— Сегодня вечером предупреди братьев Корбю. Завтра утром они должны быть в Жюмьеже… Ах, не спрашивай меня больше ни о чем. Я совершенно разбита.
      — А Боманьян?
      — Его мы освободим, когда сокровище будет у меня в руках.
      — Ты не боишься, что Кларисса нас опередит? Местная жандармерия может легко нарушить все наши планы, если оцепит старый маяк.
      — Вздор! Неужели ты полагаешь, что она может привести жандармов к своему отцу и Раулю? — Жозефина Бальзамо попыталась встать, но, простонав, снова села.
      Прошло несколько минут. Наконец, с огромным трудом она овладела собой, встала и, опираясь на Доминика, подошла к Раулю.
      — Он без сознания, — проговорила она. — Охраняй его, Леонар. И того тоже. Стоит одному из них сегодня уйти отсюда — и все пропало!
      По— прежнему опираясь на Доминика, она медленно вышла. Леонар проводил ее до самой кареты. Немного погодя он вернулся, тщательно закрыл дверь и заложил ее брусом. Потом извлек из большого пакета хлеб с сыром и приступил к трапезе. Вскоре по каменистой дороге застучали копыта, и все смолкло…
      Убедившись в прочности своих пут, Рауль тяжело вздохнул.
      «Кажется, она совсем сдала. Во-первых, при свидетелях рассказывает о своих планах. Во-вторых, поручает охранять двух таких ловкачей, как и и Боманьян, всего одному человеку, пусть даже и Леонару. О чем это еще может свидетельствовать, как не о том, что нервы ее совсем расстроены?»
      Но ему было ясно и другое — опыта Леонара будет достаточно, чтобы пресечь любую попытку к бегству.
      — Оставь веревки в покое, — сказал Леонар, приблизившись. — А не то я размозжу тебе голову…
      Бдительный тюремщик решил предпринять дополнительные меры предосторожности. Он поставил один стул на другой. Конструкция получилась очень неустойчивая. Затем он соединил концы веревок, которыми были связаны пленники, и прикрепил получившийся жгут к верхнему стулу. На стул он положил кинжал, оставленный Жозефиной Бальзамо.
      Теперь, если бы один из пленников вздумал пошевелиться, стул неминуемо упал бы.
      — Ты не так глуп, как кажешься, — негромко промолвил Рауль.
      — Еще одно слово — и я прибью тебя, — ответил на это Леонар и вновь принялся за еду.
      Однако Рауль не унимался:
      — Приятного аппетита. Если что-нибудь останется, не забудь обо мне.
      Леонар вскочил, сжав кулаки.
      — Довольно, старина, — успокоил его Рауль. — Я уже все понял и молчу. Но должен сказать, что ты… довольно жаден.
      Прошло несколько часов. Наступил вечер. Боманьян по-прежнему спал, Леонар курил трубку. Рауль, поглядывая по сторонам, мысленно проклинал себя за неосторожность и излишнюю доверчивость к Жозефине.
      «Не вызывать же ее на дуэль! Ведь графиня Калиостро просто не способна оценить меня по достоинству. Но какая решительность! Какое превосходное чувство реальности! Какая очаровательная свобода от любых угрызений совести! Какое великолепное… я бы даже сказал, идеальное существо! Всего лишь один недостаток, одно-единственное уязвимое место… нервы… Нервы!… Подкачали лишь они. Но мне остается только радоваться этому, ибо слабость ее нервной системы позволит мне обогнать мою прелестную противницу и первым оказаться в Мениль-су-Жюмьеже».
      Несмотря на все ухищрения Леонара, Рауль ни на минуту не сомневался в возможности побега. Все это время он незаметно напрягал мускулы, пытаясь распустить узлы. И вскоре он, к своей радости, обнаружил, что веревки, стягивающие его щиколотки, заметно ослабели. Мысль о том, с каким упоительным наслаждением он влепит с размаху ногой в подбородок своему тюремщику, придавала ему новые силы. Движения его стали еще энергичнее. Он уже представлял себе, как будет нестись сломя голову из своей тюрьмы к вожделенному сокровищу…
      В зале сгустились сумерки. Леонар зажег свечу, еще раз раскурил трубку, выпил последний стакан вина. Вскоре его сморила дремота. Он стал клевать носом, как будто приветствуя тени слева и справа.
