И тут же, не говоря более ни слова, вернулась к себе, скрылась из виду, подобно призраку, рожденному страхом или бредом.
      «Она больна, — сказал себе ее муж. — Брак не пошел ей на пользу». — Он закурил папиросу и, не придавая значения этому эпизоду, который должен был бы его насторожить, заключил:
      — Бедная Анжелика! Дело кончится разводом…
      На дворе стемнело, небо заволокли тучи.
      Слуги затворяли ставни на окнах замка. В комнатах нигде не видно было света: герцог имел привычку ложиться спать сразу после обеда.
      Проходя мимо будки привратника и всходя на подъемный мост, Люпен сказал:
      — Не запирайте дверей: я погуляю и вернусь.
      Круговая дорога находилась справа, она вела вдоль старинных земляных валов, которые когда-то окружали замок вторым поясом укреплений, гораздо более широким, простиравшимся до потайного входа, ныне почти разрушенного.
      Эта дорога, огибавшая холм и тянувшаяся затем вдоль обрывистого склона, справа была окаймлена густым кустарником.
      — Отличное место для засады, — сказал он. — Хорошо, разбойников больше нет.
      Он остановился: ему послышался шум. Но нет, то шелестели листья. Неожиданно по склону прогрохотал камень, ударяясь о выступы скал. Но, как ни удивительно, ничто не насторожило Люпена, он продолжал путь, с удовольствием вдыхая бодрящий морской воздух, долетавший с порывами ветра.
      «Как прекрасна жизнь! — думал он. — Я еще молод, принадлежу к знати, у меня миллионы. О чем еще тебе мечтать, Люпен де Сарзо-Вандом?»
      Неподалеку в темноте он заметил черный силуэт разрушенной часовни. Начал накрапывать дождь, и тут Люпен услыхал, как часы пробили девять. Он ускорил шаг. Дорога некоторое время шла под уклон, потом начался подъем.
      Внезапно Люпен остановился. Кто-то схватил его за руку. Он дернулся, пытаясь освободиться. Но тут какая-то фигура отделилась от деревьев, до которых было не более шага, и чей-то голос произнес:
      — Молчите… Ни слова…
      Он узнал свою жену, Анжелику.
      — Что такое? — спросил он.
      Она прошептала так тихо, что едва можно было расслышать:
      — Засада… Там, среди развалин… У них ружья…
      — У кого?
      — Тише… Слушайте…
      Они на мгновение замерли, потом Анжелика проговорила:
      — Затаились… Может быть, они не слышали меня… Вернемся…
      — Но…
      — Идите за мной.
      Она произнесла это так властно, что он повиновался, не задавая больше вопросов. Но вдруг она испугалась:
      — Бежим! Они идут… Да, точно!
      И впрямь, послышались шаги.
      Быстро, с какой-то непреодолимой силой она увлекла его, не выпуская руки, коротким путем по извилистой тропинке, и ни темнота, ни корни под ногами не заставили ее сбавить шаг. Очень скоро они оказались перед подъемным мостом.
      Тут Анжелика взяла его под руку. Привратник поклонился им. Они пересекли парадный двор, вошли в замок, и она проводила его до угловой башни, служившей им обоим жильем.
      — Войдите, — сказала она.
      — К вам?
      — Да.
      Две горничные ждали. По приказу хозяйки они удалились на четвертый этаж, в свои комнаты.
      Тут же раздался стук в дверь прихожей перед их покоями, и послышался голос:
      — Анжелика!
      — Это вы, отец? — спросила она, превозмогая волнение.
      — Да. Твой муж здесь?
      — Мы только что вернулись.
      — Скажи ему, что мне нужно с ним поговорить. Пусть заглянет ко мне, да поскорей.
      — Хорошо, отец. Сейчас я его к вам пришлю.
      Несколько секунд она прислушивалась, потом вернулась в будуар, где оставался Люпен, и объяснила:
      — У меня есть основания предполагать, что отец не ушел.
      Люпен сделал движение по направлению к выходу.
      — Если он желает со мной поговорить, то…
      — Отец не один, — поспешно сказала она, преградив ему путь.
      — С кем же он?
      — Со своим племянником Жаком д'Амбуазом.
      Воцарилось молчание. Он смотрел в изумлении на нее, не слишком понимая, чего она добивается. Затем, не углубляясь в эту загадку, ухмыльнулся:
      — Ах, значит, несравненный д'Амбуаз уже тут? И все художества обнаружились? Или…
      — Отцу все известно, — сказала она. — Недавно я подслушала их разговор. Д'Амбуаз прочел ваши письма… Сперва я сомневалась, предупреждать ли вас… А потом подумала, что мой долг…
      Он снова внимательно взглянул на нее. Но положение показалось ему настолько нелепым, что он разразился хохотом:
      — Как? Мои друзья с яхты не сожгли писем? И упустили пленника? Олухи! Ничего никому нельзя поручить! Ну и потеха вышла: д'Амбуаз против д'Амбуаза! А вдруг они меня не узнают? Сам д'Амбуаз, чего доброго, перепутает меня с собой!
      Он подошел к туалетному столику, схватил салфетку, обмакнул ее в воду, намылил и обтер себе лицо, снимая грим, а потом изменил прическу.
