Восьмого декабря прошлого года преподаватель математики Версальского лицея господин Жербуа откопал среди груды вещей в лавке старьевщика маленький секретерчик со множеством ящиков.
      «Вот то, что мне нужно ко дню рождения Сюзанны», — подумал он.
      Но поскольку, желая сделать дочери приятное, он располагал, однако, довольно ограниченными средствами, то, как водится, поторговался и в конце концов уплатил сумму в шестьдесят пять франков.
      Пока учитель сообщал торговцу свой адрес, секретер заметил вертевшийся поблизости элегантно одетый молодой человек.
      — Сколько? — поинтересовался он у торговца.
      — Продано, — ответил тот.
      — А… не этому ли господину?
      Господин Жербуа приподнял шляпу и, тем более довольный покупкой от того, что она стала желанной также для кого-то еще, вышел из магазина.
      Но не успел он сделать по улице и десяти шагов, как его нагнал все тот же молодой человек и, сняв шляпу, любезно обратился к нему:
      — Очень прошу меня извинить, месье… Возможно, мой вопрос покажется вам нескромным, но… вы специально искали именно этот секретер?
      — Нет. Я вообще-то искал подержанные весы для своих физических экспериментов.
      — Другими словами, вы не станете за него держаться?
      — Как раз наоборот.
      — Из-за того ли, что это старинная вещь?
      — Из-за того, что он удобен.
      — А не согласились бы вы в таком случае обменяться на такой же удобный секретер, и даже в лучшем состоянии?
      — Этот тоже в довольно приличном состоянии, так что нет смысла…
      — И все-таки…
      Господин Жербуа был довольно вспыльчивым человеком, к тому же склонным к подозрительности, и потому сухо возразил:
      — Прошу не настаивать, месье.
      Но незнакомец преградил ему дорогу.
      — Не знаю, месье, сколько вы за него заплатили, тем не менее согласен дать двойную цену.
      — Нет.
      — Тогда тройную?
      — Прекратите, пожалуйста, — вскричал в нетерпении учитель, — то, что принадлежит мне, не продается.
      Молодой человек смерил господина Жербуа пристальным взглядом, который должен был бы тому надолго запомниться, и, не говоря ни слова, резко повернулся и пошел прочь.
      Спустя час секретер доставили в домик учителя на дороге к Вирофле. Тот позвал дочь.
      — Это тебе, Сюзанна, если, конечно, понравится.
      Сюзанна, очаровательное, жизнерадостное существо, бросилась отцу на шею и расцеловала его с таким восторгом, будто получила королевский подарок.
      В тот же вечер, затащив с помощью горничной Гортензии секретер к себе в комнату, она сама протерла все ящички и аккуратно уложила туда документы, коробки с почтовой бумагой, свои письма, коллекции почтовых открыток и несколько вещиц, которые хранила как память от кузена Филиппа.
      На следующее утро, в полвосьмого, господин Жербуа отправился в лицей. В десять, как всегда, его у выхода уже ждала Сюзанна, и он привычно обрадовался, заметив на тротуаре за оградой ее грациозную фигурку и детскую улыбку.
      Вместе они пошли домой.
      — Ну как твой секретер?
      — Такая прелесть! Мы с Гортензией все медные части протерли. Блестят, как золото!
      — Так ты довольна?
      — Еще бы! Просто не знаю, как до сих пор без него обходилась.
      Проходя по садику перед домом, господин Жербуа предложил:
      — Пойдем взглянем на него перед обедом?
      — Ну, конечно, отличная мысль!
      Дочь первой поднялась по лестнице, но, оказавшись на пороге своей комнаты, вдруг вскрикнула в испуге.
      — Что случилось? — пролепетал господин Жербуа, входя вслед за нею.
      СЕКРЕТЕР ИСЧЕЗ.
      Следователя прежде всего удивила чрезвычайно простая техника ограбления. В отсутствие Сюзанны и горничной, отправившейся за покупками, явился посыльный (его бляху видели все соседи) с тележкой, которую оставил у ограды, и дважды позвонил в дверь. У соседей, полагавших, что горничная дома, все это не вызвало никаких подозрений, так что тот человек смог преспокойно выполнить задуманное.
      К тому же не взломали ни единого шкафа, не тронули ни одной вещи. Даже портмоне Сюзанны, оставленное ею на мраморной доске секретера, оказалось в целости и сохранности вместе с находившимися внутри золотыми монетами на соседнем столике. То есть, мотив преступления был четко определенным, и это делало кражу еще более необъяснимой. К чему такой риск ради столь ничтожной поживы?
      Единственным следом, о котором вспомнил учитель, был вчерашний инцидент.
      — Я сразу понял, что отказ чрезвычайно не понравился тому молодому человеку, и хорошо помню, что у него был довольно угрожающий вид.
      Весьма и весьма неопределенно. Допросили торговца. Тот не был знаком ни с тем, ни с другим. Что касается секретера, то хозяин лавки приобрел его в Шеврезе, на распродаже после кончины владельца, за сорок франков и считал, что перепродал как раз по истинной цене. Дальнейшие поиски больше ничего не дали.
      Однако господин Жербуа был убежден, что ему нанесли огромный ущерб. Конечно же, в одном из ящиков было двойное дно, а там припрятали целый клад, и именно поэтому обо всем осведомленный молодой человек действовал столь решительно.
      — Бедный отец, — повторяла Сюзанна, — что бы мы стали делать с этими деньгами?
      — Что! Да с подобным приданым ты могла бы претендовать на самые лучшие партии!
      Сюзанна, не претендовавшая ни на кого, кроме кузена Филиппа, являвшегося довольно жалкой партией, горько вздыхала. И жизнь в версальском домике стала уже совсем не такой веселой и беззаботной, как раньше; обитателей его снедали сожаления и досада.
 
 
      Прошло два месяца. И вдруг одно за другим последовали невероятные события, в дом пришла неслыханная удача, а за нею — полный крах!
      Первого февраля в половине шестого господин Жербуа, вернувшись из лицея с только что по дороге купленной вечерней газетой, уселся и, нацепив очки, принялся ее просматривать. Политика его не заинтересовала. Он перевернул первую страницу, и вдруг в глаза ему бросилось такое сообщение:
      «Третий тираж лотереи Ассоциаций прессы. Билет № 514, серия 23, выиграл миллион…»
      Газета скользнула на пол. Перед глазами господина Жербуа закачались стены, а сердце его на мгновение перестало биться. Номер 514, серия 23, принадлежал ему! Он купил билет случайно, желая оказать услугу одному другу, потому что не верил в милости судьбы, и вот теперь… выиграл!
      Скорее, блокнот. Да, так и есть, № 514, серия 23, записал, чтобы не забыть. Но где же сам билет?
      Он бросился было в кабинет на поиски коробки с конвертами, между которыми засунул драгоценный билет, но вдруг замер на месте, снова теряя сознание, со сжавшимся сердцем: коробки с конвертами там не было, и, что самое ужасное, в эту секунду он понял, что не видел ее вот уже несколько недель! Несколько недель ее не было перед глазами на столе, за которым он обычно правил ученические тетради!
      В саду послышался шорох шагов по гравию. Он позвал:
      — Сюзанна! Сюзанна!
      Та бросилась к отцу и, когда влетела в комнату, тот сдавленно пролепетал:
      — Сюзанна… коробка… с конвертами…
      — Которая?
      — Та, что из Лувра… как-то в четверг я купил ее… она стояла вот здесь, на краю стола…
      — Да вспомни же, отец… мы вместе ее туда клали…
      — Когда?
      — Вечером… ну, знаешь, накануне…
      — Да куда же? Отвечай… я сейчас умру…
      — Куда? Да… в секретер.
      — В украденный секретер?
      — Да.
      — В украденный секретер!
      Он совсем тихо, с каким-то ужасом снова повторил эти слова. Потом, взяв ее за руку, еще тише сказал:
      — В ней, доченька, был миллион…
      — Ой, папа, а почему ты мне сразу не сказал? — наивно прошептала она.
      — Миллион, — ответил отец. — Этот номер выиграл в лотерее Прессы.
      Ошеломленные столь грандиозной потерей, они, не в силах вымолвить ни слова больше, долго стояли рядом.
      Наконец Сюзанна решилась заговорить:
      — Послушай, отец, ведь тебе все равно должны выплатить.
      — Как это? На каком основании?
      — А разве нужно предъявлять какие-то доказательства?
      — А как же, черт побери!
      — И у тебя их нет?
      — Есть, конечно, одно.
      — Ну, вот!
      — Так оно как раз было в коробке.
      — В пропавшей коробке?
      — Да. Получит кто-то другой.
      — Но это будет ужасно! Подумай, отец, может быть, можно как-нибудь заявить протест?
      — Откуда мне знать? Откуда знать? Тот человек, должно быть, очень силен! У него такие средства! Вспомни, как было с этим секретером.
