Всемирная детская классика - Трое на велосипедах

      - Только что держал ее в руках! - восклицает он.
      Судя по его тону, можно подумать, что вокруг него живут мошенники, для которых нет больше радости, чем с ловкостью фокусника утащить у него из-под носа газету.
      - Может, ты оставил ее в саду? - высказывает предположение тетушка.
      - Зачем мне оставлять ее в саду? В саду мне газета не нужна, газета нужна мне в поезде!
      - Ты не клал ее в карман?
      - Боже мой! Если бы я положил ее в карман, то стал бы я, по-твоему, стоять здесь, когда на часах без пяти девять? Что ж я, по-твоему, дурак?
      Тут кто-нибудь кричит: "Это не она?" - и подает ему аккуратно сложенную газету.
      - Я бы попросил никого не трогать моих вещей, - ворчит он, яростно выхватывая ее из рук дающего.
      Он открывает портфель, собираясь положить туда газету, но, взглянув на число, на некоторое время лишается дара речи.
      - Что случилось? - спрашивает тетушка.
      - Позавчерашняя! - шепчет он. Обида его так велика, что он не может даже кричать; газета летит на стол.
      И хоть бы раз для разнообразия газета оказалась вчерашней! Нет, всегда позавчерашняя, за исключением вторников; тогда она оказывается за субботу.
      В конце концов газету мы находим, если только он не сидит на ней. И тогда он улыбается - не с благодарностью, а с тем чувством усталости, какое должен испытывать человек, обреченный судьбой жить среди скопища безнадежных идиотов.
      - Ведь она лежала у вас прямо под носом, а вы... - фразу он не заканчивает - он всегда гордится своей выдержкой.
      Разобравшись с газетой, он выходит в переднюю, где тетя Мария, по заведенному обычаю, собирает детей для прощания с ним.
      Тетушка никогда не выходила из дому без нежного прощания со всеми домашними, разве что если собиралась забежать к соседке. Кто знает, говаривала она, всякое может случиться.
      Кого-то одного, конечно, недостает; как только это обнаруживается, остальные все шестеро, ни минуты не мешкая, с дикими воплями бросаются на поиски. Как только они разбегаются, тут же объявляется пропавший, который болтался где-нибудь неподалеку; причина его отсутствия всегда самая уважительная; немедленно он пускается на поиски остальных, дабы сообщить, что он нашелся. Таким образом, по меньшей мере пять минут все ищут друг друга; за это время дядюшка успевает найти зонтик и потерять шляпу. Наконец все вновь собираются в передней; в этот момент часы начинают бить девять. Бой у них мрачный, душераздирающий; на дядюшку он действует удручающе. Впопыхах он целует одних детей по два раза, других пропускает, тут же забывает, кого целовал, а кого нет, и все начинается сначала. Он говорит, что дети, по его твердому убеждению, путаются специально, и я не берусь утверждать, что обвинение это полностью лишено оснований. Помимо всего прочего, у кого-нибудь из детей непременно течет из носу и именно это чадо проявляет сыновьи чувства наиболее энергично.
      Если все идет уж слишком гладко, старший мальчик начинает сочинять, что часы в доме отстают на пять минут и вчера он из-за этого опоздал в школу. Дядюшка опрометью несется к воротам, где вспоминает, что оставил дома портфель и зонтик. Дети, которых тетя не успевает задержать, мчатся за ним, вырывая друг у друга зонтик и портфель. Когда они возвращаются, мы замечаем на столе в передней самую важную вещь, забытую им, и гадаем, что же он скажет, когда вернется.
      На Ватерлоо мы прибыли в самом начале десятого и тут же решили провести эксперимент, предложенный Джорджем. Открыв книгу на разделе "На стоянке извозчиков", мы подошли к фаэтону, приподняли шляпы и пожелали извозчику доброго утра. Извозчик не уступал в вежливости иностранцам - подлинным или мнимым. Призвав приятеля по кличке Чарльз "замереть", он спрыгнул с козел и отвесил нам поклон, достойный царедворца старого времени. Говоря, безусловно, от имени всей нации, он приветствовал нас на английской земле, выразив сожаление, что Ее Величество в настоящее время пребывает в загородной резиденции.
