Статистическая вероятность любви с первого взгляда

Дженнифер Смит

Статистическая вероятность любви с первого взгляда

Посвящается Кэлли и Эрролу

JENNIFER E. SMITH

The Statistical Probability of Love at First Sight

Перевод с английского Майи Лахути

Дизайн обложки Liz Casal

Text copyright © 2012 by Jennifer E. Smith

© Oleg Oprisco/Trevillon Images, фотография на обложку.

© Hachette Book Group, Inc., оформление обложки

© Перевод на русский язык. Издание на русском языке ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2013 Machaon®

Пролог

Ах! Выпадают же на нашу долю дни, ради которых стоит и жить и умереть!

Чарльз Диккенс «Наш общий друг»

А ВСЕ МОГЛО БЫ БЫТЬ ИНАЧЕ…

Не забудь она книгу, не пришлось бы возвращаться домой, оставив маму дожидаться в машине с включенным двигателем, пыхавшим выхлопными газами на предвечерней жаре.

И раньше. Примерь она платье утром, тогда бы и заметила, что бретельки длинноваты. И не стала бы мама вытаскивать старенькую шкатулку для рукоделия и в последнюю минуту спасать злосчастную тряпицу лилового шелка.

Или, наоборот, позже. Не порежься она листом бумаги, распечатывая билет на самолет, не потеряйся зарядник для мобильника, не попади они в пробку на автостраде по дороге в аэропорт… Если бы они не проскочили мимо парковки, если бы не искали так долго мелочь для оплаты стоянки: монетки закатились под сиденье, а водители в длинной очереди машин нетерпеливо давили на гудки…

Если бы колесико чемодана не скособочилось…

Если чуть быстрее бежать к воротцам…

А может, все равно ничего бы не изменилось.

Вполне возможно, что сегодняшние многочисленные помехи никакой роли не играли. Не будь их, помешало бы что-нибудь еще: погода над Атлантикой, дождь в Лондоне, грозовые облака, задержавшиеся на лишний час, прежде чем отправиться по своим делам. Хедли не слишком верит в судьбу; но и в строгую пунктуальность авиалиний она тоже не особо верит.

Когда это самолеты прилетали по расписанию?

Хедли ни разу в жизни не опаздывала в аэропорт. А сегодня, выбежав к выходу на посадку, увидела, как сотрудники авиакомпании запирают дверь и выключают компьютеры. Часы на стене показывали без двенадцати семь, самолет за окнами ушел в глухую оборону, словно бронированная крепость. По лицам окружающих было ясно, что сегодня на этот борт никто больше не поднимется.

Как подумаешь, четыре минуты – не очень и много. Рекламная пауза, переменка в школе, время приготовления еды в микроволновке. Четыре минуты – ничто. В любом аэропорту люди каждый день прибегают к самому отлету. Еле переводя дух, забрасывают сумки на полку и со вздохом облегчения усаживаются на свои места в тот самый миг, когда самолет отрывается от земли.

А Хедли Салливан, выронив рюкзак, стоит у окна и смотрит, как самолет, отвалив от посадочного рукава «гармошки», плавно разворачивается к взлетной полосе.

На том берегу океана отец произносит последний тост, и официанты в белых перчатках начищают серебряные приборы, готовясь к завтрашней церемонии.

Рядом парень с билетом на следующий лондонский рейс, место 18 С, рассеянно жует пончик, осыпая сахарной пудрой синюю рубашку.

Хедли на мгновение зажмурилась, а когда вновь открыла глаза, самолета уже след простыл.

Кому бы пришло в голову, что четыре минуты способны перевернуть всю жизнь?

1

18:56

по Североамериканскому восточному времени

23:56

по Гринвичу

ДЛЯ ТЕХ, КТО СТРАДАЕТ КЛАУСТРОФОБИЕЙ, аэропорт превращается в камеру пыток.

И не столько страшен сам перелет, когда пассажиров утрамбовывают, словно сардины в тесную железную банку, а потом швыряют в пространство. Мучения начинаются еще в аэропорту: давка, галдеж, в ушах звенит, в глазах все пляшет и расплывается. И все это безобразие со всех сторон огорожено стеклянными окнами, словно ты находишься в каком-то чудовищном аквариуме.

Хедли, беспомощно застыв у билетной стойки, старалась не думать об этом, как и о многом другом. Снаружи смеркалось. Ее самолет был сейчас уже где-нибудь над Атлантикой, а внутри словно раскручивалась какая-то пружина или из воздушного шарика медленно выпускали воздух. На нервы действовали отчасти предстоящий полет, отчасти – сутолока аэропорта, а главное – сознание того, что она опоздала на свадьбу, куда и ехать-то душа не лежала. От гадкой шуточки судьбы хотелось плакать.

За прилавком столпились служащие авиакомпании, глядя с хмурым нетерпением. На табло уже высветился следующий рейс из аэропорта Кеннеди в Хитроу. До него еще три часа, и, не будь тут Хедли, их смена уже благополучно закончилась бы.

– Прошу прощения, мисс, – служащая авиакомпании почти не скрывала досады, – ничего не поделаешь. Можно попробовать пристроить вас на другой рейс.

Хедли уныло кивнула. Столько времени она втайне мечтала о какой-нибудь помехе, и вот оно случилось. Правда, справедливости ради надо признать, что ее воображемый сценарий был куда драматичнее: массовая забастовка на всех авиалиниях сразу, эпических масштабов гроза с градом, внезапный грипп или даже корь, – подошла бы любая уважительная причина, чтобы увильнуть от исполнения долга и не видеть, как ее отец поведет к алтарю совершенно незнакомую Хедли женщину.

По сравнению с этим, опоздание в четыре минуты – слишком уж удобный, даже малость подозрительный повод. Поверят ли родители – по крайней мере хоть один из них, – что все получилось не нарочно? Чего доброго, по этому пункту папа и мама проявят редкое для них единодушие.

Хедли сама захотела пропустить репетицию свадебного обеда и приехать в Лондон утром в день венчания. Она больше года не видела отца и сомневалась, что высидит обед, где будут произносить тосты близкие для него люди, друзья и коллеги, где соберется весь маленький мирок, который он выстроил для себя за океаном. Они станут желать ему здоровья и счастья, поздравлять с началом новой жизни. Этого Хедли точно не перенесет. Она бы и на саму свадьбу не поехала, будь ее воля.

– Все-таки он твой отец, – без конца повторяла мама, словно Хедли могла об этом забыть. – Если не поедешь, потом пожалеешь. Знаю, в семнадцать это трудно себе представить, но, поверь моему опыту, когда-нибудь пожалеешь обязательно.

Ох, вряд ли!

Служащая авиакомпании в бешеном темпе жала на клавиши компьютера и ожесточенно чпокала жвачкой. Потом взмахнула рукой:

– Вам повезло! Мы можем вас устроить на рейс 1024. Место 18 А, у окна.

Хедли почти страшно было задавать следующий вопрос, но все-таки она спросила:

– А когда самолет прилетает на место?

– Завтра утром, – ответила девушка. – Девять пятьдесят четыре.

У Хедли перед глазами медленно всплыло свадебное приглашение на плотной бумаге цвета слоновой кости – оно уже несколько месяцев валялось на ее письменном столе. Изящные буквы сообщали, что церемония начнется завтра в полдень; значит, если самолет приземлится по расписанию и не случится задержек на таможне и пробок на дорогах, есть еще шанс успеть вовремя. Тютелька в тютельку.

– Посадка начнется в девять сорок пять, через этот выход. – Сотрудница авиакомпании протянула Хедли бумаги в аккуратной папочке. – Приятного путешествия!

Хедли бочком отошла к окну и окинула взглядом ряды скучных серых кресел. Большинство заняты, а у тех, что свободны, обивка расползается по швам и из дырок торчит желтый поролон, словно у нежно любимого, вдрызг заигранного плюшевого мишки. Пристроив сумку на чемодане, Хедли отыскала в мобильнике номер отцовского телефона, он записан просто как «Профессор»; это прозвище Хедли придумала года полтора назад, вскоре после того, как отец сообщил, что не вернется в Коннектикут и слово «папа» стало неприятно резать слух.

От гудков в трубке у Хедли учащенно билось сердце. Отец до сих пор звонит ей довольно часто, а вот она его номер набирала всего несколько раз. Там сейчас почти полночь. Наконец отец ответил, и голос его звучал хрипловато – не то спросонья, не то от выпивки, а может, от того и другого сразу.

– Хедли?

– Я опоздала на самолет.

В последнее время Хедли разговаривала с отцом неизменно в сухой, отрывистой манере. По крайней мере хоть так она могла выразить свое осуждение.

– Что?!

Хедли со вздохом повторила:

– Опоздала на самолет.

