Я услышала шаги. Пришел Блейз с охапкой веток. Я встала и взяла деревянную кадку.

— Я пойду к колодцу.

Снаружи на серых камнях были видны пятна влаги величиной с монету. В воздухе блестели крупные хлопья; шел дождь со снегом. Вершины Стены Мира пропали из виду. Над горизонтом стояли тяжелые серовато-белые тучи. Они выглядели так, словно их нижнюю сторону окунули в чернила.

Я подняла крышку и легла на землю, чтобы зачерпнуть кадкой ледяную воду. Ветер свистел на острых обломках стен. Я присела на время на каменную крышку.

Иногда я казалась себе заключенной в стены подвала. Я была очень раздражительна; причина этого состояла от части в том, что я все время была голодна и страдала расстройством желудка. С другой стороны, причиной являлось и то, что я находилась здесь, во многих милях от всякой цивилизации, в разрушенном городе Золотого Народа Колдунов. И я знала причину.

Я не думала, что действовала в Корбеке менее успешно, чем в Таткаэре. Но в Корбеке обстоятельства были иными. Я поняла бы что там происходило, если бы не была столь беззаботна, если бы уловила все те сигналы, намеки, о наличии которых можно было заключить по поведению Арада и Ховиса. Мне следовало с удвоенным вниманием подходить к выполнению моих служебных обязанностей.

Мой любовник, арикей — оба эти понятия не годились… Халтерн сказал (Хал, ты нужен мне здесь), что если с этим кончено, то конечно и все это нужно оставить, забыть.

В ощущении неудачи тоже есть своя волнующая прелесть. «Допрос церковными вельможами и преследование по половине провинции, — подумала я, — но я все еще здесь, до сих пор я все пережила».

Мне было ясно, что так не могло продолжаться, потому что как только я начну к этому привыкать, моя судьба будет решена.

Фалкир, этот Фалкир с охотниками возле Эт. А Халтерн… Если он мертв, то я буду настаивать на том, чтобы кто-нибудь понес за это ответственность. «Если я когда-нибудь выберусь отсюда, — думала я, — то сообщу об этом Рурик, Короне…»

Рурик. О том, жива ли она еще, я знала столько же, сколько и о Халтерне. А Телук…

«Теперь я смогла бы пережить, узнав о ее смерти, — подумала я. — Я могла бы погибнуть такой же смертью, внезапно и даже не защищаясь. Я хотела бы избежать такого, я буду бороться, чтобы отвратить это, но… такое возможно. А если я могу все подобное принять во внимание, то почему бы и не она?»

На следующий день выпал рыхлый снег. Марик позвал меня на верх.

— Взгляните вон там. — Он показал место пальцем.

По снегу тянулись следы — отпечатки изящного вида когтей и крыльев и мощных лап — пересекавшие друг друга следы. Снег смягчил резкие очертания руин.

— Я думала, что здесь нет никакой дичи.

— О, еще сколько. — В голосе Марика слышалось разочарование. — Но я не могу подойти к ним достаточно близко. Здесь все животные привыкли, что на них охотятся.

— Племена, я думаю. — Тут я вспомнила о дикарке и быстро сменила тему разговора. — Я схожу за водой. Ты можешь посмотреть за огнем? Там, кажется, почти все прогорело.

— Хорошо. — Он побежал обратно вниз по лестнице.

На поверхности воды образовался тонкий слой льда. Я сломала его, встала на колени и замерла. В черной воде я увидела свое лицо. Я почти не узнала себя. Причина заключалась не только в том, что я была в грязи и подрезала ножом свалявшиеся волосы. Я потеряла в весе, мои щеки и глаза ввалились. Обмануться я не могла: вид у меня был измученный.

Я окунула руки в ледяную воду и испугалась. Она была слишком холодна, чтобы ею умываться.

