— В противном случае… — машинально повторил Бельваль.
      Это означало, конечно, что если Коралия не послушается и не отдаст себя в руки врага, то для них останется одно — смерть.
      Но в этот момент они мало думали о том, какого рода будет эта смерть, да и вообще не думали о ней… Обоих мучала одна только мысль: Коралия ради сохранения своей жизни должна пожертвовать Патрицием, они должны расстаться…
      Влюбленные молчали, избегая смотреть друг на друга, подавленные необходимостью принять решение… От этого теперь зависела развязка драмы.
      Тот же вопрос двадцать лет назад решала другая Коралия. Она предпочла любовь и умерла.
      Капитан прочитал на стене слова, начертанные неверной рукой отца:
      «Я умолял Коралию! Она бросилась передо мной на колени и сказала, что желает только одного: умереть со мной».
      Патриций посмотрел на молодую женщину. Последние слова он прочитал тихо, и она их не слышала. В порыве страстной любви он привлек ее к себе.
      — Коралия, ты пойдешь! — вскричал он. — Не думай, что я молчал оттого, что колебался! Нет, я только раздумывал: что может предложить тебе этот человек взамен? Я боюсь за тебя, Коралия! Это ужасно… Если он обещает тебе жизнь, значит, он любит тебя. И значит… Но все равно, нужно ему повиноваться, Коралия! Надо жить, иди же! Не стоит ждать десяти минут, иди сейчас же… Он может раздумать! Иди, Коралия, иди!
      Она просто ответила:
      — Я остаюсь.
      — Нет, Коралия, нет! Это было бы безумием… К чему эта жертва? Или ты боишься того, что предстоит тебе?
      — Нет!
      — Тогда иди.
      — Я остаюсь.
      — К чему это упрямство? Ведь оно ровно ничему не послужит…
      — Я люблю тебя, Патриций.
      Бельваль молчал. Он знал, что она любит его. Но ее готовность умереть рядом с ним была для него открытием, радостным и светлым, как солнечный луч, внезапно сверкнувший во тьме.
      — Ты любишь меня, Коралия, любишь… — только и смог произнести капитан.
      — Да, мой любимый!
      Коралия обвила руками его шею, и он понял, что теперь она принадлежит ему навеки. Но он все-таки остался непоколебим.
      — Вот именно потому, что ты любишь меня, ты и должна жить… Пойми, для меня гораздо мучительней сознавать, что ты умрешь со мной, чем знать, что ты будешь жить памятью обо мне! Если я буду уверен, что ты жива и свободна, смерть мне покажется легкой…
      Коралия не слушала его, обрадованная тем, что может наконец излить свое чувство.
      — Я люблю тебя с первого дня, Патриций… Если я не говорила об этом раньше, то только потому, что ждала наступления достойного момента для этого… Когда наконец я смогла бы сказать тебе это и дать слово быть только твоей? А могла я это сделать, только сознавая, что смерть близка, что расставание для нас невозможно и что оно было бы хуже смерти…
      — Нет, нет, — говорил Бельваль, пытаясь освободиться от объятий. — Ты должна уйти!
      — Я останусь с тобой!
      Капитан сделал усилие и сбросил ее руки.
      — Ты должна уйти, — шепнул он. — И когда будешь свободна, попытаться спасти меня!
      — Что ты говоришь, Патриций, я не понимаю!
      — Спасти меня, — повторил он. — Разве ты не сможешь высвободиться из его когтей, выдать его, искать помощи, предупредить моих друзей? Ты будешь кричать, придумаешь какую-нибудь хитрость…
      Коралия слушала его с такой грустной, полной недоверия улыбкой, что он принужден был остановиться.