Откуда-то издалека доносился голос Шарлотты, и внутри Хедли мгновенно загорелась злость. Эта женщина с самой помолвки засыпает ее приторно-слащавыми имейлами: делится свадебными планами, присылает фотографии их с отцом поездки в Париж, умоляет ответить, завершая каждое письмо десятком смайликов (как будто одного недостаточно). И несмотря на все старания, Хедли уже ровно год и девяносто шесть дней упорно ее ненавидит. Чтобы изменить эту ситуацию, явно потребуется что-нибудь посерьезнее, чем приглашение быть подружкой на свадьбе.

– И что? Тебя устроили на другой рейс?

– Угу, но он прибывает в десять.

– Завтра?

– Нет, сегодня! Я же кометой полечу.

Никакого внимания на сарказм.

– Это же слишком поздно! До начала церемонии всего ничего. Я не смогу тебя встретить. – Отец прикрыл трубку рукой и приглушенно заговорил с Шарлоттой. – Наверное, можно попросить тетю Мерилин поехать в аэропорт…

– Что за тетя Мерилин?

– Тетушка Шарлотты.

– Мне уже семнадцать, – напомнила Хедли. – Как-нибудь доберусь на такси до церкви.

– Ну, не знаю… Все-таки первый раз в Лондоне… – Отец прокашлялся. – А мама не против?

– А мама не со мной, – ответила Хедли. – Я так понимаю, ей первой свадьбы хватило.

В трубке тишина.

– Ладно, пап. Увидимся завтра в церкви. Надеюсь, я не очень сильно опоздаю.

– Хорошо, – негромко ответил отец. – Я ужасно соскучился.

– Угу. – Хедли никак не могла заставить себя произнести в ответ: «Я тоже». – До завтра.

Отключив трубку, Хедли вспомнила, что даже не спросила, как прошла репетиция свадебного обеда. Честно говоря, и знать ей не очень-то хотелось.

Она долго стояла, сжимая в руке мобильник и стараясь не думать о том, что ждет ее на другом берегу океана. Запах подгорелого масла от ближайшего прилавка с солеными крендельками вызывал легкую тошноту. Сейчас бы присесть, но все кресла заняты пассажирами, не нашедшими себе места в других частях аэропорта. На носу выходные, да еще и праздник – Четвертое июля, – а погодная карта на телеэкранах пестрит значками, обозначающими грозу, почти сплошь по всему Среднему Западу. Люди захватывают территорию, будто намерены навечно поселиться в зале ожидания. Занимают места, пристраивают на пустые кресла чемоданы. Семьи захватывают целые углы, по всему полу валяются промасленные бумажные пакетики из «Макдоналдса». Осторожно перешагивая через какого-то дядечку, прикорнувшего на своем рюкзаке, Хедли внезапно испытала странное чувство: потолок словно навалился на нее, а стены начали смыкаться. Она с трудом восстановила дыхание.

Углядев наконец свободное местечко, Хедли немедленно бросилась к нему, волоча за собой чемодан на колесиках, лавируя среди моря чужих ног и стараясь не думать, в каком состоянии окажется завтра утром дурацкое лиловое платье. Хедли рассчитывала, что у нее останется хотя бы несколько часов до церемонии – успела бы в гостинице все не спеша приготовить, а теперь придется прямо из аэропорта сломя голову нестись в церковь. Конечно, это далеко не самая существенная из всех неприятностей на текущий момент, и все-таки забавно представить себе, как ужаснутся приятельницы Шарлотты: наверняка по их меркам отсутствие нормальной прически – катастрофа мирового масштаба.

Хедли сожалела о том, что согласилась быть подружкой невесты – это еще мягко сказано. Да ее просто измотали бесконечные послания от Шарлотты по электронке и постоянные просьбы отца! К тому же и мама, как ни странно, поддержала эту дурацкую выдумку.

– Я понимаю, сейчас ты не испытываешь к нему особо нежных чувств. Да и я тоже. Но представь: когда-нибудь ты раскроешь альбом с фотографиями папиной свадьбы. Может, у тебя к тому времени появятся свои дети. Не пожалеешь ли ты, что тебя нет на этих снимках?

Вообще-то Хедли была уверена, что нисколько не пожалеет, но маму и папу тоже можно понять. Проще согласиться, лишь бы все были довольны, даже если для этого придется вытерпеть укладку и лак на волосах, неудобные туфли на каблуках и фотосъемку после церемонии. Когда другие подружки – сборище тридцатилетних приятельниц Шарлотты – узнали, что на свадьбе ожидается девочка из Америки, на Хедли немедленно обрушился поток сообщений с явным избытком восклицательных знаков, и ее тут же включили в группу «подруг». Она никогда в жизни не виделась с Шарлоттой и уже полтора года всеми силами избегала этой встречи, а вот теперь узнала в подробностях мнения своей будущей мачехи по самым разным вопросам первостепенной важности. Например: какие туфли лучше, босоножки или «лодочки», нужно ли использовать в оформлении букетов гипсофилу и – самое кошмарное! – какое белье следует надевать на так называемый девичник.

Просто поразительно, сколько требуется писем для подготовки свадьбы! Часть приятельниц Шарлотты оказались ее коллегами по университетской художественной галерее в Оксфорде. Все-таки удивительно, как у них еще остается время на работу… Предполагалось, что Хедли встретится с ними в отеле завтра, с утра пораньше, но теперь, понятно, придется им наряжаться, завиваться и краситься без нее.

Небо за окном чуть-чуть порозовело. Мигали огоньки, очерчивающие контуры самолетов. Хедли рассматривала свое отражение в стекле: белокурые локоны, большие глаза, усталое лицо, словно после долгого путешествия.

Она втиснулась на сиденье между пожилым человеком, который с такой силой встряхнул газету, что ей показалось, та вот-вот улетит, и женщиной средних лет, в джемпере с вышитым котиком – она так увлечена своим загадочным вязаньем.

«Еще три часа», – подумала Хедли, обхватив руками рюкзак, и только потом сообразила, что нет смысла считать минуты до события, к которому совсем не стремишься. Куда точнее было бы сказать: осталось еще два дня. Через два дня она вернется домой. Можно будет сделать вид, что ничего и не было. Выходные, целую вечность державшие ее в страхе, останутся позади.

Хедли поправила рюкзак на коленях и слишком поздно спохватилась, что не застегнула до конца молнию. Вещи повалились на пол. Первым делом Хедли схватила блеск для губ, журналы и только потом потянулась за толстой книгой в черном переплете. Парень, сидевший с другой стороны прохода, первым успел поднять увесистый томик.

Протягивая книгу Хедли, он бросил беглый взгляд на обложку, и в его глазах неожиданно прочитался интерес. Ну точно: принял ее за человека, который способен читать Диккенса в аэропорту! Хедли хотела объяснить, что это совсем не так. На самом деле она эту книгу даже не открывала, получив ее от отца сто лет назад, но она сдержалась и с благодарной улыбкой решительно отвернулась к окну, чтобы парень не вздумал завести с ней разговор.

Нет, душа ее не лежала с кем-то общаться, даже с таким симпатичным мальчиком. Предстоящий день неумолимо надвигался, словно живое, дышащее существо, которое вот-вот собьет ее с ног. Ужас охватывал ее при одной только мысли сесть в самолет, не говоря уже о прибытии в Лондон. Хедли физически не могла усидеть на месте, она ерзала, качала ногой, сжимала и разжимала кулаки.

Пожилой пассажир на соседнем сиденье громко высморкался и снова с шелестом развернул свою газету. Хедли от души надеялась, что не окажется рядом с ним в самолете. Семь часов – долгий срок. Разве это правильно, что такой большой отрезок дня предоставлен воле случая? Нельзя никому навязывать в попутчики совершенно незнакомого человека, а между тем сколько раз она уже летала, минуя полстраны, в Чикаго, Денвер или Флориду бок о бок с незнакомцами? В том-то и беда: во время полета часами разговариваешь с человеком, делишься самым сокровенным, а потом никогда в жизни больше с ним не встретишься. Даже имени его не узнаешь!

Сосед вытянул шею и, увлеченный какой-то статьей, нечаянно задел локтем руку Хедли. Девушка вскочила, забросила рюкзак на плечо. Вокруг по-прежнему полно народу. Хедли покосилась в окно. Вырваться бы на волю! Она не была уверена, что выдержит еще три часа в зале ожидания, но тащиться с вещами через толпу – тоже хорошего мало. Хедли придвинула чемодан к своему опустевшему сиденью, чтобы было видно, что место занято, и обернулась к даме в свитере с котиком:

– Простите, вы не могли бы присмотреть за моим чемоданом? Я отойду на минуточку.

Спицы замерли в воздухе. Женщина в свитере строго сдвинула брови.

– Это запрещено! – заявила она с нажимом.