Моя старая ремондская одежда давно утратила свои первоначальные цвета и приняла равномерную грязно-бурую окраску. От грязи на моей коже образовались желтоватые пятна. От укусов вшей оставались красные следы. Я разорвала свою последнюю и ставшую тем временем грязной сорочку, чтобы перевязать ступни; на обмороженных местах вскрылись и воспалились нарывы.

В дотехническом мире нельзя быть слишком привередливым. Никому не нравятся и недостаточный комфорт, но с этим можно смириться. Так об этом говорил мой дядя Джон де Лайл, министр. Он сказал это мне, когда я еще претендовала на место во внеземной службе.

Я всегда клялась себе, что никогда не воспользуюсь влиянием семьи, тем более семьи де Лайлов. Это честолюбивое намерение побеждало, пока мне не стало ясно, как сильно меня влекла служба в департаменте межпланетных дел. Это было некорректно с моей стороны; он являлся единственным из де Лайлов, который чувствовал себя виновным в том родственном подходе, он позволил себе в отношении меня. Когда я пришла к нему и спросила об этом — квалификация у меня, конечно, была, — он не смог отказать мне, не дав места.

«Разве иначе я была бы здесь?» — с содроганием спрашивала я себя, все еще стоя на коленях возле колодца. — Разве тогда я все равно улетела бы с Земли, если бы не было того влияния и содействия? Да. И произошло бы это так же рано? Ага, но нет, это уже совсем иной вопрос».

Я услышала шаги, быстро зачерпнула ладонями ледяную воду и умыла лицо. Потом стала жадно глотать воздух, задрожала от холода и вытерла глаза рукавом.

— У вас есть проблемы? — спросил Блейз.

— Никаких кроме тех, что есть у вас. — Я подняла кадку за ручки и пошла обратно к подвалу. Он шел рядом.

— Которая из них?

— Что? — я проследила за его вытянутой рукой; он указывал на те немногие дневные звезды, которые еще были видны на западе.

— О, Солнце Земли вы отсюда не сможете увидеть.

Каменные плиты под слоем снега обладали коварной скользкостью.

Мне приходилось целиком сосредоточиваться на том, чтобы не поскользнуться. Мужчина, шедший рядом, и не думал мне помогать.

— Как там, в том мире?

Взглянув на его лицо, я увидела, что он был серьезен. Значит, либо он поверил, что я прибыла из другого мира, либо так на него действовала изоляция. Возможно, это было оттого, что мне тем временем стало казаться, будто его покушения на мою жизнь происходили давно и в каком-то ином мире. Но, в любом случае, я считала, что мне следовало относиться к нему вежливо.

— Есть поразительное сходство. Если мы имеем дело с тем же самым классом звезд — с подобным же солнцем, я имею в виду — и с миром, который находится от него на определенном расстоянии, то все растения, животные и люди являются лишь вариантами общих основных типов.

По-настоящему чужими являются формы жизни на газообразных гигантах, на блуждающих межзвездных мирах и на планетах, движущихся по очень близким к своим солнцам орбитам. Там есть создания, с которыми мы, вероятно, никогда не сможем общаться.

— Вот как такие? — Он вытянул руку: большой палец и пять остальных.

— Это незначительное отклонение.

— И вы живете в высоких башнях, летаете по небу и ездите в повозках, в которые не запряжены животные. — Его тон был насмешливым. — Когда я слышу такое от вас, то начинаю верить, что правы были те, кто говорил, будто вы принадлежите к народу колдунов.

— Кто эти «те»?

Он не ответил. Как я предполагала, это исходило от СуБаннасен.

Мы постепенно подходили к нашему подвалу. Вверх от скрытого костра поднималась тонкая струйка теплого воздуха.

— Зачем вы сюда прибыли? И что последует за вами — еще больше трюков народа колдунов? — Он отвернул в сторону свое покрытое шрамами лицо. — У нас своя жизнь. Это то, что мы выбрали. Улучшит ли нашу жизнь знание вашего мира?

