Школьные годы Поля Келвера

      - Какие же мысли?
      - О, я сочиняю! - признался я. - Когда я вырасту, я хочу стать писателем и писать книги.
      Он взял мою руку и крепко пожал, а затем сказал:
      - Я тоже пишу книги.
      И тогда я понял, почему меня потянуло к нему.
      Так я впервые в жизни узнал, как радостно обсуждать профессиональные вопросы со своим собратом по ремеслу. Я назвал ему своих любимых писателей - Скотта, Дюма и Виктора Гюго, и к своему удовольствию узнал, что это и его любимые писатели; он согласился со мной и в том, что лучше всего рассказы о настоящей жизни, где люди не говорят, а действуют.
      - Вы знаете, когда-то я читал разные глупости, - сознался я, - рассказы об индейцах, и все в таком роде, но мама сказала, что я никогда не смогу стать писателем, если буду читать такую ерунду.
      - То же самое будет открываться во всех случаях жизни, Поль, - ответил он. - Приятные вещи редко оказываются для нас полезными. А что ты читаешь теперь?
      - Сейчас я читаю пьесы Марло и "Признания" де Квинси, - сообщил я ему.
      - К ты их понимаешь?
      - Да, как будто, - ответил я. - Мама говорит, что когда я вчитаюсь, они мне еще больше понравятся. Я очень, очень хочу научиться писать, доверился я ему, - тогда я смогу заработать кучу денег.
      Он улыбнулся.
      - Так ты не веришь в искусство ради искусства, Поль?
      Я был удивлен.
      - А что это значит? - спросил я.
      - У нас, писателей, Поль, это значит, - ответил он, - писать книги ради самого удовольствия их писать, не думая о вознаграждении, не мечтая ни о деньгах, ни о славе.
      Для меня это было новостью.
      - И многие писатели так делают? - спросил я.
      Он откровенно рассмеялся. Смех у него был громкий и веселый. Он разбудил эхо в тихом парке, и, не удержавшись, я засмеялся тоже.
      - Ш-ш! - сказал он, оглянувшись с притворным страхом, что нас могут подслушать. - Говоря между нами, Поль, - прошептал он, придвинувшись ко мне ближе, - я думаю, что никто так не делает, мы только говорим об этом. Но вот что я тебе скажу, Поль, это профессиональная тайна, и ты ее хорошенько запомни: еще ни один писатель не заработал ни денег, ни славы, если он не старался писать как можно лучше. Пусть это будет не так хорошо, как у других, но всегда надо стремиться дать лучшее, что ты можешь, Запомни это, Поль.
      Я обещал запомнить.
      - И нельзя думать только о деньгах и славе, Поль, - прибавил он через минуту, говоря уже серьезно. - Конечно, деньги и слава - вещи хорошие, и только лицемеры могут говорить, что это их не интересует. Но, если ты будешь писать, думая только о деньгах, Поль, тебя ждет разочарование. Их гораздо легче заработать другими способами. Скажи, ведь ты хочешь быть писателем не только из-за денег?
      Я задумался.
      - Мама говорит, что быть писателем - это благородное призвание, припомнил я, - она говорит, что каждый, кто может писать книги, должен гордиться этим и радоваться, потому что он дает людям счастье и заставляет их забывать все неприятности. И еще она говорит, что, если собираешься стать писателем, нужно быть очень хорошим человеком, чтобы быть достойным помогать другим, учить их.
      - И ты стараешься быть хорошим, Поль? - спросил меня незнакомец.
      - Да, - отвечал я, - но очень трудно быть совсем хорошим, - конечно, пока не вырастешь!
      Он улыбнулся, но скорее своим мыслям, чем моим словам.
      - Да, - сказал он, - я тоже считаю, что трудно быть хорошим, пока не вырастешь. Вероятно, все мы станем хорошими только когда будем совсем взрослыми.
      Услышав такие слова от джентльмена с седой бородой, я был озадачен.
      - А что еще говорила тебе твоя мама о литературе, - спросил он, - ты не помнишь?
      Я снова задумался, и мне вспомнились ее слова.
      - Она говорит, что тот, кто может написать великую книгу, более велик, чем сам король, что дар писать книги дается человеку в залог свершения и поэтому писатель никогда не должен забывать, что он - слуга божий.
      Некоторое время он сидел молча, опустив подбородок на скрещенные руки, лежавшие на золотом набалдашнике трости.
      Потом он повернулся ко мне, положил руку мне на плечо, и его живые ясные глаза приблизились к моему лицу.
      - Твоя мать - умная женщина, Поль, - сказал он. - Никогда не забывай ее слов. Вспоминай их, когда станешь взрослым, они будут лучше влиять на тебя, чем болтуны в клубах...
      - Ну, а каких ты читаешь современных писателей? - спросил он, немного помолчав. - Читал ты кого-нибудь - Теккерея, Булвера-Литтона, Диккенса?
      - Я читал "Последнего барона", - сказал я ему, - и мне понравилось. Я был в Барнете и видел ту церковь. И мистера Диккенса я тоже кое-что читал.
      - Ну и что ты думаешь о мистере Диккенсе? - спросил незнакомец, но мне показалось, что этот вопрос его не очень интересовал. Он подобрал с земли горсть камешков и стал сосредоточенно бросать их в воду.
      - Я очень люблю его, - сказал я, - он смешной.
      - Но ведь не всегда же? - он перестал бросать камешки и резко обернулся ко мне.
      - Нет, не всегда, - согласился я, - но больше всего мне нравятся у него смешные места. Я так люблю то место, где мистер Пиквик...
      - К черту мистера Пиквика! - воскликнул он.
      - Разве он вам не нравится? - удивился я.
      - Да нет, в общем я люблю его - или, скорее, любил, - ответил он, просто он мне немного надоел, вот и все. А твоей маме нравятся книги мистера... мистера Диккенса?
      - Только не смешные места, - объяснил я ему, - она считает, что иногда он бывает...
      - А, знаю! - прервал он меня, и мне показалось, что он сказал это с раздражением. - Немного вульгарен, да?
      Меня удивило, как точно он угадал ее слова.
      - По-моему, мама плохо разбирается в юморе, - сказал я, - иногда она не понимает даже папиных шуток.
      Он снова рассмеялся.
      - Ну, а другие места ей нравятся? - спросил он. - Те места, где мистер Диккенс... не вульгарен?
      - Да, - ответил я. - Она говорит, что, когда он хочет, он может писать так тонко и нежно!
      Сумерки сгущались. Я решил снова спросить его, который час.
      - Чуть больше четверти девятого, - сказал он, посмотрев на часы.
      - О, мне так жаль, - воскликнул я, - но мне уже надо идти!
      - И мне очень жаль, Поль, - ответил он. - Может быть, мы еще встретимся. До свидания.
      И, пожимая мне руку, он сказал:
      - Ты так и не спросил, как меня зовут, Поль.
      - Разве? - удивился я.
      - Нет, Поль, - ответил он, - и это заставляет меня думать о твоем будущем с надеждой. Ты эгоист, Поль, а это - начало всякого искусства.
      И он так и не назвал мне своего имени.
      - Может быть, в другой раз, когда мы снова встретимся, - сказал он. До свидания, Поль, желаю тебе счастья!
      И я пошел своей дорогой. На повороте тропинки я оглянулся. Он все еще сидел на скамейке. Его лицо было обращено в мою сторону, и он махал мне рукой. Я тоже помахал в ответ, а потом кусты и ветки деревьев понемногу скрыли его от меня, и в подымающемся тумане зазвучали грубые, хриплые голоса: "Парк закрыт!", "Парк закрыт!".