Он трогательно поблагодарил меня.
      "Не утруждайте себя писаньем писем, сэр, -заявил он, - а просто черкните на листке бумаги "Джулиана" или "Ганна" и суньте его в конверт. Я буду знать, что это означает, и женюсь согласно вашему выбору".
      Крепко пожав мне руку, он ушел.
      Я долго раздумывал над выбором жены для Джосайи. Я искренне желал ему счастья.
      Джулиана, несомненно, была прехорошенькая. В уголках ее рта таился игривый задор; казалось, еще секунда - и она звонко рассмеется. Если бы я действовал по первому впечатлению, я толкнул бы Джулиану в объятия Джосайи.
      "Но, - размышлял я, - в жене ищут более высокие качества, нежели игривость и миловидность. Хотя Ганна и не столь прелестна, она, по-видимому, обладает энергией и здравым смыслом - качествами, весьма необходимыми для супруги бедного человека. Отец Ганны человек набожный и "преуспевающий", - он, наверно, бережлив и расчетлив. Он, несомненно, воспитал дочь экономной и добродетельной, а позднее она, возможно, получит кое-что в наследство. Она - старшая в большой семье. Ей, наверно, приходится немало помогать матери. У нее должен быть опыт и в ведении хозяйства и в воспитании детей".
      С другой стороны, отец Джулианы - капитан дальнего плавания в отставке. Моряки - народ распущенный. Он, весьма вероятно, расхаживает по дому, непристойно выражаясь и высказывая взгляды, которые могли отрицательно повлиять на формирование характера подрастающей девочки. Джулиана - его единственный ребенок. Единственные дети обычно бывают плохими мужьями и женами. Их слишком балуют. Хорошенькая дочка капитана дальнего плавания в отставке, вероятно, очень испорчена.
      Джосайя - и это нельзя забывать - явно слабохарактерен. Он нуждается в том, чтобы им руководили. А глаза Ганны красноречиво говорят о том, что она в состоянии руководить.
      По истечении двух дней я принял решение. На листке бумаги я написал "Ганна" и отослал письмо.
      Спустя две недели я получил ответ от Джосайи. Он благодарил за совет, хотя мимоходом выражал сожаление, что я не счел возможным выбрать Джулиану. Однако, по его словам, он чувствует, что мне виднее. К тому времени, когда я получу это письмо, они с Ганной уже соединятся.
      Письмо встревожило меня. Я стал сомневаться, правилен ли мой выбор. А вдруг Ганна совсем не такова, как я воображал! До чего это ужасно для Джосайи! Разве у меня было достаточно сведений, чтобы строить .умозаключения? Как знать, а вдруг Ганна ленива и сварлива? А вдруг она торчит, подобно занозе, в боку своей бедной, изможденной трудами матери и докучает, как чирей, своим младшим братьям и сестрам? Откуда мне известно, что она хорошо воспитана? Ее отец, быть может, ловкий старый мошенник, таковые все те, кто особенно старается казаться набожным. От него она могла унаследовать только ханжество.
      И откуда я мог знать, что ребячливая игривость Джулианы не превратится с годами в нежную и жизнерадостную женственность? Возможно, ее отец, в противоположность всему, что я знал, примерный капитан дальнего плавания в отставке; может быть, у него имеется надежно помещенный кругленький капиталец, а Джулиана - его единственная наследница. Какие же у меня были основания отвергать любовь этого прелестного юного создания к Джосайе?
      Я достал из письменного стола фотографию Джулианы. Ее большие глаза смотрели на меня с укоризной. Я представил себе, что произошло в маленьком далеком домике, когда первые жестокие слухи о женитьбе Джосайи, подобно булыжнику, упали в мирную заводь ее жизни. Я уже видел, как она стоит на коленях возле кресла своего отца, а седовласый старик с обветренным суровым лицом нежно гладит ее золотистую головку, как молчаливые рыданья сотрясают ее и она прижимается к его груди. Совесть мучила меня нестерпимо.