По какой-то дурацкой причине — все-таки этот человек дважды пытался убить меня — я полагала, что должна быть искренней по отношению к нему.

— Мое правительство говорит о взаимном культурном обогащении посредством контактов между мирами, входящими в Доминион. Это совершенно верно. Разумеется, мое правительство так же хотело бы получать выгоду, если какой-то мир имеет то, что можно обменить или оплатить. А если оно сможет вам что-то продать, то сделает и это. Речь могла бы идти и об усовершенствование методов медицинского обслуживания, ведения сельского хозяйства, о тех вещах, которые вам потребуются.

— У нас есть все, что нам нужно, — Он был упрям и так самоуверен, будто мог говорить за каждую в отдельности телестре Южной земли.

— Как вы можете это утверждать?

— Мы были свидетеле м другого пути, вашего пути, и он не оправдал себя.

Он был сердит и гораздо менее скрывался за своей гордостью, чем я замечала это в нем прежде. У него был жалкий вид, когда он шел рядом со мной, спрятав руки под изношенным пальто, с красными от мороза ушами, с сине-красными шрамами на лице.

— Только то, что вы пережили на этой планете одну техническую цивилизацию, которая погибла, совсем не означает, что все кончают тем же. Кроме того, это было давно…

Он вздернул голову, и в его тоне снова появилась привычная резкая холодность. — Я уверяю вас, что хотя народ колдунов так же мертв, как и их город, мы их не забыли.

Он ушел вперед. Я взяла кадку в другую руку, подышала на окоченевшие пальцы и спустилась следом за ним в подвал.

— Вот. — Марик взял у меня воду и протянул мне небольшую баночку. Она была очень горячей и наполнена бульоном, полученным из драгоценного мяса. — Когда вы поедите, я дам есть и ему.

— Ты уже ел?

— Пока вы были снаружи. Как там?

— Холодно.

— В воздухе снег, — равнодушно сказала Блейз.

Я села рядом с костром, выловила из баночки кусочки мяса и стала пить горячий бульон. Марик сел рядом со мной.

— Я хотел бы снова оказаться в моей телестре, сказал он. — Иногда на Ораноне бывало холодно, но никогда так, как здесь.

— Может, нам следовало бы создать свою собственную телестре. Хотя, кажется, место здесь для этого не совсем подходящее. — Юмор мой был слабоват.

Мигательные перепонки скользнули вверх, и глаза Марика посветлели от удивления.

— Короне и церкви потребовалось четыре поколения, чтобы подтвердить законность телестре Пейр-Дадени, т'ан. Вам придется подождать некоторое время.

Мне вспомнилось то, что однажды сказал Халтерн: ни одна из телестре со времени своего основания не изменяла своих границ, и в Южной земле не существовало земельных сделок, с тех пор как амари Андрете создала Пейр-Дадени.

— Но ведь должно быть возможно… Где же тогда жить людям?

— Есть три возможности на выбор, — сказал Блейз, глядя сквозь огонь. — Быть в своей собственной телестре. Или в качестве н'ри н'сут в другой. Или без земли.

Марик резко сказал:

— Она не безземельная!

— У нее нет телестре.

— Но у них это по-другому…

Это был тот самый момент, когда моя способность приспосабливаться, отчеты ксеногруппы и различные рассказы соединились в моей голове в единый образ Орте. Прочное и неизменное, совершенно статичное общество. Меня пугало то, что это произошло на добровольной основе. В период Золотой Империи они обладали техническими знаниями, а сейчас отказывались ими пользоваться. Мне стало ясно уже в Корбеке, что здесь существовало не дотехнологическое, а посттехнологическое общество.

Это и обусловило мне мои неблагоприятные исходные позиции. Я была подготовлена к встрече с примитивными мирами.

