Братья по оружию или Возвращение из крестовых походов

Прием, оказанный легату, и все, что с ним было связано, в точности было пересказано папе. И горячность баронов, ставших на сторону королевы, заставила трепетать Его Владычество. Чтобы добиться неограниченного влияния, нужно немало времени. Папская же власть, основанная на бесконечных и неутомимых интригах, была еще не настолько сильна, поэтому Иннокентий опасался, что церковь не перенесет рокового удара, если Филипп будет сопротивляться успешно.

Предусмотрительный и честолюбивый Иннокентий видел в Филиппе достойного противника, столь же решительного и могущественного, как и он сам. Но, отдавая должное мудрости и дипломатическим способностям своего соперника, не мог не понимать, что могущество Филиппа большей частью зависит от успехов ума: успехов медленных и многотрудных. В то время как его собственная власть, основанная на вековых суевериях, была утверждена всеми привычками, сковывающими сердце человеческое во тьме невежества.

Как ни зол он был на Филиппа за пренебрежение церковной властью и отказ исполнить его, Иннокентия, волю, Его Святейшество постарался ни словом, ни жестом не обнаружить своего негодования: все его письма к королю, твердые и решительные, по-прежнему отличались умеренностью и хладнокровием. В то же время кардинал святой Марии получил от него приказ созвать французских епископов с тем, чтобы отлучить Филиппа от церкви, а на государство наложить духовный запрет. Столь строгий подход огорчил епископов, и, по их просьбе, легат отложил на время исполнение этого указа, втайне надеясь, что какое-нибудь пожертвование поможет обезоружить гнев церкви.

Между тем Филипп, посвятив все свое время заботам о любимой супруге, не оставлял ее ни на минуту. Чтобы отвлечь ее от грустных воспоминаний о досадном происшествии, которое так сильно подействовало на королеву, он старался занять ее охотой, разъезжал с ней по загородным дворцам и наконец добился того, что она готова была забыть о случившемся. Но все-таки он не сумел излечить ее полностью, и временами Агнесса впадала в такую глубокую задумчивость, из которой ее трудно было вывести.

А в это время граф Овернский, решив, что пора бы уже, воспользовавшись приглашением короля, посетить Компьен, собирался в дорогу. Но неожиданные обстоятельства круто изменили все его планы. Из Оверна, его родового поместья, прибыл с горестной вестью посол, который и сообщил молодому графу о том, что отец его тяжело болен. И Тибольд отправился в Вик-ле-Конт.

Приехав, он застал отца своего на смертном одре. Как ни горестно было для Тибольда это несчастье, он перенес его с мужеством. Исполнив последние обязанности и приняв почести от своих новых вассалов, он возвратился в Париж, поручив управление Оверном своему дяде, графу де Гюи, славившемуся своим веселым нравом, а еще тем, что никогда не отказывал себе в удовольствии попользоваться чужим добром.

ГЛАВА IX

Вернемся теперь назад, к тому времени, когда граф Овернский еще только собирался отправиться в свое родовое поместье. Его отъезд был назначен на утро. Оба друга, Оверн и де Кюсси, стояли на крыльце, прощаясь, и Тибольд, обняв своего товарища, тихо шепнул ему на ухо: «Мешки с деньгами, что мы привезли из Святой земли, спрятаны у меня в комнате. Как братья по оружию мы должны делиться всем, что у нас есть, а значит, то, что принадлежит мне, в равной степени принадлежит и тебе. Помни об этом. По возвращении я надеюсь застать тебя здесь; если же задержусь, то пришли гонца».

– Прощай, Оверн! – сказал де Кюсси. – Не знаю, увидимся ли мы с тобой снова.

Братство по оружию предписывало рыцарям всем делиться между собой. Как только они менялись оружием, все становилось общим: не только имение и участь, труды и удовольствия, но даже сама жизнь и смерть. Их долг был помогать друг другу словом и делом, и если один умирал, не отомстив своему врагу, то другой обязан был занять его место и поддержать честь своего брата, сражаясь с его противником. В Святой земле де Кюсси делил с Оверном все, но теперь, понимая как много денег потребуется для двора и турниров, он, будучи чересчур щепетилен в денежных делах, не мог заставить себя воспользоваться состоянием Тибольда.

