Астрология - Под счастливой звездой

– Что ж, ты нашел, чем согреть свои телесные молекулы, – усмехнулся майор. – Ей-богу, она красотка, Трев. Не могу сказать, что не завидую тебе. Хотя теперь, когда она знает, где ты держишь деньги, тебе лучше присматривать за своим бумажником.

Глава 2

Ублюдок. Проклятый вонючий ублюдок, этот драгун. Безумием было пытаться ограбить его. Но она не смогла остановиться, когда увидела, как он стоит там, весь такой гордый, с ухмылкой разглядывая ее и толпу, даже не пытаясь скрыть презрения. Отвращение, которое она увидела у него на лице, когда он слушал балладу старого Барроу, стало для нее последней каплей. Как он смеет выражать такое пренебрежение к ней и этим людям!

Ей захотелось не только украсть его монеты. Захотелось стереть эту презрительную мину с его физиономии, разорвать эту синюю форму и измазать коротко стриженные волосы грязью, чтобы он стал таким же ободранным и чумазым, как те люди, которых он так презирает.

Кто он такой, чтобы так заноситься? Он же драгун – орудие алчных богатеев, безжалостный убийца, как те, что разгоняли протестующих в Питерлоо, топтали и давили женщин и детей, без сомнения, с такими же оскорбительными ухмылками.

Драгун. Как тот, который убил Рэндалла.

Знакомая боль пронзила ей сердце. Так бывало всегда, когда она вспоминала свою погибшую любовь. Но не стоило давать волю гневу. Рэндалл предупреждал, что в сердце карманника, когда он занимается своим ремеслом, не должно быть места страсти. Он был прав, Рэндалл, научивший ее всему, что она знает о воровстве.

Но она пренебрегла его советом и поддалась минутному порыву. Ей еще повезло, иначе она была бы уже на пути к плавучей тюрьме. Этот проклятый офицер, может, и спас ее от страшной участи и не дал сгнить в одном из тюремных трюмов, но благодарности он от нее не дождется. Точно такой же драгун убил Рэндалла – убил и сбросил его тело в Темзу.

Но этот не причинит ей вреда, если она поведет себя с умом. Пускай все в нем буквально излучает надменность, даже накидка, развевающаяся на ветру, она не позволит себе раздражаться из-за этого. Пусть он думает, что нашел себе развлечение на вечер. Скоро она преподаст ему урок, этому надменному ублюдку. Если он думает, что получил на нее все права, то очень скоро поймет свою ошибку.

Ей не впервой оказаться в зависимости от мужчины, который думает, что если он сильнее, это дает ему преимущество над ней. Да только они не догадываются о силе ее ума и сообразительности. И из этой передряги она тоже выберется. Ей нужно просто забыть о Рэндалле, приглушить свой гнев и прояснить мысли. Она должна изучить этого мужчину, который железной хваткой держит ее запястья, обворожить его и найти его слабости. У всех мужчин они есть – обычно либо алчность, либо похоть. А этот, при всей его заносчивости, ничем не отличается от остальных. Когда она поймет, что ему нужно, то тут же воспользуется этим, чтобы отвоевать себе свободу.

Она опустила плечи и ссутулилась. Пусть думает, что она сдалась, так он быстрее ослабит бдительность, станет упиваться своей властью и, если повезет, размякнет. Но ей следует быть очень осторожной. Ей не понравилось, что он пообещал сапожнику сам наказать ее.

Пока капитан широко шагая вел ее к темной аллее, он время от времени бросал не нее внимательный, изучающий взгляд. У него были глубоко посаженные глаза, умные и чересчур наблюдательные, и прямые брови, словно рассекающие лоб. Да, он не дурак, хоть и офицер, а жаль. С глупыми мужчинами куда легче справиться. И пока она семенила, стараясь поспевать за его широким шагом, ей стало ясно, что этот мужчина не щеголь, нацепивший мундир, только чтобы порисоваться.