      Отложив эту карточку, я взял фотографию Ганны- моей избранницы. Мне показалось, что она смотрит на меня с бессердечной торжествующей улыбкой. Мною постепенно начало овладевать отвращение к Ганне.
      Я гнал это чувство. Я твердил себе, что это предубеждение. Но чем больше я боролся против этого чувства, тем сильнее оно становилось. Можно сказать, по мере того как шли дни, антипатия превращалась во враждебность, враждебность - в ненависть. И такую женщину я сознательно выбрал для Джосайи спутницей жизни!
      Несколько дней я не знал покоя. Я страшился вскрыть любое письмо, опасаясь, что оно от Джосайи. При каждом стуке в дверь я вскакивал, ища, где бы спрятаться. Всякий раз, когда мне попадался в газетах заголовок "Семейная драма", я покрывался холодным потом: я страшился прочесть, что Джосайя и Ганна убили друг друга и умерли, проклиная меня.
      Однако время шло, а я не получал никаких известий. Мои страхи начали утихать, и вера в правильность моего интуитивного решения возрождалась. Быть может, я сделал доброе дело для Джосайи и Ганны и они благословляют меня. Мирно протекли три года, и я начал забывать о существовании Хэкетта.
      Потом он снова появился. Как-то вечером, вернувшись домой, я нашел его в прихожей. При первом взгляде я понял, что мои худшие предположения недалеки от истины. Я пригласил его пройти в кабинет. Он последовал за мной и уселся на тот же стул, где сидел три года назад.
      Он сильно изменился, казался измученным и старым. Держался он как человек, потерявший всякую надежду, но решивший не роптать.
      Некоторое время мы молчали. Он вертел в руках шляпу, как при нашей первой встрече, а я делал вид, будто привожу в порядок бумаги на письменном столе. Наконец, чувствуя, что это молчание невыносимо, я повернулся к нему.
      "Боюсь, Джосайя, дела у вас не ладятся", - сказал я.
      "Нет, сэр, -спокойно отвечал он, -этого нельзя сказать. Правда, ваша Ганна сказалась изрядной пилой".
      В его тоне не было и следа укоризны. Он попросту констатировал печальный факт.
      "Но в других отношениях она оказалась вам хорошей женой, - настаивал я.- У нее, разумеется, имеются свои недостатки, но у кого их нет? Зато она энергична. Послушайте, вы признаете, что она энергична?"
      Ради собственного спокойствия мне было необходимо. найти хоть что-нибудь хорошее в Ганне, а ничего другого я в ту минуту не мог придумать.
      "О да, энергии у нее действительно хватает, - согласился Джосайя.Даже с избытком для такого небольшого дома, как наш. Дело в том, продолжал он, - что Ганна иногда входит в раж, да и с ее матерью нелегко ладить".
      "С ее матерью? - воскликнул я. - А она-то при чем?"
      "Видите ли, сэр, - ответил он, - она живет с нами с тех пор, как старик отдал концы".
      "Отец Ганны? Неужели он умер?"
      "Ну, не совсем, сэр, - ответил Джосайя.- Он удрал около года тому назад с одной из тех молодых женщин, которые преподают в воскресной школе, и присоединился к мормонам. Все были крайне удивлены этим".
      Я вздохнул.
      "А его предприятие, - осведомился я, - торговля лесными материалами? Кто стоит во главе дела?"
      "Дело пришлось ликвидировать, - ответил Джосайя, - чтобы уплатить долги отца или хотя бы покрыть часть их".
      Я сказал, что это, вероятно, было ужасным ударом для семьи, и выразил предположение, что семья распалась и ее члены разбрелись кто куда.
      "Нет, сэр, - просто ответил он, - они не разбрелись, они все живут с нами".
      "Но все это, - продолжал он, увидев выражение моего лица, - не имеет, разумеется, никакого отношения к вам, сэр. У вас, смею сказать, достаточно собственных забот. Я явился сюда не затем, чтобы тревожить вас моими горестями. Это значило бы отплатить неблагодарностью за вашу доброту!"
      "А какова судьба Джулианы?" - спросил я. Мне больше не хотелось спрашивать об его собственных делах.