Опечаленный расставанием, де Кюсси тихо прошел в свою комнату. Гуго де Бар, его оруженосец, видя задумчивость своего господина, попытался отвлечь его от грустных мыслей, но напрасно. Тогда он, зная, что де Кюсси влюблен в Изидору, вынул из кармана золотой браслет и показал его своему хозяину.

– Посмотрите-ка, сир Гюи, какая прелестная вещица! Не знаком ли вам этот браслет? – спросил он, лукаво улыбаясь. – Я уговорил служанку Изидоры, чтобы она его похитила.

– Как ты мог, Гуго! – возмутился рыцарь. – Как осмелился ты на такую дерзость!

– Если вы считаете, что я поступил дурно, то я его верну. Но послушайте-ка, что я скажу вам: прекрасная Изидора знала, что горничная хочет получить этот браслет, и знала, что для меня, , а следовательно, могла догадаться, в чьи руки он попадет. Но мне-то что за нужда – я, пожалуй, его верну.

– Дай его мне, добрый Гуго. Вот уж не думал, что ты так искусен в этих делах. А не влюблен ли и ты? Отвечай скорее.

– Похоже на это. Мы договорились с Алисой, что, если вы победите ее госпожу, я женюсь на горничной. Потому-то и решили вам помогать.

– Хорошо. А теперь вели седлать лошадей, пора бы и мне навестить родное гнездо.

Оруженосец отдал браслет своему господину и вышел. Оставшись один, де Кюсси стал целовать столь драгоценную для него вещицу, восторженно восклицая при этом:

– Она видела, что горничная его похитила, и знала, что для меня!

Затем, не сводя глаз с браслета, стал напевать любовную балладу, импровизируя страстно и вдохновенно. Он хотел было снова прижать к губам драгоценный залог, но тут от двери раздался насмешливый голос, прервавший его приятные мечты. Конечно же, это явился Галон-простак.

– Ха-ха-ха! – хохотал Галон. – Мой господин превратился в шута! Он забавляется золотой безделушкою и напевает ей баллады! Право, я откажусь от своего ремесла: оно уже непочтенно, коль всякий дурак за него берется.

– Берегись, как бы тебе не отсекли уши! – ответил де Кюсси. – Уж я-то знаю, что ты лишь прикидываешься дураком, когда тебе нужно. А теперь отвечай мне, но только правдиво, чем ты был занят сегодня утром?

– Я был на компьенской дороге, – отвечал Галон важно. – Ходил посмотреть на волка в овчарне да на сокола в голубином гнезде. А теперь вот спрашиваю себя: будет ли доволен пастух обращением господина волка с госпожами овцами, и еще…

– Что ты хочешь сказать, хитрец? – перебил Де Кюсси. – Довольно с меня намеков, отвечай как положено, если не хочешь, чтобы тебе подпортили шкуру. Еще раз спрашиваю тебя, что ты имеешь в виду?

Он схватил шута за руку, собираясь ударить.

– Хорошо, хорошо! – испугался Галон. – Я ходил во дворец, чтобы узнать у своего искреннего друга, кто же это пленился моей красотой, не удержался он от насмешки. А еще я хотел узнать у него, правда ли то, что великодушный Филипп овладел поместьями вашего дяди. И удостоверился, что это действительно так, и что он приказал собирать все доходы в казну. О, он великий правитель! И очень скоро приступит к делу. Ха-ха-ха!

– В добрый час. Пусть он владеет ими и заботится о них. Я предпочел бы отдать свои земли в руки монарха, нежели герцога Бургундского, и готов поделиться доходами, если они пойдут на укрепление власти нашего короля, а не на обогащение влиятельного вассала, и без того уже сильного. Но ты не ускользнешь от меня. Ну-ка, рассказывай, что ты еще хотел пронюхать?

