лицо девушке стали падать огромные многоножки. Рот Анфисы исчез. Вместо него там появилась гладкая поверхность. Она стала мычать и мотать головой, пытаясь скинуть с лица многоножек. Насекомые падали на подушку и под одеяло. Теперь Анфиса чувствовала, как они бегали по ее телу. Она расплакалась еще сильнее. Одна многоножка заползла ей в трусики. Анфиса забилась на постели. Вспомнила, что ее руки свободны, и стала сбрасывать черных жирных тварей на пол.
      Голова висела над Анфисой, с любопытством наблюдая за тем, что она делает. Душ из насекомых прекратился.
      - Ты беременная, - сказала голова.
      У Анфисы начал быстро расти живот. Почти мгновенно он вырос до размеров, какие должны быть на девятом месяце. Из влагалища пошла кровь. Простынь стала быстро намокать.
      - У тебя отходят воды, - услышала Анфиса голос головы над собой.
      Кровать превратилась в гинекологическое кресло. Из пола выросли три существа, с таким же пустыми глазницами, как у головы. Они широко развели ноги Анфисы. Положили на специальные подставки, которые сомкнулись пластмассовым кольцом вокруг щиколоток Анфисы. С руками произошло то же самое.
      Анфиса почувствовала резкую боль. "Схватки!" - поняла она. И действительно- это были схватки. Существа стали с силой давить ей на живот, в один голос приговаривая:
      - Рожай! Рожай! Рожай!!
      Адская боль рвала Анфису изнутри. Что-то пыталось вылезти наружу. Появиться на свет.
      Одно из существ, высоко подняв руку, ударило Анфису по животу. Что тяжелое выпало из чрева Анфисы. Оно не ударилось о пол, а, наоборот, как будто упало в какую-то жидкость.
      Анфиса скосила глаза в сторону. Комната, приблизительно на полметра, была заполнена кровью. Анфисиной кровью!
      Вдруг то, что родила Анфиса, прыгнуло ей на живот.
      - Привет, сука! - радостно сказало оно.
      Анфиса посмотрела на то, что перебралось с живота ей на грудь. Грязно-желтый прямоугольник с большим носом, растянутым ртом, в квадратных очках с толстыми линзами, стояло на трех тонюсеньких ножках. Это были единственные конечности, если не считать недоразвитую кисть с четырьмя пальцами, торчащую с правой стороны лба. На ногах было по три пальца.
      - Я жрать хочу, матушка, - сказало существо, и зубами вцепилось в сосок Анфисы.
      Грудь была закрыта майкой, перепачканной кровью. Существо сжало зубы сильнее, и откусило сосок. Кричать Анфиса до сих пор не могла, а потому только мычала. Желтый прямоугольник на трех ногах выплюнул окровавленную плоть и кусочек ткани в лицо Анфисе.
      Из того места, где раньше был сосок, потекла белая липкая жидкость с алым оттенком, похожая на сперму смешанную с гноем кровью.
      Существо начало с жадность пить вытекающую жидкость. Анфису начало мутить, но она вовремя поняла, что если начнет тошнить, то захлебнется собственной блевотиной. Рта все еще не было.
      Напившись, существо сплюнуло остатками гнойной пищи в лицо Анфисе.
      - Ты больна, - сказала оно с ноткой холодной злости. - У тебя рак. Ты ведь не хотела меня отравить?
      Анфиса быстро замотала головой. Она бросила взгляд на потолок, в надежде, что голова, может быть, чем-нибудь ей поможет, и, столкнувшись с пустыми глазницами, поняла, что это была пустая надежда. Голова улыбалась. Из ее приоткрытого, улыбающегося рта, то и дело, выбегали тараканы, мокрицы, пауки и другие мерзкие насекомые, которые бегали по ее лицу и исчезали в глазницах. Некоторые насекомые срывались вниз, сталкиваясь друг с другом на своих незамысловатых маршрутах. Пролетев около двух метров, они медленно тонули в вязкой крови, медленно заполнявшей всю комнату.
      Существо на груди вновь заговорило:
      - У тебя рак. Ты понимаешь, чем это чревато для тебя? Мы вырежем тебе опухоль.
      К кровати подошли три существа, которые принимали роды. О них Анфиса успела забыть. И теперь, когда она увидела в их руках хирургические инструменты, покрытые ржавчиной, ею овладел ужас.
      - Успокойся. Это не больно. Это очень больно, - радостно успокаивало противное желтое существо, прыгая на своих тонких ножках на груди Анфисы. Жидкость, вытекающая из ее груди, продолжала течь. Она собиралась в ложбинке между грудями, а оттуда текла на живот. Прыгая, желтое существо разбрызгивало липкую массу во все стороны. Она была везде: на постели, на стенах, на лице Анфисы. Капли, со стен падали в кровь на полу, но не тонули, а оставались плавать на поверхности, как капли жира в супе.
