— И что?

— И тебе нужны прогулки. Каждый день понемногу.

Отлично придумано, Годфри.

Аш встретилась глазами с Альдериком.

— Итак, ваш господин собирается выпустить меня из этой каменной коробки?

Ага, как же. Ты, наверное, шутишь! При всех возможных обстоятельствах…

Альдерик сказал бесстрастно:

— У амира есть надежный союзник, он поручает тебя его присмотру на час каждый день с сегодняшнего дня до коронования. Возможно, только сегодня.

Аш не двигалась. Она переводила взгляд с одного на другого. Потом вздохнула, слегка расслабилась и подумала: «В городе политическая машина работает во всю мощь, откуда мне знать разных союзников, врагов, сделки, подкупы, трюки — и если какие-то лицемерные махинации ради Леофрика позволят мне выйти из камеры, мне наплевать, что я всего этого не знаю. Мне надо только, чтобы за мной не следили немножко — всего на десять ударов пульса, и только меня и видели…»

— И кого же господин амир считает своим надежным союзником? — спросила Аш. — Кому он доверяет следить за мной, когда я нахожусь вне камеры? Не станем притворяться, что я вернусь сюда, если это будет зависеть от меня.

— Хватит! — свирепо сказал ариф Альдерик. — Я сам решил, кого. Назир!

Солдат повыше ростом прикрепил кожаным вытяжным шнуром свою булаву на эфес меча и отсоединил от пояса длинную цепь из стальных звеньев. Аш подняла подбородок, когда он приблизился и начал пристраивать цепь под ее железный ошейник.

— Ну, так кто? — удалось ей выдавить. Выражение лица Альдерика было чем-то средним между грубым юмором и неодобрением.

— Союзник. Один из ваших аристократов. Мне сказали, что ты его знаешь. Баварец.

Аш наблюдала, как назир наклонился и прикрепляет оковы к ее щиколоткам. Холодные металлические звенья отвисали вниз и тянули за ошейник. Она могла бы удушить его цепью, но ведь тут остаются другие.

— Баварец? — резко переспросила она. — О дерьмо, не может быть!

Годфри Максимиллиан поднял брови:

— Я же говорил, что тебе это не понравится.

— Значит, Фернандо! Так? Он приехал на юг! Долбанный Фернандо дель Гиз!

— Ты его собственность, — с каменным лицом сказал Годфри. — Он твой муж. Ты в полной его власти. Я убедился, что амир Леофрик должным образом осознает это обстоятельство. Фернандо дель Гиз может считаться полностью ответственным за тебя. Господин амир согласился на час предоставить тебя обществу твоего мужа, каждый день, под его честное слово.

— Предполагаю, что комнатная собачка Фарис будет неплохо сторожить тебя, — заключил ариф Альдерик, — поскольку от этого зависит его жизнь.

«Конечно, — думала Аш, — любой может запросто воспользоваться мной, чтобы избавиться от Фернандо. У него врагов хватает. Любой, в том числе и господин амир Леофрик…»

— Хрен с ней, с политикой, — вслух проговорила Аш, — жаль, что не могу просто врезать кому-нибудь!

Прямо перед сидевшей верхом Аш встал на дыбы лошадиный череп. Его пустые белые глазницы и длинные желтые зубы ухмылялись ей, отбеленные кости черепа отражали яркий свет греческого огня.

— Карнавал! — проревел пьяный мужской голос. Несущий лошадиный череп дико махал руками среди развевающихся красных лент.

— Сукин сын!

Аш укоротила поводья, всей тяжестью тела наклонилась вперед, пытаясь опустить вставшую на дыбы кобылу. Цепь сковывала щиколотки и проходила под брюхом кобылы, натирая нежную кожу на животе животного. Звенела цепь, связывающая ошейник Аш и удила. Кобыла подняла морду кверху, пена стекала по ее шее.

— Опускайся, — приказала Аш, стараясь повернуть лошадь назад, подальше от уличной толпы. По обе стороны от нее двое верховых солдат прижимались так, что угрожали раздавить колени; и позади нее скакали две обученные кавалерийские лошади. — Опускайся.

