1

Эдвина, леди Пемброк, с материнской гордостью наблюдала за дочерью, которая обучала служанку прясть. Было 25 апреля 1147 года, и в этот день Леа исполнилось пятнадцать лет. Очертания ее фигуры уже становились женственными, и даже грубое домотканое платье не могло скрыть высокую грудь, тонкую талию и изящную округлость бедер. Никто не назвал бы Леа красавицей, но, как и в детстве, особое очарование ей придавали роскошные рыжие волосы, светлая матовая кожа, большие глаза в обрамлении длинных шелковистых ресниц. А еще невольно привлекали к себе внимание девическая мягкость жестов и тихая нежность голоса. Ах, дочь и сама не подозревала, до чего же она мила!

И отдать это прелестное дитя мужлану, который рядом с ее девочкой будет выглядеть просто стариком!

— Ты помнишь, Леа, что сегодня за день? — Леди Пемброк не знала, как начать этот трудный разговор.

— Конечно, мама, — кротко отозвалась Леа.

— Я пришла, чтобы сказать тебе что-то очень важное… Через несколько недель ты выходишь замуж! — Леди Эдвина решила сообщить эту новость сразу, чтобы было время привести девушку в чувство, пока мужчины договариваются о брачном контракте.

Веретено выскользнуло из рук девушки. Мать давно внушила ей мысль о том, что замужество неизбежно и необходимо, однако это сообщение застало Леа врасплох.

— За кого, мама? — дрогнувшим голосом спросила насмерть перепуганная девушка.

— За Кейна, лорда Реднора, сына графа Гонта. — Леди Эдвина видела, как щеки дочери покрыла мертвенная бледность, а губы задрожали. — Ни о чем меня сейчас не спрашивай, детка, — нежно сказала она, но вовремя спохватилась: нельзя давать дочери время жалеть себя. — Ступай, переоденься и возвращайся. Надень новое платье и коричневый жилет… Его светлость уже здесь и с нетерпением ждет тебя.

Леа покорно встала, но сил идти не было. Конечно, она, как и все девушки, мечтала о замужестве, о семье. Она грезила о доме, где воцарится мир и счастье, о том, как она станет преданной супругой и настоящей леди, а жизнь превратится в череду празднеств и путешествий. Теперь ей исполнилось пятнадцать, и она уже понимала разницу между грезами и реальной жизнью. Рыцарь, готовый ухаживать за ней и ждать как великой милости позволения прикоснуться к краю ее одежд, не появился… Так поступали благородные герои в ее мечтах, навеянных лирическими песнями менестрелей. Именно о таком избраннике она мечтала, когда, запершись в своей комнате, тайком предавалась чтению романов, которые удавалось найти в монастырской библиотеке. Это были самые счастливые минуты ее жизни:

Леа представляла, как в ее жизнь войдет тот, кому она отдаст свое сердце, а он совершит множество подвигов во имя их неземной любви.

Леа старалась не сравнивать героя своих грез с рыцарями, бывавшими в их замке. Еще меньше ей хотелось походить на вовсе не романтичных жен этих суровых воинов. Она изо всех сил старалась отогнать от себя реальность. Настоящее супружество для нее было полно страхов: сама жизнь ее могла зависеть от прихоти мужа, и рядом уже не окажется мамы, чтобы спрятать и защитить ее.

— Леа! — Резкий голос матери вывел ее из оцепенения. — Ну-ка, бегом переодеваться! Да покусай губы, они белы как бумага.

Эдвина заметила испуг девочки и немедленно позвала ей на помощь служанок. Леа была единственной радостью в жизни Эдвины, единственной ее любовью. Ей хотелось успокоить дочь, сказать, что не следует бояться Кейна Реднора. Если все пойдет по плану, она овдовеет, едва успев надеть обручальное кольцо. Но Эдвина не могла открыть карты. Узнав, что она всего лишь наживка, схватив которую, Реднор отправится на тот свет, Леа не сумела бы держаться естественно и разом поставила бы под удар все их планы.

…Тем временем служанки помогли Леа снять грубое домашнее платье и надеть длинное, золотистое, из нежной шерсти, с высоким воротом. Талию ее обвил голубой пояс. Его затянули как можно туже, чтобы еще более подчеркнуть тонкий стан девушки. Туфли и белье переодевать не стали, благоразумно решив сберечь их до следующего раза, когда госпоже придется раздеваться. При этом служанки прыснули от смеха, а Леа стало вовсе не по себе. Девушку подтолкнули к лестнице, ведущей в зал, и только она стала спускаться, служанки не удержались и бросились за ней следом, чтобы хоть одним глазком взглянуть, как же будет происходить сватовство.

На лестнице Леа, наконец, собралась с духом. В последнее мгновение она вспомнила о своих бледных губах и начала кусать их, пока не почувствовала, что к ним прилила кровь. Она медленно вошла в зал, потупив глаза, как ее и учили, хотя внутри у нее все трепетало от любопытства, пока она приближалась к полыхавшему ярким пламенем камину.

— Пьем до дна! Пьем до дна! — приговаривал граф Пемброк. Увидав вошедшую дочь, он с воодушевлением воскликнул: — А вот и она! Посмотри-ка на нас, дитя мое!

Леа повиновалась, являя собой образец примерной дочери. Она подняла глаза и увидела седого, иссеченного шрамами воина, стоявшего рядом с ее отцом. Только годы беспрекословного подчинения родительской воле и сковавший ее ужас удержали Леа на месте, когда тот подошел к ней и заключил в объятия.

— Она послушная дочь, Пемброк, — прошамкал он невнятно, поскольку передние его зубы были выбиты. — Надеюсь, что она будет такой же покорной женой. Ну, а, родив пару детишек, девочка окрепнет и похорошеет. Просто замечательно! Она и вправду такая, как ты мне рассказывал. Я доволен. Дочь твоя, конечно, понимает, о чем идет речь?

— Она сделает то, что ей повелят, — с достоинством ответил Пемброк. — В ней нет строптивости — так я ее воспитал. Моя дочь покладистая девушка. И к тому же, как уверяет ее мать, она сумеет хорошо вести дом.

— Дитя, как тебя зовут? — прервал речь Пемброка внезапный вопрос.

Леа вздрогнула. Она и не догадывалась, что в комнате был еще кто-то. Голос донесся из кресла, стоявшего в темном углу, куда не попадали блики огня из камина, и прозвучал глухо и сипло. «Священник, должно быть», — подумала Леа. Но она не знала, разрешили ли ей самой ответить или следует подождать.

— Мать назвала ее Леа — «плодоносная», — ответил за нее Пемброк.

— Леди Пемброк говорила мне то же самое, — раздалось из темноты, — но хотелось бы услышать ее собственный голос. Я надеюсь, она умеет разговаривать?

— Черт побери, Леа, да открой же ты рот! — грубо бросил ей Пемброк. — Когда следует молчать, ты трещишь без умолку, а попроси сказать хоть слово — молчишь, как рыба.

— Да, отец, — испуганно прошептала девушка. — Я растерялась. Извините, я была совершенно не готова…

Громадная фигура поднялась из кресла и мужчина, прихрамывая, направился к девушке. Огонь камина осветил мощное тело, потрепанную одежду, холодные темные глаза… Все это сразу бросилось в глаза Леа. Она даже вздрогнула от неожиданности.

— Дай ей пройти, отец, — негромко сказал молодой мужчина, обращаясь к беззубому старику, который беззастенчиво разглядывал девушку. — Леа, подойди ко мне, я хочу взглянуть на тебя.

Сейчас хриплый голос звучал почти ласково, и Леа как-то сразу успокоилась; внутренняя дрожь, с которой она тщетно пыталась справиться, постепенно утихала. Старик предложил ей руку и подвел к окну.

— Сколько тебе лет? — спросил молодой человек и окинул взглядом хрупкую девичью фигурку.

— Сегодня исполнилось пятнадцать, милорд, — ответила Леа едва слышно, краснея от смущения. Впервые ее так откровенно разглядывал взрослый мужчина.

— И ты уже известна всем на свете, — с едва уловимой усмешкой произнес незнакомец.

Леа подняла глаза и взглянула в угрюмое лицо. Слезы готовы были брызнуть из ее глаз, но она только сжалась вся в напряженный комок.

— Не бойся, я не обижу тебя. Я не красавец, но к этому тебе придется привыкнуть, — продолжал он.

Леа поспешно отвела глаза.

— Милорд… — пробормотала она, будто извиняясь, — мне неловко, когда вокруг много людей. Если к отцу кто-то приезжает, я всегда остаюсь на женской половине дома.

Набравшись храбрости, она снова посмотрела на него. У него были темные волнистые волосы, ниспадающие на плечи, прекрасно очерченный чувственный рот и чудесные темные большие глаза. Некогда красивое лицо уродовало два шрама: один шел через лоб, рассекая бровь, второй касался угла рта, из-за чего на лице навеки застыла легкая усмешка. Но, заметила Леа как бы нехотя, он отлично сложен.

— Не надо все время называть меня милордом, — попросил он. — Я хочу услышать, как ты произносишь мое имя.

— Но я его не знаю… — искренне ответила Леа.

Наступила мертвая тишина. Леа всем своим существом ощутила ледяной холод взгляда собеседника.

— Я — Кейн, лорд Реднор, — отчеканил он.

— Вы?! Так это вы и есть?! — От неожиданности ноги Леа подкосились, и она обессиленно присела на подоконник.

Тень гнева пробежала по лицу ее будущего мужа. Эта тень позднее не раз будет повергать ее в ужас. Но в тот момент страха не было. Леа улыбнулась, а потом, неожиданно для отца и Реднора, рассмеялась. Смех был одним из ее величайших достоинств. Знаток сравнил бы его с пением черного дрозда, но это чудо редко кому доводилось слышать. С детской непосредственностью, без прежней робости она прикоснулась к его руке.

— Как же я рада! Я подумала… — Она не закончила фразы, а лишь повторила: — Как я рада! — и облегченно перевела дух.

Леа решительно взглянула прямо в глаза молодому рыцарю, и краска смущения вновь залила ее лицо. В этот момент она предстала перед ним поистине прекрасной. Кейн, недоумевая, вглядывался в ее лицо. На своем веку ему довелось видеть немало женщин, но это был тот редкий случай, когда свежесть и невинность привлекают сильнее, чем красота.

— Когда я вошла, то увидела только вашего отца, — с радостной улыбкой объяснила она. — Я решила, что он и есть мой будущий муж. Не мое дело обсуждать такие вещи… но я испугалась… — она замялась в смущении, а затем, осмелев, добавила: — Он немного… немного староват…

Теперь смеяться настала очередь для Реднора.

— Выходит, ты согласилась бы выйти за него замуж?! — удивленно спросил он.

— Как решил бы отец, так и вышло. Но мне, не знаю почему, кажется… что понравиться молодому мужчине проще… — Она опустила глаза, разглядывая носок своей туфельки. — У милорда… я говорю о вас, Кейн[1]... У вас странное имя. Можно подумать… — Реднор нахмурился, и она осеклась.

— Не самое хорошее имя, но другого у меня нет. — Хриплый голос звучал по-прежнему тихо, но теперь скорее напоминал рычание.

— Нет, милорд, нет! — Леа снова прикоснулась к его руке. Румянец медленно сползал с ее щек. — Нет! Мне оно не может не нравиться! — пылко заверила его Леа и, потупив взгляд, больше не проронила ни слова, как и полагается хорошо воспитанной девушке.

— Пожалуй, этот милый комплимент должен меня утешить, — ядовито заметил Кейн. Голос его был сейчас совершенно чист, от хрипоты не осталось и следа. А Леа показалось, будто ее ударили. Она вздрогнула, словно наколовшись на острие, и напряглась, ожидая наказания. В комнате повисла напряженная тишина. Пряча слезы, девушка отвернулась. Кейн быстро заговорил снова:

— Прости. Я был груб. Только умоляю тебя, не плачь. Я был… Ну, очень тебя прошу, не плачь…

Он подвел ее к креслу, стоявшему у окна. Здесь было как-то особенно уютно и все располагало к откровенному разговору.

— Я должен немедленно искупить свою вину. Проси чего хочешь. У тебя ведь есть какие-нибудь желания? Ну, не знаю… О господи, что там женщинам нравится… Драгоценности?.. Получишь что пожелаешь!

Леа не сводила с Кейна округлившихся от изумления глаз. Меньше всего она ожидала от него этих слов! Не шутит ли он? Похоже, что нет. Кейн говорил совершенно серьезно, и лицо его было озабочено! Мысль, что ее господин и повелитель хочет всерьез покаяться за свою резкость, так поразила ее, что девушка вновь рассмеялась.

Солнечный свет озарил тонкую промасленную кожу, защищавшую окно от апрельских холодов, и проник в комнату. Вокруг огненных волос девушки вспыхнул ореол. В комнате потеплело, и стал ощутим тончайший аромат лаванды, исходивший от одежды Леа. На ее ресницах засверкали слезы, появившиеся сначала от обиды, а потом от смеха. Она и не подозревала, как она была сейчас очаровательна, а потому не могла понять странного выражения лица лорда Реднора. Единственное, в чем она была уверена, так это в том, что он не сердится.

Кейн повторил свое предложение, но она лишь улыбнулась и протестующе покачала головой. Леа оказалось вполне достаточно того, что ей удалось так быстро успокоить столь сурового и вспыльчивого рыцаря.

— Ты теперь затаишь на меня обиду? — не унимался Реднор.

— Милорд! У меня нет никакой обиды! Просто я испугалась, когда вы нахмурились. Если бы я по-настоящему рассердила вас, отец убил бы меня. — Леа свято верила в то, что говорила: если бы все сорвалось из-за ее неловкости или нерасторопности, отец в гневе мог бы сделать это.

Лицо лорда Реднора вновь приобрело непроницаемое выражение. Он недолюбливал Гилберта Фиц-Гилберта, графа Пемброка. Старый граф тоже не испытывал к нему особых симпатий.

— Отныне мы помолвлены, и никто больше не посмеет обидеть тебя. Теперь забота о тебе — моя обязанность. Старайся лишь поступать так, чтобы я оставался доволен, и все будет в порядке. Поменьше обращай внимания на то, что я частенько хмурюсь. Это не имеет к тебе никакого отношения, — успокоил он девушку.

«Боже, — подумала Леа, — но ведь к жене имеет отношение буквально все! Разве мой отец не бьет маму, когда плохо родит, зерно на наших полях? И разве побои станут слабее от того, что причина не имеет ко мне никакого отношения?» Однако она давно привыкла держать при себе подобные мысли. Поэтому просто продолжала улыбаться.

В комнате опять стало тихо. Кейн вглядывался в слегка склоненное лицо невесты. По правде говоря, до сих пор особого желания жениться у него не было. Но то, что он увидел, превзошло все ожидания. Девическая нежность и мягкая красота Леа пробудили в его душе чувства, о существовании которых он даже не подозревал. Впервые в жизни ему захотелось заботиться о ком-то, защищать хрупкое и слабое существо, которое всегда будет ждать дома его, и только его, что бы ни случилось.

Леа попробовала вернуться к разговору и вежливо поинтересовалась, как долго милорд собирается пробыть в замке.

— Эту ночь и, возможно, следующую. В мои планы вообще не входило заезжать сюда. Просто мы договорились с твоим отцом о завтрашней помолвке… — Лорд Реднор внезапно замолк, поняв, что сказал бестактность. — Пожалуй, мне не стоило говорить этого. Я, разумеется, вовсе не имел в виду, что мне не хотелось познакомиться с тобой. Просто в Уэльсе сейчас очень опасно. Чтобы унять мятежников, мне постоянно надо присматривать за своими людьми. Едва ли я смогу провести здесь даже эти дни… Хотя… теперь я бы с радостью остался…

— Я мало, что смыслю в военных делах, милорд, — тихо проронила Леа.

— Именно поэтому я и стараюсь тебя заинтересовать, — с улыбкой сказал Кейн, мысленно задаваясь вопросом, что же занимает женский ум, если его вообще что-то занимает.

— Нет, нет! Мне очень интересно! Если вы стерпите мое непонимание и согласитесь проявить немного терпения, чтобы я поняла ваши объяснения… Конечно, я бы очень хотела знать, что происходит в мире, но отец говорит только об охоте и азартных играх, а мама так рада жить в тишине и покое, что ни слова не хочет слышать о войне. Помню, когда я была еще маленькой, вокруг все постоянно воевали, а в доме часто толпились незнакомые рыцари… Мама тогда все время плакала. Из-за чего все это?

