Хроники Роузлинда (№3) - Нежный плен

Мягкий и теплый летний ветерок всколыхнул листья розового куста. Джоанна еще и еще раз перечитала несколько последних строк. На них играли солнечные зайчики, но она без труда видела слова даже с закрытыми глазами. Предстояло немало работы — написать письма, получить от королевы разрешение уехать, по крайней мере на несколько дней, предупредить людей и подготовить гонцов, но Джоанна все перечитывала и перечитывала концовку письма, в которой не было ничего особенного, ничего, о чем она не знала бы, но все же ей очень нравились последние строки письма!

Вдруг Брайан, дремавший у ее ног, вскочил и потянул за привязь. На пергамент упала чья-то тень.

— Не верю своим глазам! — раздался голос Генри де Брейбрука.

— В чем же, по-вашему, они обманывают вас, милорд? — спросила Джоанна, сворачивая пергамент и улыбаясь.

— Едва ли я знаю, какое из двух чудес признать самым невероятным: ваши красивые глазки, застывшие на свитке с письменами, либо всю вас со всеми вашими прелестями… если, конечно, вы не прячете за розовым кустом леди Элу.

Джоанна засмеялась, хотя и смутилась немного; она до сих пор вела себя осторожно, скрывая свою грамотность.

— Первое в чем-то является следствием второго. Не желая, чтобы на меня смотрели как на ненормальную, я пришла сюда. Только что вам стал известен мой, не приличествующий скромной девушке, секрет но, надеюсь, вы не станете повсюду клеймить меня позором.

— Ну что вы! Я сохраню это в тайне, — заверил Джоанну Брейбрук.

Ему, конечно, показалось отвратительным, что Джоанна владеет грамотой. Такая женщина — и ненормальная! Словно корова о двух головах или цыпленок о четырех лапках. Женщины просто не должны думать, как мужчины — рожать. И тем не менее он сохранит тайну Джоанны, поскольку это даст ему небольшую власть над ней. К тому же следует признать, что девушка, похоже, не слишком испорчена своей образованностью. Она всегда без каких-либо придирок с интересом выслушивает его. Более того, ей можно доверять. Брейбрук несколько раз намеренно делился с ней пикантными сплетнями, и она ни разу не проговорилась, когда он просил ее помалкивать об услышанном. Беседы с Джоанной доставляли всем наслаждение. Она смотрела на собеседника широко раскрытыми восхищенными глазами.

— Если вы считаете это занятие недостойным для девушки, зачем же занимаетесь им? — мягко спросил Брейбрук.

— Такова воля моей матушки, — прошептала Джоанна, потупив голову и пряча глаза.

— Бедный ангелочек!

Джоанна плотно свернула свиток с письмом Джеффри. В душе поднялась волна раздражения, но лицо сохраняло невинное выражение. Этот осел не понимает, что она дразнит его! И вообще: что за бред собачий — задавать такие вопросы? Если бы она не умела читать, разве Джеффри смог бы написать ей такое письмо? Представить невозможно какого-нибудь клерка, читающим то, что он написал о короле! Разве муж смог бы полагаться на жену, нуждающуюся в третьем лице для общения с ним? Но Брейбрук, решила Джоанна, просто не стал бы доверять своей жене. Он скорее поделился бы новостями с какой-нибудь шлюшкой, желая произвести на нее впечатление, либо с женщиной, которую хочет превратить в подобную шлюху.

— Меня утешает то, что я — послушная дочь, — сказала Джоанна смиренно.

— Вы так же послушны, как и прекрасны! — восхитился Брейбрук, приподнимая голову девушки своей рукой. — Не могу описать вам словами, как меня печалит, что вас не оказалось под рукой, когда я искал себе жену.

Глаза Джоанны заискрились, и она закусила губку, чтобы сдержать свои презрение и негодование. Вот хлыщ! Ему, видишь ли, взбрело в голову, что он может быть подходящей парой для будущей хозяйки Роузлинда! Ей нужен не этот надушенный болван, а настоящий мужчина! Тщетные попытки найти ответ, который не выдал бы ее истинных чувств, заставляли Джоанну молчать, предлагая сэру Генри возможность понимать смущение девушки в совершенно ином свете. Брейбрук принял ее удивленный взгляд как свидетельство восхищения тем, что он не прочь жениться на ней, а закушенную губку — за сожаление о невозможности их брака.

