- Когда закончишь здесь, выходи на сбор, - приказала она. - Завтра разберешься.
      Человек затянул узел, уложил покойника и поднялся. Лицо, там, где оно виднелось из-под давно не стриженых волос и бороды, было залито слезами. Он проговорил что-то - она разобрала только: "Убить долбанных визиготов" - и, спотыкаясь, полез вверх по ступеням.
      - Постарайся им как-то помочь. Хотя вода нужнее тем, кому предстоит драться. - Аш смотрела на распростертые тела больных лихорадкой. - Если кто-то из них внезапно "поправится", отсылай их наверх.
      Бланш с кривой улыбкой покачала головой.
      - Хотела бы я, чтоб это в самом деле были симулянты...
      Вернувшись в передний зал, Аш застала там целую толпу: Эвен Хью, Рочестер, Кампин, Верхект, Моулет и еще добрая дюжина. :
      - Все к Ансельму и Анжелотти: они разберутся. - Она прошла мимо знакомых лиц к лестнице и убежала по крутым ступеням наверх. Стражник отодвинул кожаную занавесь. Паж подошел принять плащ с капюшоном, и оружие.
      - Латы снимете, босс? - спросил он.
      - Ага. Рикард поможет. К заутрене снова надо одеться. - Она помолчала, разглядывая мальчонку - лет десяти, как ей показалось. - Как там тебя зовут?
      - Жан.
      - Ладно, Жан. Разбуди меня за пол-отметки свечи до заутрени. Приведешь остальных пажей, прихватите еду и светильники.
      Мальчик посмотрел на нее поверх мокрого грязного тюка овчины, сукна и оружия.
      - Хорошо, босс.
      Она закрыла глаза, как только он вышел; прислушиваясь к звуку его торопливых шагов на лестнице, неразборчивым голосам часовых, на мгновенье представила детское лицо, рассеченное широким наконечником алебарды.
      - Босс...
      От камина, где тлели красноватые угли, обложенные для просушки жалкими сырыми щепками, собранными по улицам, отодвинулась фигура Рикарда. Парень перерезал пропитанные воском шнуры, стягивавшие ее наплечники, и Аш снова закрыла глаза, на этот раз от усталости. Она чувствовала, как умелые рук снимают с нее тонкие пластины стали - словно булыжники. Когда Рикард освободил от брони бедра и ноги, она с наслаждением потянулась, приподнявшись на цыпочки, расправляя затекшие конечности, и, снова расслабившись, опустилась на всю ступню.
      - Надо почистить, - заметила она, когда Рикард начал развешивать части доспеха на стойке. - Займись этим внизу.
      - Если стану чистить здесь, шум не даст вам уснуть, что ли, босс?
      Он уже перерос Аш на пол-ладони. Она заметила, что приходится задрать голову, чтобы взглянуть ему в глаза.
      - Пусть чисткой займется Жан. А ты сходи в Сен-Стефан, ладно?
      Она отдавала указания не задумываясь, почти не слыша собственного голоса. Намалеванный на стене красно-желтый шеврон наплывал на нее из мрака, от дыма першило в горле.
      - Скажи, чтоб меня не беспокоили, - добавила она и успела заметить его широкую, радостную улыбку, прежде чем парень отвернулся, унося тяжелые латы в главный зал.
      Молод он еще для этого дела. Слишком молод для завтрашнего. "Черт, мы все слишком молоды для завтрашнего".
      Она не стала тратить время на смену подлатника и штанов, откинула свисавшие с кольчужных вставок ремешки и плюхнулась, накинув старый подбитый мехом кафтан, перед пламенем очага. Положила на угли обломок доски и раздувала его, пока не разгорелся теплый огонек.
      Согреваясь, Аш начинала чувствовать исходящий от ее тела запах застарелого пота. Она сонно почесала искусанное блохами тело под камзолом. "Договорилась до обалдения",- подумала она, все еще ощущая ступнями грубые булыжники мостовых и каменные ступени. Пересела на оставленный кем-то из пажей у камина тюфяк и все еще не отошедшими с мороза пальцами принялась яростно стягивать кожаные сапоги. Ее черные до колен рейтузы провоняли навозом.