      Ответить ему в том же духе мы не могли. Ничего подобного книжонка не предусматривала. Мы назвали его "возницей", на что он поклонился нам до земли, и справились, не соблаговолит ли он отвезти нас на Уэстминстер-Бридж-роуд.
      Он положил руку на сердце и заверил нас, что это доставит ему несказанное удовольствие.
      Выбрав третью фразу из раздела, Джордж поинтересовался у извозчика, какое же вознаграждение тот сочтет для себя справедливым.
      Вопрос, переводящий нашу возвышенную беседу на низменную тему, казалось, оскорбил его в лучших чувствах. Он сказал, что никогда не спрашивает платы с важных иностранцев; он готов принять от нас какой-нибудь памятный подарок - булавку, там, с бриллиантом, золотую табакерку или какую-нибудь другую безделушку в этом роде.
      Так как стала собираться толпа, а шутка, похоже, зашла слишком далеко, мы без долгих разговоров залезли в коляску и тронулись под крики зевак. Мы остановили кеб у обувного магазина рядом с театром "Эстли" - как Раз то, что нам было нужно. Это был один из тех затоваренных магазинчиков, которые, стоит им открыться, тут же извергают свой товар наружу. Коробки с обувью были свалены на мостовой и в ближайшей канаве. Ботинки гроздьями свисали с окон и дверей. Ставни, словно виноградной лозой, были увиты связками черных и коричневых туфель. Внутри магазин был завален ботинками. Хозяин, когда мы вошли, был занят тем, что с молотком и стамеской в руках открывал ящик с новой партией товара.
      Джордж приподнял шляпу и сказал:
      - Доброе утро.
      Хозяин даже не обернулся. С первого же взгляда он показался мне человеком неприветливым. Он что-то пробормотал себе под нос - это могло быть и "с добрым утром", и что-нибудь совершенно противоположное - и занялся своим делом.
      Джордж продолжил:
      - Ваш магазин порекомендовал мне мой друг м-р X.
      На что хозяин должен был ответить:
      - М-р X - достойнейший джентльмен; всегда рад услужить его друзьям.
      На самом же деле он сказал:
      - Не знаю такого и знать не хочу.
      Ответ сбивал с толку. В книге описывались три или четыре способа покупки ботинок; Джордж, тщательно все взвесив, остановился на варианте с "м-ром X" как наиболее светском. Вы довольно долго болтаете с продавцом об этом "м-ре X", а затем, когда между вами таким образом установятся дружба и взаимопонимание, вы непосредственно переходите к цели вашего визита, а именно: намерению приобрести ботинки, "недорогие и хорошие". Этот хмурый, насупленный человек определенно ничего не понимал в тонкостях розничной торговли. С таким нельзя деликатничать, надо сразу брать быка за рога. Джордж отринул вариант с "м-ром X" и, перевернув страницу, наугад зачитал первую фразу. Выбор был неудачен: хозяин любого обувного магазина принял бы вас за слабоумного. В данных же обстоятельствах, когда ботинки душили и давили вас со всех сторон, она вообще была лишена всякого смысла. Она гласила:
      - Я слышал, вы торгуете ботинками.
      Тут хозяин отложил молоток и стамеску и посмотрел на нас. Он заговорил не спеша, низким и хриплым голосом. Он сказал:
      - А для чего я, по-вашему, держу здесь ботинки - для запаха?
      Такие люди всегда начинают спокойно, но затем все больше и больше распаляются, ярость их растет как на дрожжах.
      - Кто я, по-вашему, - продолжал он, - коллекционер обуви? Зачем я, по-вашему, держу магазин - для здоровья? Вы что думаете, я люблю ботинки и ни за что не расстанусь ни с одной парой? Для чего я их, по-вашему, развесил - любоваться? Их что здесь - мало? Где вы, по-вашему, находитесь - на международной выставке обуви? Здесь что, по-вашему, - музей обуви? Вы когда-нибудь слыхали, чтобы человек держал обувной магазин и не торговал ботинками? Я их здесь зачем, по-вашему, держу - для красоты? Вы за кого меня принимаете - за чемпиона состязаний круглых идиотов?
