Англичанин Джон Прайс кивнул и встал, а за ним его соратники.
      - Командир, мы это сделаем.
      Аш заговорила быстро, не давая возможности забросать ее вопросами:
      - Вы, мистер Прайс, берите тридцать человек. Нападете сегодня ночью, через два часа после восхода луны. Анжелотти, обеспечь им порох и огнепроводный шнур - самый медленнодействующий из того, что у нас осталось. А вы, ребята, замаскируйтесь рубахами поверх снаряжения и убивайте все, что будет не белого цвета.
      - Это не пойдет, командир, - запротестовал копьеносец из группы Прайса. - Все эти хрены ходят в белом!
      - Вот дерьмо! - Аш не скрывала от них своего удовольствия. - А ведь ты прав, парень. Значит, выберите сами для себя опознавательный знак. Я хочу, чтобы вы оказались ниже по течению реки Сюзон, на западном берегу, и подожгли там их осадные машины - тогда вся их армия вскочит ото сна, ведь осадные машины дорого стоят! А после уходите назад в лес. Завтра вечером мы подберем вас в лодку и втащим в город через какой-нибудь затвор шлюза.
      Аш повернулась к офицерам:
      - Этот маневр даст нам всем достаточно времени для перемещения. Ну, у нас есть десять часов до темноты. Повозки бросаем. Все из багажных повозок тащить или на спинах, или волоком. Мулам завязать глаза, - она оценивала боевой дух, водя глазами по всем лицам, которых могла разглядеть в свете ноябрьского утра. - Ваши командиры скажут вам, где кому встать в маршевой цепи - и когда мы войдем в город ночью, мы войдем с подвязанным оружием и в темных одеждах поверх снаряжения. И не болтаться по городу! Они не будут знать, что мы тут, пока мы не окажемся внутри города.
      Из толпы все еще слышался ропот. Она постаралась поймать взгляд кого-нибудь из недовольных, внимательно всматриваясь в бледные, истощенные лица, щеки у них пылали от принятых небольших доз пива и бравады.
      - Значит, не забывать, - она еще раз обвела глазами круг лиц. Впереди, в Дижоне - ваши товарищи. Мы - отряд Льва, и мы своих не оставляем. Пусть нас побьют, пусть зима, пусть сейчас нам требуется защита от осады - крыша над головой, но не забывайте - когда весь отряд вместе, мы можем лягнуть любую чертову визиготскую жопу отсюда до завтрака! Ладно. Мы входим, мы осваиваемся в ситуации, и когда мы позже будем выходить из города, мы выйдем со всем вооружением и пушками, которые пришлось оставить тут, - и мы выйдем отрядом в полном составе. Всем ясно?
      В ответ - бормотание.
      - Я спросила: всем ясно?
      Знакомый задиристый голос развеселил их, вызвал общее веселье.
      - Да, командир!
      - Вольно.
      Среди немедленно наступившего упорядоченного хаоса бегущих людей, складываемых палаток, упаковываемого оружия она обнаружила, что опять стоит возле Флоры.
      Внезапная неловкость заставила ее избегать взгляда женщины. Но Флориан, даже если тоже почувствовала неловкость, то ничем не проявила ее.
      - Ты вот что, - Аш кашлянула, избавляясь от стеснения в горле, - ты не поступи со мной, как Годфри, Флориан. Ты-то хоть не исчезай из отряда.
      Ее удивило выражение открытого страдания на лице Флориан, но оно исчезло прежде, чем она смогла убедиться, что это была не просто циничная ослепительная ухмылка.
      - Этого не бойся, - Флориан скрестила руки на груди. - Значит... ты решила непосредственную военную задачу. Мы идем в Дижон. А дальше что?
      - Дальше мы принимаем участие в осаде.
      - И как долго? Думаешь, Дижон выстоит? Против такого количества осаждающих?
      Аш ровным взглядом посмотрела на бургундку. "Да, - подумала она, будет неловко. Не так уж серьезно - да и недолго. Потому что это все же Флориан".
