Симона проводили в кабинет доктора. Там его осмотрел один из помощников, а потом провел в большую залу в глубине отдельного здания.
      Доктор Жерардек оказался человеком лет шестидесяти, с быстрыми движениями и моложавым, чисто выбритым лицом, которое немного портил монокль в правом глазу, так как из-за него он постоянно гримасничал.
      Симон с большим трудом, так как он едва мог говорить, рассказал, что ночью он подвергся нападению каких-то негодяев, едва не задушивших его. Полумертвого они оставили его лежать на мостовой.
      — Но ведь вы имели возможность раньше показаться врачу? — заметил доктор, пристально разглядывая лицо Симона. И так как тот не отвечал, прибавил:
      — Впрочем, это ничего не значит.
      Он отдал приказ помощнику, и в горло больного тотчас была вставлена тонкая алюминиевая трубка. Когда через полчаса трубку вынули, оказалось, что больному стало гораздо легче дышать.
      — Теперь все, — сказал доктор. — Случай оказался даже легче, чем я предполагал. Очевидно, горло сжимала нервная судорога. Возвращайтесь домой и отдохните.
      Симон спросил, сколько он должен, заплатил и направился к выходу, но у самой двери он остановился и сказал:
      — Я друг госпожи Альбони…
      И так как доктор, по-видимому, не совсем его понял, настойчиво повторил:
      — Я друг госпожи Альбони. Но если это имя вам ничего не говорит, то я напомню вам, что под ним скрывается госпожа Мозгранем. Этого имени, я думаю, будет достаточно, чтобы мы поняли друг друга?
      — Поняли? — все еще недоумевал доктор, гримасничая больше обыкновенного.
      — Значит, вы не доверяете мне, доктор! Очень жаль… Мы вдвоем, нам никто не помешает и даже слышать нас никто не может… Сядем и поговорим!
      Доктор, не переставая удивляться, сел в кресло напротив Симона.
      — Я грек, — продолжал Симон, — а Греция — страна нейтральная, и мне было бы нетрудно достать заграничный паспорт и выехать из Франции. Но по личным соображениям, исключительно меня касающимся, я желал бы приобрести паспорт на чужое имя. Надеюсь, что это мне удастся с вашей помощью. Сколько стоит такая услуга?
      Доктор с оскорбленным видом встал.
      Симон продолжал настаивать:
      — Назовите сумму, прошу вас! Сколько?
      Доктор молча указал ему на дверь.
      Симон надел шляпу, но прежде чем выйти, предложил:
      — Двадцать тысяч! Этого достаточно?
      — Позвать людей, чтобы вас вывели? — спокойно спросил доктор.
      Симон продолжал торговаться:
      — Тридцать тысяч! Сорок? Пятьдесят? Ого! Однако игра тут, как я вижу, крупная… Но помните, что вы не только гарантируете мне, что меня не задержат на границе, но и, кроме того, поможете выехать из Франции. Вы то же самое сделали для госпожи Мозгранем… Ну, хорошо, я больше не торгуюсь! Сто тысяч! Идет?
      Доктор запер дверь на ключ, сел у письменного стола и сказал:
      — Поговорим.
      — Мне нужно только, чтобы вы ответили на мой вопрос, достаточна ли для вас названная сумма?
      — Да, но она, собственно говоря, послужит только основанием, все зависит от того, что вы желаете скрыть! — сказал доктор.
      — Я вас не совсем понимаю…
      — Ну, например, я желал бы знать ваше настоящее имя…
      — Я уже сказал вам, что это невозможно, доктор! — стоял на своем Симон.
      — Тогда это будет стоить двести тысяч!
      — Что!? Однако вы не стесняетесь, доктор… Такая сумма…
      — Но ведь вас никто не принуждает ее платить, — спокойно сказал Жерардек.
      — Ну, хорошо! Но дайте слово, что сделаете паспорт, не пытаясь узнать мое имя. Для вас ведь, собственно говоря, оно не играет роли.
      — Нет, играет и даже большую. Для меня небезразлично, кому я помогаю, шпиону или честному человеку.
      — Я не шпион!
      — Кто знает! Вы приходите просить моей помощи в крайне подозрительном деле, скрываете свое имя и свою настоящую личность и выражаете такое страстное желание покинуть Францию, что готовы заплатить за это сто тысяч! Что бы вы подумали о таком человеке на моем месте?
      Вытирая выступающий на лбу пот, Симон подумал о том, что сделал большую ошибку, обратившись к доктору Жерардеку.
      — Однако… — сказал он, делая неловкую попытку рассмеяться, — вы могли бы потактичнее обойтись с другом госпожи Мозгранем.
      — Вы от нее знаете, как я обошелся с ней? — осведомился доктор.