      — Ты сам не веришь тому, что говоришь, мой друг! Нет, тебе хорошо известно, что раз я буду в руках нашего врага, он сумеет заставить меня молчать и спрячет так, что я не смогу сделать ничего, пока не наступит твоя смерть… Если этот человек спасет меня, то уж никак не из великодушия… Если я буду в его власти, ты сам знаешь, что последует, и чем я на это отвечу… Стало быть, мой Патриций, если мне суждено умереть через несколько часов, то не лучше ли будет умереть возле тебя, в твоих объятиях, и чувствовать в последний миг на своих губах твои губы… И разве это можно назвать смертью? Нет, это просто забытье, блаженство и сладкий переход в вечность…
      Она протянула к нему руки, но Бельваль противился, зная, что при первом же прикосновении ее губ потеряет твердость духа.
      — Это ужасно! — шептал он. — Ты хочешь, чтобы я принял твою жертву… Нужно жить, Коралия, я умоляю тебя об этом.
      — Без тебя я не могу жить, Патриций! Ты мое счастье, моя единственная радость, и жить — это значит быть с тобой… Ты меня научил любить, и я люблю.
      Те же слова слышали эти стены и двадцать лет назад. Та же беззаветная страсть, то же самоотречение во имя любви.
      Коралия не чувствовала теперь страха смерти, и только любовь заставляла дрожать ее голос и застилала слезами глаза.
      Капитан не сводил с нее глаз. Однако он прилагал все усилия, чтобы не поддаться ее обаянию и остаться твердым до конца.
      — А если я прикажу тебе уйти, Коралия?
      — Другими словами, прикажешь уйти к этому человеку? Да? Ты этого желаешь, Патриций?
      Бельваль задрожал, точно ему нанесли удар.
      — О, ужас! Ужас… — простонал он. — Этот человек и ты, моя Коралия…
      До сих пор им трудно было поверить, что их врагом был Симон, тем таинственным существом, хитрым, лицемерным, преследующим Коралию со злобной страстью. Им все еще казалось, что Симон был только послушным орудием в руках этого человека.
      Капитан тихо спросил:
      — Ты никогда не замечала ничего со стороны Симона?
      — Никогда… Скорее, он избегал меня… Но сейчас я подумала… Только не смейся… А вдруг Симон только притворялся сумасшедшим?
      — Но зачем?
      — Чтобы мстить…
      — Немыслимо! Вспомни, он был поверенным моего отца. Он всю жизнь старался соединить нас… и теперь убивает!
      — Ах, Патриций, я ничего не понимаю!
      Они долго молчали. Первой нарушила тишину Коралия.
      — Патриций, я хочу, чтобы ты разрешил мне остаться… Я умоляю тебя… У нас должна быть одна доля… Ты согласишься, не правда ли?
      — Да.
      — Дай мне свои руки, посмотри мне в глаза и улыбнись, мой Патриций!
      На миг они забыли обо всем. Потом она с тревогой спросила:
      — Что с тобой, мой Патриций?
      — Смотри, смотри! — воскликнул он. — Лестница поднимается! Десять минут истекли.
      Бельваль бросился к лестнице и ухватился за последнюю ступеньку. Ее движение тотчас же прекратилось. Он сам не знал, зачем это сделал. Он видел только, что исчезает последний шанс спасти Коралию.
      — Патриций! Патриций! На что ты надеешься?
      Капитан оглядывался вокруг, словно искал, что могло бы помочь ему, и пытался догадаться, что делал его отец в подобных обстоятельствах. Наконец он придумал. Влезть по лестнице, достигнуть отверстия наверху, овладеть врагом и таким образом спастись и спасти Коралию… Бельваль попытался подтянуться на руках и поставить ногу на перекладину. Безрассудная затея для калеки!
      Все длилось не долее трех секунд. Видимо, лестницу сняли с крючка, на котором она висела, и она упала вместе с Патрицием. Наверху раздался злорадный хохот, и отверстие закрыли.
      Капитан с трудом встал на ноги, до крайности взбешенный. Схватив пистолет, он выстрелил вверх, потом бросился на дверь, колотя по ней изо всех сил в припадке отчаяния и гнева.
      В ответ на это невидимый враг закрыл наглухо отверстие вверху, и пленников поглотила темнота.
