Вдруг неожиданное появление трех новых лиц, двух мужчин и одной женщины, прекратило среди присутствовавших всякие разговоры.
      Один из мужчин, по виду фермер, был одет в длинную блузу и имел веселое красное лицо, обрамленное седыми бакенбардами. Другой, более молодой, одетый в бархатную куртку, производил отталкивающее впечатление своим желтым, высохшим и злобным лицом. У каждого за плечами было охотничье ружье. Женщина, которая находилась с ними, поражала своим изяществом. Она была маленькая, вся закутанная в длинную темную мантилью, на голове ее красовалась меховая шапочка; лицо ее, очень бледное и худое, отличалось тонкостью черт.
      — Отец, сын и сноха, — прошептала мне кузина Эрмелина.
      — Как? Эта прелестная женщина жена этого увальня?
      — И сноха барона де Горна.
      — Неужели этот тип — барон?
      — Он потомок очень знатной фамилии, жившей в здешнем замке. Вел он всегда образ жизни мужика… считается страстным охотником, пьянчугой, интриганом, сутягой и почти совершенно разорился. Сын его, Матиас, более честолюбивый, менее привязанный к земле, изучал юриспруденцию и поехал в Америку, откуда вернулся за недостатком денег. Тут он влюбился в девушку из соседнего города. Несчастная, как это ни странно, согласилась выйти за него замуж. Вот уже пять лет она живет точно затворница, вернее, пленница, в маленькой усадьбе по соседству, которая носит название Колодезь.
      — Она живет с отцом и сыном? — спросила я.
      — Нет, отец живет на конце деревни в уединенной ферме.
      — А этот Матиас ревнивый?
      — Как тигр.
      — Без причины?
      — Без малейших оснований. Ведь не виновата Натали де Горн, самая порядочная женщина в мире, если в течение уже нескольких месяцев вокруг их дома бродит прекрасный молодой сосед. Но оба де Горна этим приведены в бешенство.
      — Как, и отец?
      — Прекрасный сосед — последний потомок купивших когда-то замок де Горнов. Вот причина ненависти старика. Жером Вижнал, которого я знаю и люблю, очень красив и очень богат. По словам старого Горна, болтающего об этом в пьяном виде, молодой человек поклялся похитить Натали де Горн. Впрочем, послушайте сами…
      Составляя центр группы посетителей, старый барон, которого все угощали и который был пьян, горячо разглагольствовал:
      — Он, этот господинчик, только оскандалится! Все его усилия останутся бесплодными. Мы хорошо охраняем нашу детку! Если он подойдет к ней слишком близко — пулю в лоб! Не так ли, Матиас?
      Он схватил свою сноху за руку.
      — Ты, детка, и сама умеешь защищаться, — со смехом продолжал он, — слышишь? Кавалеров тебе ведь не надо!
      Молодая женщина сконфузилась и покраснела до корней волос, а муж ее проворчал:
      — Вы бы, отец, лучше держали язык за зубами. Есть вещи, о которых громко не говорят.
      — Когда дело идет о нашей чести, я ее защищаю публично, — возразил старик. — Для меня честь де Горнов стоит на первом месте. Я не позволю, чтобы этот парижский ветрогон…
      Вдруг он оборвал свою фразу. Кто-то вошел в комнату и, видимо, услышал его слова. Вошедший, одетый в спортивного покроя костюм, с хлыстом в руке, своим энергичным, хотя и несколько суровым лицом с прекрасными глазами производил наилучшее впечатление.
      — Жером Вижнал, — шепнула мне кузина.
      Молодой человек держался очень свободно. Заметив Натали, он глубоко поклонился ей. Когда же Матиас де Горн сделал шаг ему навстречу, он иронически-презрительно посмотрел на него, как бы спрашивая: «Что дальше?»
      Он имел такой вызывающий вид, что и отец и сын схватились за свои ружья. Матиас, видимо, страшно бесился.