      Я всегда говорил, что пользы от этих разговорников никакой. Сейчас нам был просто необходим английский перевод расхожего немецкого выражения: "Behalten Sic Ihr Haar auf". {Не кипятитесь (нем.).}
      Ничего подобного в этой книжонке не было. Однако я отдаю должное находчивости Джорджа: он отыскал фразу, как нельзя более подходящую к сложившейся ситуации. Он сказал:
      - Что ж, зайду к вам в другой раз, когда выбор будет побогаче. Счастливо оставаться, до лучших времен!
      С этими словами мы сели в кеб и уехали, оставив хозяина в забаррикадированных коробками с обувью дверях магазина. Что он нам кричал я не слышал, но прохожие слушали его с большим интересом.
      Джордж хотел остановиться у другого обувного магазина и повторить эксперимент; он сказал, что ему действительно надо купить пару шлепанцев. Но нам удалось уговорить его отложить покупку до приезда в какой-нибудь заморский город, где торговцы уже привыкли к подобным речам или просто более дружелюбны. Но на покупке кепки он настоял, заявил, что без кепки путешествие ему будет не в радость. Мы остановились у маленького магазинчика на Блэкфайерс-роуд.
      Хозяином этого магазинчика оказался приветливый коротышка. Был он слегка навеселе, но не только не путал нас, а наоборот, помогал.
      Когда Джордж точно по книге спросил его: "Есть ли у вас в продаже головные уборы?" - он не рассердился; он остановился и задумчиво поскреб подбородок.
      - Головные уборы, - сказал он. - Дайте-ка подумать. Ага, - и приятная улыбка засияла на его добродушном лице, - можно поискать, авось, что найдется. Но, ради Бога, почему это вас интересует?
      Джордж объяснил, что хочет купить кепку, дорожную кепку, но вся загвоздка в том, что нужна ему хорошая кепка.
      Хозяин огорчился.
      - Эх, - сказал он, - боюсь, ничего не выйдет. Вот если бы вам понадобилась плохая кепка, которая и гроша ломаного не стоит, кепка, которая только на то и годится, чтобы ею окна мыть, тогда бы я смог предложить вам кое-что. Но хорошая кепка - нет, таких не держим. Но постойте-ка, продолжал он, прочтя на выразительном лице Джорджа разочарование, - не уходите. Есть у меня одна кепка, - он полез куда-то под прилавок, - не скажу, что хорошая, но всяко получше тех, которыми я торгую.
      Он протянул нам кепку.
      - Ну, как она вам? - спросил он. - Может, сойдет?
      Джордж стал примерять ее перед зеркалом и, отыскав в книге нужную фразу, сказал:
      - Это кепи подходит мне по размеру, но скажите, как, по-вашему, к лицу ли оно мне?
      Хозяин отошел в сторону и окинул его внимательным взглядом.
      - Сказать по правде, - ответил он, - оно вам не идет. Он отвернулся от Джорджа и обратился к нам с Гаррисом.
      - У вашего друга, - сказал он, - очень живое лицо: то он красив, то, прямо скажем, безобразен. Эта кепка, по-моему, его очень портит.
      Услышав это, Джордж решил, что хватит валять дурака. Он сказал:
      - Хорошо, я ее беру. Мы спешим на поезд. Сколько с меня?
      Хозяин ответил:
      - Цена этой кепки, сэр, четыре шиллинга шесть пенсов, хотя она и половины того не стоит. Завернуть в коричневую бумагу, сэр, или в белую?
      Джордж сказал, что заворачивать не надо, заплатил хозяину четыре шиллинга шесть пенсов серебром и вышел. Мы с Гаррисом пошли за ним.
      На Фенчерч-стрит мы сторговались с кебменом за пять шиллингов. Он отвесил нам еще один изящный поклон и просил передавать привет австрийскому императору.