– Я сразу вернусь, – попыталась оправдаться Хедли, но женщина решительно качнула головой, всем своим видом давая понять, что отказывается принимать участие в столь темном деле.

– Давай я посторожу, – неожиданно предложил парень с другой стороны прохода.

Хедли впервые посмотрела на него внимательно. Темные волосы несколько длинноваты, и рубашка вся в крошках. А все-таки чем-то он привлекателен. Может быть, своим явным британским акцентом, а может, тем, как он дергает краешком губ, сдерживая улыбку? Парень вдруг пристально посмотрел на Хедли, и у нее на миг замерло сердце, но он тут же вновь перевел свой взгляд на пассажирку в свитере, неодобрительно поджавшую губы.

– Это противозаконно, – продолжила бурчать дама себе под нос и покосилась на парочку здоровенных охранников возле буфета.

Парень сочувственно улыбнулся Хедли.

– Ничего страшного, возьму с собой, – сказала она. – Все равно спасибо.

Хедли собрала свое имущество, продела руку в лямку рюкзака и сунула книгу под мышку. Суровая пассажирка едва снизошла, чтобы поджать ноги, пропуская Хедли с чемоданом.

У выхода из зала ожидания ковровое покрытие заканчивалось, и чемодан на колесиках угрожающе накренился, запнувшись о резиновую выпуклую полоску, отделяющую ковер от линолеума в коридоре. Пока Хедли боролась с чемоданом, книга, зажатая под мышкой, выскользнула. Хедли наклонилась и тут же уронила свитер.

«Да что ж такое!» – подумала девушка, отдуваясь от упавшей на лицо пряди волос. Подобрав наконец свое имущество, она протянула руку вперед, но чемодан куда-то делся. Хедли оглянулась и с изумлением увидела у себя за спиной все того же мальчика, тоже с сумкой на плече. Он сжал ручку ее чемодана.

Хедли растерянно заморгала.

– Что ты делаешь?

– Мне показалось, помощь тебе не помешает.

Хедли молча посмотрела на него.

– И притом все будет вполне законно, – прибавил он, улыбаясь во весь рот.

Хедли подняла брови, и парень выпрямился, заметно подрастеряв самоуверенность. Ей вдруг пришло в голову, что он просто собирается украсть ее чемодан. Впрочем, невелика добыча – пара туфель и платье. Хедли была бы просто счастлива избавиться от них.

Она на целую минуту остолбенела, пытаясь понять, чем заслужила персонального носильщика. Но другие пассажиры то и дело толкали ее, рюкзак оттягивал плечи, а у парня в глазах застыло тоскливое выражение, словно ему сейчас очень не хотелось оставаться одному. Вот это Хедли могла понять и потому в конце концов кивнула. Дальше они пошли вместе.

2

19:12

по Североамериканскому восточному времени

0:12

по Гринвичу

ПО ГРОМКОГОВОРИТЕЛЮ ВЫЗЫВАЛИ недостающего пассажира, и у Хедли невольно мелькнула мысль: что, если ей взять да и удрать со своего рейса? Но парень, который шел впереди, оглянулся, словно проверяя, здесь ли она. Хедли неожиданно ощутила благодарность: слава богу, есть с кем разделить этот ужасный день.

За огромными окнами выстроились самолеты, как на параде, и у Хедли забилось сердце: скоро она сядет в один из них. Ни от чего так не бросает в дрожь, как от вида самолета.

В прошлом году с ней впервые случился приступ паники с головокружением, сердцебиением и подступающей тошнотой. Дело было в ванной гостиничного номера в Аспене[1]. За окном валил густой снег. А в соседней комнате отец разговаривал по телефону, и Хедли вдруг показалось, что стены начали сдвигаться, подступая к ней с неотвратимостью ледника. Она боялась пошевелиться, стараясь дышать размеренно, а стук в ушах почти заглушал папин голос за стенкой.

– Да-да, – говорил папа. – Ночью обещают сильный снегопад, завтра снега должно быть дюймов шесть, не меньше – идеальная погода.

Они уже два дня пробыли в Аспене, изо всех сил притворяясь, что эти весенние каникулы ничем особенным не отличаются от других. Вставали очень рано, чтобы успеть подняться на гору, пока не нахлынула основная масса лыжников, а по вечерам сидели у себя в домике, пили горячий шоколад у камина, играли в настольные игры. И старались не говорить о том, почему мама на этот раз не поехала с ними, – так старались, что в итоге оба ни о чем другом не могли думать.

К тому же Хедли все-таки была не совсем идиоткой. Не бывает такого: поехать на полгода в Оксфорд, читать лекции по истории поэзии, а потом вдруг ни с того ни с сего решить развестись. Хоть мама и молчала – она вообще практически перестала говорить о папе, – Хедли понимала, что причиной всему наверняка другая женщина.

Она хотела спросить об этом папу на каникулах – взять и прямо около самолета предъявить обвинение. Пусть объяснит, почему он не вернулся домой! Но в аэропорту ее встретил какой-то незнакомец, с нелепой рыжеватой бородой, с темными волосами, с широкой улыбкой – даже коронки на зубах видно. Всего за шесть месяцев отец изменился до неузнаваемости. Только когда он наклонился, чтобы обнять ее, отец снова стал собой – от него по-прежнему пахло сигаретами и лосьоном после бритья. Он хрипло шепнул ей на ухо, что ужасно соскучился. И от этого почему-то стало еще хуже. В конце концов не перемены разбивают сердце, а вот эти такие мучительно родные, привычные мелочи.

Хедли струсила и вместо решительного разговора первые два дня просто наблюдала и ждала, вглядывалась в папино лицо, отыскивая на нем, словно на карте, разгадку: почему так внезапно рассыпалась их маленькая семья. Осенью они с восторгом провожали его в Англию. После колледжа средней руки в Коннектикуте – приглашение в Оксфорд, в одно из лучших отделений английского языка и литературы, от такого невозможно отказаться! Но у Хедли только-только начался учебный год, а мама не могла на целых четыре месяца бросить свой обойный магазинчик. Потому они решили, что останутся дома до Рождества, а затем на пару недель приедут к папе в Англию, посмотрят разные достопримечательности и потом все вместе вернутся домой.

Конечно, вышло все не так.

Сначала мама сказала, что планы поменялись, и Рождество они с Хедли проведут у бабушки с дедушкой в штате Мэн. Хедли была почти уверена, что папа тоже туда приедет, и это будет сюрприз, но их встретили только дедушка и бабушка. И такая гора подарков, что сразу стало ясно: ее стараются утешить.

Хедли уже давно краем уха ловила обрывки напряженных разговоров по телефону, а по ночам слышала, как плачет мама; в старом доме звуки разносились далеко – спасибо отличной вентиляции. И только на обратном пути после Рождества мама наконец сообщила, что они с папой решили разойтись и что он останется в Оксфорде еще на один семестр.

– Вначале мы просто поживем раздельно, – сказала мама, оторвав взгляд от дороги, чтобы посмотреть на Хедли, застывшую на сиденье и с трудом переваривающую новости одну за другой: сначала – «мама с папой разводятся», а потом – «папа не вернется домой».

– Между вами целый океан, – тихо проговорила она. – Куда уж раздельнее?

– В юридическом плане… – вздохнула мама. – Нужно официально оформить раздельное проживание.

– А разве для этого не надо сначала увидеться? Ну, чтобы принять такое решение?

– Ах, солнышко! – Мама оторвала одну руку от руля и погладила Хедли по коленке. – Мы все уже решили.

И вот два месяца спустя Хедли стояла в ванной гостиничного номера с зубной щеткой в руке и слушала папин голос, доносящийся из соседней комнаты. Сперва она обрадовалась, подумав, что он разговаривает с мамой, но тут папа произнес имя – Шарлотта – и снова понизил голос.

– Нет, – говорил он, – все нормально, она сейчас в уборной.

Хедли вдруг стало холодно. С каких это пор ее папа туалет называет уборной и шепчется по телефону с чужими тетками? Пригласил дочь на лыжный курорт, как будто это что-то значит, а потом как ни в чем не бывало вернется к новой жизни.

Хедли шагнула ближе к двери. Кафельные плитки пола холодили босые ступни.

– Знаю, – говорил отец с нежностью. – Солнышко, я тоже соскучился.

«Ну конечно, – подумала Хедли, закрывая глаза. – Ну конечно!»

Она была права, но от этого ничуть не становилось легче. А когда от этого легче? Хедли чувствовала, как внутри у нее прорастает крошечное зернышко обиды. Вроде косточки от персика – маленькое, твердое и гадкое. Теперь от горечи уже не избавишься.

