Кани Джеронимо
      Имена
      [1]
      Героин - самое худшее, что может с тобой случиться.
      Ты слышишь? Это скрипнули старые качели из прошлого. Это маленькая девочка спрыгнула с них и побежала мимо нас...
      Чувствуешь? Это запах ветра. Видишь, как он колышет мои волосы?
      Нет! Ты уже никогда не услышишь шум моря. И не за чем обманывать себя!
      А знаешь, ведь нет никакой девочки. Качели-то скрипят, но это ветер раскачивает их.
      Ты ведь слышишь смех? Смех из прошлого. Смех, которому больше нет места в настоящем.
      Хочется плакать? Это полное осознание потери себя. Это понимание полной пустоты, одиночества. Все, что ты можешь теперь - это ширнуться. Это поможет тебе выбросить на время понимание всего. Просто забыть. Теперь уже просто забыть. И не жди ни от кого помощи! Ты ведь абсолютно один...
      Мне надо два чека в день, чтобы посидеть или поспать, не испытывая постоянную боль от разлагающейся печени.
      Если сейчас слезть с иглы, то для меня в сущности ничего не измениться. Может быть, только дата на надгробии. Жить уже не получиться никак.
      Ты все еще слышишь смех? Среди этих голосов слышен и твой голос. Когда-то радостный и счастливый. Но тебе это все БЕЗРАЗЛИЧНО.
      Мать ненавидела Егора. А своего отца он никогда не видел.
      - Это ты во всем виноват, поганый ублюдок! - кричала мать в периоды между запоями. - Если бы не ты - он бы меня не бросил!
      Егор не слушал ее. Ему вообще было наплевать на все, что говорила его мать. Наверное, он ненавидел ее ничуть не меньше, чем она его. Когда он покинул грязную однокомнатную квартиру, большая комната которой была разделена шкафом на две половины, уместив свои скромные пожитки в небольшом рюкзаке, она даже не сразу это заметила. А когда заметила, то не стала объявлять сына в розыск.
      "Пусть подохнет, неблагодарная сволочь. Пусть он сдохнет," - думала мать.
      - ПУСТЬ ОН СДОХНЕТ!!! - кричала она, просыпаясь ночью. И даже стены с выцветшими обоями хотели заткнуть уши, да только не могли.
      Егор так и не узнал, что через четыре месяца после его ухода, в одно из морозных декабрьских утр его мать, в возрасте сорока трех лет, нашли мертвой возле подъезда. За ночь ее кожа приобрела сиреневато-лиловый оттенок, а открытый рот был доверху заполнен снегом.
      Если спросить наркомана помнит ли он свою первую вмазку? То, скорее всего, ответ будет отрицательным. Возможно, вы вообще не получите никакого ответа. Или не разберете его из-за невнятного мычания.
      - Я считаю, что можно разок-другой вмазаться...
      - А? - Егор с недоумением посмотрел на Сергея.
      - Б! Вмазаться белым не хочешь?
      - Героином?
      - Ну?
      Через полчаса они шли грязными дворами к знакомому Сергея, где по его словам можно было взять хорошего героина и там же на месте ширнуться.
      - Способов вмазки героином существует как минимум два: внутривенная инъекция. Это наиболее дешевый способ.
      - Почему? - перебил Егор Сергея, который взахлеб спешил поведать все премудрости, касающиеся наркотиков.
      - Не перебивай! Потому что белый быстрее попадет в мозг.
      - А второй способ? - поинтересовался Егор.
      - Внутримышечная инъекция. Но это голяк. Чистота героина должна быть выше, чем при внутривенной вмазке. А такой сейчас трудно найти. Барыги бодяжат его всякой дрянью: мел, крахмал, сахарная пудра... - Сергей сплюнул. - Бля, забыл! У тебя же машинки нет! Ладно, хер с тобой, моей снимемся... Но запомни: НИКОГДА, НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ НЕ ИСПОЛЬЗУЙ ЧУЖОЙ БАЯН! А то и месяца не пройдет, как схватишь гепатит или СПИД.
      "Не схвачу, - подумал тогда Егор. - Я же всего один раз... попробую."
