ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ. 16 ноября 1476 года. Охота на оленяnote 53

— Послушайте, — вскричала Аш, — тут под стенами города черт знает какая армия стоит, а вы собираетесь простенько так пойти и поохотиться на какого-то зверя ?.

Оливье де Ла Марш объехал кучу щебня на своем могучем каштановом жеребце и, между выкрикиванием приказов толпе охотников, успел ответить на ее вопрос:

— Мадам капитан, вы видите, мы уже отправляемся. Нам нужен какой-нибудь герцог.

Глядя на его видневшееся из-под забрала обветренное лицо, Аш думала — да, этот человек, ясно, умеет организовать многое. но в нем есть и другое: есть некое неуловимое свойство, которое она замечала теперь у многих на разрушенных улицах этого города.

Сейчас на большой разрушенной бомбежками площади за северной стеной Дижона собралось порядка трех тысяч человек, по ее подсчетам; и с каждой минутой их становилось все больше. Рыцари взбирались на коней, стрелки бегали туда-сюда с депешами, охотники со своими оруженосцами придерживали на поводках своры гончих, пару за парой. Но больше всего было — она сощурилась в лучах утреннего Солнца, падавших сквозь обгоревшие балки руин домов, — просто одетых женщин и мужчин. Торговцы, подмастерья, фермерские семьи: крестьяне, спасающиеся бегством из разоренной деревни. Виноделы и сыровары, пастухи и маленькие девочки. Все были закутаны в аккуратно починенные шерстяные туники тусклого цвета, в платья, плащи; лица покраснели от ветра. Большинство серьезны или задумчивы. В первый раз за последние месяцы они не вздрагивали в ожидании прилета каменного или железного ядра.

И — тишина. Шумели, заглушая даже подвывание собак, только ее люди, проходившие или проезжавшие верхом. И еще полное молчание нарушил ее грубый голос да одиночный удар колокола.

— Если среди ваших наемников есть бургундцы, — заключил Оливье де Ла Марш, — они могут поохотиться с нами.

Аш отрицательно покачала головой. Светло-гнедой мерин под ней, чутко реагирующий на каждое ее движение, легко отпрыгнул на шаг в сторону, в грязь и на разбитые булыжники. Она придержала поводья.

— Но кто наследует герцогство?

— Кто-то из герцогской династии.

— Которой?

— Мы не узнаем, пока они не будут выбраны после охоты на оленя. Мадам капитан, поедемте, если хотите; если нет, оставайтесь на стенах и следите за соблюдением условий перемирия!

Когда заместитель герцога отъехал к охотникам, Аш обменялась взглядами с Антонио Анжелотти.

«Охота на оленя-самца… Кто тут спятил, я или они?»

Анжелотти не успел ответить, как к ним приблизилась высокая, похожая на пугало, фигура и отбросила назад капюшон. Флора дель Гиз хлопала одной овчинной варежкой о другую, согревая остывшие на ледяном ветре руки.

— Аш! — весело прокричала она. — У Роберта человек двенадцать желает поговорить с тобой насчет этой охоты. Ему привести их сюда из башни или ты пойдешь к ним?

— Сюда привести, — Аш спешилась, заскрипело ее боевое седло из стали и кожи. Она расслабилась после визита в лагерь Фарис, но зато под доспехом у нее заболели мышцы.

С земли можно было поближе рассмотреть толпящихся на площади мужчин и женщин. Они тихо прогуливались; большинство молчало, на некоторых лицах было скорбное выражение. Когда из-за развалин на узких кривых улицах им приходилось сталкиваться по нескольку человек, она видела, как они вежливо уступали друг другу дорогу или кивали, извиняясь. Бургундские солдаты, которым, она считала, полагалось бы алебардами организовывать движение толпы в определенных рамках, стояли группками и просто глядели на поток народа. Иногда перебрасывались одной-другой фразой с кем-то из проходящих.

В ладонях у многих женщин бережно были укрыты от ветра горящие тонкие восковые свечки.

Какая тишина… Впервые вижу такое.

Рядом с Флорой было две женщины, Аш заметила только сейчас: одна в зеленом одеянии сестры-монахини, другая в чем-то неопрятном белом, в пятнах… Когда толпа вокруг нее и ее мерина чуть расступилась, она смогла увидеть их лица. Это были сестра-настоятельница Симеон и Джин Шалон.

— Флориан, — она ошарашенно обернулась к хирургу.