Хедли отступила от двери. Горло перехватило, грудь сдавило. В зеркале Хедли увидела свои покрасневшие щеки. Перед глазами все расплывалось, – наверное, от пара. Хедли вцепилась в край раковины, так что костяшки пальцев побелели. Она заставила себя дождаться, пока отец повесит трубку.

– Что случилось? – поинтересовался отец, когда она наконец вышла из ванной и, не глядя на него, плюхнулась на постель. – Ты хорошо себя чувствуешь?

– Нормально, – коротко ответила Хедли.

Однако на следующий день приступ повторился.

Они спускались в лифте. Хедли уже вспотела в многослойном лыжном снаряжении, и вдруг их тряхнуло, а потом кабина остановилась. Кроме них, в лифте никого не было. Хедли растерянно переглянулась с отцом. Папа нажал на кнопку экстренного вызова.

– Дурацкий подъемник…

Хедли зло сверкнула глазами:

– Ты хотел сказать: дурацкий лифт?

– Что?

– Ничего, – буркнула она и принялась наугад тыкать в кнопки, подмигивающие яркими огоньками.

Ее охватила паника.

– Вряд ли это поможет… – начал папа и тут наконец заметил неладное: – Эй! У тебя все в порядке?

Хедли рванула ворот лыжной куртки и дернула замочек молнии.

– Нет! – Сердце ее дико стучало. – Да… Не знаю. Я хочу выйти отсюда!

Отец попытался успокоить ее:

– Подожди! Сейчас придет мастер. Сами мы ничего не сможем…

– Папа, скорее!

Впервые за эти каникулы Хедли назвала его папой. С самого дня приезда она всячески старалась вообще никак к нему не обращаться.

Он пристальным взглядом обвел крохотную кабину.

– У тебя что, приступ паники? – поинтересовался он и сам, кажется, перепугался не на шутку. – А раньше такое с тобой случалось? Мама знает об этом?

Хедли замотала головой. Она не понимала, что происходит, знала только, что ей необходимо сейчас же, немедленно выйти наружу.

– Эй! – Отец схватил ее за плечи и заглянул в глаза. – Через минуту нас вынут отсюда, слышишь? Смотри на меня! И не думай о том, где мы находимся.

– Ладно, – прошептала Хедли, стиснув зубы.

– Вот и хорошо, – произнес папа. – Думай о чем-нибудь другом. Представь себе какое-нибудь открытое пространство.

Хедли постаралась успокоиться, вспомнить что-нибудь приятное, но ее разум яростно сопротивлялся. Капельки пота щекотали кожу, мешая сосредоточиться.

– Представь себе… пляж, – продолжал папа. – Или небо! Да, представь себе небо. Такое большое, концакраю не видно.

Хедли, зажмурившись, отчаянным усилием вообразила бесконечную синеву, лишь кое-где отмеченную редкими облачками. Огромную, бездонную… Сердце ее стало биться ровнее, и дыхание понемногу успокоилось. Хедли разжала влажные кулаки, а когда снова открыла глаза, прямо перед собой увидела папино встревоженное лицо. Они смотрели друг на друга, казалось, целую вечность, и Хедли вдруг поняла, что впервые со дня приезда позволила себе взглянуть отцу в глаза.

А потом лифт дернулся и снова пришел в движение. Хедли перевела дух. Дальше они ехали в молчании. Оба были взволнованны, обоим хотелось поскорее выйти наружу, чтобы над головой раскинулось бескрайнее небо.

Сейчас, в тесноте и сутолоке аэропорта, Хедли с трудом пыталась отвести взгляд от окна с разбросанными за ним словно игрушечными самолетами. В животе ее снова что-то сжималось; бесполезно представлять себе небо, когда находишься на высоте девять тысяч километров и оттуда одна дорога – вниз.

Обернувшись, она увидела, что тот мальчик ждет ее, по-прежнему сжимая ручку чемодана. Она догнала его, и тот, улыбнувшись, свернул в кишащий народом коридор.

Хедли почти бежала, едва поспевая за его стремительной походкой. Она ориентировалась лишь по его синей рубашке и так сосредоточилась на том, чтобы не отстать, что чуть не налетела на него. Парень был выше Хедли сантиметров на пятнадцать, поэтому, разговаривая с ней, он слегка наклонял голову:

– Я даже не спросил, куда тебе нужно.

– В Лондон, – ответила Хедли.

Он засмеялся:

– Нет, сейчас! Куда ты хотела пойти?

– А-а… – Хедли потерла лоб. – Сама не знаю. Может, пообедать? Просто неохота было там сидеть.

Это была не совсем правда. Вообще-то Хедли собиралась в уборную, но не говорить же об этом сейчас! Одна только мысль, что он станет ждать у дверей, пока она стоит в очереди в кабинку, приводила Хедли в ужас.

– Ясно.

Он смотрел на нее сверху вниз. Темная прядь волос упала на лоб. Когда он улыбался, на одной щеке его появлялась ямочка, и от этого лицо парня казалось чарующе асимметричным.

– Так куда пойдем?

Хедли, встав на цыпочки, внимательнее осмотрелась. Ну что ж, выбор невелик: несколько унылых прилавков с пиццей и гамбургерами. Непонятно, собирается ли он есть вместе с ней. Из-за этой неопределенности прийти к какому-нибудь выводу было еще труднее. Хедли почувствовала, как он терпеливо дожидается ее решения. Напряженная, словно струна, Хедли поспешно соображала, при каком варианте у нее останется меньше риска заляпаться, если он все-таки захочет составить ей компанию.

После мучительно долгих колебаний Хедли ткнула пальцем в небольшое кафе чуть поодаль, и парень послушно направился в ту сторону, волоча за собой ее красный чемодан на колесиках. Подойдя к прилавку, он поправил сумку на плече и, щурясь, начал разглядывать меню.

– Здорово! – заметил он одобрительно. – А то в самолете наверняка дадут какую-нибудь гадость.

– А ты куда летишь? – спросила Хедли и встала рядом с ним в очередь.

– Тоже в Лондон.

– Да ну?

Он вытащил из заднего кармана джинсов билет, сложенный вдвое. Уголок был оторван.

– Восемнадцать С.

– У меня восемнадцать А.

Парень улыбнулся:

– Почти соседи!

Хедли кивнула на его упакованный в дорожный пакет костюм – тот болтался у него на плече, – парень придерживал крючок от плечиков пальцем.

– Тоже на свадьбу?

Он поколебался ровно секунду, а потом дернул головой – вроде бы кивнул.

– Вот и я на свадьбу. Забавно, если окажется, что мы едем на одну и ту же свадьбу!

– Да вряд ли.

Парень как-то странно посмотрел на нее, и Хедли тут же почувствовала себя дурочкой. Конечно, не на одну и ту же. Хочется надеяться, он не думает, что она считает Лондон большой деревней, где все знают друг друга в лицо. Хедли всю жизнь прожила в маленьком городке, но все-таки ей понятно, что Лондон – это огромный мегаполис. Там, наверное, можно совсем затеряться.

Парень, похоже, собирался еще что-то сказать, но, передумав, повернулся и вновь стал рассматривать меню.

– Чего тебе хочется?

«А правда, чего мне хочется?» – подумала Хедли.

Хочется домой.

Хочется, чтобы дома все было как раньше…

Хочется поехать куда угодно, только не к отцу на свадьбу…

Хочется оказаться где угодно, только не в этом аэропорту…

Хочется узнать, как зовут неожиданного спутника…

Помолчав, Хедли подняла глаза.

– Не знаю, – произнесла она. – Еще не решила.

3

19:32

по Североамериканскому восточному времени

0:32

по Гринвичу

ХЕДЛИ ЗАКАЗАЛА СЭНДВИЧ с индейкой без майонеза, но по дороге к свободному столику заметила выступившую из-под верхнего ломтика хлеба тягучую субстанцию белого цвета. Желудок ее немедленно сжался. Что лучше: есть и мучиться или выглядеть идиоткой, соскребая майонез? После недолгих колебаний она решила выглядеть идиоткой и препарировать злосчастный сэндвич, словно ученый-биолог, при этом не обращая никакого внимания на вопросительный взгляд своего нового знакомого. Сморщив нос, Хедли старательно счистила белую массу с каждого кусочка салата и помидоров.

– Ловко ты их, – одобрительно заметил парень, жуя мясо.

Хедли деловито кивнула:

– У меня фобия – боюсь майонеза. Так что за целую жизнь успела отточить мастерство.

– Майонеза боишься?!

Она вновь кивнула:

– Он в моем списке на первом месте.

– А дальше по списку что? – улыбнувшись, поинтересовался парень. – Что может быть страшнее майонеза?

– Стоматологи. Пауки. Кухонная плита.

– Кухонная плита! Ясно, кулинария – не твое увлечение.

– А еще тесные, замкнутые пространства, – тихо закончила Хедли.

