Beauty

      Мы прошли мимо пьяной молодежи, недружелюбно смотрящей на чужака в темных очках - на меня. Мне казалось, что кто-нибудь ко мне подбежит и начнет с радостной улыбкой бить мое тело. А следом за ними и все остальные. Наверное, мне даже хотелось, чтобы это произошло. Чтобы меня убили здесь. В этом свинарнике.
      И ПУСТЬ АНГЕЛЫ ВОЗНЕСУТ МЕНЯ В РАЙ.
      Вдруг мы резко свернули куда-то влево. Дима толкнул синюю дверь, и мы оказались в какой-то комнате, где не так ревела музыка.
      Здесь стояло четырнадцать столиков вдоль желтых кирпичных стен, таких, как в психушке. Или даже, публичном доме, времен Федора Михайловича Достоевского.
      За ближайшим к выходу столиком какая-то девушка, на вид, не больше семнадцати лет, вдыхала дорожку через трубочку, сделанную из двадцатидолларовой купюры. Рядом с ней сидел ублюдок и нагло улыбался.
      - Давай милая. Плохо от этого не будет, - сказал он, и начал ржать.
      - Не обращай внимания. И не встревай, если ты не хочешь сдохнуть. Они сами решают, что им делать. Не хотела бы сама - не пришла, - от Диминых слов мои кишки свело судорогой.
      Мы прошли в дальний левый угол, к столику, на котором стояла нелепая, для этого места, бумажка: "4". Тут же откуда-то появилась официантка. На ней были джинсы, заляпанные кетчупом, и полосатая кофточка.
      - Два пива. Или ты водки хочешь?
      - Нет. Пиво будет в самый раз.
      - Только пиво? - переспросила официантка.
      - Да. Только пиво, - раздраженно ответил ей Дима. - И давай побыстрее. Чего стала, бля?
      - Уроды...
      - Пошла отсюда, сука тупая. Совсем охренела? - Дима вскочил, и замахнулся на официантку. Я тоже встал, и перехватил его руку.
      - Успокойся, - сказал я ему.
      Затем перевел взгляд на официантку.
      - Принеси нам пиво, пожалуйста, - она быстро-быстро закивала головой и убежала.
      - Никогда! Слышишь?! Никогда так больше не делай! - Похоже, Диму задело, что я не дал ему ударить местную "королеву красоты".
      Я ничего не сказал ему в ответ. Мы молча сидели и ждали наше пиво. Его принесла нам уже другая официантка. Такая же грязная, как и предыдущая.
      - Что-нибудь еще, мальчики? - с не очень хорошо сыгранными вежливостью и радушием спросила она.
      - Нет. Пошла на хрен отсюда! - Дима все еще никак не мог успокоиться. Но после первой пинты пива он снова стал прежним.
      - Она звонила?
      В ответ я отрицательно покачал головой.
      - Позвонит, - уверенно голосом сказал он. Скорее, чтобы меня уверить. Но я не верил, как не верил и он в то, что говорил.
      Я попытался закурить. Чиркнул зажигалкой... один раз... другой.
      - Извините, у вас спичка будет? - Обратился я к парню за соседним столиком. Он посмотрел на меня. Потом протянул дешевую одноразовую зажигалку, какие продаются в любом киоске на остановках. Я подкурил и отдал ему ее назад.
      - Спасибо, - поблагодарил я.
      Он ответил кивком головы.
      - Трахаться хочешь? Я тут одну бабу знаю, сосет так, что яйца немеют. Хочешь?
      - Нет, - я покачал головой.
      - А еще одна есть. Она, короче, это... В жопу ее, короче, можно трахнуть. А? Как ты?
      Я затянулся. Выпустил дым, и сказал:
      - Нет, - и снова покачал головой.
      - Тебе надо трахнуться. Пройдет две недели. И все будут тип-топ. А пока, я говорю, надо тебе хорошенько трахнуться. Эй, Малая!
      Какая-то девушка, с крашенными рыжими волосами подошла к нам. Она была в потертых джинсах, черной облегающей майке и джинсовой куртке. Ее волосы были разобраны на пробор и свисали ниже плеч.
      - Привет, Димочка.
      - Привет! Слушай, Олька, мой друг очень переживает. Его надо утешить.