Основное правило Департамента гласило, что раса, не имеющая возможности перемещения в космическом пространстве, не представляла опасности для Доминиона и что член Доминиона не может причинить какому-либо миру большого вреда. Конечно, это было правило со множеством исключений, но для неспокойных времен оно обладало успокаивающим действием. На Земле это неистовое стремление к исследованию пространства с помощью сверхсветового привода именовалось принципом дисперсии, а главной проблемой Земли было единство.

Однако V Каррик не являлся дотехнической цивилизацией, он не являлся миром, который можно было обследовать, внести в каталог и наблюдать с помощью спутников. Потому что на Каррике V была техническая цивилизация, после которой остались такие руины, какие и представлял собой этот мертвый город.

«Мы основательно ошиблись насчет них, — думала я. — Что за менталитет побуждает этот мир (или это относиться только к Южной земле?) к тому, что он предпочитает пребывать в опасности, нужде и страданиях? Что за образ мышления позволяет Домам-колодцам и Т'Ан Сутаи-Телестре подавлять все знания, с помощью которых можно было бы улучшить условия жизни?…»

Я взглянула на Блейза. В Корбеке мне довольно часто казалось, что хранители колодца и говорящие с землей держали при себе все виды знаний, включая медицинские; народ колдунов достиг в этой области таких же успехов, что и Доминион.

В настоящее время не существовало технического метода записи знаний, но его можно было найти. Я могла жить с искаженными представлениями, когда знала, что не было возможности их исправить, но как только мне стало известно, что метод существовал и кто-то решил запретить его использование…

На Земле подобное общество не просуществовало бы и двух поколений, не говоря уже о двух тысячах лет. Это свидетельствовало о более необычном образе мышления, какой я могла себе представить у гуманоидов, которые, все же, в некотором отношении были так похожи на нас.

— Вы справились с банкой?

Я вернула ему ее пустой. Марик имел надутый вид. Очевидно, он спорил с Блейзом, пока я была погружена в свои размышления. В настоящих условиях мы все были в равной мере чувствительны, обидчивы.

Блейз сидел, держа на коленях деревянную коробку. Я уже и раньше видела ее в его вещах и по заботливости, с которой он с ней обращался, сделала вывод, что внутри были деньги или другие ценности. Но это оказалось не так. Он разложил на полу ее содержимое: это был дорожный комплект игры охмир. Входившая в него доска имела размеры подноса. В лазури фишек (они хранятся в двух мешочках, причем в одном содержится их вариант для трех игроков) были вырезаны обозначения феррорн, турин и леремок.

Все это пробудило во мне столь живые воспоминания, что у меня перехватило дыхание. Это были воспоминания о партиях в охмир в холодных башнях Корбека, которые мы с Фалкиром так часто прерывали, потому что нам приходило на ум более увлекательное занятие.

Блейз мрачно взглянул на меня и сказал:

— Думаю, вы откажитесь от столь изысканной игры, как охмир?

Игра отвлекла бы меня от мыслей, связанных с ожиданием. Любой способ прогнать скуку был кстати. Пусть даже его предлагал Блейз н'ри н'сут Медуэнин.

— Я играю, — ответила я.

Выпал снег и пролежал до полудня, прежде чем растаял. Воздух был прозрачен и холоден. Мы покидали нашу подземную обитель как можно реже. Но необходимо было выбираться наверх, чтобы собирать топливо для костра.

Звезда Каррика словно ледяной глаз висела низко над южным горизонтом. Северный ветер гнал массы облаков. Стояла яркая, беспокоящая погода. Вдали серебром блестели мокрые камни.

Выходы за топливом я использовала для ознакомления с окружающим миром. Я продлевала их, насколько это допускал холод. Казавшийся бесконечным, город, однако, состоял из одних лишь руин. Заметны были впадины, где обрушились подземные помещения.

От города народа колдунов остались лишь камни. И мы втроем обитали здесь, жгли костер на выложенном мозаикой полу, не имея защиты от холода и темноты. Мы были варварами в этом городе и, как мне подумалось, заслуженно.

