Полную собственность на них я признаю за теми из моих потомков, которые представят золотую медаль с девизом: "In robore fortuna". Никто не имеет права вмешиваться в раздел, который они произведут между собой по совести, одни, без посторонних указаний и советов.
      Я написал все, что хотел. Теперь я погружаюсь в молчание и буду ждать вашего прихода. По властному зову золотой медали вы соберетесь в замок Рош-Перьяк. В ваших жилах течет одна и та же кровь, относитесь же по-братски друг к другу. В сознании своего долга перед предком, приблизьтесь к месту его отдыха и освободите его от оков царства тьмы.
      Написано моею собственной рукой в здравом уме и твердой памяти в 12-й день июля 1721 года, В чем и подписуюсь Жан-Пьер-Огюстен де-ла-Рош, маркиз де..."
      Нотариус смолк, внимательно рассматривая строки пергамента.
      - Подпись неразборчива. Фамилия начинается либо с Б. либо с Р. Росчерк прошелся по всем буквам, и ничего не разберешь.
      Доротея выручила его из затруднения:
      - Жан-Пьер-Огюстэн де-ла-Рош, маркиз де Богреваль.
      - Да... да... Совершенно верно... Как это вы узнали?
      - Это одно из имен моей фамилии.
      - Одно из имен вашей фамилии?..
      Глава двенадцатая
      ЖИВИТЕЛЬНЫЙ ЭЛИКСИР
      Доротея ничего не отвечала, задумавшись над странным посланием маркиза. Ее компаньоны смотрели на нее и ждали, что она скажет. Но она молчала. Тогда Джордж Эррингтон решил высказаться первым:
      - Ловко сделанная шутка.
      - Не совсем так. Почему вы думаете, что это шутка?
      - Ну, знаете ли... воскресение из мертвых!.. живительный эликсир!.. спрятанные драгоценности!.. Чепуха, сказки!..
      - Правда, для нашего века все это довольно необыкновенно. Но все-таки не забывайте, что письмо, нам адресованное, до нас дошло, у каждого из нас есть золотая медаль, мы все собрались на рандеву по приглашению, посланному двести лет назад, и мы оказываемся принадлежащими к одной и той же фамилии. Пока все произошло так, как маркиз Богреваль и предполагал.
      - По-вашему, нам надо проделать все, о чем он пишет?
      - Непременно. Это наш долг.
      - Позвольте вам заявить,- вмешался в разговор нотариус Деларю,- что я не пойду с вами. У меня нет никакой охоты идти с визитом к маркизу Богреваль и смотреть на человека, которому двести шестьдесят лет от роду.
      - Он вовсе не так стар, как вы говорите. Двести лет сна ничего не прибавили к его возрасту. А потом, господа, я сейчас вспомнила. Ведь Фонтенель действительно умер, когда ему было около ста лет. В самом деле, не объясняется ли такая долговечность эликсиром, который Богреваль ему преподнес?
      Марко Дарио поставил вопрос ребром:
      - Верите вы или не верите?
      - Тсс... Нельзя ставить вопроса так... Всему я не верю, но все-таки тут есть кое-что... Скоро все узнаем... А сейчас, признаться, мне хочется совсем другого... - Чего?
      - Я ужасно голодна. Так, господа, как, вероятно, и сам маркиз Богреваль, двести лет ничего не евший.
      Молодые люди, кроме русского Куробелева, имели сумочки с провизией. Большую каменную плиту быстро превратили в стол. Дружной, веселой компанией позавтракали. "Семейный завтрак на лоне природы",- сказала Доротея. Было даже вино.
      Шутили, смеялись, играли. Ухаживали за Доротеей. Часа в три, устав от игр, присели в кружок, центром которого явился уже не нотариус, а Доротея. Решили отправиться с "визитом к предку".
      Вышли со двора, обогнули стены. Открылась аллея из сотни деревьев, она началась от круглой площадки, на которой высился чудесный, величественный дуб.