      - Послушай, что я думаю, - сказала Аш в неожиданном приступе честности, расслабляясь и облегченно вздыхая. - Лично я думаю, что это было моей ошибкой - ну, дурацкий поступок, что я пришла сюда, но раз уж мы высадились в Марселе, раз мы были преданы идее, я уже ни черта не могла поделать.
      Флора заморгала:
      - Боже упаси, женщина. Ты сдерживала это стадо всю дорогу одной силой воли. И теперь ты считаешь, что нам не стоило являться сюда?
      - Помнишь, что я говорила на берегу в Карфагене? Я теперь думаю, что нам надо было сразу отплывать в Англию, - Аш дрожала от утреннего холода. Или даже в Константинополь, с Джоном де Виром, и пойти на службу к туркам. Уйти как можно дальше от Диких Машин, и оставить Фарис в том дерьме, которое тут будет в Бургундии.
      - О черт! - Флора подбоченилась. - Ты? Оставить тут Роберта Ансельма и всех ребят отряда? Не смеши меня! Мы в любом случае вернулись бы, что бы там ни случилось в Карфагене.
      - Возможно. Умнее всего было бы похоронить своих мертвецов и начать все сначала с теми, кто у меня остался. Правда, люди не подпишут контракта с командиром, который бросает своих в беде.
      Какое-то внутреннее чувство истины вдруг подсказало ей: "Да ведь она права, мы всегда возвращались сюда".
      Она зажмурилась от утреннего ветра, глаза заслезились, и задумалась, что погода плохая даже для ноября, а ведь солнце хоть и слабо, но светит. И такой холод, хотя тут юг, и уже так давно. Урожая не будет.
      - Слишком поздно уже, - сказала она, и услышала, как прозвучала ее сентенция - почти философски. И улыбнулась Флориан. - Раз уж мы здесь - нам больше некуда идти, только за ближайшие стены! Лучше умереть завтра, чем сегодня, согласна? Так что можешь выбирать - или Дижон, который вскоре падет, или легионы обнаружат нас завтра...
      Она почувствовала огромное облегчение, как будто избавилась от тяжести или от держащей ее неослабной хватки. Ее затопил страх, но она его распознала и справилась с ним; надо снова напомнить себе, что ее беспокойство - на этот раз не только об обычных военных проблемах.
      Флора фыркнула и покачала головой:
      - Заставлю моих дьяконов молиться. Определи, в каком месте нам быть. А ты где будешь при этом лунном перелете? Как всегда, впереди?
      - Я не пойду с отрядом. Я встречусь с вами в городе, перед зарей.
      - Ты сделаешь что?
      Чтобы согреться, Аш похлопала холодными руками. В местах соприкосновения пальцы закололо от притока циркулирующей крови. Лицо студил холодный влажный воздух.
      Она встретилась глазами с Флориан: глаза ее горели фанатическим, решительным огнем.
      - Пока отряд будет входить в Дижон сегодня ночью, мне надо выяснить кое-что. Я хочу пойти в лагерь визиготов и поговорить с Фарис.
      4
      - Ты спятила!
      Во влажном туманном свете дня Аш вдруг усмехнулась сама себе.
      "Я, оказывается, все-таки могу разговаривать с Флориан. По крайней мере, могу хоть это".
      - Нет. Я не спятила. Согласна - в Карфагене мы потерпели поражение. Согласна: мне надо было подумать. Признаюсь тебе: я намерена кое-что сделать, - и поддразнила Флору: - Когда мое знамя поднимется над Дижоном, Фарис тут же поймет, что я осталась в живых.
      - Ну так не поднимай его! - в раздражении Флора не выбирала слов, жестикулировала. - Брось, Аш. Оставь рыцарские манеры. Пусть знамя останется скатанным. Можешь свалить, когда мы все-таки выберемся из Дижона! Но не говори мне, что ты намерена пойти туда и поговорить с ней!
      - Да у меня уйма причин, по которым мне надо поговорить с командиром визиготской армии, - Аш обтерла грязные руки одну об другую, вытащила заткнутые за пояс все еще мокрые перчатки и надела их, хоть ощущение было неприятным. - Мы - наемники. От меня ждут такого поступка. Я должна искать более выгодной сделки. Может, она захочет заключить с нами договор.
      Флора пришла в ужас.