– Да ничего особенного. Просто хотел повидать графа Тибольда Овернского и королеву Агнессу Мераннийскую. Ха-ха-ха! Что в этом дурного?

– Этого не может быть! – воскликнул де Кюсси, пораженный таким ответом. – Нет, это невозможно, невероятно!

– Вы все еще сомневаетесь? – Галон чуть не задохнулся от смеха. – Так вспомните, как он был весел до тех пор, пока не получил известие о браке Филиппа с Агнессою. Не побледнел ли он, как полотно палатки и не стал ли худ и печален после этого?

И, чтобы избежать побоев, он вырвался из рук своего господина и, хохоча, выскочил из комнаты.

– Как это могло случиться, – рассуждал сам с собой де Кюсси, – что я в продолжение двух лет не замечал того, о чем дурак догадался в одну минуту. Что ж, Оверн, я буду верен тебе. Пусть я и не захотел поделить твое имение, но разделю опасности. И да поможет нам Бог!

Его размышления были прерваны приходом оруженосца, сообщившего, что лошади готовы и положившего на стол небольшой туго набитый кожаный мешок.

– За что эти деньги? – спросил де Кюсси.

– Рыцари, которых вы победили на вечернем турнире, прислали выкуп за оружие и лошадей.

– Ну так заплати тем двоим, кто ухаживает за арабскими скакунами, приведенными из Оверна.

– Не уверен, нужны ли им деньги. Я слыхал, они просят двух лошадей, да в придачу оружие, чтобы стать под ваши знамена, если вы им позволите.

– Я бы позволил, Гуго, – ответил рыцарь. – Но чем я их стану кормить? А впрочем, свита не так уж и увеличится. Ладно, ступай с ними к оружейнику и выбери каждому саблю, щит, латы и шлем. Я же поеду не торопясь, и выполнив свое дело, ты догонишь меня с двумя новыми солдатами.

Сказав это, он спустился с крыльца и, оседлав лошадь, отправился в путь.

Замок Кюсси-Магни, где жили его предки, был построен на холме и со всех сторон окружен высокими башнями, делавшими его неприступным. Когда де Кюсси, отправляясь в Святую землю, покидал родные стены, они уже были почернены временем, но каких же быстрых успехов в разрушении добилось время в течение кратких десяти лет! Высокая четырехугольная башня, гордившаяся своей правильностью, осталась без одного угла; окна и бойницы до половины заросли вьющимися растениями.

Де Кюсси лишь грустно вздохнул, приблизившись к замку. Едва он подъехал к воротам, как услыхал характерный стук отодвигаемых засовов, и тут же раздался сердитый голос старика:

– Не смей, Шарль! Остановись! Или ты хочешь отдать замок мародерам? Не отворяй, я тебе говорю, если не хочешь, чтобы я разбил тебе голову! Наверняка, это шайка разбойников!

– Онфроа! Онфроа! – крикнул рыцарь. – Отвори ворота. Это я, де Кюсси!

– Мне незнаком этот голос, – отвечал старик. – Голос молодого господина был приятен и нежен, а ваш походит на колокольный звон. Я вас не знаю – все это обман. Шарль, прикажи укрепить стены и бей тревогу!

– Пусть ты не узнаешь мой голос, – сказал де Кюсси, – но не можешь же ты не вспомнить звук моего рога.

– Протрубите еще раз: если вы де Кюсси, звук вашего рога я различу и за десять миль.

Де Кюсси протрубил.

– Да, это он! Это он! – обрадовался старик. – Отворяй дверь, Шарль. Будь благословенна Богородица! Это он, мой господин! Быстрее дай мне ключи, я отопру сам.

И едва лишь ворота открылись, как он бросился на колени перед молодым хозяином, жестом приглашая его в замок.

– Въезжайте, мой господин. Владейте всем, что вам принадлежит по праву. Вот ключи от вашего замка, – продолжал старик, утирая слезы. – Но я с трудом узнаю того молодого Гюи, который до отъезда отсюда едва доставал мне до плеча, и которого я учил ездить верхом и стрелять из лука. Как же он возмужал и окреп!