Лорд Реднор в задумчивости провел рукой по лицу, слегка дотронулся до шрама у рта. Надо найти простые слова, чтобы объяснить этому ребенку, который смотрел на него сейчас с нескрываемым любопытством, почему ее мама плакала, когда шла война. Стоило ли вообще с ней разговаривать? Она все равно ничего не поймет, у Реднора на этот счет не было и тени сомнений: встреченные им женщины, за исключением этой дьяволицы Джоанны Шрусбери, никогда ничего не понимали. И все-таки любопытство его невесты льстило самолюбию — она походила на ребенка, замершего в ожидании сказки. Ничего страшного не случится, если он кое-что расскажет ей.

Для Леа услышать о том, что творится вокруг, было таким же чудесным подарком, как и чтение нового романа. Новости доходили до них медленно, а поскольку Пемброк редко задерживался в родовом замке, толстыми стенами которого ограничивался мир для его жены и дочери, то многие события так й оставались им неизвестными. Жизнь Леа заполняли домашние хлопоты, возможно, этим и следовало ограничиться. Лорд Реднор, как и все окружающие, не учитывал тот факт, что жизнь с таким отцом, как граф Пемброк, не могла оставить девушку безучастной к происходящему в стране. Ей до всего было дело, и она, конечно же, хотела узнать побольше о том, что выходило за пределы повседневных забот.

— Когда умер старый король Генрих… Или нет, начну еще раньше, чтобы тебе было понятней… У короля Генриха был единственный законнорожденный сын. К сожалению, принц, возвращаясь из Франции, утонул. Король очень хотел сохранить трон за своей семьей, а больше законных сыновей у него не было. Тогда он заставил баронов принести клятву верности его дочери, принцессе Матильде.

— Вы, милорд, хотите сказать, что страной может править женщина? — не смогла скрыть удивления Леа.

Собеседник ее отметил про себя, что пока она правильно улавливала суть дела.

— Немного терпения… Дай мне рассказать по порядку, иначе мы погрязнем в мелочах и отклонимся в сторону. Одни бароны готовы были признать ее королевой, другие нет… Все поклялись ей в верности, но потом даже ее сторонники пожалели об этом.

— Почему? Неужели из-за того, что она была женщиной? — недоумевала Леа.

— Нет, дело не в этом. Она оказалась заносчивой и властолюбивой. Мужчинам такое прощается, но в женщине — это просто невыносимо! Как только Генрих умер, некоторые отправили секретные послания королевскому племяннику Стефану Блуасскому. Он очень славный, этот Стефан, — общительный, красивый и отличный воин… Вот только с головой у него не все в порядке — глуповат. Но учти — разговор об этом сочли бы изменой, поэтому не стоит его никому пересказывать.

— Я не пророню ни слова о нем, разве что вы сами прикажете мне сделать это, — с готовностью заявила Леа.

Реднора поразила ее решительность, но тут же он сообразил, что она просто послушный, воспитанный ребенок, и продолжил свой рассказ.

— Поначалу все были довольны, кроме разве что внебрачного сына короля Роберта Глостера, метившего на трон. Мой отец долго колебался, но, в конце концов, последовал примеру друзей и тоже принес клятву верности Стефану. Но Стефан своих обещаний не сдержал; он всегда хватался то за одно, то за другое, бросал начатое на полпути. В результате подданные перестали его слушаться, и вся страна словно обезумела.

— Поэтому и воевали так много, когда я была ребенком? — поинтересовалась она.

— Да, верно, но ты и сейчас ненамного старше. И если ты будешь без конца прерывать меня, то рискуешь не услышать и половины из того, что я хотел бы тебе рассказать.

Это было сказано так ласково, что Леа не смогла скрыть озорной улыбки. Несмотря на устрашающие шрамы, Кейн лучился обаянием. К тому же шрамы скорее придавали мужественность его облику, а взгляд и изгиб рта выдавали скрытую мягкость характера молодого рыцаря.

— А сейчас королева Матильда — помнишь, та самая дочь Генриха, которая как раз и дожидалась подобного случая, — спешно прибыла из Анжу, где жила до этого. Сразу по ее приезде поднялся большой мятеж. Одни разочаровались в Стефане, другие испугались кары Господней за нарушение когда-то принесенной ей клятвы, но большинство просто ухватились за возможность вволю повоевать и пограбить, оказывая поддержку то одной, то другой стороне.

Стараясь сосредоточиться на рассказе Кейна и ничего не пропустить, Леа непроизвольно сцепила руки.

— И тогда королева Матильда, как я поняла, объявила войну королю Стефану…

Взглянув на крепко сжатые тонкие пальцы девушки, лорд Реднор не смог сдержать улыбки. Он вдруг вспомнил, как сам, жадно слушая учителя, точно так же нервно переплетал пальцы.

— Терпение, терпение… Ты торопишься. Все не так просто, как кажется. Дело в том, что у королевы Матильды есть сын. Он уже почти взрослый. Ходят слухи, что он полон решимости появиться здесь и заявить о своих правах… Как-то раз, совсем мальчиком, он уже был в Уэльсе… Ему было лет десять, когда он приезжал сюда с матерью.

— Я вижу, вас это не очень радует, милорд. Сын Матильды тоже недостоин занять королевский трон? А как вы думаете, король Стефан еще может измениться?

Рассудительность девочки произвела впечатление на Реднора. Он помолчал и сухо продолжил:

— Священники утверждают, что чудеса иногда случаются. Возможно, Господь решит, что Англия достаточно настрадалась, и ниспошлет нам благо. Короче говоря, не верю я, что король сможет или, точнее, способен — потому что намерения у него всегда наилучшие — изменить себя в нужную сторону. Ты совершенно права, говоря, что приезд Генриха меня не радует. Знаю, это у меня на лице написано. И вовсе не потому, что из него не выйдет хорошего короля. Наверное, в этой ситуации кто угодно оказался бы лучше Стефана, хотя Генрих и очень молод — ему только шестнадцать. Но я поклялся служить королю Стефану и, нравится мне это или нет, должен сдержать свою клятву. Куда важнее сейчас другое — Уэльс подобен пороховой бочке; поднеси огонь — и все взлетит на воздух.

Леа внимательно слушала то, что говорил Кейн, но про себя отметила, что по лицу милорда можно прочесть значительно больше, чем узнать из его слов.

— А почему то, что творится в Англии, касается и Уэльса? — поддержала она разговор.

— Видит Бог, я с большей радостью защищал бы валлийцев, чем ставил на колени. В моих жилах течет и их кровь! — Реднор говорил, не сводя глаз с лица девушки, но смотрел как будто сквозь нее. Он будто забыл о том, что она рядом. В нем говорила его собственная боль. — Я снова и снова предлагаю им мир. Более того, я почти готов даровать им то, чего они просят, — свободу! Но они не будут жить в мире между собой, вот в чем дело! Они не дадут житья ни себе, ни мне. Они убивают моих людей и опустошают мои земли. Выжженная, вытоптанная земля — видеть это невыносимо! Как невыносимо и то, что мои подданные приходят ко мне со своими детьми и плачут, моля о помощи. Это нужно остановить! Нельзя допустить, чтобы в Англии началась война, а в Уэльсе власть перешла в другие руки!

— Но никакой смены власти в Уэльсе не будет! — воскликнула Леа. — Разве такое может случиться, милорд?

Кейн вздрогнул, поняв внезапно, что вложил в свой рассказ слишком много чувств. Даже этому ребенку передались его боль и волнение.

— Надеюсь, что нет, — сдержанно ответил Кейн. — Наш брак примирит Пемброков и Гонтов. Если еще удастся вытащить Фиц-Ричарда из цепких когтей короля Стефана и Честер сумеет сдержать данные мне обещания, тогда все будет не так уж плохо.

— Вы говорите о моем двоюродном брате Фиц-Ричарде? Но, милорд, зачем король держит в плену моего кузена? — с детским любопытством спросила Леа.

— Ты очень привязана к нему? — резко поинтересовался Реднор. В его голосе зазвучали ревнивые нотки: как бы за этой девчонкой не понадобился глаз да глаз!

— Ну да, конечно, — легко ответила Леа. — Когда я была маленькой, он все играл со мной в шахматы и разные другие игры, рассказывал сказки. Прошу вас, скажите — ему что-то угрожает?

— Ему лично — нет. — Кейну стало неловко за себя. Ведь это так естественно, что сестра испытывает к брату, особенно если он был товарищем ее детских игр, самые нежные чувства. — Видишь ли, граф Честер поднял мятеж против короля. Я очень люблю Честера, он — мой крестный и всегда был так добр ко мне. Но он человек очень горячий и признает лишь силу оружия. Если Честер почувствует, что король не прав, то просто поднимет мятеж. Сейчас не время хвататься за мечи, поэтому мой и твой отец и я постарались примирить Стефана и Честера.

— Но почему бы королю не отпустить Фиц-Ричарда? Пусть он отправляется домой и наводит там порядок, — в голосе Леа сквозило искреннее непонимание.

— Я уже говорил, — тяжело вздохнул Кейн, — что люблю Честера. Однако полностью доверять ему, увы, нельзя. — Волна горечи, волна боли несла Кейна, он понимал, что нельзя говорить такие вещи этой девочке, но сдержаться не мог. — Король оставил Фиц-Ричарда при себе, потому что, отпусти он его — и Честера уже не удержать. Стефан надеется, что Честер будет молчать, опасаясь за жизнь племянника. О Боже, мне следовало остановить все значительно раньше, но война совсем измучила меня. Все мы ошибаемся. Если бы мир не был заключен, Уэльс мог восстать. Чтобы утихомирить их, мы все согласились с тем, что Фиц-Ричарда нужно отдать. А теперь они угрожают мятежом из-за того, что ими некому править, и нам нужно освободить Фиц-Ричарда, чтобы он навел порядок на своих землях. Как я устал от всего этого!

— Но Уэльс большой, здесь живет много людей… Если вам не удастся вернуть Фиц-Ричарда, а валлийцы снова поднимут мятеж, как вы удержите их?

«Ну и глупец же я, — подумал Кейн, — взял и напугал бедное дитя». Улыбнувшись, он погладил ее по голове.

Кейн сделал это непроизвольно, ему просто хотелось как-то утешить не на шутку разволновавшееся дитя. А девушку вдруг захватило неведомое доселе чувство. Рука Кейна была сухой и горячей, и это неожиданное прикосновение захлестнуло Леа волной чувств, где странно сочетались и стремление подчиниться этой руке, и нежная благодарность за защиту, которую эта рука давала ей, и странное желание задержать эту руку, чтобы еще миг испытывать ее тепло на своих волосах. Леа так захватили эти новые чувства, что она упустила нить разговора. А Кейн, кажется, ничего не заметил.

—…Кое-кто из валлийцев вполне доволен жизнью… Мы собираем с них налоги, но мы и охраняем их. Они могут спать спокойно — никто не причинит им вреда. Однако надо помнить: народ в Уэльсе разный. Когда возникает серьезная опасность, эти люди легко объединяются. Мужчины сразу забывают распри и встают плечом к плечу. Но, видимо, они не очень-то доверяют друг другу. Во всяком случае, это бравые воины, а то, что они пока не могут договориться между собой, просто отлично. Я бы не хотел встретиться с валлийцами на поле брани.

— Милорд, а вы много воевали? — Взгляд Леа скользнул по шрамам на лице Реднора.

— О, да. — Он машинально коснулся шрамов и мрачновато улыбнулся. — Неужто ты думаешь, что я порезался, когда брился?

— Сражение, должно быть, — с горящими глазами проговорила Леа, — такое волнующее зрелище! Я читала… — Она поняла, что проболталась, замолчала и зажмурилась от страха. Отец Леа придерживался мнения, что чтение для женщины — большой грех. Мать тайком все-таки научила дочь читать, но Леа должна была держать это в страшном секрете. — Я хотела сказать, мне довелось слышать об этом столько интересных историй! — выкрутилась она.

Рассмеявшись, Кейн откинул голову, обнажив мощную жилистую шею.

— Зрелище замечательное при одном условии: если ты — победитель. — Вся его фигура сейчас служила неоспоримым доказательством, что в иной роли он не привык выступать. — Но не слишком ли ты кровожадна? — ехидно добавил он.

Леа не заметила его поддразнивания. Ее приучили понимать все замечания буквально.

— Не думаю. Я не люблю смотреть, как вешают или пытают провинившихся крестьян. Но увидеть, как сражаются храбрые воины, я бы хотела. Крестьяне, которых наказывают, обычно кричат и жалуются, и я с трудом выношу это.

Кейн перестал смеяться.

— Не все так смелы в бою, как рассказывают. Умирать иногда очень тяжело. — Он резко качнул головой, словно пытался отстраниться от чего-то, стоявшего перед глазами. И вновь лицо его осветила улыбка. — Боже мой! Да что это за тема для молоденькой девушки! Вскоре ты увлечешься чем-нибудь более подходящим для тебя. Этим летом мне придется поехать ко двору. Недавно Стефан опять созвал всех баронов. Отец мой предусмотрительно отказался, чтобы на всякий случай один из нас был свободен… Не хочешь ли поехать со мной?

— Я ведь обязана ехать? — послушно спросила Леа.

— Как захочешь.

Такой ответ поразил ее до глубины души: подобные вольности были совершенно не в духе традиций Пемброков.

— Вы не шутите? Я действительно могу сама решить, ехать или нет?

— Вместо поездки со мной в Лондон ты предпочитаешь остаться дома? Я тебя правильно понял? — после некоторого молчания сухо спросил Реднор.

— Нет, нет! — торопливо воскликнула Леа. — Но так приятно думать, что можно выбирать… Никто мне раньше такого не предлагал. — В ее словах прозвучало столько детской наивности, что Кейн снова улыбнулся, любуясь девушкой.

В гостиную стремительно вошла Эдвина и направилась к Пемброку и графу Гонту. Проходя мимо Леа и Реднора, она бросила строгий взгляд на дочь. Девушка начала лихорадочно вспоминать, что она сделала не так, и с тревогой посмотрела на Кейна.

— Ой, простите меня. Вы ведь с дороги и устали. Путь был нелегкий, вы весь в грязи, а я своей болтовней задерживаю вас… Пойдемте в восточную башню: я приму ваше оружие и приготовлю вам ванну.

— Спасибо, это очень кстати: мы ехали с Запада три дня, и тело просто воет от кольчуги, — благодарно ответил Кейн. В самом деле, как хорошо было бы сбросить тяжелые доспехи и принять теплую ванну!

Леа шла впереди по лестнице, показывая дорогу, и прислушивалась к шагам Реднора. Заметив, что Кейн ступает медленно и неуверенно, она предложила ему руку.

— Милорд, да вы ранены! Вам пришлось сражаться? — Она спустилась на несколько ступенек обратно.

— Да, нам пришлось вступить в схватку, но я не ранен, — в голосе Реднора вновь послышалась горечь.

Кейн остановился и придержал за рукав Леа. Она вопросительно посмотрела ему в глаза, и ей стало не по себе. В книгах она читала о муках души, но до этого момента она не представляла, что они могут быть страшнее телесных. И ей вдруг так захотелось утешить и приласкать этого человека! Не думая о том, что делает, она нащупала его руку своей детской ладошкой и крепко сжала ее.

— Я калека.

Это было сказано так резко, что Леа невольно отпрянула от него.

— Простите…

— Ты услышишь обо мне много всякой всячины. — Кейн тяжело вздохнул: его жене так или иначе придется узнать правду. — У меня искалечена нога.

Леа прикрыла глаза. Ей хотелось хоть немного смягчить разговор и утешить этого сильного, глубоко страдающего человека. От волнения она даже начала немного заикаться.

— Н-нет, нет! — Импульсивно она сжала руку Кейна. — Мне нет никакого дела до того, что будут о вас говорить. Простите меня. Но… у вас было такое выражение лица… — Она неожиданно замолчала: описать, что она увидела на его лице, оказалось ей не по силам. — Ну, пойдемте же, прошу вас! Если хотите, мы поговорим позже, ладно? Вы ведь говорите, что очень устали, а я вас держу на лестнице…

Лорд Реднор промолчал. Да и что он мог сказать этому милому ребенку, который так простодушно и трогательно пожалел его? Ничего! Но ведь этой девочке предстоит через две недели стать его женой, и что тогда? Сумеет ли она противостоять всей той злобной лжи, которую недоброжелатели Кейна не преминут ей выложить? Однако сейчас ему почему-то вовсе не хотелось нагружать это милое создание своими проблемами. Чего доброго, она испугается и с криком убежит куда глаза глядят. Но как ему защитить ее от всей грязи, с которой ей придется столкнуться, когда она станет его женой?