Под плотно облегающими кожаными бриджами были хорошо видны крепкие мышцы. Очевидно, он занимается не только тем, что резвится в бальных залах. А этот шрам над верхней губой, который немного портит его красивое лицо. Где он его получил?

Возможно, на дуэли в парке из-за какого-нибудь пустякового оскорбления. Лондонские драгуны – кучка бездельников, которые только и знают, что резаться в карты да драться друг с другом. Только вряд ли это тот случай. Такой шрам вполне мог быть получен в сражении. Было что-то в этом человеке, что отличало его от тех, которых она видела раньше.

Когда он наконец остановился, она спросила:

– Где ты воевал, солдат? – Мужчины любят поговорить о себе и похвастаться своей доблестью. Пора начинать обрабатывать его, если она хочет благополучно выбраться из этой передряги.

Он вскинул брови, словно удивился, узнав, что она умеет говорить.

– В Пуне, – ответил он.

– Эта та самая Пуна, в Индии, где произошло сражение, о котором пел старик Барроу?

Он кивнул.

– Давно ты вернулся?

– Неделю назад.

Она почувствовала невероятное облегчение. По крайней мере он не был в Питерлоо. И не служил в отряде, который охотился за Рэндаллом после провала заговора на Кейто-стрит.

– Много повидал сражений?

– Более чем достаточно. – Он сказал это тоном, который пресекал дальнейший разговор. Ей не удастся заставить этого мужчину расслабиться, восхваляя его, поэтому она сменила тему.

– Индия! Удивительная страна, говорят. Как бы мне хотелось увидеть ее. Пещеры, полные сокровищ, острые ароматные специи и прекрасные женщины, запертые в гаремах… прямо как в «Тысяче и одной ночи».

– Ты читала «Тысячу и одну ночь»? – В его голосе послышалось удивление. Он что же, думал, что все бедные – тупые невежды?

– Я читала эту книгу, как и многие другие. – Пусть-ка переварит услышанное.

– Ты не кокни, не так ли? – спросил он. – У тебя мидлендский[1] акцент. Давно ты в Лондоне?

– Давненько. – Прошло три года с тех пор, как она сбежала из дому с Рэндаллом, сразу после своего пятнадцатилетия. Но это не его дело.

– Идем сюда, – сказал он, жестом указав на узкий переулок. – Не исключено, что в толпе есть еще те, кто захочет навредить тебе. Здесь будет безопаснее.

Она ни на минуту не поверила, что он привел ее сюда, чтобы защитить, но поскольку руки у нее были связаны, ей ничего не оставалось делать, как идти за ним. Когда они углубились в темноту переулка, он остановился и повернулся к ней.

– Зачем ты украла у меня деньги? – спросил он. – Я знаю, что украла, поэтому не ври. Просто скажи правду. – Решительная линия его подбородка с глубокой ямочкой подсказывала, что лгать бесполезно.

Она лихорадочно пыталась подыскать нужные слова, потом наконец сказала:

– От меня зависят люди. Я не могу их подвести.

– Им надо, чтобы ты раздобыла для них денег?

– Да. Два фунта к завтрашнему утру. Ту ночлежку, в которой мы спали, сносят, чтобы выстроить какой-то новый особняк для богачей.

– А если ты не найдешь эти два фунта? Что тогда?

– Клэри придется зарабатывать проституцией. А ей всего четырнадцать.

– И тебе тоже? – В его голосе прозвучал неподдельный интерес.

– Мне восемнадцать.

– Я спросил не об этом.

– Я никогда не продаюсь.

Он ничего не ответил, оценивая правдивость ее слов. Взгляд его глубоко посаженных глаз остановился на ее груди, а потом скользнул ниже. В паху под бриджами у него все напряглось. Вот и ключ к обращению с этим мужчиной. Похоть. Не алчность и не слава.

– Никогда не продаешься? – переспросил он.

Она сделала глубокий вдох.

– Никогда. – Она помолчала. Потом, поставив все на карту, добавила: – До сих пор не продавалась.