Меня встревожил крик. Моя связка веток кустарника была нелегка. Я взобралась по какой-то лестнице с плоскими ступеньками, чтобы иметь большой обзор.

Я увидела Марика. Он размахивал своими харурами. Но крик, вырвавшийся у него, не был предупредительным. Что-то лежало на земле рядом с ним.

Подойдя ближе, я увидела, что это была огромная птица-ящерица с длинными и зубастыми челюстями. Тело ее покрывали скорее чешуйки, нежели перья. Ударом меча Марика одно из обтянутых кожей крыльев было почти целиком отрублено.

Я положила связку хвороста на землю и взялась за окончание одного крыла, а Марик — другого. Мы развели крылья в стороны. Их размах составлял более трех метров. На рукообразных лапах животного имелись опасные когти.

— Она напала на меня. — Марик схватил мертвое тело животного и потащил его к лестнице нашего подвала. — В той стороне, где полно выбоины. Я не видел, как она подлетела. Она чуть не оторвала мне голову!

Блейз не двинулся со своего места возле огня. Он оглядел убитую птицу, затем Марика.

— Это кур-рашаку. Повезло.

— Это не было везением! До последнего мгновения я вел себя спокойно, а потом я… — Он опустил птицу — ящерицу на пол и выполнил картинную и сложную серию фехтовальных движений воображаемым клинком. Его руки были черными от крови.

— Везением для нас, я имел в виду. Разнообразие в меню.

Я впервые увидел в глазах человека из Римона своего рода серьезный юмор, но на лице у того не дрогнул ни один мускул. К моему изумлению, он помог ободрать и выпотрошить птицу. Я подумала, что уж это-то входит в способности наемника, о которых я не задумывалась, и снова отправилась к колодцу.

Насытившись, мы прилегли у огня. Марик принялся лоскутками ткани вытирать кровь с мечей Телук… Впрочем, я считала их уже его собственностью. Блейз смотрел на это с нараставшем нетерпением. Он пробормотал что-то невнятное, порылся в своем узелке и бросил мальчишке несколько кусков промасленной ткани, которую использовал для чистки своих собственных мечей.

— Спасибо, — недоверчиво отозвался Марик.

— Гм-м-м… — Блейз откинулся назад, в тень. Когда металл был протерт, он сказал: — Ты отдашь нилгри слишком большое предпочтение.

— Может быть, — согласился Марик.

Как и большинство ортеанцев, он одинаково владел правой и левой руками. Щита в Южной земле не знали, а сочетание харуров представляло собой смертельную опасность. Большинство воинов, как и Блейз, были способны как правой, так и левой владеть обоими мечами.

— Тебе следовало бы поучиться. — Блейз поймал мой хмурый взгляд. — Не волнуйтесь, Т'ан обитательница другого мира. Я не стану резать вашего л'ри-ана.

— Я также на это не рассчитывала. — Но это было не совсем верно.

— Требуется движение, когда торчишь в такой тесноте. — Блейз взял в руки мечи Марика и оценил их вес. — В течение целого года я обучал владению оружием в одной телестре в Морврене, прежде чем отправился в Саберон. Вот, попробуй это.

Он показал мальчику несколько неведомых упражнений обоими клинками, затем сел рядом со мной, чтобы понаблюдать за ним.

— Не хотели бы и вы поучиться? — с иронией предложил он.

— Я знаю свои способности, а эта в них не входит. — Я не намерена была проявлять такое легкомыслие, чтобы угодить еще под лезвие клинка в руке Медуэнина. — Я придерживаюсь таких приемов борьбы, где требуется меньшая затрата усилий. В один из следующих дней я разгромлю вас в охмир.

— Ах, так вы, значит, думаете, что мы пробудем здесь всю зиму?

Когда он ушел, чтобы принести доску и фишки, я подбросила в костер побольше хвороста. Я столь же мало могла подавить его сарказм, как и его дыхание, во всяком случае, так мне казалось. Однако, несмотря на его рычание, рассчитанное на то, чтобы произвести впечатление, он взял на себя часть наших общих дел, и я все еще не знала в точности, почему.