      Его лицо, до сих пор унылое, озарилось улыбкой.
      "О, -воскликнул он, повеселев, -вспомнишь о ней, и сразу на душе легче делается! Она вышла замуж за одного из моих приятелей, Сэма Джессопа. Время от времени, когда Ганны нет поблизости, я вырываюсь из дому и забегаю к ним! Господи! Посмотришь, как они живут, и кажется, что заглянул в рай! Сэм часто подтрунивает надо мной и все приговаривает: "Ну и маху же ты дал, Джосайя!" Мы с ним старые друзья, сэр, мы с Сэмом, а потому пусть он подшучивает, - я ничего против не имею".
      Потом улыбка исчезла с его лица, и он прибавил со вздохом:
      "Да, с тех пор я не раз думал, как было бы чудесно, если бы вы тогда сочли возможным посоветовать мне жениться на Джулиане".
      Я чувствовал, что обязан во что вы то ни стало вернуть его мысли к Ганне, и сказал:
      "Вы с женой, вероятно, живете на прежнем месте?"
      "Да, - ответил он, - если можно назвать это жизнью. Очень уж туго нам приходится. Семья-то у нас теперь большая".
      И он рассказал, что не знает, как ему удалось бы сводить концы с концами, не будь помощи отца Джулианы. Капитан, по его словам, настоящий ангел. Во всяком случае, Джосайя не встречал людей, более похожих на ангелов, чем этот старик.
      "Видите ли, сэр, я не скажу, чтобы он принадлежал к числу таких умных людей, как вы, - пояснил он, - он не из тех, к кому обращаются за советами, но он очень хороший человек".
      "И это напомнило мне, сэр, - продолжал он, - о том, зачем я пришел к .вам. Вы наверно сочтете это дерзостью с моей стороны, сэр, но..."
      Тут я прервал его.
      "Джосайя, - сказал я, - возможно, я заслуживаю порицания за то, что произошло с вами. Вы просили у меня совета, и я дал его вам. Не станем спорить, кто из нас был в большей степени идиотом. Но я дал вам совет, а я не такой человек, который отказывается от ответственности. Все, о чем вы меня попросите, я сделаю для вас, .если только это в моих силах".
      Джосайя был преисполнен благодарности. "Я и не сомневался в этом, сэр, - воскликнул он, - я знал, что вы не откажете мне! Я так и заявил Ганне. Я сказал ей: "Съезжу-ка я к тому джентльмену и попрошу у него совета".
      "Попрошу чего?" - переспросил я.
      "Совета, - повторил Джосайя, явно удивленный моим тоном, - совета по одному небольшому вопросу, который я сам не могу решить".
      Сначала я думал, что он хочет посмеяться надо мной,
      однако это было не так. Он сидел на стуле и добивался от меня совета, что именно ему следует приобрести на тысячу долларов, которую дал ему в долг отец Джулианы, - прачечное заведение или бар. Ему, видите ли, было мало одного раза, - он хотел, чтобы я снова дал ему совет, и замучил меня, доказывая, почему я должен это сделать. Выбор жены совсем другой вопрос, - уверял он. Возможно, ему не следовало спрашивать у меня совета относительно женитьбы. Но деловой человек, несомненно, может дать совет, какое из двух предприятий лучше выбрать. Джосайя сказал, что недавно перечел мою книжечку "Как стать здоровым" и т. д., и если окажется, что джентльмен, написавший эту книгу, не в состоянии оценить сравнительные достоинства прачечной и бара, расположенных в одном и том же городе, то ему, Джосайе, остается только заявить: знания и мудрость явно не имеют никакого практического значения в этом мире.
      Мне показалось нетрудным делом дать ему такой совет. Разумеется, в торговых предприятиях деловой человек, каким я себя считал, должен разбираться несравненно лучше, чем этот простодушный ягненок. Было бы бессердечно отказать ему в помощи. Я обещал разобраться и сообщить свое мнение. Он встал и пожал мне руку. Он сказал, что не станет пытаться благодарить меня: для этого нет слов. Он смахнул с глаз слезу и ушел.
