Только тогда, когда мы проезжали мимо Карлайла, Мелюзина притихла, стала печальной и молчаливой. Пожалев Мелюзину я не стал останавливаться на ночлег в крепости, а послал Мервина вперед, чтобы он нашел приличное место, где бы мы могли переночевать. Я не собирался беспокоить Мелюзину этой ночью, но она ласкалась ко мне, и я занимался с ней любовью, пока она не устала (я тоже устал) и не заснула. На следующий день я поехал по той дороге, по которой шла армия: на запад к побережью, потом в глубь страны и снова на север. Я не знал другой дороги. Но когда я повернул на запад, Мелюзина подозвала меня и удивленно спросила, почему я не хочу ехать в Улль, а потом сказала мне, что есть более короткий путь. Она объяснила, что путь в Улль по длинной дороге займет не менее трех дней (я знал, что это правда, потому что армия шла по нему больше недели), но мы можем приехать в Улль еще до сумерек, если поедем по пути, который укажет она. Было что-то странное в том, как она выглядела и вела себя со времени ее сегодняшнего пробуждения. Вначале, когда она говорила о короткой дороге в Улль, я подумал, что ее мучают грустные воспоминания, но потом стал сомневаться в этом. Конечно, я не мог поверить, что она настолько глупа; что попытается убежать от меня или завести нас в засаду, и согласился поехать ее дорогой, но все же приготовился к неприятностям и предупредил своих людей, что мы вступили в дикую и опасную местность.

Сначала между старой дорогой на Пенрит и той, по которой мы ехали из Джернейва, не ощущалось большой разницы, но когда мы проехали какое-то расстояние от города и поднялись на возвышение, Корми позвал меня голосом, в котором явно чувствовался страх. Я положил руку на эфес меча, прежде чем посмотрел туда, куда он указывал, а Мервин, стоявший ближе ко мне, пробормотал:

– Волшебство!

– Волшебство? – переспросил я.

Мы увидели круглую поляну. На ней не было ни единого куста, а выглядела так, как если бы ее аккуратно косили. – Но волшебство – это дело маленького народа. А поляна была около двадцати ярдов в диаметре, и на ней был глубокий ров и канава. Однако я сомневался, что этот ров и канава предназначены для обороны. Во-первых они были слишком велики и глубоки, чтобы быть делом рук маленького народа, и к тому же недостаточно глубоки, чтобы ж скрыть защитников. Во-вторых я видел вершину насыпного |укрытия, но там не было следов от частокола. Более того я видел, что там была приглашающая тропинка из зеленого дерна, которая вела в круг. Я вопросительно посмотрел на Мелюзину.

– Я не знаю что это, – сказала Мелюзина, отвечая на мой вопрос. – Но я проезжала здесь много раз, и со мной не случалось ничего плохого.

Ее голос был ровный, как если бы ее не интересовало это странное место. Но мне показалось, что она знает больше, чем говорит.

– Это страна леди Мелюзины, – сказал я людям. – И это место безопасно…

– Нет, я не говорила этого, – перебила Мелюзина. – Я знаю, что один человек может здесь пройти днем в безопасности. Но это все, что я знаю. Я не хочу, чтобы кто-нибудь попал в беду из-за того, что я успокоила его больше, чем могла.

Ее слова заставили меня задать себе вопрос, не намеренно ли Мелюзина предупреждает нас, чтобы мы быстрее уходили, потому что этот круг – условное место встречи мятежников. Я осмотрел снова это место, когда мы спустились с холма, и посмеялся над своей глупостью. Какой здравомыслящий человек придет, задумывая какой-то заговор, в это странное место, когда он может встретиться со своими сообщниками у своего же костра, в безопасном лесу или в поле, где у него меньше шансов быть замеченным. Мелюзина, должно быть, сказала правду об этом круге, даже если она и не говорит все, что знает.