      Меня здесь, как будто нет. Я жалкие свернувшиеся в узел кишки.
      - Кончено, - с радостью в голосе говорит Оля.
      - Пойду, отолью, а вы тут не скучайте. - Дима подмигнул мне и ушел.
      Оля села на мои колени, лицом ко мне, широко раздвинув ноги.
      - Ну и как нас зовут, таких красивых? - она мне улыбалась, и, похоже, я ей действительно нравился. Или мне только так казалось?
      - Тимур, - я чувствовал себя как школьник, которого молодая учительница географии с большой грудью, в короткой юбке и прозрачной блузке оставила после уроков. Закрыл кабинет на замок, сделав два оборота. Расстегнула блузку, спустила юбку, и заставила вылизывать свои гениталии.
      - А чего мы так смущаемся? - ее руки начали расстегивать мой ремень.
      - Я не смущаюсь, - я лгал.
      - Мы врем, - ее руки расстегнули болты на моих джинсах. И она начала расстегивать свои. Они были без ремня и на молнии.
      - Не надо.
      - Что не надо? - улыбка сползла с ее лица. Оля была удивлена. - Я не нравлюсь тебе?
      - Нет. Нравишься. Просто не надо.
      - Ты хочешь минет?
      - Я ничего не хочу. Пусть меня все оставят в покое. Пусть все перестанут лезть в душу. Я привык быть один. И больше всего на свете я хочу сейчас побыть один.
      - Ну, прости, - Оля быстро застегнула свои джинсы. О моих она деликатно забыла. Наверное, чтобы лишний раз не тревожить мою плоть. - Можно хоть сигарет пару взять?
      - Забирай, - я отдал ей всю пачку.
      - Что? Все? - ее, наверное, поразила такая щедрость. Пачка почти полная.
      - Да. Да. Только иди, пожалуйста. Оставь меня.
      Она ушла. Я застегнул джинсы, и откинулся назад. Ну, хоть стулья у них тут удобные.
      Прошло минут двадцать, прежде чем я заметил Диму, идущего ко мне с двумя пластиковыми стаканами пива.
      - Ну, как? Доставила она тебе удовольствие? - Он нагло ухмылялся.
      - Нет. И больше так не делай.
      - Я хотел, как лучше...
      - Я понимаю, но больше так не делай. Ладно?
      - Да. Конечно.
      Так мы молча сидели и пили пиво около часа. Выпив приблизительно два литра, я сказал:
      - Пойду в сортир загляну.
      - Давай братан. Вон туда, - Дима показал в черный угол. - Вниз по лестнице, потом прямо... Короче там увидишь дверь с надписью "WC".
      - Спасибо, - пробормотал я, но мой подвыпивший товарищ уже меня не слышал.
      Я благополучно добрался до туалета. И к моему счастью там оказалась пустая кабинка. Я ненавижу писсуары. Я вообще не могу нормально сходить в общественный туалет, поэтому о том, чтобы я воспользовался писсуаром, не может быть и речи.
      Ногой я поднял крышку унитаза. На вид она была вроде и чистая, но я все равно не решился дотронуться до нее рукой. Пока я писал, дверь в туалете сильно хлопнула. И тут же следом раздался мерзкий мужской смех, причем в два голоса.
      - Андрей, блядь! Я без резинки не буду, - это женский голос, при чем, принадлежащий девочке лет шестнадцати.
      - Вовка, у тебя гандоны есть? - как я понимаю, это говорил Андрей.
      - Один. Но я тоже хочу ее выебать...
      - Перебьешься. Она у тебя в рот возьмет. Правда, Катенька? Возьмешь в рот у Вовы?
      Тут же девочка Катя вскрикнула, а в ответ на это раздался смех двух идиотов.
      Я открыл дверцу кабинки.
      - Хули, вылупился? - обратился ко мне смуглый парень, наверное, Андрей.
      Девушка стоит перед ним на коленях, а он держит ее за волосы. Она безропотно тянется к его ширинке. Такое впечатление, что она меня даже не видит.
      Я не сдвинулся с места. На всякий случай, я снял часы и кольца еще в кабинке и положил их в карман.
      - Пошел вон отсюда, пока я не разозлился, - сказал тот, что держал за волосы девушку Катю. Я видел, что могу справиться с ним быстрее, чем он вспомнит свою фамилию.