      - Ничего себе шуточка! После Базеля? После Карфагена? Как только они увидят твое лицо, тебя сразу на корабль - и назад, на ту сторону Средиземного! И вздернут за побег! И уж тогда Леофрик поковыряется в твоих останках!
      Аш потянулась, ощущая боль в мышцах после ночной вылазки; наблюдала, как лагерь укладывается.
      - Я от кого угодно приму помощь, хоть и от визиготов, мне бы отряд вывести отсюда, пока не начнется то, что Дикие Машины уготовили для Бургундии.
      - Нет, ты точно спятила, - категорично заявила Флора.
      - Нет. Вовсе нет. И я представляю, какого приема мне ждать. Но, как ты сказала, нельзя же вечно скрываться.
      Грязное лицо Флоры насупилось.
      - Более сумасшедшей идеи я от тебя еще не слышала. Зачем тебе соваться туда, где тебе грозит такая опасность!
      - Даже если мы благополучно войдем в Дижон, все же это только попытка спрятаться. Временная, - Аш помолчала. - Флориан, подумай, - ведь на всей Божьей земле только она слышит каменного голема.
      Аш в наступившей тишине заглянула в лицо Флоры.
      - Ну и что?
      - Как что... Мне надо знать - слышит ли и она Дикие Машины? - Аш подняла руки кверху. - Или их голоса звучат только в моей голове. Мне надо знать, Флориан. Вы все видели гробницы калифов. Вы все мне поверили. Но только она одна на всей Божьей земле знает. Кто еще слышал то же, что и я!
      - А если она не слышала?
      Аш пожала плечами.
      Помолчав, хирург спросила:
      - А... если слышала?
      Аш снова пожала плечами.
      - Думаешь, она об этом знает что-то, неизвестное тебе?
      - Она, видишь ли, настоящая. А я - ошибка эксперимента. Кто знает, в чем ее отличие от меня? - Аш сама услышала, с какой горечью она это сказала. Она вскинула серебристую бровь и усмехнулась: - И только одна она может убедить меня, что я не спятила.
      Флора сардонически проворчала:
      - Да ты всегда была чокнутой!
      Реакция Флоры была знакомой, знакомо было и ее неохотное, но не высказанное словами согласие. Аш непроизвольно заулыбалась высокой грязной женщине:
      - Ты доктор, тебе и знать!
      И рывком повернула голову на резкий звук - шпок! Увидела Рикарда с его рогаткой; кора на дереве в тридцати ярдах от них была ободрана, обнажилась белая древесина. Это он сделал тренировочный выстрел:
      - Если ты себя обнаружишь, не только Фарис будет знать, где тебя искать. И Карфаген, и король-калиф, и Природные Железные Машины, - заметила Флора.
      - Знаю, - согласилась Аш. - Но мне это надо сделать. Как всегда, говорит Роберт - ошибаться-то я могу. Но кому я нужна, если я не в здравом уме?
      В тот же день в сумерках - они наступили рано, потемнело холодное безоблачное небо; под которым ее офицеры многословно сетовали после того, как она объявила о своем намерении, - Аш отдала свои последние приказы.
      - Луна в первой четверти взойдет после вечерни* [9 часов вечера]. Тогда и отправимся, после мессы. Если будут сообщения от Ансельма, их немедленно ко мне. Если соберутся облака, позовите меня. Но сначала я посплю часа два!
      Когда она вошла в палатку, там воняла и мигала последняя сальная свеча, извлеченная со дна тюка. Рикард встал, в руках у него была книга.
      - Почитать тебе, командир?
      У нее осталось две книги, и они находились в тюке Рикарда: Вегеций и Кристина Пизанская.* [Дочь врача-астролога, овдовев, с тремя маленькими детьми, Кристина Пизанская зарабатывала на жизнь как профессиональная писательница. Кроме многих других трудов, она создала "Книгу искусства владения оружием и рыцарского духа" (начала в 1409 г.), "Ревизию Вегеция" и "Практическое пособие по ведению войны", имевшее широкое применение при полевых действиях великими капитанами ее времени. Ссылка во "Фраксинусе", скорее всего, относится именно к этой книге.] Аш добрела до ящика, служившего постелью, и рухнула на холодный соломенный тюфяк и козлиные шкуры.