      Откуда ему было знать, что уже через пару дней после первой вмазки, он будет искать себе дозу самостоятельно?
      Вскоре они пришли к кирпичной пятиэтажке. Двери у нужного подъезда не было. Возможно ее выбили во время одного из рейдов мусоров, что не было здесь большой редкостью: этот подъезд славился тем, что около него, да и в нем самом, постоянно ошивались наркоманы. Добропорядочные жильцы из соседних подъездов периодически вызывали милицию. Менты приезжали, разгоняли торчков. Иногда даже кого-то забирали, но как правило, через пять-шесть часов отпускали: что возьмешь с наркомана? Тем более когда он всего двадцать минут назад ставился?
      В тот день, что очень удивило Сергея, ни одного наркомана не было видно. Это могло означать то, что накануне прошла чистка. А значит, получение дозы может отмениться.
      Вдвоем с Егором они поднялись на шестой этаж. Сергей позвонил. Дверь открыли на цепочке.
      - Чего? - раздраженно буркнул высунувшийся нос и обветренные губы.
      Егор почувствовал резкий запах табака.
      - Слушай, - начал Сергей. - Это я - Серега. Выручи с дозой, а?
      На мгновение Егору показалось, что дверь сейчас закроется, и они так и останутся ни с чем. Он даже обрадовался, что не придется пробовать наркотики.
      Дверь действительно закрылась, но практически тут же открылась. На пороге стояло бесформенное тело, с оголенным торсом и давно не мытой головой.
      "Странно, - мелькнуло у Егора в голове. - Барыги имеет такие деньги, а этот больше похож на грязного бомжа."
      Вслед за Сергеем он прошел внутрь квартиры, и сразу понял, что ошибался насчет дилера. В квартире был сделан дорогой ремонт. Все было чисто и аккуратно. На стенах висели картины, а в комнате, в которую была открыта дверь, стояла дорогая аппаратура. Увидев, куда Егор смотрит, "тело" закрыло дверь.
      - Ты по первяку? - обратилось оно Егору.
      Егор молча кивнул.
      - Баян с собой есть?
      В разговор вмешался Сергей:
      - Нет, Миша, у него нет. Но ничего - я ему свой одолжу.
      - Не хуй! - Миша скрылся на кухне, и вернулся с новеньким, запечатанным в полиэтилен инсулиновым шприцом. - Это тебе мой подарок... В первый раз все-таки.
      Егора начала бить дрожь. Как будто он понял, что все по настоящему.
      Они прошли на кухню.
      - Расслабься, - сказал Миша Егору.
      Егор никак не отреагировал.
      - Никаких нервов, никаких дрожащих рук. Никаких резких движений. Слышишь меня?!
      Егор посмотрел в лицо Миши перед собой.
      - Расслабься и сконцентрируйся.
      Сергей развернул газету на кухонном столе, прямо перед Егором. Затем выложил на нее ложку, маленький пакетик с белым порошком, полученный от Миши, зажигалку, маленькую мензурку, в которую налил немного воды из пластиковой бутылки с надписью "вода", кусочек ваты. Миша распечатал шприц и положил его рядом с ложкой.
      Сергей совсем чуть-чуть насыпал в ложку героина. Добавил воды. Потом взял ложку в левую руку, а зажигалку в правую и начал подогревать раствор.
      Егор следил за каждым его движением. Ему было не по себе, и как он ни старался - расслабиться у него не получалось.
      Сергей не стал доводить раствор до кипения, как того ожидал Егор. Он обмотал кончик иглы ватой и стал выбирать раствор из ложки.
      - Давай теперь поищем колодец? - сказал Миша.
      Он опустил вниз левую руку Егора. Оголил ее и стал наматывать перевязь, чуть повыше предплечья. Практически мгновенно вены на руке вздулись.
      - Вот они родимые... - ласковым голосом произнес Миша, будто это были не вены, а какие-то его любимые домашние животные.
      Сергей передал Мише шприц.
      - Расслабься, - напомнил Миша Егору еще раз.