Кейн покорно позволил проводить себя в одну из башен замка. В комнате, куда они вошли, отсутствовало какое бы то ни было оружие, она явно предназначалась только для жилья. Свет проникал в нее через узенькие полоски бойниц. Сумеречное округлое помещение пахло травами, пол устилали простенькие камышовые циновки. От яркого огня камина на деревянных стенах плясали причудливые фигурки. «Здесь можно просто и мирно жить», — неожиданно подумал Реднор.

Перед камином стояло массивное глубокое кресло. В него и усадила своего суженого Леа; он почувствовал, как теплая волна приятной расслабленности нахлынула на него.

Девушка отпустила его руку и отступила.

— Милорд, побудьте здесь… Я должна сходить к маме…

Одним прыжком он оказался рядом и мертвой хваткой вцепился в ее хрупкое запястье.

— Ты уже засобиралась к мамочке? — закричал он. — Хочешь отделаться от меня, попроситься на волю? Не делай глупостей! С ногами, без ног, человек или дьявол, не все ли равно… Я знаю, что они говорят обо мне. Но поверь, я вполне подходящая пара для тебя. Наши земли расположены рядом, это очень удобно…

Леа молча попыталась вырвать руку из железных тисков. Наконец, обессиленная, она опустилась перед ним на колени, пораженная резкой переменой его настроения.

— Не надо, милорд, пожалуйста! Я готова ко всему! Я лишь хотела попросить у мамы трав для ванны, вот и все. Прошу вас… — Слезы градом катились по ее щекам. — Не надо делать мне так больно.

— О Господи! — Реднор пришел в себя, отрезвленный слезами девушки, и почувствовал, как горит его рука. — Прости меня. Я и не подумал.

Он отступил к камину, а Леа, по-прежнему стоя на коленях, прислонилась к креслу, потирая запястье, всхлипывая и пытаясь унять слезы. Кейн смущенно кашлянул.

— Если ты хочешь остаться свободной, скажи мне. Я… я что-нибудь придумаю, и ты не будешь мучиться. Бедный ребенок, я дурно обращался с тобой! — Ему стало неловко за свою грубость. В последнее время такие приступы внезапного неукротимого гнева случались у него все чаще — очевидно, сказывалась тяжелая походная жизнь и недостаток отдыха.

— Клянусь вам, милорд, я всем довольна! Только умоляю вас, не говорите ничего моему отцу. Он убьет меня! Милорд, объясните, что я сделала не так? Может, я что-то не то сказала? Только не злитесь на меня! — Он сделал шаг в ее сторону, и Леа съежилась, словно испуганный зверек. — Я никуда не пойду, милорд, только умоляю вас, не бейте меня!

— Бить тебя? Но за что? За свой собственный скверный характер? — Кейн ласково прикоснулся к волосам Леа. — Не надо больше думать об этом. Я постараюсь вести себя помягче, мне не хочется, чтобы ты боялась меня. — Он прикрыл глаза и горько усмехнулся. — Хорошенькое начало помолвки. Ломаю тебе руки, пугаю так, что ты совсем уже ничего не понимаешь. — Он наклонился, поднимая ее на ноги. — Не позволяй мне пугать тебя, Леа. Я зверею от твоего страха. — Последняя фраза прозвучала настолько странно, что Кейн сам расхохотался. — Я-то много чего в жизни повидал, а ты еще совсем молоденькая. Но я постараюсь запомнить эту безобразную сцену и больше не допускать ничего подобного. Ты и, правда всем довольна и сможешь забыть мою грубость?

Убедившись, что буря миновала, Леа робко улыбнулась сквозь слезы, хотя и продолжала дрожать как осиновый лист.

— Правда, правда, милорд! Я всем очень довольна. Вы, милорд, совсем не грубы со мной. Отец часто обращается со мной куда резче, но никогда не просит прощения.

— Он что, бьет тебя? — удивился Кейн.

— Конечно, нет, — поспешно ответила Леа. Девушка страшно перепугалась: вдруг Кейн решит, что она вздумала судить отца. — Просто я так часто делаю глупости, да и вообще я ужасно бестолковая. Ему нельзя не замечать моих ошибок… Разве я поумнела бы, если б не отец?

Она робко взглянула на лорда Реднора. Кейн выглядел измученным и пристыженным. Это явилось для Леа полнейшим откровением и неожиданностью. Она привыкла к неукротимому характеру своего отца, смирилась со вспышками необоснованного гнева, считая, что все дело во взрывном темпераменте Пемброков. Леа жила, свято веря, что все мужчины таковы. У нее самой на душе было как-то неуютно от случившегося, но особенно ее смущало и почему-то пугало, что Кейн признал перед ней свою вину и попросил прощения. Так с ней себя еще не вел никто.

Но Леа не могла знать, что причина неожиданной ярости Кейна таилась не в усталости или дурном характере, а в том страхе, что гнездился у него глубоко в душе. Изнурительная борьба с этим страхом и явилась истинной причиной охватившего его гнева. Реднор вообще считал своим проклятием эти вспышки неконтролируемой ярости.

— Прошу вас, ну, присядьте, — взмолилась Леа.

Он покорно опустился в кресло и повернул лицо к огню. Леа заботливо поправила подушки. Кейн молча смотрел на огонь, потирая руки, словно они у него замерзли. Девушка опустилась перед ним на колени и начала расстегивать пряжку ремня, на котором крепился меч. Филигранной работы змеи и птицы, вытесненные на мягкой, но прочной коже ножен, привели ее в совершенное изумление. Отец, ужасный скряга, все хорошие вещи прятал по сундукам… Лорд Реднор откинулся на спинку кресла и с облегчением вздохнул, когда Леа, наконец, сладила с пряжкой. Постепенно она стала стягивать с него по очереди все доспехи.

Чувствовалось, что оттащить меч ей стоило немалых усилий. Затем она сняла накидку, прикрывавшую кольчугу. Под кольчугой оказалась бархатная рубашка со ржавыми пятнами на плечах. Эта рубашка привела Леа в недоумение. Она отлично знала: бархат стоит немалых денег, его привозят в Англию в очень малых количествах. Это кем же нужно быть, чтобы надевать под кольчугу бархатные рубашки?! Но сейчас не время для глупых расспросов. Он наклонился к ней, чтобы Леа было проще снять с него кольчугу. У нее даже перехватило дыхание, когда тяжелая кольчуга, наконец, оказалась у нее в руках. Обычно такая работа — для оруженосца, но ни у лорда Реднора, ни у его отца никогда оруженосцев не было.

Несмотря на высокое положение и заслуженную репутацию Гонтов как искусных воинов, лишь немногие решились бы отдать своих сыновей им в ученики. Старик Гонт отличался грубостью, его манеру обращения перенял и Реднор. К тому же отец и сын не жаловали своим вниманием двор и появлялись там только в случае крайней необходимости. Они недолюбливали Стефана и в гражданской войне оказались на стороне Роберта Глостера, однако явно против короля не выступали. У тех же баронов, чьи политические симпатии были на стороне Гонтов, находились иные причины удерживать своих сыновей. Во-первых, Гонт никогда не предлагал теплых местечек их сынкам, предпочитая назначать на денежные места наемников. Кроме того, молодые бароны, как многие считали, не получали должного благородного воспитания у Гонтов. Им не преподавали модного искусства ведения разговора, не учили со вкусом одеваться. В общем, при желании было к чему придраться в школе Реднора и его отца.

Леа стянула с Кейна шерстяной свитер и льняную рубашку, покрытые пятнами грязи и крови, и покачала головой.

— Милорд! — воскликнула она. — Вам надо бы надеть свежую рубашку и свитер.

— И что из этого следует? — с подозрением спросил он.

— Можно, я оставлю вас на некоторое время? Мне нужно отнести грязные вещи. — Леа осторожно попятилась к выходу.

— Да, конечно.

— Ключи от чулана у мамы. А вы запретили мне обращаться к ней, — как бы извиняясь, пробормотала девушка.

— Не будь глупышкой! Неужто ты думаешь, что я собираюсь запретить тебе видеться с матерью? — Кейну вновь стало неловко за свое поведение: надо же было так запугать бедного ребенка!

— Ваши мысли — не мое дело, — просто ответила Леа. — Мой долг — лишь подчиняться вам.

— Все так, все очень правильно, но у тебя должно быть хоть какое-то свое соображение? Если ты никуда не пойдешь и никто не придет сюда, мы же, в конце концов, помрем здесь с голоду, а о купании тогда и мечтать не приходится. А мне так хочется смыть с себя грязь! — За шуткой он попытался скрыть свое смущение.

Леа не сразу поняла, что он шутит. Но, наконец, она улыбнулась.

— Да вы смеетесь! — воскликнула девушка.

Кейн собирался что-то ответить ей, но внезапно его пронял озноб. Может, комната оказалась сыроватой или огонь в камине слабоват. Леа опрометью метнулась к деревянной кровати, что стояла у стены, и рывком сдернула покрывало. Вновь опустившись на колени, она закутала Реднора в покрывало и нащупала его тяжелую руку, крепкую, словно из стали, и иссеченную шрамами у костяшек пальцев.

Реднор замер, с трудом переводя взгляд с огня на девушку. И он вдруг вспомнил, как лежал на поляне в лесу рядом с домом и над ним кружились птицы. Он тогда тоже затаил дыхание, чтобы не испугать их. А сейчас он боялся испугать эту солнечную пичужку. Раздался треск горевшего в камине полена. Сказка закончилась.

Реднор оставался неподвижен. Его рука, покоившаяся на колене, притягивала Леа как магнит. Кейн был так добр с ней, и ее жизнь теперь во многом зависела от того, сможет ли она угодить ему. Леа припала поцелуем к этой неподвижной, покрытой шрамами руке и затем выпорхнула из комнаты.

2

Леа со всех ног бросилась вниз по лестнице и налетела на служанку. Она коротко приказала той принести ванну в комнату восточной башни и взять у матери ключи от чулана.

— Я схожу на крепостную стену. Дай-ка мне свой плащ, — закончила девушка, едва переводя дыхание.

В отсутствие Реднора тревога вновь охватила ее. Леа захотелось выйти во двор, подышать свежим воздухом и подумать о своем будущем. Шумный зал, где всегда можно найти отца с матерью, где ей говорили, как себя вести, — не самое лучшее место для размышлений. Вообще-то, она знала о своем будущем муже намного больше, чем могла предположить леди Пемброк. Хотя девушки из родовитых семей всегда находились под надежным присмотром, поскольку являлись для родителей весьма ценным капиталом, прислуга Пемброков за пределами женской половины была зачастую предоставлена самой себе, а Леа не видела ничего зазорного в том, чтобы прислушиваться к болтовне служанок. Многие служанки имели любовников среди солдат и наемников. Пемброк, когда Эдвина пыталась навести в доме порядок, только посмеивался. А слуги без умолку рассказывали о солдатах, возвращавшихся домой с гражданской войны, и о тех людях, что находились в самой гуще событий. Имена графа Гонта и его сына постоянно назывались среди наиболее прославленных воинов.

Рассказов об их силе и могуществе ходило много, и самых разных, но в одну вещь Леа верила безоговорочно. Отец и сын представляли собой очень странную пару, которую связывали непонятные, если не сказать нечистые, узы. При том, что отец терпеть не мог сына, Реднор слушался отца, как ярмарочный медведь-плясун — хозяина: иногда беспрекословно, иногда огрызаясь. Тем не менее, Гонт, по слухам, безгранично доверял сыну, и не было случая, чтобы тот не оправдал его доверия. Поговаривали, что лорд Реднор, неуязвимый в сражениях, вовсе не сын графа Гонта, а сын самого дьявола, — иначе как мог заполучить наследника граф Гонт? По крайней мере, за двадцать лет супружеской жизни со второй женой Гонту так и не удалось завести второго ребенка. Леа содрогнулась от своих мыслей. Кейн говорит, что у него изуродована нога. Но так ли это на самом деле? А может, там вместо ноги — копыто, которым Сатана отметил свое человеческое воплощение? Леа закуталась в плащ. Ее просто трясло, но не от апрельского ветра, а от страха.

Нет, с такими страхами жить просто невозможно! Что бы ни болтали вокруг, но этому человеку суждено стать ее мужем. Коль отец приказал, так тому и быть. Только вот что делать, если… Нет, нет, вопросов слишком много, но одно сомнению не подлежит: лорд Реднор — великий рыцарь, и она станет женой великого воина. И вряд ли он решил жениться на ней, чтобы потом обижать. «Если я буду послушна, — подумала Леа, — то вполне смогу угодить ему». Может, он научится жалеть ее? Он же говорил, что постарается обращаться с ней поласковей. Нужно только приноровиться к его вспыльчивому характеру и, по возможности, точнее угадывать его желания.

А лорд Реднор, как только Леа ушла, буркнул, глядя на языки пламени, плясавшие в камине:

— Безумие. — Он судорожно вздохнул. — Это все от чтения проклятых романов.

Он нахмурился; звук собственного голоса почему-то смутил его. За последние двенадцать лет лорд Реднор разве несколько дней обходился без меча и лишь несколько ночей провел в постели. Он подавлял мятежи, укрощал валлийцев, которые всегда пытались скинуть ярмо неволи и выгнать норманнских завоевателей. Раньше он проводил немало времени за книжками под присмотром священников, которых для него подбирал отец. Граф Гонт очень ценил образованность. Он был убежден, что человек, умеющий читать и писать, никогда не окажется в зависимости от церковных грамотеев; что, зная языки, в том числе латынь и валлийский, можно вовремя догадаться о грозящей опасности и всегда обходиться без переводчика.

Из тех учителей, что немало повидал Реднор, сразу раскусил его отец Томас. Возможно, отец Томас и не принадлежал к очень прилежным священникам, но зато обладал редкой проницательностью. Он старался поощрять в Кейне доброту и мягкость, много разговаривал с юношей о Боге. К сожалению, Кейн сжился с мыслью, что рожден от дьявола. Отец Томас быстро отказался от мысли спасти душу своего ученика и вместо этого занялся его сознанием. Он привил юноше любовь к классической латинской поэзии, в особенности к «Энеиде» Вергилия и к романам. В этих историях истинные рыцари жили согласно кодексу чести, со всеми женщинами обращались неизменно галантно, но любили всю жизнь лишь одну из них.

Лорд Реднор понимал, что все это имеет к реальной жизни весьма отдаленное отношение, но именно к этой мечте он прикипел всей своей израненной душой. Пройдя через войну, жестокость, кровь, смерть, он все же не отрекся от своей заветной мечты, страстно желая встретить что-нибудь выходящее за рамки тошнотворной реальности; храня верность этому идеалу, он старался в своих поступках подражать благородным героям этих историй, чтобы оказаться достойным своей мечты.

Граф Гонт, по натуре человек грубый и жестокий, в отличие от большинства своих современников, был весьма дальновиден — он воспитал в сыне рассудительность и трезвый взгляд на жизнь. Гонт давно заметил, что слуги, которые едят вдоволь и не запуганы своими хозяевами, работают лучше. Гонт понял, что есть смысл оставлять им даже часть урожая, причем немалую. А то, что он защищает своих подданных от набегов и грабежей, как и положено добропорядочному сюзерену, тоже приносит немалую пользу — крестьянам тогда работается намного спокойнее. Все, вместе взятое, привело графа к мысли, что он богатеет, когда прибавляется богатства и у его подопечных. Эти идеи он вложил и в сознание сына: сохранить мир на своей земле и защитить подданных — вот истинный путь к богатству.

Нельзя сказать, чтобы лорд Реднор ненавидел войну. В душе его уживались безграничная жестокость и светлые, едва ли не юношеские мечты и грезы. Могущество его меча и копья приводило Реднора в неописуемый восторг, именитые придворные бароны прислушивались к его словам. А его власть на собственных землях! Казалось бы, что еще человеку нужно? Но Кейн жаждал… Что тревожило его? Какая-то странная тоска по теплу, любви, преданности, по ласковой женской руке… Он и сам не мог ответить, чем терзалась его душа. Странные желания для человека его возраста и положения…

Он потянулся в кресле и невольно провел ладонью по лицу. Пальцы ощутили натянутую шрамами кожу.