      Однако опыт старого бандита свидетельствовал в его пользу: свечу он держал в руке, и капавший время от времени воск прерывал предательский сон. Пробуждаясь, он окидывал тревожным взглядом пленников, двойную веревку, выполнявшую роль сигнала тревоги, и вновь засыпал. Рауль незаметно продолжал свою кропотливую и небезуспешную работу…
      Время близилось к девяти вечера.
      «Если я выберусь отсюда к одиннадцати, — размышлял Рауль, — уже в полночь успею поужинать в Лильбонне. К трем часам утра буду уже у Святых камней, а на заре — все сокровище монахов у меня в кармане. Да! Именно у меня! В услугах братьев Корбю я не нуждаюсь…»
      Но и в половине одиннадцатого его положение ничуть не изменилось. Какими бы слабыми ни казались узлы веревок на его теле, они все же очень плохо поддавались его усилиям. Рауль начал терять терпение. И вдруг… по крайней мере так ему показалось… послышался легкий шум, который отличался от всех прочих ночных звуков. Он не нарушал ночную тишину, но отчетливо выделялся, как яркое пятно на густом однообразном фоне.
      «Может, действительно, только показалось?»
      Звук повторился. Теперь Рауль мог поклясться в этом. И доносился он из-за открытого окна.
      Одна из ставней чуть качнулась. Рауль наблюдал за Боманьяном. Тот, затаив дыхание, вглядывался в темноту и вслушивался в тишину.
      Внезапно Леонар проснулся, встревоженно оглядел комнату и, успокоившись, вновь погрузился в сон. Звук повторился. Казалось, из-за оконного занавеса кто-то внимательно следит за малейшим движением их тюремщика. К какой драме готовились на этой сцене? Дверь была закрыта. Кто же мог быть за нею? Крестьяне… Или браконьер?… Новая ли эта угроза? Или подоспела помощь? Но от кого? Может быть, это кто-то из друзей Боманьяна? Или какой-нибудь бродяга-полуночник?
      В этот момент перед Раулем мелькнул женский силуэт. Еще не видно было ни лица, ни прически, ни деталей туалета, но Рауль уже знал, что этой женщиной могла быть только Кларисса д'Этиг.
      Сердце его наполнилось неведомым доселе чувством. Жозефина Бальзамо ошиблась, считая Клариссу всего лишь робкой девочкой, неспособной дать отпор.
      Кларисса же, превозмогая страх и возрастающую тревогу, ждала ночи. И теперь она решилась на невозможное ради спасения того, кто предал ее столь жестоко.
      Проникнув в окно, она замерла на месте. Леонар сидел к ней спиной. Она поравнялась со спящим тюремщиком.
      Кинжал Жозефины Бальзамо покоился на стуле. Она взяла его. Собиралась ли она нанести удар? Рауль вздрогнул. Лицо девушки исказила яростная решимость.
      Их взгляды встретились, и она повиновалась молчаливому приказу его глаз. Рауль наклонился вперед, чтобы ослабить веревку, привязывавшую его к стулу. Боманьян повторил его движение.
      Осторожно приподняв веревку, Кларисса коснулась ее лезвием. Удача была на их стороне: враг не просыпался. Фортуна могла отвернуться, и тогда Кларисса вынуждена была бы убить его. Не спуская с тюремщика глаз, она склонилась к Раулю и освободила его руки от пут.
      Еле слышно он выдохнул:
      — Дай мне нож.
      Она опять повиновалась, но чья-то рука опередила его. Боманьян, который еще так недавно притворялся спящим, выхватил оружие, чтобы избавиться от веревок.
      В бешенстве Рауль схватил его за руку. Если Боманьян сумеет освободиться и убежать прежде него, то все надежды на сокровище будут утрачены!
      Схватка была отчаянной и бесшумной. И тот, и другой изо всех сил стремились овладеть оружием и при этом не разбудить Леонара.