– Да, это я, Онфроа, – сказал де Кюсси. – И пусть ключи остаются у тебя: здесь они будут в надежных руках. Но войдем. Я надеюсь, что у тебя остались еще какие-нибудь припасы и ты пригласишь нас поужинать. Нас хоть и мало, но мы очень голодны.

– Тотчас же прикажу заколоть свинью, – отвечал Онфроа. – Со времени вашего отъезда я их много завел: они неприхотливы в еде, могут питаться одними желудями, и содержание их ничего не стоит. Что же касается коров, баранов и кур – они обходятся дорого, и я вынужден был почти всех их продать. Деньги же, вырученные за них, я отослал вам, все до копеечки, когда вы требовали в последний раз.

– Мы не привередливы, – сказал де Кюсси, – хоть какой-нибудь был бы ужин.

И пошел в замок.

Шарль зажег факел. Уже начинало смеркаться, и в покоях становилось темно и мрачно. Лишь только свет факела распространился по комнате, слуги, побуждаемые любопытством, пришли взглянуть на молодого господина. Скудная обстановка, старые потемневшие стены, летучие мыши, бьющие крыльями под потолком, – все настраивало на грустные размышления. Гюи де Кюсси, распорядившись разжечь огонь в камине и принести арфу, тяжело опустился в кресло и глубоко задумался, подперев голову рукой; и можно было с уверенностью утверждать, что мысли его не заключали в себе ничего приятного. В этот момент у ворот замка раздался звук трубы.

– Отворите и узнайте, кто приехал, – распорядился де Кюсси. – Клянусь крестом, посещение в такой поздний час кажется мне, по меньшей мере, странным!

– Именем Святой Девы умоляю вас не отворять дверей. Вы и не представляете, какой опасности подвергаетесь. Бароны, ваши соседи, выгнали разбойников из своих владений, и теперь они поселились в здешнем лесу. Ради Бога, будьте благоразумны.

У ворот замка снова протрубили.

– Ступай отопри, – повторил де Кюсси, обращаясь к Шарлю. – Хотел бы я посмотреть, кто из бродяг осмелится сделать хоть шаг в эту комнату, когда де Кюсси защищает свое жилище.

Он подошел к окну. Слабого мерцания факелов оказалось достаточно, чтобы можно было разглядеть незваных гостей, – они были в латах, украшенных золотом.

– Нет, это не бродяги, Онфроа.

Он быстро сбежал по лестнице.

– Могу я узнать, кому это вдруг понадобился Гюи до Кюсси? – спросил он у рыцаря, слезавшего с лошади.

– Мое ими Вильгельм де ла Рош Гюйон, – отвечал чужестранец. – Я заблудился в этом лесу и вынужден просить у вас гостеприимства. Постойте, мне кажется, что мы уже виделись прежде, доблестный рыцарь…

– Да, это так. В замке Вик-ле-Конт. Прошу простить, но и я сам прибыл сюда всего полчаса назад после десятилетней отлучки, и боюсь, что не в состоянии принять достойно такого почетного гостя. Однако, Онфроа, подай нам все лучшее и поскорее.

– Ха-ха-ха! – Рассмеялся Галон, выглядывая из полуотворенной двери. – Лев потчует лисицу, а лисица, уж будьте уверены, выберет лучший кусок. Ха-ха-ха!

– Я тебе кости переломаю за твою дерзость! – И обращаясь к де ла Рошу, который удивленно наблюдал за этой сценой, де Кюсси сказал:

– Это всего лишь шут, которого я выкупил когда-то у иноверцев.

Вскоре ужин был подан. Но Кюсси сидел за столом рядом со своим гостем, а тот всячески расхваливал вино, которое действительно было превосходным, и с завидным аппетитом уплетал котлеты и кур, которые всего час назад еще прогуливалась на заднем дворе.

