— Однако же ему не удалось — ведь ничего не пропало.
      — Удалось, кое-что пропало.
      — Да, картины Рубенса, но…
      — Картины и кое-что еще, и здесь, как и в случае с картинами, произошла подмена, а похищено нечто более редкостное и более ценное, чем полотна Рубенса.
      — Что же, в конце концов? Не мучьте меня.
      Идя развалинами в направлении дверцы в стене, оба подошли к Господней Часовне.
      Ботреле остановился.
      — Хотите узнать, господин следователь?
      — Еще бы не хотеть!
      В руках у Ботреле оказалась палка, толстая узловатая трость. Вдруг он резким ударом вдребезги расколол одну из статуэток, украшающих портал часовни.
      — Да вы с ума сошли! — вне себя крикнул господин Фийель, кинувшись собирать осколки. — Вы с ума сошли! Такой изумительный святой…
      — Изумительный! — вторил ему Изидор, сделав выпад, от которого полетела вниз Дева Мария.
      Господин Фийель крепко обхватил его.
      — Юноша, я не позволю вам…
      Но за Девой Марией последовали волхвы, а вслед за ними слетели ясли с маленьким Иисусом…
      — Еще одно движение, и я стреляю.
      Появившийся граф де Жевр уже поднимал заряженный револьвер.
      Ботреле расхохотался.
      — Стреляйте лучше в них, господин граф… стреляйте в них, как в тире. Вот, смотрите, человечек, что несет голову в руках.
      Иоанн Креститель, подпрыгнув, покатился вниз.
      — Боже, — простонал граф, нацеливая револьвер, — ну что за профанация! Такие шедевры!
      — «Липа», господин граф.
      — Что? Что вы говорите? — завопил господин Фийель, выхватывая у графа револьвер.
      — Липа, папье-маше!
      — Как? Как это возможно?
      — Дуньте, и нету! Пустота! Ничто!
      Граф нагнулся и подобрал с земли осколок статуэтки.
      — Посмотрите хорошенько, господин граф. Ведь это гипс, как будто потемневший от времени, покрытый плесенью, позеленевший, ну точь-в-точь старинный камень! И все же это гипс, муляжи из гипса, вот что осталось от несравненных шедевров… Вот чем они занимались все эти дни… вот что заготовил еще год назад господин Шарпенэ, сделавший и копии с картин Рубенса!
      Теперь он сам схватил за руку господина Фийеля.
      — Что вы на это скажете, господин следователь? Красиво? Великолепно? Гигантская кража! Похитили Господню Часовню! Целую готическую часовню разобрали по камешку! Забрали множество статуэток, а взамен оставили человечков из штукатурки! У вас конфисковали один из великолепнейших образчиков эпохи несравненного искусства! Украли Господню Часовню! Ну не прелестно ли? О, господин следователь, какой же он все-таки гениальный человек!
      — Ну, это вы, господин Ботреле, хватили через край.
      — Невозможно хватить через край, месье, когда речь идет о таком человеке. Все, что выше среднего уровня, достойно преклонения. А он оказался выше всех остальных. В его высоком полете сквозит такое богатство оригинальных решений, такая мощь, изобретательность и в то же время непринужденность, что меня даже дрожь пробирает.
      — Жаль только, что он умер, — усмехнулся господин Фийель. — А то как бы не стянул башни с собора Парижской богоматери.
      — Вы напрасно смеетесь, месье. Даже умерев, он продолжает поражать наше воображение.
      — Да я не сказал ничего такого… господин Ботреле, и, более того, не без некоторого трепета ожидаю его увидеть, если, конечно, дружки не успели утащить труп.
      — Если к тому же это его ранила моя бедная племянница, — добавил граф де Жевр.
      — Его, его, господин граф, — заверил Ботреле, — он и никто другой упал в развалины от пули мадемуазель де Сен-Веран, его она увидела поднимающимся и снова падающим, именно он уполз затем к Большой аркаде, а там снова поднялся и каким-то чудом, хотя у меня на этот счет есть некоторые догадки, добрался до своего каменного укрытия, ставшего впоследствии его могилой.