      - Давай. Почитай мне из книги Пизанской об осаде.
      Черноволосый юноша, что-то еле слышно бормоча, отыскивал по оглавлению нужную главу, поднеся книгу близко к тусклому источнику света. В воздухе клубился белый пар его дыхания. На нем было надето все его имущество: две рубахи, две пары рейтуз, камзол, стеганый камзол, и поверх всего ободранный подпоясанный плащ. Из-под края капюшона торчал красный нос.
      Аш перекатилась на спину на своем убогом ложе. В палатке был сквозняк - как бы плотно ни зашнуровывали полог, с улицы все равно просачивался влажный студеный воздух. "Спасибо, нам еще не приходилось есть мулов..."
      - Командир, мне читать?
      - Да, читай, читай, - но он не успел открыть рта, как Аш добавила: Луна только прошла первую четверть; конечно, от нее есть хоть какой-то свет, но местность тут весьма неровная.
      - Командир...
      - Извини, больше не буду, читай.
      Но через минуту снова заговорила; он прочел еще только несколько фраз, но о чем - она не могла бы сказать.
      - Из Дижона пока ничего?
      - Не знаю, командир. Нет. Кто-нибудь придет и скажет.
      Она уставилась неподвижным взглядом на крепления палатки. Холод обжигал пальцы ног, сквозь сапоги и рейтузы с чулками. Она перекатилась на бок, свернулась клубком.
      - Через два часа наденешь на меня доспех. Что люди говорят о Дижоне?
      У Рикарда заблестели глаза.
      - Просто здорово! Копьеносцы Питера Тиррела закрашивают лица черным. Они заключили пари, что просочатся в город раньше итальянских пушкарей, потому что будут тащить фальконеты Мадам Пушкаря...
      Аш кашлянула.
      - ...мастера Анжелотти!
      Она тихонько засмеялась.
      - Да не всем нравится, - договорил Рикард. - Мастер Герен жаловался, там, в стойлах у мулов. Ты собираешься избавиться от него, как от мастера ван Мандера?
      Это было, когда готовились к сражению под Оксоном, когда солнце было еще в созвездии Льва: казалось, с тех пор прошла целая жизнь. Она едва могла вспомнить цветущее лицо фламандского рыцаря.
      Аш свернулась клубком еще плотнее, чтобы защититься от холода. От ее дыхания стал влажным шерстяной капюшон возле губ.
      - Нет. Джоселин ван Мандер появился у нас в этом сезоне, с ним сто тридцать человек; он так и не влился в отряд; так что был прямой смысл отфутболить его туда, откуда пришел, - в тусклом освещении она поискала глазами лицо мальчика, увидела его пышные брови, его непредумышленную угрюмость. - А недовольные, которые собрались вокруг Герена, почти все - со мной уже два-три года. Я постараюсь хоть как-то удовлетворить их желания.
      - Они не хотят оказаться запертыми в городе, когда вокруг такая чертовски большая армия!
      Затрещали канаты палатки. Захлопала ее стенка.
      - Найду компромисс для Герена и ему сочувствующих.
      - А что, нельзя им просто приказать? - требовательно спросил Рикард.
      Она почувствовала, как ее губы раздвигаются в кривую улыбку.
      - Нет, потому что они просто могут сказать "нет"! Большая ли разница между пятью сотнями солдат и пятью сотнями крестьян-беженцев? Ты ни разу не видел, как отряд перестает быть отрядом. Ты же этого не хочешь. Я найду способ удовлетворить их жалобы, но в Дижон мы все-таки войдем! - она широко улыбнулась ему. - Ладно, читай.
      Молодой человек поднес книгу ближе к источнику света.
      - С точки зрения тактики наше положение не настолько плохо, - добавила она через минуту. - Дижон - большой город, в нем около десяти тысяч жителей, даже если не считать остатков армии Карла; Фарис не может поставить своих на каждом ярде стены. Конечно, она перекрыла дороги, ворота. Если сержанты заставят вас двигаться и не позволят останавливаться, мы войдем в город, возможно, даже без стычек.