Он улыбнулся. От этого шрам в уголке губы стал более глубоким, но, странно, это не сделало его ни отталкивающим, ни уродливым. Совсем наоборот. Ей помимо своей воли понравилось вызывать у этого мужчины улыбку.

– Значит, ты будешь моей Шехерезадой?

– Шехерезада рассказывает сказки. Ты этого хочешь? – Своим тоном она дала понять, что сомневается в искренности его слов.

– Сказки она рассказывает в английском переводе. Но я читал книгу в оригинале, на арабском. Там все гораздо пикантнее, словно приправлено специями.

– Восток славится своими специями, – парировала она, – но я ничего о них не знаю. Я всего лишь простая английская девушка.

– Английская, да, но только не простая. Ты гордая как королева. Уверен, ты не разочаруешь меня. – В его глазах чувствовалось предвкушение. Да, похоть – ключ к тому, чтобы удрать от него.

– Наверняка в Индии у вас были настоящие гурии, у такого красивого мужчины, как вы. – Немножко лести никогда не повредит.

– Было дело. Но я уже сыт по горло карри и истосковался по полезной английской пище.

– А что такое карри?

– Блюдо, такое же горячее, как эта ноябрьская ночь холодная. Оно воспламеняет страсть и наполняет сердце храбростью.

– Вы, может, и истосковались по английской пище, – сказала она, придав лицу игривое выражение, – но вот мне что-то очень захотелось попробовать этого карри. – Она захлопала ресницами, не оставляя у него сомнений в том, что это приглашение.

Его глаза вспыхнули, резкие линии скул смягчились.

– С удовольствием познакомлю тебя с ним, – сказал он. – Ты достаточно крепкая, чтобы это выдержать. Может быть, тебе даже понравится. Некоторым англичанкам нравится, хотя не многим. Большинство жалуются, что для них оно невыносимо.

На его лице промелькнуло какое-то выражение, которое она не вполне сумела распознать. Словно он обдумывал что-то опасное и взвешивал последствия. Она поежилась, надеясь, что это просто из-за холодного ветра, гнавшего мусор по безлюдному переулку.

Потом он потянулся к своей сабле и вытащил ее из ножен. Острый клинок поблескивал даже в темноте.

– Вытяни руки, – приказал он. – И стой спокойно.

У нее внутри все сжалось. Они здесь одни, никто их не видит. Ей стало не по себе от его последних слов про выдержку и мучения. Он же драгун, тот, кому доставляет удовольствие убивать. Быть может, причинять боль для него тоже удовольствие?

Но ей ничего не оставалось, как только подчиниться. Руки у нее туго связаны, освободиться она не может. Придется ей пока покориться и дожидаться своего шанса. Она осторожно протянула руки и затаила дыхание, надеясь, что не совершила ужасной ошибки.

Он одним быстрым движением поднес саблю к ее запястьям и распилил стягивающую их веревку, а потом улыбнулся такой улыбкой, которую, не будь он драгун, она сочла бы доброй.

– Руки занемели? Потри их одна о другую. Скоро станет лучше. – Судя по всему, он знал, о чем говорит. Минуту спустя спросил: – Ну что, покалывание прошло?

Она кивнула с застенчивой улыбкой, и вновь его глаза осветились, как будто ему было не все равно. Однако хоть он и освободил ее от пут, но продолжал держать за руку.

– Как тебя зовут? Не могу же я продолжать называть тебя Шехерезадой. Слишком труднопроизносимое имя.

– Темперанс Смит.

– Час от часу не легче.

– Все зовут меня Тем.

– Капитан Майлз Тревельян к твоим услугам. Друзья зовут меня Тревом.

– А я буду вашим другом? – Она опустила ресницы, взглянула из-под них в той игривой манере, которую мужчины всегда находят неотразимой, и облизнула губы.

– Это тебе решать, – ответил он. Уголок его рта, где был шрам, изогнулся в улыбке. А потом, действуя так быстро, что она не успела понять, что происходит, прижался губами к ее губам.