      Он палкой постучал по двери часовни.
      — Что? Что? — изумленно вскричал господин Фийель. — Могила? Вы думаете, что невидимый тайник…
      — Находится здесь, — подтвердил тот.
      — Но мы же тут искали!
      — Плохо искали.
      — Здесь нет никакого укрытия, — возразил господин де Жевр. — Я хорошо знаю часовню.
      — Ошибаетесь, господин граф, тайник есть. Поезжайте в Варенжевильскую мэрию, где собраны все бумаги из старинного аббатства Амбрюмези, и вы узнаете из документов восемнадцатого века, что под часовней находился склеп. Он был построен еще в другой часовне, римской, на месте которой позднее возвели вот эту.
      — Как же Люпен проведал о склепе? — поинтересовался господин Фийель.
      — О, очень просто, ведь он же вел здесь работы, демонтируя лепные украшения.
      — Полноте, полноте, господин Ботреле, по-моему, вы преувеличиваете. Не демонтировал же он всю часовню. Смотрите, все камни остались на своих местах.
      — Конечно же, он заменил и увез лишь то, что имело художественную ценность: резные камни, скульптуры, статуэтки, бесценные точеные колоннады и фрагменты сводов. Само здание осталось нетронутым, стены и фундамент его не интересовали.
      — Стало быть, господин Ботреле, Люпен не смог бы пробраться в склеп.
      Тут господину де Жевру принесли ключ от часовни. Дверь отворили. Все трое вошли внутрь.
      Осмотревшись, Ботреле объяснил:
      — Совершенно ясно, что плиты пола не трогали. Однако мы легко убедимся, что алтарь тут тоже поддельный. А как правило, лестница, ведущая в склеп, начинается за алтарем и дальше проходит под ним.
      — И вы считаете…
      — Я считаю, что, именно занимаясь алтарем, Люпен обнаружил склеп.
      Один из слуг по приказанию графа принес заступ, и Ботреле принялся за дело. Во все стороны от алтаря полетели куски гипса.
      — Бог мой, — пробормотал Фийель, — мне прямо не терпится узнать…
      — Мне тоже, — согласился Ботреле, весь побледневший от волнения.
      Удары заступом сделались чаще. И вдруг орудие Ботреле, до этого легко входившее в гипс, натолкнулось на что-то твердое и даже отскочило. Они услышали, как что-то осыпалось, и тут то, что осталось от алтаря, провалилось вниз, увлекаемое большим камнем, который сдвинул с места Ботреле. Изидор нагнулся. Он зажег спичку и поводил ею в пустоте:
      — Лестница начинается даже ближе, чем я предполагал, почти под входом. Отсюда видны первые ступеньки.
      — Склеп глубокий?
      — Три-четыре метра… Ступени довольно высокие… А в некоторых местах их и вовсе нет.
      — Невероятно, — принялся рассуждать господин Фийель, — чтобы за то короткое время, пока отсутствовали жандармы, сообщникам удалось осуществить похищение мадемуазель де Сен-Веран, вытащить отсюда труп… Да и зачем бы им это? Нет, я все больше склоняюсь к мысли, что он здесь.
      Слуга принес лестницу, а Ботреле просунул ее в яму, на ощупь установил между валяющихся обломков и крепко ухватился за верхние перекладины.
      — Спускайтесь, господин Фийель.
      Следователь со свечой осторожно полез вниз. За ним спустился граф де Жевр. И в свою очередь Ботреле поставил ногу на первую ступеньку лестницы.
      Их оказалось восемнадцать — машинально посчитал Ботреле, на ходу оглядывая склеп, который едва освещала, борясь с темнотой, свечка. Но внизу в нос ему ударил отвратительный, резкий запах, запах разложения, он как бы въедается в человека и продолжает преследовать его потом. Он чуть не задохнулся, сердце подпрыгнуло в груди…
      Вдруг в плечо ему впилась чья-то дрожащая рука.
      — Что?! Что это?!
      — Ботреле… — услышал он голос господина Фийеля.
      От волнения тот не мог говорить.
      — Успокойтесь, господин следователь, возьмите себя в руки…
      — Ботреле… Он тут…
      — А?