      Жером, сохраняя полное самообладание перед этой угрозой, спокойно обратился к трактирщику:
      — Я хотел повидать дядю Вассера. Но его лавочка закрыта. Отдайте ему, прошу вас, для починки чехол для моего револьвера.
      Он передал чехол и затем со смехом добавил:
      — Револьвер я оставляю у себя на всякий случай. Береженого Бог бережет!
      Затем он вынул из портсигара сигарету, закурил ее и вышел. Через окно было видно, как он вскочил на лошадь и удалился мелкой рысью.
      — Проклятье! — выругался старый де Горн, осушая стаканчик коньяку.
      Сын заставил его замолчать и сесть. Около них плакала Натали де Горн…
      Вот, дорогой друг, и вся история. Как видите, в ней нет ничего интересного и заслуживающего Вашего внимания. Никакой тайны! Здесь Ваше вмешательство было бы совершенно неуместным. Конечно, я желала бы, чтобы эта несчастная молодая женщина, производящая впечатление мученицы, имела бы защиту. Но повторяю, пусть другие сами распутывают свои дела, а мы с Вами останемся в стороне».
      Ренин перечитал два раза письмо и сделал вывод:
      — Итак, все идет отлично! У нас нет желания продолжать наши приключения, так как мы дошли уже до седьмого и боимся, что я потребую, чтобы мне заплатили, когда мы вместе переживем восьмое приключение. Не хотят, но одновременно и стремятся к этому, делая вид, что не хотят…
      Он с удовлетворением потер руки. Это письмо ясно и наглядно свидетельствовало о том влиянии, которое он приобрел на молодую женщину. У нее, видимо, чувство было довольно сложное: она восхищалась им, безгранично верила ему, боялась его и… любила; в последнем он был убежден. В настоящую же минуту женское кокетство и целомудренная стыдливость заставляли ее уклоняться от дальнейшего продолжения их совместных приключений.
      В тот же вечер, — следующий день был воскресный, — Ренин сел в поезд.
      Рано утром он уже был на месте и узнал, что в направлении усадьбы Колодезь ночью слышали три выстрела.
      «Бог любви и случай мне благоприятствуют, — сказал он сам себе, — если возник конфликт между мужем и любовью, я приехал вовремя».
      — Три выстрела, господин унтер-офицер! Я сам слышал, — объяснял какой-то крестьянин жандарму в общем зале трактира, куда вошел Ренин.
      — Я тоже слышал, — подтвердил один из слуг трактира, — три выстрела… Было, вероятно, двенадцать ночи. Снег, падавший с девяти часов, прекратился… Слышно было ясно…
      Подтвердили это свидетельство еще пять человек. К жандармам в это время подошли рабочий и женщина. Они заявили, что находятся в услужении у Матиаса де Горна. По случаю воскресенья они ходили к себе домой, а сейчас не могли попасть в усадьбу.
      — Ворота усадьбы, — заявил рабочий, — закрыты. Это впервые. Каждое утро хозяин ровно в шесть часов утра самолично открывает ворота как зимой, так и летом. Сейчас же девятый час. Я звал и не получил никакого ответа. Вот мы и пришли сообщить вам об этом.
      — Отчего вы не справились у старика Горна? — спросил жандарм. — Он живет по дороге.
      — Это так, но нам не пришло в голову…
      — Пойдем туда, — заявил жандармский унтер-офицер. С ним пошли два жандарма, крестьяне и слесарь, которого захватили по пути. Ренин присоединился к ним.
      Им пришлось проходить мимо жилища старого де Горна. Это жилище Ренин узнал по описаниям Гортензии.
      Старик запрягал свою повозку. Когда ему сообщили обо всем, он расхохотался.
      — Три выстрела? Паф… паф… паф?! Но, милые люди, ведь у Матиаса двухстволка!
      — А закрытые ворота?
      — Спит, значит, сынок мой вот и все! Вчера я с ним распил несколько бутылочек… Ну и заспался он со своей женкой.
      Он взобрался на свою повозку и щелкнул кнутом.
      — Будьте здоровы! Ваши выстрелы не помешают мне отправиться на базар. У меня телята, которых надо продать. Прощайте.