Когда мы спустились вниз, лужайка оказалась спрятанной деревьями, которые росли по краям дороги. Мы осторожно проехали это место легким галопом, но долго удержать эту скорость не смогли. Мелюзина (а ее, кажется, забавляла наша осторожность: она впервые за этот день развеселилась) вскоре крикнула нам, чтобы мы разворачивались. Она остановила Кусачку у начала узкой дорожки, которую я посчитал тропинкой для игр. Дорожка вела на юго-запад, туда, где, казалось, была лишь непроходимая глушь. Но мы не проехали и мили, как выбрались из зарослей и тропинка повела вдоль маленькой речки. Я понял, что это не дорожка для игр. Низкие ветви были обрублены настолько, чтобы здесь могли проехать нагруженные лошади, но видимо, это происходило редко, потому что, как я заметил, свежая поросль не была срублена. Мелюзина это тоже заметила, но что она подумала, я не знаю: ее лицо стало непроницаемым, темным и печальным.

Дорожка хоть и была узкая, но хорошо расчищенная и по ней было легко ехать. Примерно с час мы продвигались без всяких неожиданностей, пока на невысокой возвышенности нашему взору не открылся небольшой луг. Даже у меня перехватило дыхание и я не мог оторвать глаз от раскинувшейся перед нами красоты. Мелюзина остановилась рядом со мной. Я услышал, как из ее груди вырвался звук похожий на всхлипывание, и, не посмотрев на Мелюзину, похлопал ее по руке. А перед нами лежало озеро, отсвечивающее серебром под светло-серым небом. Оно тянулось до отвесных холмов, складками переходивших из одного в другой. Леса отражались в водной глади, и рядом с нами она казалось зеленой, а вдалеке – голубой и фиолетовой. За исключением нескольких овец, пасущихся на лужайке, четырех маленьких домиков, какой-то постройки вроде конюшни и огороженного загона для лошадей около воды, там не было никаких следов деятельности человека. А на восточном берегу озера (я, конечно, не был уверен, но мне казалось) холмы отвесно падали в воду.

Хотя берег и казался отвесным, но там, видимо, была складка земли, за которой должна быть пашня. Однако поскольку дорожка снова повернула на восток и повела нас за какими-то строениями, то мы не могли увидеть этого.

Затем дорожка повела на юг, вдоль западного берега озера, и Мелюзина уверенно пустила Кусачку рысью через северную часть равнины, а потом прямо к озеру. Когда Мелюзина резко повернула направо и исчезла я окликнул ее, опасаясь, что она может упасть в воду. Но не услышал всплеска воды, и поэтому довольно спокойно ехал вперед, пока не оказался на тропинке, которая была не шире туловища Барбе и висела прямо над водой. Правда, здесь было невысоко – четыре или пять футов, но впереди я увидел место, где дорожка не была ограничена огромными деревьями и висела на высоте более сотни футов.

Фечин, смотревший по направлению моего взгляда, пробормотал:

– Нам нужны пауки, а не лошади, чтобы проехать здесь.

Мелюзина была уже довольно далеко впереди, и я только пожал плечами и мягко тронул Барбе вперед. Он охотно пошел вперед, и я догадался, что тропинка достаточно твердая и ровная.

– Не смотрите вниз! – крикнул я через плечо. – Смотрите вперед и на дорогу, чтобы на ней не было ямок и камней.

Я поехал вперед за быстро удаляющейся Мелюзиной и закричал ей, чтобы она остановилась. Но ее чертова лошадь, вместо того чтобы остановиться, пошла вперед рысью. Мелюзина не сдерживала ее, а я не мог ехать за ней с такой скоростью, да и Корми уже кричал мне, что нужно помочь Эдне. Я ругал Мелюзину, пока возвращал Барбе на несколько шагов назад к более широкому месту, чтобы развернуть его. Мелюзина не могла уехать далеко, но я был охвачен страхом, что она использовала первый же представившийся шанс, чтобы убежать.