      "И все это может исчезнуть в одно мгновенье - каждый запах, каждое ощущение; та я, что думает об этом..."
      Она потянулась к забытой у огня глиняной кружке, сняла крышку и понюхала содержимое. Тухлая вода. Может, с капелькой вина. Только теперь поняв, как хочет пить, Аш в два глотка осушила чашку и вытерла губы рукавом.
      - Босс, - весело окликнул мужской голос из-за двери. Аш оторвала взгляд от язычка пламени. Даже этот слабый свет перебил ей ночное зрение, но голос стражника она узнала: один из итальянских стрелков Джованни Петро.
      - Пропустите ее.
      - Слушаюсь, босс, - и грубо добавил по-итальянски: - Выжмите суку досуха, босс.
      Холодный сквозняк ворвался в щель приоткрывшейся занавеси. Аш потянулась за оставленным Рикардом поясом, устало застегнула его поверх полукафтана. Отполированная прикосновениями рукоять кинжала удобно легла в ладонь.
      Женский голос спросил от двери:
      - Аш? Зачем ты хотела меня видеть?
      - Давай сюда. Здесь теплее.
      Заскрипели дубовые половицы. Спотыкаясь в смутном свете тонкого фитиля и затухающих углей, придвинулась к камину человеческая фигура, принесла с собой резкий морозный запах и холод промерзшей одежды. Зазвенела железом, подняв руки, чтобы откинуть капюшон, и превратилась в Фарис - на лодыжках и запястьях тяжелые железные браслеты, соединенные короткими, грубой ковки цепочками.
      Свет углей окрасил румянцем щеки, еще пухлые от приличного питания, и отразился в блестящих глазах. Аш молча указала ей место на полу рядом с собой. Визиготка огляделась и предпочла опуститься на окованный железом сундук, стоявший по другую сторону очага. Аш собиралась возмутиться, но передумала и только усмехнулась.
      - А, все равно... Если найдешь там что-нибудь, кроме пауков, бери себе!
      - Где?
      - В сундуке с отрядной казной, - пояснила Аш, изучая сидящую напротив женщину. Свет играл на оковах. - По правде сказать, деньги теперь без толку. Что на них купишь? И даже в самые лучшие времена я не зарабатывала столько, чтоб хватило подкупить короля-калифа!
      Фарис не улыбнулась. Она оглянулась через плечо в темную пустоту зала. Стены и балки были теперь невидимы, и окна в нишах угадывались только по стуку ставней на ветру.
      - О чем ты хочешь говорить? - повторила женщина.
      Аш повысила голос:
      - Паоло?
      - Да, босс?
      - Вали этажом ниже. Меня не беспокоить.
      - Слушаюсь, босс, - из темноты донесся смешок лучника. - Позовите нас с ребятами, когда закончите с ней - у нас для нее кой-чего есть!
      Холодный воздух обжег лицо Аш; под мышками выступил пот. Память звучащих над ней мужских голосов, выражавших ту же презрительную усмешку, пронзила тело.
      - Вы будете обращаться с ней по-людски или попробуете плетей - ясно?
      После заметной паузы послышалось бодрое:
      - Да, босс!
      Аш медленно остывала.
      Прислушалась. По лестнице звучали удаляющиеся шаги. Она снова взглянула на Фарис.
      - Все, что ты могла рассказать, я узнала из рапорта Ла Марша. Ты здесь, потому что мне нельзя поговорить с ним, - она указала туда, где только что стоял Паоло. - Или с Робертом. Или с Анжелотти. Ни с кем из отряда. По тем же причинам я не могу поговорить с Ла Маршем или с бургундским епископом. Доверие... палка о двух концах. Вот так...
      "Флориан уехала. И Джон де Вир с ней.
      Годфри мертв".
      -...поэтому - ты.
      - Разве мы не все сказали?
      Ее поразила глубина чувства в неправильном выговоре женщины. Аш пошарила среди чашек и тарелок, выискивая еду, которую должны же были оставить для главнокомандущей бургундской армии. Больше ощупью, чем взглядом, она откопала флягу, в которой еще булькала жидкость, и вытащила ее на свет.