      — Патриций! Патриций! — закричала в ужасе Коралия. — Где ты, Патриций! Я боюсь, боюсь…
      Они искали друг друга наощупь, точно слепые, и самым ужасным теперь им казалось быть разделенными друг от друга…
      — Патриций! Патриций, где ты?
      Их руки встретились, похолодевшие от волнения руки Коралии и пылающие от лихорадки руки Патриция…
      — Не уходи от меня, Патриций!
      — Я здесь, не бойся ничего, нас не смогут разлучить! — поспешил он уверить ее.
      — Да, нас не разлучат… — шептала она, — ты прав, и эта комната будет нашей могилой…
      Последнее слово Коралия произнесла с таким волнением, что Бельваль содрогнулся.
      — Нет! Нет! — вскричал он. — Что ты говоришь? Не надо отчаиваться. Спасение может придти в последнюю минуту…
      Он высвободил руку и трижды выстрелил в потолок, туда, где еще были просветы. Точно в ответ на это послышались глухие удары, от которых у них кровь застыла в жилах. Отверстие наверху забивали, и при каждом ударе молотка Бельвалю и Коралии казалось, что это вбивают гвозди в крышку их гроба.
      Надежд на помощь извне больше не оставалось.
      — Патриций, я боюсь. Мне кажется, что эти гвозди вбивают мне прямо в голову…
      Заливаясь слезами, Коралия упала на грудь Бельваля.
      А наверху продолжалась ужасная работа. Капитан подумал, что, наверное, подобные чувства переживают осужденные на казнь. Из камеры они слышат глухой стук и знают, что это для них строится эшафот на площади и что его им не избежать… Но если осужденным судьба иногда посылала помилование в самый последний момент, то тут она была против них, точно их враг и ее подчинил своей власти. Смерть была с ним заодно, он сам олицетворял собой смерть, грозную и неумолимую…
      — Не покидай меня, — всхлипывала Коралия. — Не бросай меня, я боюсь…
      У него была с собой коробка спичек. Освещая ими комнату, Патриций подвел Коралию к стене, исписанной рукой его отца.
      — Что ты собираешься делать? — спросила она.
      — Я не хочу, чтобы нашу смерть приписали самоубийству. Я сделаю то же, что сделал мой отец… Кто-нибудь прочтет то, что я напишу, и отомстит за нас.
      Заканчивая писать, он увидел внизу за панелью еще несколько слов, набросанных отцом.
      — Спичку, скорее! — крикнул он Коралии и прочитал:
      — «Удушение… Ядовитые газы…»
      Спичка в руках Коралии погасла. Так вот какая смерть их ожидает!
      Но они еще не понимали, как именно все это произойдет. В такой большой комнате, как эта, воздуха достаточно, по крайней мере, на несколько дней.
      — Если только качество воздуха не изменится, — прошептал Бельваль, — или же…
      Он замолчал на мгновенье, потом продолжал:
      — Да, да, теперь я припоминаю!
      Патриций рассказал Коралии о своих подозрениях. Он вспомнил, что видел в шкафу Симона не только веревочную лестницу, но и какие-то странные трубки. Поведение Симона с тех пор, как их заперли здесь, подтверждало догадку Патриция, и больше всего, конечно, тщательность, с которой закупоривали комнату, даже с крыши! Очевидно, Симон просто-напросто подсоединит трубку к газовому счетчику на кухне, ведь дом освещается газом. Они погибнут, отравленные газом, как погибли их родители…
      Капитан сознавал, что надо спасаться, но как? Стены не разрушить, до крыши не добраться. Но что это? Он насторожился. Откуда-то сверху послышался легкий свист.
      — Начинается, — прошептал Бельваль. — У нас еще час, по крайней мере, полчаса…
      Но Коралия взяла себя в руки.
      — Будем же твердыми, Патриций, — сказала она.
      — Если бы я был один. Но ты, моя бедняжка…
      — Говорят, такая смерть легка… И потом я знаю, я чувствую, что мы с тобой страдать не будем.
      В ее тоне было столько уверенности, что в душу капитана точно снизошел мир…
      Они молча сидели на диване, взявшись за руки. Оба чувствовали, как ими мало-помалу овладевает сонное безразличие.