      Дрожа от страха, Кларисса на коленях умоляла обоих прекратить борьбу. При этом она время от времени поддерживала то одного, то другого, предохраняя их от шумного падения на пол.
      Какой бы легкой ни была рана Боманьяна, она неизбежно сокращала его сопротивление…
      И в этот момент Леонар пошевелился. Левое веко его приподнялось, и пробудившийся глаз устремился на возникшую в ночном сумраке картину: перед коленопреклоненной Клариссой д'Этиг в смертельной схватке сплелись два разъяренных пленника.
      Имея возможность раз и навсегда покончить со своими врагами, тюремщик равнодушно смотрел на пленников и даже не пытался пристрелить их из револьвера в упор. Леонар ничего не видел. Его недреманное око не сумело пробудить его сознание. Он спал.
      Веко медленно опустилось.
      Рауль разрезал последний узел, встал и тихо прошептал Клариссе:
      — Иди первой… Спасайся…
      — Нет, — движением головы девушка указала на Боманьяна. Жест, исполненный благородства и милосердия, напоминал об участи несчастного, оставленного на произвол мстительного Леонара.
      Рауль настаивал. Но девушка была непреклонна.
      — Она права, — прошептал Рауль и протянул нож своему врагу. — Будем вести игру честно. Но отныне у каждого свой жребий…
      Кларисса первой выпрыгнула в окно, Рауль последовал за нею.
      Дойдя до стены, окружавшей маяк, она взяла за руку своего возлюбленного. В темноте Рауль разглядел брешь в ограде.
      Он помог Клариссе перебраться через полуразрушенную стену, но когда сам преодолел это препятствие, обнаружил, что девушка исчезла.
      — Кларисса, — позвал он, — где же ты?
      Беззвездная ночь тяжелым покрывалом простерлась над лесом. Прислушавшись, он различил шорох легких шагов в соседних кустах. Бросился туда, натыкаясь на ветки и шипы, преграждавшие ему путь, и вышел на тропинку.
      «Теперь она бежит от меня, — подумал он. — Когда я был пленником, она рисковала жизнью, чтобы добиться моего освобождения. Но теперь, когда я свободен, она не желает меня видеть. Ну конечно, моя измена, связь с таким чудовищем, как Жозефина Бальзамо, да и вся эта гнусная история вызывает у нее отвращение».
      Он повернулся и пошел к тому месту, где расстался с Клариссой. Навстречу ему прямо под ноги кто-то кубарем скатился со скалы. Это был Боманьян, все же сумевший сбежать из их общего заточения. Где-то совсем рядом револьверные выстрелы рвали тишину. Облокотившись на разрушенную стену, Леонар стрелял во тьму.
      Итак, около одиннадцати часов вечера трое противников стартовали одновременно, устремляясь к таинственному финишу — камню королевы, расположенному в полусотне километров от старого маяка. Теперь все зависело от удачливости и ловкости каждого участника этого ночного марафона.
      В списке шли Боманьян с бароном и его людьми, Леонар с графиней Калиостро. Но был и третий. Самый молодой, но и самый удачливый — Рауль. И если бы он не сделал глупость, оставив свой велосипед в Лильбонне, все шансы были бы на его стороне.
      Трудно удержаться, чтобы не отметить по справедливости, что он все же не бросился на помощь Клариссе, которая оставалась в опасной близости от взбешенного Леонара, но все свои помыслы направил на поиски сокровищ…
      Меньше часа ему потребовалось, чтобы преодолеть те десять километров, которые отделяли его от Лильбонна. Ровно в полночь он разбудил слугу в гостинице, подкрепился и, прихватив из чемодана два маленьких динамитных заряда, оседлал свою машину. К рулю велосипеда был приторочен мешок, предназначенный для найденных — он не сомневался в этом! — драгоценностей!
      Расчет его был прост.
      «От Лильбонна до Мениль-су-Жюмьежа — всего восемь с половиной лье… Я буду на месте до восхода солнца. В первых лучах зари я найду межевой гранит и взорву его динамитом. Возможно, графиня Калиостро или Боманьян застанут меня на этом этапе. Что ж, придется поделиться с тем, кто придет вторым. Но тем хуже для третьего! Если он, конечно, появится…»
      Миновав Кодбе-ан-Коп, он оставил велосипед и взобрался на земляную насыпь. На фоне ночного неба мрачной тенью вырисовывался силуэт «Беспечной». В зашторенном окне одной из кают виднелся свет.