      Отправились в путь.
      Ренин подошел к жандармскому унтер-офицеру и представился ему:
      — Я друг мадемуазель Эрмелины, живущей в Ронсьере. Еще рано, а потому позвольте мне сопровождать вас. Мадемуазель Эрмелина знает де Горнов, и я хочу ее успокоить. Надеюсь, что ничего не случилось?
      — Если что-нибудь произошло, — ответил унтер-офицер, — мы это прочитаем, как в книге… Нам поможет выпавший ночью снег.
      Это был молодой малый симпатичной наружности, видимо, способный и понятливый. С самого начала он зарисовал следы шагов Матиаса, которые тот оставил накануне на снегу. Скоро они подошли к усадьбе, и слесарь открыл ворота.
      На снежном покрове заметны были лишь следы, оставленные Матиасом. Эти следы указывали своими причудливыми узорами на то, что Матиас был, очевидно, сильно пьян.
      В двухстах метрах дальше стояли постройки Колодезя. Парадная дверь дома была открыта.
      — Войдем, — сказал унтер-офицер.
      На пороге он проговорил:
      — Ого! Напрасно старик де Горн не пошел с нами. Здесь произошло настоящее сражение.
      Большая зала находилась в беспорядке. Два сломанных стула, опрокинутый стол, разбитая посуда и осколки стекла свидетельствовали о том, что борьба была здесь жаркая. Большие стенные часы, лежащие на полу, показывали 11 часов 12 минут.
      Все быстро поднялись наверх. Ни Матиаса, ни его жены там не было. Двери же их общей спальни были выбиты ударами молотка, который нашли под кроватью.
      Ренин и унтер-офицер спустились вниз. Из зала в кухню, расположенную сзади, откуда можно было выйти в маленький садик, вел коридорчик. В огороженном садике за кухней был расположен колодец.
      От порога кухни до колодца по глубокому снегу тянулся след: казалось, что тут протащили какое-то тело. Около же колодца переплетались многочисленные следы, указывая на то, что борьба здесь продолжалась. Унтер-офицер обнаружил следы обуви Матиаса и другие, элегантные и более тонкие.
      Вторые следы вели прямо в сад. В тридцати метрах дальше, вблизи этих следов, нашли браунинг. Один из крестьян заявил, что он похож на револьвер, который два дня тому назад Жером Вижнал показывал в трактире.
      Унтер-офицер обнаружил, что из семи пуль три были выпущены.
      Таким образом, дело выяснялось все больше и больше. Унтер-офицер, принявший меры к сохранению всех обнаруженных следов, вернулся к колодцу, задал несколько вопросов работнице и затем обратился к Ренину:
      — Думаю, что все ясно.
      Ренин взял его за руку.
      — Будем говорить прямо. Я уже несколько ознакомился с этим делом. Оно меня интересует, так как я знаком с мадемуазель Эрмелиной, которая в дружбе с Жеромом Вижналом и знает также госпожу де Горн. Вы предполагаете?..
      — Я ничего не предполагаю. Я только констатирую, что кто-то пришел сюда вчера вечером…
      — Откуда? Единственные следы, ведущие к этой усадьбе, следы де Горна.
      — Другая особа, оставившая более элегантные следы, пришла, вероятно, до того, как начал падать снег, то есть до девяти часов.
      — Значит, вы думаете, что эта особа спряталась в одном из углов зала, ожидая возвращения де Горна, который пришел уже после выпавшего снега?
      — Именно! Как только Матиас вошел, спрятавшийся субъект бросился на него. Началась драка. Матиас убежал через кухню. Его преследовали до колодца и выстрелили в него три раза.
      — А где труп?
      — В колодце.
      Ренин запротестовал:
      — Как у вас это все просто!
      — Да ведь снег нам все рассказал: после борьбы, после трех выстрелов только один человек покинул ферму, и следы эти не Матиаса де Горна. Где же Матиас де Горн?
      — Можно бы поискать его в этом колодце.