Передовой всадник эскорта наклонился вниз и одной рукой схватил кобылу за уздечку. Удерживая кобылу, он ударил по маске кутилы. Тот зашатался, заорал и, мертвецки пьяный, исчез в толпе.

Приблизился другой всадник.

— Мы едем за город, — объявил ей Фернандо дель Гиз, рядом с ней он возвышался в седле, поглаживал птицу под капюшоном, которая сидела, крепко вцепившись в его запястье: слишком мала для большого ястреба, слишком велика для сокола-сапсана.

Желание не охватило ее, как бывало раньше при его появлении; только при виде его лица, знакомого до мельчайшей черточки, у нее ухнуло сердце.

Вперед немедленно выехали шестеро из эскорта, оттеснив в сторону бражничающих карфагенцев. Холодный ветер обжигал лицо Аш; толкнув кобылу коленями в бока, она погнала ее вперед и, высвободив руки, надела капюшон на меховой подкладке, прикрывая лицо, и плотно запахнула на себе подбитый мехом шерстяной плащ.

— Сукин сын, — проворчала она, — интересно, как я поеду верхом в таком состоянии?

Она была как в ловушке: щиколотки связывала цепь, протянутая под брюхом кобылы. Даже если бы она случайно соскользнула с седла, ее проволокло бы головой вниз по булыжникам мостовой; вряд ли такая смерть намного лучше, чем приготовленная для нее Леофриком.

— Давай, шевелись, красотка, — Аш погладила кобылу. Кобыла, довольная тем, что ее окружают девять-десять соседей по стойлу, теперь шагала тяжелой поступью между лошадьми соратников Фернандо дель Гиза. В большинстве это были вооруженные немецкие воины. Недоброжелательные и настороженные.

«Вот было бы чудо, если бы мне в какой-то момент удалось уговорить тебя сбежать, унести меня отсюда, — угрюмо думала Аш, наклоняясь вперед и похлопывая кобылу по шее. — Похоже, ты — мой единственный шанс…»

Прямые, как по линейке, сбегающие вниз улицы освещал сильный сине-белый греческий огонь, высвечивая в толпе людей в масках цапли, в кошачьих головах из раскрашенной кожи, в медвежьих — с острыми, как нож, клыками. Аш показалось, что перед ней промелькнула женщина, но она быстро сообразила, что это бородатый купец в женской одежде. Вокруг пленницы раздавалось пение грубых мужских голосов, шум эхом отдавался от стен зданий; толпа расступалась, разгоняемая эскортом, размахивающим клинками.

Фернандо дель Гиз правил чалым, натягивая поводья, его оруженосцы следовали за ним.

Сверху, с городских ворот кто-то гортанно прокричал на карфагенском готском:

— Сутенер, немецкий жополиз!

Собрав остатки самообладания, Аш заговорила, только потом сообразив, что в данных обстоятельствах этого говорить не следовало:

— Ну, ну. Кто-то распознал твое личное знамя. Каково?

Она не смогла прочесть выражения лица Фернандо, его было плохо видно из-под носового стержня стального шлема в форме желудя. «Кретинка, последнее, что я сделала в Дижоне, — врезала ему по морде в присутствии его визиготских коллег; может, пора научиться держать рот на замке? ».

Она отметила, что он держится в седле своего пятнистого чалого как-то утомленно, что его куртка с изображением орла местами потерта, в одном месте даже шов разошелся. По его позе она поняла, что ему из последних сил приходится держать спину прямой, что роль ренегата далась ему нелегко, как бы ни была она необходима для сохранения жизни. Нет, он уже не прежний золотой мальчик.

Фернандо передал свою охотничью птицу оруженосцу и снял шлем.

— Может, хватит пинать меня? Они разрешили мне сохранить Гизбург. — В голосе его прозвучала жалкая потуга на юмор, и, встретив взгляд его зеленых глаз, она заметила, что они налиты кровью и стали мутно-красными: такие глаза бывают у того, кто недосыпает. — И орла я своего сохранил.

Аш почувствовала, что у нее горит лицо. Она смотрела вперед во тьму, за городские ворота. Я что, и впрямь собираюсь просить его о помощи?