— Клянусь, мой цветочек, я миллион раз предпочел бы вас тому высохшему сорняку, коим обладаю сейчас! Мне просто невыносима мысль, что вы должны зачахнуть в…

— Будьте любезны, не говорите со мной о моем будущем муже, — прошептала Джоанна так, словно едва выдавливала из себя слова.

— Ах, любовь моя, вы — само совершенство, само благонравие! Едва ли я поверю, что вы станете защищать того, кто так груб. с вами!

Длинные рыжеватые ресницы прикрыли глаза Джоанны. Она ясно видела сейчас вмятины, оставленные ее ноготками на руке Джеффри, слышала змеиное шипение своего голоса… Просто само благонравие! У Джоанны вырвался смешок, но она тотчас же заставила себя быть сдержанной.

— Не расстраивайтесь, — прошептал Брейбрук, наклонившись: его рука оказалась за спиной Джоанны.

Раздалось низкое рычание Брайана. Брейбрук взглянул на пса, который всегда вел себя дружелюбно.

— Он не любит, когда ко мне прикасаются! — сказала, задыхаясь от возмущения, Джоанна. Она солгала, даже бровью не поведя. Брайан всегда так реагировал, когда чувствовал ее отвращение. Он никогда не рычал, когда его хозяйку обнимал Джеффри.

— Тихо, Брайан. Лежать!

Эти слова Брейбрук принял за открытый призыв к действию. Но он не видел, что Джоанна незаметно так сильно потянула за повод, что, подчиняясь ей, Брайан свалился на землю прямо между ними. Брейбрук ощутил досаду, но не стал предлагать избавиться от животного. Разговор еще не окончен.

— Роза моя, вы так прекрасны, что мужчина обязан нежно взращивать вас, а не являться к вам, подвыпив, и отказывать в таком маленьком удовольствии, как танцы…

Вся эта романтическая сцена казалась Джоанне настолько нелепой, что она уже отказывалась верить в ее реальность. Кроме того, Брейбрук выставлял себя таким ослом, что вполне заслуживал длинных ушей. Все походило на пошлую пьеску, в которой они играли роли глупого мужа, хитрого любовника и неверной жены. Джоанна взмахнула ресницами:

— Мои развлечения должны нравиться моему мужу.

— Нет, что вы! — мягко возразил сэр Генри. — В вас слишком много добропорядочности. Вы ведете себя как невольница. Женщина тоже имеет право на счастье, и муж обязан угождать ей в таких вещах, как танцы и наряды, проявляя к ней почтение в обществе. Если же он пренебрегает милыми капризами своей прелестницы, он теряет право на верность своей супруги.

— Вы действительно так думаете? — спросила Джоанна, отводя глаза в сторону.

— Конечно, любовь моя! Когда презирают такое сокровище, как вы, настоящее солнышко, озаряющее мир своей красотой, его теплые лучики следует направлять в другую сторону. Они должны согреть сердце настоящего избранника сердца.

Тут Джоанну начал душить смех. Сэр Генри являл пример куртуазного обольщения! Разговор с Брейбруком становился просто глупым. Джоанна решила, что обязательно расскажет Джеффри о своем сходстве с солнышком. На что он, несомненно, язвительно буркнет, что не стоит путать отражение адского пламени с чистым светом небесного светила.

— О, посмотрите на меня! — воскликнул Брейбрук. — Видите, какой пожар зажгла в моем сердце ваша красота? Вы должны знать, что я не выдержу и минуты без вас!

«Точно по сценарию пьесы», — подумала Джоанна. Она намеренно не отрывала глаз от Брайана, чтобы ее не выдали веселые огоньки в них. Такого количества глупостей за раз ей еще не приходилось выслушивать!

— Прошу вас, не толкайте меня к греху! — дрожащим голосом сказала Джоанна, уверенная, что, кто бы ни поставил эту пьесу, он непременно одобрил бы мастерство, с каким она отвечает на реплики Брейбрука.