      Нотариус Деларю, подделываясь под тон проводника, объявил:
      - Прошу уважаемых путешественников обратить внимание. Перед нами деревья, которые насадил отец маркиза Богреваль. Несмотря на древний возраст, крепки и могущественны. Вот дуб - царь. Несколько поколений находили себе под его ветвями защиту от дождя и непогоды. Мужчин прошу снять шляпы, отдавая дань почтения такой старине.
      Там, где кончалась аллея, в давние времена проходила замковая ограда, теперь еле заметны были ее остатки. А дальше на невысоком пригорке виднелся овальный остов старинной башни.
      - Башня Кексэн,- продолжал Деларю.- Самая древняя башня в здешних местах. Постройка ее относится к раннему средневековью. Там ждет спящий царевич - маркиз Богреваль, которому мы возвратим жизнь, прыснув на него капелькой чудодейственного эликсира.
      Левая сторона башни представляла собой бесформенную груду развалин, зато правая почти не была тронута временем. В ее толстых стенах действительно могла уместиться и лестница, и комната упокоения маркиза Богреваль.
      Низы башенных стен так заросли травой и кустарниками, что наша компания лишь с трудом пробила себе дорогу и отыскала арку подъемного моста, а на ней выемку опускной решетки.
      - Это доказывает, что мы не имеем предшественников. Тут давно не ступала человеческая нога,- сказала Доротея.
      Прежде чем приступить к тому, что предписывал в своем послании маркиз, занялись осмотром всей башни. Под сводами арки прошли вглубь. Это был двор у башни, часть которого в старину была застроена жилыми помещениями. Следов крыши, правда, не осталось, но были видны перегородки комнат и дымовые ходы печных труб. Одной стороной стена башни спускалась вниз.
      - Посмотрите вниз,- показала Доротея.- Этим путем тоже можно пробраться. Оттуда есть свой выход на перешеек. Сюда, вероятно, устраиваются прогулки. Вон, видите, куски бумаги и пустая коробка из-под сардин.
      - Почему же дорога так запущена, если здесь бывает публика?
      - Кто же ее будет расчищать?
      Исполнить приказание маркиза Богреваль не торопились. К посланию относились недоверчиво. И вернулись обратно к подъемному мосту не для того, чтобы проверять маркиза, а для того, чтобы успокоиться и сказать себе: "Приключение окончено, можно возвращаться домой".
      Доротея, казалось, тоже была настроена недоверчиво и относилась ко всей затее, как к забавной шутке.
      - Кузены! Я объявляю себя командиром. Вы не для того приехали из Америки и России, чтобы стоять сложа руки. За работу! Очистите от травы камни на стене... Докажем нашему знаменитому и достославному предку, что мы послушны его воле. В борьбе с природой на развалинах древней башни приобретем себе право, вернувшись домой, не думать больше о золотой медали... Очистим свою совесть перед потомками... Готово? Теперь, господин Дарио и господин Эррингтон, отсчитайте каждый на своей стороне третий камень вверх... Правильно... Почтительно склонив головы перед памятью маркиза Богреваль, приготовьтесь толкнуть, тихо толкнуть эти камни.
      Камни были так высоко, что даже высокий англичанин едва доставал до них рукой.
      - Тихо толкните... С верой в сердцах! У господина Деларю нет веры, но он как посторонний имеет на это право.
      Молодые люди уперлись в намеченные камни.
      - Так, так... Еще немного... Больше усилий... Да исполнятся слова маркиза Богреваль. Да отодвинется стена вовнутрь!
      - Мой камень поддается,- проговорил англичанин.
      - И мой тоже,- сказал итальянец. Действительно, камни сдвинулись с места. Еще секунда, а верх стены отодвинулся внутрь, образовывая покатую площадку. В глубине в темноте виднелось несколько ступенек лестницы.
      Англичанин, изменяя своему хладнокровию, удивленно вскрикнул:
      - Благородный джентельмен не соврал. Вот лестница. На один момент все оцепенели. Сама по себе падающая стена - пустяки. В старинных постройках это не диво. Мало ли там бывало всяких подземных ходов, тайных дверей и прочее? Но то, что стена упала после того, как были исполнены указания маркиза Богреваль,- вот это поразило всех.