      - Мы вообще ни разу не говорили. Мы с тобой. Всегда мешало что-то еще.
      Визиготка сидела как статуя. Вытертый кафтан покрывал ее мешковатый камзол и белые от холода руки. Почувствовав на себе взгляд Аш, она шевельнулась, протянула пальцы к теплу.
      - Тебе следовало давно приказать меня убить, - наконец сказала она на карфагенской латыни.
      Аш плеснула мутноватую воду в две более или менее чистые кружки и привстала на колени, чтобы протянуть одну Фарис. Женщина добрую минуту смотрела на нее, прежде чем неуклюже протянуть навстречу сразу две скованные руки.
      - А герцогине, твоей женщине-мужчине, - добавила Фарис, - теперь следовало бы убить тебя.
      Аш сказала:
      - Я знаю.
      Почему-то ее встревожила необходимость вести себя так, словно Флориан все еще в городе.
      Огарок замигал и выпустил густую струйку черного дыма. Аш, не желая звать пажа, поднялась, морщась от боли в затекших ногах, и, прихрамывая, потащилась через комнату искать новую свечу-маканку и обратно - зажигать ее от огня в камине. Всего в ярде от огня стоял стылый холод.
      От красного пламени волосы Фарис казались не серебряными, а красновато-золотистыми. "И мои, должно быть, мои тоже", - сообразила Аш. Грязь на лице в этом освещении казалась выпуклой. "Войди сейчас кто-нибудь, сумел бы он разобрать, где она, а где я?"
      - Слишком уж много времени мы потратили, спасая друг другу жизни, когда обстоятельства этого не требовали, - усмехнулась Аш. - Флориан, ты, да и я... Хотела бы я знать, зачем?
      Фарис ответила, словно давно обдумала этот вопрос:
      - Потому что у моего квахида Лебрии один брат погиб на войне, а другой живет в Александрии, и еще сестра замужем за кузеном амира Чильдерика. Потому что бургундский лорд де Ла Марш через браки породнился с половиной Франции. А у меня только ты, а у тебя, Джунд Аш, только я. - Она помедлила и невыразительно договорила: - Аделиза, и Виоланта.
      "Это и есть семья?" - спросила себя Аш.
      - Я так и не смогла решиться убить тебя. Хотя должна была, - Аш вставила свечу в подсвечник и снова уставилась в огонь камина. - А Флориан... не смогла убить меня. Она рискнула тысячами жизней, чтобы спасти одну. Тысячами тысяч.
      - Плохо. - Фарис быстро вскинула взгляд. - Я была не права. Когда ты во время охоты оказалась среди моих людей, я не хотела смириться с тем, что должен умереть один человек. Мой отец Леофрик, machina rei militaris - они могли бы сказать мне, насколько это неправильно, - и были бы правы.
      - Ты это говоришь, но сама себе не веришь, верно?
      - Верю. Иначе разве я могла бы посылать людей в бой? Даже если я побеждаю, люди-то умирают.
      У Аш выступили слезы на глазах. Она закашлялась, отмахиваясь руками от тонкой струйки свечной копоти, подняла чашку, отхлебнула. Кисловатая вода смыла комок в горле.
      "Люди-то умрут..."
      - Как ты с этим живешь? - спросила Аш и вдруг тряхнув головой, рассмеялась. - Господи! Вальзачи спрашивал меня тогда в Карфагене: "Как ты живешь со своим ремеслом?", а я ответила: "Меня это не беспокоит". Меня это не беспокоит!
      - Аш...
      - Ты здесь, - резко проговорила Аш, - потому что я не могу спать. И напиться не могу - вина не осталось. Так что можешь, черт тебя возьми, посидеть здесь и ответить в конце концов: как я живу со своим ремеслом?
      Она ожидала задумчивого молчания, но голос Фарис без промедления отозвался из тени:
      - Если Господь будет к нам милостив, то жить с этим нам осталось недолго. Гелимер казнит тебя завтра утром, едва ты сложишь оружие. Я только молю бога успеть добраться до него раньше - или чтоб успел мой отец, лорд-амир Леофрик, - и убедить подождать с казнью герцогини Флоры, пока ты не будешь мертва.