Мы сделали первые ходы, которые определяет тот, у кого более подвижные фишки, и постепенно игра вошла в силу. В подземелье стояла тишина, шум ветра не доносился сюда сверху. Марик закончил свои упражнения с мечом и вернулся к огню. Огонь был центром нашей общественной жизни.

Блейз положил одну из неподвижных феррорн, чтобы открыть еще один фронт борьбы на игровом поле. Я изучила их расположение и двинула с места одну из турин.

— Так не пойдет, — запротестовал Блейз. — Только через линию, но не через угол… пусть это даже будет леремок.

— Вы делали так же, — возразила я.

— Все игроки в охмир обманывают. Это такая поговорка. А еще одна говорит… — он наклонился и стал изучать доску, а огонь превратил его обожженное лицо в страшную маску, — …что хорошие игроки в охмир обманывают только тогда, когда это необходимо.

— Тогда вот так. — Я вынудила его перевернуть одну из его голубых турин, оказавшуюся с обратной стороны белой леремок, что было весьма выгодным для меня.

Он вынул из мешочка еще пригоршню фишек и задумчиво держал их в руке. Его глаза были темными и ясными в тусклом мерцании света.

— Однажды я был в Касабаарде. В торговом городе. Там я и купил эту игру.

— Это не в Южной земле?

— Нет, за Внутренним морем, вниз по Дороге Мостов за архипелагом. Вдоль Покинутого Побережья было несколько боев. Примерно шесть лет назад. Думаю, это было между Квартом и Кель Харантишем.

— Вы там воевали?

— Мне платили, — сказал он, пожав плечами.

— Так вы это понимаете?

— Это — самое простое дело.

Он положил на доску одну фишку. Я не была уверена, разрешен ли был этот ход; я была отвлечена. Сейчас мне гораздо более интересным казался его рассказ. Я решила действовать осторожно.

— После этого вы вернулись домой?

— Обратно в Южную землю. Что касается моего дома… то эта была хорошая телестре, но мне было ровно четырнадцать, когда я ее покинул. Я придерживаюсь телецу, если вы помните. — Он намекал на обычай проводить одно из времен года в телестре. — Когда у меня есть возможность. Нет, в то время я был несколько лет охранником в городе Медуэн.

— Это звучит так, как если бы очень походило на мои дела. Я тоже всюду путешествую. Но здесь это выглядит необычно, не так ли? — Тут я положила новую феррорн.

Он сделал ход, создавший ему преимущество в одном из малых шестиугольников, что, в свою очередь, изменило равновесие между различными перекрывавшимися шестиугольными структурами. Когда стали видны последствия хода, проявившиеся в изменениях до самого края доски, я потеряла целый ряд фишек.

— Да, необычно. После того я снова отправился по побережью в Морврен. Там я получил вот это. — Его рука прошлась по изуродованному лицу.

— На войне?

Он рассмеялся. Смех звучал искренне, естественно. Марик открыл глаза и тут же снова задремал.

— В одном общественном доме в Свободном порту Морврена, — серьезно сказал Блейз, — в схватке совершенно из-за ничего. Десять лет за морем, а потом вот это. Какая-то амари бросила масляную лампу.

Он поднял руку, чтобы показать, как защитить свои глаза. Рукав соскользнул, и я увидела шрамы от запястья до локтя.

— Она больше никогда не сделает ничего подобного, — добавил он и коснулся эфеса своего харура. — Однако постепенно я становлюсь слишком стар для такой игры.

Мы замолчали и продолжили другую игру, не ту, о которой он говорил.

На палке было уже двенадцать зарубок.

Пятнадцатый день оказался особенно холодным. С востока тянулись желтые снеговые облака, но снег не шел.

— Скоро будет зима.

Марик согласно кивнул. Он вырыл своим ножом еще один корень и дал его мне.

