ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ. 15 ноября 1476. Опасная осадаnote 13

В предательском свете луны Аш лавиной скатилась к подножию обрыва, вместе с комьями земли.

После леса восстановилось ее ночное зрение. Луна с безоблачного неба освещала холодным светом дорогу, на которой Аш присела на корточки.

Что за дерьмо! Вокруг — одни трупы!

Чистое небо — признак низкой температуры воздуха: в лунном свете сверкал иней на покрытой глубокой грязью дороге, паутинками льда подернулись лужи, заполненные водой рытвины дороги, просторы болот. Вокруг нее бок о бок застыли в слякоти, в непролазной грязи не распряженные повозки с людьми, лошади с костлявыми выгнутыми хребтами спали стоя, в изнеможении повесив головы. А люди — мужчины и женщины — мешком рухнули на землю и уснули, не обращая внимания на покрывшую их и все вокруг смерзшуюся грязь.

Аш замерла, присев на корточки, остро ощущая холод, прислушиваясь, не раздастся ли крик.

Не слышалось ни звука.

Она утерла слезы, навернувшиеся на глаза от холодного ветра, и подумала: нет, это лишь смахивает на поле боя; но тут нет трупов, наваленных штабелями высотой в человеческий рост; нет грабителей-мародеров, нет ворон и крыс, нет сохнущих луж крови; и нет запаха схватки, засады, резни.

Эти люди не убиты, они спят.

Это беженцы.

Уснули, измученные, там, где их застала темнота.

Она сидела совершенно неподвижно, настороженно наблюдая за малейшим движением — не начнут ли они пробуждаться, и старалась сориентироваться на местности. Позади нее — лагерь отряда Льва; значит, эта дорога идет на юг от Дижона к Оксону. Дижон впереди, на расстоянии мили, между ними заливные луга и вторгшаяся армия противника.

Ее вдруг осенила мысль: «Я, конечно, могу просто встать и уйти. Не заходя в Дижон. Просто уйти; оставить Флору и Фарис, отряд и Дикие Машины. Оставить все, потому что теперь все изменилось. Я ведь всегда хотела быть просто солдатом…»

И все это кончилось на берегу Карфагена. Это закончилось, когда что-то заставило меня направиться к пирамидам, Диким Машинам.

С юга прозвучал отдаленный звук охотничьего рога — на волков. Еще и еще; и снова тишина.

Все еще хочется сбежать?

Она почувствовала, как у нее кривятся губы.

«А я и есть солдат. Позади меня — пара сотен живых, дышащих причин, ради которых мне требуется получить ответы прямо сейчас.

Конечно, я могла бы слинять и оставить их под командованием Тома Рочестера. Убраться в другое место. Наняться, как свинья. Бросить попытки удержать всех их вместе…»

В животе что-то скорчилось, и она поняла, как ей страшно. Страшнее, чем она думала.

Не потому ли, что безумие — сейчас отправляться к визиготам? Безумие и есть. «Меня может пришить какой-нибудь идиот-стражник без лишних вопросов. Фарис может приказать прикончить меня. Или отправить на корабле назад в Карфаген — или что у них там от него осталось. Я думала, что после Базеля я ее знаю — но знаю ли? Опасно просто до глупости!

И все это может произойти до того, как я получу ответы на свои вопросы.

Снаряжение выбросить, меч выбросить, — думала Аш. — Лечь и заснуть рядом с этими женщинами, утром подняться и пойти с ними дальше. Лицо можно спрятать, но меня и так никто не узнает; во всяком случае, никто из этих беженцев.

В этой войне беженцев, должно быть, сотни тысяч. Ну, будет одной теткой больше. Дикие Машины пусть себе манипулируют армией Фарис, но меня-то не найдут. И я выберусь из Бургундии. Прятаться можно месяцами. Годами.

Угу, как же. Без снаряжения, без меча; и тут меня как раз изнасилуют и убьют, просто из-за того, что на мне сапоги».

Никто не шевелился, все спали в глубоком изнеможении.

Она осторожно поднялась на ноги. Поверх кольчуги на ней была подпоясанная поясом с пряжкой короткая тога, а поверх этого — плащ, и ее снаряжение не было заметно. Одной рукой она придерживала ножны меча. Лицо под капюшоном и шлемом казалось ей обнаженным. Холодный ветер разметал волосы по покрытым шрамами щекам; волосы были слишком короткими и не попадали ей в глаза.

