19. КОРБЕКСКИЙ ЭПИЛОГ

К концу недели (после того как отсыпалась целыми днями) я стала беспокоиться насчет расследований. Состоялись два из них, которые можно было бы назвать «срочными» из-за скорости, с которой по городу распространялся скандал: расследование отчета о моей «смерти» в Корбеке и расследование дела о наемном убийце каким-то лицом или несколькими лицами, которые не были установлены, но предполагалось, что они относятся к кругу членов телестре СуБаннасен. Я надеялась, что будет вскрыт ряд неправомерных действий.

Поскольку здесь сейчас одновременно находились оба двора — как даденийский та адур, так и имирианский такширие, — расследование возглавляли Т Ан Сутаи-Телестре и Андрете, а слушания велись на обоих языках.

Чиновником Андрете, ведшим расследование, оказался тот самый Сетелен Касси Рейхалин (не упомянувший о нашей встрече возле ворот Л Ку). Соответствующим чиновником со стороны Короны был Первый министр Имира. Несмотря на старческие морщины, лицо его показалось знакомым, и я ничуть не удивилась, узнав, что родом он был из телестре Ханатра, а звали его Хеллел.

— Сколько я должна сказать? — спросила я Халтерна, когда на второй день мы с ним протискивались по изрядно заполненному залу с низким потолком.

— Очень немного. Вас вызовут, чтобы вы подтвердили показания, какие дали ранее.

Халтерн разговаривал с человеком, у которого были резкие черты лица. Я узнала его. Он присутствовал на той роковой для меня трапезе в Дамари-На-Холме: Бродин н'ри н'сут Хараин. Я откинулась назад в своем резном деревянном кресле, которое стояло вблизи украшенной узорами железной чащи с горящими углями, несколько которых стояло в зале, и положила распухшие ноги на подушку. Все еще невозможно было натянуть на них сапоги; они и выглядели, и ощущались, как куски сырого мяса. Поэтому я забинтовала их и надела несколько пар носков.

— За телестре Талкул: Верек Ховис!

Ортеанец поднялся, присутствовавшие удостоверились, что это был действительно он. Затем он вышел вперед. На нем была ремондская одежда, казавшаяся в сравнении со светлыми одеяниями Пейр-Дадени грубой. Выглядел он точно так же, каким я его запомнила.

Свет, падавший через ромбовидные окна на мозаичный пол, слепил меня. При воспоминаниях о доме-колодце и камерах мною овладело чувство горечи.

Ясными глазами и совершенно равнодушно он смотрел на меня через зал, однако исходившая от него волна ненависти была подобна ушату холодной воды. Я чувствовала к нему отвращение. Оно не вязалось с моральным обликом моей профессии, однако…

Он сказал:

— Могу ли я отвечать за действия старого человека и сумасшедшей хранительницы колодца?

Они не могли выманить его из этой оборонительной позиции.

— Колтин был старым человеком, — сказал он, его мягкий голос доходил до каждого в шестиугольном зале. — Теперь мне кажется, что он был дряхлым стариком. Я мог бы, конечно, отрицать, что понимал это, но, это было бы неискренне. Мы все это знали. Он был старым человеком, но был нам также хорошим с'аном, и его убило бы понимание того, что он более не годился для своей должности.

Мы… Позвольте мне быть до конца честным, мы ожидали, что он скоро умрет. Мы не знали, что он еще сможет натворить столько бед, пока он их действительно не натворил. Мы относились к нему как к нашему с ану, мы повиновались ему как нашему с ану, и, может быть, то и другое было не верным. Однако мы делали это по одной единственной причине, за что нас никто не может осудить.

Ортеанцы проглотили сказанное.

— Он, что не скажет, то соврет! — прошептала я. По-английски.

— Да, — прошептала в ответ Халтерн, понявший по тону, что я имела в виду. — Но как нам это доказать. Колтин мертв, Сетин тоже.