      Фарис склонилась вперед, в освященный пламенем круг; ее глаза спокойно смотрели на Аш.
      - Ты могла бы, по крайней мере, послать меня к нему завтра рано утром. И молиться, чтоб он выслушал меня, прежде чем казнить.
      У Аш вырвался короткий смешок. Она вытерла рукавом лицо и снова присела на корточки, покачивая в ладонях пустую чашку.
      - Ты, стало быть, слышала, что мы сдаемся. Что с осадой покончено.
      - Люди разговорчивы. И священники тоже люди. Фер... брат Фернандо говорил с монахами.
      Аш, уловив запинку в голосе собеседницы, пробормотала себе под нос:
      - Можно было ожидать! - И добавила вслух, не дожидаясь вопроса: Плевать мне, что будет завтра! Пока еще не кончилось сегодня. И я хочу понять, как я живу, когда люди, которых я знаю... друзья... умирают.
      - А что, - встрепенулась Фарис, - ты не собираешься сдаваться без боя?
      Холод кусал за пальцы, колол иглами ступни, и Аш обрадовалась предлогу хоть ненадолго уклониться от пристального невеселого взгляда Фарис, скорчившись, чтобы снова натянуть скукоженные холодные сапоги. На мгновенье она словно в первый раз ощутила все это: слабое тепло нагретых огнем подошв, боль в сведенных мышцах, тупое сосание голода под ложечкой...
      - Может, и не собираюсь, - отозвалась она, чувствуя, что ей не хочется лгать, пусть даже молчанием. "Да и все равно: все будет кончено раньше, чем ты успеешь проговориться кому-нибудь".
      - Может быть, - повторила она.
      Фарис аккуратно сложила скованные руки на коленях. Не отводя глаз от бледного подобия пламени, сказала:
      - Ты ведь живешь, зная, что будешь убита на войне.
      - Это другое дело!
      - И в мирное время многое могло бы убить их: пьянство, чума, лихорадка, тяжелая работа...
      - Я знаю этих людей... - Аш запнулась, начала сначала: - Я знаю этих людей. Многих знаю долгие годы. Я знала Герена аб Моргана совсем сопливым. Я знала Томаса Рочестера, когда он не понимал ни одного языка, кроме английского, и парни убедили его, что его имя по-фламандски значит "задница". Я встречала в Англии двух внебрачных сыновей Роберта - хрен знает, живы ли они теперь и вспоминает ли он о них! Он ничего не говорит, просто держится, и все. И эти парни на лестнице и внизу - чуть ли не всех я помню еще с Англии, с поля под Туксборо. Если я отдам приказ атаковать, они умрут.
      Хладнокровно, словно и не была она пленницей, Фарис посоветовала:
      - Не думай об этом.
      - Интересно, каким образом?
      Неуверенно, после секундной паузы, Фарис прошептала:
      - Может быть, это не для нас. Брат Фернандо сказал...
      - Что? Что он сказал?
      - Он сказал женщине намного труднее быть воином, чем мужчине: женщина дает жизнь, и потому ей много труднее отнимать ее.
      Аш схватилась за живот, поймала взгляд Фарис и закашлялась в приступе сухого пронзительного смеха. Визиготка прижала ладонь к губам, широко распахнула темные глаза и вдруг откинула голову и тоже взвизгнула.
      - Он с-сказал...
      -...да...
      - Сказал...
      - Да!
      - Во дает! Ты сказала ему, какое дерьмо?..
      - Нет. - Фарис утерла глаза краешком ладони. Брякнула цепь. Она не могла скрыть просветлевшего лица. Высморкавшись, она пояснила: - Не сказала. Я подумала пусть поговорит с моими квахидами, если я выживу. Они сумеют объяснить этому франкскому рыцарю, насколько легче мужчине, когда по нему стекает кровь и мозги лучшего друга...
      Смех замер, не оборвался, но стих постепенно, когда две женщины задохнулись, глядя друг на друга.
      - В том-то и дело, - сказала Аш. - В том-то и дело.
      Визиготка вытерла лицо, ее пальцы скользнули по грязной, но гладкой коже.