«Выживу, — думала она. — Пока не умру от голода».

Стойкий запах мочи. Дорога провоняла мочой и экскрементами. Аш переступала через глубокие колеи, оставленные колесами повозок, бесшумно передвигалась по промокшей земле между куч лежащих тел.

Только через минуту она сообразила, что вокруг много детей: почти у каждой семьи были младенцы в пеленках или маленькие дети. Кто-то вдали закашлялся; заплакал маленький ребенок. Аш сощурилась от ночного холода.

«В этом возрасте я была рабским отродьем в Карфагене. И судьба мне была — попасть под нож».

Двигаясь по грязи с звериной осторожностью — а здесь собак не было, только несколько лошадей, только пешие беженцы, и имущество только то, какое могли унести на себе, Аш осторожно ставила сапоги на землю, стараясь не попасть в выбоины, и пересекла проезжий тракт. У нее возникло непреодолимое желание — сбросить плащ, покрыть им хотя бы одного ребенка, но она двигалась машинально, украдкой, и ноги пронесли ее мимо.

«У меня с Фарис больше общего, чем у каждой из нас с этими людьми».

В холодном воздухе под луной ее дыхание клубилось, как белый пар. Не размышляя, она свернула на север, с трудом пробираясь к перекресткам и мосту на север от города.

«Куда же мне убегать, когда Роберт и остальные ребята в Дижоне. И отряд это знает, и я это знаю; вот почему у нас не было другого выбора, кроме как идти сюда.

Да провались герцог Оксфордский, провались Джон де Вир: почему он не привел весь мой отряд в Карфаген?.. Я сейчас была бы за полмира отсюда!

Ну ладно, что сделано, то сделано.

Я все же послушала бы голос умершего…

Годфри — ах, Иисусе! Плохо мне без Годфри!

Так плохо, и воспоминания настолько живы, будто я слышу его наяву?»

Она с трудом брела среди промерзшего кустарника, по земле, которую при дневном свете пересекла бы за минуты. Она, кинув взгляд на луну, заметила, что прошло около часа; и тут она оказалась на холме, а впереди возник мост и большая северная часть лагеря осаждающих.

«Сукин сын…»

С утеса они с Джоном Прайсом видели только западный берег реки: палатки на протяжении трех-четырех миль на холмах, прежде покрытых виноградниками и нивами и заливными лугами. Теперь по ту сторону моста, на север от города, стояли только сотни палаток, белых в лунном свете; и еще дальше — темные строения, это могли быть полевые укрепления, выстроенные как зимние квартиры. И еще больше крупных осадных механизмов: требушеты и квадратные силуэты укрытых башен.

Големов не видно.

Мост был не освещен, только тут и там горели костры по периметру с этой стороны, и вокруг них периодически перемещались стражники. На деревьях висели останки давно повешенных: молчаливое напоминание о том, что будет с беженцами. До нее по холодному воздуху стали доноситься обрывки разговоров на карфагенской латыни.

«У меня есть час до того, как Джон Прайс начнет свое выступление. Надеюсь, что так. Ну, ростбиф, не подведи…»

Ночью, в суматохе, когда нет ни хронометража, ни командования, ни контроля, очень легко все может быстро пойти к черту. Зная это, Аш на минуту задумалась: не вернуться ли; и, посомневавшись, расправила плечи и шагнула вперед, вниз по грязному склону, спустилась на дорогу, ведущую к мосту, и к границе лагеря визиготов.

— Стой!

— Ладно, ладно, — добродушно закричала Аш, — уже стою, — она скинула перчатки, демонстрируя пустые ладони.

— У нас нет никакой еды! — прокричал безнадежно голос по-французски. — Давай проваливай!

Другой голос, более грубый, сказал по-карфагенски:

— Врежь им по башкам, назир, и убегут.

— О-о, вот как? — Аш подавила смешок. От возбуждения у нее забурлила кровь. Она так широко заулыбалась, что заболели щеки и от ночного холода заломило зубы. — Зеленый Христос на дереве! Неужели Альдерик? Ариф Альдерик?