      «Должно быть, она одевается, — улыбнулся Рауль. — И вскоре лошади понесут ее прямо к сокровищам… Леонар, конечно, ускорит выезд. Но слишком поздно, мадам! Слишком поздно! Я уже в пути!»
      И Рауль решительным шагом направился к своему велосипеду. Последние полчаса он безжалостно крутил педали, стремительно преодолевая спуски и подъемы этой холмистой местности. Внезапно, после очередного косогора, переднее колесо попало в какую-то расщелину и замерло. Рауль вылетел из седла, скользнув мимо бесполезного руля, и больно упал на камни.
      Тотчас же откуда-то из темноты появились две человеческие фигуры, зажегся фонарь, но лучи его кто-то направлял только на место аварии. Это позволило Раулю отползти и надежно спрятаться за холмом. Послышался чей-то голос:
      — Это он! Конечно, это он! Я же говорил, что мы его здесь и поймаем.
      Это был Годфруа д'Этиг. Ему вторил голос Бенто:
      — Теперь остается его только поймать! Надеюсь, вы не будете спрашивать согласия у этого негодяя? Нужно его поймать!
      С ловкостью и решительностью загнанного зверя Рауль головой нырнул в кустарник. Колючки рвали его одежду, сзади слышались проклятья преследователей. Но теперь на все это можно было не обращать внимания. Теперь он был в безопасности.
      — Довольно, — раздался из экипажа чей-то слабый голос. Рауль с трудом узнал властные интонации Боманьяна. — В темноте его искать бесполезно. Главное — уничтожить его велосипед. Займитесь этим, Годфруа, и поедем дальше. Лошади устали.
      — А вы в состоянии продолжать путь, Боманьян?
      — В состоянии или нет, это не важно. Нужно торопиться… Я и так потерял слишком много крови.
      Послышались тяжелые скрежещущие удары. Рауль догадался, что преследователи каблуками крушат его велосипед. Бенто зажег фонари кареты, компания заняла свои места. С первым взмахом кнута лошади пошли крупной рысью.
      На какое-то мгновение Рауль остался в полном одиночестве. Звуки удаляющегося экипажа приводили его в бешенство. Единственная мысль сверлила теперь его мозг — ни за что на свете не проиграть эту решающую схватку.
      Нет, речь шла не о сокровище, каким бы огромным оно ни было. Не ускользающее богатство тревожило его в этот момент. Теперь была затронута его честь, честь человека, привыкшего быть победителем! Разгадав сложнейшую загадку, он завоевал право прийти к цели первым. Иначе стоило ли браться за это? И теперь, если его опередят… если он будет побежден… если упустит сейчас то, что ему принадлежит по праву… О, до последних дней жизни ни на минуту не покинет его это чувство невыносимого унижения.
      Вот почему он, не обращая внимания на усталость, изо всех сил бросился бежать за экипажем.
      Однако метров через сто он внезапно остановился и расхохотался от всей души. Его вдруг осенило, что ни ему самому, ни его соперникам до сих пор абсолютно неизвестно, где находился этот злополучный межевой камень. Самая последняя загадка еще не разгадана. Значит, на нее потребуется еще какое-то время. Следовательно, у него еще есть возможность наверстать упущенное. Ну что ж, он сумеет их опередить. Несомненно! Уверенность придает силы и приносит удачу.
      Фортуна улыбнулась ему и на этот раз. Где-то неподалеку послышалось позвякиванье колокольчика. Рауль оглянулся.
      Сначала у дороги появился трепещущий огонек, затем удалось разглядеть две фигуры: ребенка и взрослого. Фонарь нес мужчина.
      Это был местный кюре, возвращавшийся с соборования. Рауль поравнялся с ним и пошел рядом.
      Выдавая себя за любителя археологии, он расспрашивал о различных достопримечательностях, о старинных строениях и наконец заговорил о необычайном камне, о котором ему недавно рассказывали в Париже.