А что мне остается делать сейчас?

На шее у нее замкнуто стальное кольцо толщиной в полдюйма, тупое и неоспоримое, скованы запястья и щиколотки. Она прикована цепью к лошади. Вокруг — вооруженная стража, а у нее нет вооруженных друзей. В таком состоянии ее вывезут в пустыню за стенами Карфагена, а через час ввезут обратно, в Карфаген.

Может, рискнуть — напугать кобылу, но тут возникает риск, что в том невероятном случае, если животное понесет, оно ее сбросит и затопчет. Но и тогда — она все равно прикована стальными оковами, которые Дикон Стур разбил бы одним ударом на наковальне; но Дикон далеко, за полмира отсюда, если еще жив. Если они все не погибли.

Но я на это пойду.

Ей не того стыдно, что она попросит Фернандо о помощи. Стыдно другое — что сделает это из страха. А он слабый человек; как бы этим воспользоваться?

Она смешливо фыркнула и утерла слезящиеся глаза:

— Фернандо, что потребуешь за то, чтобы отпустить меня? Просто отвернись на пять минут, мне этого хватит.

Только дай мне слиться с толпой рабов или с темнотой, пусть я еще в Северной Африке, пусть я в сотнях миль от дома.

— Леофрик прикажет меня убить. — В его голосе звучала привычная уверенность. — Ты мне не можешь предложить ничего. Я видел, что он делает с людьми.

Сказать этому типу, моему мужу, что сделает со мной Леофрик через два-три дня?

— Ты здесь живешь, в его Доме, ты, наверное, у него в фаворе. Ты выкрутишься…

— Я не выбирал, где мне жить, — фыркнул баварский рыцарь. — Если бы я не был твоим мужем, меня бы уничтожили сразу после Оксона — за дезертирство. Они пока еще считают, что могут воспользоваться мной как рычагом воздействия на тебя. Как источником информации.

— Тогда помоги мне убежать. — Она говорила неуверенно, как бы про себя. — Через два-три дня Леофрик свяжет меня и распотрошит, и тогда ты им не будешь нужен!

— Что? — Он взглянул на нее, и на секунду выражение его лица напомнило ей лицо его сестры — Флоры дель Гиз. Выражение страдания. Потрясения. Боли. Он тихо вскрикнул: — Нет! Я ничего не могу!

В ее голове промелькнула мысль, что она может никогда больше не увидеть Флору. И она почувствовала острую боль, но заставила себя отбросить эту мысль.

— Да хрен с тобой, — она прерывисто дышала. — Я была уверена, что именно так ты и скажешь. Выслушай меня!

Голос ее утонул в топоте копыт: кони проезжали под городскими воротами.

Он выразительно взглянул на нее, но она не смогла прочесть его взгляда.

От тьмы, окружившей их сразу за стенами города после ярко освещенных городских улиц, Аш почти ослепла. Она почувствовала, что слишком сильно натягивает поводья, и отпустила их. Кобыла забеспокоилась и бочком направилась к жеребцу Фернандо. Аш подняла голову к черному небу, усыпанному ясными звездами, сияющими в холодном воздухе

Значит, сейчас ночь… А я сомневалась.

Когда глаза привыкли к темноте, Аш обнаружила, что звезды яркие, почти как луна. И она ясно разглядела лицо Фернандо: он покраснел.

— Прошу тебя, — повторила она.

— Не могу, — повторил он.

Холодный ветер сек лицо. От паники у нее переворачивалось все внутри, она думала: «И что же теперь?»

Высоко на небесном своде сиял Козерог. Они выехали на мощеную дорогу. По обе стороны дороги к городу шли большие кирпичные арки двойного акведука. note 126 Из-за цоканья копыт и обрывков разговоров воинов и оруженосцев Фернандо слышалось слабое журчание бегущей воды. В звездном свете бесцветными казались колонны, украшенные по верху изображениями гранатов.

Она придержала кобылу и стала отставать.

— Аш… — предостерегающе проговорил Фернандо.