      Рикард заложил освещенную страницу пальцем и закрыл книгу. Света сальной свечи было недостаточно, чтобы видеть выражение его лица. И вдруг он сказал:
      - Я не хочу быть оруженосцем Ансельма. Хочу быть вашим. Я был вашим пажом. Сделайте меня своим оруженосцем!
      - Капитана Ансельма, - машинально поправила его Аш. Она обхватила себя за плечи, она была полностью одета, но натягивала на себя козлиные и овечьи шкуры.
      - Если я не стану вашим оруженосцем, будут говорить, что я недостаточно гожусь. Я был вашим пажом с тех пор, как сбежал Бертран. С тех пор, как мы нашли вас в Карфагене! Я воевал под Оксоном!
      Во время этого гневного протеста его голос сменил тембр - стал пронзительным, потом хриплым. Аш сильно удивилась. Она сдвинула с замерзших ушей края капюшона, чтобы лучше слышать его. Он поднялся и несколько минут молча слонялся по темной палатке, натыкаясь на все.
      - Ты вполне годишься, - сказала Аш.
      - Но вы не собираетесь меня назначить! - в его голосе уже почти звучали слезы.
      Аш, помолчав, заговорила усталым голосом:
      - Ты не воевал под Оксоном. Ты только видел, каково в строю, Рикард, ты еще не знаешь, что это такое, - перед ее мысленным взором мелькали острые края мечей и топоров. - Это вихрь бритвенных лезвий.
      - Я буду воевать. Я пойду к капитану Ансельму.
      Аш не услышала вызова в его голосе, только внезапную, возбужденную решимость. Она приподнялась на локте, взглянула на Рикарда.
      - Он тебя возьмет, - сказала она. - И знаешь, почему? Из каждой сотни наших людей десять-пятнадцать человек сами знают, что делать на поле, когда вокруг ад кромешный, им не надо говорить, они знают инстинктивно или потому что обучались этому. Около семидесяти будут драться, если кто-то их подготовит, а потом подскажет, что делать конкретно. А остальные десять-пятнадцать будут бегать вокруг, как безголовые цыплята, независимо от того, чему их обучили или что им сказали.
      На поле боя она сама хватала людей за доспехи и просто физически вбрасывала их назад в бой.
      - Я наблюдала, как ты тренировался, - договорила она, - ты по своей природе фехтовальщик, и ты - один из тех десяти-пятнадцати, которых любой командир выберет и назначит своим "исполнительным командиром". Я хочу, чтобы ты выжил в ближайшие два года, Рикард, так что я дам тебе копье и поставлю тебя командиром, когда придет время. А до тех пор постарайся не быть убитым.
      - Командир!
      Под мехами уже стало настолько тепло, что ее тело перестало дрожать. Усталость накатила волной и унесла ее; она едва успела заметить радость и изумление Рикарда; и сон охватил ее так же неожиданно, как падение с коня, только без удара, пришло забвение.
      Она осознавала, что мечется по тюфяку под одеялами.
      Что-то поддалось под ней.
      Аш услышала глухой треск, шум, какой издает под ногой человека кожаная бутыль. Совсем рядом с ней. Она пошевелилась, она слышала голоса стражи и лай собак за стенами палатки; двинула рукой в сторону и почувствовала какое-то препятствие, сдвинувшееся под ее ребрами.
      Лопнуло с шумом что-то твердое, стало мокро.
      Аш ударила рукой по тюфяку, ниже, сбоку от себя. Большой палец руки попал на что-то скользкое и твердое. Ноготь пальца уперся во что-то, потом эта помеха треснула, хлюпая, как спелая слива. Рука стала вдруг влажной и липкой.
      Она почувствовала знакомый запах - сладкий, смешанный с вонью экскрементов, как бывает в бою, подумала - кровь, и открыла глаза.
      Из-под нее наполовину вылез младенец. Она перекатилась и придавила его. Его тесные пеленки были пропитаны чем-то темным, сочащимся из головы. Его покрытый пушком череп истекал красным. Сверкала белая кость, череп ребенка треснул от уха до уха, сзади он был раздроблен. Ее рука оказалась на его лице, большой палец глубоко проник в разбитую глазную впадину.