      - Если на лестнице окажется действительно сто тридцать две ступени, я буду убежден окончательно,- заявил Эррингтон.
      Нотариус Деларю, кажется, тоже был поколеблен в своем безверии, но сразу сдаваться он не хотел.
      - Как? Не собираетесь ли вы утверждать, что маркиз...
      - Что маркиз нас ждет, как ждал бы всякий живой человек, которого мы предупредили о своем визите.
      Молодые люди вошли внутрь стены. Нотариус и Доротея за ними. Два карманных электрических фонарика заменили факелы, которыми рекомендовал запастись Богреваль. При их свете стала видна очень высокая винтообразная лестница. Дарио поднимался первый.
      - Пятнадцать... шестнадцать... семнадцать,- считал он. На пятидесятой ступени дыра в стене пропускала свет.
      Доротея высунула голову в эту дыру, но подножия башни нельзя было рассмотреть, так как под самой дырой проходил широкий выступ карниза. Дарио считал:
      - Сто... сто десять... сто двадцать... сто тридцать... сто тридцать один... сто тридцать два... Дальше идти нельзя. Лестница упирается в стену.
      - На верхней ступеньке есть три плитки? - спросила Доротея.
      - Есть.
      - А железная палка?
      - Тоже.
      Доротея поднялась и осмотрела верхние ступеньки, стену, преграждавшую путь, и железную палку. Все совпало полностью с завещанием маркиза.
      - Отбивайте штукатурку. Она лежит тонким слоем. Действительно, после четырех-пяти ударов штукатурка осыпалась и дверь обнажилась.
      - Черт возьми,- бормотал трусливый нотариус,- программа исполняется точка в точку.
      - О, господин нотариус,- усмехнулась Доротея,- через минуту, когда откроется дверь, ваш скептицизм исчезнет без следа.
      - Он уже исчез, я уверовал. Этот старый плут был прекрасным механиком и, доживи он до наших времен, любой театр пригласил бы его режиссером для постановки страшных сцен.
      Доротея поставила ногу на одну из плиток. Эррингтон и Дарио наступили на две других.
      Дверь закачалась и медленно стала открываться.
      - Святая мадонна,- прошептал Дарио.- Тут или божье чудо, или работа дьявола.
      При свете фонарей за дверью можно было видеть довольно большую комнату без окон, со сводчатым потолком. На голых стенах ни орнамента, ни рисунка, ни украшения. Никакой мебели. И только в глубине налево за занавесью, грубо приколоченной к балке под потолком, был отгорожен угол. Там должен был лежать маркиз Богреваль.
      Пятеро мужчин и Доротея стояли молча, не двигаясь. Побледневший Деларю был близок к обмороку.
      Доротея не могла оторвать взгляда от занавеси. Итак, события не закончились ни встречей наследников, ни чтением послания маркиза. Они развивались дальше, перешли в старую, давно всеми покинутую башню и будут разыгрываться здесь, где две сотни лет не звучал человеческий голос. Два века назад маркиз принял напиток, который его или усыпил... или убил. Что на кровати: груда мертвых костей или живой человек?
      Доротея смотрела вопросительно на своих кавалеров, как будто спрашивая:
      - Из вас кто-нибудь решится идти первым? Они молчали. Никто из них не шевельнулся.
      Тогда Доротея сделала шаг вперед. Робко протянула дрожащую руку. Схватила край занавеси и медленно приподняла. Молодые люди подошли ближе и направили свет своих фонарей.
      За занавесью была кровать. На ней лежал человек.
      * * *
      Эта картина была так удивительна, что Доротея едва удержалась на ногах и выпустила занавесь из рук.
      Тогда Арчибальд Вебстер выступил вперед, подхватил падавшие края занавеси.
      Человеку, лежавшему в кровати, можно было бы дать лет шестьдесят, но странная бледность и совершенная бесцветность кожи без единой кровинки создавали впечатление, не вяжущееся ни с каким возрастом. Череп совершенно голый. Заострившийся нос. Глубоко ввалившиеся глазные впадины. На огромном лбу, на скулах и на подбородке кости, обтянутые кожей.