      Это ничтожное капиталовложение в тысячу долларов потребовало от меня стольких мозговых усилий, сколько понадобилось бы, чтобы учредить банк. Я не желал снова влипнуть, как в тот раз-с Ганной, если имелась малейшая возможность избежать ошибки. Я изучил документы, которые Джосайя оставил мне, но не мог на их основании составить определенное мнение. Тогда я выехал в город, где жил Джосайя, и там исподволь ознакомился с обоими предприятиями. Я тайно, внимательнейшим образом обследовал соседние кварталы. Прикидываясь молодым простачком, у которого завелись кое-какие деньги, я втерся в доверие к слугам. Я учинил опрос половины жителей города под тем предлогом, будто пишу историю торговли в Новой Англии и мне необходимо узнать все подробности их деятельности и жизни. Эти беседы я неизменно заканчивал вопросом, какой бар они предпочитают и куда отдают стирать белье. В городе я пробыл около двух недель. Большую часть свободного времени я проводил в баре и намеренно запачкал платье, чтобы отдать его в прачечную.
      Взвесив полученные сведения, я решил, что оба предприятия равноценны. Речь могла идти только о том, какая деятельность более подходит Джосайе.
      Я стал размышлять. Владелец бара подвержен всяким соблазнам. Слабохарактерный человек, постоянно находясь в обществе пьяниц, легко может спиться. А Джосайя - необычайно слабохарактерен. Нельзя также забывать, что у него сварливая жена и вся ее семья живет вместе с ними. Предоставить Джосайе неограниченный доступ к спиртным напиткам было бы безумием.
      Напротив, мысль о прачечной вызывала представление о спокойной размеренной жизни. Прачечная требует много рабочих рук. Родственников Ганны можно заставить работать, чтобы они не ели хлеб даром. Ганна сумеет применить свою энергию, орудуя утюгом, а Джосайя может катать белье. В моем сознании возникла идиллическая картина домашнего счастья. Я порекомендовал Хэкетту приобрести прачечную.
      В следующий понедельник Джосайя известил меня письмом, что последовал моему совету. Во вторник я прочел в "Коммершл Интеллидженс" об одном из поразительных знамений нашего ?времени - необычайном росте доходности гостиниц и баров по всей Новой Англии. А в четверг в описке банкротов я обнаружил не менее четырех владельцев прачечных. Газета поясняла, что вследствие чрезвычайно усилившейся конкуренции со стороны китайских прачечных многие американские прачечные заведения . буквально находятся на краю гибели. Я ушел из дому и напился.
      Жизнь стала для меня проклятьем. Целые дни я думал о Джосайе. По ночам он снился мне. Неужели я, не довольствуясь тем, что оказался причиной его неудачной женитьбы, лишил его теперь возможности добывать средства ж существованию и свел на нет щедрую помощь старого добряка-капитана? Самому себе я уже рисовался злым демоном, неизменно преследующим простого, но достойного человека.
      Однако время шло. Джосайя не давал знать о себе, и тяжелый груз свалился наконец с моей совести. Но через пять лет Джосайя пришел снова.
      Он появился за моей спиной, когда я открывал входную дверь, и дрожащей рукой коснулся моего плеча. Ночь была темная, ,но в свете .газового фонаря я разглядел лицо. Я узнал Джосайю, несмотря на красные пятна и мутную пелену, затянувшую его глаза, грубо схватил за руку я потащил наверх, в кабинет.
      "Садитесь, - прошипел я, - и сразу выкладывайте все самое худшее".
      Он уже собрался было сесть (на свой излюбленный стул. Я почувствовал, что если в третий раз увижу его на этом стуле, то сотворю с обоими что-нибудь ужасное. Я вышиб из-под него стул, Джосайя шлепнулся на пол и разразился слезами. Сидя на полу, он, всхлипывая, изломил мне события своей жизни.