Я обругал Эдну, хотя она, бедняжка, не заслужила этого. Честно говоря, я удивлялся, с какой легкостью она принимает все неудобства нашей долгой поездки. Она оказалась очень привязанной к Мелюзине и обладала стоической выдержкой в этом путешествии. А у Эдны было лишь несколько часов, чтобы научиться сидеть в седле. Мы уже проехали почти сорок миль от Джернейва, когда Эдна спешилась на ночлег прошлой ночью, Мелюзина обратила внимание на ее одеревеневшие ноги и попросила меня послать человека за мазью, чтобы смазать воспаленное тело Эдны. И придя утром помочь Мелюзине одеться, Эдна уже чувствовала себя лучше, хотя все еще не слишком хорошо. Она не жаловалась, когда Фечин помог ей сесть в седло Мервина и потом, когда пересела в седло Корми, чтобы дать отдых лошади Мервина. Наверное, она чувствовала слабость от боли и усталости, поэтому увидев извивающуюся по утесам тропинку, настолько испугалась, что чуть не упала в обморок.

– Разрешите мне идти пешком, – умоляла Эдна, когда я спросил ее, сможет ли она двигаться дальше после небольшого отдыха.

– Я смело пойду. Я побегу, чтобы не отстать, но я не могу сидеть так высоко в седле и смотреть в бездну.

– Милорд… – начал Фечин и вдруг остановился, обратив свой взгляд за мое плечо.

Я быстро повернулся и увидел Мелюзину, возвращающуюся к нам быстрой рысью. Я еле сдержал крик радости. Моя жена (как приятно звучало это слово, хотя я никогда не произносил его вслух) не воспользовалась возможностью скрыться.

Фечин покачал головой и посмотрел на меня.

– Ваша жена делает из нас дураков, – сказал он, – но нам будет легче пройти здесь пешком.

По-видимому, Мелюзина услышала его, потому что воскликнула:

– О, простите меня!

Это действительно звучало как раскаяние, а в какой-то степени и смущенно. Мелюзина протянула мне руку, и я мягко пожал ее. Бели бы там не было мужчин, я бы поцеловал ее. Мое облегчение было так велико, что во мне опять проснулось желание, и, если бы я мог, я бы спешился, снял Мелюзину с лошади и прямо там занялся с ней любовью. Мелюзина, должно быть, прочла это на моем лице (я надеюсь, что не заметили остальные), потому что она слегка улыбнулась мне.

– Я… я думала о другом, – сказала Мелюзина. – Я забыла, что твои люди не привыкли к нашим дорогам. Эта дорога совершенно безопасна, честное слово, но твои люди могут пойти пешком, если хотят. – Мелюзина посмотрела на Фечина и улыбнулась. – Вам только нужно никуда не сворачивать с дороги и ехать вдоль озера. Здесь есть четыре поворота, но все они сворачивают от озера. Улль находится отсюда менее чем в трех лье. Поезжайте по дороге вдоль озера, и вы не заблудитесь.

Мужчины спешились со вздохами облегчения, а я повернул Барбе и поехал за Мелюзиной. На этот раз Мелюзина не позволила Кусачке ускорять шаг, и я не отставал от нее. Дальше дорога повернула, стала более ровной и широкой, так что я смог ехать рядом с Мелюзиной.

– Ты не пригласила меня на эту прогулку, – заметил я, – но знай, что дрожу в своих стременах и надеюсь, что ты будешь двигаться с умеренной скоростью.

Мелюзина сделала умно, посмотрев на Барбе, а не на меня. Лошадь не проявляла нервозности (а Барбе был нервный конь), и Мелюзина решила, что и я ничего не чувствую.

– Я не думала, что ты допустишь, чтобы я ехала в одиночестве, – сказала она, – да я и не хочу ехать одна весь этот путь.

– А что, есть какие-то причины, по которым мне не следует оставлять тебя одну? – спросил я.

Наступило короткое молчание. Мелюзина первая прервала его, мягко сказав:

– Извини, что не вернулась сразу, когда ты меня позвал. Я услышала твой приказ остановиться, и это разозлило меня. Я ведь не поняла, что у вас что-то случилось, а подумала, что ты решил, будто я пытаюсь убежать. Но я не стану убегать от тебя. Я держу свое слово.