      Он вдруг вскочил и в отчаянии топнул ногой:
      — Нет, нет, не выйдет, не видать ему миллиона, не видать! Как он получит? В конце концов, тут не поможет никакая ловкость, ему тоже не достанутся эти деньги. Стоит только явиться за выигрышем, как его тут же сцапают! Ага! Вот и попадешься, голубчик!
      — Ты что-то задумал, отец?
      — Да, задумал отстоять наши права, отстоять до конца, во что бы то ни стало! Мы победим! Это мой миллион, и я его не отдам!
      И господин Жербуа принялся составлять такую телеграмму:

      Управляющему банком земельного кредита, Париж, улица Капуцинов, являюсь обладателем билета номер 514 серия 23. Всеми законными путями протестую против предъявления билета другим лицом. Жербуа.

      Почти в то же самое время в Земельный Кредит поступила вторая телеграмма:

      Билет номер 514 серия 23 находится у меня. Арсен
      Люпен.

      Каждый раз, когда я принимаюсь за рассказ об одном из бесчисленных приключений, из которых состоит жизнь Арсена Люпена, то всегда чувствую себя немного неловко. Кажется, любой, даже самый незначительный поступок нашего, как его мило называют, «национального вора», сразу получает широчайшую огласку. Все его подвиги неизменно обсуждаются с разных точек зрения и передаются друг другу со всеми возможными подробностями, как будто это героические дела.
      Ну кто не знает таинственную историю Белокурой дамы, все перипетии которой были отмечены броскими заголовками в газетах, вроде: «Номер 514, серия 23!» или «Преступление на авеню Анри Мартен!», «Голубой брильянт!» Сколько поднялось шума, когда в дело включился знаменитый английский сыщик Херлок Шолмс! Как взбудоражила толпу борьба двух великих знатоков своего дела! И какое оживление начиналось на бульварах, когда мальчишки-газетчики принимались выкрикивать: «Арест Арсена Люпена!»
      Скажу, однако, в свое оправдание, что собираюсь сообщить нечто новое, а именно ключ к разгадке. Ведь вышеописанные приключения все еще покрыты завесой тайны: постараюсь ее приподнять. Перед нами читанные и перечитанные статьи об этом деле, разные интервью тех времен, но я расположу их в том порядке, которого требует выяснение истины. А поможет мне в этом сам Арсен Люпен, чья любезность по отношению ко мне поистине неисчерпаема. Ну и, конечно, хотя и помимо воли, неизменный Вильсон, друг и доверенное лицо Херлока Шолмса.
      Все вы помните, какой взрыв веселья вызвали опубликованные в газетах обе телеграммы. Одно только имя Арсена Люпена уже обещает сюрприз, развлечение для публики. А публика — это весь мир.
      В Земельном Кредите сразу же подняли все документы, и выяснилось, что билет номер 514, серия 23, был продан версальским филиалом Креди Лионне майору артиллерии Бесси. Однако к тому времени майор, упав с лошади, погиб. Его товарищи заявили, что незадолго до смерти он сообщил им, что уступил билет своему другу.
      — Этот друг — я, — утверждал господин Жербуа.
      — Докажите, — возражал управляющий Земельного Кредита.
      — Доказать? Пожалуйста. Целых двадцать человек скажут вам, что у нас с майором в течение долгого времени были дружеские отношения, мы встречались в кафе на площади Арм. Именно там я как-то раз, желая выручить его, перекупил билет за двадцать франков.
      — А свидетели есть?
      — Нет.
      — В таком случае, на чем вы основываете свой протест?
      — Существует его письмо ко мне по этому поводу.
      — Какое письмо?
      — Оно было пришпилено к билету.
      — Покажите.
      — Так ведь оно тоже было в украденном секретере!
      — Найдите его.
      Письмо предъявил как раз Арсен Люпен. В заметке, помещенной в «Эко де Франс» (имеющей честь быть официальным органом Арсена Люпена, чьим основным акционером он, по слухам, являлся), говорилось, что адвокату и консультанту нашего героя мэтру Детинану было передано письмо, написанное майором Бесси и адресованное лично Арсену Люпену.
      Ну и анекдот: Арсен Люпен нанял адвоката! Арсен Люпен, согласно общепринятому порядку, поручает вести свои дела одному из блюстителей закона!
      Журналисты кинулись к мэтру Детинану, влиятельному депутату от радикалов, человеку кристально честному, любителю парадоксов, с тонким, слегка скептическим складом ума.
      Мэтр Детинан не имел еще удовольствия увидеться с Арсеном Люпеном, о чем весьма сожалеет, тем не менее действительно получил от него указания и, тронутый оказанной ему честью, собирается успешно защищать права своего клиента. Адвокат раскрыл только что заведенное дело и без обиняков предъявил письмо майора. Оно и впрямь доказывало факт передачи билета другому лицу, однако не содержало имени нового владельца. Там фигурировали лишь слова «Мой дорогой друг».
      — «Мой дорогой друг» — не кто иной, как я, — утверждал Арсен Люпен в записке, приложенной к письму майора. И наилучшее доказательство этому, что письмо у меня.
      Туча репортеров перекочевала к господину Жербуа, который только и смог, что повторить те же самые слова:
      — «Мой дорогой друг» — не кто иной, как я. Арсен Люпен украл письмо майора вместе с лотерейным билетом.
      — Пусть докажет! — отвечал Люпен журналистам.
      — Но ведь это он украл секретер! — восклицал господин Жербуа перед теми же самыми журналистами.
      А Люпен возражал:
      — Пусть докажет!
      Очаровательный, занимательный спектакль этот публичный поединок двух обладателей лотерейного билета номер 514, серия 23! Снующие туда-сюда репортеры, хладнокровное самообладание Арсена Люпена и волнение бедного господина Жербуа.
      Все газеты были полны причитаний этого несчастного человека. С трогательной прямотой повествовал он о своей беде.
      «Вы только подумайте, господа, ведь мерзавец лишил меня приданого Сюзанны! Мне лично деньги не нужны, но Сюзанна! Поймите, целый миллион! Десять раз по сто тысяч франков! О, я так и знал, в секретере был настоящий клад!»
      Напрасно ему возражали, что соперник, унося секретер, не подозревал о наличии в нем лотерейного билета, что никто ни при каких обстоятельствах не мог предвидеть такой крупный выигрыш, он только и знал, что ныть:
      — Как же, как же! Иначе зачем бы ему воровать какой-то дрянной секретер?
      — Причина, конечно, неизвестна, но ведь не для того же, чтобы завладеть клочком бумаги, цена которому была тогда не больше двадцати франков.
      — Целый миллион! Он знал… Он все знает!.. Ах, вы не представляете себе, что это за бандит! У вас-то миллион не украли!
      Подобный диалог мог бы продолжаться бесконечно. Но на двенадцатый день господин Жербуа получил от Арсена Люпена послание с пометкой «конфиденциально», в котором со все возрастающей тревогой прочитал:

      «Месье, над нами потешается галерка. Не кажется ли вам, что пришла пора поговорить серьезно? Я, со своей стороны, настроен весьма решительно.
      Положение таково: у меня билет, по которому я не имею права получить выигрыш, а у вас право имеется, но нет билета. Значит, поодиночке у нас ничего не выйдет.
      Однако ни вы не согласитесь уступить мне СВОЕ право, ни я не уступлю вам МОЙ билет.
      Что делать?
      Есть только один путь: поделить. Полмиллиона вам, полмиллиона мне. Не правда ли, по совести? И это соломоново решение удовлетворит говорящее в каждом из нас чувство справедливости.
      Верный путь, и к тому же единственно возможный. Речь не идет о подарке, который вы можете сделать или не сделать. Налицо необходимость, которой обстоятельства заставляют вас подчиниться. Даю вам три дня на размышления. Надеюсь, в пятницу утром с удовольствием прочту в рубрике объявлений «Эко де Франс» неброскую заметку, адресованную господину Арс.Люп. и содержащую, конечно в завуалированной форме, ваше прямое и ясное согласие на сделку, которую я предлагаю. После чего вы немедленно получите в свое распоряжение билет и возьмете миллион, обязуясь передать мне пятьсот тысяч франков путем, который я укажу позднее.
      В случае отказа я принял меры к тому, чтобы исход был тем же самым. Но кроме серьезных неприятностей, последующих в результате подобного упрямства, из вашей доли будет вычтено двадцать пять тысяч франков на дополнительные расходы.
      Примите, месье, уверения в моем самом искреннем уважении,
      Арсен Люпен».

      Возмущенный господин Жербуа не удержался от досадного промаха, показав это письмо репортерам и разрешив снять с него копию. Бешенство толкало его на необдуманные поступки.
      — Ничего! Он не получит ничего! — кричал он стае репортеров. — Делить то, что мне принадлежит?! Никогда! Пусть, если хочет, порвет билет!
      — И все-таки, пятьсот тысяч франков — лучше, чем ничего.
      — Дело не в этом, а в моем праве, а право свое я буду защищать в любом суде!
      — Возбуждать иск против Арсена Люпена? Вот будет потеха!