На минуту воцарилось полное молчание, за время которого она успела подумать: «Да нет, конечно, ошибочка, не будь такой уж полной идиоткой», — а лотом одна из темных мужских фигур от дверей фургона сказала тем же голосом:

— Девчонка? Это ты, девчонка Аш?

«Черт возьми, как повезло! Просто глазам не верится!»

— Шагни вперед, чтобы мы тебя узнали!

Холодным рукавом своей короткой тоги Аш утерла влагу с верхней губы и спрятала руку под плащ. Она сделала шаг вперед, спотыкаясь по грязной земле, ночное зрение пропало из-за света костра; и она спустилась на утоптанную грязь возле ворот в плетне, между фургонами, загораживавшими въезд на мост.

Вперед выдвинулось полдюжины копьеносцев во главе с бородатым офицером в шлеме.

— Аш!

— Альдерик! — они одновременно протянули друг другу руки, обнялись и секунду постояли, ошарашенно ухмыляясь друг другу. — Обходишь дозором стражу по периметру, а?

— Да знаешь ведь, как положено, — огромный карфагенец усмехнулся, выпустил ее из объятий и провел рукой по своей заплетенной в косу бороде.

— Ну и кого ты настолько рассердил, что тебя снова прислали сюда?

Она увидела, что ее слова его достали, он снова увидел в себе солдата и врага. Его лицо в тени стало жестким.

— Многие погибли, когда ты напала на дом Леофрика.

— Да и мои многие полегли.

Он задумчиво кивнул. Потом щелкнул пальцами, вполголоса сказал что-то страже, и один из стражников помчался в лагерь. Аш заметила, что, удалившись от света костра у ворот, посланец пошел заметно медленнее.

— Наверное, я должен считать тебя своей пленницей, — флегматично заметил Альдерик. Он сделал шаг в сторону, и его лицо осветилось светом костра. Аш заметила на его лице, кроме скрываемого изумления, краткий проблеск радости. — Будь ты проклята Богом в Его милости. Я бы не поверил, что женщина способна сделать то, что сделала ты. А где тот английский парнишка в белой ливрее с пятиконечной звездой? Он тут с тобой? Кто вообще с тобой?

— Со мной никого.

Она сказала это пересохшими губами. «Черт, — подумала она, — надо же было нарваться на него, он меня знает, он поднимет всю стражу на ноги, и для Джона Прайса все закончится прямо у осадных машин.

Ну, он крепкий орешек, он может справиться».

— Что видишь, то и есть, — заметила Аш, держа на виду свои руки в кольчужных рукавицах. — Да, меч у меня есть; и хотела бы оставить его при себе.

Ариф Альдерик покачал головой и залился громким хохотом. С добродушной веселостью, поманив к себе своих людей, он сказал:

— Я не доверил бы тебе и тупой ложки, девчонка, тем более меча.

— Ладно. Однако на твоем месте я бы сначала спросила Фарис, — пожала плечами Аш.

Альдерик сам распахнул полы ее плаща, а двое стражников, придерживая ее за руки, начали отстегивать пряжку пояса с мечом. Даже на холоде они действовали быстро. Выпрямившись, держа в руках ее ножны, он сказал:

— Не пытайся убедить меня, будто генерал знает, что ты здесь.

— Да нет, конечно. Лучше скажи ей сам, — Аш встретилась с ним взглядом. — Ты лучше сам ей передай, что Аш здесь, чтобы вести с ней переговоры. Прости, я не захватила свой белый флаг.

И в секунду увидела, что ему понравилась эта дерзость. Ариф развернулся, отдал приказания стражникам у ворот, и стерегшие с двух сторон толкнули ее вперед, не очень грубо, в сторону лагеря. Внизу под мостом негромко шумела река; они пересекли мост и пошли по грязным тропинкам между палатками, отчетливо видными в белом свете луны.

Простой факт ее присутствия здесь, сейчас, среди вооруженных солдат, которые ни на секунду не поколеблются убить ее, — этот факт заставлял ее держать глаза широко открытыми в леденящем ночном ветре, как будто запечатлевая освещенные луной силуэты сотен покрытых инеем шатров; ушами она запоминала звук их шагов, хруст замерзшей грязи под ногами. И все же это казалось нереальным. «Я должна была быть с моим отрядом: это безумие какое-то!»