      Егор почувствовал, как игла вошла в руку. Это оказалось и не так уж больно, как ему казалось в начале. Он почувствовал щелчок, чем-то отдаленно напоминающий звук, как когда игла прокалывает лист бумаги. Только на это раз это была не бумага, а его вена.
      Как только игла оказалась в вене, Миша подтянул поршень вверх. Егор увидел, как в шприце оказалась его кровь. Перед тем как пустить героин по венам, Миша отпустил немного узел жгута и начал медленно вводить раствор внутрь Егора. Когда шприц опустел, он так же аккуратно, как и вводил, вынул его.
      Приход наступил почти сразу. Веки Егора плавно начали опускаться. Что-то ужасно знакомое из детства начало растекаться по всему телу. Весь страх, вся боль, все переживания, что рвали Егора вот уже несколько последних лет - исчезли. Не осталось ничего. Ничего, что могло бы его потревожить.
      Его взгляд остановился на каком-то пятнышке на газете. Ему казалось, что он бы так и смотрел бы всю жизнь на это пятнышко. Разве есть, что-то более прекрасное чем это пятнышко? Конечно нет!
      - Егор... Егор... Ты слышишь меня?
      Егор точно не знал: зовут его на самом деле или это просто голос в его сознании. Голос был какой-то искаженный. Какой-то новый. Даже незнакомый. Голос принадлежал Сергею. Но у Егора не было никакого желания отзываться. У него ВООБЩЕ не было никаких желаний. Он испытывал полную гармонию с собой и своим телом. И меньше всего ему сейчас было нужно, чтобы кто-нибудь нарушал его безмятежность.
      Вдруг по правой щеке Егора пошел небольшой зуд. Он медленно поднял правую руку и почесал щеку. Все происходило как в фильме с замедленной съемкой. "Боже... Как приятно чесать... вот так бы вечно почесываться, проскочила мысль в его голове."
      Егору захотелось пить.
      - Д-а-й-т-е-м-н-е-в-о-д-ы... - попросил он.
      "Разве вода была когда-нибудь такой вкусной? Может быть, у них тут какие-то источники... подземные..."
      В каждом движении было что-то приятное.
      "Да, господи, да что ж такое? Еще пить..."
      -Д-а-й-т-е-м-н-е-е-щ-е-в-о-д-ы... - снова попросил Егор.
      Он выпил второй стакан, не останавливаясь.
      "Вот оно! Как мне хорошо."
      В горло резко ударил комок. Видимо на его лице, что изменилось. А может, Миша с Сергеем и так по опыту знали, что сейчас должно произойти.
      - Блядь, бери его по руку! И в сортир его. Если он наблюет здесь, я заставляю тебя это сожрать! - это Миша кричал Сергею.
      Егора вовремя успели дотащить до туалета. Как только он оказался возле унитаза его начало рвать.
      "А это не так уже хреново... - подумал Егор, созерцая свою блевотину в унитазе. Поблевать еще что ли?" Егора снова вырвало.
      Он попытался встать. Ноги обмякли и не подчинялись хозяину. Ужасно хотелось пить. Он дотянулся до крана в ванной и стал пить. Казалось, он мог выпить несколько литров, и все равно было бы мало.
      Его снова вырвало. На этот раз в ванну.
      Егор во второй раз попытался встать. Ему это удалось. Чуть- чуть шатало, но все-таки он стоял. "Жарко тут..." Егор начал стягивать с себя свитер. Оголив торс, ему ничуть не стало прохладней.
      Полная моральная независимость.
      "Как прекрасен мир. Теперь я понимаю, почему везде кричат, что наркотик - это дерьмо. Так всегда было. Эти суки всегда прятали от нас самое лучшее, чтобы им больше досталось. Это МОЕ! Я остаюсь." Егор тихо засмеялся. Ему было очень хорошо и весело от собственных мыслей. "Я же чертовски умный человек!"
      Егор сел на край ванны и стал улыбаться своему отражению в зеркале.
      [2]
      Когда Гоша был еще маленьким мальчиком, он любил наблюдать за проходящими товарными поездами и считать, сколько вагонов в каждом из них. Цистерны, платформы с машинами и тракторами, контейнеры... Позднее он даже завел тетрадку, в которой записывал номера поездов и количество вагонов в каждом из составов. Некоторые машинисты узнавали большеглазого мальчишку и сигналили, приветствуя его. Гоша тут же сбивался со счета и начинал радостно махать ладошкой в ответ.