      - Со мной всегда был отец, или квахиды, или machina rei militaris тебе было труднее, Аш. И все равно я видела, что война творит с людьми, с их сердцами, с их телами. Ты видела больше меня. Странно, что тебе все еще так больно.
      - Но и для тебя они были не просто пешками на шахматной доске?
      - Конечно, нет! - обиделась Фарис.
      - А, ясное дело. Потому что если ты не видишь в них людей со всеми их слабостями, как ты решишь, на что они годны в бою? Ага, в том-то и дело. А мы что такое? Мы вроде каменного голема. Хуже. У него-то нет выбора.
      Она откинулась, сцепив руки на коленях.
      - Никак не могу привыкнуть, - сказала она. - Если задуматься, Фарис, ты, быть может, обязана жизнью тому, что я никак не могу привыкнуть. Может быть, я спасла тебе жизнь из обычной сентиментальности.
      - А твоя герцогиня, она не убила тебя тоже из сентиментальности?
      - Возможно. Откуда мне знать, в чем разница между сентиментальностью и... - Аш не договорила. Слово тяжело засело в ее мозгу. Даже про себя она не могла выговорить:
      "...любовью".
      - Проклятье, терпеть не могу осады! - воскликнула она, обводя глазами темный холодный зал. - В Нейсе под конец было достаточно паршиво, они там ели собственных младенцев. Знать бы тогда, в июне, что шесть месяцев спустя я окажусь по другую сторону стены...
      Стальные звенья зазвенели, словно пролилась вода, когда Фарис соскользнула с сундука, чтобы усесться на пол и устало опереться на него плечами. Аш инстинктивно напружинилась, хоть и видела, что цепи - по ее же приказу - были укорочены настолько, что ими нечего было и думать задушить кого-нибудь.
      Она машинально подобрала под себя ноги, и рукоять кинжала снова легла в ладонь; приподнялась на корточки, краем зрения удерживая сидящую рядом женщину - в том состоянии духа, когда малейшее движение служит сигналом обнажить оружие.
      - Никогда не забуду, как увидела тебя в первый раз, - тихо проговорила Фарис. - Мне говорили - двойник, и все равно это было так странно. Среди франков... как вышло, что ты не знала, где родилась?
      Аш дернула плечом.
      Женщина продолжала:
      - Я видела тебя в броне, среди верных тебе людей - тебе, а не твоему амиру или королю-калифу. Как я завидовала твоей свободе.
      - Свободе? - фыркнула Аш. - Свободе! Господи помилуй!.. И зависть не помешала тебе отправить меня багажом в Карфаген, верно? Хоть ты и знала, что сделает со мной Леофрик.
      - Вот. - Фарис нацелила на Аш тонкий грязный палец. - Вот. Вот в чем дело.
      - В чем дело?
      - Вот как ты с этим справляешься, - пояснила женщина. - Верно, я знала... и не знала. Тебе могли найти применение, оставить в живых. Так и в сражении - люди могут остаться в живых, не всех же убивают. Кто-то наверняка останется в живых. Тут главное - не признаваться себе...
      - Но я признаюсь! - кулак Аш глухо ударил но тюфяку. - Теперь признаюсь. Я не могу избавиться от этого... знания.
      Треск расколовшегося уголька заставил ее подскочить, и Фарис тоже. Янтарная искорка вылетела за каминную решетку, быстро поблекнув и почернев на кафтанчике Аш. Она смахнула уголек на почерневшие камни у очага, покрутила носом, чуя запах прожженного бархата.
      - Предположим, - заговорила она снова, - мы без боя не сдадимся. Предположим, меня гоняли в Генуе, и в Базеле, и в Карфагене, и через половину южной Европы, и, предположим, мне это надоело и я собираюсь хоть раз огрызнуться.
      Фарис протянула ей деревянную чашу. Аш машинально подлила ей мутной воды. Женщина опустила глаза на скованные запястья и, держа чашу обеими руками, поднесла к губам.
      - Понимаю. Завтра ты будешь драться, чтобы погибнуть, - сказала она холодно, с ноткой той властности, которая отличала ее, когда она, в полном вооружении, командовала своими армиями. - Так ты лишишь Ferae Natura Machinae плодов победы. Даже если у тебя есть и другая цель, я знаю тебя слишком хорошо, чтоб сомневаться, что тебе известен твой настоящий враг.