      Обменявшись в поезде впечатлениями, мы согласились, что проиграли со счетом два : один, и раздосадованный Гаррис выкинул книжонку в окно.
      ГЛАВА V
      Необходимое отступление, предваряемое поучительной историей. - Одно из достоинств этой книги. - Журнал, который не пользовался успехом. - Его девиз: "Обучение через развлечение". - Вопрос: где обучение, а где развлечение? - Популярная игра. - Мнение специалиста об английском законодательстве. - Еще одно достоинство этой книги. - Избитый мотив. Третье достоинство этой книги. - В каком лесу живут девы. - Описание Шварцвальда
      Рассказывают, что как-то шотландец, влюбившись в одну девушку, решил на ней жениться. Но, как и все его соплеменники, он был очень осторожен. Он заметил, что супружеская жизнь людей его круга, поначалу сулящая крепкий союз, со временем превращается в настоящий ад и все потому, что жених или невеста, не желая ударить лицом в грязь, скрывают перед свадьбой свои недостатки. Он решил, что с ним такого случиться не должно, никаких разбитых идеалов не будет. Поэтому предложение он делал следующим образом.
      - Я нищ, Дженни. Мне нечего тебе предложить: ни денег, ни земли у меня нет.
      - Дэви, мне нужен только ты!
      - Этого маловато, девочка. Я всего лишь нищий оборванец, ни на что не годный. К тому же я и рожей не вышел.
      - Ну, не скажи; посмотри на других, они еще страшнее.
      - Какое мне дело до других, девочка? Плевать я на них хотел.
      - Дэви, с лица не воду пить, а некрасивый муж лучше красавчика. Никуда ты от меня не денешься, будешь сидеть дома, а не шляться по девчонкам, как другие. С красавчиком хлопот в доме не оберешься.
      - Плохо ты меня знаешь, Дженни, бабник я, каких поискать, не смотри, что рожей не вышел. Пройти спокойно не могу мимо юбки. Намучаешься ты со мной, Дженни.
      - А, брось ты, Дэви. Сердце-то у тебя доброе, и потом, ведь ты меня любишь?
      - Ой как люблю, Дженни, да боюсь, что скоро ты мне надоешь. Добр-то я добр, но это пока все идет нормально. Сидит во мне какой-то черт - можешь спросить у матушки, это у меня от папаши. Как что не по мне - все, такой скандал закачу! С годами у меня характер испортится, это уж как пить дать.
      - Есть такое, покричать ты любишь, но потом тебе стыдно. Ты честный парень, Дэви. Я знаю тебя лучше, чем ты сам. Из тебя выйдет хороший хозяин.
      - Скажешь тоже, Дженни! Водится за мной один грешок. Что же хорошего, если я спокойно смотреть не могу на выпивку. Как учую виски, так рот сам собой и разевается, словно у лохтейского лосося. Пью, пью, и все мне мало.
      - Ничего, проспишься. А трезвый ты очень хороший, Дэви.
      - Кто знает, Дженни. Не люблю, когда мне надоедают.
      - Ничего, Дэви, договоримся. Ты ведь будешь работать?
      - Работать? С какой это стати, Дженни? Нет, о работе лучше не заикайся, терпеть не могу работать.
      - Ладно, Дэви, но ты ведь будешь стараться? Что с тебя возьмешь? От каждого по способности, как сказал наш священник.
      - Постараться-то постараюсь, да что с того толку, Дженни? Мне и на кусок хлеба не заработать. Человек слаб и грешен, Дженни, а такого слабака и грешника, как я, Дженни, еще поискать надо.
      - Ладно-ладно, Дэви, это хорошо, что ты со мной откровенен. Другие наврут с три короба, а потом мучайся с ними. Ты ничего не скрываешь, Дэви. Я, пожалуй, пойду за тебя, а там посмотрим, что из этого выйдет.
      Что из этого вышло - никому не известно, в истории об этом нет ни слова, но, надо полагать, леди уже не имела права ни при каких обстоятельствах клясть свою судьбу. Так ли оно вышло или иначе - язык женщины далеко не всегда поступает в соответствии с законами логики, - но ее муж Дэви, во всяком случае, мог быть спокоен: ни одного упрека в свой адрес он не заслужил.