      — Нет, этот колодец бездонный. Он известен в окрестности. По нем названа и усадьба.
      — Итак, вы думаете?
      — Повторяю: когда выпал снег, пришел Матиас, а потом ушел отсюда другой человек.
      — А госпожа де Горн? Вы полагаете, что она убита, как и ее муж?
      — Нет! Похищена.
      — Похищена?
      — Вспомните выбитые двери в ее спальне.
      — Но вы же сами говорите, что ушел отсюда только один человек.
      — Осмотрите следы. Видно, что человек нес какую-то тяжелую ношу. Снег под этой двойной тяжестью сильно вдавлен.
      — Значит, есть выход через сад в этом направлении?
      — Да, в ограде сада имеется калитка, ключ от которой всегда находился у Матиаса де Горна. Этот ключ у него, очевидно, взяли.
      — И через эту калитку можно выйти на дорогу?
      — Да, большая дорога находится в тысяче двухстах метрах… И знаете ли вы, где проселочная дорога от калитки соединяется с большой?
      — Нет.
      — У одного из углов замка.
      — Замка Жерома Вижнала!
      Ренин проговорил сквозь зубы:
      — Черт возьми! Дело усложняется. Если следы идут до замка, мы получим ясную картину.
      Следы шли до замка. В этом легко было убедиться. Они также могли удостоверить тот факт, что, хотя снег вблизи решетки, окружающей замок, был убран, от замка шли следы колес по направлению, противоположному деревне.
      Унтер-офицер у ворот замка позвонил. К нему подошел сторож с метлой в руках, который объяснил, что Жером Вижнал уехал утром, когда все еще спали, причем он сам запряг лошадь.
      — В таком случае, — заметил Ренин, — проследим, куда идут колесные следы.
      — Это бесполезно, — ответил унтер-офицер, — они дальше поехали по железной дороге.
      — Через станцию Помпина, откуда я сейчас приехал? Они тогда должны были проехать через деревню…
      — Нет, они выбрали другое направление и поехали на ту станцию, где останавливаются скорые поезда. Я позвоню туда. До одиннадцати часов ни один скорый поезд не пройдет, а потому легко можно установить на станции наблюдение.
      — Кажется, — сказал Ренин, — вы стоите на верном пути, и я вас поздравляю с успехом.
      Они расстались.
      Ренин сначала хотел пойти к Гортензии, но затем раздумал и предпочел выждать более благоприятного оборота дела. Он вернулся в трактир и послал Гортензии следующую записку.
      «Мой дорогой друг!
      Читая Ваше письмо, я понял, что, принимая, по обыкновению, близко к сердцу все то, что касается любви, Вы решили покровительствовать влюбленным Жерому и Натали. Но кажется, что этот милостивый государь и эта милостивая государыня, не спрашивая совета у своей покровительницы, убежали, причем предварительно Матиас де Горн был брошен в колодец.
      Извините, что я не захожу к Вам. Но это дело очень загадочно и в Вашем присутствии я не имел бы возможности хорошенько обдумать его…»
      Было девять с половиной часов утра. Ренин пошел гулять, не обращая внимания на расстилающийся перед ним чудный зимний пейзаж. Он вернулся к завтраку, погруженный в глубокую задумчивость и не слушая того, что вокруг него говорилось по поводу происшествия.
      Затем он направился в свою комнату и проспал там некоторое время. Стук в дверь вдруг разбудил его.
      — Вы!.. Вы!.. — прошептал он, когда, открыв двери, увидел на пороге Гортензию.
      Они молча, пожимая друг другу руки, вглядывались один в другого, проникнутые глубокой радостью по поводу этой встречи. Наконец он сказал:
      — Хорошо я сделал, что приехал?
      — Да, — ответила она мягко, — да… я вас ждала.
      — Жаль, что вы не выписали меня несколько раньше. События пошли ускоренным темпом. Я сейчас не знаю, что случится с Жеромом Вижналом и Натали де Горн.
      — Как, вы еще не знаете? — живо перебила она его.
      — Что именно?