«И Телук», — подумала я. Заслуживающих доверие, свидетелей осталось немного.

— Арад! — выкрикнул Касси Рейхалин. Его шестипалые руки блестели золотом, когда он ими жестикулировал. — Что с ним.

Ховис пожал плечами.

— Церковь в Корбеке задает такой же вопрос, и я не могу предвидеть ее ответа. Все, что я смогу на это сказать, это то, что он шел по неправильному пути, однако он верил в то, что делал.

В этот момент я поняла, что результат такого расследования ни в коем случае нельзя было считать определенным. Здесь находилась я, все еще испытывавшая в себе последствия устроенной на меня в Ремонде охоты, организованной Ховисом… Но вот пригвоздить его фактами — это дело оказалось более трудным, чем пешие марши на Пустоши.

Слушание вновь закончилось безрезультатно, и я осталась сидеть на своем месте, пока пустел зал. Наконец я проковыляла к отдельному к литьем и резьбой камину, где Андрета сидела вместе с Рурик и Сутафиори, с которым вила беседу. Меня представили ей.

— Посланница, добро пожаловать к нам. — Сутафиори так внимательно изучала меня, словно я изменилась до неузнаваемости. Я села в день своего прибытия и видела ее, но задним числом не могла бы утверждать, что хорошо ее рассмотрела. — Для мертвой женщины вы очень хорошо выглядите.

— Андрете, — Рурик использовал формальное обращение, — это Кристи С'арант с Британских островов.

Канта Андрета была женщиной очень большого роста, ее кофейного цвета кожа выделялась на фоне отливавшей голубизной и золотом одежды, перехваченной в поясе широкой хитрит-гойеновой лентой.

Одеяние имело сзади глубокий вырез, из которого была видна бурого цвета грива тщательно тщательно заплетенными косичками. Ее руки походили на лапы, а ноги — на стволы деревьев. Но лицо ее с ясными глазами-изюминками выражало удивительное сочетание деловитости и веселости нрава.

— Обитатели другого мира. Н-да, в этом я, однако, не убеждена. Какие-нибудь авантюристы из Саберона или Кель Харантиша. — Она очень внимательно оглядела меня. — Дорогая моя, я не извиняюсь, но ваш стиль мне нравится.

— Ваша превосходительство, я также не извиняюсь за то, что прибыла сюда из гораздо более дальних мест, нежели те, где находится Кель Харантиш и Саберон. Могу ли я поприветствовать Андрете из Пейр-Дадени от имени правительства Доминиона.

Она помедлила, а затем разразилась фыркающим смехом:

— Вот это да! Конечно, можете!

Подошел л ри-ан, что бы положить в камин дров и подать бокалы с горячим лечебным чаем.

— СуБаннасен ожидает вашего расследования, Т'Ан, — сказал Халтерн Сутафиори, — но мы и здесь лишены свидетелей.

— Наемник Медуэнин. — Черные глаза Андрете прикрылись пленкой. — Он здесь. Вместе с Сулис, как рассказал мне Бродин.

— Тогда возьмите его под стражу, — чересчур пылко сказала я. Медуэнин был в городе… Нет, мне не хотелось размышлять о том, что прошло.

— Ага, он, пожалуй, к настоящему моменту закончил свой контракт, если достаточно хитер, а тогда уже у нас нет возможности его допросить. — Андрета взглянула на Бродина, который кивнул в ответ. — Однако не будем волноваться; мы знаем, что Сулис н'ри н'сут СуБаннасен сделала в Корбеке.

— Да, подкуп, но как она это осуществила? — Сутафиори опустила голову и задумчиво посмотрела на сцепление друг с другом пальцы своих рук. — Мелкати бедна, а она на эти цели выдала золото. Откуда это золото?

— Кто знает? Но пошло оно к Ховису, — заметила Рурик, — он многое мог бы нам рассказать, если бы захотел.