      Коралия обвила рукой шею Бельваля и громко сказала:
      — Перед Богом я называю тебя моим женихом, и пусть Он примет нас к себе, как принимает только соединенных навек…
      Она приблизила губы к его лицу и поцелуями осушила слезы, катившиеся по его щекам. Потом их губы соединились.
      — Да, ты права, — прошептал он. — Умереть так — значит жить!
      В комнате уже ощущался слабый запах газа.
      — Все должно произойти так, как и двадцать лет назад, — тихо сказал Патриций. — Твоя мать и мой отец тоже умерли в объятиях друг друга. Они любили, как и мы, и желали соединить нас и, как видишь, это им удалось.
      Она ответила:
      — И наши могилы будут рядом…
      Их мысли начали путаться. Оба чувствовали головокружение, но состояние это не было ни болезненным, ни мучительным.
      Первой ослабела Коралия, и ее слова удивили капитана, но потом он понял, что она бредит.
      — Мой возлюбленный, — шептала Коралия, — смотри сколько цветов! Все розы, они падают, падают…
      Он крепче сжал ее в объятиях и тоже погрузился в сладкую дрему. Ему казалось, что они вместе опускаются в какую-то пропасть, полную света, все ниже и ниже…
      Внезапно Бельваль почувствовал себя усталым, и Коралия, с закрытыми глазами и счастливой улыбкой на губах, показалась тяжелее, ему было трудно поддерживать ее… Яркий свет начал меркнуть, лоб покрылся испариной, он задрожал, точно в лихорадке, и стал падать в какую-то бездонную черную яму.

      Но все же это была еще не смерть… Точно фантазия перепуталась с действительностью. Капитан ощущал себя в совершенно ином мире, но в нем не было Коралии… Ему даже казалось, что через полузакрытые веки он видит какую-то тень. Постепенно эта тень приобрела облик Симона, почему-то склонившегося над Коралией. Быть может, он пришел убедиться в смерти своих жертв.
      В таком состоянии полусна прошли часы, а возможно, минуты.
      Потом Патриций почувствовал, что его куда-то несут, и погрузился в тяжелое забытье, во время которого страдал нравственно и физически… Ему снилось, что он старается выбраться из глубокой черной ямы и переживал то, что чувствует человек, брошенный на дно моря и старающийся выкарабкаться на поверхность. Тяжесть воды тянула вниз, и он делал неимоверные усилия, чтобы оказаться на поверхности…
      Но понемногу мрак стал рассеиваться, дышать становилось легче, точно спадала с груди какая-то неимоверная тяжесть… Бельваль открыл глаза, вздохнул несколько раз и, придя в себя, увидел, что лежит на траве возле дверей дома. Рядом лежала Коралия. Ее тяжелое дыхание было похоже скорее на стоны.
      «Она тоже старается выбраться из черной ямы, — подумал Патриций. — Так же, как и я, она выбивается из сил».
      Между ними стоял столик, и на нем два стакана с водой. Капитан жадно схватил один из них, но выпить не посмел. В этот момент кто-то вышел из раскрытой двери дома, но это был не Симон, а какой-то незнакомый человек.
      «Я не сплю, — уверял себя Бельваль. — Совсем не сплю теперь, и знаю, что этот незнакомец наш друг».
      Он хотел произнести это вслух, но у него не хватило сил.
      Незнакомец приблизился и произнес:
      — Не утомляйте себя, капитан. Все идет, как нужно… Вот, выпейте.
      Он протянул Патрицию стакан с водой, и тот выпил его залпом.
      — Да, теперь все идет хорошо! — воскликнул он. — Боже, какое счастье жить! Ведь Коралия жива, не так ли? — и тотчас заснул снова.
      Проснувшись через некоторое время, Бельваль чувствовал себя гораздо бодрее, несмотря на шум в ушах, тяжесть в голове и некоторую затрудненность дыхания.
      Да, это был не сон. Он действительно лежал у двери дома и Коралия спала рядом.