      — Да она мне сама сказала, что с нее вы ничего не взяли.
      Доктор многозначительно улыбнулся.
      — Я действительно с нее ничего не взял, но милость таких хорошеньких женщин, как госпожа Мозгранем, этого стоит.
      Он помолчал немного и спросил:
      — А вы знаете, что она вернулась во Францию?
      — Во Францию? Госпожа Мозгранем?
      — Да, и даже назначила мне свидание сегодня утром.
      — Где именно? — с видимым волнением спросил Симон.
      — На барке под названием «Ленивец», которая стоит у набережной рядом с хижиной Берту.
      — Берту? — пробормотал Симон.
      — Да. И знаете, как было подписано письмо? Грегуар!
      — Грегуар? Мужское имя… Странно…
      — Да, мужское… Она писала, что ведет жизнь, полную опасностей, что она не доверяет человеку, с которым ее связывают общие дела, и что хотела бы посоветоваться со мной.
      — И вы были там? — глухо спросил Симон.
      — Да, рано утром. Но, к несчастью…
      — Что к несчастью?
      — Я пришел слишком поздно. Господин Грегуар или, вернее, госпожа Мозгранем была уже мертва. Ее убили.
      — Таким образом, вы больше ничего не знаете? — спросил Симон.
      — О чем?
      — О том человеке, про которого она писала.
      — Нет, как же, знаю! Она назвала мне его имя в письме. Это грек по имени Симон Диодокис. Она даже описала его.
      Он развернул письмо и, бросив взгляд на вторую страницу, вслух прочитал:
      — «Человек пожилой, слывущий за сумасшедшего. Постоянно носит шарф и темные очки».
      Жерардек поднял глаза на Симона. Несколько мгновений оба молчали.
      — Вы Симон Диодокис? — спросил доктор.
      Его собеседник не протестовал. Лгать не имело смысла.
      — Это меняет очень многое, — сказал доктор. — Теперь уже дело идет не о пустяках… Я настаиваю на миллионе.
      — Нет, нет! — воскликнул Симон. — Я не убивал госпожи Мозгранем! На меня самого напал тот, который потом задушил ее, негр по имени Я-Бон. Он меня настиг после и тоже едва не задушил.
      — Я-Бон? Вы говорите, Я-Бон?
      — Да, сенегалец с одной рукой.
      — Между вами произошла борьба?
      — Да.
      — И вы его убили?
      — Но…
      Доктор рассмеялся и пожал плечами.
      — Удивительное совпадение! — воскликнул он. — Покинув барку, я встретил шестерых солдат-инвалидов, искавших своего товарища Я-Бона. Они мне сказали, что, кроме него, они еще ищут своего начальника, капитана Бельваля, его друга и даму. Все четверо исчезли, и они подозревают, что к этому причастен один господин со странным именем, Симон Диодокис. Так это, стало быть, вы? Это еще больше осложняет дело, не так ли? Следовательно…
      Доктор выдержал паузу и веско сказал:
      — Два миллиона.
      На этот раз Симон остался безмолвен. Он чувствовал себя всецело в руках этого человека, игравшего с ним, как кошка с мышью, выпуская на мгновение из цепких когтей и снова накладывая свою бархатную, но безжалостную лапу…
      — Это шантаж, — сказал он.
      Доктор утвердительно кивнул головой.
      — Да, тут другого слова не подберешь, — согласился он. — Но я убежден, что вы на моем месте поступили бы точно так же. Посудите сами: случай помогает мне обеспечить себя, так почему же я должен им пренебрегать?
      — А если я не соглашусь?
      — Тогда я позвоню в полицейское управление, где сейчас я в чести, так как мне удалось оказать им несколько услуг…
      Симон посмотрел на окно, потом на дверь. Доктор придвинул к себе телефон и снял трубку.
      Симон вздохнул.
      — Хорошо, я согласен, — сказал он. — А теперь расскажите мне ваш план.
      — Нет, не стоит. Я сам знаю, как поступить, средства в моем распоряжении, об остальном же предпочитаю умолчать. Самое главное для вас — это выезд из Франции, а за это и, стало быть, за вашу безопасность я ручаюсь.
      — Но все же…
      — Для вашего спокойствия половину названной суммы вы заплатите вперед. Теперь о паспорте… На чье имя вы хотите его получить?
      — Мне все равно.
      Доктор взял лист бумаги и, изредка поглядывая на Симона, записал его приметы:
      — Волосы седые, лицо выбритое, темные очки… Но кто поручится, что вы действительно мне заплатите? Мне нужны банковские ассигнации, и притом настоящие.
      — Они будут у вас.
      — А они у вас есть?
      — Под охраной Грегуара на барке лежат четыре миллиона. Мы с вами отправимся туда, и я вам отсчитаю первый миллион…
      — Вы говорите, что деньги были на барке?