      - Отпусти ее, - говорю я.
      - Вовка, - он обращается к жирному борову, стоящему у дверей. - Если ты объяснишь этому пидору, кто он такой и где его место, то я отдам тебе эту сучку, - он с силой дернул девушку за волосы, как будто хотел встряхнуть ее. Раздался сдавленный стон.
      - Хорошо, - Вова улыбнулся. Ему понравилась альтернатива овладеть девушкой лишь за то, чтобы сломать мне пару ребер и выбить какую-то часть моих зубов.
      Он приблизился ко мне. Я не ждал, а сразу же нанес ему прямой в голову. Кровь брызнула мне на лицо. Парень на секунду остановился. Потом схватился левой рукой за лицо. Посмотрел на свою ладонь. Увидел кровь, и его лицо приняло выражение пятилетнего ребенка, который вот-вот расплачется.
      - Сука! Сука, бля! Андрюха! Он сломал мне нос!
      - Ты отсюда так просто не выйдешь, - "Андрюха" оттолкнул девушку в сторону, так, что она, стоя на коленях, упала на пол. Достал неизвестно откуда кастет, и направился ко мне. Когда он подошел на расстояние вытянутой ноги, я подался вперед и ударил его с силой в пах. Он сложился пополам. Опустился на колени и начал кашлять.
      - Что ж, как баба по яйцам бьешь? - стонал он.
      - Новую жизнь для себя откроешь. Книги, театры и так далее, - проходя мимо него, я еще раз, с силой ударил рукой его по лицу. Он упал на бок, продолжая держаться за своего маленького друга. Из его носа на пол тонкой струйкой потекла кровь. Вова молча стоял в стороне. Катя забилась в угол и тихонько там всхлипывала. Я подошел к ней.
      - Пошли, - протянул я ей руку. Она неуверенно взяла ее. Я помог ей встать. На ходу я выдернул пару бумажных полотенец, чтобы вытереть лицо от Вовиной крови, которая уже начала подсыхать.
      Вдвоем с Катей, мы вышли из туалета.
      - Где здесь выход? - проорал я ей в самое ухо.
      Она сжала мою руку сильней, и куда-то меня потянула, надо было полагать к выходу.
      Продираясь через сходящую с ума толпу, мы, наконец, оказались на улице. Это был другой выход. Не тот, через который я сюда попал. Держась за руки, мы спустились по ступенькам и, смеясь, побежали вверх по улице. Добежав дороги, перешли ее, и зашли в арку, во дворы. Нашли скамейку. Я сел, а она стала передо мной. На ней была джинсовая юбка и черная майка и темно-зеленые колготки с замысловатым узором. А ногах высокие "Камелоты". Волосы русые. Они были распущены и свисали до плеч.
      Я похлопал по карманам в поисках сигарет. Потом вспомнил, что отдал их... Как же ее звали? Кажется, Оля.
      - Тебя как зовут?
      - Катя.
      - А меня Тимур. Тебе сколько лет?
      Катя перестала улыбаться, и, вдруг, из ее глаз потекли слезы. Она плакала, как мужчина - без звука. Только плечи вздрагивали. Я никогда не знал, что нужно делать, когда девушка плачет.
      - Успокойся, - говорю я, но это не помогает. Я протягиваю руку к ее маленькой руке. Она вздрогнула. Я потянул ее к себе. Катя села рядом, и я обнял ее за плечи. Она уткнула мне свое лицо в то место, где соединяется шея с туловищем. Я не нашел ничего лучше, как гладить ее плечо. Вскоре она перестала плакать.
      Катя подняла голову. Тушь потекла. Мы смотрели друг на друга.
      - Шестнадцать, - неожиданно, еле слышным шепотом произнесла Катя.
      - Что, шестнадцать? - я сразу не понял, что она имела в виду.
      - Мне шестнадцать, - до меня дошло.
      - Что же ты делаешь тогда в этой помойке?
      - Ищу свою смерть.
      - Дура, - я улыбнулся. - Успеешь еще.
      Мы засмеялись.
      А почему, собственно, дура? Разве я не делал то же самое с тех пор, как ОНА исчезла? Разве я не хотел, чтобы меня не стало? Разве я хотел продолжать свое существование без НЕЕ?