Постепенно де Кюсси, забыв о своей бедности, развеселился и, смеясь, стал отвечать на шутки гостя. Он позвал Галона, чтобы тот на натянутом канате проделал разные трюки, демонстрируя свое мастерство и силу.

– У него накладной нос? – спросил де ла Рош.

– Нет, его собственный, по крайней мере мне не доводилось видеть у него другого, – отвечал де Кюсси.

– Не может быть! Я никогда не видал ничего подобного и с трудом верю, что этот нос настоящий.

– Галон, подойди к нам, – позвал де Кюсси, – и докажи, что это твой собственный нос.

Галон спрыгнул с каната и, приближаясь к рыцарю, стал крутить носом, как слон хоботом, доказывая, что он полностью ему повинуется. Де ла Рош схватил его за нос, с силой сжав его пальцами, и, убедившись, что тот настоящий, удивленно сказал:

– Вот уж поистине чудный экземпляр, придающий столько достоинства его физиономии!

– Достоинство безобразия. Но берегитесь: Галон мстителен, как обезьяна.

– Ничего, я дам ему несколько золотых. За одну лишь возможность дотронуться до такого носа не жалко отдать все сокровища храма Соломона.

Де Кюсси повел наконец своего гостя в спальню, сохранившую еще свое прежнее великолепие. Богатая драпировка стен, постельные занавеси, прекрасное стеганное одеяло, хотя и несколько полиняли от времени, но все же доказывали, что фамилия де Кюсси-Магни была некогда весьма знатной.

На следующий день с восходом солнца Вильгельм де ла Рош Гюйон отдал распоряжение готовиться к отъезду. Де Кюсси старался как мог удержать его еще хоть на несколько дней, но тщетно. Представив ему тысячи причин, де Кюсси надеялся, что одна из них убедит де ля Роша погостить еще хоть немного.

– Мне сообщили, что во время моего отсутствия в этом лесу поселилась шайка разбойников. Я собираюсь вытеснить их отсюда, и был бы счастлив, если бы такой храбрый рыцарь, как вы, присоединился ко мне.

Де ла Рош покраснел, но ответил отказом, уверяя, что весьма важное дело вынуждает его торопиться. Но если хозяину замка будет угодно, он оставит здесь свою охрану, а сам отправится в путь с теми слугами, которые не вооружены. Де Кюсси, не приняв предложения, поблагодарил очень сухо, но все же проводил своего гостя и выпил с ним прощальный кубок. Пожелав счастливого пути, он вернулся в свой замок.

Вильгельм де ла Рош молча ехал впереди своей свиты, пока не достиг основания холма, на котором построен был замок. Здесь он дал знак приблизиться своему оруженосцу и, въезжая в лес, произнес:

– Клянусь небом, Филипп, даже у нищих ты не отведал бы такого ужина, каким нас вчера угощали. Мой желудок так разболелся от этих мерзких котлет, что я всю ночь не мог заснуть. А слышал бы ты, как молодой хозяин потчевал меня! Точно хотел, чтобы я совсем задохнулся. Нет, избави нас Боже от нищих владельцев! Хоть бы они и вовсе не возвращались из Палестины.

– Что я и говорил, – поддакивал оруженосец, – и если они снова захотят туда отправиться, то мы пожелаем им попутного ветра.

– А эти роговые чаши, Филипп, а деревянные блюда – приметил ли ты? О! Столовая посуда полностью соответствовала угощению!

– Об этом я вас и предупреждал: владелец и замок, ужин и блюда – все очень подходит одно к другому.

– И думать при этом, что я пойду с ним против храбрых разбойников, не сделавших мне никакого зла; что подвергну опасности свою лошадь, а может, и собственную жизнь; что потеряю время для освобождения его владений от группы людей, не менее смелых, чем он, да к тому же еще и богатейших! Это верх безрассудства!

– Я это предвидел, – поддакнуло его эхо. – Вы достаточно умны, чтобы но вмешиваться в дело, которое вас не касается.

– Ха-ха-ха! – донеслось тут откуда-то сверху.