      На левой руке только четыре пальца, вместо пятого глубокая борозда до середины ладони.
      Обветшавший от времени, наполовину съеденный молью костюм - черный суконный кафтан, зеленый шелковый жилет и короткие брюки. На ногах ни чулок, ни башмаков.
      - Он мертв,- тихо произнес кто-то из мужчин. Чтобы удостовериться в этом, надо было нагнуться и приложить ухо к груди, где должно биться сердце. Но лежавшее подобие человека производило такое впечатление, что можно было опасаться, как бы оно не рассыпалось от самого легкого прикосновения.
      Кроме того, разве можно сомневаться в смерти мертвеца?
      Деларю шепотом умолял Доротею:
      - Уйдем отсюда... уйдем. Это нас не касается. Джорджу Эррингтону пришла удачная мысль. Он вынул из кармана маленькое зеркальце и поднес его к губам лежавшего на кровати. Прошла целая минута, долгая, томительная и страшная. И вдруг... Зеркальце чуть-чуть помутнело.
      - Он жив!.. Он жив!
      Нотариус не мог больше держаться на ногах, присел на край постели и бормотал:
      - Сатанинское дело... Уйдем...
      Все переглянулись. Этот мертвец жив! Но ведь он же мертвец! Конечно, мертвец. Однако, ведь мертвые не дышат, а он дышит.
      - Смотрите, смотрите,- сказала Доротея.- Его грудь поднимается и опускается... да, едва-едва заметно...
      Кто-то возразил:
      - Невероятно... Как же объяснить подобное явление?
      - Я не знаю... не знаю. Может быть, это вид летаргии... Гипнотический сон... Значит, надо действовать.
      - Как действовать?
      - Как указано в завещании. Наш долг исполнить указания слепо и не рассуждая.
      - Что же делать?
      - Постараемся разбудить его с помощью эликсира, о котором говорится в завещании.
      - Вот он,- сказал Марко Дарио, взял со стула сверток, развернул его и вынул маленький флакончик старинной формы с длинным горлышком.
      - У кого есть нож? - спросила Доротея.- Спасибо, Вебстер. Откройте лезвие и всуньте кончик ему между зубами, как сказано в завещании.
      У постели спящего началось то движение, которое бывает у постели больного с той только разницей, что никто толком не отдавал себе отчета в своих действиях.
      О край скамейки Доротея отбила горлышко флакончика. Вебстер с большим трудом исполнил данное ему поручение. Губы были крепко сжаты, а зубы, черные и в большинстве испорченные, так плотно сомкнуты, что кончик ножа не мог пробить себе дороги. Наконец удалось: зубы разомкнулись.
      - Довольно! - скомандовала Доротея.
      Она склонилась над спящим, держа в правой руке флакон с эликсиром. Приставила флакон к губам и медленно опрокинула. Сначала упало несколько капель жидкости, по цвету и запаху напоминающей зеленый шартрез, а потом в рот потекла тонкая струйка. Так до тех пор, пока флакон не был опорожнен.
      - Конец,- сказала Доротея, поднимаясь.
      Она пробовала улыбнуться, но, увидев, что компаньоны, не обращая внимания на нее, во все глаза смотрят на спящего, пробормотала:
      - Подождем... Подействует не сразу.
      А про себя думала: "Неужели я серьезно думаю, что эликсир может подействовать? Неужели может прекратиться сон... или, вернее, смерть, потому что такой сон все равно что смерть?.. Нет, мы просто-напросто жертвы галлюцинации. Нет, нет, тысячу раз нет! Люди не воскресают.
      Прошло пять минут. И еще пять минут.
      Тяжелое ожидание. И бессмысленное? Да, вообще говоря, совершенно бессмысленное и даже непозволительное для шести взрослых интеллигентных людей. Но в данном случае были и основания и оправдания в той почти математической точности, с которой исполнились все другие предсказания маркиза Богреваль.