Аш, бредя по следам арифа, услышала один раз лай собаки; в ночи мелькнула бледная худая тень, вынюхивающая отходы, брошенные возле одной из больших палаток-бараков, маленьких палаток почти нет, заметила она; визиготы предпочитают держать своих людей более крупными группами, — и сова, как белая тень смерти, пролетела над ее головой; у нее сердце ушло в пятки при воспоминании об охоте среди пирамид в карфагенской тьме.

Они тормозили, поднимаясь на склоны и спускаясь с них, прошли не менее полулье, все еще в пределах лагеря, и все еще не приблизились к северной стене Дижона. Лунный свет отражался от чего-то — от разбитой артиллерийским огнем черепицы на крышах башен Дижона.

«Где-то открывают ворота для вылазок. Помоги им Бог».

— Шестеро из моих сорока погибли при твоем нападении на Дом, — сказал Альдерик, он отошел назад и поравнялся с ней. Смотрел он вперед, его профиль четко выделялся в серебряном свете. — Назир Тойдиберт. Солдаты Барбас, Гайна, Гайсернк…

Голосом Аш выразила свою холодность:

— Этих я убила бы сама, лично.

Глядя на его бородатое лицо, она подумала, что он прекрасно осведомлен — как любой хороший командир — о побоях, из-за которых она лишилась ребенка; знает, кто это делал, поименно.

— Ты слишком опытный командир, чтобы принимать это как личное оскорбление. Кроме того, девчонка, ты не умерла в Цитадели, когда она пала. Господь сохранил тебя для другого: возможно, для других детей.

При этих словах она уставилась на огромного карфагенца.

«Он знает, что я потеряла ребенка; но не знает, что я больше не могу иметь детей. Он знает, что я унесла ноги из Карфагена; но не знает о Диких Машинах. Он допускает, что я тут для заключения другого контракта. Договора.

Если он что и знает, то только казарменные рассказы, что я — другая Фарис, что я слышу каменного голема.

Если бы у них была причина прекратить пользоваться военными машинами — а он из Дома Леофрика, он бы знал! — тогда он бы меня боялся».

Как бы подтверждая ее мысли, ариф Альдерик спокойно развивал свою мысль:

— На твоем месте, девчонка, я бы не рискнул оказаться снова вблизи от семьи Леофрика. Но наш генерал — военный, она вполне может воспользоваться твоими услугами здесь, среди нас.

Она отметила, что он сказал «семья Леофрика», а не просто «Леофрик».

— А что, старик погиб? — прямо спросила она.

В резком контрасте лунного света и тени она увидела, как Альдерик поднял брови. А заговорил он как профессионал с таким же профессионалом-коллегой:

— Спасибо за внимание, девчонка, он болен; но идет на поправку. А чего нам еще ожидать, если Господь так явно нам благоволит?

— А что, Он вам благоволит?

Он вспыхнул от радости:

— Откуда тебе знать, тут, в Дижоне. Господь коснулся Своей земли, в Карфагене, светом Своего благословения; и любой мог видеть Его холодный огонь, горевший над гробницами королей-калифов. Пророк сказал мне, что это предсказывает скорый конец нашего крестового похода сюда.

Она прищурилась, соображая: «Он считает, что я выбралась сюда из Дижона?» И дальше: «Холодный огонь над гробницами…»

Над пирамидами.

Заря Диких Машин.

— И ты считаешь, что это знак благоволения Господа? — выпалила она.

— А что еще? Ты сама, девчонка, была там, когда земля сотрясла Цитадель, и дворец пал. И сразу, в один момент, появился первый Огонь Благословения, и король-калиф Гелимер был спасен от смерти в землетрясении.

— Но!..

Не оставалось времени сформулировать вопросы: они уже прибыли по следам посланца арифа; этот человек еще кричал на стражников; судя по форме, это был вход в штаб Фарис. Причем не палатка: из неотесанной древесины сколочено длинное, низкое здание, крыша покрыта дерном; в окружении жаровен и войск и рабов, пробужденных ото сна.

Аш была готова настойчиво продолжать задавать вопросы, но закрыла рот, когда арочная дверь открылась и из нее вышла фигура в белом.