      «Боже, как хорошо жить!» — снова подумал капитан.
      Он встал, полный желания двигаться, действовать. Однако в дом войти не решился и направился к тому месту в саду, где была могила, но внезапно остановился, пораженный.
      В нескольких метрах от дома, под тенью старого развесистого дерева, в садовом кресле с раскрытой книгой на коленях дремал какой-то незнакомец.
      И только теперь Патриций понял, что они с Коралией действительно избежали смерти, и возможно благодаря этому человеку.
      Бельваль внимательно оглядел его. Перед ним был мужчина лет пятидесяти с широкими плечами, матовым цветом лица и легкой сединой на висках. Одет он был очень элегантно, а книга в его руках называлась «Воспоминания Бенджамина Франклина». На внутренней стороне шляпы, лежавшей на траве, капитан заметил инициалы: «Л.П.»
      «Это он нас спас, — подумал Патриций. — Я узнаю его. Он вынес нас с Коралией из комнаты… Но каким чудом и откуда он взялся? Кто его послал?»
      Он дотронулся до плеча незнакомца, и тот сразу вскочил.
      — Извините, капитан, — произнес он с улыбкой, — но моя жизнь так полна, что я пользуюсь каждой свободной минутой, чтобы поспать немного, положительно не разбирая, на чем и где… Совсем как Наполеон, не правда ли? И право же, это сходство меня ничуть не огорчает. Но довольно обо мне. Как вы, капитан? И как чувствует себя матушка Коралия? Ей лучше теперь? Когда мне удалось открыть дверь и вынести вас, я решил вас не будить. И хорошо сделал, я знал, что свежий воздух сделает свое…
      Видя удивление Бельваля, незнакомец расхохотался.
      — Ах, я и забыл, что вы меня не знаете! — воскликнул он. — Мое письмо к вам было перехвачено. Стало быть, мне необходимо представиться: дон Луис Перенна, представитель старой испанской фамилии, дворянин чистейшей крови, все бумаги в порядке…
      Он опять рассмеялся.
      — Вижу, вам это мало о чем говорит. Конечно, Я-Бон, когда писал вам обо мне на стене, называл меня иначе. Помните, вечером, дней пятнадцать тому назад? Ага, теперь я вижу, вы начинаете понимать… Да, да, я тот самый, которого вы призывали тогда на помощь. Должен ли я произнести это имя вслух? Что же! С удовольствием! Арсен Люпен к вашим услугам, капитан!
      Бельваль был поражен. Он совершенно забыл о разговоре с Я-Боном, считая его глупой шуткой. И вот теперь Арсен Люпен перед ним и, мало того, каким-то чудом извлек его и Коралию из могилы, приготовленной для них искусной рукой…
      — Благодарю, — только и смог произнести Патриций, протягивая руку для пожатия.
      — Полно! — живо возразил дон Луис. — Никаких благодарностей… Если вы искренне пожмете мне руку, этого будет вполне достаточно. А пожать мне руку вы можете вполне смело, капитан, так как за мной хотя и водятся кое-какие грешки, но зато есть и порядочное количество добрых деяний, заслуживающих уважения ко мне честных людей, начиная с меня самого… И потом…
      Он остановился и, подумав немного, приблизился вплотную к Бельвалю и взял его за пуговицу тужурки.
      — Не двигайтесь, за нами следят, — шепнул он.
      — Но кто?
      — Некто, стоящий на набережной, сразу за садом. Стена невысока, наверху есть решетка, через ее отверстия за нами и следят.
      — Но откуда вы можете это знать? Вы стоите спиной к набережной и… кроме того там еще и деревья…
      — Слушайте!
      — Ровно ничего не слышу… Шум мотора автомобиля, только что остановившегося на набережной, там, где нет никакого жилья. Но кто же там, по-вашему?
      — Кто? Да старый Симон…
      — Симон?
      — Ну да… Он приехал удостовериться в том, что я спас вас обоих.
      — Но, стало быть, он вовсе не сумасшедший?
      — Сумасшедший? Он? Да он в таком же здравом уме, как мы с вами.