      - Пятнадцать минут,- произнес итальянец. Прошло еще несколько секунд... и все задрожали от ужаса. Веки мертвеца дрогнули.
      Раз, еще раз... Так отчетливо и ясно, что сомневаться было невозможно.
      - О-ох,- простонал нотариус,- он жив...
      Глава тринадцатая
      ВОСКРЕШЕНИЕ ЛАЗАРЯ
      Доротея глядела на просыпающегося, стараясь не пропустить ни малейшего его движения.
      - Он жив,- бормотал нотариус,- жив... смотрит на нас.
      В самом деле, глаза оживавшего человека были открыты. Странный, неподвижный и невидящий взгляд. Взгляд новорожденного, не оживленный мыслью, готовый вот-вот погрузиться в новый сон.
      В глазах еще не было жизни, но зато она прошла по всему телу. Получалось впечатление, что под влиянием толчков оживающего сердца кровь возобновила свое течение по жилам. Руки сделали несколько движений. Вдруг ноги соскользнули с края постели. Напряглись мускулы, и человек 'сел.
      Так как теперь его голова находилась выше, то один из молодых людей поднял свой фонарь, чтобы осветить его лицо. Свет упал, между прочим, и на стену. Над кроватью, там, где лежали подушки, стал виден портрет, о котором упоминал в своем послании маркиз.
      Можно было без ошибки сказать, что портрет был нарисован с человека, сидевшего на кровати. Тот же огромный лоб, те же глубоко спрятанные глаза, такие же выдающиеся скулы, такой же костлявый подбородок.
      Он попробовал встать на ноги, но это не удалось, ноги были слишком слабы и отказывались служить. Он тяжело дышал, и ему, казалось, не хватало воздуха. Доротея, увидев две доски, прибитые на стене, показала на них пальцем Вебстеру и Дарио и знаком велела их оторвать. Это было нетрудно, так как они держались на паре неглубоко вбитых гвоздей. Под досками оказалось небольшое круглое окно высотой и шириной не больше 30-35 сантиметров.
      Свежий воздух ворвался в комнату. Проснувшийся повернулся лицом к окну и жадно открытым ртом стал дышать всей грудью.
      Доротея, отвернувшись в сторону, умышленно не смотря на то, что составляло центр внимания всей компании, сосредоточенно о чем-то думала. Ее голубые глаза потемнели и стали синими. Они не видели ничего перед собой, но казалось, проникая в глубь вещей, видели то, что недоступно для обыкновенного взгляда.
      Приняв какое-то решение, она сказала: - Попробуем,- и подошла к кровати, сев рядом с ним, взяла его за холодные и влажные руки.- Мы пришли сюда по вашему зову... мы те, кого золотая медаль...
      Слова нелегко подбирались. Они ей казались нелепыми и наивными. Она подумала и начала по-иному:
      - В наших семьях из рук в руки переходила от поколения к поколению золотая медаль. Два века в семьях ваших потомков зрела ваша воля...
      Нет, и так не годится. Получается чересчур пышно и торжественно.
      Тем временем его рука согревалась от ее прикосновения. До его слуха уже достигали слова, и он сознавал, что они обращены к нему. Не лучше ли обратиться с самыми простыми словами? Да, именно так надо сейчас с ним говорить.
      - Вы не голодны?.. Хотите кушать?.. Пить?.. Отвечайте... Что бы вы предпочли? Мы с моими друзьями постараемся...
      Никакого эффекта! Старик с тупым и неподвижным выражением лица, открыв рот, смотрел по-прежнему бессмысленно.
      Не спуская с него глаз, Доротея обратилась к нотариусу:
      - Господин Деларю, не думаете ли вы, что мы должны предъявить ему второй конверт с припиской. Может быть, его сознание пробудилось бы при виде бумаги, которую он сам писал и которую, по точному смыслу его письма, ему надо отдать.
      Деларю был того же мнения. Взяв от нотариуса конверт, Доротея показала его старику, говоря:
      - Вот то, что вы написали по поводу спрятанных драгоценностей. Никто не читал вашего письма. Вот оно...