      - Начнем, - сказал желтый прямоугольник, и спрыгнул на пол, чтобы не мешать "врачам". Тонкие ножки существа исчезли в крови, уровень которой достигал ему до губ.
      А врачи начали операцию. Пошептавшись на не понятном человеку языке, анестезии они решили не делать. Самый толстый из хирургов - инстинктивно Анфиса поняла, что это "ОН" - занес руку с ржавым скальпелем высоко над своей головой. Прицелился... Анфиса с ужасом наблюдала, как скальпель приближается к ее грудной клетке. Когда металл, наконец, достиг плоти, она поняла, что до этого никогда не испытывала боли. Ржавый, тупой скальпель не резал. Он рвал ткани. Хирург водил своим ножом по груди Анфисы. Кожа отрывалась маленьким полосками, при этом, издавая звук, похожий на то, который получается, когда водишь вилкой или ножом по чистой тарелке. Обе груди лопнули, и из них потоком хлынула белая жидкость, смешанная с кровью и гноем.
      В месте, раньше называвшемся грудью, кожи совсем не осталось. Окровавленным комками она лежала на животе Анфисы, в луже гнойной жидкости, которую пило существо вышедшее из чрева Анфисы.
      Тем временем хирург начинал злиться. Он громко издавал гортанные звуки, демонстрирующие все его недовольство. Из-под плотного передника - в таких ходят патологоанатомы на работе - он достал штопор, не менее сорока сантиметров в длину. В отличие от скальпеля на нем не было ни следа ржавчины. Наоборот, он был вычищен то блеска.
      Хирург не стал медлить. Почти мгновенно он погрузил штопор в тело Анфисы. Металл вошел в плоть, как нож в масло. Хирург делал несколько отверстий. Он вставлял штопор по периметру того места, где не было кожи. Делал три-четыре оборота, а затем резко вырывал его.
      Закончив проделывать отверстия, он отбросил штопор в сторону. Металл исчез под гладью крови на полу.
      Ассистенты хирурга запустили свои длиннющие, крючковатые пальцы в проделанные дырки, и стали тянуть их вверх. С сухим хрустом грудина порвалась. Анфиса посмотрела туда, где только что образовалась широкая дверь в организм от шеи до лобка. Там не было ребер, которые она ожидала увидеть. Хотя это ее совсем не удивило. Сразу на поверхности лежали пузыристые легкие, покрытые рыхлой, запекшейся кровью и толстым слоем пыли. Сердце лежало посередине, между легкими, и выглядело маленьким, скомканным куском исписанной мелким почерком бумаги. Анфиса пригляделась и поняла, что так оно и есть. В отдельных местах можно было даже разобрать написанное. "РОЖ-ДЕ-НИ-Е," - прочитала Анфиса с одной стороны. "ПРЕДАТЕЛЬСТВО," - было написано с другой. "ПРЕДАННОСТЬ". "ЛЮБОВЬ". "ВЕРНОСТЬ". Анфиса поняла, что все события, так или иначе повлиявшие на нее, записаны на сердце. Обычной шариковой ручкой.
      Под легкими были кишки. Невооруженным взглядом было видно, что ни давно перестали выполнять свои функции. Кишки высохли и стали похожи на куски спрессованного брезента, нарезанного узким полосками.
      Не смотря на боль, у Анфисы возникло непонятное для нее самой желание потрогать себя. Она списала это на любопытство, но тут же задал себе вопрос, где оно было, когда ее только начинали резать? Ведь на этот раз, руки оставались свободными все то время пока ее резали, в отличие от родов, когда запястья были намертво скованны пластмассой.
      Приподняв тонкий слой плоти на бедрах, она увидела, что и там нет костей. За то там была вода. Мутная вода с плавающим на поверхности тополиным пухом.
      Вдруг Анфиса заметила, что на правой руке вместо ногтей у нее глаза, а на тыльной стороне ладони - рот. Настоящий рот с губами, зубами и я зыком. Анфиса попробовал заговорить. Это оказалось нелегко. Сначала рот издавал нечленораздельные звуки. Потом удалось произнести отельные буквы. Глаза хлопали ресницами, наблюдая за попытками рта сказать что-нибудь понятное. Они чутко реагировали на каждое движения языка и губ. Завершающим этапом была целая фраза. Правда, понять ее было нельзя, так как все буквы беспорядочно перемешались между собой.