      — Нет, против Земельного Кредита. Они должны выплатить мне миллион.
      — По предъявлении билета или, по крайней мере, получив доказательство, что именно вы его купили.
      — Доказательство есть, ведь Арсен Люпен сознается, что украл секретер.
      — Достаточно ли будет суду признания Люпена?
      — Неважно, я не сдамся.
      Галерка неистовствовала. Заключались пари, одни ставили на то, что Люпен доконает господина Жербуа, другие — что учителю удастся донять вора своими угрозами. Настолько неравными были силы обоих противников, один из которых решительно шел в наступление, а другой — метался, как загнанный зверь, что всеми овладело даже некоторое беспокойство.
      В пятницу люди буквально вырывали друг у друга «Эко де Франс», впиваясь глазами в пятую страницу, в рубрику объявлений. Ни одно из них не было адресовано Арс. Люп. На приказ Арсена Люпена господин Жербуа отвечал молчанием. Это было объявлением войны.
      К вечеру из газет все узнали о похищении мадемуазель Жербуа.
      Самое смешное в том, что можно назвать спектаклями Арсена Люпена, это неизменно комическая роль полиции. Все происходит как бы вне ее. Он говорит, пишет, предупреждает, приказывает, угрожает, выполняет задуманное так, как если бы не существовало в природе ни начальника Сюртэ, ни его агентов, комиссаров, никого, кто мог бы помешать осуществлению планов Люпена. Полиция оказывается чем-то незначительным и недействительным. Препятствий не существует.
      А ведь она сбивается с ног! Как только речь заходит об Арсене Люпене, все в полиции, сверху донизу, бушуют, мечутся, закипают от ярости. Это враг, и враг такой, который завораживает, устраивает провокации, презирает вас и, даже хуже, не обращает на вас никакого внимания.
      Как бороться с таким врагом? По словам горничной, без двадцати десять Сюзанна вышла из дома. В десять часов пять минут, выходя из лицея, отец не увидел ее в том месте, где они всегда встречались. Значит, все случилось за те двадцать минут, что она шла от дома до лицея или, по крайней мере, до места неподалеку от лицея.
      Двое соседей заявили, что встретили ее в трехстах шагах от дома. Одна дама видела, как по проспекту шла девушка, по описанию похожая на Сюзанну. Но потом? Что было потом, неизвестно.
      Поиски шли повсюду, допрашивали служащих вокзалов и сторожей у городской черты, но в тот день никто не заметил ничего похожего на похищение девушки. Однако в Виль-д'Аврэ бакалейщик сообщил, что люди, ехавшие из Парижа в закрытом автомобиле, у него покупали масло. На переднем сиденье он заметил механика, а в глубине машины сидела блондинка. Очень белокурая дама, уточнил свидетель. Час спустя тот же автомобиль проезжал в обратном направлении из Версаля. Образовавшаяся пробка заставила его притормозить, и бакалейщик смог разглядеть, что рядом с уже виденной белокурой дамой теперь сидела другая дама, вся в шалях и вуалях. Не оставалось никаких сомнений в том, что это была Сюзанна Жербуа.
      Но тогда приходилось признать, что похищение произошло средь бела дня, на оживленной улице, почти в самом центре города!
      Каким образом? И где именно? Никто не слышал криков, не было замечено ничего подозрительного.
      Бакалейщик дал описание автомобиля, это был лимузин темно-синего цвета в 24 лошадиные силы фирмы Пежо. На всякий случай отправились к госпоже Боб-Вальтур, директрисе Большого Гаража и знатоку похищений на автомобиле. Та действительно в пятницу утром давала на день напрокат лимузин Пежо какой-то белокурой даме, которую после этого ни разу не видела.
      — А механик?
      — Его звали Эрнест, он нанялся накануне, предъявив отличные рекомендации.
      — Сейчас он здесь?
      — Нет, пригнал машину обратно и больше не приходил.
      — А можно ли его найти?
      — Конечно, надо спросить у тех, кто его рекомендовал. Вот их имена.
      Отправились к этим людям. Никто из них не знал человека по имени Эрнест.
      Таким образом, по какому бы следу ни пошли, чтобы выбраться из таинственного мрака, все равно оказывались перед новой тайной, новой неизвестностью.
      У господина Жербуа недоставало сил продолжать столь плачевно для него начавшийся первый бой. Безутешный после исчезновения дочери, мучимый угрызениями совести, он решил сдаться.
      Маленькое объявление, вышедшее в «Эко де Франс» и вызвавшее много пересудов, просто и ясно подтверждало его полную капитуляцию.
      Это была победа, война закончилась в четырежды двадцать четыре часа.
      Спустя два дня господин Жербуа вошел в помещение Земельного Кредита. В кабинете управляющего он предъявил билет номер 514, серия 23. Управляющий так и подскочил.
      — Ах, так он у вас? Вам его вернули?
      — Я потерял его, а теперь нашел, — ответил господин Жербуа.
      — Но ведь вы утверждали… речь шла о…
      — Все это не более чем россказни и клевета.
      — Тем не менее хотелось бы получить от вас какой-нибудь документ в подтверждение…
      — Достаточно будет письма майора?
      — Разумеется.
      — Вот оно.
      — Прекрасно. Будьте добры, передайте пока все это нам. Полагается в течение пятнадцати дней проверить имеющиеся документы. Мы известим вас, когда вы сможете подойти в кассу. До истечения этого срока, считаю, месье, вы сами будете заинтересованы в том, чтобы ничего не разглашать и закончить это дело в условиях полной секретности.
      — Я так и собирался.
      Господин Жербуа не сказал больше ни слова, и управляющий также молчал. Однако есть некоторые секреты, о которых узнают, даже если никто и не проговорился. Короче, всем тут же стало известно, что Арсен Люпен не побоялся вернуть господину Жербуа билет номер 514, серия 23. Новость была встречена с удивлением и восторгом. Что и говорить, смелый игрок, бросил на стол такой крупный козырь, драгоценный лотерейный билет! Правда, сделал он это умышленно, в то же время имея на руках карту, равную по значимости. Однако, что, если девушке удастся ускользнуть? А вдруг смогут освободить находящуюся у него заложницу?
      Полиция почуяла слабое место врага и удвоила свои усилия. Арсен Люпен обезоружен, сам себя обворовал, попав в им же самим расставленные силки, не получив ни единого жалкого су из вожделенного миллиона… есть от чего насмешникам переметнуться в противоположный лагерь.
      Однако надо было найти Сюзанну. А она никак не находилась и тем более не сбегала.
      — Ладно, — говорили люди, — Арсен Люпен получил очко и выиграл первый раунд. Но самое трудное впереди! Кто спорит, мадемуазель Жербуа у него, и он не отдаст ее, пока не получит свои пятьсот тысяч франков. Однако где и как будет произведен обмен? Для того, чтобы он состоялся, нужно назначить встречу, а тогда кто помешает господину Жербуа предупредить полицию и с ее помощью заполучить обратно дочь, а заодно и все деньги?
      Решили взять у учителя интервью. Но он, сломленный, не желал говорить, оставался непреклонен.
      — Мне нечего сказать, теперь я жду.
      — А мадемуазель Жербуа?
      — Поиски продолжаются.
      — Арсен Люпен еще вам писал?
      — Нет.
      — Честное слово?
      — Нет.
      — Значит, писал. А каковы его требования?
      — Мне нечего сказать.
      Журналисты принялись осаждать мэтра Детинана. Также безрезультатно.
      — Господин Люпен — мой клиент, — нарочито важно отвечал он, — вы должны понять, что я обязан хранить абсолютную тайну.
      Неизвестность начала всем действовать на нервы. Что-то замышлялось в секрете. Пока Арсен Люпен плел свою сеть, полиция денно и нощно следила за господином Жербуа. Налицо было три возможных исхода этого дела: полная победа; арест; или позорная, смешная неудача.
      Случилось так, что любопытство толпы тут было удовлетворено лишь наполовину, поэтому сейчас, на этих страницах впервые вы сможете прочитать о том, как все было на самом деле.
      Во вторник, 12 марта, господин Жербуа получил в обычном с виду конверте уведомление из Земельного Кредита.
      В час дня в четверг он сел в поезд на Париж. В два получил тысячу банкнот по тысяче франков.
      И пока дрожащей рукой перебирал их (ведь это был выкуп за Сюзанну), неподалеку от главного входа в банк остановилась машина. В ней сидели двое. Один из них, седеющий мужчина с энергичным лицом, не вязавшимся с костюмом и повадками мелкого служащего, был главным инспектором Ганимаром, тем самым стариком Ганимаром, заклятым врагом Люпена.
      — Сейчас выйдет, — внушал Ганимар капралу Фоленфану. — Не пройдет и пяти минут, как увидим его, голубчика. Все готово?
      — Абсолютно все.
      — Сколько нас?
      — Восемь человек, из них двое на велосипедах.
      — Я-то стою троих. Пожалуй, достаточно, хотя и не густо. Ни в коем случае нельзя упустить Жербуа… а не то — привет, встретится с Люпеном, где задумали, сменяет девицу на полмиллиона, и дело в шляпе.