— Ну что вы! Как можно?! — Сэр Генри схватил Джоанну за руку. — Я мечтаю лишь завоевать ваше сердце, а чистая любовь не ведает греха!

«То сердце, о котором он мечтает, находится у меня между ног», — подумала Джоанна, но сэр Генри правильно ведет свою роль. Она подняла глаза. Занятно: и он, и она понимают, что они — всего лишь актеры в пьесе о супружеской неверности. Это действие пьесы, видимо, идет к концу. Здесь, согласно сценарию, должно появиться «третье лицо».

— Больше ни слова, милорд, — пробормотала Джоанна, осторожно высвободив свою руку. — Сюда идет королева.

Брейбрук не удивился этому, но почувствовал досаду. Именно Изабелла послала его в сад следом за Джоанной, хотя он и не нуждался в подобном толчке. Сэр Генри правильно полагал, что Изабелла стремилась причинить девушке неприятности, и страстно желал угодить королеве, ибо это сулило наиболее жестокую месть жениху этой добропорядочной куколки. А что Джоанна оказалась одним из самых лакомых кусочков, когда-либо попадавших ему на глаза, так это лишь усилило его рвение. Тем не менее королева — просто дура! Джоанна — не какая-нибудь опытная придворная потаскуха, с которой любой мужчина может договориться за пять минут. Несомненно, юная девица быстро продвигается в этом направлении, но остается еще совсем «зеленой» в куртуазных манерах и нуждается в продуманных уговорах. Изабелла же не отвела ему для уговоров достаточного времени.

Королева, несмотря на недостаток ума, поняла свою ошибку, лишь только увидела Брейбрука стоящим перед Джоанной по всем правилам приличий. Естественно, она и не ждала, что Джоанна отдастся сэру Генри прямо в саду средь бела дня, но надеялась со своими фрейлинами застать эту парочку в более вольных позах. Разочарованная, Изабелла свернула на другую дорожку, но Джоанна окончательно сорвала ее план. Быстро вскочив на ноги и рванув за собой Брайана, она громко крикнула:

— Мадам, подождите, прошу вас!

Внезапное движение хозяйки сбило с толку Брайана, который тоже резко вскочил. Брейбрук протянул руку к Джоанне, схватил ее и потянул назад. Брайан лягнул придворного в бедро и свалил его в колючие объятия розовых кустов. Брейбрук вскрикнул и от удивления, и от боли. Довольный пес, завидев человеческое существо на своем уровне и, очевидно, не в лучшем положении, устремился вперед и лизнул лицо Брейбрука своим огромным влажным языком, чем практически пригвоздил того к месту постыдного падения. Джоанна как вкопанная стояла рядом и едва дышала, думая единственно о том, насколько все это некстати. Обычно падение незадачливого любовника означает конец всей пьесы.

Смех других женщин побудил Джоанну к действиям. Она оттащила Брайана от Брейбрука и побежала к королеве.

— Похоже, твой… э-э… приятель нуждается в помощи, — холодно заметила Изабелла.

Что касается Джоанны, то для нее пьеса закончилась. Необходимо было вернуться к более серьезным проблемам.

— На войне с мужчинами происходит и худшее! — не без насмешки обронила она, не обращая внимания на угрожающие звуки и грубые проклятия, доносившиеся из розового куста. — Я прошу вас, мадам, разрешить мне уехать на неделю-другую.

— Для бесед с Брейбруком тебе тоже необходимо разрешение? — съязвила Изабелла.

Глаза Джоанны округлились, а на лице появилось выражение недоумения. Шутка ведь закончилась, она уже выкинула ее из головы.

— Какой для меня в нем прок? — презрительно бросила Джоанна и добавила: — У меня есть дела посерьезнее. По приказу моего милорда я должна в Клайро собрать побольше провизии для его людей. У меня абсолютно нет времени для игр и дурачеств.

— Ты должна собрать провизию? — недоверчиво спросила Изабелла. — Тебе-то что до этого? Коль понадобятся запасы для армии, об этом, бесспорно, сообщат управляющим и сенешалям.