Ей хватило бы только реакции мужчин, чтобы понять, что это Фарис; но свет луны не дал бы ей ошибиться: она увидела водопад серебристо-белокурых волос, льющийся до бедер. Аш секунду наблюдала, все еще не будучи видимой, в голове ее промелькнуло: «Вот так и я выглядела», и она сделала шаг вперед, длинноногая и неуклюжая, завернув руки в плащ, и сказала веселым голосом:

— Парламентер. Ты хочешь говорить со мной.

Визиготка не колебалась ни секунды:

— Да, хочу. Ариф, ввести ее в дом.

Фарис развернулась и вошла в дверь. Белая одежда на ней оказалась тяжелой мантией из меха куницы и шелка, которая окутывала все тело. Невооруженная, с непокрытой головой, только со сна, она, казалось, полностью владела собой. Аш споткнулась о деревянный порог, ноги ее были нечувствительными от холода.

По обе стороны двери стояли два голема, держа в каменных руках масляные лампы. Это могли быть просто статуи людей: один из белого мрамора, другой из резного красного песчаника. Рука ремесленника, наверное, оформила мускулистые руки, длинные конечности и лепной торс; придала орлиные черты лицу. В свете лампы ярко вспыхнули отполированные бронзовые сочленения плечей и локтей, когда мраморный голем поднял повыше свой светильник. Аш услышала, как едва слышно заскрежетали смазанные металлические сочленения. Красный голем зеркально повторил движение первого, перемещая свое тяжелое каменное тело.

— За мной!

По приказу Фарис оба голема потопали за ней, под их каменными ногами скрипел деревянный пол. Мерцающий свет танцевал на стенах, увешанных гобеленами. Аш не отрываясь смотрела в спины големов. «Я была чертовски близко. Так чертовски близко к самому каменному голему, военной машине…»

Она обратилась к идущей впереди:

— Ты хотела поговорить со мной один на один, Фарис.

— Да.

Визиготский генерал вошла без колебаний в арку, завешенную шелковой тканью, чьи-то руки раздернули портьеры перед ней. Аш, следуя за ней, посмотрела в сторону и увидела белокурых рабов в шерстяных туниках, рабов Дома, присланных с африканского побережья; одного-двух она даже внешне запомнила по Дому Леофрика, Но, бросив быстрый скользящий взгляд, убедилась: это не Леовигилд, не девочка Виоланта.

«Леовигилд, который пытался поговорить со мной в камере; Виоланта, которая принесла мне одеяла: без сомнения, оба погибли».

— Здорово, правда, когда ты уже настолько крупная личность, что тебя не убивают тут же на месте? — сардонически сказала Аш, входя в освещенную лампой комнату с низким потолком и бросаясь на скамеечку перед ближайшей жаровней. На миг она отвела глаза от Альдерика и Фарис, сбрасывая капюшон, стаскивая рукавицы и шлем с забралом и протягивая руки к огню. Все это она делала с видом полной уверенности в себе. — Значит, Дижон еще не взят?

— Еще нет, — в ответ прогромыхал ариф.

На один момент у нее закружилась голова, просто как-то все в голове сместилось; она взглянула на командира Альдерика и увидела, как он наблюдает за ней и Фарис.

«Идентичные сестры. За одной ты пошел в Иберию и доверил ей свою жизнь в бою. А другой ты перерезал горло, когда ей было 14 недель от роду».

У Аш дрогнула рука. Она снова опустила ее, не желая дотрагиваться до невидимого шрама на шее. Довольствовалась тем, что ухмыльнулась Альдерику, и наблюдала, как он вздрогнул при виде шрамов на ее лице. В его лице еще было заметна доля сочувствия, но умеренная. Профессионал, военный… очевидно, он чувствовал, что отчасти снял с себя ответственность, когда сделал ей то признание в Карфагене.

— Дижон еще не взят штурмом, — Фарис обхватила себя руками, развернулась, край одежды взметнулся кверху. Ее безупречное лицо было освещено, и было видно, как она устала, но не измождена; ведет суровые бои, но не голодает.

— Штурмы не приводят к концу осаду. Голод, болезни и предательство — вот что приводит, — Аш, подняв брови, обратилась к Альдерику: — Я хочу поговорить с твоим начальством, ариф.