      Подобно Дэви, я тоже хочу быть откровенен с читателем этой книги. Я хочу, ничего не скрывая, остановиться на ее недостатках. Я не хочу, чтобы у кого-нибудь сложилось об этой книге неправильное впечатление.
      Из этой книги вы не почерпнете никаких полезных сведений.
      Если кому-нибудь в голову придет мысль с помощью этой книги проделать путешествие по Германии и Шварцвальду, он заблудится, не доехав и до Норе. И это не самое страшное, что может с ним случиться. Чем дальше он окажется от родных мест, тем с большими трудностями столкнется.
      Нельзя сказать, чтобы я с самого рождения отрицал полезность разного рода сведений; к этому я пришел с годами.
      В молодости я работал в газете, бывшей предтечей многих современных научно-популярных изданий. Мы учились тем, что познавательные факты мы преподносили читателю в увлекательной форме. Где кончалось дознание и начиналось развлечение, читатель должен был решать сам. Мы давали советы, как жениться, - серьезные, обстоятельные, и если бы наши читатели им следовали, то сделались бы предметом зависти всего женатого населения мира. Мы сообщили нашим подписчикам, как сделать состояние, разводя кроликов, при сем прилагались факты и цифры. Их, должно быть, немало удивляло, почему мы продолжаем скрипеть перьями, а не несемся сломя голову на рынок за парочкой производителей. Не раз и не два я сообщал нашим подписчикам правдоподобную историю о человеке, начавшем дело с двенадцати кроликов селекционных пород; через пару лет они приносили ему годовой доход в две тысячи фунтов, причем доход год из года рос, и с этим ничего нельзя было поделать. Деньги ему были не нужны. Он не знал, что с ними делать. Но деньги сами шли ему в руки. Мне никогда не встречались кролиководы, зарабатывающие по две тысячи в год, хотя, насколько мне известно, исходными двенадцатью производителями селекционных пород обзаводились многие. Всегда с ними что-нибудь случалось; должно быть, атмосфера, царящая в крольчатнике, убивала у хозяина всякую инициативу.
      Мы информировали наших читателей о числе лысых в Исландии - на мой взгляд, цифры выглядели весьма правдоподобно; о количестве селедок, необходимых для того, чтобы выложить из них дорожку от Лондона до Рима, эта информация была бесценна для желающих поставить такой эксперимент: им не пришлось бы утруждать себя расчетами; о том, сколько слов за день произносит средняя женщина, - подобные сведения из области чисел должны были выглядеть внушительно и многозначительно, в отличие от материалов, подаваемых читателям другими журналами.
      Мы поведали им, как лечить кошек от эпилепсии. Лично я не верю - да и тогда не верил, - что эпилепсия у кошек излечима. Если бы моя кошка страдала эпилепсией, я бы постарался сбыть ее, а то и просто выбросил бы за дверь. Но наш долг - отвечать на все письма читателей. Какому-то идиоту нужно было это знать, и я перерыл кучу книг в поисках ответа. Наконец, в какой-то старинной поваренной книге я нашел то, что было нужно. Как это там оказалось - ума не приложу. К кулинарным рецептам это не имело никакого отношения. книге и намека не было на то, что из кошек, пусть даже исцеленных от эпилепсии, можно приготовить что-нибудь съедобное. Автор сообщал рецепт исключительно великодушно. Лучше бы он этого не делал: после публикации в редакцию хлынул поток гневных писем, мы потеряли, по меньшей мере, четырех подписчиков. Наш читатель сообщал нам, что совет обошелся ему в два фунта, - именно во столько хозяйка оценила разбитую посуду. Стоимость разбитого стекла должен назвать стекольщик. Не исключено, что у него самого началось заражение крови. Припадки у кошки участились. А рецепт был весьма прост. Осторожно, чтобы не причинить кошке боли, вы зажимаете ее между колен и ножницами надрезаете хвост. Надо следить за тем, чтобы случайно не отрезать весь хвост или часть его, - необходим лишь надрез.