— Двигай, — прищелкнула языком Аш. Укутанная в зимнюю попону кобыла рванулась вперед. Два длинных прыжка — и она опять оказалась в центре кавалькады, подле Фернандо. Аш выпрямилась в седле, поглядывая в промежутки между всадниками.

Когда они проезжали мимо ближайшей арки акведука, Аш заметила в угольно-черной тени резную фигуру большого зверя, расслабленно возлежащего с поднятой головой. Бледный выветрившийся камень светился, фигура была в пять-шесть раз выше человеческого роста. Аш рассмотрела, что это был лев с женской головой: на каменном лице миндалевидные глаза и легкая улыбка.

Поравнявшись со следующей аркой, она увидела под ней еще одну статую. Эта была из кирпича, судя по форме и обводам боков — самка благородного оленя: в ошейнике и короне, крошечные панты отбиты. Аш повернула голову и посмотрела на противоположную сторону дороги. Дальний акведук был в более густой тени, но что-то светилось под черными арками: смутно виднелась гранитная статуя человека с головой змеи. note 127

Она так испугалась, что громко заговорила:

— Это что такое? — и поправилась: — Кто они такие?

— Каменный зверинец короля-калифа, — ответил Фернандо дель Гиз.

У нее во рту пересохло от новых опасений:

— Куда мы едем, Фернандо?

— На охоту.

— Понятно. На охоту.

Краем глаза она заметила движение. В тени акведука поджидала группа всадников. Еще десяток человек? Лошади, белые верхние накидки — и ливреи с изображением зазубренного колеса, знака Дома Леофрика.

— Поедем к пирамидам, — крикнул Фернандо поджидавшей группе визиготов. — Там охота лучше!

«Вот дерьмо, — расстроилась Аш при виде новоприбывших визиготов. — Теперь предприятие становится практически невозможным. Давай, девочка, соображай! Может, что-то в этой ситуации все-таки сыграет мне на руку?»

От холодного ветра мерзли лицо и пальцы, там, где их не закрывали перчатки. Тонкий шерстяной плащ раскинулся, прикрывая ее ноги и бока кобылы. Кобыла теперь брела с трудом, не так шустро, как на выезде из города. Аш напрягла зрение, вглядываясь вперед, в сторону юга — противоположную городу. Дорога и параллельные ей акведуки вели в серебряную мглу. Путь к свободе.

Аш все смотрела, а весь отряд стражников разворачивался, таща ее за собой, прочь от города, в просторы плоской, голой земли; и она замедлила свой ход, отчасти боясь оступиться, а отчасти желая рискнуть, не получится ли отстать незаметно.

Позади нее шипел смоляной факел. В его желтом свете она увидела, что ближе всех к ней Фернандо дель Гиз и темнокожий визигот — мальчик с чахлой вьющейся бородкой. Мальчик скакал с непокрытой головой, одет был как дворянин, и чем-то его лицо показалось ей знакомым.

— Дядя, кто это? — мальчик назвал Фернандо этим титулом скорее не как родню, а из почтения. — Дядя, почему с нами эта рабыня? Она не может охотиться. Она женщина.

— Она охотится, еще как, — мрачно ответил Фернандо. Поверх головы мальчика он встретился глазами с Аш. — На двуногую дичь.

— Дядя, я вас не понял.

— Это Аш, — покорно ответил Фернандо. — Моя жена.

— Сын Гелимера не ездит рядом с женщиной, — мальчик категорически замолчал, с отвращением взглянул на Аш и стал понукать коня — ускакал к оруженосцам и птицам.

— Сын Гелимера? — с изумлением спросила она Фернандо.

— А-а, это? Это Витиза, он живет в доме Леофрика. — Фернандо неловко пожал плечами. — А одна из племянниц амира Леофрика живет в доме амира Гелимера.

— Это называется «заложники»…

Ей стало еще страшнее. Она не задавала вопросов — знала, что ответов не будет, но от охвативших ее дурных предчувствий обострилось понимание обстановки. С острой болью она следила глазами за Витизой и думала: «Ведь уже не мальчик, но и не мужчина. Примерно возраста Рикарда».