      Аш выпрямилась, с болью разгибая затекшие мышцы. Тепло огня растаяло, деревяшка прогорела дотла. Она лениво задумалась: подкинуть дров или оставить на завтра? и тут же опомнилась: в любом случае беречь уж нечего.
      - Фарис?..
      Холод выстудил пальцы и уши, лизал рассеченные шрамами щеки. Она еще раз потянулась, теперь разминая занемевшую шею. Стол на козлах стоял поодаль от очага, одинокий огарок не в силах был осветить наваленные грудой бумаги, списки, наброски планов и карт на его дальнем конце. Кто-то скорее всего, Ансельм - углем начертил прямо на досках контуры стены от северо-восточных до северо-западных ворот и расположение визиготской армии против этой части города.
      - Самоубийство больше по твоей части: сдаться врагам в надежде, что тебя казнят. Если бы я считала это необходимым, я бы не стала сдаваться Гелимеру, а просто шагнула с вершины этой башни - четыре этажа до каменной мостовой. - Аш резко взмахнула руками.
      - Но ты что-то задумала, верно? Аш... сестра... скажи мне. Я была у них командующей. Я могу помочь. "Все так и рвутся помочь. Даже она..."
      - Я на твоей стороне, если это ради уничтожения Диких Машин. - Фарис поднялась на колени, ее чистое лицо казалось совсем юным. Она взволнованно добавила: - Король-калиф Гелимер не сможет командовать так, как я... вернее, как я, - с помощью machina rei militaris...
      - Имея в распоряжении пятнадцатитысячное войско, можно обойтись без особого искусства.
      - Но... ты могла бы выпустить меня в поле - не как командира, а в качестве твоего двойника...
      - Я не нуждаюсь в твоей помощи. Мы уже выкачали из тебя все, что можно. Ты не понимаешь, Фарис.
      - Чего?
      Аш подвинулась вперед, села на край сундука, на таком расстоянии, что женщина, сидевшая теперь у ее ног, вполне могла бы при желании дотянуться и ударить утяжеленными цепью руками.
      Глаза жгло. Она потерла их кулаками, чувствуя запах сажи на пальцах. Горячая тяжелая вода собралась на нижних веках и выплеснулась на щеки.
      - Не понимаешь, что мне некому больше сказать, как мне страшно. Кому еще я могу признаться, что не хочу, чтоб моих друзей убивали? Даже если нам каким-то чудом и удастся победить, сколько моих друзей умрут за это?
      Ее голос не дрожал, но слезы текли и текли. Другая женщина подняла взгляд и увидела в свете камина красное, залитое слезами и соплями лицо Аш.
      - Но ты же знаешь...
      - Меня уже тошнит от этого "знаю"! - Аш закрыла лицо руками и прошептала в мокрую потную тьму: - Я - не - хочу - чтоб - они - умирали! Чего тут, на хрен, не понять! Или мы завтра начинаем бой, и они умирают, или мы остаемся здесь, и они все равно умирают. Господи, чего тут не понять!
      Что-то коснулось ее запястья. Она инстинктивно сжала кулак и резко отмахнулась. Костяшка ударила по железу. Аш выругалась, оторвала вторую руку от лица - глаза плохо видели сквозь слезы - и увидела, что сестра протягивает к ней открытые ладони.
      Женщина в отчаянии пролепетала:
      - Я не твой исповедник...
      - Ты поняла. Ты это сделала - сама знаешь, что...
      Фарис приподнялась, скованными руками за пояс и одежду притянула Аш к себе. Аш вдруг поддалась, соскользнула с сундука, тяжело шлепнулась на каменный пол, съежилась, припав к теплому боку Фарис.
      - Я не...
      Цепь натянулась, цепляя одежду. Аш поняла, что Фарис пытается обнять ее за плечи и, не справившись, крепко стискивает левую руку повыше локтя.
      - Я понимаю... понимаю...
      Ладони Фарис сжимали плечо, Аш чувствовала теплое, ласковое прикосновение ее тела.