      — Да, что-то там, под камнем, отвалившимся от алтаря… Я подвинул его… и дотронулся… О, никогда не забуду…
      — Где он?
      — С той стороны… Чувствуете, какой запах?.. Вот, смотрите.
      Он поднял свечу и поднес ее к чему-то, распластанному на полу.
      — О-о! — крик ужаса вырвался у Ботреле.
      Все трое склонились над трупом. Полуголый, исхудавший, он выглядел совершенно жутко. Местами сквозь истлевшую одежду виднелась зеленоватая кожа, цвета жидкого воска. Но самое ужасное зрелище, от которого вскрикнул молодой человек, представляла собой голова, голова, раздавленная камнем, безобразная бесформенная масса, где невозможно было ничего различить, а когда глаза их привыкли к темноте, они заметили, что голова вся кишела червями.
      В четыре прыжка Ботреле оказался наверху лестницы и вылетел наружу, на свежий воздух. Господин Фийель обнаружил его лежавшим навзничь, спрятав лицо в ладони.
      — Поздравляю вас, Ботреле. Кроме тайника, который вы все-таки нашли, еще, по крайней мере, в двух вопросах подтверждается ваша правота. Во-первых, человек, в которого стреляла мадемуазель де Сен-Веран, был действительно Арсеном Люпеном, как вы и утверждали с самого начала. Во-вторых, Люпен проживал в Париже действительно под именем Этьена Водрея. На белье его стоят инициалы Э.В. Мне кажется, этого достаточно…
      Изидор хранил неподвижность.
      — Господин граф пошел отдать распоряжения насчет экипажа. Сейчас поедем за доктором Жуэ, чтобы по всем правилам констатировать смерть. По-моему, она наступила, по меньшей мере, неделю назад. Степень разложения трупа… Да вы не слушаете меня?
      — Нет, слушаю.
      — Все, о чем я говорю, имеет объективные причины. Так, например…
      Господин Фийель продолжал рассуждать, не заботясь более о том, интересует это собеседника или нет. Приход господина де Жевра прервал его монолог.
      В руках граф держал два письма. В одном из них сообщалось, что Херлок Шолмс прибудет завтра.
      — Чудесно! — радостно откликнулся господин Фийель. — И инспектор Ганимар приедет тоже. Как все кстати выходит!
      — Второе письмо адресовано вам, господин следователь, — прервал его граф.
      — Тем лучше, тем лучше, — изрек господин Фийель, пробежав письмо глазами. — Решительно, этим господам нечего будет делать здесь. Ботреле, мне сообщают, что сегодня утром ловцы креветок обнаружили на скалах труп молодой женщины.
      Ботреле вскочил:
      — Что вы говорите? Труп…
      — Молодой женщины… К тому же расчлененный так, что невозможно было бы его опознать, если бы на правой руке не было маленького тонкого золотого браслета, он врезался в распухшую руку. Мы знаем, что мадемуазель де Сен-Веран носила на правой руке золотую цепочку. Значит, господин граф, это действительно была ваша несчастная племянница, море выбросило ее труп. Что на это скажете вы, Ботреле?
      — Ничего… ничего… напротив, все, как мы видим, выстраивается в цепь согласно моей аргументации. Получается, что все факты подряд, даже самые противоречивые и странные, становятся подтверждением предположений, возникших у меня с самого начала.
      — Я что-то не очень понимаю.
      — Скоро поймете. Не забудьте, я обещал вам сказать всю правду.
      — Но мне кажется…
      — Немного терпения. Пока что вы не могли пожаловаться на меня. Сегодня прекрасная погода. Пойдите прогуляйтесь, пообедайте в замке, выкурите трубочку. А я вернусь к четырем или пяти часам. Что же до возвращения в лицей, Бог с ним, поеду ночным поездом.
      Они подошли к хозяйственным постройкам позади замка. Ботреле вскочил на велосипед и укатил.
      В Дьепе он заехал в редакцию газеты «Ля Вижи» и попросил показать ему все номера за последние две недели. Затем направился за десять километров оттуда в селение Энвермё. Там он побеседовал с мэром, кюре и сельским полицейским. На колокольне сельской церкви пробило три. Его расследование закончилось.