— Если бы! О, Великая Мать, если бы он захотел. — Мощная голова Канты раскачивалась из стороны в сторону. — А когда Корбек допросит этого хранителя колодца Арада… мы увидим.

По ее знаку л ри-ан принес стол. Но его поверхность была в эмали выполнена карта телестре Южной земли. (Сильное впечатление оказала на меня одна лишь длительность существования политического его деления… Ведь я прибыла из мира, где Атланты стали считаться почти что несуществующих с тех пор, как были напечатаны на бумаге.)

Халтерн и Бродин совещались друг с другом. Женщины изучали карту, их тонкие пальцы сновали по ней туда и сюда.

У Андреты между неуклюжими пальцами рук имелись золотые гвоздики. Она была смуглой и массивной, эта женщина, правившая провинцией, равной по размерам Имиру, Мелкати и Ремонде, вместе взятым. Рядом с нею корона — серебристая и тонкая — казалась почти ребенком.

— Мелкати, Ремонде… — Сутафиори постучала пальцами по расположенному между ними Имиру. — Существует различие во мнениях между телестре Имира и Римона, которые могут опять оживится. И, вы, посланница, говорите, что СуБаннасен ухаживает за аширен в Корбеке? Да… Но свободный порт Морврена не будет сражаться ни за Корону, ни за вас, Андрете, ни за Кире. — Она говорила раздраженно. — А что бы это могло означать в вашем мире, посланница?

— Я не могу точно сказать. Возможно, войну. — Перевести это слово буквально не было возможности. — Если бы они напали…

— Вы говорили о нападении? — Рурик отхлебнула из своей чаши горячего чаю. — Тогда против них с оружием в руках встали бы все сто тысяч. Нет, СуБаннасен не глупа, а также и Ховис.

Кадровая армия южной земли сначала казалась мне загадкой, потому что требовалось лишь несколько тысяч, что бы укомплектовать гарнизоны вдоль Ай, в Таткаэре и черепном перевале. Потом уже я поняла, что жители Южной Земли еще в возрасте аширен обучаются боевому искусству и никогда не перестанут этим заниматься. Это были естественные оборонительные вооруженные силы.

— Я что-то скажу вам, алзиэлле. — Андрете откинулась назад в своем кресле и устремила взгляд на Сутафиори. — В следующим году у нас будет десятый год, год летнего солнцестояния? Таким образом, когда придет время новых выборов Короны, то сколько же будет Т Анов, готовых снова выбрать вас?

Маленькая женщина кивнула.

— Если С'аны телестре снова выберут СуБаннасен и Мелкати, а Ховиса — в Ремонде и если оба они получат поддержку Римона или, скажем еще, и Морврена…

— Тогда вы теряете корону и вам придется опять привыкать быть никем другим как Далзиэлле из телестре Керис-Андрете. В последнее десятилетие вам везло; это был год, когда мы разбили варваров на Черепном перевале. В этом же десятом году, напротив… Это год, когда вы обратно впустили в Южную землю Золотой Народ Колдунов!

— Прошу прощения, Т'Ан, — сказала я, — но мы не считаем себя народом колдунов.

— Считается лишь то, что о вас думают.

Рурик расширила свои желтые глаза:

— О, я согласна с вами, Андрете.

Та фыркнула.

— Не все, что есть золото, от народа колдунов, это я вам гарантирую.

— Если у нас будет другая Корона, то это будет иметь следствием сложности для вас и ваших людей, посланница. — Сутафиори помолчала. — Но, думаю, пока у вас не должно быть такой убежденности. Я являюсь Короной и намерена оставаться ею и после десятого года летнего солнцестояния.

Лишь после того, как над городом прозвучали полуденные колокола, я покинула шестиугольный зал.

«Это может продлиться всю зиму, — подумала я. — Ховис скользок, как угорь. А разве с СуБаннасен будет легче?»

Я шагала по коридорам к мозаичному залу с намерением составить себе представление о прогрессе в допросах, проводившихся Короной.