– А тебе не пришло в голову, что могут быть другие причины, по которым я не хочу оставлять тебя одну? Ты мне очень дорога, Мелюзина, а это – дикая страна…

– Только не для меня, – перебила, улыбаясь, Мелюзина. – Здесь нет бандитов, – ее улыбка внезапно растворилась, – или не было. Возможно, хорошие люди были вынуждены заниматься разбоем с тех пор, как я уехала, но никто из них не тронет меня.

– Мне очень жаль, если хорошие люди стали разбойниками. Королю тоже будет жаль, – сказал я Мелюзине. – Он не хотел этого. И если я увижу, что к людям плохо относятся, то сделаю все что могу, чтобы изменить это.

Мне показалось, что последние мои слова не понравились ей. По-видимому Мелюзина не хотела, чтобы я выражал интерес или сочувствие к ее людям. Это вызвало у меня новое опасение. Королева хотела, выдать Мелюзину замуж для того, чтобы ни один камберлендский лорд, верный королю Дэвиду, не смог жениться на ней и добиваться через нее ее земель. А сейчас мне пришло в голову, что вдова будет так же пригодна для этой цели, как и незамужняя девушка. Наверное, я посмотрел на нее как-то странно. Не знаю, что было написано на моем лице, но Мелюзина вдруг отвернулась от меня и я увидел слезы в ее глазах. Это окончательно смутило меня, и я обрадовался, когда дорожка опять сузилась и пришлось снова ехать вслед за Мелюзиной.

Вскоре я стал склоняться к мысли, что мои сомнения просто глупы. У Мелюзины не было причин желать другого мужа. Ее желание заниматься любовью и увлечение супружеской постелью были подлинными. Если Мелюзина хочет избавиться от меня, то почему она сделала наш брак полным в Джернейве? Если она хотела заменить меня другим мужчиной, то могла бы отказывать мне намного дольше. И, видит Бог, это возвращение домой должно быть для нее очень тяжким. У Мелюзины много причин для слез. К тому времени, как дорога стала достаточно широкой, чтобы ехать рядом, я отбросил в сторону все свои сомнения и беспокоился только об одном: как примет Мелюзина свое возвращение в Улль. К счастью, это оказалось легче, чем я предполагал. Худшей частью дороги был Стайбаров Утес. На протяжении четверти мили дорога висела над водой и была настолько узкой, что там невозможно было повернуть лошадь. В этом месте один человек мог бы сдерживать целую армию, если бы он, конечно, не уставал. Но с другой стороны, лучники, особенно опасные в этой дикой лесистой стране, были бы здесь бессильны, потому что холмы возвышались над дорогой и было лишь несколько мест, где стрела могла бы достичь цели. Мои мысли были заняты невозможностью провести армию по этой дороге, и я удивленно натянул поводья, потому что Барбе внезапно остановился. За поворотом, я ожидал увидеть новое расширение, а обнаружил обработанное и удобное поместье. Казалось, оно игрушечных размеров.

Я смотрел вниз на крошечные поля, каждое из которых было не больше половины или даже четверти акра с тем же удивлением, с которым Мелюзина смотрела в Джернейве на плуг, запряженный восемью волами. Поля казались такими с расстояния нескольких миль, а под нами на берегу озера стояло настоящее большое поместье. Потом я узнал его! Это Улль!

Я обратил свой взгляд на Мелюзину, она, не останавливаясь, оглядывала поля и озеро. Я надеялся, что их вид не вызывает у нее слишком горестных воспоминаний. Если бы она посмотрела на меня, я бы попытался ее успокоить, но чувствовал какое-то облегчение, оттого что Мелюзина не обернулась. Я не знал, что говорить. Я даже не знал, изменилось ли что-нибудь с той поры, когда она была здесь хозяйкой. Я вспомнил, что, когда вел армию Стефана в Улль земля была покрыта снегом – вот почему эт» крошечные поля и не врезались мне в память.

Все, что я мог сделать, так это ускорить шаг Барбе, чтобы ехать рядом с Мелюзиной. Я погладил ее руку, но она даже не посмотрела на меня, и я не стал больше нарушать ее спокойствие. Мы встретили только одного человека, который тащился по дороге, с охапкой хвороста за спиной. Он смотрел на нас, открыв рот, а потом сошел с дороги, не сводя удивленного взгляда.