Он ничего не мог с собой поделать. Это было неправильно, и он это понимал. Но она с ним явно заигрывала, а это было все равно что размахивать куском сырого мяса перед носом голодного волка. Не одно лишь вожделение побудило его прийти ей на выручку. И когда он это сделал, то вовсе не собирался заставлять ее расплачиваться за свое спасение телом. Но он ведь нормальный мужчина с нормальными мужскими инстинктами. Он не смог устоять против соблазна этих трепещущих ресниц и безошибочного приглашения, которое расслышал в ее голосе. А теперь жалеть уже слишком поздно.

Он полностью отдался удовольствию, когда прижался к ее губам. Они были такими живыми, такими отзывчивыми. Он почти поверил в то, что она желает его. Он говорил себе, что не возьмет ее, если она сама этого не захочет, но не смог удержаться.

Он дразнил ее губы кончиком языка неторопливо, не спеша, будто сопротивляясь соблазну слишком быстро завладеть ее ртом. Он ласкал ее шею одной рукой и поглаживал чувствительную кожу за ухом. Он знал, что это должно доставить ей удовольствие.

Она была словно одеревенелой и неуступчивой, когда он поцеловал ее, но мало-помалу стала откликаться на его ласки и расслабилась. Приоткрыла губы. Дыхание ее было свежим, вкус пьянящим. Отвечая на это новое приглашение, его язык исследовал пульсирующее тепло ее рта, и когда она внезапно лизнула языком его язык, все его тело ожило.

По телу прошла судорога, наполняя его теплом и пробуждая каждый нерв. Сердце неистово заколотилось от радости, готовое выскочить из груди. Кровь забурлила. И все же, посреди этой бури ощущений, на него снизошел странный покой, как будто он наконец вернулся домой. Он прижал ее к себе, успокоенный, но потрясенный, не в силах постичь, что происходит с ним, зная лишь, что умрет, если отпустит ее.

Должно быть, он пьянее, чем думал.

Но он не был пьян. Все казалось ярче и яснее, чем обычно, а не притупленно, как бывает под воздействием алкоголя. Он глубоко вдохнул слабый аромат апельсинов, исходящий от ее волос, и сжал ее еще крепче.

Когда же спустя целую вечность отпустил ее, она, покачнувшись, отступила назад. Убежит ли она теперь, когда он дал ей такую возможность? Замешательство в ее глазах было сродни его собственному. Она дышала часто и выглядела ошеломленной. Почувствовала ли она то же, что и он, или что-то еще? Понять было невозможно, но ему мучительно было думать, что она могла испытывать что-то кроме блаженства, которое сейчас переполняло его.

Однако, отдышавшись, она не вырвалась из его объятий, а придвинулась ближе и прильнула всем телом к нему, словно не хотела уходить от него точно так же, как он не хотел ее отпускать. Он с радостью вновь ее мягко обнял, стараясь держать как можно нежнее, чтобы не напугать. Она прильнула к нему, уютно устроившись в кольце его рук, словно составляла с ним одно целое, лаская ладонью его мускулистую руку, пока он гладил ее по волосам.

Он дивился их мягкости. Ему никогда не доводилось дотрагиваться до женских волос, которые не были бы прямыми и черными. Ее волосы были цвета меда, густые и волнистые. Никогда еще не обнимал он создание настолько неукротимое, но при этом такое нежное. Он провел пальцем по ее мягкой щеке, едва касаясь. И почувствовал то же изумление, как в тот день, когда его первый сокол вернулся к своим путам.

Кожа на ее щеке была мягкая, как бархат. И поразительно гладкая. Лишь на стыке плеча и шеи его пальцы нащупали маленькую родинку. Он привлек ее ближе. Никогда еще женское тело так не возбуждало его.

На ее губах играла смущенная улыбка. Глаза светились мягким светом. В них не было ни малейшего следа презрения, которое он видел раньше. Возможно, ему в конце концов удастся снискать хоть немного ее расположения, увидеть ту же доброту в ее глазах, как тогда, когда она смотрела на мальчишку-подметальщика. Быть может, он не ошибся, отправившись вслед за ней.