      Дела прачечной шли как нельзя хуже. К городу подвели новую железнодорожную линию, что изменило его топографию. Деловой центр и жилые кварталы переместились к северу. Бар-тот бар, который я отверг ради прачечной, - теперь оказался в центре торговых кварталов. Новый владелец - не Джосайя, разумеется, -продал бар н разбогател. Выяснилось, что южная часть города (где находилась прачечная) построена на болоте, а постройки не отвечают санитарным правилам. Поэтому осторожные домашние хозяйки перестали отдавать белье в прачечную, находящуюся в этом районе.
      Случились и другие беды. Ребеночек-любимый сын, единственная радость его жизни, -упал в чан и умер от ожогов. Несчастный случай с катком превратил мать Ганны в беспомощную калеку, и за нею приходилось ухаживать.
      Когда все эти несчастья свалились на голову Джосайи, он стал искать утешения в алкоголе и превратился в безнадежно опустившегося пьяницу. Он горестно переживал свое падание и безудержно плакал. Он сказал, что в таком веселом месте, как бар, он, возможно, был бы храбрым и сильным, но постоянный запах мокрой ткани и мыльной пены лишал его остатков мужества.
      Я опросил, что говорит обо всем этом капитан. Джосайя снова разразился слезами и ответил, что капитана уже нет в живых, и это, по его словам, напоминало ему, зачем он пришел ко мне. Добрый старик завещал ему пять тысяч долларов. Джосайя желал получить от меня совет, как распорядиться деньгами.
      Моим первым побуждением было убить его на месте, - до сих пор я жалею, что не сделал этого. Однако я сдержал себя и предложил ему на выбор; либо я выброшу его в окно, либо выпущу в дверь, но советов давать не буду.
      Он ответил, что согласен вылететь в окно, но предварительно должен узнать от меня, куда вложить свои деньги: в "Компанию нитратов Терра-дель-Фуэго" или в банк "Юнион Пасифик". Жизнь больше не представляет для . него .интереса. Он желает только вложить деньги в верное дело, в качестве залога счастливого будущего, чтобы любимые родственники могли воспользоваться хоть чем-нибудь после его кончины.
      Он требовал, чтобы я высказал свои соображения о "Компании нитратов". Я ответил отказом разговаривать на эту тему. Из моих слов он сделал вывод, будто я о них невысокого мнения, а потому выразил .намерение вложить свои деньги в банк "Юнион Паоифик".
      Я предоставил ему поступать, как ему нравится.
      Он помолчал, видимо стараясь добраться до скрытого смысла моих слов, потом хитро улыбнулся и заявил, что понял меня. И это, дескать, очень любезно с моей стороны. Он должен вложить деньги, до последнего доллара, ? "Компанию нитратов Терра-дель-Фуэго".
      Он с трудом поднялся, чтобы уйти. Я знал так же твердо, как и то, что за ночью следует день: какую бы компанию я ни рекомендовал ему - в действительности или в .его воображении, -это предприятие обанкротится. Все небольшое состояние моей бабушки было вложено в "Компанию нитратов Терра-дель-Фуэго". Я не желал видеть, как моя бабушка впадет в нищету на старости лет. Что касается Джосайи, то ему при любых условиях предстояло потерять свои деньги. Я посоветовал бедняге вложить свой капиталец в акции банка "Юнион Пасифик". Он ушел и последовал моему совету.
      Банк "Юнион Пасифик" продержался полтора года, потом начал трещать. Финансовый мир был до крайности изумлен, так как этот банк всегда считался одним из самых надежных в стране. Я хорошо знал причину, но молчал.
      Банк боролся изо всех сил, но длань судьбы была занесена над ним. Спустя девять месяцев наступил неминуемый конец.
      (Нитраты - вряд ли нужно говорить об этом - упорно и стремительно поднимались в цене. Когда бабушка умерла, ее состояние равнялосьмиллиону долларов и она завещала его на благотворительные цели. Будь ей ведомо, что я спас ее от разорения, она, возможно, оказалась бы более благодарной.)
      Через несколько дней после краха банка Джосайя появился у моего порога и на этот раз привел с собою всех своих родственников. В общей сложности их было шестнадцать.