      - Я устала, - Катя снова начала плакать, но на этот раз она не прячет свою мордашку, которая, надо сказать, оказалась довольно симпатичная. - У моей матери любовник. Она с ним постоянно трахается. Ей даже плевать, что я дома. Она приводит его к нам домой, и они трахаются, трахаются и трахаются! Это животное даже ко мне приставал, когда мать была в душе. А отцу все равно. Он выпьет бутылку и довольный идет спать. А на меня им плевать.
      - Посмотри на меня, - говорю я. - Ну, посмотри.
      Катя посмотрела на меня.
      - Сейчас ты улыбнешься. Я обещаю.
      Сказав это, я провел ладонью, касаясь одними кончиками пальцев, по ее лицу. Сверху вниз.
      - Ну, как? Лучше?
      Она улыбнулась и закивала головой. Потом потянулась ко мне, чтобы я ее обнял. И я ее обнял. Так мы сидели минут пять.
      - Есть хочешь? - спросил я. Она отрицательно завертела головой. - Ну, а проводить тебя хоть можно? - на этот раз она закивала по-другому, да еще и заулыбалась. Мы встали. Я взял ее за руку, и мы пошли.
      Возле метро стояла бабка и продавала ландыши. Поздновато уже. Чего она стояла, не понятно. Я купил у нее букетик ландышей и подарил их Кате.
      - Мне никогда не дарили цветов, - она улыбалась, а на лице было видно маленькое, минутное счастье. Катя поцеловала меня в щеку. - Ой! Какой ты колючий!
      Я засмеялся.
      Глава 10
      17:18. Институт.
      Я сидел на унитазе, со спущенными штанами, в правой кабинке, оперившись головой на деревянную перегородку.
      За десять минут до этого я лежал на траве, закинув руки за голову. Я утопал в удивительно синем небе и завидовал птицам, что проносились по совершенно не мысленным траекториям надо мной.
      Я чувствовал себя, как лилипуты, что бегали по телу Гулливера. Мне казалось, что трава выросла до размеров исполинских деревьев. Весь окружающий шум, голоса... Все-все-все куда-то исчезло. Растворилось в безвоздушном пространстве моего воспаленного сознания.
      - Эй! Черный, с тобой все в прядке? - сначала послышались сильные удары в дверь, а потом голос Олега.
      Олег: коротко стриженый парень, с накаченными руками. Рост около ста восьмидесяти сантиметров. Нос был не единожды сломан. Глаза голубые. Кожа смуглая.
      - Да. Все ништяк. Сейчас выйду.
      Я открыл дверь кабинки и вышел.
      - Все нормально? - Олег посмотрел на меня и скривился. Неужели я так паршиво выглядел?
      - Лучше некуда, - я ополоснул три раза лицо холодной водой. - Пойду, покурю.
      - Давай.
      Я вышел из туалета под скептическим взглядом Олега.
      Сел на скамейку под кленом и закурил в одиночестве.
      - Привет!
      Я поднял голову. Передо мной стояла девочка в нежно голубом платьице. Кучерявые, золотые локоны свисали ниже плеч. Огромные синие глаза... Как небо. Пухленькие губки, аккуратненький носик, кругленькие гладкие щечки. Она была похожа на Ангела. Девочка держала в руке маленький букетик, составленный из белых цветочков и зеленых травинок.
      - Здравствуй, - я вынул изо рта сигарету, и попробовал улыбнуться прелестному созданию, но у меня это не очень-то вышло.
      - Как у тебя дела? - девочка разговаривала со мной так, словно мы были знакомы всю жизнь.
      - Хорошо. А где твои родители?
      - Твой Ангел грустит. Он переживает за тебя, - девочка как будто не слышала моего вопроса. - Он боится, что ты сделаешь с собой что-нибудь плохое.
      - О чем ты? Где твои мама и папа?
      - Ты хороший. Он мне говорил, что ты хороший. Но ведь все люди хорошие, правда?
      - Да-да, конечно... А? Кто говорил?