— Я и есть управляющий и сенешаль моей матушки, — ответила Джоанна, пытаясь подавить горделивые нотки в голосе. — К тому же письмо милорда… — Она показала Изабелле печать Джеффри. — Он просит меня как можно быстрее выполнить волю короля. Если вам будет угодно, мадам, я вернусь тотчас же, как только управлюсь с делами.

Джоанна понимала, что явление королевы со свитой вслед за дурацкой попыткой Генри де Брейбрука поиграть в любовь, возможно, и совпадение… а может быть, и нет. Предположение Изабеллы о желании Джоанны уехать вместе с Брейбруком могло исходить либо из попытки уличить ее в грязной любовной интрижке, либо из намерения опорочить имя невесты Джеффри. Джоанна понимала, что если Изабелла и отпустит ее, то с большой неохотой. Однако королева никогда не шла поперек воли своего супруга, по крайней мере открыто. Поэтому Джоанна и упомянула имя Джона ради благих целей. Изабелла нехотя согласилась, и Джоанна, без промедления откланявшись, удалилась.

Разозливший ее Брейбрук не выходил у Изабеллы из головы. Она не отличалась ни сообразительностью, ни ясностью мышления. Неоднократно анализируя события этого неудачного дня, королева пришла к выводу, что Джоанна случайно избежала заслуженного наказания, но виноват в этом только Брейбрук. Извращенная логика подсказала Изабелле, по ее мнению, блестящую идею. Королева вызвала писаря и продиктовала приказ, повелевающий Брейбруку сопровождать Джоанну с целью охраны, чтобы «оказывать все услуги, которые будут угодны душе и телу этой леди».

Брейбрук встревожено уставился на приказ. У него не было особого желания снова предстать перед Джоанной в качестве ее поклонника. Брейбрук не настолько глуп, как королева. Он прекрасно понял, что Джоанна просто посмеялась над ним. Эта девица совершенно не стеснялась своей учености, раз с необыкновенным бесстыдством показала письмо королеве. Маленькая сучка потешалась над ним, но он знает, как обернуть шутку против нее! Теперь Брейбруку определенно нравилось последнее намерение королевы. Он твердо решил наставить рога Джеффри. Это будет его местью обоим! Даже без приказа Изабеллы он добился бы своей цели.

Без всякой охоты он попытался разыскать Джоанну, но обнаружил, что она отбыла со своей свитой уже несколько часов назад. Поначалу Брейбрук обрадовался, но затем понял: Изабелла не станет вдаваться в подробности, что ее приказ явно запоздал. Она обвинит Брейбрука в невыполнении распоряжения.

Тут сэр Генри прекратил свое беспокойное хождение из угла в угол и даже прищелкнул пальцами. Почему бы и нет? Если тихонечко исчезнуть, кто узнает, с Джоанной он или нет? Губы сэра Генри тронула ухмылка. Если Джоанна начнет ломаться и отсылать его назад, то он лишь пожмет плечами, улыбнется и скажет, что у него имеется приказ королевы сопровождать ее… Если же она не станет ничего говорить… что ж, джентльмен не истолкует это в свою пользу, ни в коем случае! Он спокойненько отдохнет, по крайней мере недельку, а может быть, и две в обществе своей нынешней любовницы. Уж она-то не выдаст его, нет, поскольку ее жених находится с королем в Уэльсе.

9.

Джоанна вернулась из бурного путешествия по владениям своей матушки почти неделей позже, чем предполагала. Сэр Питер привез ей два письма. В одном из них, кратком послании Джеффри, сообщалось, что Ллевелин сдался и Джеффри надеется, что его невеста Прибудет в Клайро, как и собиралась. Он обещал также вскоре проводить ее назад в Роузлинд или в любое другое Место, куда она пожелает. Джоанну задело, что в письме не нашлось ни одного обращенного лично к ней слова, даже таких, как «любящий муж» перед подписью.