Он наклонил голову:

– Как же ты летаешь? Хедли пожала плечами:

– Стискиваю зубы и надеюсь на лучшее.

– Неплохая методика! – Он рассмеялся. – И как, действует?

Хедли не ответила. Если о страхе ненадолго забыть, потом становится еще хуже, когда опять вспомнишь. Страх налетает с новой силой, словно взбесившийся бумеранг.

– Чепуха! – усмехнулся парень, поставив локти на стол. – Смотри, как ты классно справляешься с майонезофобией, а клаустрофобия по сравнению с ней – ничто!

Он кивнул на облепленный майонезом и хлебными крошками пластиковый нож. Хедли благодарно кивнула.

Они жевали, поглядывая на телевизор в углу, – там без конца прокручивали прогноз погоды. Хедли никак не могла сосредоточиться на еде, то и дело исподтишка косясь на своего спутника. И каждый раз в ее животе что-то переворачивалось, причем дело явно было не в остатках майонеза, прочно прилипших к сэндвичу.

До этого у нее был всего один мальчик, Митчел Келли, – простоватый спортсмен, беспроблемный и невероятно скучный. Они встречались почти целый год. Хедли с удовольствием наблюдала за его игрой на футбольном поле (ей особенно нравилось, когда он махал ей, обернувшись к трибунам) и всегда была рада поболтать с ним на переменке. Ей особенно нравилось, как он подхватывал ее и кружил, сжимая в объятиях. И хотя она четыре месяца назад долго плакалась подружкам, когда он решил с ней расстаться, все же этот краткий роман сейчас казался ей самой нелепой ошибкой на свете.

Как мог ей понравиться парень вроде Митчела, когда на свете бывают такие, как этот?! Такие высокие, поджарые, с лохматой шевелюрой, с удивительными зелеными глазами и крошечным пятнышком горчицы на подбородке – именно благодаря этому мельчайшему изъяну вся картина в целом становилась абсолютно совершенной.

Как же так, совсем не знать, какие мальчики тебе нравятся! И вообще – разве тебе может понравиться какойнибудь мальчик, пока это не случится на самом деле?!

Хедли скомкала салфетку под столом и поймала себя на том, что до сих пор мысленно называла этого парня просто «англичанин». Решившись наконец, она подалась вперед и, роняя на пол крошки, спросила, как его зовут.

– Ага, точно, – ответил он, хлопая глазами. – Кажется, по правилам с этого полагается начинать. Я – Оливер.

– Типа Твист?

– Ого! – Он улыбнулся. – А еще говорят, американцы необразованные.

Хедли прищурилась, притворяясь, будто сердится.

– Очень смешно!

– А тебя как зовут?

– Хедли.

– Хедли, – повторил парень, кивая. – Красиво.

Ну что же, речь всего лишь об имени, но все-таки ей почему-то приятно. Может, всему виной его акцент или какой-то интерес, вспыхнувший в зеленых глазах. Так или иначе, что-то заставило ее сердце биться быстрее, словно от удивления. Наверное, в этом все и дело – слишком уж все неожиданно. Она заранее боялась этой поездки и оказалась совершенно не готова к тому, что попутно может встретиться что-нибудь хорошее.

– Огурчик доедать не будешь? – спросил он.

Хедли покачала головой и придвинула ему свою тарелку с маринованным огурцом. Оливер уничтожил его в два счета и снова откинулся на спинку стула.

– Ты была раньше в Лондоне?

– Нет, – пожалуй, она ответила излишне резко.

Оливер засмеялся:

– Не настолько там и плохо!

– Да, конечно, я понимаю. – Хедли прикусила губу. – А ты живешь в Лондоне?

– Я там вырос.

– А сейчас где живешь?

– В Коннектикуте. Я учусь в Йеле.

Хедли не могла скрыть своего удивления:

– Правда?

– А что, непохоже?

– Нет, просто это так близко…

– Близко к чему?

Эти слова вырвались у нее совершенно случайно, и теперь у Хедли горели щеки.

– К тому городу, где я живу. – Она поторопилась заговорить о другом: – А я по твоему акценту решила, что ты…

– Лондонский беспризорник?

Хедли, окончательно смутившись, замотала головой, а Оливер захохотал:

– Шучу! Я уже один год отучился.

– А почему домой не поехал на лето?

– Да так… Мне здесь нравится. Плюс еще я получил грант на летнюю научную практику, так что вроде как и обязан присутствовать.

– А что за практика?

– Я изучаю процесс ферментации майонеза.

– Неправда! – засмеялась Хедли.

Оливер нахмурился:

– Правда! Это очень важное исследование. Знаешь ли ты, что двадцать четыре процента майонеза производят с добавлением ванильного мороженого?

– Действительно серьезное открытие! – Она фыркнула. – Нет, а на самом деле что ты изучаешь?

Какой-то тип, проходя мимо, задел ее с такой силой, что чуть не опрокинул стул, и потопал себе дальше, даже не извинился.

Оливер усмехнулся:

– Проблемы перегруженности предприятий общественного питания в американских аэропортах.

– Не смеши! – Хедли встряхнула волосами и оглянулась на забитый народом коридор. – Если бы ты на самом деле придумал, как справиться с этими толпами, я была бы рада. Ненавижу аэропорты!

– Правда? А мне нравится.

Хедли показалось, что он опять дразнит ее, но Оливер был вполне серьезен.

– Здорово, когда ты уже не здесь, но еще не там. Ждешь своего рейса и больше никуда не должен спешить. Просто… в подвешенном состоянии.

– Это, наверное, неплохо, – тут же отозвалась Хедли, теребя алюминиевое колечко на банке с содовой. – Если бы не столпотворение…

Оливер оглянулся через плечо.

– Ну, не всегда же здесь такая толкучка…

– Для меня – всегда.

На табло замигали зеленые надписи – отмена или задержка рейса.

– Еще есть время, – заметил Оливер.

Хедли вздохнула:

– Знаю, просто я как раз опоздала на свой рейс. Получилась вроде как отсрочка казни.

– Какой рейс, предыдущий?

Она кивнула.

– А свадьба когда?

– В полдень.

Оливер поморщился:

– Трудно успеть.

– Я так и поняла. А когда та свадьба, на которую ты едешь? Он отвел глаза.

– В два нужно быть в церкви.

– Значит, успеешь, все нормально.

– Угу, наверное, – отвечает он.

Они сидели и молчали, уставившись в стол. Приглушенный звонок. У Оливера в кармане! Он вытащил мобильник и напряженно посмотрел на него. Телефон все звонил и звонил. Оливер вскочил, словно приняв какое-то решение.

– Надо все-таки ответить. Извини, – сказал он, отходя от стола. Хедли помахала рукой:

– Ничего страшного, иди!

Он, сгорбившись, пробирался между столиками, прижимая телефон к уху. От этого он казался совсем другим, словно бы не тем Оливером, с которым она только что разговаривала. Интересно, кто ему звонит? А вдруг это его девушка – умная, красивая студентка Йельского университета? Она носит стильные очки и темно-синий пиджак. Она-то ни за что не опоздает на самолет на четыре минуты!

Хедли сама удивилась тому, как энергично отпихнула эту мысль куда подальше.

Не позвонить ли тоже? Сообщить маме о замене рейса. Но от воспоминания о том, как они расстались, у нее начало неприятно сосать под ложечкой.

До аэропорта они доехали в каменном молчании, а потом еще и обвинительная речь Хедли прямо на стоянке. Да, иногда ее заносит, и папа часто шутил, что она родилась без фильтра. Но разве можно требовать от человека разумного поведения в тот день, которого боишься уже чуть ли не полгода?

Хедли уже с утра проснулась в жутком напряжении. Шея и плечи затекли, в затылке билась тупая боль. Не только из-за свадьбы и предстоящей встречи с Шарлоттой, о которых она всеми силами старалась не думать. Просто она прекрасно понимала, что в эти выходные их семья официально прекратит свое существование.

Хедли понимает: жизнь – это не фильм студии «Дисней». Родители не сойдутся снова. По правде говоря, ей этого уже и не хочется. Папа, как видно, счастлив, и мама вроде тоже не страдает. Она уже больше года встречается с местным зубным врачом Харрисоном Дойлом. И все же свадьба поставит точку в конце предложения, которому еще не время заканчиваться, а Хедли не уверена, что готова стать этому свидетельницей.

Правда, выбирать ей не дали.

– Все-таки он твой отец, – без конца повторяла мама. – Конечно, он не идеален, но для него важно твое присутствие. Не так уж много он и просит. Всего один день!