Флора подняла глаза: она посылала куда-то девочку из их обоза с сообщением.

— Роберт говорит, что около дюжины фламандцев, которые остались с нами после разделения отряда, хотят получить от тебя разрешение поехать на охоту. И я еду.

Аш скептически сказала:

— И давно ли ты в последний раз вспоминала, что ты бургундка?

— Какая разница, — толстое белое лицо сестры-настоятельницы смотрело на Аш не то что неодобрительно, а скорее печально, всепрощающе. — Вашего доктора плохо воспринимали на родине; но сейчас нас сплотили обстоятельства, все мы держимся вместе.

Аш обратила внимание, что Джин Шалон смотрит на нее без горечи. Веки старухи покраснели от слез. Поэтому или из-за насморка она все время шмыгала носом. Поразительно: она держала Флору под руку.

— Не могу поверить, что он умирает, — проквакала она. У Аш горло перехватило: она невольно посочувствовала откровенному горю этой женщины. Джин Шалон добавила: — Он был нашим сердцем. Господь возлагает самую тяжелую ношу на Своих самых верных слуг… Господь в Своей милости знает, как нам будет его не хватать!

Тут Аш заметила, что, кроме сестры-настоятельницы, она не видит на улице священнослужителей. Колокол продолжал издавать одиночные удары. Каждый посвященный в духовный сан обязан быть во дворце, подле умирающего Карла; и она почувствовала прилив любопытства — вот бы поскакать туда и подождать новостей о его окончательном уходе.

— Я тут родилась, — говорила Флора, — да, я жила вне дома. Да, я изгнанница. Все равно, Аш, я хочу видеть, как изберут нового герцога. Я не была в Бургундии, я была за границей, когда умер Филип, тогда Карл охотился. Я собираюсь сейчас поехать, чтобы узнать… — глаза ее сощурились, на лице появилось выражение дерзкого юмора, — … не чепуха ли все это. В общем, еду!

Аш почувствовала, что от холодного ветра у нее нос краснеет. Из носа капнула прозрачная капля. Она расстегнула кошелек, вытащила носовой платок и стала тщательно вытирать нос, давая себе время подумать — посмотреть на охотников, стрелков в ливреях Эйно и Пикарди, забирающихся на коней, даже беженец Арман де Ланнуа стоял в боевой готовности со своими грумами в группе бургундских дворян, — и заявила:

— Я еду с тобой. Пусть Роберт и Герен присмотрят тут.

Антонио Анжелотти заговорил, глядя на нее сверху вниз со своего чахлого серого:

— А если визиготы не соблюдут перемирия, мадонна!

— У Фарис есть свои причины соблюдать перемирие. Я потом тебе расскажу, — и легким тоном добавила: — Да брось ты, Анжели. Ребятам стало скучно. Надо показать им, что мы не обязаны сидеть сиднем в городе, как будто мы напугались. Повышает боевой дух!

— Вряд ли, если они насадят твою голову на копье, мадонна!

— Вряд ли это повысит мой боевой дух, но… — Аш обернулась, когда девочка-гонец вернулась, протолкалась сквозь вежливую толпу, за ней шли Роберт Ансельм и еще группа солдат. — В чем там дело?

За Робертом Ансельмом стоял Питер Тиррел, заткнув за пояс свою изувеченную руку в специально сшитой кожаной перчатке. Его лицо под шлемом было бледным. Рядом с ним стояли столь же пораженные Биллем Верхект и заместитель командира копьеносцев Адриан Кампин:

— Мы не думали, что он может умереть, командир, — сказал Тиррел, не считая нужным называть по имени того, о ком говорил. — Мы бы хотели поскакать на охоту в память его. Я знаю, сейчас мы в осаде, но…

Биллем Верхект, более пожилой, добавил:

— Среди моих людей около дюжины — бургундцы по рождению, командир. Мы этим проявим уважение.

— Хорошим был нанимателем, — добавил второй зам.

Аш внимательно посмотрела на них. Как прагматик она сразу сообразила: «Двенадцать человек не спасут нас в случае предательства визиготов», — а как романтик — под лучами слабого утреннего солнца поддалась воздействию огромного стечения народа и почти абсолютной тишины.

— Можно воспринимать и так, — да, это проявление уважения. Он знал, что делал. А так можно сказать не о каждом занудном засранце, к которым мы нанимаемся. Ладно, разрешение дано. Капитан Ансельм, вы и Морган и Анжелотти будете удерживать башню. В случае предательства будьте готовы открыть городские ворота — мы срочно вернемся!