Второе письмо было от леди Элы, в котором она просто-таки умоляла Джоанну любой ценой избавиться от общества Генри де Брейбрука. В вопросах женской чести, писала леди Эла, гораздо безопаснее пренебречь приказом королевы, нежели давать почву для сплетен. Не важно, насколько невинны отношения между мужчиной и женщиной, но в случае, когда паутину слухов плетет королева, никто не поверит в невиновность Джоанны.

Потрясенная, Джоанна прочитала письмо леди Элы несколько раз. Затем медленно перевела взгляд на письмо Джеффри. Кровь ударила ей в лицо, превратив глаза в две яркие звездочки. Ее не столько взбесил намек на вину перед Джеффри, сколько задело сомнение относительно ее хорошего вкуса.

— Брейбрук! — разгневалась Джоанна. — Я могла бы просто наплевать на этого напыщенного хвастуна и пустослова, на этого безмозглого осла! Если Джеффри валяется в постели с любой падалью, предлагающей себя, то неужели он думает, что я не знаю себе цену?! Неужели он думает, что я настолько глупа, чтобы прельститься фальшивой монетой?!!

Однако Джоанна обладала врожденной осторожностью и не обратила свой гнев на пергамент, чтобы потом сожалеть о сказанном. Сперва она поинтересовалась у слуг, не искал ли ее какой-нибудь знатный человек. Убедившись, что никто ее не спрашивал, Джоанна кликнула Брайана и отправилась на прогулку, чтобы немного охладить раздражение. Джеффри, возможно, ни в чем и не виноват. Ведь существовала вероятность, что он отправил посыльного прежде, чем до него дошли какие-то слухи, и его сдержанность объясняется просто усталостью.

Джоанна написала резкое письмо леди Эле, решительно заявив, что из Уайтчерча она убыла только в сопровождении Бьорна, Нуда и вооруженного отряда. Более того, она не могла положить глаз на сэра Генри де Брейбрука, поскольку их встреча, когда он пытался выбраться из розового куста, куда его загнал Брайан, едва ли могла вызвать в ней романтические намерения. Ее несказанно удивило и обидело, что леди Эла могла допустить мысль, будто ее воспитанница настолько вульгарна, что может получать удовольствие от пустых излияний сэра Генри.

«Очень скверно, — писала Джоанна, — что вы так думаете о моем благоразумии и неспособности обходиться без нежелательных ухаживаний. Но гораздо хуже то, что вы поверили, будто я позволила этому пустоголовому болтуну следовать за мной, тайно присоединиться ко мне и оставаться в моем обществе. Даже если не говорить о приличиях, я избавилась бы от него, какова бы ни была воля королевы, хотя бы для того, чтобы спасти свой рассудок. Четырех дней общения с сэром Генри, от Роузлинда до Уайтчерча, мне вполне хватило. Я скорее задушила бы его голыми руками, нежели вынесла с ним четыре недели! Не знаю, можно ли как-нибудь закрыть королеве рот. Наверное, нельзя. Что касается моей чести, то я могу доказать: сэра Генри и близко рядом со мной не было все это время. За исключением одного дня в Шрусбери, я постоянно находилась в обществе жен и дочерей вассалов и смотрителей замков моей матушки. Таким образом, я не боюсь столкнуться с любой небылицей, придуманной обо мне, но подобные вещи никогда не выносятся на открытый суд, где их можно опровергнуть. Смею надеяться лишь на то, — продолжала Джоанна, — что вы сможете каким-либо образом узнать, где на самом деле провел Брейбрук все это время. Полагаю, он не нежился под крылышком жены, так что правда о нем обеспечила бы меня прекрасным оружием. К сожалению, это оружие обрушилось бы прежде всего на него. Если он и позволил разлететься нелепым слухам из злобы ко мне, то виновата в этом и я. Просто в очередной раз увлеклась забавной игрой. Но об этом я вам лучше расскажу с глазу на глаз, а не в письме».