      За Анфисиными попытками заговорить наблюдали не только глаза на ее руке, но и голова, выросшая из потолка, существо на трех ножках, купающееся и резвящееся в крови, как ребенок в детском бассейне, хирург и его ассистенты. Как вдруг:
      - Сволочи! Кто вы такие? Что вы со мной делаете?
      От удивления Анфиса на секунду забыла о своей боли. Цепкие пальцы ассистентов заставили вспомнить все. А металлические прут, появившийся в руках хирурга, надо полагать все из-под того же передника, почувствовать новые болевые ощущения.
      Ассистенты крепко прижимали руку Анфисы к кровати, а хирург бил ее прутом по кисти. С первого же удара он выбил большую часть зубов подвижного рта. После второго удара, рот перестал шевелиться. Он умер. Хирург это видел, но не стал останавливаться. Он продолжал монотонно махать прутом. Анфиса точно не знала, были ли в ее руке кости до того, как хирург приступил к своим решительным действиям, но то, что теперь там ничего не было - в этом она была абсолютно уверена.
      Глаза на кончиках пальцев погасли в тот момент, когда умер рот. Из собственных глаз Анфисы слезы текли неиссякаемым потоком.
      Хирург, довольный своей работой, стер выступивший на лбу пот. Под марлевой повязкой, закрывавшей его лицо, проступили очертания улыбки.
      - Продолжай! - рявкнула голова на потолке.
      Хирург засуетился. Вместо того, чтобы отбросить прут в сторону, как это было сделано со штопором, он спрятал его обратно под передник.
      Ассистенты повытаскивали из-под своих халатов зажимы, и стали закреплять края раны на теле Анфисы.
      После этого у хирурга в руках вновь появился ржавый скальпель. Одной рукой он взял Анфисино сердце в руку. Потянул вверх. За сердцем потянулся спиральный телефонный шнур. Такие уже давно не используют. Взвесил сердце на ладони, а потом швырнул на пол, как нечто отвратительное.
      Падая, сердце подскочило несколько раз на постели, и полетело вниз, почти сразу же исчезнув в пучине крови.
      Анфиса не испытала в этот раз боли. Только ощущение исчезнувшей тяжести на душе. Стоило сердцу оказаться вне ее организма, как и вся грусть с плохими воспоминаниями исчезли.
      Следующими на очереди были легкие. Правое выглядело гораздо хуже своего собрата. Его пузыристая структура была более мягкой из-за жидкости внутри. Хирург ткнул скальпелем один из пузырьков. Он беззвучно лопнул, из него потек желтый гной.
      Существо на трех ногах, о существовании которого Анфиса успела забыть, запрыгнуло на нее и стал слизывать гной. Хирург ударил его, да так, что тот отлетел на пол и скрылся с головой в крови. Вынырнул. Выругался и пошел дальше бродить по просторам окровавленной комнаты.
      Хирург взялся за больное легкое. Его пальцы погрузились в пузыристую массу. Он попробовал вынуть его. Как оказалось, это была не самая лучшая идея. Сквозь кривые пальцы потек гной, а само легкое разорвалось на части. Распавшись, они стали поглощать другое легкое. Теперь и оно было заражено. Ассистенты достали саперные лопатки. Вопросительно посмотрели на хирурга. Он подумал немного, а потом отчаянно закивал головой. Новая волна боли накрыла Анфису, когда ассистенты стали копать ее организм. Куски органов, как больных, так и здоровыхх, они складывали в аккуратную кучу на постели.
      С лица головы сорвалось насекомое. Мадагаскарский таракан. Он упал в яму, выкопанную ассистентами в теле Анфисы. Зашипел, и побежал к ногам, но по пути утонул в гнойной массе.
      Этот маленький инцидент никак не повлиял на дальнейшие события. Когда ассистенты закончили, в теле Анфисы не осталось ничего. Пустота. Пустая полость. Можно было опустить внутрь голову. Прокричать что-нибудь, и быстро зашить. Эхо гуляло бы там вечно.
      Хирург вырвал волос из своей скудной прически. Примотал его к концу шляпки кривого гвоздя. И стал стягивать кожу к центру туловища обессиленной девушки, отрывая зажимы вместе с кусочками еще живых тканей. Кожа приобрела свойства резины. Она легко тянулась.
      Прошло две минуты и шов был готов. Хирург с любовью посмотрел на свою работу. Он было доволен. Кривой шов, грубо зашитый жесткими волосами непонятного существа, тянулся от самой шеи до лобка.
      Голова на потолке опустилась к самому лицу Анфисы.
      - Интересно, что там творится с твоим мозгом, - сказала голова. - Мы обязательно это узнаем. А сейчас... Хочешь закричать?