Он гадал, кто она такая, почему так действует на него и как бы не испортить все дело.

Сердце Темперанс билось учащенно, словно готово было выскочить из груди. Что с ней происходит? Какие неведомые желания этот мужчина разбудил в ее теле? Она всего лишь намеревалась разжечь его похоть, чтобы ослабить бдительность. Это прием, который она много раз использовала на улице. Она не настолько проворна, чтобы убежать от такого, как он, но существуют и другие способы временно вывести мужчину из строя, как только окажешься достаточно близко. Быстрый удар коленом в пах – один из них.

Но сейчас они были так близки, а она оказалась бессильна осуществить задуманное. Когда его губы коснулись ее губ, они зажгли в ней страстные желания, а его теплый язык раздул их в обжигающее пламя. Он пробовал ее на вкус, гладил, ласкал и пробуждал пульсацию в каждой клеточке ее существа.

Но не животные чувства вызвал его поцелуй, а нечто большее – волну острого желания, которая затопила ее тело и заставила прижаться к нему так тесно, что золотой позумент на мундире вонзился ей в кожу, а пуговицы на лацканах вдавились в грудь.

К этому времени ей уже следовало бы сбежать. Но она не могла. Она хотела большего. Еще немного ощущать под своими ладонями твердые мускулы обнимающих ее рук. Движения его теплого языка эхом разносились по всему телу, посылали стрелы острого желания куда-то в самую ее сердцевину. Она отдалась этим ощущениям, не в состоянии сделать что-либо еще, в смятении от своей слабости, неспособности противостоять этому растущему желанию. Она не сумела удержаться и прижалась к нему, пока ее женское естество не откликнулось на его безмолвный призыв.

– Ты научился этому в Индии? – выдохнула она.

– Я научился этому у тебя. – Его темные глаза мерцали. – Научишь меня еще?

Она не ответила, ужаснувшись тому, как сильно ей хотелось сказать «да».

Этому солдату, этому убийце.

Она готова была изменить Рэндаллу с мужчиной, который носит ту же форму, что и его убийца. Она, которая с презрением отвергала предложения мамаши Бриствик и ее угрозы, даже когда после смерти Рэндалла осталась без гроша, стоит тут сейчас, ничем не лучше любой уличной шлюшки, отдаваясь незнакомцу за просто так. А ведь она должна его ненавидеть.

Она что, рехнулась? И пусть его дыхание у ее уха вызывает приятную дрожь, она не должна поддаваться этому запретному удовольствию. Она должна призвать всю свою злость и, словно беса, изгнать из себя то желание, которое воспламеняют его поцелуи. Она должна бороться со своей слабостью. Она не может позволить себе потерять голову, какие бы чувства он в ней ни пробуждал.

Если бы только она могла заставить себя двинуть его коленом в пах, как намеревалась. Но Темперанс не в силах была так поступить. Ее предательское тело было слишком благодарно, чтобы сделать ему больно. Впрочем, есть другой способ освободиться. Его глаза были полузакрыты, дыхание прерывистое. Он все еще находился во власти желания и думал, что и она тоже. Темперанс начала расстегивать пуговицы на его кожаных бриджах.

Он стоял, закрыв глаза, всецело отдавшись удовольствию. Она небрежно скользнула рукой вверх, к поясу, и вытащила последнюю пуговицу из петли. Бриджи теперь были полностью расстегнуты. Она потянула их вниз, по крепким бедрам, не обращая внимания на пульсацию в самых укромных уголках своего тела. Если ей удастся стащить их чуть ниже, они стреножат его как путы коня. И тогда она сможет убежать.

…Когда она отскочила, он схватил ее за ворот платья. Темперанс дернулась в сторону, пытаясь вырваться и не обращая внимания на боль. Ткань врезалась в тело, но вот платье наконец выскользнуло из его руки, и она освободилась. Не теряя времени, она понеслась прочь. Сердце безумно колотилось в груди. Темперанс была похожа на перепуганную лань, убегающую от стаи волков. Нельзя позволить ему догнать ее, иначе он опять заключит ее в роковое объятие. А если он сделает это, она уже не сможет устоять.