— Я слышал, что перевалы зимой закрыты.

— Думаю, ты прав. Давай вернемся, хвороста уже достаточно. Здесь, наверху, чертовски холодно. — Тут я подумала, что мы проделали сюда от подвала довольно долгий путь. Руины походили друг на друга. Я стала искать ориентиры на местности.

— Сюда! — позвал Марик.

— Ты уверен?

Мы шли не тем путем, каким сюда пришли. Я шла за ним. Идти было легко, потому что он шел мощеными дорогами.

К нашему скрытому входу мы подошли с другой стороны, поэтому я не узнала его, пока не оказалась прямо перед ним.

— Ты быстро соображаешь, — сказала я, когда мы спускались вниз по лестнице и подошли к костру. — Я на время потеряла ориентировку.

Он бросил дрова в кучу запасенного топлива.

— Я не особенно хитер, это только лишь потому, что я уже прежде жил здесь.

Мои руки пощипывало, пока не восстановилось кровообращение. Это длилось довольно долго, пока до меня не дошло, что он сказал.

— Что ты здесь?

— Жил в этом городе. Во времена народа колдунов, конечно.

— Конечно, — машинально повторила я и отыскала взгляд Блейза.

Сейчас мне еще недоставало их бреда.

— Что в этом необычного? Согласен, что это большая случайность, однако…

— Значит, и у вас тоже?

Я подозревала, что они придумали такую игру-путаницу, чтобы подшутить надо мной.

— Нет. Мои воспоминания не показывают мне гор, которые бы я видел, когда был в городе колдунов.

Я повернулась к Марику:

— Ты никогда прежде об этом не упоминал!

— Я не узнал его снова, т'ан. — Он говорил об этом как о чем-то совершенно естественном, словно то, о чем он говорил, было известно всюду и каждому. — С тех пор как мы пришли сюда, мои сны о предыдущей жизни стали более четкими и совпадали с тем, что я видел. Только я думаю, что это было очень давно. Город сейчас больше, чем я вспоминаю.

Я повернулась к Блейзу:

— Видите, я знаю, что все мы находимся в большом напряжении..

— У вас не бывает снов о предыдущей жизни, не так ли? — В его голосе не чувствовалось ни малейшей насмешки.

— Нет возвращающейся памяти?

Марик испуганно взглянул на Блейза. Это насторожило меня. Тут не было никакой шутки. Мы были очень похожи. А сейчас присутствовало нечто, что заставляло его отвернутся от меня и сблизиться с наемником, который, к тому же хотя и не внушал доверия, однако являлся представителем его расы.

— Ке боится, — сказал Блейз, — потому что у представителей народа колдунов тоже не было памяти о их предыдущих жизнях. Может быть, у них и не было нескольких жизней, о которых они могли бы вспомнить. А разве вы, обитатели другого мира, походите в этом на народ колдунов?

— Я не могу ответить на этот вопрос, пока не поняла его. Присядь-ка ненадолго, мне бы хотелось поговорить об этом. Марик бога ради, я не причиню тебе никакого зла!

Он пристыженно сел рядом со мной.

— Я знаю. Я знаю вас, т'ан. Но мне казалось, что вы… как мы.

— Расскажите мне об этом.

Я посмотрела на обоих. Тут они снова обменялись взглядами заговорщиков, которые я раннее восприняла как свидетельство их сговора. Видимо, они объяснялись желанием перестраховаться. Мое разоблачение сильно затронула их.

— Мы живем, — просто сказал Блейз, — и возвращаемся под Ее небом. Вот и все.

— Это не все — это не может быть всем — как вы можете быть так уверены в этом? О-о… — я подняла руку, потому что Марик хотел перебить меня, — …я не сомневаюсь в том, что вы во все это верите. И на Земле есть люди, которые верят в то же самое и с такой же искренностью. Но доказательств этого нет!