А Хедли считала, что отец просит слишком многого: чтобы она его простила, чтобы чаще с ним виделась, чтобы согласилась познакомиться с Шарлоттой… Все время просит и просит – и ничего взамен! Ей хотелось схватить маму за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы ее мозги встали на место. Отец обманул их доверие, разбил мамино сердце, разрушил семью, а теперь собрался жениться на той женщине как ни в чем не бывало. Словно начать все с нуля проще, чем постараться исправить прежнее.

Мама твердила, что так лучше. Лучше для всех них.

– Знаю, тебе сейчас трудно поверить, – говорила она со сводящей с ума рассудительностью, – но это действительно к лучшему. Вырастешь – поймешь.

А Хедли и так все понимала! Вероятно, мама просто еще не осознала случившееся. Когда обожжешься, поначалу не чувствуешь боли. В те первые недели после Рождества Хедли часто лежала ночью без сна и слушала, как плачет мама. Какое-то время мама вообще отказывалась разговаривать о папе, зато потом несколько дней ни о чем другом не говорила. И так снова и снова – будто на качелях. А потом, недель через шесть, она как-то незаметно вдруг словно пришла в себя и успокоилась. Хедли до сих пор не может этого понять.

Хотя шрамы на душе все-таки остались. Харрисон уже три раза делал маме предложение, одно изобретательней другого – сперва романтический пикник, потом кольцо в бокале шампанского и, наконец, струнный квартет в парке, – а она упорно отказывала. Наверняка еще не совсем оправилась после папиного ухода. Такой разрыв не проходит бесследно.

Поэтому сегодня, в день, назначенный для перелета навстречу источнику всех бед, Хедли проснулась в отвратительном настроении. Если бы все шло гладко, возможно, дело ограничилось бы несколькими едкими комментариями да злобным бурчанием по дороге в аэропорт, но с самого утра на телефоне обнаружилось голосовое сообщение от Шарлотты с напоминанием о том, в котором часу ей нужно быть в гостинице, чтобы успеть приготовиться. От ее отрывистого британского произношения Хедли завелась, а дальше все покатилось.

Конечно, и чемодан отказался застегиваться, и мама запретила брать с собой висячие серьги, которые Хедли планировала надеть на церемонию, да еще она восемьдесят пять раз переспросила, не забыла ли дочка паспорт. Гренки подгорели, Хедли заляпала вареньем футболку, а когда поехала в универмаг за маленькой дорожной упаковкой шампуня, пошел дождь, в машине сломался «дворник», и Хедли чуть не сорок пять минут прождала на автозаправке из-за того, что какой-то тип в очереди не знал, как проверить уровень масла в собственном автомобиле. И все это время часы неумолимо тикали, приближая время отъезда. Когда Хедли наконец вернулась домой и швырнула ключи от машины на кухонный стол, она была совсем не в настроении выслушивать восемьдесят шестой вопрос о паспорте.

– Да! – рявкнула она. – С собой!

– Я просто спросила.

Мама невинно приподняла брови, а Хедли с вызовом уставилась на нее.

– Надеюсь, ты не намерена провожать меня до самолета?

– Что это значит?

– Может, прямо до самого Лондона со мной отправишься, а то, чего доброго, сбегу?

В мамином голосе зазвучали предостерегающие нотки:

– Хедли!

– Нет, а почему я одна должна смотреть, как он будет венчаться с этой женщиной? Вообще не понимаю, почему я должна ехать? Тем более без тебя.

Мама сжала губы, недвусмысленно показывая, что сердится, но у Хедли уже сорвало тормоза.

Они упорно молчали всю дорогу до аэропорта, тем самым продолжая тянувшийся неделями спор. А когда затормозили у входа, Хедли уже просто звенела от нервного напряжения.

Мама заглушила двигатель, но ни она, ни Хедли не сделали ни малейшей попытки выйти из машины.

– Все будет хорошо, – наконец мягко сказала мама. – Правда.

Хедли резко обернулась к ней:

– Он женится, мам! Что хорошего?

– Просто, по-моему, тебе необходимо там быть…

– Знаю, знаю! – оборвала ее Хедли. – Ты уже говорила.

– Все будет хорошо, – повторила мама.

Хедли схватила куртку и отстегнула ремень безопасности.

– Ну смотри, ты будешь виновата, если что-нибудь случится!

– Что, например? – устало вздохнула мама.

Хедли от злости чувствовала себя совершенно бесстрашной и в то же время ужасно маленькой. Она рывком распахнула дверцу.

– Например, самолет разобьется или еще что.

Она сама не знала, зачем все это говорит. Просто уже извелась от обиды и горя и очень боялась. Разве не от этого произносятся такие слова?

– Вот тогда ты от нас обоих и избавишься!

Они уставились друг на друга, а страшные, непоправимые слова легли между ними, словно груда кирпичей. После долгого молчания Хедли выскочила из машины, вскинула на плечо рюкзак и выдернула с заднего сиденья чемодан.

– Хедли! – Мама вышла с другой стороны и теперь смотрела на нее поверх капота. – Не надо так…

– Приеду – позвоню! – крикнула Хедли на ходу.

Она спиной чувствовала, как мама смотрит ей вслед, но из-за какой-то болезненной гордости так ни разу и не обернулась.

А сейчас она сидит в крохотном кафе, и ее палец нерешительно застыл над телефоном. Хедли сделала глубокий вдох и нажала на кнопку. В паузах между гудками она слышала стук собственного сердца.

Произнесенные в запале слова до сих пор звучали в ее ушах. От природы Хедли вовсе не была суеверной, и все же так бездумно ляпнуть об авиакатастрофе перед самым полетом… От одной мысли об этом делается нехорошо. Пути Господни неисповедимы. Хедли представила самолет, на который опоздала. Сейчас он уже где-нибудь над океаном – только не хватало накликать беду!

От маминого голоса на автоответчике стало чуточку легче. Хедли принялась набирать сообщение о перемене рейса. И тут вернулся Оливер. На какое-то мгновение Хедли уловила на его лице знакомое выражение – такое же мучительное беспокойство, какое терзало ее саму. Но, увидев ее, Оливер сразу как-то изменился. И вот он уже снова невозмутим, почти весел. И в глазах – беззаботная улыбка.

Он подобрал свою сумку, жестом показывая, чтобы Хедли продолжала звонить, а затем ткнул большим пальцем в сторону выхода на посадку. Хедли только открыла рот – сказать, что почти закончила, но Оливер уже исчез, и она торопливо договорила свое послание.

– В общем, завтра позвоню, как только прибудем, – произнесла она в микрофон чуть дрожащим голосом. – И еще, мам… ты меня прости, ладно? Я не хотела…

Вернувшись к выходу, Хедли поискала в толпе синюю рубашку Оливера, но его нигде не было видно. Ждать в толчее не хотелось, и Хедли свернула в туалет, а потом начала бродить по сувенирным лавчонкам, книжным и газетным киоскам, пока не объявили посадку.

Стоя в очереди, Хедли от усталости даже волноваться больше не могла. Кажется, она уже несколько дней обитала в аэропорту, а впереди еще столько испытаний: теснота в салоне, паническое ощущение замкнутого пространства. Дальше – свадьба, знакомство с Шарлоттой и первая, больше чем за год, встреча с отцом. Хочется только одного: надеть наушники, закрыть глаза и уснуть. Мчаться с невероятной скоростью через океан без всякого усилия со своей стороны – это почти чудо.

Она предъявила билет, и стюард, улыбаясь в усы, неожиданно спросил:

– Боитесь полета?

Хедли заставила себя разжать кулачок, до побелевших костяшек стиснувший ручку чемодана, и жалобно улыбнулась:

– Боюсь приземления.

И все-таки вошла в самолет.

4

21:58

по Североамериканскому восточному времени

02:58

по Гринвичу

Когда Оливер появился в проходе между кресел, Хедли уже сидела на своем месте у окна; ремень безопасности пристегнут, чемодан надежно устроен на багажной полке. Последние семь минут Хедли старательно делала вид, что и думать не думает о новом знакомом, – считала самолеты за иллюминатором и рассматривала узор на спинке переднего сиденья. А на самом деле она просто ждала, когда появится Оливер, и, когда он наконец подошел, внезапно покраснела без всякой видимой причины. Просто оттого, что он стоит над ней со своей кривоватой улыбкой. Когда он рядом, с ней творится что-то странное, словно электрический ток пробегает по телу. Она невольно подумала: чувствует ли он то же самое?

– Я тебя потерял, – сказал он.

Хедли молча кивнула, радуясь, что снова нашлась. Оливер забросил сумку на полку и втиснулся на среднее сиденье, рядом с Хедли, кое-как уместившись между немилосердно жесткими ручками кресла и еле пристроив в тесном пространстве свои длинные ноги.

Хедли покосилась на него – в висках ее застучало от внезапной близости, от того, как непринужденно он подсел к ней вплотную.

– Потом пересяду, – сообщил он, откидываясь на спинку. – Когда владелец места придет.