Все как один подняли глаза. То, что они увидели, удивило бы и любого: Галон-простак раскачивался на дереве, уцепившись ногами за сук и опустив руки к земле. Покачавшись немного вниз головой, шут обхватил ствол руками в ловко спрыгнул на землю в двух шагах от Вильгельма.

– А! – вскричал де ла Рош, вынимая кошелек из кармана. – Царь шутов сам явился за своей наградой! Лови!

Одну за другой он подбросил вверх две золотые монеты, которые Галон поймал в воздухе.

– Ах, ах! – кривлялся Галон. – Спасибо, господин, спасибо! Теперь я скажу тебе новость, которой бы ты никогда не узнал без этого золота: та, кого ты любишь находится сейчас в замке Монморанси. Отправляйся скорее туда – и она твоя. Ты меня понял?.. Склони на свою сторону ее отца. Расскажи о своих поместьях, богатых дворцах: сир Джулиан так любит золото, как будто дорога на небеса выложена им. А вам и желать нечего: ваши богатства чрезмерны. А если к ним вы присоедините еще и графские!.. Это давно уже в порядке вещей: мы любим делать подарки тем, кто в них не нуждается; нищим же мы плюем в лицо. Ах, ах! Это будет прекрасный подарок! И кто скажет теперь, что я глуп?..

Сказав все это, он бросился прочь и скрылся в чаще леса. Едва он достиг укромного места, где ему не грозила опасность быть настигнутым, шут бросился на землю и в радостном восторге стал кататься по траве.

– Я отомщен! – вскрикивал он. – Я отправил быка на бойню, где мясником будет де Кюсси. Ха-ха-ха! Молодой осел поспешит выпросить согласие у старого и, конечно же, получит его. Но будет ли довольна прекрасная Изидора? Разумеется, нет, о чем она и уведомит де Кюсси. И тогда мой хозяин вызовет его на бой: молодой глупец не посмеет отказаться, и мой господин, мой храбрый рубака наградит его славным ударом так же легко, как ястреб расправляется с жаворонком. Ха-ха-ха! Это навсегда отучит его трясти меня за нос. Проклятое лицо! Проклятая фигура! – он с ненавистью ударил себя по лбу. – Нет ни одного существа на земле, которого кто-нибудь не любил бы, не холил. Меня же вое избегают: все смеются надо мной, презирают, ненавидят… да и я сам ненавижу себя! За что?.. Разве я дьявол?.. А если я Дьявол, так станем и действовать по-дьявольски… И горе тому, кто меня презирает!

ГЛАВА X

Агнесса Мераннийская сидела в своей комнате. В окружении дам своего двора она вышивала что-то, по-видимому, рыцарский плащ. Да и остальные были заняты подобной работой.

– Где Артур? – спросила королева. – Мне надо знать, какие он хочет эполеты: шитые золотом или шелком.

В ту же минуту дверь отворилась, и красивый молодой человек, лет пятнадцати, вошел в комнату.

– Я всегда рядом, прекрасная кузина, – сказал он, склонившись перед королевой и целуя руку, трудившуюся для него.

– Скажите мне, принц, какие вам надобны эполеты – золотые или шелковые?

– Шитые золотом, – отвечал Артур.

В это время вошел паж и объявил о приезде канцлера. Королева побледнела. Предчувствуя, что это посещение принесет ей одни неприятности, она тем не менее велела пажу пригласить министра. Все тут забегали, засуетились, поспешно убирая шитье, и сокол, который, вцепившись в кольцо, внимательно наблюдал за всей этой суматохой, решил, видно, что его хотят взять на охоту, и пронзительно заклекотал.

– Уберите эту птицу, Артур, – сказала Агнесса. – Ее крик действует мне на нервы.

Артур повиновался и вышел из комнаты.

Явился канцлер, но не один, а вместе с пустынником Бернардом. Канцлер поклонился ей, а пустынник благословил.

Сердце Агнессы билось так сильно, что она и слова не могла вымолвить, а лишь показала молча на два стула, стоявшие возле нее.