Он пытался утолить жажду чтением. Он читал и читал, скупая книги, где только можно. Но чем больше он читал, тем голоднее становился. Вместо галантности и вежливости в жизни он видел лишь жестокость, вместо сияющих лат его тело сдавливала пропылившаяся кольчуга. Ее не однажды рубили на куски, а затем собирали опять, с тем, чтобы еще раз превратить в такое же месиво. Им никогда не увлекались ласковые и красивые женщины. Чаще всего он пользовался услугами чумазых, грубых деревенских девок или делил ложе с хоть и мытыми, но холодными и расчетливыми придворными шлюхами.

Лорд Реднор смущенно потер лоб. Как ни старался он отвязаться от этого слова, все было бесполезно: любовь — вот начало и конец, альфа и омега всех прочитанных им романтических историй. Все сражения, испытания и несчастья героям романов выпадали лишь из-за любви к прекрасной даме.

Вошли слуги и принесли горячую воду. Кейн смущенно хмыкнул и вновь потянулся в кресле, придвигаясь поближе к огню. Он взглянул на служанок. Неуклюжие, с толстыми красными руками… Он неудачно шевельнулся и содрал рубашкой присохшую кожицу с полузажившей раны на плече. Кейн не смог сдержать стон.

А у этой девчушки — Леа, да, ее зовут Леа — тонкие, нежные, белые руки. Любовь! Внезапно он отчетливо увидел себя со стороны — искромсанное лицо, темная грубая кожа. Кейн вспомнил о светловолосых красавцах из книжек, на фоне которых брюнет со смуглым грубоватым лицом, даже оттененным красивыми добрыми глазами и нежным ртом, выглядел, разумеется, совершенно непривлекательно. В довершение ко всему он с ужасом подумал о своей ноге или, точнее, о том, с чем он родился вместо нее… В общем, ясно было одно: никакой он не златовласый чудесный рыцарь из романа, и ни одна женщина никогда не любила его по-настоящему.

Конечно, в его жизни были женщины — деревенские девки, с которыми он обращался как со скотиной, жадно утоляя похоть; а также знатные дамы, украшавшие двор короля Стефана, куда ему приходилось наезжать довольно часто. Они клялись ему в любви, а он, тогда еще совершенно одурманенный историями из книжек, как-то оставлял без внимания то обстоятельство, что ради любви к нему они предавали своих мужей. Разве запретная любовь Тристана не была искренней? А любовь Ланселота? Но жизнь научила Кейна: женщина, изменяющая мужу, изменяет и возлюбленному, если находит более подходящий вариант или цену повыше. Кейн горько усмехнулся — воспоминания захватили его. Женщины, которые бросали его и смеялись над ним, женщины, которые ложились к нему в постель, движимые мелкими выгодами и крупными политическими интересами. Его сердце покрывали рубцы — живая память о нанесенных ранах.

Он смотрел на брак как на необходимый шаг ради продолжения рода, но яростно отпирался от союза с дочкой Пемброка. Старик Пемброк ненавидел и боялся Гонтов. Но отец Кейна остался непреклонен. Он все приговаривал, что земли Пемброков, входящие в приданое, выбраны с очевидным желанием угодить Гонтам и расположены исключительно выгодно относительно их собственных владений. Главное, что кровные узы между Гонтами и Пемброками — лучший залог мира между норманнскими баронами Уэльса. В конце концов, Реднор согласился жениться даже на дочери Пемброка, уступая своему жгучему желанию заполучить продолжателя рода и наследника.

И тут произошла неожиданность — Леа поразила лорда Реднора. Он не готов был встретить здесь такую миловидную, ласковую и хрупкую девушку и совершенно не представлял себе, как обращаться с женщинами подобного склада. Он чувствовал, что Леа совершенно ни на кого не похожа из встреченных им ранее, она другая! Он боялся, что эта нежная птичка зачахнет от его грубого обращения, совсем как жаворонок, которого он однажды поймал в детстве. Та птичка, когда он попытался приласкать ее, умерла от страха прямо у него в ладонях.

Едва Леа вошла в комнату, он вздрогнул, отвлекаясь от своих размышлений. Его состояние не осталось незамеченным девушкой.

— Милорд, да вас знобит! Это я во всем виновата. Какая же я нерасторопная по сравнению с мамой! — Ей нужно было как-то оправдаться за то, что она столько времени простояла в раздумьях на крепостной стене. — А ваш отец уже искупался и переоделся. Прошу вас, простите меня! Впредь я буду поворотливее!

Она дала прислуге кое-какие указания, и вскоре запах трав, брошенных в горячую воду, донесся до Кейна.

— Вы хотите, чтобы я вас искупала? — спросила она и вдруг залилась краской в смущении. Еще никогда в своей жизни она не купала взрослого мужчину, хотя ее мать и рассказывала ей, как и что делают в таких случаях. Когда приезжали гости, Эдвина всегда брала эту обязанность на себя. Но ведь лорд Реднор помолвлен с Леа… Девушка свято верила, что если Кейн обручен с ней, значит, она должна заботиться о нем.

Она опустила ему руки на плечи, чтобы снять плед. Кейн как-то сдавленно хмыкнул, и она отступила в недоумении.

— Ну, хорошо… Позвольте мне хотя бы помочь вам раздеться.

Он закашлялся, а потом отвернул лицо от огня и уставился на девушку. Ее руки, ее белоснежные руки… Она держала их, не опуская, словно все еще собиралась помочь ему. Он смотрел на них, не отрываясь, и Леа снова смутилась. Воспитанная взаперти, она не могла привыкнуть к столь откровенному мужскому разглядыванию, непохожему на равнодушно-повелительный взгляд отца и подобострастные взоры слуг.

— Нет, спасибо, — нашелся, наконец, Реднор. — Я сам искупаюсь. Мне это более привычно.

Он говорил тихо, и Леа снова приблизилась к нему.

— Милорд, с вами все в порядке? — спросила она, всем своим видом выражая участие.

— Да. Со мной все просто замечательно, — раздраженно, будто отмахиваясь, процедил Реднор.

— Ну, хорошо, тогда я ухожу, а то вода остынет. Прошу вас, перед тем как одеваться, позовите меня. У вас на рубашке кровь, надо обработать раны. Вам сразу станет легче.

— Договорились.

Она тихонько удалилась, бесшумно прикрыв за собой тяжелую дверь.

Все еще погруженный в раздумья, он неторопливо стянул с себя одежду, а потом осторожно ступил в ванну. Кейн поморщился, когда горячая вода лизнула бесчисленные шрамы на ногах, но он уже привык к боли. Он окатывал себя с ног до головы, черпал воду пригоршнями и плескал ее на грудь и плечи, пока не заметил на бортике ванны какой-то маленький желтый кусочек. Некоторое время он бессмысленно таращился на него, соображая, что это за диковина, пока вдруг не понял — мыло. Вряд ли за всю свою жизнь Реднор мылся мылом больше четырех-пяти раз. Он взял его и неумело стал намыливать могучее тело, голову, взбив вокруг себя пенное облако. Потом он ополоснулся, выбрался из ванны и, стоя на здоровой ноге, с удовольствием растерся грубым полотенцем. Кейн вспомнил, что Леа собиралась прислать кого-то поухаживать за его ранами, но сначала он надел чулки и обулся, надежно укрыв от посторонних глаз искалеченную ногу, а затем уже дал знать, что покончил с мытьем.

Леа появилась тут же, без промедления, словно стояла за дверью и дожидалась, когда он позовет ее. Она спросила позволения обработать его раны, и Реднор посмотрел на нее с нескрываемым удивлением. Он думал, что Леа позовет кого-то из прислуги, но не допускал и мысли, что она возьмется за это дело сама. Неожиданно для самого себя Кейн согласился. Он вновь уселся в кресло и уставился на огонь, стараясь выглядеть невозмутимым.

— Ой! — воскликнула Леа, обработав целебной мазью из горшочка мелкие порезы. — Здесь у вас воспаление!

— Да, одна старая рана, которая никак не хочет заживать. Хотя, впрочем, это неважно, — поморщился Кейн.

— Нет-нет! Ею обязательно нужно заняться. Мне понадобится нож, чтобы все тут вычистить. Если хорошенько постараться, ручаюсь, все мигом заживет.

— Через два дня я уезжаю. — Кейн раздраженно махнул рукой. — Кто будет смотреть за ней? Пусть так и останется. Я хожу с этой раной, уже Бог знает сколько; чуть больше, чуть меньше — не все ли равно?

Леа никогда в голову не приходило переспрашивать мужчину или перечить ему, но сейчас она решила ослушаться Кейна. Движимая лишь заботой о нем, Леа опустилась на колени — надо было смазать жуткого вида багровые шрамы у самого паха. Она почувствовала, что тело его внезапно напряглось.

— Я не причиню вам боли, милорд, — успокоила она, зачерпывая рукой очередную порцию снадобья.

— Причинишь мне боль? — Реднор поразился наивности и простоте девушки; в ее помыслах не было и тени плотских желаний.

— Я понимаю, конечно, что я еще так молода, но меня хорошо учили, — продолжала настаивать Леа. — Если вы не доверяете мне, то разрешите, я позову маму.

— Как ты можешь сделать мне больно? — боролся с собой Кейн. По своей наивности эта девочка и подумать не могла, что сейчас творилось с ним: его охватило желание. Последние несколько недель у него не было ни одной женщины, и теперь на него совершенно по-особому действовали сумрак комнаты, близость Леа, которая уже была его невестой, тишина вокруг. Он вдруг так страшно захотел ее, что едва не потерял сознание. Прикосновения Леа возбуждали его, ощущение ее рук у бедер мутило рассудок.

— Нет, — в конце концов, выдавил он из себя, — не надо никого звать. Бери нож и делай то, что собиралась. Я просто хотел тебя избавить от лишних хлопот.

Если бы она хоть не прикасалась к нему, он смог бы усмирить свое тело, хотя это было бы не так и просто. «Она ведь не деревенская девка, — внушал он себе. — Я овладею Леа, но сделаю это так, чтобы не обидеть ее, с уважением. С уважением», — повторил он про себя, когда девушка вновь приблизилась к нему.

От ее прикосновения Реднор вздрогнул, и Леа, чтобы успокоить его, приложила прохладную ладошку к его шее. К сожалению, это не принесло ему облегчения: Кейн чувствовал, что тело его содрогается словно в лихорадке, а кровь гулко пульсирует, отдаваясь дробными ударами в висках.

— Милорд, сейчас немножко пощиплет. — Леа положила на рану мазь. Кейн тяжело вздохнул, но девушка истолковала этот вздох по-своему. — Простите меня, — пробормотала она, — уже почти все. Осталось намазать еще одну ссадину, и я оставлю вас в покое.

Реднор понял, что терпение его на исходе.

— Дай-ка, мазь сюда! Остальное, я сделаю сам! — резко одернул он Леа.

Леа послушно протянула ему склянку с лекарством. Он заметил, как дрожат ее губы.

— Глупышка, это вовсе не из-за того, что ты делаешь мне больно или я не доверяю твоему умению. Просто… — Ну что он мог сказать?! Кейн рассмеялся. — О Господи, я не могу тебе ничего объяснить, дитя мое!

— Да вас всего трясет, вы замерзли! Вот ваша рубашка, милорд! — Леа лихорадочно бросилась к лавке, на которой лежала одежда Кейна.

Он расхохотался.

— О, нет! Чего, чего, а вот от холода я не страдаю, это точно! Видит Бог, мне скорее жарко, и даже слишком! Хотя, возможно, ты права, и от рубашки мне станет прохладней.

Он натянул через голову рубашку и тут же прибавил к ней верхнее платье, понимая: чем больше на нем одежды, тем безопаснее для них обоих. Леа вновь приблизилась к нему, чтобы помочь разобраться с застежками камзола. Он почувствовал, что больше не может противиться своему желанию. Вряд ли будет большим грехом, если он поцелует ее… Реднор притянул девушку к себе. Леа не выказала ни малейшей попытки к сопротивлению. Медленно, высматривая на ее лице малейшие признаки отвращения, Реднор приблизился губами к ее нежному рту и заставил языком его открыться. Леа, к его удивлению, не проронила ни звука. Мгновение ее рука блуждала бесцельно в воздухе, но стоило Реднору чуть отстраниться, как она обвилась у него вокруг шеи, недвусмысленно удерживая на месте.

— Я болел оспой! — закричал он и грубо оттолкнул девушку. — Это могло плохо кончиться для нас, миледи. Еще чуть-чуть, и ты лишилась бы девственности. Ты что думаешь, я железный?!

Леа не могла вымолвить ни слова. Покраснев до корней волос, она стояла перед ним, смиренно опустив голову. Грех вожделения, как же быстро он охватил ее! Она не только не могла противиться; более того, ей не хотелось отрываться от его шершавых обветренных губ…

— Не… не думайте обо мне дурно, милорд, я ничего не могла с собой поделать, — боясь поднять глаза, прошептала она, заикаясь, и еще больше смущаясь.

— Это моя вина. Прости меня. До сегодняшнего дня мне совершенно не хотелось жениться, хотя наши отцы только и твердили об этом. Мне казалось, что тебе нужно повзрослеть и подготовиться к супружеской жизни. Однако теперь я вижу, в этом нет никакой нужды, ты получила отличное воспитание. Леди Леа, а вы и вправду так мало знаете о поцелуях?

Слезы ручьем полились по щекам девушки. Как же быстро возмездие настигает злодеев! От стыда за свое непристойное поведение она готова была провалиться сквозь земля.

— Конечно! — в отчаянии закричала Леа. — Спросите маму — никто, кроме нее, никогда не целовал меня! Да и она это делала так редко! Милорд, если я и совершила что-либо дурное, то только слушая разговоры прислуги и пение бродячих артистов… — Она разрыдалась, по-детски размазывая слезы по щекам.

Реднор отлично понимал, что она не врет. Присматривали за Леа отменно, ни на минуту не спуская глаз. Ревность, так внезапно взыгравшая в нем, относилась не к какому-то конкретному человеку. Просто Леа поцеловала его, уродливого и искореженного шрамами, так тепло и ласково. А что будет, когда она попадет ко двору и за нею станет виться шлейф молодых угодников?

— Ну, будет плакать! Ты хочешь, чтобы сюда сбежался весь замок? Вытри слезы. — Он наклонился, подобрал оброненный ремень, подпоясался и подошел к Леа. — Это моя вина, — теперь он говорил как можно мягче. — Ничего плохого в том, что ты поцеловала меня, нет, мы ведь помолвлены. Наоборот, я благодарен тебе, что ты не оттолкнула меня; я так ужасен, что почти ожидал резкого отказа. Увы, вместо того, чтобы радовать тебя, я весь день только и делаю, что обижаю.

Леа покачала головой. Кейн внимательно наблюдал за девушкой. Если она притворялась, то он это почувствует, но если она вела себя так помимо своей воли…

— Подойди ко мне, — строго сказал он, — и поцелуй меня еще раз как положено.

Леа покорно приблизилась к Реднору и подняла лицо, все еще мокрое от слез. На этот раз она и не пыталась обнять его, но, когда он поцеловал ее, она задрожала и доверчиво прильнула к его телу. Лорд Реднор с усилием совладал с собой и осторожно отстранил от себя девушку.

— Теперь иди. Ступай, иначе я снова невзначай обижу тебя, и мне в который раз станет стыдно.

Стол накрыли под самый вечер. Весь ужин Леа просидела не шелохнувшись. Вконец измученная дневными событиями, она не проронила ни слова, хотя прекрасно понимала, что надо просто из вежливости поговорить с графом Гонтом, который к тому же и сидел рядом с ней. Но сил у нее на разговор уже не осталось. Старый Гонт с расспросами не приставал, а лишь временами бросал пронзительный взгляд то на унылую девушку, то на побледневшего сына, рассеянно ковырявшего вилкой по тарелке. «Похоже, этот медведь напугал до смерти малышку Пемброков, — подумал старик Гонт. — Надо будет понаблюдать за ней».

При первой же возможности Леа спешно покинула пышное застолье. Ей хотелось побыть в тишине и одиночестве, чтобы хоть немного успокоиться. Она старательно прикрыла за собой дверь спальни, зажгла от кремня свечной огарок и принялась за шитье. Это привычное занятие немного отвлекло ее, но что-то все равно не давало покоя… Одежда лорда Реднора!