– Добрый день, Том, – поприветствовала его Мелюзина. – Я приехала с визитом. И надеюсь, что все было хорошо во время моего отсутствия?

– Не так уж и хорошо, – ответил он и, посмотрев на меня, добавил: – Но не так уж и плохо, миледи.

– Это мой муж, сэр Бруно Джернейвский, – представила меня. Мелюзина и поехала дальше.

– Добрый день, – сказал я и тоже проехал мимо. Когда прошел шок, равнодушие на лице этого человека сменилось радостью. Я это сразу заметил, но не успел подумать, потому что когда мы подъезжали к поместью все мои мысли обратились к Мелюзине. Ворота были подняты и не охранялись, а это означало, что у них не было проблем, по крайней мере с местными жителями. Я почувствовал облегчение, но удивило то, что приезд Мелюзины не вызвал ничего, кроме нескольких любопытных взглядов. Только охранник во дворе посмотрел на меня с раскрытым от удивления ртом, а потом догадался позвать слугу, чтобы взять наших лошадей, и сказал, что доложит управляющему о приезде гостей.

Я спешился и помог Мелюзине слезть с лошади. Ее лицо было непроницаемо, а в глазах стоял страх.

– А где старые слуги? – прошептала она.

– Мелюзина! – воскликнул я. – Те, кто был здесь, когда приехал король, оставались здесь же, когда он уезжал. Ты ведь знаешь, что, мы никому не причинили вреда, за исключением старых дураков, которые вздумали сопротивляться нам.

Мелюзина покачала головой.

– А где же они сейчас?

– Я не знаю, дорогая, но выясню, – пообещал я и, продолжая обнимать Мелюзину за талию, повернулся к человеку, который стал выкрикивать сердечные приветствия, как только вышел из дому.

– Добро пожаловать! – кричал он, – я сэр Джайлс де Монтейбл. Я никого не вижу здесь месяцами и действительно рад приветствовать вас здесь, на краю света.

– Для нас это не край света, сэр Джайлс, – сказал я. – Я сэр Бруно Джернейвский, рыцарь-телохранитель короля Стефана, но сейчас я в отпуске, и мой приезд сюда не связан с делами короля. А это моя жена, леди Мелюзина Улльская, и я привез ее сюда, потому что она очень скучает по своему дому. Я надеюсь, вы не против.

– Я был бы не против, даже если бы вы были сатаной и привезли с собой Иуду, – бурно приветствовал нас сэр Джайлс. – А если эта леди – ваша жена и вы хотите пожить здесь и предоставить мне возможность уехать, то я буду переполнен радостью.

В его голосе звучала горечь, а на лице было написано разочарование и гнев. Мелюзина перевела дыхание и воскликнула:

– А где старые слуги?

– Ушли, – огрызнулся сэр Джайлс.

– Они умерли? – По голосу Мелюзины я понял, что она на грани истерики.

– Откуда мне знать?

Напряженное тело Мелюзины расслабилось, и она сказала:

– Вы имеете в виду, что они скрылись?

– Я имею в виду, что, когда я приехал сюда, здесь были дом, строения поместья и шестнадцать из двадцати охранников вместе со своим капитаном, которых оставил король охранять поместье. И никого больше. Из шестнадцати человек только двенадцать могли носить оружие. Эти люди охотились, чтобы прокормить себя, и трое за два месяца из них были убиты, а пятеро тяжело ранены сваленным лесом. У капитана была сломана нога. Староста, которого послал король, погиб. Он утонул вместе с одним из охранников, когда рыбачил.

Я почувствовал, что Мелюзина совсем повисла на моей руке.

– Это опасная страна, – сказала она. – Я родилась здесь, но однажды упала в озеро, и меня отнесло к Черному Утесу. – Мелюзина кивнула на северо-запад, в сторону темнеющей на горизонте громады скал. – Мне очень жаль слуг. Не разрешите ли вы мне спросить у крестьян, куда они ушли и не хотят ли вернуться?