      — И почему это он не захотел быть с нами заодно? Все стало бы гораздо проще. Стоило подключить нас, и миллион был бы у него в кармане.
      — Так-то оно так, но он боится. Станет того надувать и не получит дочку.
      — Кого это — того?
      — Его.
      Ганимар сказал это как-то торжественно и с некоторой даже опаской, как будто говорил о сверхъестественном существе, чьи когти уже неоднократно испытал на своей шкуре.
      — Вот странный тип, — здраво заметил капрал Фоленфан, — придется нам защищать этого господина от него самого.
      — Когда имеешь дело с Люпеном, все встает с ног на голову, — вздохнул Ганимар.
      Прошла минута.
      — Смотри, — насторожился Ганимар.
      Из дверей выходил господин Жербуа. Он медленно удалялся, шагая вдоль магазинов и разглядывая витрины и в конце улицы Капуцинов свернул налево, на бульвары.
      — Что-то уж очень спокоен наш клиент, — говорил Ганимар. — Когда имеешь в кармане целый миллион, не будешь так прогуливаться.
      — А что он может сделать?
      — Ничего, конечно. Все равно, это подозрительно. Люпен есть Люпен.
      В этот момент господин Жербуа направился к киоску, выбрал газеты, получил сдачу и, развернув одну из них, принялся читать прямо на ходу. Но вдруг одним прыжком вскочил в стоявший у тротуара автомобиль. Видимо, мотор уже работал, так как машина, сразу сорвавшись с места, проскочила площадь Мадлен и пропала из вида.
      — Черт возьми! — вскричал Ганимар. — начинаются ЕГО штучки!
      И бросился вслед, а за ним и все остальные побежали вокруг площади Мадлен.
      Пробежав немного, Ганимар остановился, расхохотавшись. В самом начале бульвара Малерб стояла, сломавшись, та самая машина. Из нее как раз вылезал господин Жербуа.
      — Скорее, Фоленфан… механика… может быть, это тот самый Эрнест?
      Фоленфан занялся механиком. Оказалось, его звали Гастон, он служил в фирме фиакров и автомобилей. По его словам, десять минут назад машину нанял какой-то господин, который велел ждать с включенным мотором у киоска, пока не придет другой пассажир.
      — Какой адрес назвал второй пассажир? — поинтересовался Фоленфан.
      — Да никакого… Бульвар Малерб… авеню Мессин… двойная плата. Вот все, что он сказал.
      Однако пока разбирались с шофером, господин Жербуа, не теряя ни минуты, вскочил в первый же проезжавший мимо экипаж.
      — Кучер, к метро на Конкорд.
      Учитель вышел из метро на площади Пале-Ройяль, подбежал к другому экипажу и велел ехать на Биржевую площадь. Оттуда снова на метро до авеню Вийе, а там опять в экипаж.
      — Кучер, улица Клапейрон, 25.
      Дом 25 по улице Клапейрон был угловым и выходил также на бульвар Батиньоль. Господин Жербуа поднялся на второй этаж и позвонил. Дверь открыл какой-то мужчина.
      — Здесь живет мэтр Детинан?
      — Это я и есть. А вы господин Жербуа?
      — Он самый.
      — Я ждал вас, месье. Прошу входить.
      Когда господин Жербуа заходил в адвокатский кабинет, часы пробили три.
      — Он назначил как раз это время, — заметил учитель. — А что, его нет?
      — Пока нет.
      Господин Жербуа сел, вытер лоб, снова взглянул на часы, будто не зная, сколько времени, и с тревогой переспросил:
      — Он придет?
      — Вы спрашиваете меня, месье, — ответил адвокат, — о вещах, узнать которые я и сам был бы рад. Никогда в жизни не испытывал еще подобного нетерпения. Во всяком случае, если он придет, то сильно рискует, дом вот уже две недели под наблюдением. Мне не доверяют.
      — А мне еще больше. Даже не уверен, что приставленные ко мне агенты потеряли мой след.
      — Но в таком случае…
      — Я тут ни при чем, — живо откликнулся учитель, — меня не в чем упрекнуть. Что я обещал? Слушаться ЕГО приказов. Так вот, я слепо следовал ЕГО приказам, получил деньги в точно назначенный час, отправился к вам тем путем, который указал ОН. Это я виноват в том, что случилось с дочкой, и теперь честно выполнил свои обязательства. Наступил его черед держать слово.
      И добавил все с тем же беспокойством в голосе:
      — Ведь он приведет дочь?
      — Надеюсь.
      — Но… вы виделись с ним?
      — Я? Конечно, нет! Просто меня в письме попросили принять вас обоих, услать до трех часов прислугу и никого не принимать между вашим приходом и его уходом. В случае отказа я должен был бы предупредить его двумя строчками в «Эко де Франс». Но я так рад, что могу оказать услугу Арсену Люпену, и согласен на все.
      Господин Жербуа простонал:
      — Увы! Чем все это кончится?
      Он достал из кармана банкноты, разложил их на столе и составил две равные пачки. Оба хранили молчание. Время от времени господин Жербуа прислушивался. Не звонят ли в дверь?
      Шли минуты, и тревога его все росла. Сам мэтр Детинан начал испытывать какое-то беспокойство.
      В какой-то момент адвокат утратил самообладание. Он резко встал:
      — Не придет… А как вы думали? С его стороны это было бы безрассудством! Нам-то он доверяет, ведь мы — честные люди, не способные на предательство. Но опасность не только здесь.
      Вконец сломленный господин Жербуа, прижав к столу обе пачки банкнот, бормотал:
      — Хоть бы он пришел, Господи, хоть бы пришел! Все это отдам, лишь бы увидеть Сюзанну!
      Дверь распахнулась.
      — Хватит и половины, господин Жербуа.
      На пороге стоял элегантно одетый молодой человек, в котором господин Жербуа сразу узнал того, кто заговорил с ним возле лавки старьевщика в Версале. Он бросился к нему.
      — Где Сюзанна? Где моя дочь?
      Арсен Люпен плотно прикрыл дверь и, преспокойно снимая перчатки, обратился к адвокату:
      — Мой дорогой мэтр, позвольте от души поблагодарить вас за любезность, с которой вы согласились защищать мои права. Я никогда об этом не забуду.
      — Но вы не позвонили… — прошептал мэтр Детинан. — Я не слышал звонка…
      — Звонки и двери — это вещи, которые должны работать так, чтобы их не было слышно. Главное, я здесь.
      — Но моя дочь! Сюзанна! Что вы с ней сделали? — все повторял учитель.
      — Боже мой, месье, — ответил Люпен, — как вы торопитесь! Полноте, не волнуйтесь, еще мгновение и ваша дочь окажется у вас в объятиях.
      Он прошелся по комнате и снисходительно похвалил:
      — Господин Жербуа, разрешите вас поздравить: вы сегодня действовали с большой ловкостью. Если бы автомобиль так глупо не сломался, мы спокойно бы встретились на площади Звезды и избавили бы мэтра Детинана от беспокойства. Но что поделаешь! Видно, так было суждено.
      Заметив на столе две пачки банкнот, Люпен воскликнул:
      — О, прекрасно! Миллион здесь… Не будем терять времени. Вы позволите?
      — Но, — возразил мэтр Детинан, загородив собою деньги, — мадемуазель Жербуа еще здесь нет.
      — Ну и что из этого?
      — Но ведь ее присутствие необходимо…
      — Понимаю, понимаю! Арсен Люпен вызывает лишь относительное доверие. Заберет полмиллиона и не вернет заложницу. Ах, дорогой мэтр, люди меня так плохо знают! Судьбой предназначено мне совершать, скажем, особые поступки, и поэтому никто не верит в мое слово… Мое! Человека чрезвычайно щепетильного и деликатного! Впрочем, дорогой мэтр, если у вас появились какие-нибудь опасения, откройте окно и позовите на помощь. На улице целая дюжина агентов.
      — Вы так думаете?
      Арсен Люпен чуть отодвинул штору.
      — Похоже, господину Жербуа не удалось провести Ганимара. Что я вам говорил? Вот он, старый дружок!
      — Возможно ли это? — воскликнул учитель. — Клянусь вам…
      — Что не предали? Не сомневаюсь, однако те парни тоже не простачки. А вот и Фоленфан! И Греом! И Дьези! Все мои ребята здесь!
      Мэтр Детинан не мог скрыть удивления. Какое спокойствие! Люпен беззаботно смеялся, как будто играл в обычную детскую игру, как будто ему ничто не угрожало!
      И беззаботность эта, даже больше, чем присутствие полицейских, придала адвокату уверенности. Он отошел от стола с банкнотами.
      Арсен Люпен взял в руки обе пачки денег и, вытащив из каждой по двадцать пять банкнот, протянул все пятьдесят мэтру Детинану:
      — Часть гонорара от господина Жербуа, мой дорогой мэтр, и часть от Арсена Люпена. Вы их честно заработали.