Леа собрала вещи Кейна и принялась за дело. Вначале все нужно очистить от пыли и крови. Пока отмокала рубашка, Леа сбрызнула водой бархатный камзол и старательно оттерла темно-бурые пятна. Все отчистилось довольно неплохо, только вот камзол оказался сильно поношенным. Она пригляделась к работе. Изумительная дорогая ткань, но пошито грубо. А не сшить ли ей самой к свадьбе рубашку для Кейна? Хотя, возможно, предусмотрительный отец уже все приготовил. Ну, а если все-таки попробовать?

Она тщательно сняла размеры с камзола и принялась за рубашку, откисавшую в лохани. Пятна почти сошли, но оказалось, что, несмотря на великолепие материи, пошита она была, как и камзол, из рук вон плохо. Леа повесила рубашку сохнуть у огня в комнате мамы — в ее собственной камин отсутствовал — и принялась латать темно-голубые штаны. Зажечь свечи она не решилась, и потому пристроилась поближе к огню: свечи стоили дорого, и мать пользовалась ими чрезвычайно редко. За этим занятием и застала Эдвина свою дочь.

— Леа! Что это ты делаешь? — удивленно спросила она.

Погруженная в собственные мысли, Леа некоторое время смотрела на маму с явным недоумением.

— Чиню его одежду, — сказала она, наконец, так, словно в мире не осталось других мужчин, кроме одного-единственного — Кейна Реднора. — Она в таком плачевном состоянии. Мама, у меня лежит отрез ткани, приготовленный для нового белья. Могу я пустить его на новую рубашку для Кейна? По-моему, материала хватит, и если я начну шить сегодня вечером, то успею в срок.

Эдвина бросила на дочь долгий изучающий взгляд.

— Да, конечно, у тебя все получится. Если уж тебе так хочется поступиться своей обновкой… — Эдвина подумала, что могла бы пожертвовать всем ради дочери или своих родителей, когда они еще были живы. Но пойти на это ради совершенно незнакомого мужчины, который и так получит возможность вертеть ею как ему только заблагорассудится… Это выходило за пределы ее понимания.

— Ничего страшного, у меня есть две рубашки, которые еще вполне можно носить. — Камин полыхал огнем, и лицо Леа порозовело. Эдвина не могла бы сказать наверняка: покраснела дочь от смущения или от жара, исходившего от пылающего очага.

— Зажги свечи, а то подожжешь волосы.

Леа немедленно повиновалась. Она встала, сходила за свечами и установила их на столе неподалеку от очага. Эдвина поймала дочь за руку, когда та подошла к рубашке лорда Реднора — проверить, не высохла ли она.

— Леа, а ты довольна? — Теперь стало ясно, что девушка действительно покраснела и явно не от близости к камину. Это насторожило Эдвину.

— Да, мама, — кротко ответила Леа.

— Ну, разумеется, по-другому и быть не может, если так решил твой отец. Но… ты долго разговаривала с лордом Реднором. Как, по-твоему, ты ему понравилась?

Леа смиренно стояла перед матерью, не поднимая глаз.

— Не знаю. Он был очень… любезен, — через силу ответила Леа.

Эдвина поняла это по-своему.

— Леа, ты должна радоваться тому, что посылает тебе Господь. Бесспорно, лорд Реднор не так уж молод, да и не красавец, как тебе хотелось бы того. Он совсем не похож на рыцарей, о которых пишут в твоих книгах. Но дать тебе он может многое: лорд Реднор богат, он известный человек, к мнению которого прислушиваются самые влиятельные лица в нашей стране. После смерти графа Гонта он станет одним из самых могущественных людей в королевстве. Радуйся, что его выбор пал на тебя.

— А я и радуюсь, мамочка. Я всем довольна. — Девушка снова потянулась за иголкой.

Ответ Леа привел Эдвину в полнейшее недоумение. Ее дорогое дитя находилось полностью во власти собственных мыслей, прочесть которые ей было пока не под силу.

— Все, рубашка уже высохла. — Эдвина ласково прикоснулась к руке Леа. — Заштопай ее, а я помогу тебе раскроить новую.

3

За роскошным утренним столом разговор не клеился, поскольку у всех собравшихся вид был довольно-таки утомленный. Пемброк и Гонт полночи пили, а Эдвина промаялась без сна, борясь со страхом за будущее дочери, опечаленная ее замкнутостью. Леа провела ночь за шитьем, а лорд Реднор долго промучился без сна и, в конце концов, лег на пол. Однако и это не принесло ему облегчения — не давали покоя видения. В итоге он перебрался в кресло и до утра просидел перед камином. Он был рад лишь одному — похоже, отец ничего не заметил, так как накануне крепко выпил.

Первой из-за стола поднялась Леа. Это было совсем на нее непохоже, тем более, когда за столом оставались сидеть гости. На завтрак подали холодное мясо, пирожные, яйца, хлеб и вино, но девушка ни к чему не притронулась. Бормоча извинения, она удалилась на женскую половину замка. За столом она поймала себя на мысли, что чувствует себя неловко рядом с Кейном. Она чуть не выронила хлеб и едва не пролила вино, когда несколько раз украдкой взглянула на Реднора. Его лицо с красными воспаленными глазами казалось сердитым.

Потом Пемброк и Гонт уехали поохотиться. Они несколько раз звали с собой Реднора, но тот весьма грубо отказался. Он надумал прогуляться вдоль крепостной стены до рва, а потом пройтись по полям, что прилегали к замку. Леди Эдвина сновала из одной башни в другую по всяким домашним делам. Некоторое время она присматривала за ним, а потом отправила ему вдогонку Леа — просто подумала, что так приличнее. А то приедет Гонт с охоты и узнает, что сын в одиночестве целый день слонялся по округе.

Кейн с закрытыми глазами сидел под деревом, когда к нему подошла Леа. Каким-то неведомым чувством он понял, что она рядом, и у него сразу как-то потеплело на душе.

— Добрый день, милорд, — вежливо приветствовала его девушка.

— Чего прибежала? — отрывисто спросил он. Леа сжалась, как в прошлый раз, когда он оттолкнул ее после поцелуя.

— Мама не хотела, чтобы вы оставались в одиночестве. Это она меня к вам послала, но я немедленно вернусь, если… — запнулась она и приготовилась уйти.

— Нет! — Реднору стало стыдно за себя. Он ведь отлично знал: Леа слишком хорошо воспитана и не станет навязываться, это не придворная дама. — Я и сам не знаю, почему сказал так. Видишь ли, я плохо спал ночью. Леа, присаживайся, раз уж пришла. Для тебя не слишком холодно, может, ты хочешь пройтись?

— Да, сегодня как-то свежо. — Леа готова была предложить прогулку до своих любимых лугов, где растут крокусы — вдруг они уже цветут! Но она тут же вспомнила про больную ногу Кейна. — Если вы не возражаете, давайте лучше посидим здесь. Просто замечательно: сидеть и ничего не делать. Я ведь тоже почти всю ночь не спала.

— И ты? — казалось, в его глазах промелькнула неприязнь, смешанная с подозрением.

— Увы… Вам не спалось, милорд?

— Ну да, а тебе? — Возможно, ему не стоило столь откровенно признаваться девушке в собственной чувственности, но Леа ведет себя так лишь потому, что невинна как младенец. Реднор не смог сдержать улыбки.

— К сожалению, да, но, в конце концов, я чуть-чуть подремала.

— А что же мешало тебе лечь раньше? — спросил он, желая подразнить девушку.

— Да то, милорд, — улыбнулась она, — что я штопала и чистила вашу одежду.

Кейн перестал смеяться — оказывается, он недооценил ее.

— Почему ты штопала мне одежду?

— Неужели вы думаете, что в нашем доме принято отпускать гостей в грязном и рваном? Я решила немного подлатать ее, уж очень все потрепано. Вы не возите с собой что-нибудь для перемены?

Вопрос показался Реднору просто трогательным.

— Раньше возил, а потом бросил. Даже если мы не теряли это в каком-нибудь ручье или по дороге, то все равно у меня обычно не получалось переодеться. Так я, в конце концов, и бросил эту затею. Разумеется, в каждом из моих замков меня ждет новая одежда и, когда представляется возможность, я переодеваюсь, — ответил он. И тут же поймал себя на мысли, что он бесконечно счастлив сидеть вот так, без дела, и болтать о пустяках.

— Если бы вы так не торопились с отъездом, милорд, я бы успела вам сшить новую рубашку. Вы такой огромный! Мы ничего не можем предложить вам из одежды отца, хотя мама была бы очень рада, — сказала Леа, лукаво посматривая на Кейна. Она колебалась, продолжать ли ей, но по лицу Кейна было видно, что он очень доволен. — Я рада, что нас здесь никто не видит. Хоть вы и знатный граф, а я всего лишь скромная подданная, я бы не пережила, если бы кто-нибудь меня увидел рядом с так одетым мужчиной.

Реднор оглядел себя. Да, посмотреть было на что. Пояс штанов, которые были короче, чем нужно, по меньшей мере, дюймов на восемь, торчал из-под камзола, сплошь усеянного наспех приделанными заплатками. В плечах камзол расставили кусками материи, чтобы хоть как-то вместить его могучие плечи и грудь. Кейн ухмыльнулся, обнажив красивые зубы.

— Понимаю вас, миледи. Мне действительно следует хоть как-то думать о подобных вещах. Ну, что ж, твоя мать воспитала в тебе хорошую хозяйку. Наверное, это она надоумила тебя продемонстрировать передо мной все свои добродетели. Похоже, она обеспокоена, остался ли я доволен своим приобретением.

— Ей незачем было советовать мне что-либо. Я и сама могу догадаться, что нужно гостю, чтобы он чувствовал себя уютно, а тем более, когда речь идет о вас, милорд.

Реднор вновь с нежностью посмотрел на девушку. Смущенная откровенностью взгляда, она поспешно отвела глаза и стала лихорадочно подыскивать новую тему для разговора.

— Если мой вопрос не покажется вам дурным тоном, милорд, то скажите, почему вы так торопитесь уехать? Вы выглядите смертельно уставшим. Вам просто необходимо отдохнуть подольше, и очень жаль, если вы не сможете себе этого позволить.

Ее последние слова напомнили Реднору о проведенной им бессонной ночи, и он еле сдержал смех. Оказывается, эта барышня вполне может его развеселить — и она совсем не похожа на жеманных аристократок и глупых деревенских девок.

— Парочка мелких баронов захватила земли моего отца. Похоже, они ищут повод для драки. Они оскорбили нас и, кроме того, напали первыми, а сейчас не время для войн на моей земле.

Кейн зажмурился от ударивших в глаза пронзительных лучей апрельского солнца. Любой, даже самый легкий его жест мгновенно находил отклик в Леа. Она обняла Кейна за плечи и ласково притянула к себе.

— Милорд, положите голову мне на колени и рассказывайте. А я поберегу ваши глаза от яркого солнышка.

Вздохнув, он положил голову ей на колени и закрыл уставшие глаза. — По-моему, я и так уже все рассказал. Еще ходят слухи, что Генрих Анжуйский вновь хочет попробовать захватить трон. Если это случится, Честер нарушит перемирие с королем, земли твоего кузена Фиц-Ричарда будут потеряны, а валлийцы, поднимут мятеж. Я должен буду утихомирить их, и тогда каждый мой вассал окажется на счету. Я не могу позволить, чтобы мои люди грызлись между собой. Когда валлийцы дичают…

— Разве во времена короля Генриха они не были покорены? — Леа добросовестно пыталась докопаться до истинного положения вещей.

— Я же тебе рассказывал вчера. Они никогда никому не подчинялись. Валлийцы… — Реднор безнадежно махнул рукой. — Они все до единого сумасшедшие. Говорят, мы их притесняем. Но и оставлять Уэльс без присмотра нельзя — там сразу вспыхнет война. Валлийцы готовы к борьбе, они говорят, что будут сражаться за свою свободу, а я говорю, что они сражаются из-за того, что в них вселился дьявол.

Леа почувствовала, как напряглись плечи Кейна.

— Успокойтесь, милорд. Не надо мне больше ничего рассказывать, если это причиняет вам такую боль. Давайте поговорим о чем-нибудь другом. В конце концов, на этой земле царят мир и покой, и здесь вам не нужно ни от чего защищаться.

— Мой рассказ меня совершенно не расстраивает, тем более, если он тебе интересен. Просто я подумал, что уэльские болота во время мятежа, — не место для женщины благородных кровей.

— Не думаю, что мне нужно чего-то бояться. Что, они захотят убить меня? Но какой в этом прок? В любом случае, я думаю, у меня хватит мужества самой выбрать себе достойную смерть, — Леа произнесла это несколько напыщенно, и Кейн ласково рассмеялся в ответ: все звучало так, словно голубка пытается стать кречетом. Леа обиделась.

— Не смейтесь надо мной, милорд. У женщины должно найтись мужество, если ей придется отстаивать честь мужа!

Реднор изумленно уставился на девушку. Его опыт общения с женщинами подтверждал обратное: они больше заботятся о том, чтобы запятнать честь мужа.

— Кто тебя надоумил говорить такие вещи? — поинтересовался он, мысленно признаваясь себе, что женская душа — вечная загадка, никогда не знаешь, что в ней происходит.

— Мама и капеллан говорили, что это мой долг, — строго ответила девушка.

— Скажи, ты никогда не слышала от мамы или капеллана о самоубийцах? — продолжал подтрунивать Кейн.

— Нет, но я слышала много рассказов о смелых женщинах. Да вы опять смеетесь надо мной! — по-детски надула губы Леа.

Реднор поспешно заверил ее, что ему просто приятно смотреть на нее, оттого он и улыбается, и упросил ее продолжить разговор. Убедившись, что Кейн серьезен, Леа стала рассуждать дальше:

— Я знаю, священники говорят, что убить себя — смертный грех. А вам не приходило в голову, что Господь наш бесконечно милостив и способен все взвесить? Он поймет, что лучше страдать самой, нежели из-за вас будет страдать муж.

Лорду Реднору стало не до смеха. Ее слова оказались для него полнейшей неожиданностью. Они неожиданно напугали его бесконечной искренностью, но чувствовал он себя скорее очарованным и невероятно смущенным. Сейчас он был готов на все, лишь бы случайно не задеть и не обидеть ее. Кейн закашлялся.

— Мне кажется, Господь все поймет, но не знаю, одобрит ли он это… Леа, скажи мне, ты много времени проводишь в раздумьях?

— Конечно же, нет! — смеясь, ответила девушка. — Неужто вы думаете, милорд, что я такая бездельница? Женщинам надо много чего знать, даже если это не очень интересно. Я умею готовить, ткать, шить, даже прясть, правда, не очень хорошо. Чтобы стать хорошей пряхой, нужно много учиться. Я разбираюсь в травах и знаю, какие из них от чего помогают. Если вы только позволите, я покажу вам, что умею делать. Я вот предложила вам отдохнуть, а вы легли так, словно готовы вскочить в любую минуту. Милорд, чуть-чуть повернитесь, вот так, я попробую научить вас отдыхать.

И снова Кейну пришлось удивиться. Он действительно всегда пребывал в напряжении и настолько свыкся с таким своим состоянием, что даже не замечал этого.

Он лег так, как она ему сказала, и Леа плавными движениями рук начала разминать ему шею и плечи. Она все говорила и говорила о каких-то пустяках из жизни замка, голос ее становился все тише, слова звучали все медленней и медленней, а под конец вообще слились в тихое ровное журчание. Веки у Реднора отяжелели, тело обмякло, и он заснул, раскинув могучие руки и уткнувшись лицом девушке в колени.

Когда Реднор проснулся, солнце стояло в зените. Открыв глаза, он увидел Леа, склонившуюся над ним с улыбкой.

— Ну, как вы отдохнули? — спросила она.

— Просто восхитительно. Да ты околдовала меня! Знаешь, я с детских лет не спал так хорошо. — В подтверждение сказанного он сладко потянулся.

— Вы выглядели таким уставшим, милорд. До чего трудно вы живете, если даже не чувствуете своего напряжения! Мне так грустно, что вы не сможете здесь задержаться подольше, — вздохнула она.

— Правда? — поднялся на ноги Кейн.

Леа ничего не ответила, а лишь улыбнулась. Они медленно пошли, держась за руки. Он продолжил:

— Куда ты меня теперь ведешь? Я так околдован, что могу прийти вслед за тобой на край пропасти и ничего не заметить при этом.