Фарис что-то тихо сказала ему. Альдерик кивнул. Когда огромный солдат исчез, Фарис сделала знак рабам, и так и стояла, пока не принесли еду и питье рабы-мужчины, по лицам которых было видно, что их внезапно пробудили от сна.

В длинной комнате стояли столы — на сколоченных козлах; сундуки, ящик-кровать; все это европейское и, вероятно, захваченное как добыча. Среди этих предметов франкского происхождения диссонансом выглядели военное снаряжение визиготского генерала и големы — из красной глины и белого мрамора.

— Ну, и чего ради стоило прерывать мой сои? — вдруг насмешливо спросила визиготка. — Могла подождать до утра, если так уж рвешься стать предателем.

«Оба они так решили? — думала Аш, но на ее лице ничего не отразилось. — Я ведь ни слова не сказала, но оба решили, что я все это время была в Дижоне? Конечно — потому что Фарис видела на стенах людей в моей форме!

И поскольку я не говорила с военной машиной, та не могла сказать ей, где я была на самом деле.

Она думает, что я пришла, чтобы сдать ей город.

Ну и пусть так думает. У меня в запасе около тридцати минут. Пусть догадываются все это время. Значит, пока побуду в живых.

А тем временем сделаю то, зачем пришла».

Некоторое время Фарис смотрела на нее молча. Снова прошла к двери комнаты, мимо своей кольчуги, висящей на манекене, и тихим голосом отдала приказы рабам. Они вышли из комнаты. Обернувшись, Фарис сказала:

— Големы разорвут тебя на куски, если ты нападешь на меня. Мне стражники не нужны.

— Я пришла не для этого.

— Я, пожалуй, усомнюсь, ради своей безопасности, — визиготка подошла поближе, уселась в резное кресло, стоящее в стороне от жаровни. И когда она села, расслабленно опустилась всем телом на шелковые подушки, Аш поняла, как та устала. На миг Фарис прикрыла глаза длинными серебристыми ресницами.

Все еще не открывая глаз, как бы додумывая долгие мысли, Фарис сказала:

— Но ты не пришла бы, когда я взяла бы город, а? Слишком боишься снова оказаться в Карфагене. Ты меня преследуешь, — неожиданно добавила она.

— Дижон, — нейтральным тоном сказала Аш.

— Ты получишь свою цену за то, что откроешь ворота, — Фарис сложила руки на коленях. Меховое одеяние соскользнуло, подставив ее ногу теплу угольной жаровни. Красный свет заиграл на ее тонкой, бледной коже. Эта женщина, полностью владеющая собой, мало чем отличалась от той, которую Аш встречала в Базеле.

Разглядывая ладони Фарис, сложенные на коленях, Аш заметила, что ее идеальной формы ногти обгрызены, в заусеницах, под которыми краснеет мясо.

— Для меня самое главное — безопасность моего отряда, — сказала Аш. И, как будто совершая обычную сделку, — а ведь так вполне могло бы быть? — добавила: — Мы выходим из города со всеми воинскими почестями. Со всем нашим личным снаряжением. Даем обязательство не заключать контракт с врагами империи в христианском мире.

Фарис встретилась взглядом с Аш, как будто не хотела смотреть на нее, но не могла удержаться. И сказала спокойно и как-то капризно:

— Наш господин Гелимер сильно давит на меня. Через посланцев, почтовых голубей, через военную машину. «Ускоряй осаду, прижми их жестко», — но осаду могли бы вести другие командиры, мое место — с моими полевыми войсками! Отдай мне город, и я охотно обещаю, что не пожалеешь.

«Итак, Гелимер все же выбрался живым из дворца. Проклятье. Один слух уже подтвердился».

Аш быстро прокрутила в голове, стоит ли спросить: «Жив ли мой муж Фернандо?» И отбросила вопрос и подавила странный приступ печали, вызванный этой мыслью.

«Интересно, ведут ли они еще бои во Фландрии?»

— Я-то ставила на план Гелимера: что кампания на зимний период прекращается, поскольку крестовый поход вполне преуспел, и все это может подождать до весны. А Гелимер тем временем станет, несомненно, избранным монархом, — Аш потерла застывшие руки. — Если бы во Фландрии велись активные действия, Гелимер не стал бы посылать тебе приказов. Ты — ставленница Леофрика; Гелимеру ни к чему в данный момент играть ему на руку.