      — Вы ничего мне не должны, — возразил адвокат.
      — Как? А доставленные хлопоты?
      — А удовольствие, которое я получаю от этих хлопот!
      — Иными словами, дорогой мэтр, вы не хотите брать денег от Арсена Люпена. Вот что значит иметь плохую репутацию, — вздохнул он и протянул деньги учителю.
      — Возьмите, в память о нашей встрече, это будет моим свадебным подарком мадемуазель Жербуа.
      Господин Жербуа схватил банкноты, возразив при этом:
      — Моя дочь не собирается замуж.
      — Не будет собираться, если вы откажете ей в своем родительском благословении. Она просто горит желанием выйти замуж.
      — Откуда вам известно?
      — Молодые девушки всегда о чем-то мечтают без разрешения своих пап. Счастье, что есть на свете добрые гении по имени Арсен Люпен, находящие в ящиках секретеров тайные надежды их милых душ.
      — А больше вы ничего не нашли? — поинтересовался мэтр Детинан. — Не скрою, очень хотелось бы узнать, почему именно эта вещь оказалась предметом ваших забот?
      — Причина историческая, мой дорогой мэтр. Хотя господин Жербуа и ошибался, предполагая, что помимо лотерейного билета, о котором я и не знал, в нем содержится какое-то сокровище, все же я гонялся за этим секретером уже очень давно. Он из тиса и красного дерева, украшен капителями с акантовыми листьями, но главное, секретер обнаружили в одном маленьком домике в Болонье, где некогда жила Мария Валевска. На ящичке есть даже надпись: «Французскому императору Наполеону I от его верного слуги Манциона». А сверху ножом вырезано: «Тебе, Мария». Впоследствии Наполеон велел сделать такой же секретер для императрицы Жозефины, а это значит, что уникальная вещь, на которую можно полюбоваться в Мальмезоне, — всего лишь несовершенная копия той, что с недавнего времени входит в мои коллекции.
      — Увы! Если б я только знал, с какой радостью уступил бы ее тогда вам в лавке! — простонал господин Жербуа.
      Арсен Люпен, смеясь, ответил:
      — И оказались бы в таком случае единственным обладателем лотерейного билета номер 514, серия 23.
      — И тогда вы бы не похитили мою дочь. Бедняжка, для нее, наверное, это такой удар!
      — Что именно?
      — Да похищение…
      — Но дорогой месье, вы ошибаетесь, мадемуазель Жербуа никто не похищал.
      — Мою дочь не похитили?
      — Конечно. Похищение означает насилие, а ваша дочь сама согласилась стать заложницей.
      — Сама согласилась? — недоумевая, повторил господин Жербуа.
      — И даже почти попросила об этом! А как вы думали! Такая умная девушка, как мадемуазель Жербуа, прячущая к тому же в глубине души тайную страсть, и откажется от приданого? О, клянусь, мне было совсем не трудно убедить ее, что это единственный способ сломить ваше упрямство.
      Мэтр Детинан веселился от души.
      — Наверное, самым сложным было вступить с ней в переговоры, — заметил он. — Не представляю, чтобы мадемуазель Жербуа согласилась беседовать с незнакомым человеком.
      — О, ведь это был не я. Я даже не имею чести быть с нею знакомым. В роли посредника выступила одна из моих приятельниц.
      — Конечно, белокурая дама из автомобиля, — перебил мэтр Детинан.
      — Именно она. И с самой первой встречи возле лицея все было решено. С тех пор мадемуазель Жербуа со своей новой знакомой отправились в путешествие, съездили в Бельгию, в Голландию, что оказалось для девушки весьма приятным и полезным. Об остальном она расскажет вам сама.
      Раздалось три звонка в дверь, потом еще один и, наконец, последний долгий звонок.
      — Это она, — объявил Люпен. — Мой дорогой мэтр, не будете ли так любезны…
      Адвокат направился в вестибюль.
 
 
      В дверь показались две молодые женщины. Одна из них сразу бросилась в объятия господина Жербуа. Вторая подошла к Люпену. Она была высока ростом, с очень бледным лицом и белокурыми волосами, разделенными пробором на два золотистых мягких пучка. Вся в черном, с единственным украшением — агатовым колье в пять рядов, она казалась утонченно элегантной.
      Арсен Люпен что-то шепнул ей на ухо и обратился к мадемуазель Жербуа:
      — Прошу прощения, мадемуазель, за все ваши скитания, но тем не менее мне кажется, что вы не чувствовали себя слишком уж несчастной.
      — Несчастной? Наоборот, я была бы очень счастлива, если б не бедный отец.
      — Ну тогда все к лучшему. Поцелуйте его еще раз и не упустите случая, а он представляется великолепным, поговорить о вашем кузене.
      — О моем кузене? Что это значит? Не понимаю…
      — Прекрасно понимаете. Ваш кузен Филипп… тот самый молодой человек, чьи письма вы так свято храните.
      Сюзанна, смешавшись, покраснела и в конце концов, как советовал Люпен, снова бросилась в объятия отца.
      Люпен умиленно поглядел на обоих.
      — Как все-таки хорошо делать добро! Какая трогательная картина! Счастливый отец! Счастливая дочь! И ведь все это счастье — дело твоих рук, Люпен! Два существа будут благословлять тебя всю жизнь… Твое имя будет свято передаваться внукам и правнукам… Ах, семья, семья…
      Он снова подошел к окну:
      — Дружище Ганимар все еще здесь? Ему бы, наверное, так хотелось бы тоже присутствовать при этом трогательном изъявлении чувств! Но нет, его не видно. Ни его, ни прочих. Черт возьми! Положение осложняется… Не удивлюсь, если они уже у ворот или возле окошка консьержа… а то и на лестнице!
      Господин Жербуа встрепенулся. Теперь, когда дочь была уже здесь, к нему вернулось ощущение реальности. Арест противника мог означать получение второй половины миллиона. Он инстинктивно шагнул вперед. Но Люпен, будто случайно, оказался у него на пути.
      — Куда это вы собрались, господин Жербуа? Защищать меня от них? Ах, как это любезно с вашей стороны! Но не беспокойтесь. Впрочем, уверяю вас, они в худшем положении, чем я.
      И продолжил, словно размышляя:
      — В конце концов, что им известно? Здесь вы и, возможно, также и мадемуазель Жербуа, так как они видели, что она приехала с какой-то незнакомой дамой. Но о моем-то присутствии они даже и не подозревают! Как смог бы я проникнуть в дом, который еще утром обыскали с подвала до чердака? Нет, по всей вероятности, они ждут меня, чтобы схватить… Милые бедняжки! Разве что догадались, что незнакомая дама послана мною с поручением произвести обмен… В таком случае они собираются арестовать ее на выходе…
      Раздался звонок.
      Резким движением Люпен остановил господина Жербуа и сухо, властно произнес:
      — Ни шагу, месье, подумайте о дочери и будьте благоразумны, а не то… Что касается вас, мэтр Детинан, вы дали мне слово.
      Господин Жербуа замер на месте. Адвокат тоже не двигался.
      Нисколько не торопясь, Люпен взялся за шляпу, тщательно отер ее от пыли рукавом.
      — Дорогой мэтр, если я вам когда-нибудь понадоблюсь… Мадемуазель Сюзанна, примите мои наилучшие пожелания и передайте дружеский привет господину Филиппу.
      Он вынул из кармана тяжелые часы в двойном золотом футляре.
      — Господин Жербуа, сейчас три часа сорок две минуты, в три сорок шесть разрешаю вам выйти из этой гостиной… Ни минутой раньше трех сорока шести, ясно?
      — Но они могут войти силой, — не удержался мэтр Детинан.
      — Мой дорогой мэтр, вы забываете о законе! Ни за что на свете Ганимар не согласится ворваться в жилище гражданина Франции! Мы еще можем успеть сыграть отличную партию в бридж. Однако прошу извинить, мне кажется, вы все трое настолько взволнованы, что я не хотел бы злоупотреблять…
      Он положил часы на стол, открыл дверь гостиной и обернулся к белокурой даме:
      — Вы готовы, дорогой друг?
      Пропустив ее вперед, Люпен напоследок почтительно поклонился мадемуазель Жербуа и вышел, прикрыв за собой дверь.
      Из вестибюля послышался его громкий голос:
      — Привет, Ганимар, как дела? Наилучшие пожелания госпоже Ганимар! Передайте, что на днях зайду к ней пообедать… Прощай, Ганимар!
      Раздался второй звонок, на этот раз резкий и яростный, за ним последовали удары в дверь. На лестнице что-то кричали.
      — Три сорок пять, — пробормотал господин Жербуа.
      И спустя несколько секунд решительно направился в вестибюль. Люпена и белокурой дамы уже там не было.
      — Отец! Не надо! Подожди! — крикнула Сюзанна.
      — Ждать? Да ты с ума сошла! Какие церемонии могут быть с этим мерзавцем? Ведь полмиллиона…
      Он отворил.