По группе пробежал спокойный одобрительный смешок. Биллем Верхект повернулся к своим людям и стал их выстраивать как должно. Роберт Ансельм поджал губы. Аш поймала его взгляд.

— Прислушайся.

— Ничего не слышу.

— А ты послушай. И услышишь скорбь, — Аш говорила тихо, неофициальным тоном. Она указала ему на стоявших среди охотников и собак Филипа де Пуатье и Ферн де Кизанса с Оливье де Ла Маршем; все они с толпой своих людей; все теперь с непокрытыми головами в этот осенний день. — Этот город намерен выстоять, им нужен преемник для Карла. Если он умрет и вместо него не окажется никого — тогда все кончено: Дижон падет завтра же.

Один громкий и ясный удар колокола перекрыл легкий шелест толпы. Аш подняла голову к остроконечным крышам. Но двойной шпиль аббатства отсюда не был виден. «Сейчас ему помазание делают, дают ему последнее причастие».

У нее мурашки пробежали по спине, она ждала второго и последнего удара колокола. «Охотник сказал: умрет до полудня. А сейчас уже прошел четвертый час утра…»

— Что там Фарис? — загрохотал Роберт Ансельм.

— О, она посылает свой эскорт с охотой, — криво улыбнулась Аш.

— Эскорт? — на бычьем обросшем щетиной лице Ансельма появилось озадаченное выражение. Он непонимающе покачал головой: — Я, собственно, не об этом. Она — потомок Гундобада? Может она совершить чудо, когда герцог умрет?

— Не уверена, знает ли она сама об этом.

— А ты знаешь, девочка?

Светлый мерин толкнул Аш в кирасу. Она рассеянно подняла руку и хлопнула его по морде. Он коснулся губами ее рукавицы.

— Не знаю, Роберт… Она слышит Диких Машин. Они с ней разговаривают. А если они говорят с ней… — она взглянула в лицо Роберта Ансельма, в его карие глаза под лохматыми каштановыми бровями. — Если меня они смогли заставить развернуться и пойти к ним — значит, какие бы ни были у нее способности, они и ее могут заставить.

В эту разоренную осень не было последних цветов на живых изгородях, но она почувствовала запах хвои и сосновой смолы: половина женщин и мужчин в толпе надели самодельные гирлянды из зелени. Все было как всегда: Аш стояла в толпе своих офицеров, среди знакомых лиц; отрядные грумы держали за поводья коней; солдаты в ливрее Льва разбирались по группам и обменивались разными мелочами.

«Но все теперь по-другому».

Так серьезно, как сейчас, они не смотрели на нее даже в утро сражения.

— Фарис испугалась. Не знаю, может, я ее испугала настолько, что она поедет в Карфаген, — задумчиво говорила Аш. — Она слышала, как Дикие Машины сказали, что зима охватит не весь мир, пока Бургундия не падет. Но она ведь тоже жила какое-то время под Вечным Сумраком — не уверена, понимает ли она, что в их планы входит создать такое на всей земле — чтобы все стало черным, замерзшим и мертвым.

Чтобы успокоиться, она обвела взглядом молчаливую толпу, разрушенные крыши, и стала смотреть на солнце.

— Меня они заставляли. Ее пока нет. Она считает, что с ней такого быть не может. Вот я и сомневаюсь, сможет ли она заставить себя причинить вред каменному голему. Даже сейчас, когда она уже знает, что Дикие Машины могут достать ее только через него.

— А от него она привыкла зависеть на поле боя, еще десять лет назад, — дополнил ее мысль Роберт Ансельм.

— В этом — вся ее жизнь, — Аш ухмыльнулась всем своим покрытым шрамами лицом. — Но моя-то — нет. Так что, окажись я там, он бы у меня разлетелся до неба, но у меня все равно нет особого выбора.

Она уже обрела свое обычное состояние полной собранности, и в голове у нее начал быстро складываться некий план, стимулированный насущной необходимостью.

— Роберт, Анжели, Флора. Я сказала Фарис, что тот герцог, что этот. Но я могу и ошибаться. А если Диким Машинам нужна смерть только Карла — тогда мы скоро узнаем, что бы это значило, — она постаралась не замечать молчаливую толпу. — Будем надеяться, что визиготы целиком отвлекутся на эту охоту. На фига нам скакать с ними вместе — я, пожалуй, сама поведу группу захвата. Как только выедем в поле, отрываемся от них, возвращаемся в лагерь готов и пытаемся убить Фарис.