      — Кажется, валун королевы… Что-то в этом роде… Не может быть, чтобы ничего не знали о нем, господин кюре.
      — О да, сударь, — ответил тот. — Я много раз его видел сам. Здесь его называют камнем Агнессы Сорель.
      — В Мениль-су-Жюмьеж, не так ли?
      — Совершенно верно. Чуть больше лье от него. Но я бы не назвал его достопримечательностью. Поверьте, это всего лишь нагромождение камней, вросших в землю. Обыкновенный каменный завал. Правда, один из валунов метра на полтора возвышается над Сеной, но можно ли это считать феноменом?… Не уверен…
      — А земля там общинная, если не ошибаюсь?
      — Была… Но один из моих прихожан, сьер Симон Тюиляр, решил округлить границу своих владений, и община продала ему эту пустошь.
      Дрожа от радостного нетерпения, Рауль распрощался со славным кюре. Не заходя в Жюмьеж, он по извилистой тропке отправился прямо в Мениль.
      До сих пор он вообще избегал дорог, шел напрямик, чтобы опередить своих соперников.
      «Они непременно отстанут. Если они не позаботились о проводнике, то неминуемо заблудятся в полях, запутаются в каменных завалах. Ночью по такой местности проехать в экипаже невозможно. К тому же — куда им ехать? Боманьян на пределе, а Годфруа д'Этиг возглавить такую скачку не способен. Прочь сомнения — я выиграл партию!»
      И в самом деле, еще не пробило и трех часов ночи, как он добрался до частных владений сьера Симона Тюиляра. Почтенный прихожанин отгородился забором от досужего любопытства соседей.
      Чтобы пробраться за ограду, Раулю пришлось зажечь несколько спичек. Перед ним раскинулся луг.
      Освещать себе дорогу на таком пространстве спичками было безумием. На горизонте замерцала светлая полоса. Рауль улыбнулся и стал ждать рассвета.
      Его переполняло волнение. Межевой камень был рядом, всего в нескольких шагах. Многие сотни лет в такие же ночные часы монахи украдкой пробирались к этому месту на открытом участке поля, чтобы спрятать здесь свои сокровища. Длинной чередой, один за другим, приоры и казначеи проходили подземным ходом из аббатства в поместье, приплывали в ладьях по древней нормандской реке из Парижа и Руана.
      И вот теперь он, Рауль д'Андрези, становится богаче любого земного владыки. Он наследует тысячам и тысячам монахов, беспрерывно трудившихся, засевавших и пожинавших духовную ниву Франции на протяжение многих веков. Чудо! Кому еще доводилось осуществить в его возрасте подобную мечту! Теперь он может властвовать над властителями!
      В бледнеющем небе угасала Большая Медведица. И уже скорее угадывалась, чем виднелась мерцающая точка Алькора — вещей звезды, которая должна была из беспредельной дали необъятного Космоса указать на ничтожный кусок гранита, где скрывались неисчислимые по земным меркам богатства. Теперь Раулю д'Андрези оставалось только возложить свою длань победителя на сокровищницу монахов.
      Воды Сены баюкали берег и наполняли мир безмятежным покоем. Волны рек выплывали из мрака и озарялись первыми лучами солнца.
      Рауль поднялся на дамбу. Мир вновь обретал свои привычные очертания. Все окружающее расцвечивалось свежими красками. Торжественная минута!
      Сердце рвалось из его груди.
      Неожиданно шагах в тридцати от себя он заметил горбящийся над землею холм. Из зеленеющей травы выглянули серые головы больших камней.
      — Вот оно!… — воскликнул он, потрясенный до глубины души. — Вот оно… Я достиг цели.
      Пальцы его перебирали в кармане динамитные заряды, а глаза искали тот, самый высокий камень, о котором говорил кюре. Может быть, этот… или тот? Чтобы заложить динамит в трещину старого камня потребуется не более нескольких секунд, а еще через три минуты он сложит алмазы и рубины в приготовленный мешок. Если среди развалин останутся алмазная пыль и крошки рубинов, пусть соперники скажут спасибо.