      С тех пор прошло почти четырнадцать лет. Теперь Гоше было двадцать. И он не совсем понимал, почему детские воспоминания приходят как раз тогда, когда их совсем не ждешь. Почему вообще все - и хорошее, и плохое - приходит именно тогда, когда ты этого не ждешь?
      - Двадцать семь... Двадцать восемь...
      Наконец поезд прошел. Гоша потер озябшие руки, засунул их поглубже в карманы легонькой курточки и, ловко перепрыгивая через рельсы, направился в сторону ближайшей станции метро.
      В институт Гоша поступил без особых проблем. Но учиться там долго не смог. На втором курсе декан вызвал его к себе.
      - Послушай, Гоша, ты же хороший парень. Способный... Почему ты так относишься к жизни?
      Гоша сидел молча, уставившись в грязное пятно на линолеуме.
      - Эх Гоша, Гоша... Почему ты молчишь все время? Сказал бы что-нибудь? Молчишь? Ты знаешь, что ты кандидат на отчисление?
      - Знаю, - ответил Гоша, не поднимая глаз.
      - И что ты думаешь по этому поводу?
      Гоша на секунду задумался. Потом сказал:
      - Алексей Алексеевич, можно я пойду.
      От неожиданности декан приоткрыл рот.
      - Иди, - почти шепотом ответил он.
      Гоша поднялся со стула и направился к двери. Уже выходя из кабинета, в дверях, повернувшись в пол оборота, он произнес:
      - Я зайду как-нибудь... за документами. До свидания Алексей Алексеевич.
      Гоша прошел по коридору и вышел на улицу. С монолитного неба падал снег. Гоша посмотрел вверх: серые тучи заволокли небо так, что солнца не было видно. "Ничего удивительного, - подумал он. - Кругом одно дерьмо. А закончиться это - появится новое. Оно никогда не кончится. Поэтому надо либо самому становиться дерьмом, чтобы держаться на плаву. Либо оставаться человеком и тонуть."
      Острые снежинки падали на лицо. Он бы так стоял еще довольно долго, если бы одна из снежных звездочек, падающих с неба, не попала ему в глаз.
      - Черт... - выругался он, прижав ладонь к пострадавшему глазу.
      Никакой смертельной травмы глазного яблока не было. Не было даже кратковременной боли, или временного неудобства, которое появляется, если в глаз попадет ресница. Гоше просто хотелось пожалеть самого себя. И хоть он никогда себе не признавался, что он был брошен всеми, он действительно был одиноким человеком.
      Вскоре крыльцо опустело. Началась лекция. По привычке, Гоша спрятал руки в карманы куртки - перчаток он не носил, по неизвестной даже ему самому причине - и пошел прочь от института, студентом которого он уже не был. "Кругом снег, а люки как спасительные островки. Чернеют то тут, то там. Только они не покрыты снегом. А если сравнить снег с дерьмом, то канализационные люки - это Ангелы. Потому что только они могут защитить себе от дерьма, - размышлял по пути Гоша."
      На метро Гоша доехал до центра. Нашел кафе, в котором работала Дана, и зашел внутрь с обратной стороны здания через служебный вход, на двери которого висела табличка "Только для персонала".
      Дана сидела на столе, широко разведя ноги, а перед ней стоял какой-то парень в обтягивающей белой майке с короткими рукавами, подчеркивающие его мускулистые руки. Он обнимал Дану за талию, а она, обвив его шею руками, жадно вылизывала его ухо, иногда засовывая свой язык внутрь.
      Предательство - последнее прибежище патриотов.
      Гоша стоял, и смотрела на все происходящее, ничего не делая и не говоря. Он бы, наверное, и ушел так же молча, если бы парень его не заметил.
      - Эй! Тебе чего? - окликнул он Гошу.
      Дана посмотрела испуганными глазами на Гошу.