      Другой глаз мигал ей. Такой светло-карий, как янтарь, как золото.
      Ребенок был не старше нескольких недель.
      - Рикард!
      Крик вырвался из ее губ непроизвольно. Ей стало дурно, перед глазами все почернело, она оттолкнулась пятками от постели и с усилием оттолкнулась всем телом назад, с тюфяка, в грязь, подальше.
      Послышалось чавканье сапог по грязи, за пологом палатки; завязки полога рассек удар кинжала.
      В палатку нырнула темная фигура, и Аш увидела, что это Рикард, но у него золотые волосы.
      - Ты убила нашего ребенка, - сказал он.
      - Это не мой, - Аш попыталась протянуть руки и набросить шкуры, которыми укрывалась, на человеческий комок, но у нее не было сил подтянуть шкуры к себе. Кожа у ребенка была тонкая, мягкая; в палатке стоял запах, как на поле боя после битвы.
      - Фернандо! Я его не убивала! Это не мой!
      Мальчик повернулся и вышел из палатки. Перед тем, как уйти, он сказал голосом другого человека:
      - Ты была неосторожна. Еще бы минута, и ты его могла спасти.
      - Меня били...
      Аш протянула руки, но холодная мертвая кожа ребенка казалась горячей под ее пальцами, как будто ее пальцы горели. Она с трудом проползла к выходу из палатки и рывком вскочила, выбежала наружу.
      Под голубым небом сиял белый снег.
      Никакого ночного неба. Полдень; яркое солнце.
      Никаких палаток.
      Аш шла по пустому лесу. Снег приставал к голым ногам. таща ее вниз. Она все скользила, тяжело падала; снова вставала на ноги. Снег облепил каждый сучок, каждую безлистную древесную почку, каждую искривленную ветвь. Она спотыкалась, промокшая, замерзшая, руки ее были сине-красными в морозной белизне.
      Она услышала рычание.
      Она остановилась. И осторожно повернула голову.
      Шеренга диких кабанов прокладывала себе путь по снегу. Их твердые морды пропахивали белизну, оставляя за собой обнаженными канавы черной лиственной земли. Они тихо рычали. Аш увидела их зубы. Никаких клыков - это не секачи. Самки. С острыми хребтами самки, двигающиеся между деревьями, под ярким солнечным светом. Их зимние шкуры были толстыми и белыми, от них несло свиным калом, их влажные глаза были закрыты от света длинными ресницами.
      Позади своих матерей бежало не меньше дюжины полосатых поросят.
      - Слишком молоды! - кричала Аш и ползла по снегу, опираясь руками и коленями. - Их не следовало еще рожать. Еще не время. Сейчас зима; они умрут; вы их родили не вовремя! Забирайте их назад.
      Снег падал с ветвей на снег, покрывающий заросли вереска, белыми ободами покрывал стволы деревьев. Кабаны двигались медленно, методически, игнорируя Аш. Она уселась в снег, все еще на коленях. Маленькие полосатые поросята, размером со свежевыпеченный хлеб, топали мимо нее, своими закрученными хвостиками сбивая снег, их точеные копытца нарушали белизну.
      - Они умрут! Они умрут!
      Птица с красной грудью слетела вниз, приземлилась рядом с самым большим следом передней лапы свиноматки. Та немедленно унюхала малиновку. И развернула голову, чтобы порыть корни под снегом. Малиновка клювиком начала выискивать червей.
      Поросята устремились вперед, в обгон стада, в белый лес.
      - Они умрут!
      У Аш перехватило горло. Она жалобно зарыдала, чувствуя, как двигаются мышцы горла, а глаза сухи и слез нет; почувствовала под собой твердый набитый брезент тюфяка.
      Сальная свеча догорела почти до огарка.
      Рикард, свернувшись комком, спал на полу поперек палатки .
      - Они умрут, - шептала Аш, глядя на полосатые оранжево-коричневые ягодицы, на переступающие копытца, на карие глаза, обрамленные изящными длинными-длинными ресницами. Она потянула носом - пахнет ли кровью или калом.