      - Твой Ангел. Кто же еще? Он уже старый. У него красивые седые длинные волосы. Аккуратная борода. Только он медленно читает, но это не беда. Там нет времени, - она говорит так уверенно и спокойно, ее голос такой прозрачный и чистый, что я не могу ей не верить, хотя, и понимаю, что все, что она сейчас говорит лишь ее сладкая грезы. - Закрой глаза, Тимур, - вот это уже окончательно выбило почву у меня из-под ног.
      - Откуда ты знаешь... - девочка не дала мне закончить вопрос
      - Закрой глаза, - и я сделал то, что велело мне это маленькое чудо.
      Я почувствовал, как миниатюрная теплая ладошка опустилась поверх моих закрытых век.
      - Я заберу ее.
      Я хотел спросить, кого "ЕЕ", но девочка сама ответила на мой незаданный вопрос.
      - Твою боль.
      В ту же секунду мою голову пронзил луч света, который стремительно прошел через все мое тело, обжигая все внутри. Я чувствовал, как внутри, в районе солнечного сплетения, начинало расти что-то по форме напоминающее дыню, только оранжевого цвета. Это "что-то" становилось все больше и больше... пока мне не стало трудно дышать.
      - Отпусти ее! Она тебе не нужна! - ее голос стал не похож на голос маленькой девочки. Скорее на голос сильной и властной женщины.
      Меня всего знобило. Ноги стали ватными. Я перестал их чувствовать. Все тело затекло. Подмышками струился пот. Мои пальцы сдавили скамейку, а мышцы на руках, казалось, лопнут.
      И вдруг все прошло. Ни страха. Ни боли. Даже младенцы не чувствуют себя так в утробе матери, как в ту минуту чувствовал себя я.
      - Тебе хорошо? - девочка смотрела на меня своими большими синими глазами. Ее голос снова стал прежним.
      - Кто ты?
      - Меня ОН попросил - твой Ангел. Он сказал, что тебе плохо. Он боялся, что ты что-нибудь сделаешь с собой. Это не значит, что он тебе не доверяет. Просто Он хотел тебе помочь. Он любит тебя.
      - А ты кто, малышка? Откуда ты? Ты тоже Ангел? - я задавал так много вопросов, не надеясь получить ответ хотя бы на один из них.
      - Нет, я еще не Ангел. Но скоро стану, - девочка засмеялась. Засмеялась так, как могу смеяться только дети. - Я учусь в школе Ангелов. Нас там учат всяким интересным вещам. А когда я окончу школу, мне тоже дадут кого-нибудь, чтобы я его охраняла. Ты тоже скоро пойдешь учиться. Ты на земле уже двадцать первый раз. Ровно столько разрешено посещать землю в облике человека. Ну, мне пора. Береги себя, Тимурка.
      Она уже собралась, было уходить, как вдруг повернулась ко мне.
      - Ах да! Чуть не забыла, - она снова улыбнулась, обнажив свои прекрасные белые зубы. - ОНА просила передать тебе привет.
      Маленькая ученица школы Ангелов протянула мне букетик. Я аккуратно взял его.
      - И просила тебя поцеловать. ОНА тоже любит тебя, - девочка взяла мое лицо в свои руки и нежно поцеловала меня в правую щеку. Я испытал странное чувство блаженства. И я закрыл глаза, чтобы продлить этот момент.
      Не знаю, сколько я так просидел. Из этого состояния меня вывел голос Олега:
      - Эй, Черный! Спичку дай? - мне хотелось его убить. Я открыл глаза. В руках у меня ничего не было.
      - Ты не видел? Здесь была маленькая девочка?
      - Какая девочка? Дай мне зажигалку, - я протянул ему зажигалку.
      - В голубом платье. Такая... с большими синими глазами.
      - Ты, что? Под этим делом? - Олег легонько ударил себя кулаком в предплечье.
      - Да иди ты. Тут была девочка... - продолжал я.
      - Тебе поспать надо, пацан. Хреново выглядишь. Иди домой. Я тебя прикрою.
      Идиот, знал бы он, как мне было хорошо.
      - Спасибо. Ты прав, наверное. Я еще чуток посижу здесь и пойду домой. Посплю...
      - Правильно, Черный. Иди, выспись, - сказав это, он повернулся и пошел в сторону института.
      Я посидел еще пару минут. Услышал звонок, сообщающий о начале лекции. Территория институтского парка опустела.