      — Однако…
      — Вы хотите сказать, что Симон вам покровительствовал, что целью его жизни было соединение вас с Коралией, что он прислал вам ключ от сада и так далее и так далее!
      — Вам все это известно?
      — А как же без этого мне удалось бы помочь вам?
      — Но, — с тревогой возразил Патриций, — если, действительно, этот разбойник возвратился сюда, не нужно ли принять некоторые предосторожности? Вернемся в дом, Коралия там одна…
      — Опасности нет никакой.
      — Почему же?
      — Потому что я здесь!
      Удивление капитана все возрастало. Он спросил:
      — Стало быть, Симон знал все? Он знает, что вы теперь здесь?
      — Да, знает из письма, которое я послал вам на имя Я-Бона и которое он перехватил. Я писал о том, что иду вам на помощь, вот почему он вынужден был поспешить… Только согласно старинной моей привычке я явился на несколько часов раньше, чем обещал, и застал его в самый разгар работы…
      — А до этого вы не знали, что враг именно он?
      — Совершенно!
      — И только утром…
      — Я узнал об этом сегодня без четверти два пополудни.
      Патриций смотрел на часы.
      — А теперь четыре… Стало быть, два часа вы…
      — Даже меньше этого, час… Всего только час, как я здесь!
      — Вы расспросили Я-Бона?
      — Вы думаете, я терял даром время? Мне вполне достаточно было узнать от него, что вас нет и что это начинает его беспокоить.
      — И тогда?
      — Тогда я начал вас искать…
      — Как именно?
      — Я начал с того, что обыскал вашу комнату и обнаружил, что в вашем столе и в стене есть отверстие, через которое можно из соседней комнаты достать ваш дневник. Это и проделывал Симон, благодаря чему был в курсе всех ваших действий. Вы ведь не забыли, что стол стоит вплотную к стене? Из вашего же дневника он узнал, что вы намерены придти сюда именно сегодня. Вот почему вчера ночью он не напал на вас, предпочтя прежде прочитать то, что вы записали в дневнике. Узнав, что вы настороже, он постарался скрыться. Я узнал все это из того же источника, а завтра об этом узнал бы и Демальон, встревоженный вашим отсутствием.
      — Но было бы слишком поздно! — произнес Бельваль.
      — Да, слишком поздно. Но это вовсе не его дело. И полиции нечего вмешиваться… Вот почему я потребовал от ваших калек, чтобы они хранили молчание насчет вашего исчезновения. Таким образом, Демальон, придя на улицу Раймон, найдет, что все в порядке… Обеспечив себя с этой стороны, я в сопровождении Я-Бона проник в этот сад.
      — Дверь была открыта?
      — Нет. Но в этот самый момент Симон выходил из сада, и я, воспользовавшись такой удачей, преспокойно вошел вместе с Я-Боном. Симон не смел протестовать.
      — Но вы-то еще не знали тогда, что именно он нас преследует?
      — Как не знал! А ваш дневник?
      — Но сам я не подозревал…
      — Да каждая страница вашего дневника, капитан, уличает его. Нет ни одного происшествия, в котором он не был бы замешан и которое он сам заранее не подготовил бы…
      — Но в таком случае, его нужно схватить!
      — Ну и что потом? Заставить его говорить? Нет, гораздо лучше предоставить ему полную свободу действий… Вы видите, теперь он бродит вокруг дома вместо того, чтобы бежать… Так вот, мы с Я-Боном бегом примчались к дому. Входная дверь была открыта, зато дверь с лестницы в одну из комнат оказалась запертой. По запаху газа я сразу же понял, в чем дело… Для Я-Бона легким делом было сломать замок, а потом мы вынесли вас на свежий воздух и проделали все, что требуется в таких случаях. Таким образом вы были спасены…
      — Но перед уходом Симон, конечно, постарался уничтожить все следы преступления? — спросил Бельваль.
      — Нет, он собирался это сделать потом. Судя по обстановке, все сочли бы, что вы с Коралией умерли по своей воле, как это уже было когда-то с вашим отцом и ее матерью.