      - Иди, - ласково попросила она парня, проведя рукой по не менее мускулистой, чем его руки, груди. - Я потом тебе все объясню.
      Парень улыбнулся Дане. Потом перевел взгляд на Гошу, и улыбка превратилась в издевательскую усмешку. Было видно, что Дана для него лишь очередная девушка, с которой он переспит, а потом выбросит ее.
      Он вышел.
      - Не смотри на меня так, будто я во всем виновата... - начала Дана, как только дверь за парнем закрылась. Она спрыгнула со стола и подошла к Гоше.
      Гоша молчал. Дана попыталась прикоснуться ладонью к его лицу. Гоша перехватил ее руку и отстранил.
      - Ты сердишься?
      Гоша молчал.
      - Ты меня не простишь?
      Гоша вдохнул и с шумом выпустил воздух.
      - А должен? - спросил он.
      - Не знаю, - пожала плечами Дана. - Тебе решать.
      Гоша ничего не ответил. Они помолчали немного. Потом Гоша, вдруг, сказал:
      - Ладно... Я пойду...
      Он повернулся, чтобы уйти, когда Дана спросила его:
      - А ты зачем приходил?
      - Какая теперь разница, - помолчав немного, ответил Гоша.
      - Что-то случилось? - с наигранным беспокойством спросила Дана.
      - Нет. Что ты? Все хорошо.
      - Если все хорошо, то зачем тогда надо было приходить? - Дана заплакала. - Это ты во всем виноват! Я не хотела с тобой расставаться! Если бы ты не пришел, то ничего бы и не узнал! И все было бы нормально. Это ты виноват!
      - Хорошо... Я виноват. Только не плачь, - Гоша никогда не знал, что делать и какие слова говорить, когда кто-нибудь плакал.
      - Зачем ты пришел?! - у Даны начиналась истерика.
      Гоша обнял ее за плечи и прижал к себе. Дана била его в грудь и постоянно повторял одно и тоже:
      - Зачем? Зачем ты пришел? Зачем...
      Через минуту она начала успокаиваться.
      - Что теперь будет? - окончательно придя в себя, спросила она Гошу, разглядывая его лицо, и прекрасно понимая, что так близко видит это родное лицо, с выразительными скулами и грустными глазами в последний раз. Она понимала, что на самом-то деле, ничего более родного у нее в жизни больше не будет.
      - Найдешь себе парня. Не этого, - Гоша кивнул на дверь, в которую вышел парень в белой майке. - А хорошего. Красивого. С зелеными глазами. Он будет тебя любить. А ты его. И все у вас будет хорошо.
      - А ты?
      - А я? - Гоша задумался. - А что я? Я ничего. Со мной тоже все будет в порядке.
      - А ты меня любил когда-нибудь?
      Гоша перестал обнимать Дану. Посмотрел на нее. Аккуратно вытер ей слезы. И пошел к выходу.
      - Так любил или нет?!
      - Слишком много вопросов для одного дня, - ответил он.
      Как только он вышел, Дана села на пол и заплакала, как плачут матери, по не вернувшимся с войны сыновьям.
      Гоша поехал в свой уже бывший дом, туда, где он жил с Даной. Это была ее квартира. Она досталось ей от бабушки, которая случайно, а может по причине старческого маразма, вписала в завещание внучку, которую за всю свою долгую жизнь видела только в младенчестве, когда та только родилась. Как бы там ни было, после смерти бабушки, Дана ушла из дома родителей и поселилась в квартире, ставшей ее собственностью. А еще через полгода она жила там уже не одна, а с Гошей. Дана не знакомила его со своими родителями. А он не знакомил ее со своими. Но не потому, что не хотел, а потому, что он сам с ними не был знаком.
      Зайдя в квартиру, Гоша разулся, неторопливо вымыл руки. Включил электрический чайник. Однако, когда он вскипел, не стал заваривать чай. Некоторое время он смотрел в окно, а потом, будто его кто-то толкнул, пошел в комнату и стал собирать свои вещи.