Написав все это, Джоанна вдруг почувствовала к Брейбруку не злость, а жалость. Она почти не сомневалась, что он был лишь пешкой в игре королевы. Ей казалось, что бедолага оказался между двух огней: с одной стороны, его задевало явное презрение Джоанны, а с другой — королева внушала ему, что он одолеет девушку, нужно только хорошо постараться. Вот что хуже всего: если сдержанность письма Джеффри связана с его ревностью, то Брейбрук будет раз. давлен, прежде чем сгорит меж этих двух огней. Эта мысль заставила Джоанну рассмеяться, но она тут же одернула себя. Ничего смешного нет. Отец сэра Генри — фаворит короля и пользуется влиянием при дворе. Публичное унижение, тем более убийство его сына опасно для Джеффри, несмотря на заступничество графа Солсбери.

Подумав, Джоанна приписала в конце:

«Если Джеффри уже при дворе и слышал все эти сплетни, можете показать ему мое письмо, если сочтете нужным. Однако любой ценой не позволяйте ему нападать на сэра Генри, который оказался скорее пешкой в чужой интриге, нежели отъявленным совратителем».

Осмыслив всю ситуацию в новом свете, Джоанна пересмотрела свое намерение уехать в Роузлинд в самое ближайшее время. Но это уже не имело никакого значения, разве что гнев ее поутих, ибо через день после того, как она отправила гонца к леди Эле, приехал Джеффри. В это время Джоанна и сэр Питер прогуливались, размышляя, отвести ли открытую поляну на склоне горы под пастбище или высадить там саженцы деревьев. Когда они вернулись, Джеффри сидел во всем своем военном снаряжении у окна, понуро рассматривая сад.

Изумленный управляющий начал было извиняться за неучтивость своей жены, но, правду сказать, он просто не знал, что говорить. Леди Мэри не слыла умнейшей из женщин, но она хорошо знала, чего требует вежливость по отношению к гостю, особенно к жениху будущей хозяйки поместья.

Джеффри мгновение безучастно смотрел на стоящего перед ним мужчину, затем вздохнул и улыбнулся.

— Скорее прощения должен просить я, — успокоил он сэра Питера, понимая, почему тот так запинался. — Крайне неучтиво с моей стороны сидеть здесь в подобном виде, словно я жду, что в этом замке мне причинят зло. Клянусь, это не так! Будьте добры, передайте мои извинения и своей супруге. Я в крайне дурном расположении духа, но это не ее и не ваша вина.

Это замечание заставило Джоанну поднять брови, не отвечая на него прямо. Она еще успеет поделиться с Джеффри своими мыслями! Зачем это делать на людях? Если уж Джеффри хочет ссоры, они могут поругаться наедине!

— Поскольку я должна учиться мириться с вашей раздражительностью, милорд, — лукаво сказала Джоанна, — не соблаговолите ли вы подойти, чтобы я сняла с вас доспехи и ваш грозный вид не оскорблял гостеприимных хозяев?

Легкий румянец вспыхнул на щеках Джеффри. Сэр Питер откашлялся и беспокойно стал переминаться с ноги на ногу. Он не был сообразителен, но за долгое время общения с хозяйкой Роузлинда успел уяснить, что лучше держаться подальше, когда она начинает выказывать признаки гнева. Конечно, он не знал Джоанну так же хорошо, как знал леди Элинор, но не сомневался, что яблоко от яблони недалеко падает.

— Если вы позволите мне покинуть вас, — поспешил сказать сэр Питер, — я распоряжусь насчет воды для мытья…

— Да, конечно, — согласился Джеффри. — И, будьте любезны, присмотрите, чтобы моих людей разместили как можно удобнее.

Сэр Питер кивнул головой. Но, уходя, все же услышал, как изменился тон молодого лорда, когда тот обратился к невесте.

— Не говори со мной так, Джоанна. Мне жаль, что пришлось потревожить сэра Питера, но, как видишь, все можно уладить парой-другой слов. Есть вещи и похуже, которые я уладить вообще не в состоянии.

Все мысли о его необоснованной ревности тотчас вылетели из головы Джоанны. Из слов Джеффри абсолютно ясно, что он гневается не на нее. Джоанна положила руку на голову Брайана, словно искала опору, и тихо спросила:

— Настолько все плохо? И как скоро…

— Не знаю! И в том, что мне это неизвестно, только моя вина, — с горечью ответил Джеффри.