Она отвернулась, не слушая разговоров мальчика и оруженосцев — они спорили о соколиной охоте, — и скакала, куда глаза глядят, глаза ее вдруг на миг затуманились. Когда опять подняла глаза, увидела, что Витиза ускакал вперед, смеялся там с людьми дель Гиза. Фернандо по-прежнему ехал справа от нее.

— Только дай мне удрать! — страстно прошептала она.

Молодой немецкий рыцарь повернул голову. Ей неожиданно вспомнилось его лицо с набухающим под губой красным пятном от удара. Этого случая они старательно не касались в разговоре; но она чувствовала, что тот удар по-прежнему стоит между ними.

— Ты меня прости, — с трудом проговорила она.

— И ты меня, — Фернандо пожал плечами. Она встряхнула головой. Важнее сейчас было другое, вызванное воспоминанием об их встрече в Дижоне.

— Что стало с моим отрядом под Оксоном? Ты можешь хотя бы сказать мне! Ты должен знать, ты ведь живешь в доме Леофрика. — И, не в состоянии скрыть горечь в голосе, договорила: — Или ты не видел — смылся до того?

— Ты мне поверишь, если скажу тебе правду?

Это была не колкость. Она не могла замечать все происходящее вокруг, — обостренно прислушиваясь и присматриваясь, где скачет кто из немецких воинов, кто, возможно, льет из бурдюка и позже станет не столь бдителен, кто обращает больше внимания на оруженосцев, несущих охотничьих птиц с колокольчиком, чем на свои обязанности эскорта, — невозможно заметить и запомнить все эти подробности, и так же невозможно не заметить, что Фернандо говорит беззлобно, только с каким-то усталым любопытством.

— Чему-то поверю, — честно ответила Аш. — Хотя на самом деле мало чему из сказанного тобою поверю безоговорочно.

— Потому что в твоих глазах я — предатель?

— Нет, — объяснила она. — Потому что ты предатель в своих глазах.

Пораженный, Фернандо что-то буркнул.

Кобыла шла неровным шагом. Почва под ногами была желто-серебристой в свете звезд и факелов. Холодный ветер относил дым от горящей смолы прямо в лицо, и Аш закашлялась.

— Я не знаю, что стало с твоим отрядом. Не видел сам и не задавал вопросов. — Фернандо бросил на нее взгляд. — Зачем тебе знать? С тобой все они так или иначе погибли бы!

На миг у нее перехватило дыхание:

— Я некоторых теряла. На войне вообще-то убивают. Но ведь они сами принимают решение, следовать ли им за мной.

Мысленно она увидела — големов, фургоны, огнеметателей. Лучше не думать — о Роберте, Флориане, Анжелотти…

— А мое решение, — продолжала Аш, — сказать, что беру на себя ответственность за них, пока длится контракт. Я хочу знать, что с ними случилось!

Она рискнула взглянуть прямо в лицо своему мужу — и снова увидела перед собой эти усталые покрасневшие глаза. Его вьющиеся светлые волосы отросли, висели вдоль лица; теперь ему можно было дать все тридцать, а ведь всего два месяца назад Аш стояла с ним перед алтарем собора в Кельне — ни фига себе!

Она не могла видеть выражения своего лица, не знала, что сама она одновременно выглядит намного моложе, намного более открытой и уязвимой. Измученной — но не условиями жизни в лагере, а бессонными ночами в Дижоне, когда она думала о нем, представляла себе, какие сказала бы ему слова; тело ее болело от желания вытянуться рядом с ним, охватить ногами его бедра, вобрать всего его в себя.

А умом она презирала себя за желание близости с этим слабым человеком.

— Да не знаю я, — мямлил он.

— Что они сейчас заставили тебя делать? — спросила Аш. — Тут этот сын Гелимера. Господин амир Гелимер ненавидит господина амира Леофрика. Итак, ты везешь меня к Гелимеру? Чтобы меня убили?

Его красивое опустошенное лицо стало замкнутым.

— Нет! — чуть не закричал он. Но тут же сдержался, успокаивающе махнул рукой Витизе и оруженосцам. — Нет. Ты — моя жена. Я не отвез бы тебя к твоим врагам, чтобы тебя убили!