      Медленно пересекая луг, он шаг за шагом подходил к вожделенной цели. Но по мере приближения общая картина все менее походила на воображаемую Раулем.
      Первое, что бросалось в глаза, — ни один камень не возвышался над завалом. Ничто не напоминало и романтическую картину с Прекрасной Дамой, печально ожидающей на гранитном уступе, когда же появятся королевские ладьи и барки из-за речной излучины. Не на чем было тут стоять легендарной красавице! Не было вообще ни одного уступа!
      Что же здесь произошло? Может быть, внезапно разбушевавшаяся река или недавно пронесшаяся гроза разрушила то, что пощадили и почтительно обошли стороной все ненастья многих столетий? Или…
      Рауль в одно мгновение преодолел расстояние, отделяющее его от холма. Проклятье вырвалось из его груди.
      Ужасная истина открылась перед ним в своей бесстыдной наготе. Вся сердцевина каменного завала была полностью разрушена. Заветный межевой камень все еще был здесь, но расколотый, разлетевшийся на мелкие кусочки. Его обломки рассыпались по склону зияющей ямы. Оттуда выглядывали чернеющие булыжники и комья все еще дымящегося мха.
      Ни единого драгоценного камня. Ни кусочка! Ни крупинки золота, ни грамма серебра! Здесь побывал враг… Враг, который опередил его. Сомнений больше не оставалось.
      Трагический итог этой многодневной погони за мечтой со всей очевидностью открывался его взору. Ни слов, ни мыслей, ни движений больше не требовалось. Все оказалось напрасным. Рауль растерянно смотрел на руины каменного великана.
      Взгляд машинально отмечал отдельные мелочи, детали, подробности. Они свидетельствовали об умении опередившего его соперника доводить дело до успешного конца. Оставшиеся следы красноречиво рассказывали, как победитель методично выискивал что-то среди осколков. И у кого могли бы возникнуть сомнения, чем было это «что-то»? Кое-где виднелись отпечатки женской обуви. Но даже эта очевидность не затрагивала ни мыслей, ни чувств Рауля. Думать ни о чем не хотелось.
      Он отошел на несколько метров от места взрыва, закурил сигарету и присел на краю дамбы.
      Сокрушительное поражение, к тому же нанесенное ему этой женщиной столь оскорбительно, было непомерно жестоким и унизительным. Случившееся ошеломило его, он не способен был сейчас анализировать события или рассуждать о причинах, результатах и следствиях. Безразличие овладело им, истощило его мысли, силы и чувства. Переутомленный мозг искал успокоения в пучине равнодушия.
      Но вопреки его желанию отключиться от реальности, перед мысленным взором вставали минувшие события. Он отчетливо представлял себе, как действовала Жозефина Бальзамо. И он еще мог подумать, что она позволит себе отдыхать перед последним, решающим ударом! Отдыхать? Отдыхать в тот час, когда Судьба протрубила боевой сигнал? Полно!
      Да будь Боманьян истерзан до изнеможения, разве он позволил бы себе малейшее промедление? Нет! Так могла ли Жозефина Бальзамо совершить подобную ошибку? Нет, прежде, чем ночь спустилась на землю, она со своими помощниками примчалась на эти луга сьера Тюиляра, подстегивая их и направляя к цели. И здесь при свете фонарей заставила довести работу до конца. Она выполнила поставленную перед собой задачу, и она добилась успеха.
      Вот в чем была его ошибка: когда он, Рауль, разглядывал ее силуэт в зашторенном окне каюты, она и не собиралась готовиться к поездке к камню. Нет… Она уже вернулась оттуда, победив своих соперников. Она победила потому, что ни на кого не надеялась, не колебалась, не мучилась угрызениями совести, не радовалась незначительным удачам и не уповала на жалкое везение.
      На пути к цели возникло препятствие — и она его уверенно преодолела.
      Меньше получаса потребовалось Раулю, чтобы оправиться от отчаяния. Но он еще был слишком погружен в свои печальные размышления, поэтому не услышал шума экипажа, остановившегося на дороге и не увидел трех вышедших пассажиров.
      Не замечая Рауля, они пересекли луг и втроем одновременно оказались у подножия холма. У одного из них вырвался горестный крик. То был крик отчаянья.