– Государыня! – обратился к ней Герень, – мы пришли сообщить вам нечто очень важное, но эти сведения не для чужих ушей.

– Выйдите все в приемную, – приказала королева своим придворным, – и не входите до тех пор, пока я вас не позову. А теперь, милостивый государь, сообщите мне о причине вашего визита.

– Смею заверить вас, что, руководствуясь исключительно государственными интересами, мы с отцом Бернардом решились на этот шаг: довести до вашего сведения все, что касается истинного положения дел, рискуя, быть может, задеть вашу гордость и навлечь на себя гнев короля, который тщательно все скрывал от вас.

– Если для блага Филиппа и его государства потребуется все мое мужество, я готова перенести любые удары, но если вашей слова порочат честь монарха и противоречат его воле, то королева повелевает вам молчать. Я считаю Филиппа человеком достойным, а его волю законом.

– Государыня, – продолжал Герень, – после того происшествия на турнире вам, полагаю, известно, что папа объявил ваш брак незаконным, а развод Филиппа с Ингельборгою – недействительным. Нужно ли говорить о последствиях, ожидающих Филиппа в случае неповиновения?

Побледнев еще больше, Агнесса молча показала на чашу с питьем, стоявшую на столе. Министр подал ей воду. Сделав пару глотков, она прикрыла глаза рукой и сидела так некоторое время, потом снова взглянула на канцлера и голосом более твердым спросила:

– И что же прикажете делать мне? Предложите оставить короля, обесчестив тем самым имя свое?!

– Не спорю, бесчестие – вещь тягостная и жестокая, – произнес пустынник. – Но подумайте и о том, дочь моя, с каким уважением будет говорить история о женщине, которая ради величия государства и освобождения короля от анафемы способна на поступок, достойный всяческих похвал; о женщине, которая, вырвавшись из сладкого плена, возвращает этим поистине геройским подвигом былую славу монарху, мир его государству и спокойствие в лоно церкви. Подумайте, какой славы удостоится имя ее в веках, и какая награда уготована на небесах!

– Довольно, отец мой! Остановитесь! – воскликнула Агнесса. – Дайте немного подумать.

И, опустив свои прекрасные глаза, задумалась и молчала. Наконец, взглянув на пустынника, она ответила ему:

– Я все понимаю, отец мой, и искренне верю, что ваши слова продиктованы исключительно обеспокоенностью за судьбу короля и государства; и все же я не могу сделать то, чего вы от меня ждете. Нет, не могу! Я продолжаю считать себя законной супругой Филиппа, короля Французского, и не приму на себя позора, согласившись, что была всего лишь его любовницей с того времени, когда он пред престолом дворца, в присутствии всех прелатов и епископов королевства получил мою руку. Я опорочу имя свое и имя моего ребенка, если стану думать иначе. Супружеский долг повелевает мне ни при каких обстоятельствах не оставлять добровольно своего супруга и во всем повиноваться ему; и я никогда не признаю себя его незаконной женой и никогда не воспротивлюсь его воле.

Королева говорила решительно, но спокойно, и только блеск ее глаз да мертвенная бледность, разлившаяся по лицу, выдавали ее волнение.

– Но, государыня, наш разговор не окончен, – вмешался тут Герень. – Дайте еще минуту, послушайте…

– Я не желаю вас больше слушать! – прервала его королева. – Я так решила, и ничто в мире не сможет поколебать моей твердости. Мне что-то нездоровится, господа, – добавила она, бледнея. – Прошу вас, оставьте меня.

Герень поклонился и хотел было выйти, но вынужден был остаться, чтобы подхватить королеву, теряющую сознание. Тут же были вызваны придворные, которые занялись Агнессой, стараясь привести ее в чувство.

Выйдя из комнаты, Герень и раздумье спускался по лестнице.

– Что же нам делать теперь? – спросил он пустынника.