      - Я его не убивала!
      "Просто был выкидыш. Меня били, и я скинула".
      Глаза ее были сухи. Если и были рыдания, то на слезы она была не способна. Снова напомнили о себе боль и холод и физический дискомфорт.
      Чей-то голос сказал:
      - Подружись с робким лютым диким кабаном.
      Аш откинулась на шкуры и меха.
      - Дерьмо. Господь послал мне кошмар, Годфри. Мои руки...
      Она напряглась, чтобы рассмотреть свои руки при тусклом свете. Ей было не видно, запачканы ли у нее пальцы чем-нибудь. Она осторожно поднесла их к носу, понюхала.
      - Почему Ему нужно, чтобы я видела мертвых младенцев?
      - Не знаю, дитя. Ты, видимо, самонадеянно полагаешь, что Он возьмет на себя труд потревожить твой сон.
      - Ты встревожен, я слышу, - Аш нахмурилась. Она огляделась, почти в темноте, но священника не увидела.
      - Я обеспокоен.
      - Годфри?
      - Я мертв, дитя.
      - Ты мертв, Годфри?
      - Кабаны - это сон, дитя. А я мертв.
      Тогда почему разговариваешь со мной?
      Той частью своего сознания, которое слушает, той частью души, которой она всегда пользовалась для общения с Голосом, она ощутила какое-то тепло. Удовольствие, может быть. И потом снова послышался голос:
      - Я решил, что если я могу вызывать кабанов, я мог бы вызвать и тебя. Когда я был ребенком, в лесу, только одним способом - оставаясь неподвижным, я подружился с теми из творений Господа, которые своими клыками могли бы разорвать меня в одну секунду. Ты тоже - одно из творений Господа, обладающее клыками, дитя. Мне так долго пришлось добиваться твоего доверия.
      - И тогда ты пошел и умер ради меня. Ты уже в сонме святых, Годфри?
      - Я недостоин. Меня искушают великие Демоны! Это, очевидно, Чистилище. То, где я сейчас нахожусь.
      - Значит, близко к Господу. Спроси для меня у Господа, почему Дикие Машины хотят стереть Бургундию с лица земли?
      Острая боль пронзила ее мозг. И в тот же миг Рикард сонно проговорил, лежа у входа:
      - С кем разговариваешь, командир?
      Он на своем месте на полу потянулся, все еще закутанный в одеяло, и распахнул полог палатки. Лунный свет под углом проникал в палатку командира, осветил лицо Рикарда, белый нар его дыхания, чистые руки Аш, ее меха, одежды, меч, тюфяк.
      - Я...
      Никакого перехода от сна к яви. Аш рывком уселась; в теле ничуть не ощущалось сонной апатии. Голова была ясной. "Я уже несколько минут не сплю", - поняла она, и огляделась: палатка была по-прежнему грязной, знакомой, вполне материальной. Рикард выжидающе смотрел на нее.
      "Я не спала".
      - О, дерьмо, - Аш согнулась, подавляя злость. Воспоминания нахлынули моментально. Одно мгновенное впечатление - как тело Годфри падает назад, с разбитым черепом, кусок черепа отсутствует, - осталось навсегда в ее памяти, впечатано в ее внутреннее зрение. - Иисус Христос!
      Смутно она отметила, что Рикард высунул голову из палатки и кого-то позвал; потом ушел; что вошел кто-то другой, засуетился - Аш не могла бы сказать, как долго это было, - а потом подняла голову и заметила, что смотрит прямо на Флору.
      - Это был Годфри, - сказала Аш, - я слышала его голос. Я слышала голос Годфри. Я с ним разговаривала.
      За палаткой ходили люди, черно-серебряные в лунном свете.
      Голос Флоры произнес:
      - Если он еще жив, может, он тебе приснился, где он есть...
      - Он мертв, - глаза Аш наполнились слезами. Она позволила им течь, в темноте палатки. - Боже мой, Флориан, у него верхнюю часть головы разможжило. Ты думаешь, я оставила бы его там, если бы он был жив!..