      Кричал Боманьян. Два его друга, д'Этиг и Бенто, подхватили его под руки. Если потрясение Рауля было столь глубоким, то каково было отчаянье человека, поставившего всю свою жизнь на эту карту, потратившего годы и годы в погоне за таинственным сокровищем, и в конце концов проигравшего все.
      Мертвенно бледный Боманьян горящими глазами безумно смотрел на раскрывшуюся перед ним картину. Развороченный валун, опустошенная земля, откуда не он, а кто-то другой похитил сокровище, нарушив вечный покой священного камня.
      Мир обрушился на него. И теперь он созерцал развалины своей мечты и бездну, полную ужаса и отчаянья.
      Рауль подошел к нему и прошептал:
      — Она… Это она.
      Боманьян не отвечал.
      Его спутники бросились на землю и на четвереньках пытались разыскать хотя бы остатки похищенного сокровища.
      Почему же Боманьян не присоединился к ним? Потому что у него не осталось никаких сомнений: легендарной земли, хранившей священное богатство, коснулись стопы ведьмы, после которой ничего не могло остаться, кроме праха и пепла! Эта женщина — настоящее исчадие ада, опустошающее все вокруг и уничтожающее все живое — прошла здесь! Истинное воплощение Сатаны! Олицетворение Небытия и Смерти! К чему же теперь напрасные поиски?!
      Он выпрямился, черты его лица разгладились. Но в каждом его жесте, в каждом движении проглядывало что-то от театрально-романтического героя. Он горестно окинул печальным взглядом место гибели своих надежд и вдруг… осенив себя крестом, пронзил свою грудь ударом кинжала. Кинжала, принадлежащего Жозефине Бальзамо.
      Его движение было столь стремительным и внезапным, что никто не смог бы ему помешать. И прежде, чем его спутники и Рауль поняли, что произошло, Боманьян рухнул как подкошенный, скатился к обломкам того, что было некогда сокровищницей монахов, и замер. Друзья бросились к нему. Он еще дышал и еле слышно пробормотал:
      — Священника!… Священника!…
      Бенто стремительно удалился. Откуда-то появилось двое крестьян. Он переговорил с ними и вскочил в экипаж.
      Бия себя в грудь кулаками, Годфруа д'Этиг, стоя на коленях у взорванного валуна, исступленно молился. Вне всякого сомнения, Боманьян открыл ему, что Жозефина Бальзамо жива и ей известны все их преступления. Это сообщение и самоубийство Боманьяна глубоко потрясли его разум. Мистический ужас исказил его лицо. Рауль наклонился к Боманьяну и произнес:
      — Я клянусь вам, что найду ее. Я клянусь вам, она вернет сокровища!
      Обида и любовь, соединяясь, рождали ярость, и она переполняла его сердце. Но и сердце умирающего было полно ею. Рауль угадал верно. Именно эти слова могли хоть на несколько минут продлить земное существование угасающего Боманьяна. В агонии, потеряв последнюю мечту, он в отчаяньи цеплялся за все, что могло обещать отмщение. Его глаза подозвали Рауля. Тот наклонился и услышал:
      — Кларисса… Кларисса д'Этиг… женитесь на ней… Кларисса не дочь барона… он мне сам это сказал… она дочь другого…
      Рауль, нахмурившись, произнес:
      — Я обещаю вам жениться на ней. Я клянусь.
      — Годфруа… — позвал Боманьян.
      Барон продолжал молиться. Рауль толкнул его в плечо и подвел к Боманьяну. Тот зашептал, задыхаясь:
      — Кларисса выйдет замуж за д'Андрези… Я этого хочу… — Да… — промолвил барон, не в силах что-либо возразить.
      — Клянись вечным спасением своей души.
      — Клянусь вечным спасением своей души…
      — Ты дашь ему все наши деньги… Он отомстит… Все сокровища, которые ты украл… Ты клянешься мне в этом?
      — Вечным спасением своей души…
      — Он знает обо всех твоих преступлениях. И у него есть доказательства… Если ты не подчинишься, он сообщит…
      — Я подчинюсь.