Группа ортеанцев была занята оживленной беседой, они стояли в ярком свете, проникавшем в зал через разноцветные стекла окон. Я решила не подходить к ним близко.

Один их них извлек из ножен свой меч, чтобы продемонстрировать взмах и удар. Как я заметила, он пользовался ремондским харур-нилгри, а на большинстве из стоявших были ремондские куртки и свободного кроя брюки. В коротко подстриженных гривах до половины позвоночника сверкали вплетенные бусы из горного хрусталя. Затем размахивавший мечом повернул в сторону голову, рассмеявшись, и знакомый голос произнес обидное замечание. Он вложил свой меч обратно в ножны, повернулся и увидел меня.

— Кристи, — деловито сказал он. — Я слышал, что ты здесь. Рад, что ты в добром здравии.

«Сетин Фалкир, Фалкир из Корбека. И это было всего лишь прошедшей осенью?» — спросила я себя. Казалось уже, что прошли годы. Неужели я действительно была Линн Кристи?

— Я слышала о Сетин, сказала я, — Сочувствую.

— Когда болезнь стала невыносимой, она пришла ко мне, — сказал Фалкир, — и потребовала того, чего мать может потребовать от своего сына. И потому я сделал все безболезненно. Смерть была для нее легкой. Чтобы мы с ней снова встретились.

Дело было в их традиционно интимных отношениях со смертью. Меня не поразило бы сообщение о том, что Сетин сама лишила себя жизни, но меня шокировало то, что она попросила об этом Фалкира и что он это сделал, считая такое признаком симпатии к нему с ее стороны. «Насколько же мы все — таки близки друг другу? — спросила я себя. — Насколько же мы понимали когда — либо друг друга?»

— Колтину следовало бы сделать то же самое, — добавил он, — но она взяла его к себе в начале второй недели риардха.

Возникла ее мучительная тишина. Ничто на его лице не говорило о том, что мы когда-то были арикей.

— А что с тобой, хорошо ли тебе живется? — спросила я.

— Да. Я теперь езжу с т'аном Ховисом. Кто знает, возможно, я стану еще одним из та'адур. — В его голосе слышался прежний сарказм, но глаза были прикрыты пленкой.

«Если это умерло, — говорило что-то во мне, — тогда забудь про это». Нас не связывало ничто кроме плоти. Я мысленно оглянулась назад, и не смогла узнать нас прежних в стоявших сейчас здесь двух людях.

— Ты похудела, — тебе следовало бы отдохнуть. Мне сказали, что ты пересекла Пустошь, а это суровая земля. Когда ты станешь чувствовать себя лучше, мы, пожалуй, сможем выезжать верхом в окрестности Ширия-Шенина.

— Возможно т'ан Фалкир, но я здесь сильно загружена работой.

Расставаясь, мы оба были в некотором смятении. Близилась орвента, ортеанская зима. Я жила в комнатах в городе за Первой стеной, недалеко от Рурик. Во всем Ширия-Шенине не было ни одного трехэтажного дома, не считая напоминавших зиккураты сторожевых башен; с расположенного поблизости плоскогорья город походил на покрытые террасами склоны гор, где каждое из вытянутых ущелий домов телестре образовывало следующий ярус, проходивший выше над рекой.

Я была бы довольна, если бы не приходилось меньше бегать по бесконечным лабиринтам коридоров и переходов. Но лишь когда начались бури, какие бывают в конце года, я оценила преимущества такого способа строительства; когда с верховьев реки дул ветер, который, казалось, мог снести любую башню, построенную не на склоне.

Дождь хлестал по ромбовидным окнам, а когда смолкли последние завывания бури, в мою комнату вошел Халтерн. Я как раз пыталась — и уже не впервые — писать подробный отчет от руки.

— Где же мы сегодня находимся? — подчеркнуто бодро спросила я. Меня бы не удивило, если бы пришлось услышать, что они опять перенесли место проведения расследования.