Темперанс прислушивалась, не раздастся ли за спиной топот, но по безлюдной улице проезжал какой-то экипаж и грохотом своих колес заглушал остальные звуки. Напрягая слух, чтобы понять, не преследует ли он ее, она проклинала свои неуправляемые порывы. Она все еще находилась в их власти. Она почувствовала смесь ужаса оттого, что он поймает ее… и сожаления, что он этого не сделает.

Темперанс все бежала и бежала, направляясь в тайное убежище. Ей оставалось только еще один раз свернуть, нырнуть в проулок, и она будет в безопасности. Наконец она нажала на потайной рычаг, открывающий дверную задвижку, и скользнула в узкое пространство за дверью.

Вот она и спасена. Но ее тело все еще пылало страстью, разбуженной его поцелуем, и заставляло усомниться, удастся ли ей теперь спастись от самой себя.

Глава 3

Никогда еще Трев не трезвел так быстро, ошеломленно наблюдая, как женщина, которой он распахнул свое сердце, сворачивает за угол и исчезает. Он чувствовал себя форменным дураком. Оставалось только порадоваться, что его унижения никто не видел. Но вдруг в переулок свернул экипаж, и в окне промелькнули расширенные от ужаса глаза какой-то дамы.

Он повернулся лицом к стене, как какой-нибудь пьяный, который собирается облегчиться. Щеки его горели от стыда.

Теперь он просто не мог взять в толк, какое безумие овладело им. Как он позволил себе поддаться этой слабости? В объятиях карманницы ему показалось, будто он вернулся домой. Это ощущение и сейчас еще слабо брезжило в его мозгу, как последнее мимолетное воспоминание об одном из тех снов, которые кажутся реальными даже после пробуждения. Но это всего лишь сон.

Он использовал власть, которую получил над ней, чтобы пленить ее. А она поступила в точности так, как поступил бы он сам, если бы попал в такой переплет. Как он мог вообразить хотя бы на минуту, что она почувствует что-то кроме отвращения к грубому совокуплению, которое он ей предлагал?

И все же настолько сильными были чувства, которые он испытал, когда держал ее в своих объятиях! Он мог бы поклясться, она разделяла с ним телом и душой то ошеломляющее ощущение чего-то чудесного, что должно было вот-вот произойти.

Он сошел с ума. Непрошеный голос другой женщины прозвучал у него в голове: «Если бы будешь хорошим мальчиком и не станешь сейчас плакать, завтра я вернусь и принесу тебе пирожное». Что ж, стоило быть умнее и не гнаться за тем, чего ему никогда не найти – и уж точно не здесь.

Ничего, переживет. Это будет не так уж трудно. Он мысленно сравнил себя с мартовским котом, чьи амурные вопли были заглушены ведром помоев. Он не знал, смеяться или плакать. Единственное, что он мог, извлечь из этого урок. Все совершают промахи, но мужчины, которых он уважает, никогда не повторяют своих ошибок.

Застегнув штаны, он заметил тонкую цепочку, свисавшую с его руки. Должно быть, порвалась, когда он схватил ее за ворот в тщетной попытке удержать. Взглянув себе под ноги, он увидел круглый медальон, который лежал, поблескивая, на камнях. Он поднял его и открыл. Пальцы нащупали локон волос, спрятанный в углублении с одной стороны. С другой был портрет, но в темноте его невозможно было разглядеть.

Должно быть, она это украла. Такая, как она, не может позволить себе нарисованный портрет. Но только очень глупый вор станет носить украшение с портретом, которое можно опознать. А эта девушка не показалась ему глупой. Должно быть, это портрет кого-то, кто ей дорог. Быть может, брата или скорее любовника.

Трев поневоле усмехнулся. Если это любовник, то он был весьма близок к тому, чтобы наставить парню рога – и не без помощи со стороны девушки.