– Ничего, сын мой, – ответил тот. – Я не намерен терзать сердца себе подобных и не стану больше вмешиваться в это дело. Прощай! Я отправляюсь в замок де Кюсси-Магни навестить этого безумца, которому, похоже, без пользы спас жизнь. Это меня пугает.

– Надеюсь, вы не пойдете пешком? – сказал Герень. – Путь далек: возьмите лошадь или мула из моей конюшни.

– А почему бы и не пешком? И наш спаситель ходил, когда был на земле.

ГЛАВА XI

В одно прекрасное июньское утро в лес, прилегающий к замку Кюсси, вошел человек в латах и шлеме и с саблей у пояса. Все его оснащение сверкало на солнце так, словно только что было взято из лавки оружейника. Держа тугой лук наготове, он внимательно всматривался в каждый куст, и, глядя, как он рыщет по лесу, легко было принять его за охотника, идущего по следу оленя.

– Проклятые дуралеи! – бормотал он себе под нос. – Они что, не могли сделать лучших заметок? Как я буду искать их в этом лесу?.. А, вот наконец и другая!

Беседуя таким образом сам с собой, он остановился и взял в руки ветку, наполовину переломленную. Тщательно осмотрев ее, он свернул с тропинки и вошел в заросли кустарника, продолжая выискивать новые заметки. И всякий раз, найдя очередную сломанную ветку, он оставлял ее с правой стороны.

В конце концов, этот след вывел его на поляну, буквально усыпанную переломленными сучьями: здесь он остановился, внимательно огляделся и свистнул. Ему ответили тем же, а минуту спустя из-за кустов раздался голос:

– Это ты, Жоделль?

– Да, это я, – отвечал тот.

Из гущи кустарника вышел человек, вид которого яснее слов говорил, к какому племени он принадлежит – племени людей, занимающихся нечестным ремеслом.

– Идем, Жоделль, идем! – позвал он, приближаясь. – Пойдем же в наш лагерь. Мы давно тебя поджидаем. Итак, рассказывай о своих подвигах. Что ты сделал за это время: перерезал ли глотку дьяволу, или отнял деньги у рыцаря? Какие новости ты принес: плохие или хорошие?

– Сначала придем на место, – ответил Жоделль, – там все и расскажу.

Оба разбойника углубились в лес и вскоре достигли лагеря. Здесь было много людей, различно одетых и коротающих время за самыми разными занятиями: одни вырезали луки, другие чистили сабли и точили кинжалы. Приход Жоделля прервал их занятии, глаза всех были устремлены на него. Большинство, казалось, признали в нем одного из своих главарей, другие же смотрели на него как на незнакомца.

– Твой приход как нельзя кстати, Жоделль, – сказал один из них. – Мы нуждаемся в твоей помощи и совсем уж было собрались послать за тобой.

– Да, без меня вам пришлось бы туго. – Жоделль приосанился. – Знали бы вы, какая участь вас всех ожидала, если б не я! Да не вцепись я в полы платья молодого хозяина, вас всех бы изжарили на костре, как цыплят, или развесили бы, как белье, на веревках. Да-да, Гюи де Кюсси теперь здесь, в своем замке, и всем, кого он найдет в этом лесу, грозят меч и веревка. Это он убил моего брата в Оверне, и я поклялся тогда, что умру, но отомщу. Убью и его, и того предателя, который посоветовал нам напасть на вооруженных рыцарей, уверяя, что это всего лишь беззащитные богомольцы. Обет дан Богу, и будет исполнен!

– Однако, Жоделль, ты не слишком-то преуспел в этом деле. Следуя за Кюсси из Оверна в Париж, а из Парижа сюда, ты не дотронулся даже пальцем ни до слуги, ни до господина.

– Хотел бы я знать, кто из вас смог бы сделать это! – рассердился Жоделль. – Справиться с шутом – невелика трудность, но господина убить не так-то легко, как вы думаете. Да будет вам всем известно, что он расстается с оружием, лишь когда спать ложится, но и в это время его жизнь охраняют паж и оруженосец, подкупить которых нечего и пытаться.