— Нигде. — Он подошел к окну и стал смотреть на непрекращающийся дождь. — Они завершили расследование по делу в Корбеке.

— Что они сделали?

— Завершили. Дело закончено.

Я услышала крики снаружи во дворе. Это аширен начинали праздновать уход риардха и начало зимы.

— Что теперь будет с Хависом?

— Ничего. Он выехал вниз по реке, и намерен вернуться в Ремонде, пока зима не сделала поездку невозможной. Большинство т'анов присоединились к нему.

— Дело дрянь! — сказала я и добавила несколько других английских выражений.

Халтерн пожал плечами.

— Арад должен объяснять бедность Корбека, и это входит в задачи церкви. Все, что делал Ховис, он назвал указаниями своего с'ан телестре. И теперь, весной, Ховис мог бы сам стать Т'Ан Ремонде.

Я вспомнил слова Сетин:

— Но может быть и так, что он им не станет.

Возникла пауза.

— Я вижу, вы здесь заняты т'анами, — заметил еще Халтерн, — однако приберегите еще немного времени для нашего дела. Я должен пригласить вас на допрос Сулис н'ри н'сут СуБаннасен.

20. ОТВЕТ СУБАННАСЕН

— Мы уже не сможем провести вниз по реке большое количество лодок до того, как она замерзнет. — Рурик натянула пальто на плечи своей единственной рукой. С реки дул резкий, тяжелый ветер, а небо было затянуто грузными снеговыми облаками.

— Я бы хотела передать сообщение в Таткаэр… Они должны послать информацию на корабль с Земли, что я жива.

Поразительным фактом является то, что девятьсот зери вниз по реке Ай и восемьсот зери вдоль римонского побережья на корабле можно преодолеть быстрее, чем всего лишь пятьсот зери по Даденийской пустоши и Северному Римону по суше. Особенно при таком состоянии дорог, в каком они находятся зимой.

Речные доки большей частью опустели, склады опечатаны, телестре, занимавшиеся перевозкой грузов, были закрыты. Нас сопровождал Марик. Ни он, ни я не хотели далеко идти.

От серой воды тянуло пронизывающим холодом.

— Что ты об этом думаешь? — спросила я Марика. — Ты хотел бы, чтобы в твою телестре пришла весть о том, что ты в добром здравии?

— Да, очень.

— Или ты хотел бы передать это сообщение лично?

Он вскинул голову, глаза его засияли; мне больше не нужно было спрашивать, что бы он предпочел.

— Я все еще ваш л'ри-ан.

— Конечно. Я пошлю свое сообщение в Таткаэр с тобой, и тогда ты перезимуешь в телестре Салатиэл. Весной я тоже появлюсь в устье реки.

— Это великодушно с вашей стороны. Но лучше я останусь здесь, на тот случай, если понадоблюсь вам, Кристи.

— Думаю, мое предложение выгодно для нас обоих. Хотя опасаюсь, что лишь тогда почувствую, от какого количества работы ты меня избавляешь, когда мне придется делать ее самой, да и к тому же не знаю, где у мархаца перед, а где зад… Поскольку уж мы об этом говорим, то хотелось бы знать, перевозят ли речные суда и животных?

— Да, — ответила Рурик вместо Марика, — а ваши все еще стоят в моем хлеву, Кристи. Я взяла их с собой из Корбека. Там больше никого не было…

— Нет, конечно, нет. Не могу даже допустить мысли, чтобы ты пошел пешком, — сказала я Марику, — так что возьмешь лучше Ору и для вещей одного скурраи.

Он благодарил меня, улыбаясь.

Мы повернули назад, чтобы пройти обратно вдоль доков и Серебряных ворот Пятой стены города. Когда Марик ушел немного вперед, Рурик сказала:

— Весной вам следовало бы самой заглянуть в Салатиэл… и объяснить с'ан телестре, почему аширен переезжает домой на мархаце и с харурами.