      Вещей было не так много: две пары джинсов (одни были на нем), серый свитер, несколько маек, две рубашки. Одну из них ему подарила Дана на их первую годовщину. Это была любимая рубашка Гоши, и поэтому он одевал ее только по праздникам, или другим редким случаям. Все эти, и еще несколько вещей он положил в большой черный пакет для мусора. Туда же он положил две потертые тетради, в которых вел свои дневники, и ветхую книгу. Книга была такая старая, что прочитать название было невозможно, а первые страницы были вырваны. Это было "Преступление и наказание" Достоевского. Гоша это помнил с тех времен, когда у книги была обложка. Для любого другого человека, эти желтые страницы не представляли ничего особенного. Для Гоши же это была тоненькая ниточка, связывавшая его с прошлым. Эта книга была с ним, сколько он себя помнил. Словно письмо из прошлого.
      Вообще Гоша любил читать. Он читал все, что попадалось под руку, и всегда восхищался гениальностью людей изобретших письменность. Странные закорючки, называемые буквами, складывались в слова, из которых, в свою очередь, строились предложения. Ну, а из тех уже получались книги. Интересные и не очень. Мудрые и бестолковые. Глубокие и пустые. Именно эта безответная любовь к книгам не давала Гоше учиться, потому что даже на лекциях он что-нибудь да читал.
      Обойдя квартиру еще раз, и еще раз постояв у окна, Гоша положил ключ на тумбочку в коридоре и вышел. Он закрыл дверь, защелкнув автоматический замок. Выйдя на улицу, он посмотрел на окна своего бывшего дома, и зашагал в сторону автобусной остановки. С пакетом для мусора, заполненным разными вещами и закинутым на плечо, выглядел он действительно немного странно.
      Валера жил в центре Минска. Его квартира находилась на последнем этаже, прямо под крышей. Чердак в этом доме отсутствовал. Поэтому Валера, при помощи своих знакомых получив все необходимые бумаги, сделал над кроватью, где он спал огромное окно в потолке. В квартире была всего одна комната, просто очень большая. Когда-то их было три, но Валера, со своим стремлением все менять в своей жизни, переделал их в одну, оставив лишь кое-где стены.
      Когда в дверь позвонили, Валера ожидал увидеть там кого угодно, но только не Гошу.
      - Можно я поживу у тебя пару дней? - спросил прямо с порога Гоша.
      - Проходи, - сказал Валера.
      Гоша зашел в квартиру. Разулся. Мешок с вещами кинул прямо у порога.
      - Ты проходи. Расскажи, что случилось... Коньяк будешь?
      - Ты же знаешь, я не пью.
      - А вид у тебя такой, что надо бы выпить, - заметил Валера.
      - Ты мне сразу скажи, можно у тебя перекантоваться пару дней или нет? снова спросил Гоша.
      - Да живи, пожалуйста. Я все равно уезжаю после завтра в Москву. Если повезет, то там и зависну. Я как раз за хатой хотел попросить тебя посмотреть. Только я ее продавать собирался через полгода... если выгорит у меня все с бизнесом в России. Так, что ты там потом подыщи себе что-нибудь. Ладно?
      - Спасибо Валерка, - искренне поблагодарил Гоша.
      - Да ладно. Не за что, - смущенно заулыбался Валера. - Так, а что случилось-то у тебя?
      - Мы расстались с Даной.
      - Почему?!
      - Она предала меня.
      - Изменила?
      - Наверное, еще нет... - задумчиво ответил Гоша.
      - Так в чем дело-то?
      Гоша рассказал Валере все, что произошло за последние два часа.
      - Так ведь у многих бывает, - с надеждой в голосе добавил он.
      - Нет, Гоша. Не у всех. По крайне мере не у тех, кто не имеет привычки влюбляться в блядей.
      - Да дело не в умении отличать девчонок от блядей. Нет! Ты даже можешь не знать, что завтра, или даже сегодня ты выйдешь на улицу и влюбишься в девушку, которой будешь целовать ноги. А она, пока ты будешь горбатиться на осточертевшей работе, чтобы купить ей кольцо с бриллиантом или норковую шубу, будет давать какому-нибудь наркоману, в которого она влюблена с девятого класса. И более того, отдавать деньги на дозу своему торчку, которые ты оставил ей, чтобы твоя благоверная не скучала пока тебя нет. А этот наркоман будет плевать на твою девушку. У него и встает-то не всегда. Но это ее не волнует! Возьмет в рот его высохший, немытый член и добьется жалкого подобия эрекции. Изменит тебе в очередной раз. И в довершение всего, подарит тебе на Новый год СПИД. И оба вы сдохнете. Но зато ты будешь ее любить. Так что не говори мне, что я просто девушек встречаю неправильных. У каждого свой путь. Но на этом пути есть точки, или даже отрезки, которые не обойти.