      — Эта дама… где она? Где Люпен?
      — Он был здесь… Он еще здесь.
      Ганимар торжествующе воскликнул:
      — Он у нас в руках. Дом окружен!
      — А черная лестница? — возразил мэтр Детинан.
      — Черная лестница выходит во двор, а там лишь один выход, и возле него дежурят десять человек.
      — Но ведь вошел-то он не через эту дверь… и уйдет не через нее.
      — А как же он вошел? — ответил Ганимар. — Не по воздуху же залетел!
      Он отодвинул портьеру. Показался длинный коридор, ведущий в кухню. Ганимар бросился туда и обнаружил, что дверь на черную лестницу была заперта на два оборота.
      Из окна он крикнул агентам:
      — Никого?
      — Никого.
      — Ну тогда, — заключил он, — они в квартире! Спрятались в одной из комнат! Ведь удрать отсюда просто невозможно! Ага, малыш Люпен, ты надо мной посмеялся, а теперь мой черед…
 
 
      В семь часов вечера, удивленный тем, что до сих пор нет никаких новостей, сам шеф Сюртэ господин Дюдуи прибыл на улицу Клапейрон. Он опросил агентов, дежуривших возле дома, и поднялся к мэтру Детинану. Тот проводил его в комнату, где господин Дюдуи увидел человека, вернее, две ноги, елозящие по ковру, тогда как туловище, которому они принадлежали, целиком скрывалось в глубине камина.
      — Эй, эй! — выкрикивали где-то вдали.
      И другой голос, идущий сверху, вторил:
      — Эй, эй!
      Господин Дюдуи засмеялся:
      — Послушайте, Ганимар, что это, вы решили сделаться трубочистом?
      Инспектор выполз из чрева камина. Лицо его, одежда почернели от сажи, в глазах появился горячечный блеск. Он был неузнаваем.
      — Ищу ЕГО, — проворчал Ганимар.
      — Кого?
      — Арсена Люпена. Арсена Люпена и его подругу.
      — Ах, так? Уж не воображаете ли вы, что они спрятались в каминной трубе?
      Ганимар поднялся, приложил к манжете своего начальника пять угольно-черных пальцев и глухо, с бешенством произнес:
      — А где, вы думаете, они могут быть, шеф? Ведь должны же они где-то быть! Они такие же живые существа, как мы с вами, из мяса и костей. Люди не умеют превращаться в дым.
      — Конечно, нет, они могут просто уйти.
      — Как? Как? Дом окружен. Даже на крыше мои агенты.
      — А соседний дом?
      — Он никак не сообщается с этим.
      — А квартиры на других этажах?
      — Я знаю всех жильцов: те никого не видели. И никого не слышали.
      — Вы уверены, что знаете всех?
      — Всех. За них поручился консьерж. К тому же из предосторожности я поставил по агенту в каждой квартире.
      — И все-таки надо бы его поймать.
      — Я тоже так говорю, шеф, я тоже так говорю. Надо, а значит, будет сделано, потому что оба они здесь. Они просто не могут здесь не быть. Будьте спокойны, шеф, если не сегодня, то завтра я их поймаю. Останусь тут ночевать! Ночевать останусь!
      Он и правда там заночевал и на следующий день тоже, и через день. Когда прошло три полных дня и три ночи, инспектор не только не поймал неуловимого Люпена и его столь же неуловимую подругу, но и не смог обнаружить ни малейшей зацепки, позволяющей построить хоть какую-нибудь версию происшедшего.
      Именно поэтому его первоначальное мнение ничуть не изменилось.
      — Раз нет никаких следов, значит, они здесь!
      Может быть, в глубине души он не был столь сильно в этом убежден. Однако признаваться не желал. Нет, тысячу раз нет, мужчина и женщина не растворяются в воздухе, подобно злым гениям из детских сказок. И, не теряя мужества, он продолжал искать и рыскать, словно надеялся обнаружить невидимое укрытие, найти их, даже превратившихся в камни и стены.

      Вечером 27 марта на авеню Анри-Мартен, 134, в особнячке, оставленном ему в наследство братом полгода тому назад, старый генерал барон д'Отрек, посол в Берлине во времена Второй империи, дремал в своем глубоком кресле, пока компаньонка читала вслух, а сестра Августа клала грелку в кровать и зажигала ночник.
      В одиннадцать часов монашенка, в виде исключения собиравшаяся в этот вечер отправиться на ночь в монастырь, чтобы побыть с настоятельницей, позвала компаньонку.
      — Мадемуазель Антуанетта, я все закончила и ухожу.
      — Хорошо, сестра.
      — Смотрите не забудьте, кухарка взяла выходной, вы остаетесь в доме одна с лакеем.
      — Не беспокойтесь за господина барона, я, как договорились, лягу в соседней комнате и оставлю дверь открытой.
      Монашенка ушла. Спустя некоторое время явился за указаниями лакей Шарль. Барон не спал и ответил сам:
      — Все, как обычно, Шарль, проверьте, хорошо ли слышен звонок у вас в комнате. По первому же зову спускайтесь и бегите за врачом.
      — Мой генерал, как всегда, беспокоится?
      — Я не очень… не очень хорошо себя чувствую. Итак, мадемуазель Антуанетта, на чем же мы остановились?
      — А разве господин барон не собирается ложиться?
      — Нет-нет, я лягу очень поздно, к тому же прекрасно справлюсь сам.
      Однако уже через двадцать минут старик вновь уснул, и Антуанетта на цыпочках удалилась.
      В это время Шарль тщательно запирал, как обычно, ставни на окнах первого этажа.
      Войдя в кухню, он набросил крючок на дверь, выходящую в сад, а потом прошел в вестибюль, чтобы для верности запереть парадное еще и на цепочку. После чего вернулся в свою мансарду на четвертом этаже, лег и уснул.
      Но не прошло и часа, а Шарль вдруг как ошпаренный вскочил с постели: резко зазвенел звонок. Такой настойчивый, долгий, он не прекращался целых семь или восемь секунд.
      — Ох, — вздохнул лакей, стряхивая с себя сон, — какая-то новая прихоть барона.
      Он натянул одежду, торопливо спустился по лестнице и по привычке постучал в дверь. Ответа не было. Шарль решил войти.
      — Что такое, — прошептал он, — света нет… За каким чертом лампу погасили?
      И тихо позвал:
      — Мадемуазель!
      В ответ ни звука.
      — Вы здесь, мадемуазель? Да в чем дело? Господину барону плохо?
      Вокруг него все та же тишина, такая тяжелая, давящая, что он даже встревожился. Шагнув вперед, он споткнулся о стул. Ощупав его, убедился, что тот опрокинут. И вдруг рука Шарля, шарящая по ковру, натолкнулась на другие предметы; почему-то на полу валялись круглый столик, ширма. В тревоге лакей вернулся к стене и стал пытаться на ощупь найти выключатель. Отыскав наконец, он повернул его.
      В центре комнаты, между столом и зеркальным шкафом лежало тело его хозяина, барона д'Отрека.
      — Что?.. Как это?! — забормотал он.
      Шарль растерялся. Не двигаясь с места, широко раскрытыми глазами глядел он на разбросанные всюду вещи, валявшиеся на полу стулья, большой хрустальный канделябр, расколовшийся на тысячу мелких осколков, часы, брошенные на мраморную каминную полку, — все эти следы ужасной, яростной борьбы. Неподалеку от трупа сверкнул сталью стилет. С острия еще капала кровь. С кровати свисал большой, в кровавых пятнах, платок.
      Шарль от ужаса вскрикнул: неожиданно тело барона свело последней судорогой, оно вытянулось, но вновь скорчилось на ковре. Еще одна конвульсия — и все было кончено.
      Шарль склонился. Из тонкой раны на шее била кровь, оставляя на ковре черные пятна. На лице застыло выражение дикого ужаса.
      — Его убили, — прошептал лакей, — его убили.
      И внезапно вздрогнул, вспомнив, что жертв могло быть две, ведь компаньонка легла в соседней комнате! Убийца мог прикончить и ее!
      Шарль толкнул дверь в соседнюю комнату: она была пуста. Видимо, Антуанетту похитили, если только она сама не ушла еще до убийства.
      Лакей вернулся в комнату барона и, взглянув на секретер, убедился, что он не взломан.
      Мало того, на столе, возле связки ключей и бумажника, который барон туда клал каждый вечер, лежала груда золотых монет. Шарль схватил бумажник и осмотрел его содержимое. В одном из отделений лежало тринадцать банкнот. Он сосчитал: тринадцать стофранковых купюр.
      Это было сильнее его: инстинктивно, механически, словно голова не ведала о том, что творила рука, он вынул тринадцать банкнот, запихал их в карман, а потом, сбежав по лестнице, откинул крючок, снял цепочку, захлопнул за собой дверь и бросился в сад.
 
 
      Но Шарль был честным человеком. Едва захлопнув калитку, от свежего ветра и капель дождя в лицо он опомнился. И, осознав, что наделал, пришел в ужас.