— До чего же у нас вежливый разговор! — рассмеялась Леа. — И как дурно вы обо мне думаете! Даже если бы я хотела отвести вас туда, поверьте, ничего бы не вышло — у нас здесь никаких пропастей нет. Я желаю вам только добра, не сомневайтесь, пожалуйста! Однако нам пора возвращаться домой. Если вы не против, я бы взглянула на ваши раны. А может, мне еще удастся уговорить вас переодеться. Тогда вы в моих глазах превратитесь из гадкого утенка в прекрасного лебедя.

Ее последние слова звучали довольно странно, но Кейн связал их со всем предыдущим разговором об одежде. Он вдруг вспомнил, как Леа помогала ему раздеваться, и голова его сладко закружилась…

Между тем они вошли в комнату, и Леа от слов перешла к делу — она развязала пояс Кейна и сняла с него верхнее платье.

— Признаюсь тебе, — заметил он, — ничего хорошего в такой огромной фигуре нет. На поле брани моя голова выше всех. — Его голос зазвучал мечтательно и слегка напряженно: Леа стала снимать с него рубашку. — Да, конечно, мне следует благодарить Господа — это все его милость. Однажды он поймет, какую ошибку совершил, и я…

— Нет! — неожиданно прервала его девушка.

— Что такое, Леа?

— Я смеялась над тем, что вы такой большой, но это просто шутка! Я и не думала, что в этом кроется какая-то опасность для вас! Мне не нужно было шутить так! — Еще мгновение — и слезы опять навернулись ей на глаза.

— Конечно, не нужно. Это не предмет для веселья. — Он заметил слезы и попробовал успокоить девушку: — Леа! Да я же пошутил! Перестань плакать. Мне ничего не угрожает. Честное слово, верхом мы все одного роста.

Однако Леа не могла успокоиться. Она внезапно поняла, что все, что она читала в книжках, все романтические истории — лишь слова, в жизни так не бывает. В книжках герой всегда победитель, совершенно не уязвимый для врагов. Но страшные следы на теле Реднора говорили совсем об ином.

Ее вырастили в покорности воле отца. Она знала, что должна постараться полюбить того человека, которого отец выберет ей, не важно, страшен он, жесток или стар. Но с лордом Реднором все получилось иначе, ей не пришлось заставлять себя влюбиться в него. Он не был дряхл, шрамы не сделали его уродом, и он уж точно не был с нею жесток. Только бы ничего не помешало их свадьбе — вот что волновало Леа. Она схватила Кейна за руки и прижалась к его груди, словно пытаясь удержать рядом с собой.

— Леа, ну я ведь уже очень давно воюю. Ну, хорошо, если не ради меня, то ради Всевышнего — перестань плакать. Я не могу этого видеть! — Кейн не на шутку растрогался. Ни одна из его прежних женщин не плакала в тревоге за него. — О Господи! — он почти кричал. — Да ты сделаешь меня несчастным! — Слезы Леа задели Кейна едва ли не сильнее, чем все ее разговоры.

— Милорд, я не плачу, — с усилием проговорила она, тотчас подняв голову. На ее ресницах еще трепетали слезинки, но она заставила себя говорить спокойно. — Мужчины должны сражаться, а женщины — ждать. Так хочет Бог. Но, если я сделаю вас несчастнее себя, смею ли я страдать? — это было сказано с истинной страстью, хотя и прозвучало несколько книжно и напыщенно. Она вцепилась Кейну в руку так, что ногтями чуть не поранила ему кожу.

— Если ты не отпустишь мою руку, то ран у меня прибавится, — ласково укорил ее Реднор и с деланной легкостью добавил: — А если мы останемся в этой холодной комнате, я точно замерзну и умру.

Леа улыбнулась, заставила Реднора опять сесть и сходила за мазью. Та ужасная воспаленная рана на плече выглядела намного лучше; Леа даже взвизгнула от восторга.

— Как бы мне хотелось, чтобы вы не уезжали так скоро, — искренне призналась она.

— Я изо всех сил постараюсь вернуться поскорее. А ты будешь так же нежна со мной, когда я вернусь? И станешь так же ухаживать за моими ранами?

— Вы говорили, — Леа так надавила на рану, что Кейн невольно поморщился, — что больше никаких сражений не будет.

«Война будет всегда, так или иначе», — мелькнуло в голове у Кейна.

— Но человек в любой момент может просто упасть с лошади или грохнуться с лестницы, выпив лишнего, — игриво заметил он вслух.

— Милорд, я более чем уверена, что у вас нет привычки падать с лошади, — со смехом ответила Леа и вдруг поджала губы, словно сдерживалась, чтобы не расплакаться. — Вот вам мазь — можете сами смазать раны на бедре. А мне нужно, пока не поздно, пойти переодеться к обеду. Папа ужасно сердится, когда я опаздываю. Ваша одежда, милорд, здесь, на кресле.

После этого Леа быстро удалилась. Прикрыв дверь комнаты Кейна, она со всех ног бросилась к себе в спальню, а там рухнула на постель, обливаясь слезами. Она знала — он никогда не вернется, слишком уж ей хорошо с ним. Радость не бывает дарована просто так. Она билась в истерике, когда в комнату вошла Эдвина.

— Леа! Что такое? Что случилось? О Боже! Да почему ты плачешь? — бросилась она к дочери.

— Мама, мамочка, должно непременно случиться что-то страшное, я знаю, я чувствую это. Ничем хорошим это все не закончится!

Эдвина побледнела. Неужто дочь узнала, что Пемброк задумал отправить Кейна на тот свет? Если бы лорд Реднор осторожничал и не согласился на этот брак, все планы Пемброков потерпели бы неудачу. А они ведь хотели сделать из Уэльса независимое королевство во главе со стариком Пемброком и Эдвиной! Если бы жениха насторожила глупость Леа, то раздосадованный Пемброк мог бы даже сгоряча убить дочь. Откуда Леа стало известно об этом? И как много она знает?

— О чем ты говоришь? Что случилось? Где лорд Реднор? — Но Эдвине так ничего и не удалось добиться от Леа, кроме бессвязного бормотания о том, что должно случиться нечто кошмарное.

Наверняка Леа ничего толком не знает — при ней такие разговоры никогда не велись. Если и говорили, то только о том, что нужно приглядеть за землями Фиц-Ричарда, пока молодой барон находится в лондонской тюрьме. Мысль о захвате этих земель пришла Пемброку на ум далеко не сразу. Заставить Честера нарушить перемирие особого труда не составит — король Честеру не доверяет, да и обращается с ним, мягко говоря, не очень вежливо. И тут Пемброк вспомнил о лорде Редноре. Он отлично понимал — Гонты против любых перемен власти в Уэльсе и имеют на то серьезные причины. Отчасти они опасались новых мятежей, а с другой стороны, им не хотелось, чтобы росло могущество Пемброков.

Эдвина сама предложила этот брак. Как ни грустно, но для Леа наступила пора выходить замуж. Конечно, лорд Реднор — не лучший муж. Его подолгу не будет дома из-за бесконечных междоусобных войн, да и груб он для такой девочки, ей нелегко с ним придется. Пемброк поначалу колебался, он ненавидел все семейство Гонтов — что отца, что сына. Он сомневался до тех пор, пока Эдвина не заметила как-то раз, что кровные узы — это очень серьезно, и к тому же у Реднора никаких близких родственников нет. Какие возможности тогда появятся у Пемброка-тестя! Эдвина отлично помнила, как Пемброк поначалу просто онемел, потом долго ходил, молчаливый и неприступный, погруженный в раздумья. И, наконец, стал посмеиваться.

— Как тебе нравится перспектива сохранить свою дорогую доченьку? — как-то спросил он с ехидцей. — Богатой вдове с заботливым папашей не нужно выходить больше замуж. Ты не против того, чтобы стать первой леди Уэльса?

Он мог не дожидаться ответа. Гилберт слишком хорошо знал Эдвину и потому намеренно задел две самых чувствительных струны в ней — ее любовь к дочери и гордость.

— Конечно, ты права, моя умная женушка. Действительно, почему бы Реднору не жениться на Леа? Он человек и тоже смертен. Даже если родится ребенок, то позаботиться о нем скорее обязанность тестя, если свекор совсем стар. — Гилберт резко оборвал смех и стал нервно теребить камзол. — Все не так просто. Этого дьявола убить нелегко, но вполне возможно.

Так шаг за шагом родился план. Старик Гонт долго не протянет, ему почти шестьдесят. А когда умрут и Реднор и Гонт, Уэльсом править будет некому, за исключением самого Пемброка! Он станет почти королем. Впрочем, почему «почти»? Он и будет самым настоящим королем!

Проще всего убить Реднора на поле брани. Но, увы, он осторожен, не жаден до побед и старается защищать только себя и свою землю.

Как только Пемброк заговорил с Гонтом о браке между Леа и Реднором, он тотчас начал выискивать слабые места Гонтов. Большинство вассалов оказались преданными им всей душой, не имея достаточных поводов для обид, — Гонты были хорошими хозяевами. Но Пемброк искал не зря, и, в конце концов, нашел приемлемый вариант. Недовольного звали сэр Роберт, и был он кастеляном[2] замка Реднора. Пемброк ликовал — замок Реднора находился по соседству с землями Фиц-Ричарда. Если бы только удалось подбить валлийцев с земель Фиц-Ричарда на вооруженное выступление! Их можно натравить на любой замок рядом с замком Реднора. Тогда Кейн окажется меж двух огней: с одной стороны — орда валлийцев, с другой — гарнизон норманнов. План хорош, но не совсем совершенен. Валлийцы — народ независимый, да и сэр Роберт в любой момент мог передумать. Ко всему прочему, Реднор — отличный стратег, он не зря имеет репутацию искуснейшего воина. Словом, Пемброка вело скорее чутье, нежели взвешенные размышления, когда он давал согласие на брак Кейна с Леа.

Зимой Пемброк на несколько дней съездил в Лондон. Он знал — со Стефаном говорить бесполезно, проболтается. А вот с королевой Мод можно поделиться таким секретом. Он почти не сомневался, что найдет в ней надежного и могущественного союзника, хотя даже Мод не до конца понимала тайные мотивы устремлений Пемброка. Она с восторгом приняла его план ударить по Глостеру с тыла и положить конец гражданской войне. Честера и Херефорда не составило бы труда взять в плен, как только они появятся при дворе. Их вассалы и пальцем не шевельнут, чтобы восстать против королевской власти в Уэльсе.

Реднор останется тогда совсем один. Никто, кроме него, не станет противиться переходу этих земель в полную зависимость английской короны. Однако Кейн слишком осторожен, чтобы, как Честер, поддаться на мелкие уловки Стефана и Мод и попасть в западню. Но ведь Стефан вполне может устроить какой-нибудь турнир и пригласить на него Реднора. Люди гибнут и на турнирах, хотя и не так часто, как на войне. Пемброк не стал до конца раскрываться перед королевой Мод, да и зачем? Если он будет испытывать настоятельную потребность выговориться, у него для этого есть более достойный слушатель — Эдвина. Именно при ней Гилберт обмолвился, что Реднор, конечно, может отказаться от участия в турнире и тогда его придется подловить в темных коридорах замка, и нож довершит дело.

У Эдвины не было ни малейшего желания вдаваться в подробности, она и так знала уже достаточно. На душе у нее было мерзко, но мысль о том, какие золотые горы ждут их при успешном завершении этой интриги, не покидала ее.

Она отшлепала дочь по щекам и добилась того, что рыдания стихли.

— Мне нет дела до того, чего ты понаслушалась. Держи язык за зубами, понятно? Если из-за твоей болтливости сорвется свадьба, отец вырвет тебе язык раскаленными щипцами. А теперь ступай, умойся, надень самое красивое платье и не вздумай появиться на людях, пока я не пришлю за тобой. Ты обязательно выйдешь замуж, я сделаю для этого все возможное! И да поможет нам Бог!

Эдвина переоделась и поспешно отправилась в гостиную. То, что она увидела, обрадовало и одновременно смутило ее: Кейн, Пемброк и граф Гонт дружно смеялись, чокаясь чашами с вином. На столе лежала бумага — брачный контракт с тремя подписями внизу листа. Уже ничто не могло испортить дела. Если дочери что-то и стало известно, она не проговорилась, а теперь уж тем более ничего не скажет.

Эдвина вошла как раз в тот момент, когда мужчины обсуждали, кого приглашать на свадьбу. Вопрос этот был действительно очень серьезный. Дело в том, что Гонт и его сын оказались как бы между разными лагерями участников гражданской войны. Они симпатизировали и Генриху Анжуйскому и Стефану. Их, в свою очередь, не любили многие и с той и с другой стороны, но уважали все.

Непризнанной императрице Матильде, по правде говоря, вообще ни до чего не было дела. Ей хотелось домой, во Францию, и отказываться от этого-намерения она не собиралась. Генриху Анжуйскому, видимо, тоже жилось неплохо, в Англии он пока не появлялся, и неизвестно, приедет он или нет в будущем. Но как быть с королем Стефаном и Робертом, графом Глостером? Появись они вместе на свадьбе — быть беде. С другой стороны, оба — слишком значительные фигуры, чтобы их забыть пригласить. В конце концов, Гонт пообещал лично написать королеве Мод и попросить ее уговорить Стефана не появляться на свадьбе. Пусть она сама объяснит ему, насколько опасно оказаться так глубоко на вражеской территории. Вообще-то, Стефан был любитель подраться, а уж отказать себе в удовольствии насолить Глостеру ему бы стоило больших трудов! Лорд Реднор вызвался встретиться с Филиппом Глостером — его лучшим другом, вторым сыном Роберта, — и попросить присмотреть за отцом: мало ли что, вдруг Мод не уговорит Стефана. С остальными гостями все обстояло проще — большинство знаменитостей так часто перебегали из одного лагеря в другой, что никаких неожиданных встреч уже просто не могло быть. А некоторые бароны, подобно графу Честеру, вообще затруднились бы вспомнить, на чьей они стороне сегодня.

Как только разобрались с гостями, старый граф Гонт обратился к Эдвине.

— Я очень доволен тем, как все складывается, — сказал он почему-то с грустной улыбкой. — Хорошо, когда жена под стать своему мужу. Пару лет назад его бросила одна шлюха. А он еще жениться на ней собирался. Я его отговаривал, но он и слышать ничего не хотел, горячий больно. Вот теперь — другое дело! — Гонт хохотнул. — Ваша дочь здорово окрутила его! Он всю ночь не спал — все ходил по комнате; думал, я сплю, а я все слышал. Не сомневайтесь, отсутствие моего сына не будет долгим, он вернется к ней при первой же возможности. Нам придется-таки уехать, никак нельзя потерять северные земли. Мы с сыном сейчас только об этом и думаем. Я, пожалуй, тоже поеду вместе с ним, а то уж забыл, как там все выглядит. — Горькая усмешка пробежала по лицу старика. — Там все связано с его матерью. Как я любил ее!

Он долго молчал, и лицо его оставалось по-прежнему мрачным. Потом он продолжил:

— Он убил ее — она умерла, рожая его! Он убил и ее, и своего брата-двойняшку. Я ему этого не смог простить. Женщина, столь дорогая мне, умерла, а он цел и невредим. Я бы его удавил собственными руками, будь у меня другой наследник! Но у меня нет больше сыновей. Зато сам Господь наказал его. Над ним висит проклятие, и никакой надежды на прощение у него нет — он думает, что мечен Сатаной! Его больная нога — это и есть сатанинская отметина. — Гонт презрительно сплюнул. — Эта боль всегда живет в нем — и денно и нощно. Я его вырастил таким и ничуть не жалею об этом. С другой стороны, надо признать, он хороший сын, но я никогда не забуду то горе, которое обрушилось на меня с его появлением. Я хочу, чтобы он тоже всегда помнил об этом. Поэтому у него такое имя — Кейн, братоубийца.

— Ваша светлость! — Эдвину так потрясло услышанное, что она даже не потрудилась вникнуть, как следует, в суть разногласий. Вражда между сыном и отцом — вещь, увы, обычная, но не по такому поводу! — Я говорю как женщина, ваша светлость. Ребенок не виноват, что его мать… Ну, хорошо, хорошо, — поспешила она прекратить разговор, как только граф повернулся к ней, и она увидела, что его лицо пылает яростью. — Граф, вы, конечно, разбираетесь в ваших делах лучше, чем кто-либо. Я лишь беспокоюсь о моей дочери. Будет ли он добр к ней?