      Из темноты появились длинные изящные пальцы хирурга, повернули ее лицо к свету. Ей не было неловко или страшно от прикосновения этой женщины. Флора опустилась на корточки перед ней, понюхала ее дыхание - "Наверное, не пила ли я?", поняла Аш, - прикоснулась к ее холодному лбу; наконец откинулась назад и покачала головой.
      - Почему он должен привидеться тебе во сне?
      - Я не спала.
      Она попыталась подняться на ноги, позвать Рикарда, чтобы он надел на нее боевое снаряжение, поскольку было ясно, что луна уже довольно высоко, между деревьями лился серебряный свет. Неожиданно острая боль ударила ее в нос, глаза и горло. Она захлебнулась. Рот ее исказился; слезы потекли из глаз. Она хватала ртом воздух, горько плача.
      - Дерьмо. Он мертв. Я позволила им убить его.
      - Он погиб при землетрясении в Карфагене, - рявкнула Флора.
      - Он оказался там из-за меня, и делал то, что я велела ему делать.
      - Ну да, и ровно так же полсотни солдат, когда ты позволяешь им погибнуть в любом бою, - голос Флоры изменился. - А младенец - нет, ты его не убила.
      - Но я его слышала...
      - Как?
      - Как? - глаза Аш горели. При заданном ей вопросе у нее в горле замерли рыдания.
      - Когда ты говоришь, что слышишь голоса, - заметила Флора задумчиво, тогда мне хотелось бы знать, что ты имеешь в виду.
      Аш долго молча смотрела на нее.
      - Рикард, - наконец сказала она резко и встала так быстро, что хирург осталась на коленях у ее ног. - Найди мой полевой камзол; пора. Самое время двигаться.
      - Аш... - заговорила было Флора.
      - Потом, - Флора встала, и Аш положила руки ей на плечи. - Ты права, но потом об этом. Когда окажемся в Дижоне.
      - Если ты рискнешь и станешь добираться до Фарис, ты можешь не попасть в Дижон! - и уже спокойнее, под шумок возни Рикарда с багажом, Флора добавила: - Я не про сон. Про голос.
      "Голос после сна. Очень похожий на голос Годфри". Аш сама удивилась, насколько вернулось ее самообладание при этих словах. Она протянула руки к Флоре, и, минуту поколебавшись, хирург взяла ее за руки.
      - В Дижоне, - пообещала Аш. - Я там буду. Я вернусь.
      Рикард из темного угла палатки выпалил:
      - Аш всегда возвращается. Так все теперь говорят, после Карфагена. Что ты всегда вернешься к отряду. Вернешься, командир?
      - Хоть все армии визиготов будут стоять между нами, - легким тоном бросила Аш с ироническим пафосом, и в ответ парнишка благодарно ей усмехнулся, обряжая ее в воинское снаряжение: кольчуга, шлем с забралом и меч. Поверх всего этого она набросила плащ и вышла из палатки с Рикардом и Флорой, и в лунном свете на нее сразу же накинулись все: солдаты - с вопросами, сержанты - требуя приказов, в толпе сновали гонцы.
      Она взяла из рук Людмилы Ростовной сверток бумаг и, наклонив голову, слушала Рикарда, читавшего их ей в свете висевшего на кронштейне фонаря; выслушав, решительно кивнула и отдала ряд приказов.
      - Я так понимаю, нас ждут? - спросила Флора дель Гиз, улучив минуту.
      Даже еще не прочувствовав, каким сильным для нее это было облегчением, Аш подтвердила:
      - Роберт еще жив и отдает приказы, если ты об этом. Ворота будут открыты. Теперь нам осталось войти туда... - Аш говорила рассеянно, всматриваясь через толпу в полумрак. - Томас Рочестер!
      Большими шагами она пошла вперед, попутно подхватив Анжелотти, таща обоих с собой по холодной грязной лесистой местности в лунном свете. Без всякого вступления она сказала:
      - Я приказала командирам войск и сержантам подойти к вам. Анжелотти, ты будь при пушках и всех снарядных войсках. Их надо только втащить в стены города. Генри Брант, Бланш и Бальдина займутся обозом. Томас, я хочу, чтобы ты возглавил пехоту.
      На его темном небритом лице выразилось неожиданное смущение.