      - ...He хочу, чтоб они умирали! - Аш задохнулась рыданием, замолчала, крепко зажмурив глаза. Горячие слезы пробивались из-под век. Фарис тихо приговаривала что-то на незнакомом языке.
      Аш рывком наклонила голову и уткнулась носом в вонючее сукно ее камзола. Она громко всхлипывала, сжавшись всем телом, плача на плече сестры, пока не кончились слезы.
      В городе не осталось часов, отбивающих время. Аш моргнула в темноте, распухшими больными глазами уставилась на подернутые серой золой угли.
      В спокойном забытьи, визиготская женщина подле нее, с ее лицом, с ее волосами, с ее телом, не просыпалась.
      Аш не шевелилась, молчала, сидела без сна... одна.
      В комнату вошел паж Жан.
      - Время, босс, - сказал он.
      Третий день от Христовой Обедни, темный предрассветный час перед терцией.
      - Идите с миром, - провозглашает отец Ричард Фавершэм, - и да пребудет с вами в сей день милость Божия!
      Он и Дигори Пастон склоняются перед алтарем. Оба в кольчугах и шлемах.
      Твердые камни под коленями вбивают металл в кости сквозь стеганые штаны.
      Аш перекрестилась и встала: сердце стучит молотом, холод почти забыт. Рядом с ней поднялся на ноги Рикард: молодой мужчина в кольчуге и накидке цветов Лазоревого Льва, с побледневшим лицом. Он заговорил с Робертом Ансельмом, Роберт рассмеялся в ответ.
      - Анжели, - она выудила его за локоть из цепочки тянувшихся за ворота аббатства людей. - Все готово?
      - Хоть сейчас выходить. - Его лицо смутно белело под высокой аркой, но вот свет факела заблестел на золотых кудрях, высветил широкую бесшабашную усмешку. - Это безумие, мадонна, но мы это сделали!
      - Всех предупредили?
      Роберт Ансельм сказал, подходя:
      - От всех командиров копий посланные доложились: все по местам на стене и у ворот.
      - Мы почти... полностью развернули силы, - проворчал сотник Лакомб.
      - Тогда... пошли, черт возьми!
      Приближающийся рассвет подернул небо серой дымкой. Аш прошла по ледяным улицам, захлебываясь в докладах, отвечая двоим-троим за раз, рассылая людей... ее ум работал как машина, без перебоев и без чувств. Доложил о готовности гонец от де Ла Марша - как раз, когда Аш вышла на расчищенную от развалин площадку перед северо-восточными воротами Дижона.
      Шлем она отдала понести Рикарду. Холод немедленно вцепился в открывшиеся щеки, выжал слезы из глаз. Аш, смаргивая мешавшие смотреть слезинки, бросала короткие приказы и, не оглядываясь, проходила между своими и бургундскими отрядами к подножию стены.
      В нижней части стену освещало золотистое сияние факелов, невидимых снаружи. По ступеням наверх бесшумно передавали из рук в руки пушечные ядра. Аш уступила дорогу пушечной команде, волочившей по булыжникам восьмиствольную пушку-орган. Обитые железом деревянные колеса были заботливо обмотаны тряпьем.
      Добравшись до ступеней, почти не замедлив хода, пушкари вздернули орудие, чтоб удобнее ухватиться за лафет, и на себе потащили наверх, на бастионы. За ними поднимались другие, несшие три массивные деревянные рамы катапульты.
      Каждый звук отдавался звоном в онемевшем черепе. Приглушенные шаги, ругательства, тяжелое кряхтение тянувших на стену очередную мортиру людей... "Слышно там или нет? В такой тишине на морозе звук разносится далеко!"
      - Скажите, чтоб держались потише! - она послала гонца, Саймона Тиддера, передать вдоль стен, а сама развернулась на каблуках и вместе со своим главным штабом начала быстрый обход стен от Белой до Сторожевой башни.
      На пути оказалась толпа бургундских лучников и алебардщиков. Аш задрала голову посмотреть на верхушки крыш. Быстро светлеющее небо больше не было серым - на востоке его призрачная белизна окрасилась багровым.
      - Сколько еще ждать, провались все на хрен? - горячий выдох застыл белым облачком. - Эти вот опаздывают! И сколько еще? Мы соберемся или нет?