      Что мне оставалось делать? Шаг за- шагом я довел этих людей до края пропасти. Я разрушил их счастье и надежды на лучшую жизнь. Единственное, что я мог сделать, это обеспечить им возможность жить, не нуждаясь в самом необходимом.
      С тех пор прошло семнадцать лет. Я все еще продолжаю заботиться, чтобы они не нуждались, и моя совесть не грызет меня, так как они довольны судьбой. Теперь их уже двадцать два человека, и весной мы рассчитываем на прибавление семейства.
      Вот что произошло со мною, -закончил мой собеседник. - Быть может, вы теперь поймете мою внезапную вспышку, когда вы попросили у меня совета. Я твердо придерживаюсь правила: не давать никому советов ни по каким вопросам".
      Я пересказал все это Мак-Шонесси. Он согласился, что это очень поучительный рассказ, и обещал запомнить его, - запомнить, чтобы пересказать некоторым своим знакомым, которым, по его мнению, урок может пойти на пользу.
      Глава II
      Сказать по совести, мы не очень-то подвинулись вперед во время нашей первой встречи. Виною тому был Браун. Он все порывался рассказать нам какой-то анекдот про собаку. Оказалось, что это старая-престарая история о том, как хозяин приучил своего пса бегать каждое утро в булочную, держа во рту монету в одно пенни, и получать за нее булку с изюмом. Но как-то булочник, решив, что собаку легко обмануть, попробовал подсунуть бедному животному булку ценою в полпенни, а в ответ на это пес ушел и привел с собой полисмена. Браун в то утро впервые услышал этот бородатый анекдот и был от него в полном восторге. Для меня всегда являлось загадкой, где находился Браун на протяжении последних ста лет. Он способен остановить вас на улице возгласом: "О, послушайте! Я должен рассказать вам замечательный анекдот!" -а потом принимается излагать вам, увлекаясь и смакуя, какую-нибудь из коронных шуток нашего праотца Ноя или одну из тех историй, которые Ромул некогда рассказывал Рему. Я жду, что кто-нибудь сообщит ему историю Адама и Евы и он, вообразив, будто напал на новый сюжет, начнет перерабатывать ее в роман.
      Он выдает эту седую старину за собственные воспоминания или, хотя бы, за случаи из жизни своего троюродного брата. Как ни странно, но самые невероятные и катастрофические события обычно происходят именно с вашими знакомыми или в их присутствии. Впрочем, мне никогда не доводилось видеть человека, который не присутствовал бы лично при том, как кого-то сбросило толчком с империала омнибуса прямо в мусорную телегу. Если подсчитать, то, вероятно, не менее половины жителей Лондона летало с империалов омнибусов а мусорные телеги, откуда их приходилось выуживать с помощью лопаты.
      Есть еще анекдот про некую даму, чей муж внезапно заболел, когда они находились в гостинице. Дама стремительно бежит на кухню и приготовляет для него горчичную припарку, а потом мчится обратно, но впопыхах врывается в чужой номер и там, откинув простыни, любовно ставит припарку постороннему мужчине. Я столько раз слыхал этот анекдот, что ужасно нервничаю, ложась спать в гостинице. Всякий, рассказывавший мне эту историю, неизменно ночевал в номере, смежном с тем, где помещалась жертва, его разбудили (вопли, издаваемые несчастным, когда горячая горчичная припарка обожгла его спину, благодаря чему он (то есть рассказчик) и узнал об этом происшествии.
      Браун хотел уверить нас, будто мифический пес, о котором он рассказывал нам, принадлежал его шурину, и обиделся, когда Джефсон sotto voce ( Вполголоса (итал.).) проворчал, что это был шурин двадцати восьми его знакомых, не говоря о тех ста семнадцати, которые сами, по их словам, являлись владельцами этой собаки.
      Потом мы пытались взяться за работу, но Браун уже выбил нас из колеи. Веяний, начинающий рассказывать истории про собак, в компании обыкновенных, не слишком стойких людей, совершает непростительный грех. Стоит кому-нибудь начать, и каждый из присутствующих испытывает потребность рассказать историю еще покруче.