      — Их арестовали. Они пытались уехать скорым поездом.
      — Ну, арестовать их еще не могли, — возразил Ренин, — сначала надо допросить.
      — Их в настоящую минуту и допрашивают. Полиция ведет следствие.
      — Где?
      — В замке. Но они невиновны… Ведь они невиновны? Не так ли?
      Он ответил:
      — Пока, дорогой друг, я еще точно не знаю. Но скажу вам откровенно, что все против них… Один только факт за них… Тот, что все слишком против них. Неправдоподобно это обилие улик! А в общем — темная и запутанная история!
      — Тогда?
      — Я, право, не знаю.
      — Но у вас имеется план действий?
      — Пока нет! Вот если б я мог повидать этого Жерома и эту Натали и послушать, что они говорят в свое оправдание! Но вы понимаете, что мне не позволят ни их допросить, ни присутствовать при их допросе. Впрочем, вероятно, допрос уже кончился.
      — Он кончен в замке, но будет продолжаться в Колодезе.
      — Их поведут туда? — живо спросил он.
      — Да… Так, по крайней мере, говорил один из шоферов, привезший представителей власти.
      — В таком случае, — воскликнул Ренин, — все устраивается отлично. Мы будем на первых местах. Мы увидим и услышим решительно все. Быть может, пустое обстоятельство поможет нам распутать это дело. Мы можем надеяться! Идем, дорогой друг.
      Он повел ее по кратчайшей дороге, по которой ходил уже утром, к усадьбе де Горна. Жандармы провели по снегу рядом с оставленными следами тропинку. Случай помог Гортензии и Ренину незаметно пробраться в дом через боковое окно. По внутренней винтовой лестнице они взобрались в маленькое помещение с круглым окном, выходящим в большой зал дома. Еще утром Ренин заметил это окно, затянутое изнутри куском материи. Он раздвинул ткань и вырезал в окне одно из стекол.
      Через несколько минут около дома вблизи колодца послышались голоса. Затем в зал вошли люди. Жандармы ввели молодого человека высокого роста.
      — Жером Вижнал! — шепнула Гортензия.
      — Да, — ответил Ренин, — госпожу де Горн, вероятно, допрашивают наверху, в ее комнате.
      Прошло минут пятнадцать. С верхнего этажа спустились вниз товарищ прокурора, его секретарь, полицейский комиссар и два жандарма.
      Затем была введена в зал госпожа де Горн, и товарищ прокурора предложил Жерому Вижналу подойти к столу.
      Жером не обнаруживал признаков беспокойства. Лицо его, напротив, было полно решимости. Казалось, была абсолютно спокойна и маленькая Натали, хотя глаза ее лихорадочно горели.
      Товарищ прокурора, осмотрев мебель и следы борьбы в комнате, предложил ей сесть и сказал Жерому:
      — Пока я вам предложил очень мало вопросов. Сейчас я произвожу лишь предварительное расследование, которое будет продолжать судебный следователь. Как вы могли сами заметить, у меня имелись серьезные основания для того, чтобы просить вас и госпожу де Горн прервать начатое вами путешествие. В настоящую минуту вам надлежит опровергнуть собранные против вас тяжкие улики. Я прошу вас рассказать мне всю правду.
      — Господин товарищ прокурора, — ответил Жером, — эти улики меня ничуть не беспокоят. Правда будет сильнее всех тех неправд, которые выдвинул против меня ряд случайностей. Вот она!
      Он задумался и затем начал искренне и ясно рассказывать:
      — Я глубоко люблю госпожу де Горн. Я полюбил ее с первой минуты, когда встретился с нею, но, невзирая на всю силу моей страсти, вполне владел всегда собой и имел в виду лишь ее счастье. Я ее не только люблю, но и глубоко уважаю. Она вам, вероятно, сказала, а я повторю: госпожа де Горн и я впервые заговорили друг с другом в эту ночь.