      Как мы сообщили нашему читателю, операцию следует проводить в саду или сарае; лишь последний идиот станет заниматься этим на кухне, причем без ассистентов.
      Мы учили читателей этикету. Мы рассказали им, как титуловать пэров и архиепископов, а также как правильно есть суп. Мы учили застенчивых юношей вести изысканную светскую беседу. Мы учили кавалеров и дам танцам с помощью схем. Мы решали все религиозные сомнения наших читателей и в качестве приложения разослали Десять Заповедей, качеством исполнения не уступающих иному рекламному плакату.
      Дела журнала шли плохо, время таких изданий еще не пришло, и в результате последовало сокращение штатов. На прощание я, помнится, написал: "Советы матерям" - сведения я почерпнул от своей хозяйки (она развелась с мужем, похоронила четырех детей и в таких делах должна была хорошо разбираться); затем - "Как обставить квартиру" (чертежи прилагаются); колонку "Советы начинающим авторам" - искренне надеюсь, что мои рекомендации пошли им на пользу, хотя сам я придерживаюсь совершенно других взглядов на литературное творчество; написал статью в раздел под еженедельной рубрикой "Откровенный разговор с молодым человеком", который вел "дядя Генри", многое он повидал и пережил на своем веку. А с какой симпатией относился он к подрастающему поколению! Все их трудности были ему знакомы, он сам сталкивался с ними в своей юности. Я и сейчас порой перечитываю советы "дяди Генри", хотя другим и не советую, и по-прежнему они мне кажутся мудрыми и доброжелательными. Порой я думаю, что, прислушайся я как следует к "дяде Генри", не наделал бы в своей жизни столько ошибок, был бы умней, разумней и вполне доволен собой, не то что сейчас.
      Тихая, измученная женщина, снимавшая комнатенку на Тоттенхэм-Корт-роуд, отправившая мужа в сумасшедший дом, вела разделы "Кулинарные рецепты", "Советы по воспитанию" - советы мы давать любили - и полторы полосы "Светской хроники". Писала она от первого лица, витиеватым слогом - стиль, уже изживший себя, но, насколько я могу судить по нашей периодике, от которого еще не все отказались: "Спешу уведомить вас, друг мой, что на той неделе мы выезжали в загородный особняк князя. Туалет мой был превосходен! Князь С. ..., но уместно ли мне повторять сплетни, следующие по пятам за этим человеком? Он так глуп, и представляю, как ревнует милая графиня..." и т. д. и т. п.
      Несчастное создание! По сю пору стоит она у меня перед глазами в своем поношенном сером балахоне, закапанном чернилами. День, проведенный за городом, да не в особняке князя, а где-нибудь в лесу, на свежем воздухе, может, и навел бы румянец на ее бледные щеки.
      Более невежественного человека, чем владелец нашего журнала, я не встречал; как-то он вполне серьезно заявил в письме нашему подписчику, что Бен Джонсон написал "Рабле" в силу необходимости, рассчитывая на полученный гонорар похоронить свою мать; когда ему указывали на ошибки, он лишь добродушно смеялся; вел он раздел "Общие сведения", полагаясь в своей работе на дешевое издание энциклопедии, и выходило у него просто великолепно. Материал в раздел "Сатира и юмор" поставлял нам рассыльный, призвавший на помощь пару великолепных ножниц.
      Работа была трудная, платили нам мало; единственное, что поддерживало нас, - это твердая уверенность в необходимости образования и воспитания наших соотечественников и соотечественниц. Человечество изобрело много игр, но ни одна из них не завоевала такого признания, как игра в школу. Вы собираете шестерых ребятишек усаживаете их на ступеньки, а сами прохаживаетесь взад-вперед, держа в одной руке книгу, в другой - указку. Мы играем в школу в детстве, играем в отрочестве, играем в зрелом возрасте, играем, когда, согбенные, шаркающей походкой, плетемся к могиле. Эта игра не приедается, играть в нее можно без конца. Одно лишь портит ее: остальным шестерым тоже не терпится помахать указкой и книгой. Вот почему, несмотря на все свои недостатки, профессия журналиста столь популярна: каждый журналист чувствует себя тем участником игры, который прохаживается взад-вперед с указкой в руке. Правительство, Классы и Массы, Общество, Литература и Искусство - так зовут детей, оставшихся сидеть на ступеньках. Он их просвещает и воспитывает.