      Мимо проезжал фиакр. Шарль крикнул вознице:
      — Эй, друг, поезжай в полицию и привези комиссара… Галопом! Здесь человека убили!
      Кучер стегнул лошадь. А Шарль, сочтя за лучшее вернуться в дом, не смог этого сделать: ведь он сам запирал ворота, а снаружи они не открывались.
      И звонить не было смысла, в особняке никого больше не оставалось.
      Тогда он начал ходить вдоль садов, окаймлявших авеню со стороны Мюэт веселым бордюром аккуратно подстриженных зеленых кустов. И лишь спустя час дождался наконец комиссара и смог рассказать о том, как было совершено преступление, а заодно и передать тринадцать банковских билетов.
      Потом стали искать слесаря, который с превеликим трудом отомкнул калитку и парадную дверь.
      Комиссар поднялся наверх и, бросив в комнату взгляд, вдруг обернулся к лакею:
      — Вы же говорили, что в комнате все было вверх дном.
      Шарль, казалось, так и замер на пороге: вся мебель стояла на своих обычных местах. Круглый столик красовался между окнами, стулья располагались вокруг стола, а часы заняли свое место посредине каминной полки. Осколки канделябра куда-то пропали.
      — А труп?.. Господин барон… — только и мог выговорить он.
      — Действительно! — воскликнул комиссар. — Где же жертва?
      Он подошел к кровати. Под широким одеялом покоился генерал барон д'Отрек, бывший посол Франции в Берлине. Широкий генеральский плащ, украшенный почетным крестом, накрывал тело.
      Лицо было спокойно, глаза закрыты.
      — Кто-то приходил, — забормотал лакей.
      — Каким образом?
      — Не знаю, но кто-то приходил, пока меня не было. Вон там, на полу, валялся маленький стальной кинжал. И потом тут еще был окровавленный платок… Нет больше ничего… Все забрали… И навели порядок.
      — Но кто?
      — Убийца!
      — Все двери были заперты.
      — Значит, он оставался в доме.
      — Тогда он и сейчас еще здесь, ведь вы все время были на тротуаре!
      Лакей подумал, потом медленно произнес:
      — Правда… правда… не отходил от ограды… И все же…
      — Скажите, кого вы видели последним у барона?
      — Компаньонку, мадемуазель Антуанетту.
      — А где она?
      — Раз постель ее не разобрана, по-видимому, воспользовалась отсутствием сестры Августы и тоже ушла. Оно и понятно, девушка молодая, красивая.
      — Но как она вышла?
      — Через дверь.
      — Ведь вы же сами заперли на крючок и цепочку!
      — Так это было позже! Она тогда, должно быть, уже ушла.
      — И преступление совершилось после ее ухода?
      — Конечно.
      Обыскали весь дом сверху донизу, облазили чердаки и подвалы, но убийца, видимо, сбежал. Как? В какой момент? Он ли или сообщник счел за лучшее вернуться на место преступления, чтобы уничтожить то, что могло на него указать? Все эти вопросы мучили служителей правосудия.
      В семь часов появился судебный медик, в восемь — шеф Сюртэ. За ними — прокурор Республики и следователь. Особняк так и кишел агентами, журналистами, приехал и племянник барона д'Отрека, члены его семейства.
      Снова искали, изучали положение трупа по показаниям Шарля, допросили, как только она пришла, сестру Августу. Безрезультатно. Разве что сестра Августа удивилась, что исчезла Антуанетта Бреа. Она сама наняла девушку две недели назад, у той были отличные рекомендации, и монашенка отказывалась верить, будто компаньонка могла бросить оставленного на ее попечение больного и сбежать на ночь глядя.
      — К тому же, в таком случае, — уточнил следователь, — она должна была бы уже вернуться обратно. Значит, придется выяснить, что же с ней стало.
      — Мне кажется, — вставил Шарль, — ее похитил убийца.
      Разумная гипотеза, к тому же подтвержденная некоторыми обстоятельствами.
      — Похитил? Очень даже вероятно, — изрек начальник Сюртэ.
      — Это не только невероятно, — вдруг возразил кто-то, — но и полностью противоречит фактам, результатам расследования, короче, противоестественно.
      Это было сказано таким резким тоном, что все сразу узнали Ганимара. Ему одному было простительно выражаться столь непочтительно.
      — Ах, это вы, Ганимар? — удивился господин Дюдуи, — а я вас и не заметил.
      — Я здесь вот уже два часа.
      — Значит, вы все-таки заинтересовались чем-то, что не имеет отношения к лотерейному билету номер 514, серия 23, к делу на улице Клапейрон, к Белокурой даме и Арсену Люпену?
      — Ха! Ха! — проскрипел старый инспектор, — я вовсе не уверен, что в занимающем нас деле Люпен ни при чем… Так что оставим пока, до новых распоряжений билет номер 514 и посмотрим, в чем тут дело.
 
 
      Ганимар вовсе не был из тех знаменитых полицейских, чьи методы составляют отдельную школу, а имя навсегда остается в анналах юриспруденции. Ему не хватало тех гениальных озарений, коими славятся Дюпоны, Лекоки и Шерлоки Холмсы. Тем не менее инспектору были присущи многие отличные качества, такие, как наблюдательность, проницательность, упорство, а в некоторых случаях даже и интуиция. К достоинствам его можно было отнести то, что в работе он абсолютно ни от кого не зависел. Ничто не влияло на Ганимара, не смущало его покой, если, конечно, не считать какого-то завораживающего действия, оказываемого Люпеном. Но, как бы то ни было, в то утро он показал себя с блестящей стороны, любой судья одобрил бы такую помощь следствию.
      — Во-первых, — начал он, — следовало бы попросить Шарля уточнить один пункт: все ли разбросанные или перевернутые вещи, которые он видел сначала, заняли потом свои обычные места?
      — Абсолютно все.
      — Следовательно, разумно будет предположить, что к ним прикасался человек, знакомый с их местоположением.
      Такое замечание просто поразило всех присутствующих. Ганимар продолжил:
      — Еще один вопрос, господин Шарль… Вас разбудил звонок… Как вы решили, кто вам звонит?
      — Да черт возьми, господин барон же!
      — Ладно, но когда именно он мог позвонить?
      — Ну, после борьбы… перед смертью.
      — Невозможно, ведь вы обнаружили его лежавшим без движения на расстоянии более чем четырех метров от кнопки звонка.
      — Ну, значит, он позвонил во время борьбы.
      — Невозможно, поскольку, как вы сами сказали, звонок был долгим, упорным и продолжался около восьми секунд. Не думаете же вы, что противник позволил бы ему спокойно звонить?
      — Тогда еще раньше, как только на него напали.
      — Невозможно, так как вы говорили, что от звонка до того момента, как вы вошли в комнату, прошло самое большее три минуты. Значит, если барон позвонил раньше, то убийце, для того, чтобы сразиться с ним, заколоть, дождаться агонии и сбежать, необходимо было уложиться в эти самые три минуты. Повторяю, это невозможно.
      — И все-таки, — вмешался следователь, — кто-то звонил. Если это не барон, так кто же?
      — Убийца.
      — Зачем?!
      — Не имею представления. Но, по крайней мере, то, что он позвонил, доказывает его осведомленность о том, что звонок проведен в комнату лакея. Кто мог знать об этом? Только тот, кто сам жил в доме.
      Круг возможных подозреваемых все сужался. Всего несколькими быстрыми, точными, логичными фразами Ганимар настолько ясно и правдоподобно изложил свою версию, что следователю ничего не оставалось, кроме как заключить:
      — Одним словом, вы подозреваете Антуанетту Бреа.
      — Не подозреваю, а обвиняю.
      — Обвиняете в сообщничестве?
      — Я обвиняю ее в убийстве генерала барона д'Отрека.
      — Это уж слишком! Какие у вас доказательства?
      — Прядь волос, обнаруженная мною зажатой в кулаке жертвы, он ногтями буквально вдавил их в кожу.
      Ганимар показал волосы: они были сверкающе-белокурого оттенка, как золотистые нити. Шарль прошептал:
      — Да, это волосы мадемуазель Антуанетты. Тут не ошибешься.
      И добавил:
      — И вот еще что… Мне кажется, что этот нож… ну, который потом исчез… кажется, это был ее нож. Она им страницы разрезала.
      Наступило томительное, долгое молчание, как будто преступление от того, что было совершено женщиной, стало еще более ужасным. Следователь принялся рассуждать:
      — Допустим (хотя пока у нас еще мало информации), что барон был убит Антуанеттой Бреа. Но требуется еще и объяснить, каким образом удалось ей выйти после совершения преступления, потом вернуться обратно после ухода Шарля и, наконец, снова бежать еще до прихода комиссара. Каково ваше мнение на этот счет, господин Ганимар?
      — Никакого.
      — Как же так?