Хедли поймала себя на том, что мысленно уже составляет рассказ для подруг: как она познакомилась в самолете с симпатичным парнем, у него потрясающий акцент, и они всю дорогу проболтали. Одновременно более практичная часть сознания Хедли тревожилась о том, как она явится завтра, не выспавшись, на отцовскую свадьбу. Ясно же, что она глаз не сомкнет рядом с ним! Оливер то и дело задевал ее локтем, колени их почти соприкасались. От него головокружительно хорошо пахло – чудесная мальчишеская смесь дезодоранта и шампуня.

Он вытащил из кармана горсть мелочи и, порывшись, выудил леденец в замусоленной обертке. И, сперва предложив его Хедли, забросил к себе в рот.

– Сколько ему лет? – спросила Хедли, морща нос.

– Немерено! По-моему, я его прихватил, еще когда в прошлый раз приезжал домой.

– Дай угадаю! В то время ты изучал воздействие сахара на человеческий организм?

Оливер усмехнулся:

– Вроде того.

– А на самом деле чем ты занимаешься?

– Секретными исследованиями, – ответил он с глубокой серьезностью. – Если разболтаю, мне придется тебя убить, а не хочется. Ты славная.

– Ну, спасибо! Хотя бы специальность можешь назвать? Или это тоже секретная информация?

– Скорее всего, психология, хотя я еще не решил окончательно.

– Ага, – откликнулась Хедли. – Понятно теперь, откуда эти игры разума.

Оливер засмеялся:

– По-твоему – игры, а по-моему – научная работа.

– Видимо, надо мне думать, что говорю, раз ты меня постоянно изучаешь.

– Точно, – согласился он. – Я за тобой наблюдаю.

– И как?

Оливер криво ухмыльнулся:

– Пока еще рано делать выводы.

Пожилая женщина, остановившись напротив их ряда и близоруко щурясь, начала разглядывать свой билет. Платье в цветочек, сквозь реденькие белые волосы просвечивает розовая кожа. Чуть дрожащей рукой она указала на номер над сиденьем.

– Кажется, это мое место, – сказала старушка, теребя билет большим пальцем.

Оливер вскочил и стукнулся головой о вентиляционную панель.

– Извините! – Он попытался протиснуться в проход, но сделать это в такой тесноте оказалось делом непростым. – Я только на минутку присел.

Старушка внимательно взглянула на Оливера, затем перевела взгляд на Хедли – в ее слезящихся глазках читалось понимание, а в уголках век собрались веселые морщинки.

– Ах! – Она чуть слышно хлопнула в ладоши и бросила сумочку на третье сиденье. – Я не знала, что вы вместе! Сидите, сидите, я и с краешка отлично устроюсь.

Оливер явно пытался сдержать смех, а Хедли начала мучить совесть: ведь из-за нее он потерял хорошее место. Кому охота семь часов торчать в середине ряда? Но старушка уже опустилась на сиденье, обтянутое грубой тканью, и Оливер ободряюще улыбнулся Хедли. У нее невольно полегчало на душе. Если честно, она и представить себе не могла, как иначе бы выдержала перелет. Вместе лететь через океан и чтобы кто-то сидел между ними – это же настоящее мучение!

Старушка, порывшись в сумочке, извлекла на свет беруши.

– Ну расскажите, как вы познакомились?

Ребята быстро переглянулись.

– Хотите верьте, хотите нет, мы встретились в аэропорту, – ответил Оливер.

– Чудесно! – начала она восторженно. – И как же это случилось?

– Ну, просто… – Оливер выпрямился в кресле. – Я, видите ли, проявил любезность и предложил девушке помочь нести чемодан. Мы разговорились, а там слово за слово…

Хедли широко улыбнулась:

– Так он с тех пор и таскает за мной чемодан!

– Так поступил бы всякий истинный джентльмен, – с наигранной скромностью произнес Оливер.

– И всякий галантный кавалер.

Старушка просто сияла, кожа на ее лице собралась мелкими складочками.

– Вот оно, значит, как!

– Вот так, – улыбнулся Оливер.

«Если бы это было так на самом деле», – подумала Хедли и сама удивилась, как сильно ей хотелось, чтобы эта история оказалась невыдуманной. Их историей.

Оливер обернулся, и все ее надежды улетучились. Его глаза искрились весельем – он явно хотел удостовериться, что Хедли тоже оценила шутку. Она заставила себя улыбнуться, и парень снова обратился к пожилой соседке – та как раз принялась рассказывать, как познакомилась со своим мужем.

«В жизни такого не бывает, – подумала Хедли. – По крайней мере в ее жизни».

– …А младшенькому уже сорок два, – сообщила соседка.

Складки старческой кожи на ее шее тряслись в такт словам, словно желе, и Хедли машинально провела пальцем по горлу.

– В августе будет пятьдесят два года, как мы поженились.

– Ух ты! Здорово! – воскликнул Оливер.

– Ничего удивительного, – отозвалась старушка, моргая. – Это легко, если встретишь того, кто тебе предназначен.

Пассажиры уже заняли свои места, стюардессы сновали по проходу, проверяя, у всех ли пристегнуты ремни. Соседка достала из сумочки пластиковую бутылку с водой и положила на морщинистую ладонь таблетку снотворного.

– Как оглянешься назад: пятьдесят два года, словно пятьдесят две минуты. – Запрокинув голову, она проглотила лекарство. – А когда молод и влюблен, семь часов в самолете кажутся вечностью.

Оливер хлопнул себя по коленкам, которые упирались в спинку переднего сиденья.

– Надеюсь, что не покажутся! – фыркнул он.

Соседка только улыбнулась в ответ:

– Вот увидите. – Она вставила желтые затычки сперва в одно ухо, потом в другое. – Счастливого полета!

– И вам тоже, – ответила Хедли, но старушка уже уронила голову на плечо и начала тихонько похрапывать.

Пол под ногами завибрировал – это включились моторы. Стюардесса напомнила через громкоговоритель, что курить во время полета запрещено и нельзя покидать свое место, пока не погаснет надпись: «Пристегните ремни». Вторая стюардесса, отбарабанивая привычные слова, словно автомат, начала показывать, как пользоваться респираторами и спасательными жилетами. Ее почти никто не слушал – пассажиры шелестели газетами и журналами, отключали мобильники и утыкались носами в незатейливые книжки.

Хедли вытащила из кармашка на спинке переднего сиденья инструкцию по технике безопасности и стала хмуро рассматривать нарисованных человечков, радостно вываливающихся из мультяшных самолетиков. Оливер захихикал, и Хедли подняла глаза:

– Что?

– Просто я никогда не видел, чтобы кто-нибудь реально читал эти штуки.

– Значит, тебе повезло, что ты сидишь рядом со мной.

– Вообще в целом повезло?

Хедли усмехнулась:

– Особенно в случае экстренной ситуации.

– Точно! – подхватил он. – Я чувствую, что мне ничто не угрожает. Так и вижу, как во время вынужденной посадки мне на голову падает поднос с завтраком, и ты, героическая пигалица, вытаскиваешь из самолета мое бесчувственное тело.

У Хедли вытянулось лицо:

– Не шути так!

– Прости…

Он придвинулся поближе и положил свою руку ей на колено. Жест настолько естественный, что Оливер даже не заметил, что его сделал, пока Хедли не опустила глаза – ощущение теплой ладони на голой коленке было удивительным, и Оливер отдернул руку, видимо и сам растерявшись от неожиданности.

– Я просто так ляпнул. Все будет хорошо.

– Не извиняйся, – тихо ответила она. – Вообще-то я не суеверная.

Снаружи, вокруг огромного самолета, суетились люди в оранжевых жилетах, и Хедли придвинулась поближе к иллюминатору, чтобы лучше все рассмотреть. Старушка-соседка закашляла во сне. Хедли с Оливером дружно повернулись к ней, но та уже снова мирно спала, лишь веки чуть подрагивали.

– Пятьдесят два года… – Оливер тихонько присвистнул. – Впечатляет.

– А я не верю в брак, – заявила Хедли.

– Ты же едешь на свадьбу?! – удивился Оливер.

– Ага, – кивнула она. – В том-то все и дело.

Оливер озадаченно посмотрел на нее.

– Зачем поднимать шум, тащить людей через пол земного шара, чтобы официально засвидетельствовать свою любовь? Хочешь с кем-то разделить свою жизнь – молодец, отлично. Только это никого не касается, кроме вас двоих. Зачем лишняя показуха?

Оливер потер подбородок, не зная, что и думать.

– Похоже, – произнес он наконец, – ты в свадьбы не веришь, а не в брак.

– В данный момент меня не вдохновляет ни то ни другое.

– Ну, не знаю, – протянул Оливер. – По-моему, это не так уж и плохо.