      Он продолжал глухим голосом:
      — Я ее уважал тем более, что она была так несчастна. Всем известно, что ее жизнь сплошная пытка. Муж ее преследовал и ревновал с дикой жестокостью. Допросите прислугу. Она вам сообщит, что пришлось перенести Натали де Горн, как ее били и поминутно оскорбляли. Я хотел положить предел этим страданиям. Три раза я обращался к старику де Горну, но он, оказывается, также ненавидел свою сноху, как все низкое ненавидит все высокое и благородное! Тогда я решил подействовать непосредственно на Матиаса де Горна. Моя выходка была необычная, своеобразная, но нужно знать личность этого человека. Клянусь вам, господин товарищ прокурора, что в тот вечер у меня было единственное намерение — поговорить с Матиасом. Я знал кое-что из его жизни и этим хотел воспользоваться. Если дело повернулось несколько иначе, не моя в том вина. Итак, я пришел к нему до девяти часов вечера. Прислуга, я это знал, отсутствовала. Матиас сам открыл мне двери. Он был один.
      — Я вас прерву, — остановил подозреваемого товарищ прокурора, — и вы, и госпожа де Горн утверждаете то, что противоречит истине. Матиас де Горн вернулся вчера домой только в одиннадцать часов вечера. Этому два доказательства: показания его отца и его следы на снегу, снег этот падал с 9 часов 15 минут до 11 часов.
      — Господин товарищ прокурора, — твердо объявил Жером Вижнал, не обращая внимания на то дурное впечатление, которое его упрямство произвело на присутствующих, — я рассказываю о том, что произошло в действительности, а не то, что хотят мне приписать. Продолжаю! Эти стенные часы показывали девять часов без десяти, когда я вчера вошел сюда. Думая, что я хочу на него напасть, де Горн схватился за ружье. Я положил свой револьвер на стол и сам сел вдали от стола.
      — Мне надо с вами поговорить, — сказал я, — прошу вас выслушать меня.
      Он ничего мне не ответил. Я начал без всяких предисловий наше объяснение и сказал ему следующее:
      — В течение нескольких месяцев я старался подробно выяснить ваше финансовое положение. Вся ваша земля заложена. Сроки платежей приближаются, а у вас нет нужных денег, чтобы уплатить свои долги. На вашего отца надежда плоха, так как он прогорел. Вы, следовательно, погибли. Но я могу спасти вас.
      Он некоторое время смотрел на меня и затем сел. Я понял, что он согласен вступить со мной в переговоры. Тогда я вынул из кармана пачку денег и положил ее перед ним со словами:
      — Вот шестьдесят тысяч франков. Я покупаю у вас вашу усадьбу с землей; ипотеки ваши находятся у меня. Следовательно, я вам предлагаю вдвое больше настоящей стоимости владения.
      Его глаза заблестели, и он пробормотал:
      — Какие ваши условия?
      — Вы должны уехать в Америку.
      Господин товарищ прокурора, мы спорили два часа. Мое предложение ничуть его не возмутило, что я предвидел заранее, но он хотел получить больше и начал упорно торговаться, не упоминая ни слова о своей жене, о которой молчал и я. Мы производили впечатление двух дельцов, стремящихся найти компромисс, тогда как дело шло о судьбе и счастье женщины. В конце концов я пошел на уступки, и мы пришли к соглашению, которое тут же оформили. Мы обменялись двумя письмами. Согласно одному письму, он уступал мне свою усадьбу за известную сумму. Я же дал письмо, в котором обязывался послать ему в Америку дополнительную сумму в тот день, когда он разведется со своей женой.
      Итак, сделка была совершена. Я уверен, что в эту минуту мой противник действовал чистосердечно. Он считал меня не своим соперником или врагом, но человеком, оказывающим ему услугу. Он дал мне даже ключ от калитки, которая вела на дорогу. К несчастью, когда я брал свою шляпу и накидку, я оставил письмо де Горна на столе. Видимо, он сразу решил, что может сохранить владение, жену и… деньги. Он быстро захватил письмо, нанес мне прикладом ружья удар по голове и обеими руками схватил меня за горло… Но он плохо рассчитал. Я гораздо сильнее его, а потому после короткой борьбы справился с ним и связал веревкой, которая валялась в углу.