Аш осторожно бросила взгляд на Фарис, проверяя реакцию той на свое знакомство с политикой Карфагена.

— Ты не права. Для нашего короля-калифа имеет значение только одно: смерть герцога и падение Бургундии, — и, как сестра сестре, визиготка доверительно сообщила: — Папа болен, он был ранен при землетрясении. Домом управляет кузен Сиснандус. Я говорила с Сиснандусом через каменного голема, — он заверил меня, что папа скоро выздоровеет.

При упоминании о военной машине у Аш похолодел затылок.

— Ты по-прежнему можешь говорить с ним? С каменным големом?

Фарис отвела глаза:

— А почему бы нет?

Что-то в ее голосе заставило Аш замереть; затаив дыхание, она пыталась уловить каждый нюанс.

— Я описываю каменному голему тактическую ситуацию, и Сиснандус и король говорят мне, что мне следует продолжать военные действия здесь. Лучше бы мне это говорил отец… — она вздохнула, потерла глаза. — Скоро он должен поправиться. Чтобы съездить туда, нужно две недели, месяц, но я не могу уехать отсюда.

Она открыла глаза и встретилась глазами с Аш. Аш подумала: «Что-то в тебе изменилось», но что именно — ей было не понять. И она сказала:

— Ты слышала другие голоса. Ты слышала Дикие Машины! — и только когда сказала это, поняла, что попала в точку.

— Вздор!

В первую секунду Аш показалось, что Фарис сейчас вскочит на ноги. Мантия сползла с нее, оказалось, что женщина была в сорочке, поверх которой как попало был нацеплен пояс с кинжалом; что свидетельствовало о внезапном пробуждении по тревоге. Опустив руку, она поглаживала эфес кривого ножа.

Но Фарис повела глазом на ближайшего голема. Свет лампы освещал его конечности из красного песчаника, его безглазое лицо.

— Дикие Машины?..

— Мне говорили, что отец Бэкон так их назвал.

— Тебе говорили… — она произносила слова с запинкой. Голос ее окреп. — Я… да… я слышала, что сообщала военная машина в ночь, когда ты напала на Карфаген. Видно, на нее повлияло сотрясение земли; она не сказала мне ничего, только какой-то миф или легенду, которую кто-то когда-то ей прочел. Фальсифицированный вздор!

Аш почувствовала, как у нее застыли взмокшие ладони.

— Ты это слышала. Ты их слышала!

— Я слышала каменного голема!

— Ты слышала что-то, говорящее при посредстве каменного голема, — Аш сильно наклонилась вперед. — Я заставила их сказать мне — они не ожидали такого — я больше не смогу от них этого добиться. Но ты слышала, как они говорили, что они такое: Железные Природные Машины. И ты слышала, как они сказали, чего им надо…

— Фантазия! Одна фантазия! — Фарис развернулась в своем кресле так, что больше не смотрела на Аш. — Сиснандус заверил меня, что это история придумана каким-то рабом, прочитавшим ее каменному голему — вероятно, какой-то недовольный раб. Для возмездия он покарал многих рабов. Временный бзик, вот и все.

«О Господи, — Аш не мигая смотрела на карфагенянку. — А я-то думала, что стараюсь избегать мыслей об этом…»

— Ты сама не веришь своим словам, — сказала она мягко. — Фарис, вместо одного голоса я слышала много их. И ты их слышала. Разве не так?

— Я не слушала. Они ничего мне не сказали! Я не слышала.

— Фарис…

— Других машин нет!

— Но ведь каменный голем говорит не одним голосом…

— Я не слушала!

— О чем ты их спрашивала?

— Ни о чем.

Для постороннего — а Аш вдруг представила себе этого гипотетического постороннего, может быть, потому что думала — не слушают ли у дверей рабы или стражники, — зрелище было бы жуткое: две женщины с одним лицом, разговаривающие одним и тем же голосом. Ей пришлось дотронуться до своих шрамов, чтобы убедиться в самой себе, присмотреться к бледнеющему загару, маскирующему глаза визиготки, чтобы осознать, что они — не одна и та же женщина, что она, Аш, сейчас находится не там, где мертвый ребенок и лес с кабанами.