      Она протянула конверт старику. Его рука произвела легкое встречное движение. Доротея поднесла конверт совсем близко, и пальцы старика раскрылись, чтобы взять его.
      - Это вы хорошо понимаете, да? Вы распечатаете конверт. В нем указаны места хранения бриллиантов. Это имеет для вас громадное значение. Кроме вас никто не будет знать... Богатства...
      Вдруг она резко оборвала свои слова. Либо ей в голову внезапно пришла какая-то мысль, либо она неожиданно заметила что-то исключительно важное, ускользавшее раньше от внимания.
      Вебстер сказал:
      - Конечно, он уже понимает. А когда увидит свой собственный почерк, все прошедшее моментально оживится в его памяти. Мы должны отдать ему конверт.
      Джордж Эррингтон поддержал Вебстера.
      Но Доротея не спешила исполнить их совет. Она пристально смотрела на старика. Потом попросила у Дарио электрический фонарик и, освещая им лицо старика, пододвинулась ближе, откинулась дальше, внимательно разглядела со всех сторон его изуродованную руку и вдруг разразилась необычайным, почти бешеным взрывом хохота.
      Она смеялась дико, безудержно, прижав руки к груди и едва не падая на пол от хохота. Прическа рассыпалась, и пряди волос спустились на милое раскрасневшееся личико. Ее легкий, молодой, очаровательный смех был полон такой заразительной веселостью, что молодые люди не удержались и тоже стали хохотать.
      Наоборот, нотариус Деларю считал такое шумное проявление жизнерадостности неуместным при столь мрачных обстоятельствах.
      - Ш-ш-ш-ш... Нельзя так... Мы являемся свидетелями необыкновенного случая.
      Его строгий вид еще больше рассмешил Доротею.
      - О, да... необыкновенный случай,- она задыхалась от смеха,- совершенно необыкновенный... Чудо!.. Ой, как забавно... Не могу удержаться... Слишком долго сдерживалась!.. Мне нельзя быть долго серьезной... Вот так история.
      - Я не вижу, что вы находите здесь забавного,- еще строже сказал нотариус.- Маркиз...
      Восторг Доротеи был беспределен. Она подхватила это слово:
      - Маркиз? О, да, маркиз! Маркиз Богреваль! Друг Фонтенеля... Маркиз Богреваль - воскресший Лазарь... Но разве же вы ничего не видите?
      - Я видел замутившееся зеркало... восстановленное дыхание...
      - Так, так. Ну, а еще?
      - Что еще?
      - Во рту. Посмотрите ему в рот.
      - Во рту зубы.
      - Да, но какие?
      - Плохие зубы, испорченные, старческие...
      - А вы видите вставной зуб?
      - Вставной зуб?
      - Да. Вставной зуб и, главное, золотой.
      - Пусть. Что же из этого следует?
      - Вы сами не догадываетесь? Хорошо, я вам объясню. Скажите, пожалуйста, при Людовике XIV и при Людовике XV вставляли золотые зубы или нет? Конечно же, нет... А раз так, раз этот господин маркиз не мог вставить зубы до смерти, то, значит, он призывал дантиста сюда в башню, и, значит, он в этой башне... хотя и был мертв, читал газеты, из которых узнал, что существуют дантисты, и очень обрадовался возможности полечить зубы, которые у него болели со времен Людовика XIV.
      Доротея вновь принялась хохотать, молодые люди ее поддержали, но нотариус, еще не убежденный, был очень сконфужен и, боясь вызвать неудовольствие старика, по-прежнему неподвижно сидящего на кровати, отвел молодых людей и девушку в дальний угол и там шепотом завел беседу:
      - По вашему мнению, мадемуазель, это все мистификация?
      - Уверена.
      - Но маркиз? Его письме?