      Глава 11
      За окном бежал тополиный пух. Впечатление было такое, будто едешь в поезде, а за окном бегут бесконечные деревья, кукурузные поля, лошади и коровы. Светило солнце. Наверное, оно хотело мне улыбнуться, только огромные ветки деревьев ему мешали. Но они не мешали мне улыбнуться солнцу. И я улыбнулся.
      Как всегда, мне было лень бриться. Поэтому, посмотрев в зеркало, я решил, что и так сойдет.
      Я включил в душе воду и стал дальше смотреть в окно. Все было как всегда. Как и должно было быть в обычное субботнее утро. Мамы болтали между собой, абсолютно забыв о своих маленьких чадах; менты таскали пьяных в "опорку" (с утра?); сумасшедшая бабка уже заняла место возле подъезда и, презрительно смотря на прохожих, затягивалась горьким дымом.
      Закрыв окно, я разделся и стал под душ. Тут же мою голову заполнили глупые мысли, которые никогда бы, наверное, не обрели жизнь, окажись я в каком-нибудь другом месте. Например, почему у меня в ванной есть окно? Да еще и такое большое? Не знаю. Когда я сюда заселился, оно уже было. Да и кто сказал, что в ванной не может быть окна? Лично мне не нравятся все эти ванные и туалеты, где нет окон. Особенно туалеты. Маленькие комнатушки с кафельным полом напоминают о сумасшедшем доме, или одиночной камере. Вот у меня есть окно в ванной. И совершенно не хочу, чтобы его там не было.
      Глупо, не правда ли?
      Я же говорил.
      Чтобы было не так скучно, я подставил голову под струи воды и начал быстро закрывать и открывать уши ладонями. Я делал так в детстве: во дворе, где галдели дети, в общественном транспорте, на рынке, в магазине. Звук становится каким-то рваным, как рана от тупого ножа.
      Простояв так, хлопая себя по голове руками, почти пять минут, я весь стал под душ. Положил сцепленные замком ладони себе на темя, так что локти свисали по бокам, словно длинные волосы, и закрывали мои уши, я стал смотреть на свои ноги.
      Они были белыми. Ногти стали прозрачными. И сотни мелких капель смотрели друг на друга, постоянно уступая место новым сестрам, летящим откуда-то сверху. Звук же был похож на звук ночного дождя. Весеннего дождя.
      После душа я поливал своих любимцев: Леона и Лолу.
      Леон - огромный цветок. Его листья твердые и покрыты чем-то похожим на воск. У него длинные стебли. Они как ветки. И вдоль них растут листья. Когда мне грустно, я разговариваю с Леоном. Он никогда не перебивает и не задет идиотских вопросов. Он никогда не лезет в душу. И он всегда меня ждет.
      Не так давно у Леона появилась подружка. Зовут ее Лола. Она гораздо меньше в размерах. На тонком стебельке растет множество других стебельков, а на конце каждого из них - по плоскому листику, которые растут параллельно подоконнику. То есть я хочу сказать, что они, листья, не растут, как у всех растений, не тянуться к солнцу. Они полностью подставляют свету всю свою поверхность. Хотя я читал, что такие растения, как Лола не любят прямых солнечных лучей. С ней я мало разговариваю. Глупо, конечно, но я ее немного стесняюсь. Все-таки это подружка Леона.
      Листья моего друга совсем пыльные. Мне становится стыдно. Как я мог забыть помыть его? Лоле тоже уже пора принимать ванну. Но ее листья еще не покрыты таким слоем пыли, как у Леона.
      Я снял своих друзей с подоконника и поставил по середине комнаты. Сам пошел в ванную за водой. Наполнив тазик прохладной водой, и запихнув в задние карманы моих домашних джинсов по пачке салфеток. Вернувшись в комнату, я поставил тазик на пол рядом с Леоном и Лолой, а сам сел рядом на колени. Распечатав упаковку и вынув оттуда салфетку, я смочил ее в воде и начал аккуратно протирать литья Леона. Один за другим. Медленно, чтобы не повредить их. Салфетки приходилось часто менять, потому что листья были уж очень грязными. Прости меня, друг мой.