      Возвращаясь, Изидор напевал от радости веселую песенку. Ноги равномерно и сильно жали на педали, он вдыхал полной грудью свежий морской воздух. И порой, счастливый от того, что усилия не пропали даром, что вожделенная цель близка, он даже издавал победный вопль.
      Вдали показалось Амбрюмези. Велосипед, разогнавшись, летел по склону перед замком. Деревья, что в четыре ряда издавна росли вдоль дороги, казалось, несутся ему навстречу и потом пропадают позади.
      И вдруг прямо перед ним мелькнула веревка, натянутая кем-то поперек дороги. Он закричал.
      Велосипед, налетев на препятствие, резко встал. От сильного удара юношу выбросило вперед, лишь каким-то чудом голова его не разбилась о груду камней, лежавшую на дороге.
      Оглушенный, несколько мгновений он не мог подняться. Все тело болело, кожа на коленях была содрана. Он осмотрелся вокруг. Судя по всему, те, кто натянул веревку, скрылись затем в роще справа. Ботреле отвязал веревку. С левой стороны, на дереве, к которому она была привязана, висела записка. Он развернул ее:

      «Третье и последнее предупреждение».

      Молодой человек доехал до замка. Там он задал несколько вопросов слугам и направился к следователю, в последнюю комнату правого крыла на первом этаже, где тот обычно работал. Господин Фийель что-то писал, а секретарь сидел напротив. По знаку следователя тот удалился, и господин Фийель встревоженно обратился к Ботреле:
      — Да что с вами, месье? У вас руки в крови.
      — Ничего, ничего, — ответствовал молодой человек, — просто упал из-за веревки, натянутой поперек дороги. Хотелось бы, однако, отметить, что веревка та — из замка. Еще каких-то двадцать минут назад на ней возле прачечной сушилось белье.
      — Как это могло произойти?
      — Месье, даже здесь за мною следят, кто-то, находящийся в непосредственной близости, постоянно смотрит за мной, слышит наши разговоры, так что все мои действия и намерения становятся тотчас же известны этому человеку.
      — Вы так думаете?
      — Уверен. Вам предстоит найти его и разоблачить, что будет несложно. Что же касается меня, хотел бы поскорее закончить, представив вам обещанную информацию. В моих поисках мне удалось продвинуться вперед быстрее, нежели ожидали наши противники. Не сомневаюсь, что теперь они перейдут к крутым мерам. Кольцо вокруг меня сжимается. Предчувствую, опасность близка.
      — Полноте, полноте, Ботреле…
      — Ладно, посмотрим. А пока следует поторопиться. Прежде всего я хотел бы полностью прояснить один вопрос: показывали ли вы кому-нибудь документ, найденный капралом Кевийоном, который он передал вам в моем присутствии?
      — Да нет, никому. А вам кажется, он может играть какую-то роль?..
      — Весьма значительную. Тут у меня возникла одна мысль, хотя, должен оговориться, пока еще ничто ее не подтверждает… ведь мне до сих пор не удалось расшифровать документ. Скажу вам сразу, чтобы потом к этому больше не возвращаться.
      Вдруг он сжал руку следователя и тихо проговорил:
      — Молчите… нас подслушивают… снаружи…
      Скрипнул песок под окном. Ботреле подбежал и высунулся наружу.
      — Теперь никого… Но вокруг цветника вся земля истоптана. Получатся четкие отпечатки следов.
      Закрыв плотно окно, он снова сел.
      — Видите, господин следователь, наши противники начали действовать в открытую. Время их поджимает… понимают, что пришла пора действовать быстро. Поспешим и мы, расскажу вам все, уж раз им так этого не хочется.
      Он разгладил на столе скомканный листок:
      — В чем же тут дело?.. В записи лишь цифры и точки. В трех первых и пятой строчке, которыми мы и займемся, так как четвертая представляет собой что-то другое, самая большая цифра — это девять. Следовательно, с наибольшей вероятностью мы можем предположить, что за каждой из этих цифр скрывается гласная под тем номером, как она идет в алфавите. Напишем, что получилось.