      — Да.
      — Четыре миллиона?
      — Да.
      — Ну, тогда этот миллион я не принимаю за уплату.
      — Но почему же? Вы что, с ума сошли?
      — Совсем нет. Но он и так принадлежит мне.
      — Что такое? Да объясните же мне, наконец! — разозлился Симон.
      — Эти четыре миллиона уже принадлежат мне, и потому дать мне хотя бы один из них вы не можете.
      Симон пожал плечами.
      — Вы бредите!
      — Повторяю: они принадлежат мне! Вашим тайником служили четыре тома старого путеводителя по Парижу. Но только вместо страниц там были банковские билеты на четыре миллиона.
      — Вы лжете! Лжете!
      — Нет, не лгу. Посмотрите, книга лежит вон там, на полке.
      — Вор! — вне себя закричал Симон, грозя доктору кулаком. — Разбойник!
      — Вовсе нет! И вы убедитесь сейчас, как несправедливы, — спокойно возразил доктор. — Я уже говорил вам, что госпожа Мозгранем одаривала меня изредка своими милостями и, вот в один из таких моментов она мне сказала: «Мой друг, на память обо мне, после моей смерти — а я чувствую, что проживу недолго — я дарю тебе все, что ты найдешь в моей комнате…».
      — Согласитесь, — продолжал невозмутимо доктор, — что я имел все основания считать каюту на барке, где она жила перед смертью, комнатой, принадлежавшей ей.
      Симон почти не слушал его. В его изобретательном мозгу зародился новый адский план.
      — Мы только тратим драгоценное время, — обратился к нему доктор. — На чем же мы остановились?
      — Дайте мне эту бумажку, я хочу посмотреть, — вместо ответа попросил Симон лист бумаги, на которой доктор записал его приметы, но, едва взглянув на него, в испуге вскочил.
      — Что такое? Чье имя вы здесь написали? Почему? Почему?
      — Вы сказали, что вам это безразлично.
      — Да, но почему именно это? Почему?
      Под пристальным взглядом доктора Симон сжался и пробормотал:
      — Только один человек способен был это угадать!
      Жерардек коротко рассмеялся.
      — И только он мог угадать место тайника, — продолжал Симон. Доктор хохотал. Выпавший монокль звякнул о чернильницу.
      — Арсен Люпен! Арсен Люпен! — в неописуемом ужасе воскликнул Симон.
      — Ты угадал, — сквозь смех сказал доктор.
      Он вытащил из кармана какую-то баночку и принялся с помощью ее содержимого снимать грим с лица. Потом вытерся полотенцем, и перед Симоном предстал улыбающийся дон Луис.
      — Арсен Люпен… Арсен Люпен! — повторял тупо Симон. — Я пропал…
      — Совершенно верно, мой старый, но недалекий друг! — воскликнул дон Луис. — Как же ты глуп! Неужели ты вообразил, что так легко будет запереть меня в той газовой ловушке… Я еще тогда мог бы попросту схватить тебя за шиворот, и мы тут же разыграли бы пятый акт нашей драмы. Но в таком случае он был бы чересчур коротким, а я слишком люблю сценические эффекты, чтобы на это согласиться. Гораздо интереснее было подвесить мой электрический фонарь и оставить его раскачиваться, а самому послушать, как трижды отрекался от меня бедняга Патриций, и видеть, как он запирал меня в комнате, вернее, мой фонарь… А когда ты запер дом, как заботливый хозяин, и ушел, я и не подумал торопиться за тобой, так как знал прекрасно, что ты отправишься к Вашеро. Там ты допустил промах, дружище! В швейцарской, на старой газете Вашеро записал номер телефона. Я воспользовался им, позвонил и спросил: «Я только что звонил вам, но забыл спросить адрес». Мне ответили: «Доктор Жерардек, бульвар Монморанси». Я мигом сообразил. Доктор Жерардек? Значит, лечение горла, а потом фальшивый паспорт! И я отправился сюда, не занявшись даже судьбой бедняги Вашеро, которого ты, наверно, где-нибудь придушил, чтобы избавиться от лишнего свидетеля. Здесь я нашел доктора Жерардека, прекрасного человека, и он уступил мне свой кабинет, на время, конечно… У меня было еще два часа времени. Их я употребил на то, чтобы отправиться на барку, завладеть миллионами, устроить еще кое-какие дела и потом явиться сюда.
      Дон Луис остановился перед Симоном.
      — Ты готов? — спросил он.
      Тот вздрогнул.
      — К чему?
      — Как к чему? Ты забыл? К путешествию! Паспорт в порядке, прямое сообщение Париж — ад. Скорый поезд, отдельное купе-гроб. Разве ты не согласен? Все готово!