Джоанне ничего не нужно было объяснять: Джеффри, видимо, опять говорил слишком смело там, где следовало промолчать.

— Не призвать ли мне всех вассалов для нашей защиты? — спросила она.

Джеффри, не отрывавший взгляда от руки Джоанны на голове пса, поднял глаза и улыбнулся.

— Для нашей защиты? Ты именно это хотела сказать?

Джеффри придвинулся к Джоанне и поднял руки, чтобы обнять ее.

— Но ты ведь мой! — воскликнула она.

Не зная, плакать ему или смеяться, Джеффри опустил руки. Нет, это не проявление нежности. Он слышал от Джоанны подобную фразу неоднократно, она касалась любых предметов. Слышать эти слова по отношению к себе было одновременно и смешно, и больно, и приятно.

— В этом пока нет необходимости. Нам не угрожает опасность, как и другим, — сказал Джеффри. — Но я очень удручен. Именно я спровоцировал сожжение Бангора, после чего и сдался Ллевелин. Мне ненавистна даже мысль об этом, но я считал — не может быть ничего плохого в том, что принесет длительный мир между Англией и Уэльсом, а также между самими валлийцами. Однако все эти мудрецы — король, мой отец, Фиц-Питер, да и другие — сеют семена лютой ненависти к Англии и небывалого по своей свирепости бунта в Уэльсе, отнимая у этой страны свободу.

— Когда же? — спросила Джоанна. — Не следует ли мне побеспокоиться о запасах продовольствия? Может быть, приказать сэру Питеру нанять побольше людей?

Джеффри рассмеялся. Чрезмерная озабоченность Джоанны действовала на него отрезвляюще, а ее абсолютная уверенность в его знаниях и правоте суждений льстила самолюбию.

— Возможно, я и ошибаюсь, — сказал он.

Джоанна покачала головой:

— Я так не думаю. Ты умен, Джеффри. Ты все видишь и все помнишь, учтив и учишься анализировать связь вещей. Даже если все уладится само собой и опасения не оправдаются, в твоей ошибке не будет большой беды. В заблаговременной подготовке к тому, чего может и не случиться, нет ничего плохого.

— Ладно, в любом случае это не начнется раньше весны. Валлийцы, сражавшиеся против Ллевелина, еще не вкусили яда справедливости нашего короля. В то же время гнев Ллевелина к ним еще слишком горяч, так что они не обратятся к нему за помощью в ближайшие месяцы. А когда наступит зима, они и вовсе не станут сражаться, ибо снег в горах заметет их тайные тропы.

— Хорошо. Значит, у нас есть время подумать и поговорить о том, что нужно делать. А теперь пойдем, я сниму с тебя доспехи, — ласково предложила Джоанна.

Джеффри вздохнул и поднялся, чтобы последовать за ней. Девушка видела, насколько он устал, но что-то еще явно тревожило его. Сердце Джоанны разрывалось на части. Если Джеффри переживает из-за дурацких придворных сплетен, нужно его успокоить.

— Боюсь, твое сердце терзают не только неприятности в Уэльсе, — осторожно сказала Джоанна.

— Ты права, — угрюмо проворчал Джеффри. — Уэльская кампания тяготит меня, я виноват, что ввязался нее, но, по правде говоря, все гораздо хуже. Я боюсь…

Он замолчал и посмотрел на служанок, раскладывавших чистую одежду для него, сукно для обтирания, мыло и ароматные травы для воды, которой слуги заполняли большую деревянную бочку.

— Позволь мне снять с тебя доспехи, пока они заканчивают… — Джоанна многозначительно кивнула Джеффри.

Со слугами не привыкли считаться, но они имели уши и сплетничали между собой и со слугами гостей. Несколько невинных, а иногда и не таких уж невинных слов раздули бы До настоящего урагана слухи, которые могли уничтожить опрометчивого человека. Джоанна отстегнула меч Джеффри и сняла с него кольчугу. От запаха туники и рубахи Джеффри она сморщила нос.

— Откуда ты приехал?

— Из Нортгемптона.

— Из Нортгемптона? Я думала, что ты был в Уэльсе.