      Господин товарищ прокурора, если мой противник действовал быстро, то и я не остался в долгу. Я решил, что заставлю его выполнить свое обязательство. В несколько прыжков я взобрался по лестнице в верхний этаж.
      Я был уверен, что госпожа де Горн там и что она слышала наш спор. В трех первых комнатах, которые я осмотрел, ее не было. Четвертая комната оказалась запертой на ключ. Стучу. Нет ответа. Но в эту минуту никакие препятствия не могли меня остановить. При помощи молотка, который валялся в коридоре, я высадил дверь.
      Натали де Горн действительно находилась в этой комнате. Она лежала в глубоком обмороке. Я вынес ее через кухню. На дворе, видя снег, я понял, что по моим следам меня легко настигнуть. Но это было неважно. Ведь Матиас де Горн получил от меня 60000 франков и имел в своих руках письмо, в силу которого я должен был ему такую же сумму в день развода с женой. Положение дел изменилось лишь в том отношении, что я заранее захватил драгоценный залог, к обладанию которого давно стремился. Я боялся не Матиаса. Что скажет Натали де Горн? Не будет ли она упрекать меня? На этот вопрос госпожа де Горн вам уже ответила, господин товарищ прокурора. Любовь вызывает любовь. В эту ночь она мне призналась, что любит меня. Наши судьбы сплелись воедино. Сегодня утром мы уехали в пять часов, не думая, что нас потребуют к ответу.
      Жером Вижнал кончил свой рассказ. Он изложил его залпом, одним духом, точно ничего в нем изменить нельзя.
      Некоторое время царило молчание.
      Гортензия и Ренин, спрятанные в своем убежище, все отлично слышали. Молодая женщина прошептала:
      — Все это очень возможно и, во всяком случае, логично.
      — Остаются возражения. Они основательны. Особенно одно…
      Это возражение немедленно сформулировал товарищ прокурора:
      — А где де Горн?
      — Матиас де Горн? — спросил Жером.
      — Именно! Вы рассказали очень искренним тоном о ряде обстоятельств. Допустим, что все это так! Но вы упускаете главное: куда девался Матиас де Горн? Вы связали его в этой комнате. Но сегодня утром его здесь не было.
      — Понятно, господин товарищ прокурора, что Матиас де Горн согласился на нашу сделку и ушел.
      — Каким путем?
      — Вероятно, по дороге, которая ведет к его отцу.
      — А где же следы его шагов? Снег, который нас окружает, является беспристрастным свидетелем. После вашей борьбы, судя по оставленным следам на снегу, видно, что вы ушли. Его же шагов не видно. Он пришел сюда, но отсюда не уходил. Следов его ухода нет. Или…
      Товарищ прокурора понизил голос:
      — Найдены следы около колодца… следы последней борьбы… и больше ничего… что вы скажете?
      Жером пожал плечами.
      — Вы, господин товарищ прокурора, видимо, обвиняете меня в убийстве. Отвечать на подобные вопросы я не стану.
      — Не пожелаете ли вы мне ответить что-либо по поводу вашего револьвера, найденного в двадцати метрах от колодца?
      — Нет.
      — И по поводу трех выстрелов, которые слышали в эту ночь, и относительно трех выпущенных из вашего револьвера пуль?..
      — Нет, господин товарищ прокурора. Никакой последней борьбы около колодца не происходило, потому что я оставил де Горна связанным в этом помещении, где оставался и мой револьвер. Если же слышали выстрелы, то стрелял не я.
      — Случайные совпадения, значит?
      — Власти должны в этом разобраться. Моя же единственная обязанность — сказать вам всю правду. Большего вы от меня требовать не можете.
      — Но если эта ваша правда находится в противоречии с фактами?
      — Тогда факты искажают истину, господин товарищ прокурора.
      — Допустим! Но до того дня, пока не установят отсутствия противоречия между вашими утверждениями и фактами, мы должны вас задержать.