      Но я отвлекся. Я вспоминаю все это, чтобы была понятна причина моего нежелания служить источником полезной информации. Вернемся к рассказу.
      Один читатель, подписавшийся "Воздухоплаватель", просил нас сообщить, как можно получить водород. Нет ничего проще, чем получить водород, - в этом я убедился, изучив и проштудировав всю литературу по этому вопросу, имеющуюся в библиотеке Британского музея; тем не менее я счел необходимым предупредить "Воздухоплавателя", кем бы он там ни был на самом деле, о возможности несчастного случая и призвал принять все меры предосторожности. Что еще я мог сделать? Через десять дней в редакцию заявилась цветущая дама, волоча за собой некое существо, оказавшееся, как она объяснила, ее двенадцатилетним сыном. Лицо мальчонки было на редкость невыразительным. Мать подтолкнула его к моему столу, сдернула с него шапку, и тут я понял, что с ним такое. Бровей на лице не было совсем, а вместо волос голова была покрыта каким-то грязным порошком, отчего походила на крутое яйцо, очищенное от скорлупы и посыпанное черным перцем.
      - Неделю назад это был очаровательный мальчик с кудрявыми волосами, сообщила мамаша. Судя по интонации, это было лишь началом истории.
      - Что с ним стряслось? - поинтересовался шеф.
      - А вот что, - ответила мамаша. Она вынула из муфточки номер нашего журнала за прошлую неделю, где моя статья о водороде была обведена карандашом, и сунула ему под нос. Шеф взял номер и внимательно прочитал статью.
      - Так это он и есть "Воздухоплаватель"? - поинтересовался шеф.
      - Он и есть "Воздухоплаватель", - не стала запираться мамаша. - Бедное доверчивое дитя! А теперь посмотрите на него!
      - Может, волосы еще отрастут? - высказал предположение шеф.
      - Может, и отрастут, - ответила мамаша, все повышая голос, - а может и нет. Меня интересует, что вы собираетесь для него сделать.
      Шеф предложил помыть мальчику голову. Сначала мне показалось, что она накинется на него с кулаками, но пока она решила ограничиться словами. Выяснилось, что мытьем головы тут не отделаешься, нужна денежная компенсация. Попутно она поделилась с нами своими наблюдениями относительно общего направления нашего журнала, его практической ценности, его призывов к поддержке общественности и умственных способностей его сотрудников.
      - Нашей вины я тут не вижу, - возразил шеф (человек он был весьма деликатный). - Он просил информацию - он ее и получил.
      - Так вы еще и смеетесь?! - сказала мамаша (ему и в голову не приходило смеяться, человек это был пресерьезнейший). - Сейчас вот получите то, чего не просили. Два пенса номер! - сказала мамаша с такой решительностью, что мы, дрожа, как зайцы, поспешили попрятаться за стулья. - Вот заявлю куда следует, и с вашими головами будет то же самое! - Я понял, что она имеет в виду голову своего сыночка. При этом она прошлась по поводу внешности шефа, из чего было видно, что вкус у нее неважный. Неприятная была женщина. Но по-моему, выполни она свою угрозу, дело ее было бы поиграно; однако шеф был искушен в вопросах юриспруденции, и его принцип был - никогда не связываться с законом. Он частенько говаривал:
      - Если меня остановят на улице и потребуют снять часы, я откажусь. Если же мне станут угрожать силой, я наверняка стану защищаться, хотя драться и не умею. Если же, с другой стороны, грабитель пригрозит востребовать их с меня по суду, я без разговоров отдам ему часы и буду считать, что еще дешево отделался.