      Вскоре салфетки закончились, и я пошел за новыми. Дома их больше не оказалось. Я не пошел покупать еще. Вместо этого я залез под раковину на кухне и нашел там нераспечатанный пакет тонких кухонных губок. Попробовав ими вытирать листья Леона, я пришел к выводу, что они гораздо лучше салфеток. Только каждую из губок пришлось разрезать на четыре части, чтобы было удобнее держать их в руке. Я не заметил, как пролетело два часа. А ведь я даже не вымыл всего Леона!!! Честно признаться, мне очень нравилось ухаживать за моим преданным другом. Самым настоящим другом, ведь он меня никогда не бросит, и никогда не предаст. Мы будем вместе до самой смерти, моей или его.
      Через час я приступил к мытью листьев подружки моего друга. Это было не так сложно. Потому что, во-первых, листья Лолы были не таким грязными, как у Леона. Во-вторых, их было гораздо меньше.
      Я так же бережно, как и Леона, вымыл Лолу. Отнес тазик обратно в ванную. Салфетки и губки выкинул в мусорку, так как ни те, ни другие больше уже, ни на что не годились.
      Леона и Лолу я торжественно поставил на подоконник. Казалось, они улыбались мне и друг другу. Листья Леона стали блестеть еще больше, а листья Лолы приобрели тот насыщенный зеленый цвет, какого у них не было даже тогда, когда их хозяйка поселилась у нас с Леоном.
      Оставив их любоваться закатом, я пошел на кухню. Найдя в холодильнике шоколадный глазированный сырок, с удовольствие съел его.
      После этого я решил пойти подышать свежим воздухом. Тем более погода была отличная. Несмотря на вечер, еще светило солнце. К тому же дул приятный легкий ветерок. Я надел бриджи, красную майку и мокасины на босую ногу.
      Пешком дошел до Немиги. Вообще тут возникает вопрос. Почему "Немига" называется "Немигой", хотя речка, которая там протекает, именуется Свислочь?
      По пути я зашел в магазин, и купил бутылку пива, один батон и пачку сигарет. Когда я засовывал ее в задний карман, и без того узких бриджей, я обнаружил там еще одну пачку, почти полную. Перейдя дорогу, я побрел вдоль набережной в поисках свободной скамейки. Таковой временно не оказалось. Поэтому я подошел к краю речки и стал бросать кусочки белого хлеба уткам. Они быстро стали слетаться с разных концов "Гордости Минска". Все как в человеческой жизни - сильный жрет слабого. Одна из молодых уток - девочка боялась подплывать к тому месту, где птицы сильно молотили крыльями по воде в надежде получить свой кусок хлеба. Стоило одинокой утке приблизиться к общему празднику жизни, как ее сестры, подруги, знакомые тут же клевали ее клювом, заставляя отплыть на почтенное расстояние. И она отплывала. Мне стало ее жаль, и я стал бросать ей хлеб отдельно, не забывая подкармливать и тех уток, что "столпились" у берега, для того, чтобы они не видели, что и их слабая родственница тоже получает пищу, при чем без боя.
      Странные эти птицы! И вроде и еда у тебя есть. И никто не пытается ее отнять. Остается только подплыть и взять. Но даже тут утка боялась.
      Я выбросил последний кусок батона, что у меня был. Поднял бутылку, стоявшую рядом и огляделся. Прямо за моей спиной стояла пустая скамейка. Я подошел и сел. Открыл о край скамейки бутылку и сделал большой глоток. Что не говори, а Минск красивый город? Я буду скучать по нему, если когда-нибудь отсюда уеду.
      Поставив бутылку на скамейку, я закурил. Стоило мне это сделать, как дождевая капля потушила сигарету. Я поднял голову и увидел всего одну темную тучу прямо над моей головой. Вокруг же небо оставалось полностью ясным и свободным от туч. Я закурил снова.
      Мимо шла женщина с большим пакетом, а рядом с ней мальчик, в грязном желтом костюмчике. Они собирали бутылки. Вот это скотство. Люди совсем оскотинились. Приучают детей к собиранию всякого дерьма, вместо того, чтобы хотя бы попробовать дать нормальное детство. Нет материальной основы? Плевать! Я не об этом. Иногда достаточно просто подойти перед сном к постели своего ребенка. Взять его за руку, и подождать, пока маленькая ручка сама перестанет крепко-крепко сживать большую. Это верный признак, что ребенок уснул. Потом поцеловать его в щеку. Просто прислониться губами. Поправить одеяло. И оставить маленького человека смотреть прекрасные сны о сильных принцах и прекрасных принцессах. А если ребенку присниться кошмар - подойти и обнять его, прижать к себе. И подождать пока он снова не уснет.