      - Нам нужен свет, чтоб видеть, что делаем, - возразил Ансельм.
      - Но не нужно столько света, чтоб они видели, что мы делаем!
      Томас Рочестер хмыкнул. Темноволосый англичанин снова нес ее личный штандарт: почетный пост, за который он возвратил Ансельму свое временное командование пехотой. То ли он сам, то ли кто-то из обоза аккуратно зашил прорех в его ливрейной куртке. Салад сиял свежей полировкой. "Всю ночь не спал. Никто из них не спал, готовились".
      - Людей по местам! - Она выбранилась по-бургундски. - Туды вас в душу. Я на стену. Ждите здесь! - Она указала рукой на Томаса Рочестера под знаменем "Леон Аффронт".
      Прыгая через две ступени, взбежала она на стену. Напомнил о себе потревоженный ожог на бедре. Аш тихонько замычала от боли. Над крышами хлестал восточный ветер, вырывал дыхание изо рта. Аш замедлила шаг, стараясь двигаться тихо, насколько это возможно в доспехах. На камне блестел густой иней, испещренный следами тяжелых сапог, прошагавших здесь несколько минут назад.
      На бастионы упал луч света. Ярко выступили очертания зубцов и бойниц высокий силуэт Сторожевой башни. Аш повернулась лицом к востоку. Между длинной полосой облаков и горизонтом пробивался желтый луч зимнего солнца.
      "Только-только успеваем".
      За зубцами, пригибаясь, молча подсчитывая, сколько выстрелов в запасе, стояли канониры в матерчатых куртках. Шлемы сложены у ног, чтобы не выдал блеск стали в предательском свете солнца, пробойники прислонены к стене. Другие команды откатывали орудия от бойниц, забивая в стволы порох, ядра и старые тряпки вместо пыжей. Дальше по стене слаженно трудились команды осадных машин, оттягивая деревянные каркасы смазанными жиром деревянными рычагами.
      Справа от нее, за Сторожевой башней, на стене ни души.
      - Ну-ну... - Теплое дыхание мгновенно застыло на губах.
      Вдали, у маячившей справа Княжеской башни, снова видны суетливые кучки солдат.
      На той стороне, за усеянной костями полосой, широко раскинулся между реками лагерь визиготов. Сердце подкатило к самому горлу: над костровыми ямами уже поднимались струйки дымов. За редутами и траншеями высохшим лесом топорщились древки орлов, вымпелов и знамен.
      "Какое-то движение?.."
      На мгновение вместо палаток и легионеров Седьмого Утики, Шестого Лептис Парвы и Третьего Каралис ей померещилось в разрастающемся утреннем свете огромное строение, пирамида, основанием которой служат безымянные рабы, выше - войско с его назирами, арифами и квахидами, еще выше лорды-амиры визиготской империи, и, наконец, гордая башня, вершина всего король-калиф Гелимер. И в ту же секунду она осознала, какая махина поддерживает это строение: инженеры, доставляющие припасы по замерзшим рекам; рабские государства Египта и Ибери, что выращивают пищу; купеческие флотилии, обходящие турецких корсаров, чтобы торговать в сотнях городов средиземноморского побережья, и в глубинах Африки, и в далеком Балтийском море...
      "А мы что такое? Жалкие пятнадцать сотен, прикрывающие восемь или девять тысяч мирных жителей".
      Аш отвела взгляд. Западное русло блестело белым льдом, твердым, как камень.
      "Выдержит ли? Помоги, Господи..." Уцелевший мост скрывался за мириадами шатров и землянок визиготского лагеря. Расположение короля-калифа ничем не выделялось среди множества других жилищ: даже зная, где оно расположено, не удавалось отыскать его взглядом.
      "Два часа назад он еще спал. Если успел проснуться и выйти... что ж. Мы продули".
      Взгляд привлек блеск меди перед воротами. Големы. С метателями греческого огня.
      "Единственное, что в нашу пользу - они не развернули силы. Может быть, еще даже не вооружились. Зараза, хотела бы я взглянуть поближе!
      И в общей рукопашной они не смогут метать огонь".