Аш пропустила повод между указательным и большим пальцами, не сводя глаз с окружающих ее всадников. И с горечью заметила:

— Ну, ты-то сделал бы что угодно. Если бы возникла угроза лично для тебя! Ты ведь меня ненавидел, Фернандо. С той самой минуты, как мы встретились в Генуе.

Он покраснел:

— Я был тогда мальчишкой! Пятнадцати лет! Ты не можешь осуждать меня за выходки распущенного ребенка.

С удивлением Аш поняла, что все это его задевает.

Вдали на безлюдном пространстве что-то стрекотало и громыхало. Из-под копыт одного коня вылетела птица. Аш замерла в напряжении, готовая вонзить пятки в бока лошади. Баварцы окружили ее двойным рядом.

Стук копыт по земле сменился грохотом железных подков по камню: Весь отряд вынесся из пустыни, и теперь они скакали по древним плитам. У нее похолодело в желудке. Она напряженно всматривалась вперед, ожидая увидеть еще войска, засаду из людей амира Гелимера или его наемников. Гелимер вполне мог желать ее смерти или допроса; и то, и другое равно плохо. «Надо же, я оказалась в центре конфликта, — подумала она. — Черт побери, а я-то рассчитывала, что у меня еще два дня до того, как Леофрик займется мной. В Карфагене было безопаснее!»

Небо заслонили какие-то темные фигуры.

Холмы, подумала она, прежде чем глаз отметил правильность форм. Стук конских копыт отдавался эхом от плоских поверхностей, уходящих конусами вверх; и следующим ее впечатлением было — что она оказалась в долине с крутыми откосами, но даже в свете звезд было видно, что откосы слишком правильной формы. Плоские поверхности с острыми краями.

Пирамиды.

Здесь может прятаться кто угодно!

Звезды, как бахрома, окаймляли очертания каменных глыб. Свет звезд стирал все краски со стен пирамид: гигантские сложенные из камня строения правильной формы собраны из сотен тысяч красных глиняных кирпичей, облицованы ярко раскрашенной штукатуркой. Аш скакала в толпе вооруженных всадников мимо карфагенских пирамид. Она не могла вымолвить ни слова; молча глазела по сторонам, не замечая пронизывающего ветра, завывавшего вокруг грандиозных каменных памятников усопшим.

Она заметила, что все большие фрески выцвели, потому что веками подвергались воздействию плохой погоды и темноты. Штукатурка отлетела от могил и лежала черепками на вымощенной каменными плитами дороге. Под ноги ее кобыле попался кусок фрески с нарисованными золотыми глазами: это оказалось изображение львицы с луной между бровями. Под копытами фреска захрустела, как промерзшая земля.

Обесцвеченная, распадающаяся на куски штукатурка не маскировала математически правильной формы пирамид, они тянулись во все стороны, насколько мог видеть глаз; на фоне звезд она насчитала десять или двенадцать силуэтов. От того, что задрала голову кверху, у нее шея заболела и стальной ошейник врезался в шею.

Заухала сова.

Аш подскочила в седле. Кобыла немного испугалась, и Аш наклонилась к ее шее и стала поглаживать, успокаивая.

Впереди нее на руке оруженосца расправились два крыла. Два тусклых желтых глаза сверкнули на нее в свете звезд. Оруженосец поднял руку. Большая сова молчаливо взлетела, бросилась вперед и исчезла в ночи.

— Вы устроили охоту с совами! — изумилась Аш. — Вы охотитесь с совами на кладбище!..

— Так принято развлекаться у визиготов, — пожал плечами Фернандо.

Всадники остановились, большинство стражей заняли позиции, образовав неправильный круг между огромными пирамидами из песчаника. Аш увидела, что между ними не проскочишь; даже будь ее конь не двенадцатилетним одром, перекормленным, да еще с глубокой седловиной. Она посмотрела назад через плечо. Карфаген был не виден, только на фоне белого зарева высвечивался силуэт неровного отрога, — очевидно, это отсветы дальнего греческого огня.

Ясно, мы чего-то ждем.

Кого-то? Или чтобы что-то произошло?

У нее на затылке волосы встали дыбом.

Белая безмолвная смерть пронеслась так низко над головой, что маховыми перьями задела за ее щеку со шрамом.

Сова.

Вздохнув с глупым облегчением, она задала самый простой вопрос:

— За чем они тут охотятся?

— За всякой мелочью — полевыми крысами, ядовитыми змеями.

Охота — всегда хорошее прикрытие для тайных собраний.

Ведь так просто: из темноты вылетает стрела. Даже не обязательно в меня, достаточно попасть в мою лошадь. Куда я денусь, раз прикована цепью? «Она погибла в скачке при несчастном случае, монсеньор».

— Ты думаешь, я так и собираюсь сидеть и ждать?

Фернандо заерзал в своем седле. Издалека, из-за пирамид, донесся кашляющий вой. Как будто дикий кот. Аш оглядела немецких рыцарей — спутников Фернандо: двое или трое из них нервно таращились во тьму, остальные пялились на нее.

Дерьмо! Я просто обязана что-то сделать!

Фернандо снова откинулся в седле:

— Знаешь последние новости? Заключают мирный договор с Францией. Его паучье величество Людовик уже подписал. Теперь у Франции заключен мир с империей визиготов.

Жеребец Фернандо губами мусолил шею кобылы. Кобыла не обращала на это внимания — выискивала среди булыжников чахлые, побитые морозом пучки травы.

— Война теперь закончится. Теперь воевать не с кем, кроме как с Бургундией.

— И Англией, если они когда-нибудь закончат свои гражданские войны. И султаном, — рассеянно добавила Аш, вглядываясь в темноту, — когда Мехмет и турецкая империя решат, что вас истощила война с Европой и вы созрели, чтобы вас прибрать к рукам.

— Женщина, ты одержима войной!

Вдали наконец появилось то, чего она ждала.

Два оруженосца, держа на запястьях насытившихся сов, вышли из-за угла пирамиды; они за два конца держали палку, на которую было насажено не менее дюжины мертвых змей.

Сердце Аш стало биться медленнее. Она развернулась в седле лицом к Фернандо. И она, и кобыла замерзли от долгого стояния; Аш заставила лошадь пойти неспешным шагом, дель Гиз ехал рядом, с беспокойством глядя на нее сверху вниз.

Просто дождаться не могу, чтобы меня схватили!

И потребовала ответа:

— Ты действительно считаешь, что амир Гелимер не намерен меня убивать?

Фернандо пропустил вопрос мимо ушей.

— Прошу тебя, — настойчиво сказала она. — Пожалуйста, отпусти меня. Прежде чем тут что-нибудь случится, прежде чем меня заберут назад, — прошу.

Его волосы отсвечивали золотом в свете факелов, высветивших зеленую куртку и позолоченную головку эфеса меча.

— Я все думаю, — молвил он, — почему мужчины идут за тобой. Почему в принципе мужчины следуют за женщиной.

С угрюмым юмором, стараясь отсрочить страх на жалкие секунды, Аш объяснила:

— Не так чтобы очень шли. Почти всюду, где я сражалась, мне сначала приходилось воевать со своими войсками, а уж потом — с врагом!

В свете факелов выражение его лица меняется. Когда он смотрит на нее сверху вниз, из седла визиготского боевого коня, чувствуется, что он подсознательно ощущает, как широки его плечи, теперь, с возрастом, сформировавшиеся, и какие сильные мышцы — как у человека, ежедневно тренирующегося для участия в войне и применения острого оружия.

— Но ведь ты — женщина! — запротестовал Фернандо. — Если я тебя ударю, то сломаю тебе челюсть или шею. Я сильнее тебя. Как вышло, что ты занимаешься таким делом?

Да, действительно, хоть сейчас не время об этом говорить, но ведь она ни разу не продемонстрировала на нем свое воинское умение, ни оружием, ни знанием слабых мест человеческого тела. Что ей стоило ослепить его. Удивляясь теперь своему нежеланию — Черт побери, он не собирается выпустить меня! — она целую минуту слушала ночные звуки, прежде чем заговорила.

— Мне совсем не надо быть такой сильной, как ты. Мне надо быть просто достаточно сильной.

Он непонимающе взглянул на нее:

— Достаточно сильной? Аш подняла глаза:

— Мне не надо быть сильнее тебя. Мне только надо быть достаточно сильной, чтобы убить тебя.

Фернандо открыл рот и снова закрыл его.

— Я достаточно сильная, чтобы пользоваться мечом или топором. — Она куталась в свой плащ и прислушивалась. Слышны только охотничьи крики сов. — Это вопрос тренировки, умения рассчитать время, сохранить равновесие. А вовсе не умения поднимать тяжести.

Он подул на руки, как бы согревая их, и сказал, не глядя на нее:

— Теперь я понял, почему мужчины идут за тобой. Ты чисто случайно родилась женщиной. Ты по самой своей сути солдат.

В памяти ее всплыла камера, Гейзерих, Фравитта, Барбас, Тиудиберт; буйство, остановленное ею на грани насилия; ее истекание кровью; она вздрогнула.

— И этим нечего гордиться! Цепи натирали ее запястья.

— Я такой должна быть, чтобы заниматься тем, чем занимаюсь.

— А зачем?

Аш сдержала смех: он прозвучал бы устало и почти на грани истерики.

— Не тебе спрашивать! Это ведь ты всю жизнь учился носить оружие и пользоваться мечом. Ты рыцарь. Зачем делать то, что делаешь ты?

— Я больше этого не делаю.

В его голосе теперь не было подросткового вызова. Он спокойно констатировал факт. Аш перестала слушать стук копыт; она смотрела на его визиготскую кольчугу, обученного коня под ним и пояс с мечом на боку; не скрывая от него своего взгляда.

— Я никого не убиваю, — спокойно произнес Фернандо.

Аш отметила про себя, что любой другой рыцарь сформулировал бы это по-другому: «больше никого». А язык ее — болтливый! — сам по себе сболтнул:

— Ну ты и свинская жопа! Эту кольчугу, небось, Леофрик подарил?

— Если бы я не носил доспехов или меча, кто в Доме Леофрика воспринимал бы меня всерьез?

— Многие вещи на свете не такими должны быть, — угрюмо сказала Аш. — Спроси моего священника, почему люди умирают от болезней, от голода, по воле Господа.

— Но убивать мы не должны, — повторил Фернандо.

Совсем рядом всхрапнул конь. У нее сердце забилось быстрее, но тут же она поняла, что это у кого-то из эскорта.

— Ты такая же сумасшедшая, как она — эта Фарис, — горько сказал Фернандо. — До Оксона я был при ней вместе с другими офицерами, мы обходили поле боя. Она шла и все твердила: «Вот тут сделаем место для убийств», и еще: «Здесь поставить боевые фургоны, покрошим франков в капусту — раненых будет не менее половины». У нее с головой не все в порядке.

— В каком смысле? — подняла брови Аш. Фернандо уставился на нее.

— А ты не считаешь, что это ненормально — обходить прекрасное пастбище и продумывать, в каком конкретном месте тебе удобнее сжечь людям лица, где будешь отрубать им ноги, где — бросать камни, чтобы раздавить им грудь?

— Ты что хочешь услышать от меня — что я ночами не сплю, все беспокоюсь об этом?

— Вот бы неплохо, — признался он, — но нечего болтать попусту, я тебе не поверю. Вдруг ее охватил гнев.

— Ну да, как же, только я что-то не заметила, чтобы ты пошел к королю-калифу и сказал: «Эй, нападать на христианский мир — нехорошо, почему бы нам всем не стать друзьями?». И сомневаюсь, чтобы ты сказал в Доме Леофрика: нет, спасибо, не надо мне коня и снаряжения; я больше не воин. Сказал ты так?

— Нет, — пробормотал он.

— Где твоя власяница, Фернандо? Где монашеские одежды вместо доспехов? Когда ты собираешься принести обет бедности и послушания и обойти дворян короля-калифа с предложением сложить оружие? Сразу вывесят тебя жопой кверху для просушки!