— Мы вспоминаем, — сказал Марик. — Мы не можем все ошибаться, иначе мы не вспоминали бы об одних и тех же вещах, разве не так? Мы знаем о народе колдунов, потому что были здесь, потому что были их рабами. Кристи, мы это знаем.

— Церковь…

В этом заключался странный смысл. Вот почему, наверное, здесь не существовало никаких экстравагантных церемоний похорон. Телук однажды шокировала меня тем, что, как мне показалось, одобряла самоубийство. А Марик, с неприязнью относившийся к городу, когда вошел в него, сейчас чувствовал себя в нем уютно.

— Тогда вы, конечно же, знаете, как выглядит техническая цивилизация.

Они внимательно наблюдали за мной. Мне нужно тщательно формулировать свои вопросы. Если и существовала какая-то тема, на которую ортеанцы говорили с большой сдержанностью, то это была сущность их веры. Если бы все мы не оказались в такой ситуации, затерянные в опустевшей стране, подобный разговор мог бы никогда не состояться.

— Мы это знаем. Я уже говорил вам об этом, — сказал Блейз, — мы это видели и больше такого не хотим.

— Но как же народ колдунов? Разве никто из них не родился снова?

— Как же! — сказал Марик. — А что такое Кель Харантиш?

— Нет, люди там такие же, как и мы. — Блейз говорил совершенно серьезно. — Я их видел. Как говорят, народ там был истреблен.

— Как говорят? Я думала вы это знаете.

— Там есть кое-кто, кто утверждает, будто родился после гибели Золотой Империи, но я им не верю. Еще слишком рано.

Я поймала себя на том, что в беспокойстве ходила взад и вперед. Как раз в этот момент я вернулась к огню. Подобное было возможно.

Это могло бы оказаться предрассудком, а, может, и реальностью… Но они были убеждены в том, что это реальность. Это очень глубоко сидело в них, я это видела.

Почувствовав вдруг свою подавленность, я присела на полу у костра.

— Если вы знаете, что снова родитесь, то почему тогда терпите, переносите вот это все, что здесь кругом?

Некоторое время никто ничего не говорил. Блейз наклонился вперед, его местами седая грива упала ему на глаза.

— Если уж дело дойдет до того… я буду оставаться здесь не дольше, чем непременно должен.

— Но как представишь себе, что придется покинуть всех остальных, — прошептал Марик. — Это означало бы потерять всех, всю телестре, просто каждого знакомого человека. А что это будет за мир, в который вернешься? Я знаю, говорящие с землей объясняют, что это будет тот же мир, но ведь пройдет так много времени… И я был бы тогда уже не Марик Салатиэл, я был бы уже другим лицом с частью моих воспоминаний и родился бы в другом мире.

— У нас никто не желает себе смерти, — резко сказал Блейз, — поднял затем голову и посмотрел мне в лицо. — Умереть без надежды вернуться? Вы странные люди, Кристи.

«Да, это в них глубоко укоренилось. Это слишком основательное различие, чтобы осознать его целиком. И иметь такую уверенность… А из-за формы, в какой оно выражается, в повседневной жизни это не имеет слишком большого значения, хотя ее и создало то общество, в котором протекает эта жизнь. Неудивительно, что этот самый колдовской народ все еще представляет для них большую угрозу, хотя его представители вымерли две тысячи лет назад. Воспоминания о силе технике не поблекли, сохранилось и твердое нежелание когда-нибудь снова ею пользоваться».

— Может быть, у вас так же, — с надеждой сказал мальчик, — а вы этого только не знаете.

— Я действительно этого не знаю, как постепенно замечаю.

И чем больше я узнавала об Орте, тем больше угнетала меня моя полнейшая неосведомленность.

Блейз молча смотрел на меня, забыв про Марика. Он был потрясен, потому что мог себе представить, что это такое — знать, что должен умереть, но не знать, что следует за этим, если на подобное вообще способен ортеанец. Марик, как и дети всех рас, был еще далек от того, чтобы вообще верить в смерть.