      Он уладил дело с красномордой мамашей, уплатив ей пять фунтов - весь наш месячный доход, и она ушла, утащив покалеченного отпрыска. После ее ухода шеф очень мягко сказал мне: - Не подумайте только, что я вас в чем-то виню; это не вина - это судьба. Занимайтесь вопросами нравственности и критикой - это у вас хорошо получается; но заниматься дальше "Полезными советами" я вам не советую. Как я уже сказал, вы здесь ни при чем. В вашем материале все верно, ничего не скажешь; просто вам не везет.
      Как я жалею, что не последовал его совету, от каких напастей я избавил бы себя и окружающих! Не знаю, почему, но мои советы до добра не доводят. Если я объясню кому-нибудь, как лучше добраться из Лондона в Рим, то можете быть уверены: либо этот человек потеряет багаж в Швейцарии, либо потерпит кораблекрушение в Дувре. Если я посоветую кому-нибудь купить фотоаппарат, то в Германии его арестуют по подозрению в шпионаже. Мне стоило немалых трудов объяснить одному человеку, что ему надо сделать, чтобы жениться на сестре покойной жены, проживающей в Стокгольме. Я узнал, когда отходит пароход из Гулля, в каких отелях лучше остановиться. Сведения, которыми я снабдил его, были получены из самых достоверных источников, и промашки быть не могло; и все же со мной он больше не разговаривает.
      Вот почему мне и приходится обуздывать свою страсть к полезным советам; а посему в этой книге вы не найдете ничего, хотя бы отдаленно напоминающего практические рекомендации. По крайней мере, я к этому стремился; не знаю, насколько мне это удалось.
      В ней не будет описаний городов, памятников архитектуры, исторических реминисценций, нравоучений.
      Я как-то спросил одного ученого иностранца, что он думает о Лондоне.
      - Это очень большой город, - сказал он.
      - Что вас больше всего поразило? - поинтересовался я.
      - Люди.
      - Если сравнить его с другими городами - Парижем, Римом, Берлином, что вы о нем думаете?
      Он пожал плечами:
      - Он будет побольше - что еще сказать?
      Один муравейник очень похож на другой. Везде много дорожек - одни узкие, другие широкие, и по ним бестолково снуют насекомые, одни куда-то спешат, другие останавливаются поболтать с приятелем. Одни волокут тяжелую ношу, другие греются на солнышке. В закромах хранятся припасы, в многочисленных келейках насекомые живут своей нехитрой жизнью: спят, едят, любят. А в этом уголке покоятся их белые косточки. Эта норка побольше, эта поменьше. Это гнездышко на камнях, это на песке. Этот домик построен лишь вчера, а этому чуть ли не сто лет, говорят, был он еще до того, как ласточки налетели, - может, и не врут?
      Не найдете вы в этой книге народных песен и легенд.
      Своя песня есть в каждой населенной долине. Я вам сообщу ее сюжет, а вы можете передать его стихами и положить их на собственную музыку: жила-была девушка, прискакал какой-то парень, полюбил ее и ускакал.
      Вариантов эта песня не имеет, поют ее на многих языках, так как нашего молодого человека изрядно поносило по белу свету. Хорошо помнят его в сентиментальной Германии; помнят, как он прискакал к ним, и жители голубых Эльзасских гор; побывал он, если мне не изменяет память, и на берегах Аллана. Какой-то Вечный Жид, да и только; и сегодня, как рассказывают, находятся глупые девицы, которым слышится затихающий стук копыт его коня.
      В нашей стране, где так много развалин и заброшенных домов, сохранилось немало легенд. Передаю вам суть, а вы уж состряпайте сами блюдо по вкусу. Возьмите одно или два человеческих сердца, так, чтобы они подходили друг другу; один пучок страстей человеческих - их не так уж и много, с полдюжины, не более того; приправьте смесью добра и зла; полейте все соусом из смерти и подавайте где и когда угодно. "Келья святого", "Заколдованная башня", "Могила в темнице", "Смертельный прыжок влюбленного" - назовите блюдо, как хотите, вкус от этого не изменится.