      - Участие маркиза в этой истории окончилось 12 июля 1721 года, когда он проглотил эликсир, перенесший его в лучший мир. От маркиза, вопреки его надеждам на воскресение, осталось только: во-первых, прах тела и костей, смешавшийся теперь с пылью этой комнаты; во-вторых, несомненно подлинное и очень любопытное письмо, которое мне прочитал господин нотариус; в-третьих, несколько бриллиантов, спрятанных в неизвестных местах, и, в-четвертых, одежды, в которые облекся он в час своей кончины.
      - Вы думаете, что эти одежды...
      - Они вот на том человеке.
      - Как он мог сюда проникнуть?
      - Той же дорогой, что и мы.
      - Невероятно. Вспомните про те трудности, которые нам пришлось преодолеть... Вы даже сами тогда заметили, что у нас не было предшественников.
      - Вспомните тогда и вы, что в стене на лестнице есть дыра, в которую свободно может влезть человек.
      - А заштукатуренная дверь?
      - Штукатурка были отбита до нас, а потом вновь наложена.
      - Тогда надо предположить, что проникший сюда человек знал про письмо маркиза и про все секреты хода, то есть про камни на верхней ступеньке и т. д.?
      - Очень просто. Маркиз оставил копию письма... черновик... Впрочем, подождите... Ну, конечно. Маркиз сам указывает, как другие, кроме нас, могли узнать. Помните, он пишет, что о содержании приписки к завещанию не знает никто, даже старый слуга Жоффруа. Из этого можно заключить, что Жоффруа был посвящен в содержание самого завещания. И так же, как в наших семьях из поколения в поколение переходила золотая медаль, так в роду Жоффруа переходил рассказ о письме или копия его.
      - Ни на чем не основанное предположение.
      - Предположение более или менее правдоподобное, господин нотариус, потому что, кроме нас, меня и четверых молодых людей, существуют другие лица и другие семьи, до которых дошли слухи о маркизе Богреваль, хотя и в извращенном виде. Я сама сталкивалась с такими лицами, и мне даже пришлось вести борьбу с одним человеком, укравшим медаль у моего отца.
      Видя, что последние ее слова произвели большое впечатление и вызвали недоумение, она сказала точнее:
      - Я знаю три такие семьи: наша, князей д'Аргонь, и еще графов Шаньи-Роборэй в Орне и баронов Давернуа в Вандее. Вокруг этих семей драмы, кражи, убийство и сумасшествия.
      - Тем не менее,- заметил Эррингтон,- здесь только мы. Где же остальные?
      - Они ждут. Ждут, не подозревая, что срок уже наступил. Около церкви в Рош-Перьяк я видела женщину-работницу и бездомного бродягу, ожидающих чуда, которое должно случиться в день 12 июля. По дороге сюда, где морской прилив преградил дорогу, я видела двух несчастных безумцев, направлявшихся к развалинам замка. А неделю тому назад был арестован некий Эстрейхер, дальний родственник нашей семьи, бандит и негодяй, совершивший убийство, чтобы овладеть медалью... Теперь вы верите мне, что мы имеем дело с самозванцем?
      - Насколько я вас понимаю, вы думаете, что этот старик не маркиз Богреваль, а только разыгрывает перед нами его роль.
      - Совершенно верно.
      - С какой целью?
      - Да драгоценности же, я вам говорю, драгоценности.
      - Но если ему известно об их существовании, почему он не заберет их просто без всякой комедии?
      - Потому что он не знает, где они находятся. И никто не знает. Чтобы узнать, надо присутствовать на собрании потомков Богреваля. Для этого он и выступает сегодня в роли маркиза.
      - Роль опасная! Роль очень трудная! Невозможная!
      - Вполне возможная, потому что исполнять ее надо всего лишь в течение немногих часов... Что я говорю "часов"? Меньше... Через десять минут после нашего прихода мы уже готовы были отдать ему конверт с припиской. И если бы он его взял, было бы все кончено. Так называемый маркиз Богреваль, сказав нам "до свидания", при первом бы случае исчез.
      - Когда вы собирались отдать ему конверт, вы уже догадывались?