      Я бы хотел завести ребенка. Я бы с ним играл, слушал его. Я был бы ему другом и отцом одновременно. И я бы никогда не бросил своего ребенка.
      Да только какой из меня сейчас отец?
      Вдруг я услышал шум на другой стороне реки. Как будто надвигался рой диких пчел. Смотрели фильм "Лангольеры"? Помните звук, который слышали герои, когда надвигались те, кто поедал время? Эти шумы были похожи друг на друга. И тут до меня дошло. Точнее, я увидел. Машины, которые ездили на другой стороне прорывались через сплошную стену воды. Капли, падая на мокрый асфальт, поднимали такие брызги, что их было видно даже с того места, где стоял я.
      Забыв про пиво и дымящуюся во рту сигарету, я встал и пошел по набережной, не отрывая взгляда от дождя, идущего в шестидесяти метрах от меня. Стена воды решила перебраться на тот берег, где шел я. На речной глади было отчетливо видно, как ливень приближался. Особенно поразила картина: парень с девушкой катались на лодке, и в момент дождя оказались на середине реки; не знаю, видели ли они, что на другом берегу начался дождь, но так или иначе он настиг их, причем та половина лодки, где сидела девушка, попадала под ливень, а парень оставался сухим. Он быстро работал веслами, пытаясь поскорей причалить к берегу, и спасти девушку от дождя. Но и дождь не отставал от них. В итоге, пока он плыл к берегу, на него не попала ни одна капля, а вот девушка вымокла до нитки.
      Не прошло и четырех минут, как я весь вымок. Сигарету я выплюнул, а сам поспешил спрятаться по дерево. Но это было бесполезно. Никакие листья спасти меня уже не могли. Поэтому я вышел под открытое небо, поднял голову вверх и раскрыл рот. Дождевая вода быстро его заполнила. Я проглотил воду.
      Следующее, что я сделал - это снял майку. Не то, чтобы я боялся, что она намокнет. Нет. Она уже была мокрая. Просто я захотел свободы. А одежда, особенно мокрая, все-таки сковывает. Пройдя еще пару метров, я снял и мокасины.
      Вода в лужах была теплая. Я зашлепал по ним босыми ногами, весело разбрызгивая их содержимое. Люди оборачивались на меня и улыбались. Майку я засунул одним краем в левый карман так, что ее другая часть свисала ниже колена. Волосы давно уже намокли и прилипли к лицу. Люди смотрели на меня, а я на них. И нам всем было весело. Им от моей выходки. Мне - оттого, что уж очень смешно прохожие жались друг к другу.
      Стальные прутья дождя били по моей спине. Я пешком дошел от проспекта Машерова до проспекта Скорины. Там я спустился в переход. Идти босиком по нему было не очень приятно, потому что пол там был пыльный и сухой. Наконец я снова вышел на свободу и пошел мимо кафе, которых там была целая улица. Люди, прятавшиеся в них, смотрели на меня и улыбались. Никто меня не осуждал. По крайне мере я не чувствовал ни одного негативного взгляда.
      Я свернул в переулок между Национальным Банком и Английским посольством. Не так давно тут построили скверик. Он мне очень нравиться. Особенно вечером, когда зажигают белые фонари. Я прошел по центральной аллее в противоположный конец сквера и сел на скамейку. Руками оперся сзади себя и стал смотреть в небо. Дождь больно был меня по груди и лицу. Но мне это очень даже нравилось.
      Что чувствуют капли, когда летят вниз? Наверное, им не хочется разбиваться. По крайней мере, если бы я был каплей, то думал бы именно об этом. Хотя с другой стороны, это так здорово - СВОБОДНЫЙ ПОЛЕТ.
      Мне захотелось покурить. Только сигареты мои, обе пачки, превратились в кашу. Я выкинул их в урну, стоявшую рядом со скамейкой. Деньги тоже размокли, только выбрасывать я их не стал. Решил, что когда приду домой, то обязательно высушу их утюгом, или на батарее.