      Существует анекдот - не могу поручиться за его достоверность, хотя слышал я его от судьи, про человека, находившегося при смерти. Приходский пастор, добрый и благочестивый старик, пришел навестить его и, желая подбодрить, рассказал забавную историю о собаке. Когда пастор дошел до конца, больной приподнялся с постели, сел и оказал: "Я знаю случай получше. У меня когда-то была собака, -большая такая, коричневая, кривобокая..."
      Обессилев, он навалился на подушки. Подошел врач и шепнул пастору, что больному осталось жить всего несколько минут.
      Старый добряк-пастор взял в сваи руки руку умирающего и пожал ее.
      "Мы еще встретимся", - мягко проговорил он.
      Больной повернулся к нему, и в его взгляде светились умиротворение и благодарность.
      "Рад слышать это... - с трудом прошептал он. - Непременно напомните мне, чтобы я досказал вам историю про эту собаку".
      И он мирно скончался с улыбкой на устах.
      Браун, поделившись с нами своим собачьим анекдотом, сразу же успокоился и потребовал, чтобы мы занялись нашей героиней, но у остальных в ту минуту не было никакого желания заниматься героиней. Мы молча вспоминали все собачьи истории, когда-либо слышанные нами, обдумывая, которая покажется более правдоподобной.
      Мак-Шонесси делался все тревожнее я мрачнее, Браун, закончив длинную речь, которой никто не слышал, заметил не без гордости:
      - Чего же вам еще? Сюжет этот никем не использован, а характеры вполне оригинальны!
      Вот тут-то нашего Мак-Шонесси и прорвало.
      - Кстати, о сюжетах, -оказал он и придвинул стул ближе к столу, -мне невольно пришло на память... Я никогда не рассказывал вам про собаку, которая была у нас, когда мы жили в Норвуде?
      - Это не та история про бульдога? - испуганно спросил Джефсон.
      - Действительно, про бульдога, - согласился Мак-Шонесси, -1но, мне кажется, я вам никогда ее не рассказывал.
      Мы по опыту знали, что спарить с ним - только продлевать пытку, а потому не стали мешать ему.
      - Незадолго до того, как все это случилось, в наших местах произошло множество грабежей, - начал Мак-Шонесси, -мой отец пришел к выводу, что необходимо завести собаку. Он решил, что больше всего пригоден бульдог, и купил самого кровожадного на вид бульдога, какого ему удалось найти.
      Увидев пса, матушка встревожилась.
      "Надеюсь, ты не позволишь этому зверю бегать по дому! - воскликнула она. - Он непременно загрызет кого-нибудь насмерть. Я нижу это по выражению его морды".
      "Я и желаю, чтобы он загрыз кого-нибудь, -откликнулся отец. - Я хочу, чтобы он бросался на грабителей и загрызал их насмерть".
      "Мне неприятно слышать от тебя подобные речи, Томас, -ответила матушка, -это так не похоже на тебя. Мы имеем право защищать свое имущество, но у нас нет никакого права отнимать жизнь у наших братьев во Христе".
      "Наши братья во Христе будут в полной безопасности до тех пор, пока не заберутся без приглашения к нам на кухню, -резко возразил отец. -Я оставлю этого пса в чулане при кухне, и если грабитель заберется к нам, пусть пеняет на себя!"
      Почти месяц мои старики препирались из-за пса. Отец считал матушку излишне сентиментальной, а она полагала, что он чрезвычайно мстителен. Пес тем временем становился с каждым днем все свирепее на вид.
      Как-то ночью матушка разбудила отца, прошептав:
      "Томас, я уверена, что внизу грабитель. Я ясно слышала, как открывалась задняя дверь".
      "Тем лучше. Значит, собака уже схватила его", -пробормотал отец; он ничего не слышал, и ему очень хотелось спать.
      "Томас, - решительно заявила матушка, - я не могу спокойно лежать здесь, когда дикий зверь убивает нашего брата во Христе. Если ты не намерен опуститься вниз и спасти его жизнь, то я сделаю это сама".