      — Будь проклят, если ты солжешь…
      Голос Боманьяна уже еле слышался. Чтобы разобрать все более неясную речь, Раулю пришлось стать на колени перед умирающим. С трудом он расслышал:
      — Рауль… найди ее… отбери драгоценности… Это священный долг. Послушай… в Гавре… я знаю… у нее есть яхта… «Светлячок»… послушай…
      Больше у него не было сил, однако Рауль все же разобрал:
      — Иди… ступай… сейчас же… Ищи ее… Да поможет тебе Бог…
      Глаза его закрылись.
      Голос перешел в хрип.
      Годфруа д'Этиг не переставал бить себя в грудь, шепча молитвы.
      Рауль оставил их.
      В тот же вечер одна из парижских газет опубликовала следующую заметку:
      «Господин Боманьян, видный роялист и клерикал, о смерти которого ошибочно сообщалось ранее, сегодня утром покончил с собой в нормандской деревушке Мениль-су-Жюмьеж, расположенной на берегу Сены.
      Причины самоубийства не установлены. Два ближайших друга умершего, Годфруа д'Этиг и Оскар де Бенто, путешествовавшие вместе с ним, рассказывают, что в тот вечер они остановились в Танкарвильском замке. Среди ночи их разбудил крайне возбужденный Боманьян. Он был ранен и требовал немедленно запрягать экипаж, чтобы ехать в Жюмьеж, а оттуда в Мениль-су-Жюмьеж. Зачем? Какую цель преследовала эта неожиданная экспедиция в пустынный, Богом забытый край? Почему дело дошло до самоубийства? Точного ответа на эти вопросы пока дать сейчас невозможно».
      На следующее утро газеты Гавра поместили новые сообщения:
      «Князь Лаворнеф, приехавший в Гавр, чтобы провести испытание своей новой прогулочной яхты, стал свидетелем ужасающей драмы. Предыдущим вечером, когда он возвращался к берегам Франции, в полумиле от его яхты внезапно появились сполохи огня и раздался оглушительный взрыв. Князь Лаворнеф направил яхту к месту бедствия и обнаружил там плавающие обломки какого-то судна. Ухватившись за один из обломков, на поверхности держался еле живой матрос. Князь приказал немедленно поднять его на борт яхты. У чудом спасшегося свидетеля катастрофы удалось выяснить, что судно называлось „Светлячок“, что оно принадлежало графине Калиостро и погибло при самых таинственных обстоятельствах. Едва придя в чувство, пострадавший с криком „Это она!…“ — бросился в воду. И в самом деле, при свете фонарей удалось увидеть тело женщины, ухватившейся за обломок мачты. Моряк доплыл до нее, но утопающая, видимо, в смертельном ужасе, так отчаянно прижалась к своему спасителю, что парализовала все его движения. Очевидно, силы моряка оказались на пределе. Мгновение спустя оба исчезли в волнах. Поиски их тел не принесли никакого результата. По возвращению в Гавр, князь Лаворнеф сообщил о случившемся в полицию и журналистам. Его слова подтвердили члены экипажа…»
      Газета добавляла:
      «Эти свидетельства заставляют думать, что речь идет об известной авантюристке Жозефине Бальзамо, носившей также имя графини Калиостро. Полиция шла по ее следу, но несколько раз упускала преступницу. Судя по всему, эта особа решилась на дерзкий переход границы и погибла вместе со своими сообщниками при кораблекрушении. Следует добавить, что ходят слухи о какой-то связи между погибшей графиней Калиостро и таинственной драмой в Мениль-су-Жюмьеже. Поговаривают о неких сокровищах, похищенных ею…
      Но здесь мы вступаем в область слухов и догадок. Остановимся же и предоставим правосудию пролить свет на случившееся». — В тот день, когда эти строки появились в газетах, в полдень, то есть ровно через шестьдесят часов после драмы в Мениль-су-Жюмьеже, Рауль вошел в рабочий кабинет барона Годфруа в замке д'Этиг. Это был тот самый кабинет, куда четыре месяца назад он проник без позволения под покровом ночи. Сколько дорог было пройдено за это время! Сколько лет прожил он за эти дни!