      - Догадываться не догадывалась, но не доверяла. Протягивая ему конверт, я следила, как он будет реагировать. Несмотря на кажущееся полное отсутствие сознания, он хотел взять конверт, пальцы его дрожали от нетерпения.. В это время мне помог случай, я увидела у него во рту золотой зуб.
      Все, что говорила Доротея, было так логично, в ее изложении факты так последовательно вытекали один из другого, что никто из молодых людей не усомнился в ее правоте.
      - Да,- сокрушенно произнес Дарио,- ловко попались мы на удочку воскресающего маркиза.
      - Какая убийственная логика у вас, какая проницательность! - сказал Эррингтон.
      А Вебстер прибавил:
      - И какое чутье, какая тонкая интуиция!
      Доротея не отвечала на эти похвалы. Обычной улыбки не было у нее на лице.
      Общее молчание нарушил Деларю:
      - Позвольте, позвольте... Вы ошибаетесь... Вы упустили из виду одно очень важное обстоятельство.
      Нотариус Деларю принадлежал к тем людям, которые крепко цепляются за свои мнения и нескоро от них отказываются, но, если переменят их, то с такой же страстностью и упорством держатся новых. Воскрешение маркиза казалось ему теперь непреложной истиной.
      - Да, упустили очень важное обстоятельство... Этот человек не самозванец. Есть неопровержимые доказательства.
      - Какие?
      - Посмотрите на портрет маркиза... Бесспорное сходство!
      - А где у вас гарантия, что портрет срисован действительно с маркиза Богреваль, а не с этого старика?
      - Старинная рама, старинное полотно.
      - Это ничего не доказывает. Тут висел настоящий портрет маркиза. От него рама и осталась. Больше того, и вся картина осталась, только подмазано и подрисовано лицо.
      - Пусть так. Но есть еще одно, чего нельзя ни подмазать, ни подрисовать.
      - Именно?
      - Отрезанный палец.
      - Да, палец отрезан.
      - Ага! - торжествовал нотариус.- Как бы ни была велика приманка, на такую вещь человек не пойдет... Тем более человек в таком состоянии. А чтобы решиться на изуродование руки, знаете, надо обладать большой силой воли.
      Доротея задумалась. Не потому, что ее сразил аргумент нотариуса, а потому, что он навел ее на новые мысли и выводы.
      - Вы правы,- сказала она.- Такой человек неспособен себя изуродовать. Следовательно есть другой, который это сделал.
      - Другой человек отрубил ему палец? Сообщник?
      - Не только сообщник. Начальник, глава, предводитель. Старик кажется слишком глупым, чтобы додуматься до такой хитрой штуки. Он только орудие. Из-за худобы и болезненности другой выбрал его для исполнения роли маркиза, а сам лишь управляет им, как марионеткой... И этот другой страшен... Если меня не обманывает предчувствие, это Эстрейхер. Правда, он сам в тюрьме, но его сообщники продолжают начатое им дело. Да, да, несомненно Эстрейхер. Это его рука. Нам надо быть осторожней и приготовиться.
      - Приготовиться? К чему приготовиться? Что нам может угрожать? Я, пожалуй, согласен с вами, что это не маркиз, а самозванец. Обойдемся без него. Я передам вам конверт с припиской. И кончено. Я могу считать свои обязанности нотариуса исполненными.
      - Не в том дело,- возразила Доротея,- исполнили вы или не исполнили своих обязанностей, а в том, что нам надо подумать, как избежать опасности. Опасность есть, я чувствую ее ясно и только не могу сообразить, откуда она идет. Но она где-то тут, совсем близко.
      - Это ужасно,- простонал нотариус.- Как же защищаться? Что делать?
      Беседа происходила в самом отдаленном от кровати углу комнаты около маленького окошечка. Карманные фонарики были потушены, окно же вообще давало мало света, а сейчас его закрывали столпившиеся, так что занавешенный угол кровати был погружен в полный мрак. До сих пор все собеседники, кроме низкорослого нотариуса, стояли к кровати спиной и не видали, что на ней творилось. Когда нотариус задал свой вопрос "что делать?", Доротея повернулась в сторону кровати и, указывая на старика, сказала: