Часть третья. 22 июля — 10 августа 1476.«О подобающем вооружении»note 42

Четыре десятка смоляных факелов вспыхивали на ветру под чернильно-черным дневным небом.

Аш проехала вдоль бесконечных рядов лагеря, разбитого под Кельном. Остановилась под развевающимся отрядным знаменем — в полной броне, верхом на Счастливчике — кругом тишина, только хлопает шелковое полотнище над головой. На ее бледном осунувшемся лице играют желтые блики.

— Герен! Эвен! Томас!

Лейтенанты сводных копий подбежали и застыли рядом, готовые повторить каждое слово, едва оно будет произнесено, донося речь командира до каждого из сотен лучников, алебардщиков и латников, собравшихся перед ней. В темноте послышались выкрики, сливаясь постепенно в неразборчивый гул голосов.

— Слушать меня! Не случилось, — Аш говорила подчеркнуто спокойно, — ничего страшного.

Над головой вместо синего июльского неба — черная пустая тьма.

Солнца нет.

— Я — здесь. Годфри здесь, а он — наш священник. Вы не прокляты, и вам не грозит опасность — не то бы я первая дала деру куда подальше!

Сотни испуганных лиц — и никакого отклика. Свет факелов дрожит на серебристых шлемах, теряется в тенях среди плотной массы тел, одетых в железо.

— Возможно, в дальнейшем нам придется жить вроде как в Проклятых Землях, — продолжала Аш, — ну так, Анжелотти, к примеру, бывал в Карфагене, в Вечном Сумраке, и ничего, обошлось, так что и вам ни к чему позволять шайке тряпичных паяцев взять верх над Львом!

Восторженных воплей по-прежнему не слыхать, но хоть какой-то отклик: глухой ропот, в котором явственно различимы «дерьмо!» и «мать их так!», но не слышно слова «драпать отсюда».

— Так вот, — резко продолжала она. — Мы снимаемся. Отряд уходит из лагеря. И прежде случались ночные марши, так что каждый знает свою задачу. К вечерне все должно быть готово. note 43

Из рядов поднялась рука, едва видимая в коптящем свете факела. Аш склонилась с седла, всматриваясь, разглядела своего собственного каптенармуса, Генри Брандта, который, все еще перевязанный окровавленными тряпками, опирался на плечо пажа, Рикарда.

— Генри?

— Почему мы снимаемся? Куда идем? — его голос звучал так слабо, что Аш не расслышала бы, если бы черноволосый паренек, стоявший рядом, не выкрикнул его вопросы во весь голос.

— Отвечу, — мрачно отозвалась Аш. Она откинулась в седле, вглядываясь в толпу и отмечая, что вон тот пробирается бочком в сторону, эти уже собрали мешки, а кое-каких знакомых лиц вовсе не видать. — Вы все знаете моего мужа, Фернандо дель Гиза. Так вот, он перешел на сторону врага.

— Правда ли? — выкрикнул кто-то из рыцарей. Аш припомнила Констанцу, безнадежное отчаяние маленькой женщины и ее нежелание признать перед невесткой-простолюдинкой, что всей придворной знати отлично известно, куда подевался Фернандо, — и припомнив, возвысила голос, разнося далеко под темным небом:

— Да, это правда! — и продолжала, перекрикивая шум: — Не знаю, по какой причине, но кажется, Фернандо дель Гиз присягнул на верность калифу визиготов.

Она дала им время переварить это, а потом добавила:

— Его поместья расположены к югу отсюда, в Баварии, в местечке, именуемом Гизбург. Мне сказали, что Фернандо засел там в замке. Так вот — это уже не его земли. Император лишил его прав владения. Но это еще мои земли. Наши! Вот куда мы идем. На юг, чтобы взять то, что нам принадлежит, и отражать эту тьму из-под надежной защиты стен нашего собственного замка!

Следующие десять минут были заполнены шумными спорами, вопросами, кое-кто припомнил кстати старые ссоры, и Аш пришлось надрывать голос, приводя их в чувство и напоминая о своей командирской власти.

Роберт Ансельм наклонился в седле, чтобы дотянуться до ее уха:

— Господи Боже, девочка! Сейчас снимать лагерь! Ты представляешь, что это будет?

— Хаос, — хрипло согласилась Аш. — Но либо так, либо они разбегутся в панике, и с отрядом покончено. Фернандо нет ни здесь, ни там — но я даю им дело. Хоть какое — любое. Чем бы ни заниматься, лишь бы занять их.

Пустота над головой тянула, всасывала ее. Темнота не бледнела, не уступала место ни сумеркам, ни рассвету, тянулась час за часом.

— Любое дело, — повторила Аш, — лучше, чем ничего. Даже если это конец света — я сохраню отряд.

Сквозь грохот пушек до Аш долетел бой башенных часов Гизбурга. Четыре удара. Четыре часа со времени, которое раньше было полуднем.

— Это не затмение, — не поднимая головы, заметил Антонио Анжелотти, сидевший на дальнем конце разборного стола. — Никакого затмения не предполагалось. И в любом случае, мадонна, затмение длится самое большее — несколько часов. Но не двенадцать суток.

Перед ним лежали разбросанные листки: таблицы эфемерид и собственные вычисления. Аш оперлась локтем о стол и опустила подбородок на кулак. Доски пола скрипели под ногами Годфри, который беспокойно расхаживал по комнате. Пламя свечей дрожало. Она взглянула на разбитое ядрами окошко, тоскуя по светлому воздуху, по сырой прохладе рассвета, по щебету птиц — но больше всего по той свежести, которую приносит приближение восхода. Ничего. Одна темнота.

В дверном проеме между часовыми показалось лицо Джоселина ван Мандера.

— Капитан, они отказались принять нашего герольда и продолжают стрельбу! Гарнизон даже не дал подтверждения, что ваш супруг находится в крепости.

Антонио Анжелотти откинулся на спинку кресла.

— Они знают пословицу, мадонна: «Замок, который говорит, и женщина, которая слушает, в конце концов сдадутся».

— Над замком его цвета и штандарт визиготов — он там, — заметила Аш. — Посылать герольдов каждый час. На выстрелы отвечать! Джоселин, нам надо войти в крепость — и быстро!

Когда Джоселин исчез, она добавила:

— Все же к лучшему, что мы здесь. Мы связываем изменника дель Гиза, и император доволен — а у нас есть шанс постоять в сторонке и посмотреть, насколько хороша в деле визиготская армия.

Она встала и шагнула к окну. Ядра сбили штукатурку на подоконнике, обнажив дранку обрешетки, но внутрь вряд ли пробьют, решила Аш, гладя рукой грубый сухой камень.

— Анжелоти, ты не мог ошибиться в расчетах времени затмения?

— Нет, потому что происходящее совершенно не согласуется ни с какими описаниями солнечных затмений. — Анжелотти почесался и оттянул рукой ворот сорочки. С первого взгляда видно, что у него не оказалось при себе чернильного камня и отточенных перьев — вся рубаха забрызгана чернильными кляксами. Антонио досадливо покосился на перепачканные пальцы: — Не было ни полутени, ни постепенного поглощения солнечного диска, ни признаков беспокойства животных. Просто мгновенное и полное исчезновение света.

На носу у него сидели очки для чтения в оправе из рога с одной заклепкой посередине. Даже при свете свечи Аш разглядела морщинки в уголках глаз, глубокую линию между бровей. Так он будет выглядеть лет через десять, когда кожа потеряет упругость, а волосы — золотое сияние.

Канонир закончил:

— И Жан сказал мне, что лошади нисколько не беспокоились.

Роберт Ансельм, пыхтя вскарабкавшийся по лестнице и ввалившийся в комнату на хвосте последней фразы, подхватил:

— Раз я видел, как солнце гасло, вернее, тускнело, в Италии. Лошади за четыре часа нас предупреждали. Аш развела руками:

— Если не затмение, то что?

— Непорядок в Небесах… — Годфри продолжал расхаживать из угла в угол, держа в руках книгу с красными и голубыми миниатюрами. Аш могла бы понять и текст, будь у нее время разбирать букву за буквой. Священник остановился в пятне света и зашелестел страницами. Аш смотрела на него с восхищением, к которому примешивалось, однако, и некоторое презрение: неужто он не мог найти лучшего применения своему времени, как тратить его на изучение грамоты? Он даже не читал вслух. Быстро скользил глазами по строчкам, не шевеля губами.

— Эдуард, граф де Ла Марш, видел три солнца в утро битвы у Мортимерова Креста. На Троицу.

Роберт Ансельм помолчал, как всегда при упоминании ныне царствующего английского короля, ставленника йоркистов, потом сердито пробормотал:

— Всем известно, что на юге живут в вечном сумраке, есть о чем говорить! О войне нужно думать.

Анжелотти снял очки. На переносице от роговой оправы осталась красная вмятинка.

— Со внешней стеной у башни я могу разобраться за день. — На слове «день» его голос дрогнул.

Аш прислонилась к разбитой оконной раме. Во мраке едва виднелся городок. Она чувствовала в воздухе странную теплую духоту, кажется уже остывающую, — примету несуществующего полуденного зноя. На темных балках и белой штукатурке стен плясали красные блики — отблеск большого костра, разведенного на рыночной площади. В окнах мерцал свет ламп. На темное небо, лишившееся солнечного света, она не смотрела.

Смотрела на осажденную крепость. Свет костра освещал только нижнюю часть стен, по валунам каменной кладки перебегали тени. Бойницы казались черными провалами глазниц. Главная башня вырастала из скалистого утеса, уходя в темноту, а на дорогу, тянувшуюся под стеной к воротам, обороняющиеся уже скинули больше смертоносных снарядов, чем могло, по представлению Аш, быть у них в запасе.

Он там. В одной из комнат за этими стенами.

Она живо представляла себе округлые арки, деревянный пол, заваленный дорожными постелями воинов, рыцарей на четвертом этаже; Фернандо, скорее всего, в большом зале, со своими собаками, богатенькими дружками и ружьями…

«Может, он смотрит в мою сторону.

Почему? Зачем ты это сделал? Что на самом деле произошло?»

Аш заговорила:

— Я хочу сохранить замок достаточно целым, чтобы мы могли защищать его, когда окажемся внутри.

Все вооруженные мужчины, видные ей из окна, носили цвета отряда и оловянный значок Льва на плече, большая часть обозников — маркитантки, шлюхи, ребятишки — тоже раздобыли хоть по полоске синей материи, чтобы прикрепить на одежду. Ни один из горожан не попался на глаза Аш, но она слышала, как они поют мессу в церквях. Часы на той стороне рыночной площади отбили четверть.

Света хотелось физически, как хочется пить.

— Я думала, это кончится с рассветом, — сказала Аш. — С рассветом. Каким-нибудь рассветом. Может, в конце концов, так и выйдет.

Анжелотти переворошил листки с расчетами, исчирканные знаками Меркурия и Марса: баллистические прикидки.

— Вот это новость!

Что-то львиное померещилось Аш в том, как он сложил руки, что-то напомнило: помимо необыкновенной красоты, он обладает и немалой силой. Шнуровка на плече его белой стеганой куртки разошлась, материя на груди и плечах испещрена крошечными черными дырами — ожогами от пушечного пороха.

Роберт Ансельм склонился над плечом мастера канонира, просмотрел пару листков, и они погрузились в тихую беседу. Несколько раз Ансельм сотрясал стол ударами тяжелого кулака.

Глядя на Роберта, Аш ни с того ни с сего ощутила себя хрупкой; эти двое были крупными мужчинами, и их голоса, привычные звучать под открытым небом, заполняли тесное пространство комнаты. Какая-то часть ее сознания сохранила чувства четырнадцатилетней девчонки, в своей первой приличной кирасе, после Туксбери отыскавшей Ансельма у одного из костров и сказавшей из круга пляшущих теней: «Набери мне людей; я хочу иметь свой отряд». Она просила из темноты, потому что боялась встретить отказ при холодном свете дня. И потом бессонные часы ожидания, когда она не знала, не был ли тот короткий кивок шуткой или знаком, что Роберт пьян, пока он не вернулся через час после восхода с полусотней замерзших, грязных, голодных, отлично вооруженных людей с луками и алебардами, чьи имена немедленно были внесены в список рукой Годфри. И заглушающая их недоверие, насмешливые жалобы и молчаливые надежды горячая пища из котлов, от которых она с полуночи не отпускала Уата Родвэя. Первые нити паутины, связующей командира и подчиненных.

— Куда же, трах его растак, подевался свет?.. — Аш далеко высунулась из окна, разглядывая стены крепости над городком. Все усилия бомбардиров Анжелотти пока только сбили штукатурку со стен, обнажив серый булыжник кладки. Она закашлялась от дыма горящего дерева и отодвинулась от окна.

— Разведчики вернулись, — лаконично сообщил Ансельм. — Кельн горит. С пожарами не справляются. Говорят, начался мор. Свита императора исчезла. Я получил тридцать различных донесений о пребывании Фридриха Габсбурга. Копье Эвена прихватило пару беглецов из Берна. Все перевалы в Альпах закрыты — одни непогодой, другие армией визиготов.

Годфри Максимиллиан моментально прекратил свое хождение и оторвался от книги.

— Те люди, на которых наткнулся Эвен, — из процессии богомольцев, направлявшейся к святыням аббатства святого Вальбурга. Стоит посмотреть на их спины. Бичи с железными наконечниками. Они думают вернуть солнце самобичеванием.

Между Годфри и Робертом — один бородатый, другой лысый — только и сходства, что широкая грудь да гулкий голос. Может, после недавнего соития, последовавшего за долгим воздержанием, но Аш поймала себя на обостренном внимании к проявлениям мужественности, ощущаемой скорее телом, чем сознанием.

— Я хочу еще раз повидать Кесаду, — бросила она Ансельму и, когда он вышел на лестницу, обернулась к Годфри. — Если это не затмение, то, может, черное колдовство?

Годфри задержался перед столом, словно надеясь как-то связать астрологические расчеты Анжелотти с вычитанным в Библии:

— Звезды не падали, и луна не красна как кровь. Не дым из Бездны затмил солнце. Третья часть солнца должна затмиться — но произошло иное. Не появились Всадники, и Печати не сломаны. Это не последние дни, после которых должно погаснуть солнце. note 44

— Нет, это не знаки приближения Страшного суда, — согласилась Аш, — но, может быть, наказание, казнь или злое чудо?

— Казнь? За что? Князья христианского мира злы, но не более, чем были злы их отцы. Простой люд корыстен, слаб и податлив к искушениям — и часто кается; все идет, как шло испокон веку. Уныние народов note 45 — да, но мы и раньше жили не в Золотом веке. — Его толстые пальцы скользили по причудливым буквицам, по фигуркам святых на цветных миниатюрах. — Не знаю, не знаю.

«…Так помолись о просветлении разума, чтоб тебя так!»

— Да, — он закрыл книгу, заложив страницу пальцем. Глаза его светились прозрачным янтарем, отражая огни свечей и лампад, которыми полна была комната. — Что пользы было бы вам во мне без помощи Господа? Все, что я могу, это толковать Писание — и притом чаще всего ошибочно.

— Ты получил посвящение, и меня ты вполне устраиваешь. Сам знаешь. — Аш говорила жестко, потому что хорошо знала причину, по которой он оставил монастырь. — Молись о милости для нас.

— Хорошо.

Снизу донесся громкий приказ и шаги вверх по лестнице.

Аш обошла стол и уселась на стоявшую рядом табуретку. Над ее головой оказалось полотнище штандарта с лазурным львом, древко которого было прислонено к стене у нее за спиной. Шлем-салад и боевые перчатки вместе с перевязью и ножнами с мечом лежали на столе. Полковой священник молился в уголке перед Зеленым Алтарем, мастер канонир склонился над расчетами расхода пороха. «Более чем достаточно, чтобы произвести впечатление», — прикинула Аш и выждала тридцать ударов сердца, прежде чем поднять голову, когда в комнате послышались шаги вошедших. Флора дель Гиз и Даниэль де Кесада.

Де Кесада заговорил первым, вполне здраво:

— Я расцениваю эту осаду как нападение на войско короля — калифа.

Аш дала ему услышать эхо своего голоса в полном молчании. Оштукатуренные по деревянной обшивке стены заглушали крики и непрерывный гром пушек. Наконец она подняла взгляд и равнодушно предложила:

— Сообщите представителям калифа, что Фернандо дель Гиз — мой супруг и лишен прав владения указом императора. Следовательно, я действую в своих интересах, забирая собственность, которая принадлежит мне по закону.

На лице Даниэля де Кесады на месте вырванных волосков бороды запеклись крошками мелкие ранки. Глаза смотрели тускло, и говорил он с трудом:

— Итак, вы осаждаете замок своего супруга, который находится в его стенах, а таковой является ныне вассалом короля — калифа Теодориха, присягнувшим ему на верность, — и полагаете, что это не является враждебным действием по отношению к нам?

— С какой стати? Это мои земли. — Аш наклонилась, протянув вперед сцепленные ладони. — Я командир ландскнехтов. Мир сошел с ума, и я хочу оказаться со своим отрядом за каменными стенами, прежде чем начинать поиски нового нанимателя.

Де Кесада все еще казался болезненно нервозным, несмотря на опиаты Флоры и успокаивающее прикосновение ее руки. Он казался неуклюжим в непривычном европейском одеянии: камзоле с узкими рейтузами и пышной шляпе с тяжелыми валиками полей.

— Мы не можем потерпеть поражение, — сказал он.

— Я и сама привыкла оказываться на стороне победителя, — заявление было достаточно двусмысленным, и Аш не стала задерживать на нем внимание. — Я дам вам эскорт, посланник, который проводит вас к вашим соотечественникам.

— Я считал себя пленником!

— Я — не Фридрих и не вассал Фридриха. — Аш кивнула, давая понять, что беседа окончена. — Задержитесь, Флориан, я хочу поговорить с вами.

Даниэль де Кесада огляделся вокруг, прошел по неровным доскам пола, как по качающейся палубе корабля, в дверях задержался в нерешительности и наконец отошел в самый темный угол комнаты и затих там.

Аш, поднявшись, налила вина, протянула кубок Флоре. Заговорила по-английски — язык маленького безвестного острова, населенного варварами, вряд ли знаком был визиготскому дипломату.

— Насколько он безумен? Можно ли расспросить его об этой тьме?

— Вот-вот залает. И — я не знаю! — Хирург закинула одну ногу на угол стола и уселась, болтая длинными ногами. — Может, они и привыкли, что послы возвращаются на родину Богом ушибленные, раз посылают их являть знаки и знамения. По-моему, с ним еще можно иметь дело, но я не поручусь, что он останется в таком состоянии, если ты начнешь задавать свои вопросы.

— Паршиво. Знать-то надо. — Она жестом подозвала визигота. Он снова вышел вперед. — Один последний вопрос, мастер посол. Я хотела бы знать, когда вернется свет?

— Свет?

— Когда появится солнце? Когда перестанет быть темно?

— Солнце… — Даниэль де Кесада задрожал, не поворачивая головы к окну. — Что, на улице туман?

— Откуда мне знать? Темно, как у вас под шляпой! — Аш вздохнула. Кажется, не стоит надеяться на разумный ответ. — Нет, мастер посол, там темно. Темнота, а не туман.

Он обхватил себя руками. Что-то в изгибе его губ заставило Аш вздрогнуть: не выглядят так взрослые люди в здравом уме!

— Мы разошлись. Почти у вершины — в тумане. Я карабкался вверх. — Отрывистое стаккато карфагенских слов казалось почти невнятным. — Вверх, вверх, вверх — извилистая тропа в снегах. Все выше и выше — я уже едва полз на четвереньках. Потом буря: небо надо мной стало лиловым. Лиловое небо и белые пики… такая высь. Горы. Я цеплялся. Только воздух. В кровь изодрал руки…

Аш, тоже припомнившая небо, такое синее, что жгло глаза, и разреженный воздух, от которого болит в груди, шепнула Флоре:

— Это он о перевале Готарда. Там его и нашли монахи. Флора твердо опустила руку на плечо больного.

— Давайте-ка вернемся в лечебницу, посланник. Даниэль де Кесада, словно в полусне, взглянул в глаза Аш.

— Туман… разошелся. — Он повел руками, словно раздвигая складки занавеса. Аш пробормотала:

— Месяц назад, когда мы проходили там с Фернандо, все было чисто. На скалах по сторонам снег, но дорога открыта. Я знаю, где вас, должно быть, нашли, посланник. Я помню то место. Стоишь прямо над Италией. Семь тысяч футов отвесной стены.

Скрип повозок, лошади, налегающие на постромки; дыхание латников белыми струйками в прозрачном воздухе — и она стоит, чувствуя ледяной холод сквозь подошвы сапог, над зеленовато-белым обрывом, срывающимся вниз к подножию гор. Обрыв — слишком невыразительное слово для южного склона этой седловины Альпийского хребта: полукруглой стены цирка поперечником в несколько миль.

И почти полторы мили отвесно вниз.

Скала, мох, и лед, и огромность пустоты под ногами, сводящая с ума одним видом.

Она тихо договорила:

— Если упадешь оттуда, земли коснешься только в самом низу.

— Прямо вниз! — подхватил Даниэль де Кесада. Глаза его вспыхнули. — Оказалось, я смотрю… подо мной дорога: изгиб за изгибом, изгиб за изгибом. А на дне — озеро. Не больше ногтя у меня на мизинце.

Аш вспомнила судорожный страх высоты и как озеро, когда они спустились к нему, оказалось довольно большим и лежало среди холмов.

— Туман разошелся, и я посмотрел вниз.

В комнате было тихо. Только через минуту Аш поняла: ему больше нечего сказать. Де Кесада молча смотрел невидящими глазами на качающиеся тени.

Когда Флора передала визигота под опеку одного из своих помощников, Анжелотти проговорил:

— Я слыхал о людях, которые ослепляли себя, проходя через альпийские перевалы, чтобы не сойти с ума. note 46 Не думал, что доведется увидеть такого.

— Вот и увидел, — Аш мрачно посмотрела вслед визиготу. — Ну-ну, вытаскивать его из свалки в надежде, что он может пригодиться, — не лучшая из моих идей. Я-то надеялась использовать его в переговорах с дель Гизом.

— Он отправился к феям, — вставила Флора, — таков мой диагноз. Не слишком подходящее состояние для герольда. Аш фыркнула:

— Пусть чокнутый, мне все равно. Мне нужен ответ! Не нравится мне эта тьма!

— А кому нравится? — Флора не ждала ответа. — Хочешь знать, сколько твоих вояк страдают острыми припадками медвежьей болезни?

— Не хочу. Как ты думаешь, зачем я втянула их в эту осаду? Подводить мины да палить из пушек — дело привычное, глядишь, и успокоятся. Именно поэтому команды сборщиков провианта прочесывают городишко улицу за улицей — если уж жителям суждено быть ограбленными, пусть хоть это будет организованный грабеж.

Как и ожидала Аш, столь циничное заявление вызвало у Флоры довольный смешок. Что Флора, что «Флориан» — один бес — вплоть до галантности, с какой эта долговязая дама подала Аш полный кубок.

— Вроде ночной атаки — разницы никакой, — добавила Аш, отказываясь от вина, — а это, видит Бог, сучье дело, но вполне возможное. Я хочу получить этот замок целеньким, как плод измены, а не взламывать его открытым штурмом. Кстати… — нервозность, вызванная неудачным допросом де Кесады, побуждала ее к деятельности, — пошли со мной, посмотрите. Анжелотти!

Вместе с канониром они вышли из комнаты. Оглянувшись, Аш увидела склоненные широкие плечи Годфри Максимиллиана — он все еще молился. Снаружи их встретила стена тьмы, чернильно-черная в узких улицах, и они постояли немного, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте, прежде чем направиться, спотыкаясь, туда, где виднелся свет костров.

Городские кузнецы смешались с отрядными оружейниками — вечно чумазыми мужиками с криво подрезанными волосами, без шляп и рубашек, в «пурпойнтах» note 47 и кожаных передниках, потными от жара горнов, полу оглохшими от вечного грохота. Они добродушно расступились, пропуская Аш с лекарем и эскортом из полудюжины солдат и собак. Какой бы ни был командир — для этих он всего лишь подсобный материал. Аш отлично понимала это. Последнее задание оказалось непростым, чему они были только рады, — и необычным, чему они радовались больше всего.

— Клещи-гвоздорезы в двенадцать футов? — поразилась Флора, разглядывая огромные стальные рукоятки.

— Такие лезвия подойдут? — спросил главный оружейник, Дикон Стур. — Выдержат нагрузку и разрежут железо.

— А вот и штурмовые лестницы, — заметила Аш, указывая на прочные деревянные шесты с крючьями на концах и путаницей веревочных стремян. Забрось крюк на стену, потяни за веревку, и лестница развернется. — Я хочу послать людей в латах, прикрытых черными накидками, перерезать засов боковых ворот изнутри. Сказала бы, под покровом ночи, но в этой тьме… — Она передернула плечами и ухмыльнулась: — Рыцари-невидимки…

— Ты с ума сошла. И они тоже. Нам надо поговорить. — Флора поморщилась, заслышав новый взрыв грохота молотков, и молча мотнула головой в направлении темного проулка. Аш пожала руки, похлопала по плечам и удалилась вместе с эскортом. Анжелотти, погрузившийся в обсуждение технических вопросов, задержался.

Через несколько шагов Аш поравнялась со своим хирургом в темноте мощеной улочки, взбиравшейся вверх по склону, к темным навесным бойницам и деревянным конструкциям крепости, венчающей холм.