— А я и был там. Условия договора с Ллевелином определили двенадцатого числа. Тем же вечером король принял гонца, который рассказал о прибытии папских эмиссаров и Ренода Даммартина из Булони…

— Он порвал отношения с Филиппом Французским?

— Вернее сказать, наоборот: Филипп порвал с ним. Более того, лишил его права на собственность и принудил его дочь, леди Мод, выйти замуж за своего сына от Агнессы Меранской.

— Филипп? — Джоанна подняла брови и закусила губку. — Я рада, что предупредила магистрат Роузлинда и отправила послание в Мерси. Если этот хромоногий захочет поиграть, мои люди будут готовы к любой его выходке!

— Ты уже предупредила их? Но откуда ты обо всем узнала?

— Придворные петушки прокукарекали, похаживая с важным видом перед курочкой, а курочка лишь бы что не слушала.

В этих словах слышалось и презрение, и самодовольство. Они соскочили с языка Джоанны, прежде чем она успела что-либо сообразить. Лицо Джеффри застыло.

«Дура! Какая я дура!» — от раздражения на саму себя Джоанна щелкнула пальцами, и слуги, быстро закончив свое дело, тут же удалились. Джеффри повернулся к бочке с водой. Джоанна начала лихорадочно думать, как успокоить его. Она легонько подтолкнула Джеффри.

— Ну, иди же. Полезай в бочку.

Джоанна вылила на голову Джеффри ведро воды и намылила его светлые волосы.

— Расскажи мне, как ты попал из Уэльса в Нортгемптон.

— Утром король отправился в Уайтчерч, где, как он приказывал, его встретили Марш и другие придворные. Я и еще некоторые остались с армией, дабы удостовериться, что нам передадут по условиям договора двадцать восемь заложников. Валлийские союзники получили разрешение разъехаться. Когда прибыли заложники, мы увели людей назад в Уайтчерч, но король уже уехал оттуда. Я послал гонца с прошением отправиться к тебе в Клайро, но получил приказ как можно быстрее доставить заложников к королю в Нортгемптон.

Джеффри выпрямился.

— Не нужно, — сказала Джоанна. — Так мне легче тебя мыть. Подожди, я подложу тебе под голову для удобства сукно.

Кто он для нее? Джеффри наблюдал, как Джоанна сворачивает простыню, которой вытирала его волосы, в толстый рулон, чтобы защитить его шею от острых краев бочки. Считает своей собственностью, как ферму, серфа или лошадь и поэтому так заботится о нем? Но ведь она так целовала его… сама…

— Теперь я понимаю, как ты попал в Нортгемптон. Но что тебя так беспокоит? — озабоченно спросила Джоанна. — Расскажи мне. Из тебя что-нибудь выжать — все равно что у змеи жало вырвать! Ты что-то увидел во время возвращения в Уайтчерч?

— О нет! Тогда я был вполне доволен, хотя, если сказать по правде, уже насытился обществом Джона и лучше бы поехал… не важно куда…. А вот в Нортгемптоне я увидел тени вещей… дьявольские тени.

Дурное предчувствие? Но голос Джеффри звучит уже более непринужденно, хотя и с оттенком грусти. Не так, как в зале. Тогда Джоанна испугалась настолько, что едва удержалась от слез. Теперь она понимает, что все дело лишь в усталости Джеффри. Горячая вода, ласковые руки Джоанны, возможно, заставят его расслабиться, поделиться своими тревогами, позволят ему увидеть ситуацию в лучшем свете… Лучше поговорить с ним о другом…

— Вылезай, Джеффри, я закончила.

Джоанна отошла назад, развернув большую льняную простыню, в которую закутала своего жениха, как только он вылез из бочки. Джеффри дрожал от холода в сыром помещении. Джоанна подвела его к огню, сбросила мокрую простыню и начала тщательно вытирать сухой.

— Джоанна… — Джеффри поймал ее руку, прежде чем она успела отойти, чтобы принести пояс для рубахи, лежавший на сундуке. — Джоанна, я боюсь…

Девушка подняла на него в удивлении глаза. Это не тот страх, к которому обычно испытывают презрение, это что-то серьезнее.