      — Как? Стало быть, и это вы знали? — удивился Патриций.
      — Да ведь у меня глаза для того, чтобы читать, — беспечно рассмеялся дон Луис. — Надпись на стене, открытия, сделанные вашим отцом… Я знаю столько же, сколько вы сами, капитан, а может быть, и больше…
      — Больше?
      — Да, конечно. У меня ведь долголетняя практика в разгадывании секретов. То, что кажется крайне таинственным для остальных, для меня ясно, как день. Таким образом…
      — Что же?
      Дон Луис, видимо, колебался, потом сказал:
      — Нет, нет, лучше будет, если я теперь ничего не скажу. Мрак будет понемногу рассеиваться сам собой. Подождем… Теперь же…
      Он прислушался.
      — Слышите? Он, должно быть, вас увидел и теперь уезжает.
      — Он уезжает! — воскликнул капитан. — Но нужно задержать его! Вдруг он исчезнет бесследно! Как я тогда отомщу негодяю?
      Дон Луис лукаво усмехнулся.
      — Вот теперь вы называете негодяем человека, который двадцать лет следил за вами и соединил вас с Коралией… Ваш благодетель…
      — Ах, я не знаю, что и думать… Все до такой степени окутано мраком! Я могу только ненавидеть его. Я желал бы пытать его, чтобы вытянуть, наконец, из него правду, а между тем…
      В отчаянии он замолчал и схватился руками за голову.
      Дон Луис старался успокоить Бельваля.
      — Не отчаивайтесь… Никогда Симон не был ближе к своей гибели, чем в эту минуту. Он у меня в руках так же, как вот этот лист с дерева…
      — Но каким же образом?
      — В автомобиле мой человек…
      — Как вам это удалось?
      — Очень просто… Я посадил своего человека в наемный таксомотор и приказал держаться около переулка. Само собой разумеется, что Симон нанял именно его…
      — А вы уверены в вашем человеке?
      — Вполне.
      — Но разве не может Симон приказать везти себя куда-нибудь подальше от Парижа и там избавиться от шофера?
      — Неужели вы воображаете, что из Парижа можно выехать и колесить по дорогам без особого разрешения? Нет… Если Симон и захочет куда-нибудь уехать, прежде всего он отправится на вокзал. В таком случае и нам придется путешествовать…
      — Но как же, разве у вас есть необходимое разрешение?
      — Вот именно, и годное для путешествия по всей Франции.
      — Разве бывают такие?
      — Бывают, и у нас оно вполне законное и притом подписанное самим президентом.
      До сих пор на пути Патриция встречались только неудачи. И вот, точно по волшебству, все изменилось.
      — Право, вы, кажется, собираетесь заплакать по примеру матушки Коралии, — весело рассмеялся Люпен. — Ваши нервы были слишком долго напряжены, капитан! И, кроме того, вы, должно быть, голодны, вам необходимо подкрепиться. Пойдемте же! — и он увлек его за собой по направлению к дому.
      — Вот что еще я вам должен сказать, капитан, — совершенно серьезно проговорил он, — я требую соблюдения тайны! Кроме вас и нескольких старых друзей и Я-Бона, который спас мне жизнь в Африке, где мы встретились с ним в первый раз, никто не знает, что я существую. Для всех остальных я — дон Луис Перенна. В Марокко, где я провел некоторое время, я имел случай познакомиться с королем одного нейтрального государства, который от всей души сочувствует Франции и если держит нейтралитет, то только потому, что иначе не может… Я ему понадобился, а в благодарность за услугу он пожаловал мне дворянство. Я прибыл сюда в качестве хотя и секретного, но официального лица и должен был пробыть здесь четыре дня. Теперь осталось только два, а потом я возвращаюсь туда, откуда приехал.
      Они подошли к тому месту, где оставили Коралию. Дон Луис задержал руку Бельваля.
      — Еще только одно слово, капитан. Я поклялся моему доверителю, что буду действовать исключительно в его интересах, а стало быть, в интересах моей страны.