— Я сделала что-то неверно?

— Нет. — Она рассмеялась.

Когда мы подошли к Серебряным воротам, она с серьезным видом посмотрела мне в лицо и сказала:

— Этой зимой вам, пожалуй, потребуется еще один аширен. Не хотите ли вы оказать мне любезность?

— Конечно. Что же я должна делать?

— Я имею в виду моего аширен, Родион. Вы позволите кир помогать вам?

«Даже Рурик не прочь подключить свою телестре, чтобы та не спускала глаз с посланницы, — подумала я. — Но это будут, по крайней мере, благожелательные глаза».

— Да, разумеется.

— Это может оказаться немного сложным делом, — предупредила меня ортеанка, — но вам нужен л'ри-ан, да и Родион что-нибудь нужно; я не совсем уверена в том, что это такое.

Процесс по делу СуБаннасен — дело приняло такой масштаб — затянулся до орвенты и далее, что вполне соответствовало обычной ортеанской неспешности.

Я находилась в их распоряжении, а в остальное время готовилась к переговорам с с'ан и т'ан двора и занималась языком, чтобы более-менее бегло говорить по-пейр-даденийски. Посланница начала приобретать известность в Ширия-Шенине.

— Родион? — Это было незадолго до полудня в один из холодных дней. — Сколько времени прошло с тех пор, как поступило это сообщение?

Наконец из дальних комнат небрежной походкой появился аширен, оглядел меня с ног до головы и сказал:

— Немного.

— Ну разве нельзя было передать его мне сразу в руки? Только сейчас мне становится ясно, что я снова нужна при проведении допроса!

Ке пожала плечами, ке было неуклюжим, длинноногим. Во всех отношениях это уже был молодой человек, вышедший их того возраста, в котором аширен обычно становится взрослым.

— Мне совсем не хотелось стать вашим л'ри-ан, С'арант. — Это название не утратило ничего от своего прежнего нахальства.

На лице кир было выражение, напоминавшее мне Рурик, но этим сходство не кончалось. Белесая грива кир была заплетена до половины позвоночника, гладкая кожа с ромбовидным рисунком слегка золотилась. Глаза кир имели желто-золотой цвет, белки в них отсутствовали… В значительной мере к кир было применимо все, что говорилось о внешности Золотого Народа Колунов. Другие аширен называли Родиона «Полузолотым», в чем содержался намек на то, что а какой-то момент происхождения кир немалую роль сыграла кровь народа колунов. (Но мне также рассказывали, что скрещивания между ортеанцами и той угаснувшей расой никогда не были возможны.) Какова бы ни была истина, это не способствовало более легкой жизни кир.

— Найди Халтерн и скажи ему, что я иду.

— Да, С'арант.

Когда Родион ушел, я что-то поняла. Я всегда воспринимала аширен либо как мальчиков, либо как девочек. Даже Марика, ке через год должно было стать мужчиной или женщиной, я воспринимала как мальчика. (Однажды, когда я увидела их сидящими с игрой в охмир, Марик показался мне худощавой, темногривой девушкой.) Но Родион не был ни тем, ни другим ни по внешнему виду, ни по поведению.

В даденийской одежде ке выглядел скорее женщиной, и в имирианской же одежде, — мужчиной, и, поскольку дело здесь заключалось в чисто земных предрассудках, мне нужно было избавиться от этого впечатления. Условия заставили меня пользоваться в речи местоимением для обозначения бесплодных существ, для меня стало естественным воспринимать так и всех аширен. Это меня беспокоило и страшило.

У входа в шестиугольный зал навстречу мне попалась Рурик.

— Ах, эти расспросы! — ругалась она. — Если бы дело было за мной, то я бы не стала спрашивать, а перерезала бы СуБаннасен горло. Я слышала, что они еще раз хотят услышать ваши свидетельские показания?

— Да, если бы только они оказались полезными для дела.