      "Что за чушь! - сказал отец, поднимаясь. - Тебе постоянно мерещатся разные шумы. Я даже думаю, что вы, женщины, именно для того и ложитесь в постель, чтобы потам садиться и прислушиваться, нет ли в доме грабителей".
      Однако, чтобы успокоить жену, он натянул носки и брюки и спустился в первый этаж.
      На этот раз матушка была права. В дом действительно проник вор. Окно в кладовой было открыто, а в кухне горел свет. Отец тихонько подошел к приоткрытой двери и заглянул в нее. Грабитель расположился на кухне и уплетал холодное мясо с пикулями, а тут же, у ног вора, глядя ему в лицо с восторженной улыбкой, от которой кровь леденела в жилах, сидел, виляя хвостом, наш слабоумный бульдог.
      Отец быт потрясен и забыл о необходимости соблюдать тишину.
      "Это же черт..." И он разразился такими словами, которые я не в состоянии повторить.
      Услыхав это, грабитель вскочил и дал тягу через окно, а пес явно обиделся за грабителя.
      На следующее утро мы отвели пса к собачнику, у которого его приобрел.
      "Как вы думаете, зачем понадобился мне этот пес?" - спросил отец, стараясь говорить спокойно.
      "По вашим словам, вы желали приобрести хорошую домашнюю собаку", -ответил тот.
      "Совершенно верно, - заявил отец. - Но я не просил у вас сообщника для грабителей, - не так ли? Я не говорил вам, будто нуждаюсь я собаке, которая заводит дружбу с вломившимся в мой дом вором и составляет ему компанию за ужином, чтобы грабитель не чувствовал себя одиноким, -как вы думаете?"
      И отец сообщил о событиях прошедшей ночи.
      Дрессировщик согласился, что у отца имеются основания для недовольства.
      "Я объясню вам, в чем дело, сэр, -оказал он. - Этого пса натаскивал мой сынишка Джим. Как я подозреваю, озорник больше обучал пса ловить крыс, чем грабителей. Оставьте бульдога у меня на недельку, сэр, и все будет в порядке".
      Мы согласились, а когда истекло назначенное время, дрессировщик привел нашего пса обратно.
      "Теперь вы будете довольны, сэр, - сказал собачник. - Он не из тех псов, которых я. называю интеллектуальными, но, думается, я вколотил в него правильные взгляды".
      Отец счел необходимым учинить проверку и оговорился за шиллинг с одним человеком, чтобы тот проник через окно в кухню, а дрессировщик в это время будет держать пса на цепи. Пес сохранял полное спокойствие, пока нанятый отцом человек не оказался в кухне. Тогда бульдог сделал яростный рывок, и если бы цепь была менее крепкой, бедняге дорого обошелся бы его шиллинг.
      Отец вполне удовлетворился увиденным и решил, что может спать спокойно, а тревога матушки за жизнь и безопасность местных грабителей пропорционально возросла.
      Несколько месяцев прошло без всяких происшествий, а потом другой грабитель проник в наш дом. На этот раз не могло быть сомнений, что пес угрожает чьей-то жизни.
      Грохот в нижнем этаже был ужасающим. Дом сотрясался от падения тел.
      Отец схватил револьвер и побежал вниз, я последовал за ним на кухню. Столы и стулья там были опрокинуты, а на полу лежал человек и сдавленным голосом звал на помощь. Над ним стоял пес и душил его.
      Отец приставил револьвер к виску лежавшего на полу мужчины, а я сверхчеловеческим усилием оттащил нашего защитника и привязал его цепью к раковине. Потом я зажег газовую лампу.
      Тут мы обнаружили, что джентльмен, лежавший на полу, был полицейским.
      "Господи боже мой! - воскликнул отец, выронив револьвер, -вы-то как попали сюда?"
      "Как я попал сюда? - повторил, садясь, полисмен тоном крайнего, хотя и вполне естественного, возмущения. - По служебным делам, вот как я попал сюда. Если я вижу, что грабитель лезет в окно, я следую за ним и тоже лезу в одно".