      Валера не нашелся, что ответить, а потому молча допил свой коньяк. Гоша подумал и добавил:
      - Просто я второй... А быть хотелось первым.
      [3]
      Саша окинул взглядом парня сидящего на диванчике. Вроде и ничего особенного, но что-то все-таки было в его лице, его движениях, в том, как он читал журнал. Почувствовав на себе взгляд, парень оторвался от журнала и поднял голову. Саша смутился, покраснел и поспешил побыстрее скрыться с места происшествия. Он уверенным шагом прошел туда, где людям красили, стригли и причесывали волосы.
      - Привет! - весело сказал он обращаясь сразу ко всем.
      - Привет! Привет. Привет!!! - услышал он многочисленные женские приветствия.
      - Иди сюда, я тебя поцелую! Здравствуй моя бусечка, - Анфиса поцеловал Сашу в колючую щеку.
      Он сел за ее спиной и стал наблюдать за тем, как его лучшая подруга стригла какого-то парня.
      Саша был красивым представителем мужского населения земли: блондин с голубыми глазами, красивым телом, длинными аристократическими пальцами на руках с ухоженными ногтями. Словом, мечта молоденьких девочек.
      - Я разденусь. Никто не против?
      Так как против никто не был, Саша снял синюю стеганную куртку.
      - Слушай, Сашенька! - обратилась к нему Анфиса. - Тут ко мне парень должен прийти. Ты мне скажешь, как он тебе? Ладно?
      - Без проблем, - улыбнулся Саша.
      Через пару минут дверь открылась. И в ней появился тот самый парень, которого Саша рассматривал в вестибюле. Парень прошел и сел слева от Саши. У него запрыгало сердце. Отчасти оттого, что рядом с ним сидел красивый, стильный, элегантный молодой человек. Саша только сейчас понял, на сколько красив был этот брюнет в черном костюме. Проблема была одна - этот красавчик скорей всего не был геем. Саша знал это точно. Он всегда безошибочно определял, был человек гомосексуалистом или натуралом.
      Анфиса повернулась и посмотрела на парней, сидящих за ее спиной. И Саша быстро поднял большой палец правой руки вверх и широко улыбнулся. Какое-то мгновение она смотрела на него, ничего не понимая. Потом громко рассмеялась и сказала:
      - Да не он! Это не мой па-а-аарень. Он мой у-у-ченик. Стажер. Понимаешь? Ильюшка будущий парикмахер. И он сейчас на практике, - Анфиса так смеялась, что слова давались ее с трудом. И Саша, неожиданного для себя самого, тоже стал смеяться. А все остальные, включая Илью, только глупо улыбались, потому что они совсем ничего не поняли.
      Саше был двадцать один год. С шестнадцати лет он сам зарабатывал и жил отдельно от родителей. Только иногда, когда точно знал, что отца не было дома, звонил маме. И она все время плакала, когда он звонил. Это была еще одна причина, по которой Саша редко набирал номер телефона родителей ей. Он просто не мог выносить, когда мама плакала.
      С отцом же отношения были отвратительны. Когда Саше было пять лет, он жестоко избил его за то, что тот надел мамино платье и рассматривал себя в зеркале. После того случая Саша больше не надевал женскую одежду.