– Нет! – горячо возразила Хедли. – Все это только для виду! Если любишь по-настоящему, ты не обязан никому ничего доказывать. Все должно происходить намного проще. И хоть что-нибудь да значить.

– По-моему, оно и значит, – негромко сказал Оливер. – Это обещание.

– Да, наверное. – Хедли невольно вздохнула. – К сожалению, не все держат слово. – Она оглянулась на спящую соседку. – Не всем удается прожить вместе пятьдесят два года, а если удалось, уже не имеет значения, что когда-то вы в присутствии кучи народа давали друг другу слово. Главное – что вы не предали друг друга, даже когда было очень погано.

Оливер засмеялся:

– Зачем нужен брак? На тот случай, если станет очень погано.

– Серьезно! А иначе как поймешь, что все взаправду? Только если в трудную минуту есть кому тебя поддержать.

– Вот как? Значит, не надо ни свадьбы, ни брака, только чтобы было кому тебя поддержать, когда жизнь бьет по голове?

– Точно, – подтвердила Хедли.

Оливер изумленно покачал головой:

– На чью свадьбу едешь-то? Бывшего бойфренда?

Хедли не смогла удержаться от смеха.

– Чего смеешься?

– Мой бывший бойфренд целыми днями играет в компьютерные игры, а в свободное время разносит пиццу. Смешно представить его в роли жениха!

– Я так и подумал, что ты еще слишком молода, чтобы быть брошенной женщиной.

– Мне семнадцать! – возмущенно выпалила Хедли.

Оливер примирительно поднял руки. Самолет отъезжал от посадочного «рукава», и Оливер наклонился поближе к иллюминатору. Вокруг, насколько хватало глаз, тянулись огоньки, похожие на отражения звезд. Взлетные полосы – созвездия, где дожидаются своей очереди десятки самолетов. Хедли сцепила руки на коленях и сделала глубокий вдох.

– Слушай, – Оливер снова откинулся в кресле, – по-моему, мы не с того конца начали.

– То есть?

– Да просто обычно разговоры о значении истинной любви начинаются месяца через три после знакомства, а не через три часа.

– По ее словам, – Хедли подбородком указала на сиденье справа от Оливера, – три часа – все равно что три года.

– Ага, но это для влюбленных.

– Точно. Это не о нас.

– Ну да, – улыбнулся Оливер. – Не о нас. Так что три часа – это три часа, и не больше. А мы неправильно подошли к делу.

– В каком смысле?

– Я уже знаю твои взгляды на брак, а о важном мы еще даже не говорили. Ну там, какой твой любимый цвет, любимая еда…

– Синий, мексиканская.

Оливер задумчиво кивнул:

– Уважаю. А у меня – зеленый и карри.

– Карри? – Хедли сделала гримаску. – Правда?

– Не надо осуждать! Что еще?

Свет в салоне потускнел – его пригасили перед взлетом. Моторы набирали обороты. Хедли на мгновение зажмурилась.

– Что? Что еще?

– Любимое животное?

– Не знаю… – Она снова открыла глаза. – Собаки?

Оливер покачал головой.

– Скучно. Вторая попытка.

– Тогда слоны.

– Правда, что ли?

Хедли кивнула.

– Почему вдруг?

– В детстве я не могла заснуть без драного плюшевого слоника, – объяснила она, сама не понимая, отчего сейчас вспомнила о своей игрушке. Может, все дело в предстоящей встрече с отцом, а может, грозный рев моторов вызвал детское желание спрятаться под одеяло.

– По-моему, это не считается.

– Сразу видно, что ты не знаком со Слоником.

Оливер захохотал:

– Имя сама придумала?

– Ага, – улыбнулась Хедли.

У Слоника были черные блестящие глазки и большие мягкие уши, а вместо хвоста – шнурок. Обнимешь Слоника, и все становится проще: и доедать овощи, и надевать колючие колготки, и ушибленная нога не так болит, и больное горло не саднит… Слоник спасал от всего.

Со временем он утратил один глаз и большую часть хвоста. Его заливали слезами, обчихивали, сидели на нем! И все равно если Хедли из-за чего-нибудь расстраивалась, папа клал ей руку на макушку и подталкивал к лестнице. «Пора посоветоваться со Слоником!» – объявлял он, и почему-то это всегда действовало.

Хедли только сейчас пришло в голову, что заслуга-то в основном была папина, а вовсе не Слоника.

Оливер улыбнулся, глядя на нее:

– Все равно не считается.

– Ладно, а какое у тебя любимое животное?

– Белоголовый орлан.

Хедли засмеялась:

– Неправда!

– Я – и неправда? – Он прижал руку к сердцу. – Разве плохо любить животное, которое символизирует свободу?

– Ты просто меня разыгрываешь!

– Может быть. Немножко, – хмыкнул Оливер. – Но ведь получается?

– Что, довести меня до того, чтобы я тебя стукнула?

– Нет, – тихо ответил он. – Чтобы отвлечь тебя.

– От чего?

– От твоей клаустрофобии.

Хедли благодарно улыбнулась ему и передразнила Оливера:

– Немножко… Хотя сейчас еще ничего. Хуже будет, когда мы взлетим.

– Почему? Там открытое пространство.

– А бежать некуда. Нет запасного выхода на всякий случай.

– Понял, – театрально вздохнул Оливер. – Я слышу это часто от девчонок.

Хедли, коротко рассмеявшись, вновь закрыла глаза. Самолет набирал скорость, с ревом мчась по взлетной полосе. Пассажиров прижимало к спинкам сидений, нос самолета задирался, и наконец, в последний раз подпрыгнув, самолет взмывал ввысь, будто гигантская металлическая птица.

Хедли стиснула подлокотники кресла. Самолет рвался в ночное небо, и огни внизу постепенно удалялись, превращаясь в ровные ряды крошечных пикселей. От перепада давления закладывало уши. Хедли прижималась лбом к стеклу, страшась того мгновения, когда они поднимутся выше облаков и земля совсем скроется из виду. Тогда не останется ничего, кроме огромного неба вокруг.

Здания и прямоугольники парковок уменьшались на глазах, все сливалось в причудливые узоры: оранжевые огоньки уличных фонарей, ленты автострад… Хедли выпрямилась, ощущая на лбу прохладу от плексигласа и стараясь не терять из виду город внизу. Страшен не полет – страшно оторваться от земли. Но пока они были еще достаточно низко, чтобы рассмотреть освещенные окна домов. И Оливер – рядом. С ним никакие грозы не страшны.

5

22:36

по Североамериканскому восточному времени

03:36

по Гринвичу

ЧЕРЕЗ ПАРУ МИНУТ Оливер решил, что с Хедли уже можно разговаривать. От его голоса у нее внутри словно кто-то отпустил пружину. Хедли один за другим разгибала пальцы, стиснутые в кулак.

– Однажды, – сказал Оливер, – я летел в Калифорнию Четвертого июля… Хедли чуть-чуть повернула голову.

– Была ясная ночь, и я видел, как внизу зажигались крошечные фейерверки, – в одном городе, в другом.

Хедли снова прислонилась к иллюминатору и с трепещущим сердцем посмотрела в темный провал. Огромное ничто. Хедли закрыла глаза и представила фейерверки.

– Наверное, если не знать, что там такое, картинка жутковатая, а так – просто красивый салют, только очень маленький и без звука. Даже не верится, что это те же громадные вспышки, которые мы видим с земли. Думаю, все дело в том, откуда смотреть, – прибавил Оливер, помолчав.

Хедли вновь обернулась и заглянула ему в лицо.

– Это что, мне чем-то поможет? – спросила она без всякой враждебности, просто пытаясь понять, в чем же, собственно, мораль истории.

– Да нет, – ответил Оливер со смущенной улыбкой. – Просто я опять хотел тебя отвлечь. Хедли улыбнулась:

– Спасибо! Еще что-нибудь расскажешь?

– Сколько угодно! Я могу трепаться, пока у тебя уши не отвалятся.

– Семь часов подряд?

– Запросто.

Самолет уже набрал высоту. У Хедли кружилась голова, и она постаралась сосредоточить взгляд на переднем сиденье. Ее занимал человек с большими ушами и редеющими волосами на макушке, не то чтобы лысина, скорее – предвестие начинающейся лысины. Словно читаешь карту будущего. Неужели у каждого можно найти такие вот признаки грядущих перемен? Например, догадывался ли кто-нибудь, что их старенькая соседка будет когда-нибудь смотреть на мир не ясными голубыми глазами, а словно сквозь мутную пленку? Или что человек, сидящий наискосок через проход, станет придерживать одну руку другой, чтобы она не тряслась?

Примечания

1

Город в штате Колорадо, известный дорогим горнолыжным курортом. (Прим. пер.)

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.