      Анфисы ударила голову поломанной рукой. Боль была такой сильной, что Анфиса начал кричать. Зашитый рот порвался, а вместе с ним и щеки.
      На крик прибежал Саша. Он увидел, как Анфиса бьется в истерике на постели. Он испугался. Подбежал к ней.
      - Анфисочка! Девочка моя. Что с тобой?
      Прекратив кричать, Анфиса окинула взглядом комнату. Все исчезло. Существ не было. Головы на потолке тоже.
      Анфиса задрала майку, обнажив упругую грудь. Шва не было.
      - Не оставляй меня. Будь со мной. Кажется, я схожу с ума.
      Саша лег рядом. Обнял Анфису.
      - Мы всегда будем вместе, - сказал он. Пока смерть не разлучит нас.
      Вечером им захотелось есть. Саша предложил Анфисе остаться в постели, а он приготовил бы что-нибудь, но она, расплакавшись, отчаянно замотала головой. Впившись в Сашину руку, она пошла за ним на кухню.
      - Ну, здесь-то меня отпустишь? - улыбнувшись, спросил Саша.
      - Д-да, - неуверенно пробормотал Анфиса, но руку не отпустила.
      Она переминалась с ноги на ногу, не зная, что ей делать. Наконец, решилась и разжала пальцы. Сделала шаг к столу. Села, поджав под себя изящные ножки.
      Саша не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь Анфиса выглядела такой маленькой, слабой, одинокой. Ее лицо распухло от слез. Под глазами образовались темные круги. Анфиса нервно терла руки, пытаясь схватиться за них. Саша увидел это и присел на корточки рядом с ней.
      - Чего ты боишься?
      - Они тут, - прошептала Анфиса.
      - Кто?
      - ОНИ!
      - Вот что - тебе надо поесть, - Саша поднялся. - Это естественно. Ты была в клубе, наверное. Выпила. Ничего. Такое бывает. Сейчас покушаем...
      - Ты не понимаешь! - крикнула Анфиса. - Они пришли за мной! Они разрезали мне живот. Вынимали внутренности.
      - Анфиса, тут никого не было. Только я.
      Прошло полчаса, прежде чем они начали есть. Все это время Анфиса беспрерывно рассказывал о том, что с ней, по ее словам произошло несколько часов назад, наотрез отказываясь соглашаться, что это лишь плод ее фантазии. У Саши закралась мысль, что эти видения были не просто так. И они вызваны не алкоголем и бессонной ночью. Наконец, он решился спросить:
      - Ты принимала наркотики?
      - Я не знала, что...
      - Ответь "да" или "нет". Ты принимала наркотики?
      - Да, - ответила Анфиса, опустив глаза.
      - Тебе хочется еще?
      - Нет. Я хочу только, чтобы ОНИ ко мне больше не приходили.
      - Они не придут, если ты не будешь больше принимать это дерьмо.
      Ели молча. Саша приготовил салат с креветками.
      - Очень вкусно, - сказала Анфиса, когда Саша покончил со своей порцией.
      - Ты даже не притронулась.
      - Хочешь добавки?
      Зазвонил телефон. Саша, сказав, что сейчас вернется, вышел из кухни и, сняв трубку, услышал приятный мужской голос. Он сразу представил говорившего: симпатичный парень с хорошим телом. Внутри него проснулся гей. Теперь Саша любил Анфису как прежде - как сестру. Скорее даже - именно в эту минуту, - он относился к ней, как отец к дочери.
      - Здравствуйте. Это Митя. Мы были вчера вместе с Анфисой. Я хотел узнать, как она там.
      - Это ты накормил ее наркотиками?
      В трубке послышалось нервное дыхание.
      - Понимаете, не то, чтобы накормил. Я, как бы это сказать, предложил, что ли.
      - Что предложил?
      - ЛСД. Я не думал, что будет такая реакция. Вы не волнуйтесь. Анфисины вещи у меня.
      - Сколько длится действие того, что ты ей дал?
      - Пару часов.
      - У нее были видения сегодня днем.
      - Это называется free trip. Бесплатный приход. Такое бывает. Повторный психоз может проявляться спонтанно. Или после применения алкоголя.
      - Слушай, ты, вообще, откуда взялся? - прервал Саша Митин рассказ.
      - В метро познакомились вчера днем. Я предложил сходить в клуб. У меня девушка ушла пару дней назад. Мне нужна была разрядка. Поэтому я и предложил ЛСД Анфисе. Я думал мне будет так легче затащить ее в кровать. Да я о ней думал тоже. Я слышал, что под драгсами секс классный. Девчонки кончают по восемь раз, и выделывают разные такие штучки.