— И считай, что мы — трупы, — грубо бросил Ансельм. — Даже если у тебя будет с собой весь отряд, ты не улизнешь — их-то тысячи!

Вовсе не стараясь противоречить ему, Аш властно заявила:

— Ладно, берем весь отряд; по крайней мере, всех верховых. Смотри, Роберт, конечно, Фарис объявила перемирие, но еще до обеда у нее начнется в лагере вооруженный мятеж. И охота превратится в резню. Если мы хотим убить Фарис — сейчас нам предоставился единственный шанс выйти из города и рискнуть.

Ансельм в сомнении покачал своей бычьей головой:

— Срать я хотел на перемирие. На месте любого командира готов, я бы кокнул любого бургундского дворянина, который сунется за стены города. Де Ла Марш думает, что может бегать туда-сюда, как крыса по водостоку!…

— Да, вся эта охота — безумие, — Аш говорила тихо, голос ее заглушал удар колокола. — Но все хорошо. Этот переполох — в нашу пользу. Хотя на твоем месте я бы начала молиться… — на ее губах мелькнула улыбка. — Роберт, я возьму отборных людей, только волонтеров.

— Бедняги! — Роберт Ансельм наблюдал, как капитаны Льва на площади расставляют свои части в должном порядке. — Я о тех, кого таскали в Карфаген. Вот сейчас они считают себя настоящими «героями». Забыли, что получили пинок под жопу. А те, кто оставался, — эти считают, что мимо них что-то прошло, так что дождаться не могут, пока не сунутся в какое-то дерьмо. Они решат, что у тебя есть план.

— План есть, — Аш настороженно прислушивалась к оттенкам его голоса. — Я хочу оставить ответственным тут Анжелотти, пушкарям нужен контроль. Да и пехоте нужен офицер — может, тебе стоило бы остаться в Дижоне вместо того, чтобы добровольно отправляться со мной.

Она ждала от него возражения и слов типа: «Пусть это делает Герен Морган!» Но Ансельм только взглянул на городские ворота и кивнул в знак согласия.

— Я на стены поставлю часовых, — буркнул он, — и как только мы увидим, что ты напала на их лагерь, вы вынесемся отсюда и усугубим суматоху. А перемирие это я в гробу видел. Еще что-нибудь, девочка?

И отвел глаза в сторону.

— Да, пожалуй, все. Выбери всех коней, каких сможешь, для тех, кто пойдет со мной на дело.

Под бледным солнцем она смотрела ему вслед: широкоплечий мужик в английском доспехе, при ходьбе ножны меча болтались и задевали его ножной доспех.

— Роберт отказался участвовать в сражении? — недоверчиво спросила из-за спины Флора.

— В городе тоже нужен кто-то толковый.

Хирург взглянула на нее и цинично ухмыльнулась. Она промолчала, но на ее лице ясно читалось: Сдрейфил!

— Да ладно тебе, — ласково сказала Аш. — Каждый когда-нибудь может. Да и у меня нервы теперь не блестящие. Наверное, осада так подействовала. Через день-два оклемается.

— У нас может не оказаться этого дня, — Флора закусила губу. — Я видела, как ты разговаривала с Годфри. Я видела, как тобой манипулировали Машины, — все мы видели. И не только я знаю, вся эта жалкая толпа тоже понимает: теперь нам, может, остался час. И даже не знаем, как долго осталось.

Аш почувствовала знакомую холодную отстраненность:

— И без Роберта справлюсь. Он знает, что я задумала вылазку, возможно, не вернусь. Мне нужно взять с собой таких, кто это поймет и все же согласится.

Часы на башне в другом конце площади пробили десять. Этот звук нарушил царящую на площади тишину. Аш увидела, как в толпе разворачивают грязные платки, достают из них хлеб и усаживаются поесть на кучи упавшей кирпичной кладки или на разбитую мебель; и все это делалось практично, собранно, чинно.

Холодной металлической рукавицей Флора обхватила кисть Аш. И проговорила, как будто эти слова вдруг стоили ей большого усилия:

— Не надо. Прошу тебя. Тебе не стоит этого делать. Пусть твоя сестра живет. Через час-два будет новый герцог. Тебя убьют ни за что.

Аш повернула ладонь так, что осторожно смогла нащупать руку Флоры между металлом и льняной подкладкой.