      Он взял листок бумаги и написал:

      ..и.о.э..е.а
      .е.и..я.а.а
      .о..о..о. ..е.о..э
      .о.ая и..а

      — Как видите, — продолжил Ботреле, — не очень-то вразумительно. Ключ к шифру одновременно и очень простой: цифры заменяются гласными и точки согласными — и очень трудный, задача наша почти невыполнима, так как никаких дополнительных указаний нет.
      — Да уж, весьма туманно.
      — Попробуем все же внести кое-какую ясность. Возьмем вторую строчку. Она явно разделена на две части, каждая из которых, по всей вероятности, представляет собой слово. Если мы теперь попробуем заменить промежуточные точки согласными, то после многочисленных проб и ошибок увидим, что логически к гласным первого слова можно добавить только те согласные, которые вместе с ними образуют слово «девичья».
      — Возможно, здесь речь идет о мадемуазель де Жевр и мадемуазель де Сен-Веран?
      — Вне всякого сомнения.
      — А еще какое-нибудь слово вы отгадали?
      — Да. В последней строчке две рядом стоящие гласные «а» и «я» дают нам прилагательное женского рода. Это такие слова, как «новая», «голая», «полая», «сотая».
      — Действительно, вы правы.
      — И наконец, в последнем слоге две согласных и две гласных, причем последняя — «а». Я долго думал над этим, перепробовал все согласные одна за другой и в конце концов пришел к двум возможным словам — «игла» и «игра». Составив теперь из прилагательного и существительного словосочетание, мы методом исключения придем к наиболее вероятному, как мне кажется, решению: «полая игла».
      — Возможно, вы и разгадали слова, однако в чем это может нам помочь?
      — Ни в чем, — задумчиво проговорил Ботреле. — Пока ни в чем… может быть, позднее… посмотрим. Почему-то мне кажется, что в этих двух загадочных словах «полая игла» заключено нечто очень важное. Сейчас меня больше занимает сам листок бумаги, на котором все это написано. У меня такое впечатление, что в наше время этот зернистый пергамент уже не выпускают. Цвета слоновой кости… А линии сгибов… будто бы очень давнишние… и здесь вот, с обратной стороны, похоже на отпечатки красного воска…
      Тут Ботреле прервали. Секретарь Бреду приоткрыл дверь, чтобы сообщить о неожиданном приезде генерального прокурора.
      Господин Фийель поднялся.
      — Господин генеральный прокурор здесь, внизу?
      — Нет, господин следователь, господин генеральный прокурор остался в машине. Он ехал мимо и просил вас выйти к воротам на два слова.
      — Странно, — пробормотал господин Фийель. — Ладно, схожу посмотрю. Извините, Ботреле, я сейчас вернусь.
      Он вышел. Слышны были его удаляющиеся шаги. И вдруг секретарь затворил дверь, запер ее и положил ключ в карман.
      — Что такое?! — удивленно вскричал Ботреле. — Что вы делаете? Зачем запираться?
      — Так нам будет удобнее разговаривать, — ответил Бреду.
      Ботреле кинулся к внутренней двери, ведущей в соседнюю комнату. Он все понял. Сообщником оказался Бреду, сам секретарь следователя!
      Тот усмехнулся:
      — Э-э, мой юный друг, только пальцы себе обдерете, у меня и от той двери ключ.
      — Ну, тогда в окно! — выкрикнул Ботреле.
      — Поздно, — возразил Бреду и с револьвером в руках загородил проход к окну.
      Все пути отступления отрезаны. Ничего не поделаешь, надо обороняться от врага, наконец сорвавшего с себя маску. Изидор, охваченный тревожным предчувствием, скрестил руки на груди.
      — Так-то лучше, — буркнул секретарь, — а теперь поживее.
      И, вынув из кармана часы, пояснил:
      — Наш славный господин Фийель топает сейчас к воротам. Там, конечно, никого, никакого намека на прокурора. Ну тогда он вернется назад. Все это дает нам четыре минуты. Чтобы выскочить вот в это окно, добежать через развалины до дверцы и вскочить на мотоцикл, мне хватит и минуты. Значит, остается три. Вполне достаточно.