      Симон попытался встать, но ноги не держали его.
      — А Патриций? — прошептал он.
      — Что Патриций?
      — Я предлагаю его жизнь в обмен на свою.
      Дон Луис скрестил на груди руки и в упор посмотрел на Симона.
      — Неужели ты всех судишь по себе? — спросил он. — Как бы я мог бросить друга в несчастьи?
      Он открыл дверь и крикнул:
      — Вы здесь, капитан? Как вы себя чувствуете? Вы не особенно удивлены, что видите меня? Нет, пожалуйста, без благодарностей… Идите сюда, вас желает видеть Симон!
      В комнату вошел Бельваль, очень бледный, с забинтованной головой. При виде Симона он сделал гневный жест и побледнел еще больше.
      Все трое молчали. Потом дон Луис, потирая руки, сказал вполголоса:
      — Какая превосходная сцена! Отец и сын! Преступник и его жертва! Внимание… Что они будут делать? Убьет ли сын отца или отец сына? Потрясающая минута… Какая тишина! Говорит только голос крови… Они бросятся сейчас один к другому, чтобы задушить!
      Патриций сделал два шага и вытянул руки, готовясь схватить Симона за горло.
      — Патриций! Патриций! — вскричал тот умоляюще.
      Руки капитана опустились. Он взглянул на человека, с которым его связывали такие страшные узы, и сказал:
      — Скажите мне, где Коралия, и я сохраню вам жизнь.
      Симон вздрогнул. При упоминании имени Коралии к нему вернулась его всегдашняя энергия.
      — Жизнь Коралии в обмен на мою? Нет, я предпочитаю умереть… Отказаться от золота? Нет, нет! Лучше смерть!
      — Убейте его, капитан, раз он сам это предпочитает, — посоветовал дон Луис.
      На лице Бельваля отразилась мучительная борьба.
      — Нет, нет, я не могу, — наконец тихо сказал он.
      — Почему же? — настаивал дон Луис. — Это так легко… Сверните ему шею, как цыпленку.
      — Не могу…
      — Что вас останавливает? Ведь если бы это был один из «бошей» на поле битвы…
      — Да, но этот человек…
      — Может быть, вам больше подойдет пистолет? Вот, возьмите мой…
      Бельваль, все еще колеблясь, взял пистолет и прицелился в Симона. Тот сидел с закрытыми глазами. Напряжение выдавали выступившие на лбу капельки пота.
      Рука Патриция опустилась.
      — Нет, не могу, — повторил он.
      — Вы все еще думаете, что он ваш отец, капитан? — спросил дон Луис.
      — Да, — тихо ответил Бельваль. — Многое заставляет так думать…
      — Но не все ли равно, раз это убийца?
      — Нет, я не имею права. Пусть он умрет, но не от моей руки…
      — Вы имеете право, капитан!
      — Это было бы самым страшным преступлением…
      Дон Луис подошел к нему, положил руку на плечо и спросил:
      — Неужели вы думаете, что я бы советовал вам убить его, если бы это действительно был ваш отец?
      Патриций посмотрел на него безумным взглядом.
      — Вы что-нибудь знаете? О, умоляю вас…
      Дон Луис продолжал:
      — Неужели вы думаете, что я мог бы так поступить, если бы этот человек действительно был вашим отцом?
      — Стало быть, он не отец мне? — с надеждой воскликнул Бельваль.
      — Нет, нет! Разве вы до сих пор не поняли? Стоит только взглянуть на этого негодяя, чтобы понять, что в его голове могли зарождаться планы только самых низких преступлений! В этой подлой драме он единственное действующее лицо! Все думали, что преступников было двое, сначала Эссарец, потом Симон. Но на самом деле все зло творил этот тип. Прежде Я-Бона, Вашеро и Грегуара он убил еще одного человека — вашего отца, Патриций, и это его крики вы слышали тогда по телефону… Теперь вы понимаете?
      — Мой отец! — тупо повторил он. — Это он звал меня? Его голос я слышал?
      — Да, это был ваш отец.
      Симон оставался недвижим. Глаза его горели злобой, как у загнанного зверя.
      — Кто ты? — спросил его Бельваль. — Его имя, ради Бога? — обратился он к дону Луису.
      — Его имя? Разве вы еще не догадались? Я предполагал это с первого же дня.
      Дон Луис выдержал паузу.
      — Эссарец-бей!
      Патриций вздрогнул, точно от удара. Он уже не размышлял, правда ли это и насколько это могло быть правдой. Для него было ясно, что перед ним Эссарец-бей, убивший его отца. И убивший дважды — лишив Коралии, отняв счастье и смысл жизни, и потом в библиотеке, когда Арман Бельваль говорил по телефону с сыном.