— А вы как думаете, если из-за нее он не спит по ночам? О да, конечно, он будет добр, по крайней мере, пока влюблен. — Эдвина побледнела, но Гонт ничего не заметил. — Нет, — сдержанно сказал он, — я несправедлив к нему. Он человек слова: как сказал — так и будет. Если ваша дочь не избалована и может найти радость в обычной семейной жизни — все будет хорошо. Если что и случится, так только по ее вине, а не по его. Да вы сами взгляните — он же, как одурманенный!

Эдвина сердцем чувствовала: все, что говорит Гонт, правда. Лорд Реднор как раз что-то горячо обсуждал с ее мужем. Она пригляделась к тому, как держался Кейн, и заметила нетерпеливые взгляды, которые он бросал на дверь. Тогда Эдвина окликнула застывшего истуканом пажа и отправила его за Леа.

Едва девушка вошла в комнату, Кейн тотчас же понял, что она плакала. Он бросился ей навстречу.

— Ты все еще расстроена из-за той моей шутки?

— Вовсе нет, — попыталась улыбнуться Леа.

— Тогда что у тебя с глазами? Ты же плакала! — Кейн схватил ее за плечи и повернул лицом к себе.

— Да что вы! Нет! Это так глупо — плакать из-за шутки.

Леа оказалась для него совершенно непонятным существом. Он до сих пор не встречал таких женщин и никак не мог понять, правду она говорит или лукавит.

— Я знаю совсем немного о женщинах, подобных тебе. Если ты говоришь, что это так, а не иначе, я верю тебе, но прошу: говори мне только правду. Знай, я готов простить тебе буквально все, лишь бы ты сказала мне об этом сама, прямо и честно. Но, если ты обманешь меня, тебе придется горько пожалеть об этом.

Леа было невдомек, что Реднор говорил ей о неправде совсем иного рода. Она поняла его буквально, как привыкла понимать отца. Ее рука задрожала в его руке.

— Попозже… Я вам все расскажу чуть позже. Прошу вас, только не сейчас, не здесь.

Их голоса заглушал шум приготовления к обеду, и Эдвина могла лишь наблюдать за ними. Если Леа расстроена по причине своего замужества, то ей удается хорошо это скрывать. Эдвина и не предполагала в своей дочери таких способностей. Она видела, что молодые не в ссоре, иначе бы они не говорили друг с другом так ласково. Они находились вместе весь день. Может, между ними уже что-то произошло — он заставил Леа вступить с ним в связь, или она сама, не дай Бог, согласилась? Хотя, если верить Гонту и его рассказу о сыне, едва ли такое возможно. К тому же, случись такое, Леа мучилась бы ужасно, и это заметили бы все. Нет, не похоже. Вон, какие взгляды бросает он на нее — как голодный волк на стадо овец.

— Лорд Реднор, — заговорил Пемброк, обращаясь к Кейну, — этим летом вы частенько виделись со знатью. Как вам кажется, чего хочет Стефан?

— А он разве хотел чего-нибудь, кроме денег да надежных людей? Теперь он упустил из рук власть, и мне просто интересно: на что он теперь надеется? Этот вопрос меня очень занимает. Мне кажется, он понаслушался всякой болтовни о возвращении Генриха и теперь хочет добиться среди баронов поддержки любой ценой, хоть взятками, хоть угрозами.

— Согласен с вами. Но если вы все и так прекрасно знаете, то зачем вам ехать к нему? Непонятно!

— Он едет, — рыкнул Гонт, — потому что я так сказал!

— Да, я понимаю, вас он не ослушается, но почему вы так ему приказали поступить?

— Потому что я присягнул Стефану. Я его солдат и не отрекусь от него. Мы поклялись помочь ему людьми и оружием и должны теперь постоянно доказывать, что наши войска — надежная защита этого края от валлийских разбоев. Для Кейна эта поездка — потеря времени, а мне тяжело оставаться, я слишком стар, чтобы как следует заменить его на поле брани. Но я не хочу, чтобы потом сказали, что мы не уважаем право нашего короля созвать на совет своих вассалов.

— Мой отец прав, но он не все сказал. Короля могут обмануть или ввести в заблуждение, поэтому мой долг — находиться рядом и видеть, что происходит. Не окажись я там, когда вокруг Стефана собирается волчья стая, не сносить мне головы, — подтвердил слова отца Кейн.

— Вы можете и здесь потерять свою голову, милорд, — криво усмехнувшись, сказал Пемброк. Но потом, ужаснувшись, что Реднор может превратно понять его, повернул взгляд в сторону дочери, как будто намекая, что он имел в виду вовсе не сражение.

Однако Кейн как будто и не заметил двусмысленности в словах Пемброка. Он оставался серьезен, и его мужественное лицо дышало уверенностью в своей силе.

— Возможно. Но там я могу отвести удар от короля!

— Ну, хорошо, вы лучше знаете все эти тонкости. А я вот ни за что не побегу, сколько бы меня Стефан ни звал, до той поры, пока не увижу в этом своей выгоды. При том, что вы рассказали, не лучше ли, если ваша жена останется здесь?

— Нет! — закричала Леа, внимательно слушавшая разговор. Она тотчас же прижала ладонь ко рту и отпрянула, но отец успел влепить ей пощечину.

В тот же миг Реднор вскочил со стула, невольно приложив руку к тому боку, где обычно висел меч.

— Да как вы смеете! — Его голос дрожал от ярости. — Мою жену?! Как вы смеете бить мою жену?! — Реднор был готов кинуться на свекра, но между ними возникла Эдвина, а напротив Пемброка встал старик Гонт.

— Милорд, милорд, умоляю вас, — билась в истерике Леа. Она с ужасом осознавала, что весь скандал возник из-за ее несдержанности. Над обеденным столом пронесся гул. Пемброк с лицом, пожелтевшим от страха, заставил себя рассмеяться, но смех вышел натянутым и неуместным.

— Какой пустяк — шлепнуть девчонку. — Реднор вновь сделал движение в его сторону. — Простите меня, лорд Реднор. Но советую задуматься: она мне дочь дольше, чем вам — суженая, это — во-первых, а во-вторых, я не привык, когда в моем доме мне перечат.

Мало-помалу Кейн пришел в себя.

— Вы абсолютно правы, и я приношу свои извинения за то, что не позволил вам вести себя жестоко в вашем собственном доме. Но отныне ее поведение — моя забота. Пока я здесь, прошу вас позволить мне самому с ней разбираться.

Все уселись на свои места, но обед был испорчен. Леа так и не притронулась к еде, а Реднор рассеянно ковырялся в тарелке; унылая гримаса не покидала его лица.

Пемброк крепко задумался. То, что он увидел сегодня, ему самому никогда не было свойственно. Лорд Реднор всерьез привязался к его дочери, раз так откровенно заявил свои права на нее.

— Я также слышал, — продолжил он, словно ничего не произошло, — будто Стефан собирается устроить большой турнир. Реднор, вы званы?

Граф Гонт вскинул голову, а Кейн посмотрел на Пемброка в упор.

— Вам более, чем кому бы то ни было, не следовало спрашивать меня об этом, — резко ответил Реднор и в упор посмотрел на Пемброка. — Я ведь слышал, что именно вы представили меня королю как главного претендента на победу и предложили пригласить на турнир.

Пемброк пожал плечами.

— Поверьте, я не стал бы оказывать подобную услугу своему будущему зятю. Подумайте, может, вам вообще не стоит ехать в Лондон? А что, если Стефан задумал таким способом избавиться от вас?

Леа тихо охнула, но Пемброк ничего не услышал. А вот Кейн мгновенно метнул на девочку острый взгляд.

— У Стефана большие планы, — осторожно ответил Реднор, — но я пятнадцать лет провел с оружием в руках. Неужто я похож на того, кого так легко заколоть дурацкой турнирной пикой? Нет, насчет Стефана я спокоен, к тому же со мной будут мои люди, совсем не новички в ратном деле. А отец тем временем займется наведением порядка на наших землях. До тех пор, пока Пейнкастл и другие замки у него в руках, королю нападать на меня, по меньшей мере, неразумно.

— Именно поэтому я и советую вам воздержаться от участия в турнире, — пытался загладить возникшую неловкость Пемброк.

— Это смешно — отказываться от участия в турнире из-за каких-то слухов. Если уж меня на настоящей войне не убили, неужто вы думаете, что меня можно отправить на тот свет на войне игрушечной?

Старый Гонт склонился над тарелкой и сидел, не поднимая головы, но взгляд его стал осторожным и задумчивым.

— Меня значительно больше тревожат совсем иные вещи, чем развлечения короля Стефана, —продолжил Кейн. — Этот визит Генриха, по правде говоря, похоже, вновь принесет кучу неприятностей. За Генрихом стоит новоиспеченный граф Херефорд. Да и Глостеру всегда страшно хотелось подмять Стефана под себя, и он готов будет помочь мальчишке, хотя годы войны и потрепали его. Если вдобавок Честер опять перебежит на другую сторону, то нас снова ждет война и море пролитой крови.

— Звучит убедительно, но я что-то не вижу толку от вашего вмешательства, Кейн. Сидели бы тихо и спокойно на своих землях. Вы же сами говорили, у вас там дел более чем достаточно, — остановил его Пемброк.

— Если бы я мог, то так бы и поступил. Однако, изменись в Англии ситуация хоть на йоту, и мы потеряем власть над Уэльсом. А если Генрих станет королем, все вновь придет в упадок, хлеб на полях собирать будет некому, в стране начнется голод. И все наши усилия окажутся напрасными!

— Но вы не можете помешать его приезду.

— Увы, это правда. Но не исключено, что я смогу уговорить его вернуться домой до лучших времен. Он покладистее своей матери. И кажется умным.

— Неужели вы считаете, что при такой политической ситуации разумно брать с собой неопытную девчонку?

Лицо Реднора потемнело, но голос остался спокойным:

— Думаю, ей не составит труда, слушая разговоры, держать язык за зубами. Я хочу знать, о чем болтают на женской половине.

— Реднор! — с презрением воскликнул Пемброк. — Для этого вы хотите использовать пятнадцатилетнюю девочку?!

— Я думаю, Пемброк, нам стоит прекратить обсуждение этой темы. Мне вполне достаточно вашего заверения, что она не станет попусту болтать.

— Да кто же при ней будет вести разговоры! Разве женщины доверяют друг другу?

У Реднора чуть искры из глаз не посыпались от гнева, но тут вступил в разговор отец.

— Бросьте, Гилберт! — сквозь смех заговорил Гонт. Он отправил в рот кусок оленины прямо с ножа. — Вам его ни за что не уговорить. Вы что, не видите, он и слушать ничего не хочет. Лишь бы она была рядом — и все тут. Да вы посмотрите — он же прямо-таки сохнет по ней! Он не переживет без нее этих двух месяцев! — Гонт вновь расхохотался. — Эй, Гилберт! Вы только посмотрите! Я его зацепил за живое.

Кейн медленно встал из-за стала, заявив, что сыт. Он предложил Леа пойти вместе с ним — ему нужно поговорить с ней. Его последние слова снова вызвали взрыв хохота у Гонта. Реднор покачал головой и тяжелым шагом отправился прочь из комнаты. Леа в тот же миг вскочила со своего места и бросилась вслед за Реднором. Впервые в жизни она даже не взглянула ни на мать, ни на отца, чтобы спросить разрешения.

А Пемброк и Гонт тем временем продолжали за столом обсуждать поездку Леа ко двору. Пемброк привел кучу доводов, почему не стоит везти такую домашнюю девочку к распутному двору Стефана. В ответ старик Гонт лишь рассмеялся.

— Вы, норманны, не понимаете, что за кровь течет в жилах валлийцев. Мать и бабка Кейна пришли из диких горных поселений. Реднор дважды валлиец. — Гонт чуть помолчал, а потом добавил: — Кроме того, ему пойдет на пользу, что она будет поглядывать вокруг.

— Ну, хорошо, — продолжил свои увещевания Пемброк, — я понял насчет горячей крови. А что, деревенских женщин ему мало? Скучно без них в городе, что ли? Жена должна сидеть дома.

— Ему никогда не было дела до деревенских женщин. Да, он мужчина и достаточно часто позволял себе… — Гонт покачал головой и мельком взглянул на потупившуюся леди Эдвину. — Он позаботится о девочке как полагается, хотя вообще-то от женщин не бывает ничего, кроме горечи на душе. Рано или поздно они или умирают от слабости, или обманывают. Человек должен любить только Бога и деву Марию.

— Я думаю, женщинами вообще не стоит слишком забивать себе голову.

— Но мужчины этого частенько не понимают. Вы что, Гилберт, думаете, если вам и мне приходят в голову такие мысли, то и у всех вокруг с головой все в порядке? Увы, это далеко не так. Вы знаете, что на турнирах теперь в качестве призов вручают украшения? Такая мода, видите ли. Человек рискует ради них головой, хорошим оружием, лошадью, а потом дарит эти безделушки своей женщине. Да, конечно, можно взять приз деньгами, и в прошлом мы с Кейном заработали на турнирах целое состояние. Уверен, и на этом королевском турнире он пожнет хороший урожай. Главное, чтобы ваша дочь родила мне внука, тогда я могу спокойно умереть.

Ну а если она не подарит нам детей, то мои земли никогда не будут принадлежать ей.

Пемброк закашлялся при этих словах и отпил глоток вина. «Гонт, похоже, держит меня за дурака», — подумалось ему. У Гонта не должно быть никакой родни, Кейн — его единственный сын. Когда его не станет, земли перейдут в собственность Леа. И совершенно неважно, с детьми она будет или без них. Занимался бы Пемброк столь тщательно устройством этого брака, если бы не был уверен, что земли Гонтов достанутся не кому-нибудь, а Леа?

4

Несмотря на апрель, по утрам пока стояла холодная и сырая погода. Когда Реднор проснулся, за окном еще не рассвело. Он сел на край постели и нащупал рукой вещи.

Эдвина дожидалась его в зале у накрытого стола. На край его она положила начищенные до блеска кольчугу и шлем. Его подбитый мехом плащ, небрежно отброшенный и забытый сразу же по приезде, тоже был чист и лежал на стуле.

— Пока не взойдет солнце, будет прохладно, — ласково произнесла Эдвина.

Реднор кивнул в знак благодарности и приступил к трапезе. Его так и подмывало спросить, где же Леа. Он чувствовал себя слегка задетым тем, что она не поднялась проводить его в дорогу, однако в глубине души был рад, что ее нет рядом. Ему и так почему-то очень тяжело давался отъезд. Ощущение, что он больше никогда не увидит Леа, не покидало Кейна. Допив вино из кубка, он поднялся из-за стола.

— Спасибо вам за заботу. Прошу вас, передайте отцу, что я напишу ему при первой же возможности. А Леа скажите, что… Нет, ничего не нужно говорить, только попрощайтесь за меня, и все. Провожать меня не стоит…

— Да хранит вас Господь, милорд.

Лорд Реднор вышел в коридор, бросил мимолетный взгляд на женскую половину и направился к лестнице.

— Милорд! — раздался вдруг голос из-за колонны.

Он схватился за меч, но в следующее мгновение с облегчением вздохнул.

— Леа! Что ты делаешь здесь, в темноте?

— Я подумала, что маме не понравится, если я спущусь вниз, но я не могла удержаться. Я не могу отпустить вас, позволить вам уехать… вот так… — Девушка шагнула вперед, держа что-то за спиной.

— Но я не имею права остаться, — мягко возразил Кейн. — Другое дело, что я все равно рад видеть тебя. Вчера я забыл сделать кое-что очень важное для меня. — Он протянул маленький сверток. — Это мой свадебный подарок. Я собирался попросить отца передать его тебе, — продолжал он, пока Леа разворачивала подарок, — но потом решил вручить сам. Вообще-то я хотел сделать это по возвращении, но, знаешь, когда я вернусь, то привезу что-нибудь получше. А пока ты будешь смотреть на него, и вспоминать обо мне.

В свертке оказалось необыкновенной красоты кольцо с нежно-розовым рубином. Девушка зачарованно смотрела, как он вспыхивает даже при слабом утреннем свете, едва проникавшем в замок сквозь узкие окна.

— Что это? — спросила она, наконец.

— Твое обручальное кольцо. Если оно не подойдет, ювелир подгонит его по размеру.

— Я должна носить это? — Леа не могла оторвать взгляд от камня, беспрестанно переливавшегося разными оттенками красного цвета.

Ее вопрос почему-то смутил Реднора. Он просто не узнавал самого себя.