Он хотел было выбросить медальон. Зачем хранить то, что будет напоминать ему об унижении этой ночи? Но не смог заставить себя сделать это. Он все еще чувствовал запах апельсинов, исходивший от ее волос. А губы все еще жаждали ее губ.

Он сохранит это как сладостно-горькое напоминание о цене, которую заплатил за то, что потерял бдительность. Трев сунул медальон в карман и медленно пошел к дому матери на Кеппел-стрит.

В тайном убежище было холодно и сыро, воняло мочой и мышиным пометом, но зато безопасно. Рэндалл показал ей это место, когда наконец начал ей доверять. Настолько, что разрешил присоединиться к шайке, которая воровала деньги, идущие на его борьбу против угнетателей.

Но при мысли о Рэндалле сердце Темперанс упало. Как близка она была к тому, чтобы предать его. Нет, нужно быть честной: она предала его. Она была в точности той самой распутницей, какой назвал ее отец, когда вынудил убежать из дома.

Что ж, может, она и распутница, но никогда прежде она не чувствовала ничего похожего на то, что испытала сегодня в объятиях капитана. Даже когда делила постель с Рэндаллом, которого так любила. Возможно, именно поэтому Рэндалл никак не мог перестать смотреть на других женщин. Может, он втайне хотел такую женщину, которая вот так же чувствовала бы себя с ним.

Она безжалостно отогнала эту мысль. Рэндалл был верен ей. Это она предала их любовь, не он. Надо посмотреть правде в лицо и идти дальше. Просто еще одно доказательство того, как она слаба, вдобавок ко всему тому, что произошло за последние три года.

Она урывками поспала на грязном тюфяке в углу убежища, но не могла оставаться там вечно. С наступлением утра она вернулась к воровскому притону на Мерсер-стрит, где нашла Бекки. Та стояла рядом с кучей мусора.

Как и обещал землевладелец, пришли рабочие, занимающиеся сносом домов. Теперь они ломали заброшенное здание, служившее девушкам домом. Рабочие сорвали промасленную бумагу, которой Темперанс и Бекки старательно закрыли разбитое створчатое окно, и уже рылись в той жалкой куче, что осталась от мебели, небрежно выброшенной на улицу. Что ж, ничего ценного они не найдут. Девушки уже заложили все, что можно было обратить в звонкую монету.

Прихрамывая, подошла Бекки. Еще никогда Тем не была так рада видеть подругу, лицо Бекки по форме напоминало сердечко, светлые брови были лишь бледными мазками над проницательными глазами.

– С тобой все в порядке, Тем? – спросила Бекки. – Клэри видела, как ты уходила с офицером. Ты не вернулась, и мы забеспокоились. Он тебе ничего не сделал?

– Ничего. Я с ним справилась.

Тревога на лице Бекки немного улеглась.

– Тебе не удалось получить с него один-два соверена? Я знаю, у тебя отобрали то, что ты своровала, когда тебя поймали. Но Клэри подумала, может, тот душка-офицер расщедрится еще разок. Он заплатил уйму денег, чтобы освободить тебя – больше, чем отдал бы за неделю в заведении мамаши Бриствик. Мы решили, когда ты не вернулась, что, может, ну, ты понимаешь… может, вы договорились.

– Ты же знаешь, что я не буду делать это за деньги.

Бекки ссутулилась.

– Ну да, ты же не можешь предать своего драгоценного Рэндалла.

Темперанс отвернулась, чтобы скрыть стыд, который, должно быть, явственно отразился у нее на лице. Она подошла слишком близко к той черте, за которой начинается предательство. И у нее даже нет оправдания, что она сделала это ради денег, в которых так нуждаются ее друзья.

– Что ж, мы больше не можем позволить себе твоих высоких принципов, – продолжала Бекки. – Приходил человек Ткача, Снейк. Сказал, что они слишком долго ждали денег, которые мы должны за последний месяц. Ткач больше не будет нас покрывать. Вот почему ни один из тех скотов вчера не пошевелил и пальцем, чтобы защитить тебя.