      Перед Ботреле стоял нескладный человек довольно странной наружности. На тонких длинных ногах колыхалось огромное, круглое, словно паучье, тело с несоразмерно длинными руками. Костлявое лицо, узкий низкий лоб, свидетельствующий о тупом упрямстве.
      Юноша покачнулся, ноги его сделались как ватные. Он рухнул на стул.
      — Говорите, что вам надо?
      — Бумагу. Уж три дня ее ищу.
      — У меня ее нет.
      — Лжешь. Я, когда входил, видел, как ты ее в бумажник запрятал.
      — А что потом?
      — Потом? Будешь паинькой. Ты нам надоел. Оставь нас в покое и занимайся своими делами. Наше терпение вот-вот иссякнет.
      С нацеленным на Ботреле револьвером он шагнул к молодому человеку. Голос бандита звучал глухо, отрывисто, в нем чувствовалась недюжинная сила. Жесткий взгляд, жестокая усмешка. Ботреле вздрогнул. Впервые в жизни чувство близкой опасности посетило его. И какой! Он чувствовал, что вступает в противоборство с лютым врагом, со слепой и беспощадной силой.
      — Ну а после? — сдавленно прошептал он.
      — После? Ничего… Будешь свободен…
      И так как Ботреле не отвечал, Бреду напомнил:
      — Осталась минута. Решайся. Но смотри, приятель, без глупостей… Мы все равно сильнее, и будем такими всегда и везде. Быстро бумагу…
      Изидор не пошевелился. Волнуясь, смертельно бледный и охваченный ужасом, он, однако, не терял ясности ума и способности рассуждать. В двадцати сантиметрах от его глаз зияло дуло пистолета. Согнутый палец начал нажимать на курок. Достаточно лишь одного маленького усилия…
      — Бумагу! — повторил Бреду. — А не то…
      — Вот! — сказал Ботреле.
      Вынув бумажник, он протянул его секретарю. Тот живо схватил добычу.
      — Так-то лучше. Вот теперь мы благоразумные. Нет, с тобой можно иметь дело, труслив, конечно, немного, но парень не дурак. Скажу ребятам. А пока, прощай. Я побежал.
      Он убрал револьвер и дернул за оконный шпингалет. Из коридора послышался шум.
      — Прощай, — повторил он, — пора.
      Но что-то его остановило. Он быстро заглянул в бумажник.
      — Разрази меня гром! Нет бумаги! Провел-таки!..
      Он спрыгнул обратно в комнату. Но тут раздались два выстрела. Это Изидор выхватил свой пистолет.
      — Промазал, парень! — завопил Бреду. — Дрожит рука-то, страшно небось.
      Они схватились и покатились по паркету. В дверь громко стучали.
      Изидор слабел, противник оказался сильнее. Конец близился. Он увидел занесенную руку с ножом. Последовал удар. Резкая боль обожгла плечо. Он разжал руки.
      Теряя сознание, юноша чувствовал, как кто-то залез во внутренний карман пиджака, вытащил документ. Последнее, что он различил сквозь пелену, туманящую взор, — как человек вспрыгнул на подоконник.
      Газеты, опубликовавшие на следующее утро заметки о последних событиях в Амбрюмези — подмене часовни, обнаружении трупов Арсена Люпена и Раймонды, о покушении на убийство Ботреле секретаря следователя Бреду, — сообщили две следующие новости: исчезновение Ганимара и похищение в самом центре Лондона средь бела дня Херлока Шолмса в тот момент, как сыщик садился на поезд, идущий в Дувр.
      Таким образом, банда Люпена, на мгновение растерявшаяся, столкнувшись с необыкновенной проницательностью семнадцатилетнего юнца, вновь перешла в наступление и с первого же удара по всем позициям завоевала победу. Оба сильнейших противника Люпена, Шолмс и Ганимар, устранены. Ботреле вне игры. Не осталось никого, кому было бы под силу устоять перед лицом мощного врага.

IV. Лицом к лицу