      Похоже было, Ганимар смутился. Затем с видимым усилием произнес:
      — Все, что я могу сказать: здесь используются те же методы, как и в деле лотерейного билета, перед нами все тот же феномен, который мы можем назвать способностью исчезать. Антуанетта Бреа появляется и исчезает в этом особняке столь же таинственным образом, как и Арсен Люпен, когда проник в дом мэтра Детинана, а затем улетучился оттуда вместе с Белокурой дамой.
      — Какой же вывод?
      — Вывод напрашивается сам: нельзя не заметить по меньшей мере странное совпадение — сестра Августа нанимает Антуанетту Бреа ровно двенадцать дней назад, то есть на следующий день после того, как от меня ускользнула Белокурая дама. И во-вторых, у Белокурой дамы волосы точно такого же оттенка, с точно таким же золотистым металлическим блеском, как и те, что мы нашли.
      — Таким образом, по-вашему, Антуанетта Бреа…
      — Именно Белокурая дама.
      — И следовательно, оба преступления — дело рук Люпена?
      — Думаю, да.
      Вдруг раздался смех. Шеф Сюртэ веселился от души.
      — Люпен! Всегда и везде Люпен! Только Люпен!
      — Он там, где он есть, — обиженно отчеканил Ганимар.
      — Нужна же хоть какая-то причина его возможного присутствия, — заметил господин Дюдуи, — а в нашем случае причина-то как раз и не ясна. Секретер никто не взламывал, бумажник не украли. Даже золото и то осталось на столе.
      — Пусть так, — воскликнул Ганимар, — но знаменитый бриллиант?
      — Какой еще бриллиант?
      — Голубой бриллиант! Знаменитый бриллиант, служивший украшением французской королевской короны, который затем герцог д'А… передал Леониду Л…, а после смерти Леонида Л… выкупил барон д'Отрек в память о страстно любимой им знаменитой актрисе. Такие вещи прекрасно известны мне, как старому парижанину.
      — Если так, — заметил следователь, — коль скоро мы не найдем голубой бриллиант, станет ясной причина убийства. Вот только где искать?
      — Да на пальце господина барона, — ответил Шарль. — Он носил голубой бриллиант на левой руке и никогда с ним не расставался.
      — Я видел эту руку, — заявил Ганимар, подходя к покойному, — смотрите сами, здесь только простое золотое кольцо.
      — А с тыльной стороны ладони? — подсказал лакей.
      Ганимар разжал сцепленные пальцы. Действительно, перстень был повернут оправой внутрь, и в этой оправе сверкал голубой бриллиант.
      — Ах, черт, — ошеломленно прошептал Ганимар, — теперь я уже ничего не понимаю.
      — Значит, не будете больше подозревать Люпена? — хихикнул господин Дюдуи.
      Ганимар помолчал, размышляя, прежде чем возразить нравоучительным тоном:
      — Именно когда перестаешь что-либо понимать, начинаешь подозревать Люпена.
 
 
      Таковы были первые результаты расследования, проведенного на следующий день после этого странного убийства. Туманные, противоречивые версии, и в дальнейшем следствие не внесло ни ясности, ни логического объяснения. Нельзя было сказать ничего определенного о таинственных появлениях и исчезновениях Антуанетты Бреа, равно как и Белокурой дамы, и так и не удалось узнать, кто была это загадочное создание с золотистыми волосами, совершившее убийство барона д'Отрека и не пожелавшее снять с его пальца знаменитый бриллиант из французской короны.
      И поскольку росло любопытство к этой драме, она представлялась уже в глазах толпы каким-то величайшим преступлением.
      Наследники барона д'Отрека только выиграли от подобной огласки. Они устроили в особняке на авеню Анри-Мартен выставку вещей и мебели, предназначенных к продаже с аукциона в зале Дрюо. Мебель вовсе не была старинной, да и не отличалась изысканным вкусом, вещи не представляли никакой художественной ценности, но… в центре комнаты на возвышении, покрытом гранатовым бархатом, под стеклянным куполом, охраняемый двумя агентами, мерцал голубой бриллиант.
      Великолепный, огромный бриллиант, несравненной чистоты и такой голубой, как отражающееся в прозрачной воде голубое небо, как сверкающее голубизной белое белье. Им любовались, приходили в восторг… и тут же с ужасом взирали на спальню жертвы, на то место, где совсем недавно лежал распластанный труп, на паркет, с которого убрали окровавленный ковер, и особенно на стены, на толстые стены, сквозь которые удалось пройти преступнице. Люди проверяли, не вращается ли мраморная каминная доска, не скрывается ли в лепнине зеркал какой-нибудь механизм, открывающий потайной ход. И представляли себе разверстые стены, глубокие подземные ходы, выходы в сточные колодцы, катакомбы…
      Продажа бриллианта состоялась в зале Дрюо. Давка была невообразимая, и аукционная горячка буквально доходила до безумия.
      Там была вся парижская публика, любители больших распродаж, покупатели и те, кто делает вид, будто может что-то купить, биржевые дельцы, артисты, дамы из всех слоев общества, пара министров, итальянский тенор, даже изгнанный король, который, желая упрочить свой кредит, соизволил весьма значительным тоном, хотя голос и дрожал, назвать сумму в сто тысяч франков. Сто тысяч франков! Напрасно он беспокоился. Итальянский тенор тут же рискнул ста пятьюдесятью тысячами, а член общества французов выкрикнула: «Сто семьдесят пять!»
      Однако, когда сумма дошла до двухсот тысяч франков, претенденты на покупку стали понемногу рассеиваться. На двухсот пятидесяти пяти их осталось только двое: крупный финансист, король золотых приисков Эршман и графиня Крозон, богатейшая американка, чья коллекция бриллиантов и драгоценных камней получила всеобщую известность.
      — Двести шестьдесят тысяч… Двести семьдесят… двести семьдесят пять… восемьдесят… — выкрикивал распорядитель аукциона, поочередно поглядывая на обоих претендентов. — Двести восемьдесят тысяч, мадам… Кто больше?
      — Триста тысяч, — шепнул Эршман.
      Наступила тишина. Все глядели на графиню де Крозон. Та, улыбаясь, хотя бледность лица выдавала ее волнение, поднялась и оперлась руками о спинку впереди стоящего стула. Она знала заранее, да и никто из присутствующих не сомневался, что поединок неизбежно закончится в пользу финансиста, чьи капризы легко могло удовлетворить полумиллиардное состояние. И все-таки графиня произнесла:
      — Триста пять тысяч.
      Снова стало тихо. Все взгляды повернулись к золотодобытчику в ожидании его слова. Ну вот сейчас он набавит, причем по-крупному, даст окончательную цену.
      Однако ничего подобного не произошло. Эршман даже не пошевелился, впившись глазами в зажатый в правой руке листок бумаги, а левой скомкал обрывки какого-то конверта.
      — Триста пять тысяч, — повторил распорядитель. — Один… Два… Еще есть время… Кто больше?.. Повторяю… Раз… Два…
      Эршман не реагировал. Во вновь наступившей тишине раздался удар молотка.
      — Четыреста тысяч, — вдруг завопил Эршман, будто этот звук вывел его из оцепенения.
      Но поздно. Продажа с торгов совершилась.
      Все кинулись к нему. Что произошло? Почему раньше не назвал свою цену?
      Он только лишь смеялся.
      — Что произошло? Да сам не знаю. Отвлекся вдруг на какую-то минуту.
      — Как это возможно?
      — Да вот принесли тут письмо.
      — Это из-за него?
      — Отвлекся на минутку.
      В зале был и Ганимар. Он видел, как продавалось кольцо, и подошел к одному из посыльных.
      — Вы передавали письмо господину Эршману?
      — Да.
      — А от кого?
      — От одной дамы.
      — Где она?
      — Где? Вон там, в густой вуали.
      — Та, что уже выходит?
      — Да.
      Ганимар кинулся к дверям за дамой, которая в тот момент спускалась по лестнице. Он побежал следом, но у самого входа не смог быстро пробраться сквозь толпу. Выскочив наконец на улицу, он понял, что она исчезла.
      Тогда Ганимар, вернувшись обратно, подошел к Эршману, представился и стал расспрашивать о письме. Тот передал его ему. На листке бумаги незнакомым финансисту почерком кто-то торопливо нацарапал карандашом: «Голубой бриллиант приносит несчастье. Вспомните об участи барона д'Отрека».
 
 
      Однако на этом приключения голубого бриллианта не закончились. Он приобрел известность благодаря убийству барона д'Отрека, а затем происшествию в зале Друо, но поистине всеобщую славу получил лишь полгода спустя. Ведь как раз следующим летом у графини де Крозон похитили с таким трудом приобретенную драгоценную вещицу.
      Напомню об этой любопытной истории, чьи драматические, волнующие повороты в то время всецело занимали наши умы. Лишь сегодня мне позволено пролить свет на некоторые обстоятельства этого дела.
      Вечером 10 августа в салоне великолепного замка Крозонов, что возвышается над бухтой Сены, собрались гости. Звучала музыка. Сама графиня села за рояль, положив на тумбочку возле инструмента свои кольца, в том числе и перстень барона д'Отрека.