– Хотят? – Сэр Джайлс задохнулся от гнева. – У них нет прав что-либо хотеть. Они…

– Простите, сэр Джайлс, – перебила Мелюзина. – Но все слуги в Улле были свободными. В Улле не было рабов, – улыбнулась Мелюзина сэру Джайлсу. – Мы никогда не были настолько богаты, чтобы покупать рабов, да нам и не нужно было столько людей. Нам нужны были люди только для домашних работ и работы на ферме, но вы сами видели, что она небольшая. А заставляя служить местных жителей, как мы могли удержать их от побегов? И нам было более выгодно нанимать свободных людей, чтобы они работали охотно.

– Работа? – Сэр Джайлс вновь повысил голос в гневе. – Кто работает в Улле? Они все – бездельники.

– Может мы войдем, сэр Джайлс? – вставил я, пока Мелюзина не успела ответить. – Мы в дороге с восхода солнца, и я очень хочу сесть. Я знаю, мы пропустили обед…

– Бог мой, простите меня! – воскликнул сэр Джайлс. – Я позабыл свои манеры и становлюсь таким же диким, как эта страна. Входите, а я поищу что-нибудь поесть.

Сэр Джайлс ввел нас в дом. Я постарался войти в зал первым и прошел к камину, оставив колеблющуюся Мелю-зину в дверях осматривать комнату. Я надеялся, что вид родного зала не будет для нее слишком тяжелым. Мне казалось, что сейчас важнее не утешать ее, а просто не показываться ей в дверях во всем вооружении (таким она видела меня в день взятия Улля). Но, по-моему, Мелюзина вообще не заметила меня. Она выглядела скорее удовлетворенной, чем обезумевшей От горя. Когда она осматривала комнату, уголки ее губ поднялись вверх в некотором подобии улыбки. Она держала себя в руках.

Выражение лица Мелюзины заставило меня оглянуться вокруг. Я не запомнил зал в тот день, когда ворвался туда вслед за тараном. Тогда в зале было темно, потому что все ставни были закрыты, а мое внимание привлекли только причитающие женщины. Все что я запомнил, было хозяйское кресло за Мелюзиной. Я полагаю, там была и другая надлежащая мебель. А то, что я увидел теперь больше походило на охотничий ночлег, где люди остановились на ночь или две, чем на жилое помещение. В зале были скамейки, стул сбоку от камина, расщепленный стол на возвышении – и все. Я не видел, что было за ширмой сзади возвышения, и сомневался, что там осталась кровать, на которой были зачаты Мелюзина и ее братья.

Неужели все в Улле было разграблено армией Стефана? Но потом я вспомнил, что когда сюда прибыла армия короля, здесь было совсем немного ценностей. В Улле были только меха, которые король брал в каждом камберлендском поместье (король также брал серебряные монеты, кубки, столовое серебро и запасы еды), а больше ничего, совсем ничего. Поэтому Стефан и поручил одному из младших служащих своего хозяйства, которого он назначил старостой выяснить, почему в Улле остались голые стены. Но староста погиб. Я посмотрел на Мелюзину: она выглядела вежливой и спокойной, как если бы вошла в совершенно незнакомый зал и не заметила, что там что-то не в порядке.

Это выражение не сходило с ее лица, когда мы ели, а потом и весь вечер. Мелюзина не отвечала на сердитые жалобы сэра Джайлс. Он сказал нам, что получил место управляющего благодаря хорошему расположению епископа Илийского, и ожидал, что из поместья можно извлечь какую-то пользу, но вместо этого он нашел здесь пустыню. Как только уехал капитан со своими солдатами, вернулись крестьяне. Они засеяли поля и обставили мебелью зал. Сэр Джайлс горько усмехнулся при слове «мебель», а потом пожал плечами. Он, однако, признал, что они вели себя спокойно, но были глупее и ленивее, чем какие-либо слуги, с которыми он имел дело раньше. Они не протестовали, когда он удвоил, а потом и утроил церковный налог на продукты, рыбу и дичь.