      Мальчик рос, и пропасть между отцом и сыном становилась все больше, и больше. Когда Саше исполнилось четырнадцать лет, драки с родителем стали повторяться слишком часто. Отец всегда побеждал. Лишь в день своего шестнадцатилетия, Саша одержал победу в очередной драке. Пьяного отца, с разбитым носом он оставил лежать возле дивана. Сам прошел в спальню. Квартира была маленькая, поэтому спрятаться было негде. Как он и ожидал, на спальной кровати сидела мама и плакала. "Прости меня мама, - сказал он тогда. - Я не могу больше здесь жить. Он никогда не примет меня таким, какой я есть. Ему не нужен сын-голубой. Я не хочу и не могу здесь жить... Ты только не плачь, мама. Мамочка, ты только не плачь! Со мной все будет хорошо. Я обещаю тебе." В ответ мама кивала головой, а в короткие промежутки между кивками всхлипывала. Саша собрал свои вещи. Не все, конечно. Самые ему дорогие: открытка на день рождения от мамы, статуэтка девочки-Ангелочка, которую подарила Анфиса, старая детская книжка Михаила Герчика "Ветер рвет паутину". Кое-что из одежды. Достал конверт с деньгами, которые удалось скопить за свои шестнадцать лет. Он прятал их между IV и V томами собрания сочинений Льва Толстого. Саша думал, что за остальными вещами вернется позже, но так за ними никогда и не вернулся. На прощание он поцеловал маму в соленое от слез лицо. Оглядел в последний раз на комнату. И ушел.
      Когда Саше исполнилось пятнадцать, а Анфисе четырнадцать они стали первыми мужчиной и женщиной друг для друга.
      Как и многих других детей их отправляли в летние пионерские лагеря. В один теплых солнечных дней, где-то в середине смены, вместо того, чтобы вернуться в корпус на тихий час после обеда, они спрятались в зарослях высокой зеленой травы на берегу местной речки. Когда голоса детей и вожатых стихли, Саша и Анфиса еще долго лежали и смотрели друг на друга. Потом Анфиса села "по-турецки" и стала раздеваться.
      Саша смотрел на нее. Она сидела перед ним почти обнаженная. На ней остались только тонкие трусики, не способные ничего скрыть.
      - Ты уверена, что это правильно? - спросил он.
      - Мы ведь умрем?
      - Да. Наверное.
      - Тогда уверена.
      Саша не сделал ни одного движения.
      - Не бойся, - сказала Анфиса, и провела ладонью по его щеке. Кожа напоминала бархат.
      - Я не боюсь. Просто... Ты же знаешь, мне не нравятся девушки... в этом смысле. Я не смогу тебе ничего дать... В смысле, того тепла, которое...
      - Неправда, - Анфиса прикрыла его рот ладонью.
      Она помогла ему сесть и сняла с него рубашку. Потом снова уложила его на спину, и поцеловала плоский сосок. Саша закрыл глаза. Анфиса расстегнула молнию на его джинсах и стянула их вместе с голубыми детским трусиками так, что Саша остался в носках и расстегнутой рубашке. Его, еще не достаточно сильно покрывшийся жесткими волосами, член подрагивал с определенной периодичностью. Анфиса неуверенно обхватила его рукой и поцеловала. Все Сашино тело вздрогнуло, а изо рта вырвался сдавленный стон удовольствия. Заметив это маленькая женщина улыбнулась и взяла в рот головку Сашиного члена. Она ощутила солоноватый привкус во рту, но это ее не остановило. Поиграв так немного, Анфиса освободила "маленького Сашу", сняла свои трусики и попыталась сесть сверху. Это оказалось не так просто - Сашин член никак не хотел попадать во влагалище Анфисы. Наконец это произошло. Почти сразу же Анфиса почувствовала резкую боль, а потом что-то потекло по ее левой ноге тоненькая струйка крови. Анфиса стерла ее рукой. Саша стал помогать ей двигаться вверх-вниз, а она тихонько застонала. Он хотел что-то сказать, но вовремя понял, что никаких слов уже не надо. И он продолжал стараться делать так, чтобы ей было хорошо, хоть и понимал, что "ЭТО" в первый раз никогда не бывает хорошо.
      А она улыбалась, словно ей действительно было хорошо...
      Уже целый месяц Саша и Анфиса жили вместе. Часы показывали начало первого ночи, а они, словно две подружки, сидели друг напротив друга на кухне, и пили чай.
      - Знаешь, чего бы мне хотелось? - сказал Саша.