– Но как же мы заплатим ему, если не сможем воровать?

– Заведение мамаши Бриствик, – процедила Бекки сквозь стиснутые зубы. – Я же сказала, лучше бы ты позволила капитану взять тебя под свою защиту.

– Что ж, я этого не сделала. И теперь уже невозможно это изменить.

– Уже невозможно изменить много чего, – с горечью проговорила Бекки. – Если б только Рэндалл не забрал все до последнего пенса, что мы наворовали для него за эти последние три года.

– Ты же знаешь, ему нужны были деньги для заговорщиков. Почему ты говоришь так, словно он сделал что-то дурное? Он погиб, сражаясь за свободу.

– Ах да. Свобода, – презрительно бросила Бекки. – Она дорого обходится, верно? Сколько бы мы ему ни приносили, он забирал все и требовал еще. Он отправил бы нас всех в заведение мамаши Бриствик, если бы это приносило больше, чем воровское ремесло.

Он бы этого не сделал. Принципы Рэндалла были еще выше, чем у нее. Именно это в первую очередь и привлекало ее в нем.

Но злой тон подруги лишил ее последних сил. Она этого не ожидала. Из всех девчонок в их шайке Бекки была единственной, кто стал ей настоящим другом. Остальные так и не приняли ее, особенно после того, как Рэндалл ясно дал понять, что она его фаворитка. Но когда кто-то из них посмеялся над горбатой спиной Бекки, Темперанс встала на ее защиту. В благодарность Бекки научила ее воровскому жаргону, которым пользовалась шайка, и помогла изменить речь, чтобы каждое произнесенное ею слово не напоминало, что она благородного происхождения.

Еще Бекки повесила на дверь старое пальто с колокольчиком и показала, как вытащить носовой платок так, чтобы колокольчик не звенел. Бекки взяла над ней шефство, заставляя практиковаться до тех пор, пока Темперанс не научилась вытаскивать носовой платок или монету так же ловко, как любой из них, даже те, кто занимался воровством с самого детства.

Разумеется, она отплатила за добро добром. Когда Рэндалл погиб, Темперанс могла уйти – были и другие шайки, которые с радостью приняли бы ее ради ловких рук. Но она осталась с Бекки и малышкой Клэри, которую Бекки как-то нашла избитой до полусмерти, понимая, что другие шайки вряд ли захотят принять их. Так почему же Бекки так язвительно отзывается о человеке, который свел их? Побег из дому с Рэндаллом – лучшее, что Темперанс сделала в своей жизни. Она машинально поднесла руку к медальону с миниатюрой.

Его не было, он исчез.

Должно быть, офицер порвал цепочку. Поделом ей. Как будто сам Рэндалл встал из могилы и вынес приговор – она больше не достойна носить медальон с его портретом.

Темперанс споткнулась о кучу обломков и машинально начала копаться среди остатков их вещей. Эта куча была видимым свидетельством поражения, которое она так отчаянно старалась не замечать. Она пыталась подбадривать девочек своей мечтой. Говорила им, что они уедут в Америку и начнут новую жизнь. Но без понуканий Рэндалла они не могли наворовать даже на то, чтобы продержаться в притоне.

Рэндалл, быть может, был суров с ними – порой даже слишком суров, как ей думалось. Но благодаря его строгости они приносили столько денег, сколько им было нужно. А она была чересчур доброй, поэтому теперь они остались ни с чем, и она представления не имеет, что делать дальше.

– Только вообрази, – откладывая газету, заявила мать Трева на следующее утро, когда он сел на один из изящных стульев в комнате для завтраков. – Леди Пембертон нашла свои изумруды – те, которые, как все считали, украла служанка. Оказывается, ее муж проиграл их в карты и утаил это от нее. А нашла их астролог – странная маленькая женщина, на которой лорд Хартвуд женился в прошлом году. Как бы мне хотелось, чтобы она предсказала по звездам мою судьбу. Может, она скажет мне, когда ты женишься.