Потом он спросил у Мелюзины, как здесь жила ее семья. На это Мелюзина ответила, что они были простые люди и им было нужно совсем немного. Она сказала, что они жили охотой и рыбной ловлей, ели черный хлеб и то, что можно было испечь из ржи и ячменя, которые растут на этой скупой почве, а носили одежды из грубой шерсти, которую получали с нескольких несчастных овец. На это сэр Джайлс вскричал, что в Улле нет необходимых вещей даже для того, чтобы жить ему одному, не говоря уж о большой семье. Но Мелюзина лишь пожала плечами и мягко сказала ему, что она рассказала все, что знала.

Я знал, что она не лжет. Я видел у нее в сундуке невзрачные платья, которые дала ей королева, но я также видел прекрасный гребень из слоновой кости, усыпанный небольшими драгоценными камнями, серебряный наперсток и другие драгоценности. Она как-то сказала мне, что у них были средства для торговли. Поэтому я решил, что Мелюзина чего-то недоговаривает. Но тем не менее я попридержал язык, пока мы не остались вдвоем. Мы лежали на жестком ложе в маленьком доме, в котором попросила остановиться Мелюзина и который по ее словам, был построен для супружеской жизни ее невестки, умершей при родах. Эдна была в другом конце нашей комнаты, но, измученная путешествием, спала как убитая. Я сомневался, что она проснется даже от криков и ударов, и знал наверняка, что она не услышит наших голосов. Я нежно взял Мелюзину за ухо.

– Ну как? – спросил я.

– Со мной все в порядке, – ответила Мелюзина. – Зал выглядит так же обычно, как и любой другой в Камберленде. Я только не вижу отца…

– Мелюзина, – нежно прошептал я. – Я никогда в своей жизни не бил женщин. Я считаю, что сильному недостойно быть жестоким к слабому, но в данный момент я нахожусь на грани того, чтобы забыть свои жизненные правила.

– А какую пользу принесет тебе то, что ты побьешь меня? – спросила Мелюзина, и я почувствовал, что она улыбается. – Мне нечего тебе сказать. Я признаю, что я приказала своим людям уходить и прятать все, что было в Улле. Но я не знаю кто что взял и куда спрятал. Я думаю, люди принесут обратно все, что унесли, если я попрошу их об этом. – Мелюзина поколебалась и продолжила, но в ее голосе уже больше не было искорок смеха: – Но пусть лучше меня изобьют до смерти, чем я отдам приказ, после которого сэр Джайлс сможет спать в кровати моего отца.

– Король имеет право… – начал я.

– Спать в папиной кровати? – Ее голос был тихий и печальный. – Он никогда не получит ее. Ты ведь слышал, как сэр Джайлс сказал, что он пытается извлечь выгоду из поместья. Бруно, я клянусь тебе, что полного сбора урожая в Улле не хватит даже на то, чтобы заплатить одному рыцарю на королевской службе. Здесь нет ничего из других поместий. Вероятно, я еще больше рассержу короля, потому что он послал рыцаря, чтобы высасывать кровь из Улля, но Стефан не получит и пенни, и ты знаешь об этом.

Я отпустил ее ухо (безнадежная грусть в ее голосе терзало мне сердце). Мелюзина повернулась ко мне и поцеловала меня, как только закончила говорить. Я не ответил ей: я не знал, что сказать. По правилам, нелестное поведение сэра Джайлса не мое дело. Он собирает полные сборы с поместья и будет ответственен за все, что произойдет с этого момента. Но я знал, что Мелюзина сказала правду. Король не извлечет пользы из того, что будет выжато из Улля, а я был верен королю.

Мелюзина слегка дрожала. Холод поднимался от земляного пола сквозь тонкое ложе, и я придвинул Мелюзину ближе к себе. Она охотно подвинулась ко мне и легла скорее на меня, чем рядом со мной. Мелюзина поцеловала меня и стала гладить мое плечо и руку, пробегая своей сверху вниз и снова вверх. Потом она стала гладить грудь и бедра, пока не нашла «предателя», который никогда не злился на нее. Где-то в глубине моего сознания мелькнула мысль, что Мелюзина так поступает не только ради удовольствия, но меня это мало беспокоило. Сначала удовольствие, а уже обо всем остальном я могу подумать и завтра.