      — А госпожу де Горн? — с беспокойством спросил Жером.
      Товарищ прокурора ничего не ответил. Он поговорил с комиссаром и приказал одному из полицейских распорядиться подать автомобиль. Затем он обратился к Натали:
      — Сударыня! Вы слышали показания господина Вижнала. Оно вполне тождественно с вашим. Говорят, что вы находились в обмороке. Когда и где вы пришли в себя?
      Молодая женщина твердо ответила:
      — Я очнулась лишь в замке.
      — Странно! Вы, следовательно, не слыхали выстрелов? Вся деревня их слышала.
      — Я их не слыхала.
      — И вы ничего не видели, что происходило вокруг колодца?
      — Там ничего не происходило, раз Жером Вижнал это утверждает.
      — Что же сделалось с вашим мужем?
      — Не знаю.
      — Помогите, сударыня, распутать нам это дело. Не мог ли ваш муж, вернувшийся от своего отца, под влиянием винных паров потерять равновесие и упасть в колодец?
      — Когда мой муж вернулся от своего отца, он был совершенно трезв.
      — Его отец, однако, показал, что они распили вдвоем три бутылки вина.
      — Его отец ошибается.
      — Но снег не ошибается, — с некоторым раздражением возразил товарищ прокурора, — следы шагов вашего мужа имеют извилистый характер, так ходят пьяные.
      — Мой муж вернулся домой в восемь с половиной часов, когда снега еще не было.
      Товарищ прокурора ударил кулаком по столу.
      — Но, сударыня, вы говорите против очевидных фактов… снежный покров, повторяю, беспристрастный свидетель… Против подобного факта, против такой очевидности решительно ничего возразить нельзя… Поймите, следы на снегу, следы шагов на снегу…
      Он сдержался и замолчал.
      Послышался шум автомобиля. Он вдруг принял решение и проговорил:
      — Прошу вас, сударыня, оставаться в этом доме и ожидать вызова к следователю.
      Затем товарищ прокурора приказал жандармам увести Жерома Вижнала.
      Игра для влюбленных, очевидно, была проиграна. Судьба их соединила на короткое время, но теперь опять разлучала. Они должны были расстаться, и каждый должен был самостоятельно бороться с тяготеющим над ним обвинением.
      Жером сделал шаг по направлению к Натали. Они обменялись печальными взглядами. Потом он глубоко ей поклонился и направился к выходу в сопровождении жандармов.
      — Стой, — неожиданно раздался голос. — Назад! Погодите!
      Товарищ прокурора и остальные присутствующие подняли головы. Голос раздался из круглого внутреннего окна зала. Ренин высунулся вперед и кричал:
      — Я прошу меня выслушать!.. Я хочу сделать кое-какие замечания… особенно одно по поводу извилистых шагов на снегу… Ключ разгадки в этом… Матиас не был пьян…
      Он просунул ноги в окно и сказал Гортензии, пытавшейся его удержать:
      — Оставайтесь здесь, дорогой друг… Никто вас беспокоить не будет.
      Ренин с этими словами спрыгнул в зал.
      Товарищ прокурора казался ошеломленным:
      — Но откуда вы явились? Кто вы?
      Князь стряхнул пыль со своей одежды и ответил:
      — Простите меня, господин товарищ прокурора, что я избрал этот необыкновенный путь, но я торопился. И, кроме того, мои слова произведут больше впечатление, как человека, упавшего с неба.
      — Кто вы такой? — свирепо закричал товарищ прокурора.
      — Князь Ренин. Я присутствовал сегодня утром при дознании. Это дело меня заняло. Я хочу его выяснить. С этой целью я спрятался в том помещении, чтобы присутствовать при допросе…
      — Вы были там?.. Вы имели смелость?..
      — Надо иметь смелость, когда дело идет о выяснении истины. Именно мне удалось здесь получить кое-какие важные сведения. Я здесь понял, что Матиас де Горн ничуть не был пьян, а в этом все дело, разрешение всей загадки. Если в это поверите, вы узнаете правду.