      — Готово! — произнес он, представ перед Анжеликой в том облике, в каком она видела его в Париже в вечер ограбления. — Готово! Так мне удобнее будет объясняться с тестем.
      — Куда вы? — вскричала она, бросаясь к двери.
      — Черт побери! Потолковать с этими господами.
      — Вы не пойдете!
      — Почему?
      — А если они вас убьют?
      — Убьют?
      — Да, они хотят вас убить… спрятать ваш труп… И этого никто не узнает!
      — Ну что ж, — отвечал Люпен, — по-своему они правы. Но если я не пойду к ним, они придут сюда. Эта дверь их не остановит. Да и вы тоже, насколько я понимаю. Так что не стоит тянуть время.
      — Следуйте за мной, — приказала Анжелика.
      Она подняла лампу, вошла к себе в спальню, толкнула зеркальный шкаф, который откатился на невидимых колесиках, отдернула старинный гобелен и сказала:
      — Вот другой выход. Им давно уже никто не пользовался. Отец думает, что ключ от него потерян. Вот этот ключ. Отпирайте. Лестница в стене выведет вас к подножию башни. Вам останется только отодвинуть засов на второй двери — и вы свободны.
      Пораженный Люпен только сейчас начал понимать Анжелику. Глядя на ее печальное, некрасивое, но такое доброе лицо, он на миг растерялся, смутился. Теперь он и не думал смеяться. Он чувствовал к ней нечто вроде почтения, смешанное с угрызениями совести и с нежностью.
      — Почему вы меня спасаете? — прошептал он.
      — Вы мой муж.
      — Да нет же… нет! — возражал он. — Я похитил это звание. Закон не признает нашего брака.
      — Отец не хочет скандала, — сказала она.
      — Разумеется, — подхватил Люпен. — Разумеется, я предвидел это, потому и распорядился доставить сюда вашего кузена. Когда я исчезну, вашим мужем станет он. Перед людьми вы его жена.
      — Но перед церковью я ваша жена.
      — Перед церковью! С ней не так уж трудно договориться! Ваш брак будет расторгнут.
      — Под каким предлогом?
      Он замолчал, задумавшись над всеми этими вещами, для него столь ничтожными и незначительными, но столь важными для нее, и несколько раз повторил:
      — Это ужасно… Ужасно… Я должен был предвидеть…
      Внезапно его осенило, и он воскликнул, хлопнув в ладоши:
      — Придумал! Я в добрых отношениях с одним из главных должностных лиц Ватикана. Папа исполнит мою просьбу. Я испрошу аудиенцию и не сомневаюсь, что святой отец тронется моими мольбами и…
      План его был так нелеп, а радовался он так искренне, что Анжелика не удержалась от улыбки.
      — Я ваша жена перед Богом.
      Она смотрела на него: в ее взгляде не было ни презрения, ни вражды, не было даже гнева, и он понял, что она не помнит о том, что перед ней бандит и мошенник, а видит в нем мужа, с которым она связана обетом до самой смерти.
      Он шагнул ближе и внимательнее вгляделся в нее. Сперва она не опускала глаз, но лицо ее залил румянец. Никогда еще он не видел столь трогательного лица, осененного таким целомудрием и таким достоинством. И он промолвил, как в первый вечер, в Париже:
      — Как чисты и печальны ваши глаза! Как они прекрасны!
      Она опустила голову и пролепетала:
      — Бегите же… Бегите…
      При виде ее смущения его озарила догадка: возможно, она питает к нему сама того не понимая, совсем иные чувства, чем ей кажется. Не явился ли он перед этой старой девой, с ее романтическим воображением, неутоленными мечтами, старомодными романами, в роли некой избранной личности, байронического героя, великодушного и благородного разбойника — ведь их встречи были так необычны, а обстоятельства нынешней ночи так исключительны? Однажды вечером он, овеянный легендой знаменитой авантюрист, черпая силу в дерзости и преодолев все преграды, проник к ней и надел на палец обручальное кольцо. Таинственное, страстное обручение, словно из времен «Корсара» или «Эрнани»…
      Взволнованный, растроганный, он уже готов был уступить порыву чувства и воскликнуть:
      — Бежим! Уйдем отсюда! Вы моя жена, моя подруга… Разделите со мной мои горести, радости и тревоги! Разделите мою странную и бурную, великолепную и прекрасную жизнь!
      Но глаза Анжелики были устремлены на него, и в них читалась такая чистота и такое достоинство, что он и сам покраснел.
      С этой женщиной нельзя было так разговаривать. Он пробормотал:
      — Простите меня… Я совершил много дурных поступков, но этот будет мучить меня больше всех. Я негодяй. Я загубил вашу жизнь.
      — Нет, — нежно ответила она. — Напротив, вывели меня на верный путь.
      С его губ чуть не сорвался вопрос. Но она распахнула дверь и показала ему дорогу. Теперь уже слова были ни к чему. Он молча вышел, низко поклонившись ей.
 
      Месяц спустя Анжелика де Сарзо-Вандом, принцесса де Бурбон-Конде, законная супруга Арсена Люпена, приняла постриг и под именем сестры Марии-Августы удалилась в монастырь сестер-доминиканок.
      В день пострижения настоятельница монастыря получила увесистый пакет и письмо.
      В письме стояло: «Сестре Марии-Августе для бедных».
      В пакете оказалось пятьсот тысячефранковых купюр.