— Ну, конечно. А что еще тебе делать с этой вещицей? Здесь изображен герб рода Гонтов. — Он старался все объяснить деликатно. — Это кольцо означает, что ты принадлежишь мне, что ты — моя. Ты не должна никогда снимать его.

— Милорд, а я и вправду принадлежу вам?

— Конечно.

— Означает ли это, что и вы принадлежите мне? — Голос Леа слегка подрагивал, словно туго натянутая струна.

— Да.

— И вы… — Она замолчала, но потом продолжила: — Вы никого больше никогда не полюбите?

— Нет. — По лицу Кейна скользнула тень.

— Не сердитесь на меня. — Леа молитвенно сложила руки. — Я пришла попрощаться с вами и передать вам кое-что на память обо мне.

Она попыталась вложить в руку Кейна нежную шелковую ленту с диковинными золотыми, в жемчугах зверями, явно предназначавшуюся для женских волос. Так вот что она прятала за спиной, затаившись в темном коридоре!

— Это все, что у меня есть, кроме вашего кольца. Мама дала мне жемчуг, а животных я вышила сама.

Кейн изумленно смотрел на подарок.

— Я не могу принять его, — в конце концов, сказал он, хотя ему очень хотелось оставить ленту у себя, — и лишить тебя такого украшения.

— Я читала в романах, что рыцарь должен угождать даме своего сердца… — прошептала Леа.

— Ты умеешь читать? — не веря услышанному, переспросил Кейн. А он-то боялся, что она все забудет — два месяца слишком большой срок для ребенка. Но если Леа сказала правду, то между ними останется связь! — Значит, если я буду писать тебе, ты сможешь читать мои письма?

— Да, милорд, конечно, — ответила она, чувствуя, что перед нею человек, совсем не похожий на ее отца, человек, перед которым можно открыться. Как же тяжело с ним расставаться!

— Мне пора идти, — Кейн словно прочел ее мысли. — Меня ждут.

Она печально кивнула. Лорд Реднор развернулся и быстро пошел прочь. Она бросилась ему вдогонку. Он уже прошел двор, когда ее крик остановил его:

— Лорд Реднор, подождите!

Кейн неохотно остановился. Губы его побелели, он прикрыл глаза. Ему и так стоило немалых усилий держать себя в руках; нужно немедленно уезжать отсюда, бежать прочь.

— Умоляю вас, наклонитесь ко мне. Поглощенный стремлением во что бы то ни стало сохранить самообладание, Кейн спохватился, лишь когда Леа уже повесила ему на шею свой крестик с распятием. Она доверчиво улыбнулась его суровому лицу.

— Ну вот, вы теперь действительно мой рыцарь, и Господь будет оберегать вас. Он вернет вас мне.

Не отрываясь, он смотрел на ее пухлые нежные губы и, в конце концов, все-таки сделал то, от чего зарекся: он подарил ей поцелуй и, целуя, проклинал Уэльс. После этого Кейн чуть ли не бегом бросился к лошади. Сил на то, чтобы оглядываться и снова прощаться, у него уже не было.

Он вскочил в седло и выехал во главу отряда. Леа проводила их взглядом, прислушиваясь к стуку копыт. Вот они миновали мост. Когда она выбежала на крепостную стену, они отъехали уже далеко, и она увидела лишь вереницу маленьких фигурок. Леа смотрела не отрываясь, пока они совсем не исчезли за холмами.

Позже мать отыскала ее. Леа стояла, прислонившись к холодным камням крепостной стены. Она уже не плакала. Первый урок супружеской жизни Леа получила — при разлуке слезы не помогают.

А лорд Реднор гнал коня и не оглядывался. И вновь он не понимал себя. Как же все-таки произошло, что девочка так завладела всеми его помыслами? Два дня назад он ее еще и в глаза не видел. Она не сделала ничего, ни единого жеста, чтобы обольстить, очаровать его. Она не надевала роскошных украшений, даже ее лучшее платье и то перешито из материнского. При дворе он встречал немало женщин, среди них попадались красавицы из красавиц. С некоторыми из них он заводил короткие романы, но ни одной из них не удавалось взять в плен его сердце. И потом, что за тревога поселилась вдруг в его душе? Он не раз смотрел в лицо смерти и давно избавился от животного страха перед сражением — все в руках Божьих. О чем же ему теперь тревожиться? И тут он понял: Леа. Что станется с ней, если он, Реднор, погибнет? Впервые за всю свою жизнь он ощутил ответственность за другого человека.

Не отрываясь, Кейн смотрел на дорогу. Рядом с ним ехал Одо — один из его новых рекрутов — и с пониманием поглядывал на командира.

Одо попал в отряд Реднора, потому что оказался более сообразительным и предприимчивым, чем другие крестьяне, к которым он принадлежал по рождению. Его приметил Джайлс, командир воинов лорда Реднора. Он наткнулся на Одо в пивной одной маленькой деревушки, где тот громко уверял всех окружающих, что все богатые одинаково плохи и любой человек в состоянии постоять за себя, было бы соответствующее оружие. Джайлс не захотел увечить приглянувшегося ему парня и предложил ему сразиться на крестьянских дубинах, вполне привычном для крикуна оружии. Джайлс подтвердил делом свое убеждение в том, что люди не рождаются равными, поранив противнику голову. Однако Джайлс не мог не заметить горячности и смелости молодого человека, кипевшего в нем желания драться, о чем и не замедлил доложить своему хозяину. Юношу забрали с фермы, где он родился и где, по всей вероятности, умер бы, и он был определен для начала в гарнизон Пейнкастла. Там Одо научился владеть различными видами оружия и теперь направлялся в свой первый боевой поход, в котором ему предстояло применить изученное на практике.

Одо вполне устраивала перемена в его судьбе, хотя особых планов он пока не строил, поскольку все еще пребывал в уверенности, что от богатых ничего хорошего не дождешься. Сомнения охватили его именно в эти минуты, когда отряд удалялся прочь от замка Пемброков. Они ехали мимо рощ и фруктовых садов. Несмотря на относительно плодородный год, крестьяне, попадавшиеся на их пути, были одеты в рванье и смотрели голодными глазами. Никто не выходил им навстречу с приветствиями. Одо не привык к такому — на его родине всадников всегда привечали. А здесь люди опрометью бросались к домам, чтобы спрятаться, или падали ничком на землю в надежде, что останутся незамеченными. Стало ясно, что они как огня боялись своего хозяина, он вселял в них ужас.

Появление графа Гонта и его сына в родных краях тоже не особенно радовало крестьян, но лишь потому, что обычно это означало: настало время сбора налогов. На самом деле их по-настоящему никто не боялся. Те, кто тревожился за хорошеньких жен и дочерей, заблаговременно их прятали. А иные и сами отправляли женушек с дочками в Пейнкастл с какими-нибудь подарками или снедью — ходили слухи, что и отец и сынок щедро одаривают женщин, которые им приглянулись.

Одо помнил и случаи, когда прибытия Гонтов в деревнях ожидали с самым искренним нетерпением: например, когда в окрестностях начинали шалить разбойники из обедневшего рыцарства, или когда предстояло разрешить судебную тяжбу, или в ожидании нападения со стороны горных валлийцев. Тогда в деревнях выставляли дозорных, и появление среди холмов черного с золотом штандарта Гонтов во главе вооруженного отряда вызывало вздохи облегчения и крики радости.

Судебные разбирательства в графстве Пемброк также поразили Одо: граф решал любой спор в пользу того, кто приносил ему большую взятку. На его родине это было неслыханно: оба лорда слыли людьми суровыми, но исключительно справедливыми. Как-то Одо стал свидетелем одного разбирательства. Бейлиф[3] Реднора из той деревушки, где жил Одо, взял денег больше, чем полагалось. Реднор выслушал все объяснения провинившегося с совершенно равнодушным видом и, казалось, все пропустил мимо ушей. Однако неделей позже он неожиданно снова нагрянул в деревню и провел обыск в доме бейлифа, обнаружив там все необходимые доказательства. Бейлифа подвергли порке, а затем четвертовали живьем на главной деревенской площади. Его останки долго находились на всеобщем обозрении, и всем стало ясно — обкрадывать и обманывать Гонтов не рекомендуется.

Отряд выехал на дорогу, и на развилке Реднор повернул налево. Старый Джайлс, замыкавший колонну, отправил к Реднору Одо. Оказавшись впереди командира, Одо отсалютовал. Реднор словно отряхнулся от забытья.

— Милорд, мы возвращаемся в Пейнкастл?

— Нет, — раздраженно ответил молодой граф. — Какого черта ты донимаешь меня дурацкими вопросами? Я же сказал, мы едем прямо в замок Фиц-Герберта.

— Все так, милорд, но сейчас мы едем именно по дороге в Пейнкастл.

Лицо Джайлса оставалось по-прежнему непроницаемым, вот только искорка, промелькнувшая во взгляде, направленном на Реднора, заставила молодого лорда густо покраснеть. Кейн яростно махнул рукой, и Джайлс заорал, чтобы все заняли свои места в колонне. Через некоторое время отряд добрался до очередной развилки, где и повернул направо. Проехав еще несколько миль, они вновь взяли вправо и срезали дорогу напрямик через поля.

Эдвина отыскала дочку в переходах, проходивших по верху крепостной стены. Леа невидящими глазами смотрела в ту точку, где скрылся отряд Реднора.

— Давай вернемся на женскую половину, Леа. Стоя здесь, ты только теряешь время и привлекаешь к себе ненужное внимание. Я думала, ты еще спишь.

— Я встала, чтобы попрощаться с лордом Реднором. Он уехал, а я даже не расплакалась. Я и сейчас не плачу, мамочка, просто…

Девушка просто обезумела. Она знала лорда Реднора всего два дня и вот теперь стояла и смотрела ему вслед, словно лишилась самого близкого для нее человека.

— Что произошло между тобой и лордом Реднором? — строго спросила Эдвина.

Леа недоуменно посмотрела на мать, а потом отвела глаза.

— Ну, мы помолвлены, — с глуповатым видом ответила она, наконец. — Ладно, мама, не сердись. Я не понимаю, о чем ты.

— Ты или глупее, чем я о тебе думала, или врешь! Ты думаешь, я не умею читать по тебе, как по открытой книге? Именно я учила тебя скрывать свои чувства, но со мной этот номер не пройдет! Почему ты сидела вчера, уткнувшись в его рубашку, красная как рак? Отчего так плакала?

Леа невольно прикрылась рукой, чтобы скрыть выражение своего лица.

— Между нами не произошло ничего, что не подобало бы помолвленной паре, — помедлив, ответила девушка.

— Откуда у тебя это кольцо? — строго спросила Эдвина, схватив дочь за руку.

— Он подарил мне его в знак нашей помолвки.

— О, Всевышний! Ну, кто же дарит такое кольцо девчонке! Да ты его вмиг потеряешь! А ну-ка сними сейчас же, я спрячу его в сундук!

— Нет! — Леа спрятала руку за спину и на всякий случай сжала ее в кулак.

Эдвина едва пришла в себя от изумления. До этого дочь слушалась ее беспрекословно, а сейчас Леа словно подменили.

— Леа! Это просто гордыня, мне стыдно за тебя! А еще больший грех — проявлять непослушание и говорить «нет» своей матери.

— Мама, гордыня тут ни при чем, и в непослушании я не повинна. Лорд Реднор сказал, чтобы я носила его и никогда не снимала. — На лице девушки промелькнул испуг, тотчас сменившийся решительностью. — Мама, я не сниму кольца, пока он мне не велит сделать это.

— Он! Он! — вне себя закричала Эдвина, охваченная приступом неизвестно откуда взявшегося страха. — Можно подумать, во всем мире существует один-единственный мужчина, и стоит тебе сказать «он», как всем сразу станет понятно, о ком идет речь!

Слова матери и ее напор ошеломили Леа, но она и не пошевелилась, чтобы снять кольцо, и только слушала, слегка поджав губы. Теперь ей стало понятно, что делать — нужно жить и ждать Кейна.

— Ну ладно, — сдаваясь, проговорила Эдвина, — не хочешь отвечать — ступай и возьмись за работу. Или ты думаешь, что если ты помолвлена с именитой персоной, то у тебя не осталось никаких обязанностей?

— Нет, мама! Я готова делать все, что ты мне скажешь, — покорно согласилась Леа.

— Погоди. А где твой крестик с распятием?

— Я отдала ему… то есть лорду Реднору, мама. Ему он нужнее, а своего у него не было.

«Что творится с дочерью? — недоумевала Эдвина. — Всегда такая покладистая и доверчивая, она всего за два дня стала своевольной и замкнутой».

— Леа, я хочу тебя предупредить: рана телесная не столь опасна, как ущерб, нанесенный собственной душе.

Мать словно читала ее мысли. Леа вспыхнула, глаза ее вновь наполнились слезами.

— Мама! Он не сделал и не сказал мне ничего бесчестного, — прошептала девушка, сдерживая рвущиеся наружу рыдания.

— Мне не важно, что сказал или сделал лорд Реднор. Мне важно, что сделала ты.

— Я… не сделала ничего, — последнее слово Леа произнесла с легким нажимом, но в целом фраза прозвучала неуверенно и как-то беспомощно.

Убедившись, что упреки здесь не помогут, Эдвина отвела дочь к себе в комнату и усадила на кровать.

— Леа, я люблю тебя. Ты — мое дитя; я еще помню муки родов, помню, как я кормила тебя грудью. Неужели я могу желать тебе зла? Просто я уже достаточно настрадалась, чтобы стать немножко мудрее. Я хочу лишь одного: проложить тебе дорогу, подготовить к той боли, что ждет тебя впереди, чтобы ты перенесла все это хоть немного легче, чем я.

Румянец постепенно оставил щеки девушки, уступив место смертельной бледности.

— Ты раньше никогда не говорила со мной так, мама.

— Я боюсь потерять тебя, Леа. Нам и так скоро расставаться. Зачем рвать эту связь раньше времени?

Леа не понимала саму себя, но нежность матери вызвала в ней ответное чувство, и ей захотелось поговорить с ней о том, что сейчас волновало ее больше всего.

— Как же быстро, — проговорила она странным, отрешенным голосом, — грех затягивает нас в свои сети. — Она не смотрела на мать и потому не могла увидеть гримасу боли на ее лице.

— Матери подобны Богу тем, что продолжают любить своих детей, какие бы грехи они не совершили. — Эдвина старалась говорить спокойно, хотя совладать с собой ей было нелегко. Прежде всего, в ней говорила материнская ревность.

— Я очень надеюсь на это, мама… ибо я… повинна в грехе похоти, — тяжело вздохнула Леа. Огромного труда стоило ей облечь в непослушные слова то, в чем она боялась признаться даже самой себе.

— Что?! — взвизгнула Эдвина, тотчас же побледнев, как и ее дочь. — Когда?! С кем?! — срывающимся голосом вопрошала она. — Ведь я все время приглядывала за тобой!

— Когда он поцеловал меня, — Леа разрыдалась, испугавшись бурной вспышки материнского гнева. — Я и подумать ничего не успела. Я не владела собой. Это охватило меня так быстро, что я не смогла сдержаться.

Эдвина взяла дочку за подбородок и заглянула ей в лицо.

— Теперь понятно, почему ты так странно ведешь себя. Ты должна немедленно все рассказать мне прямо сейчас. Во-первых, кто он? Один из людей отца? Деревенский парень? Кто?

— Это был лорд Реднор. — Леа ощущала себя предательницей.

С души Эдвины свалился камень.

— Лорд Реднор? Слава Богу, все не так уж плохо. Перестань дрожать, дитя мое. Конечно, это неразумный поступок, но брачный контракт уже подписан. Он, конечно, вправе теперь относиться к тебе несколько свысока. Не следовало тебе сдаваться так быстро. Но все-таки он бы мог и подождать до… — На лице Эдвины отразилось недоумение. — А когда же это могло произойти?

— Когда я провела его наверх, чтобы он мог принять ванну, — робко призналась Леа.

— Что? — Леди Пемброк не верила своим ушам. — В первый же день?! Он овладел тобой в первый же день, и ты до сих пор мне ничего не сказала?! Тем не менее, на следующий день он подписал контракт… Ситуация дурацкая, но он, безусловно, человек чести. Значит, как я понимаю, он не собирается расторгнуть контракт, заявив, что ты не была девственной на брачном ложе.

— Мама, но я девственница. — Щеки девушки вновь заалели, когда она вдруг поняла, о чем подумала ее мать. — Боже мой, он не… Мама, я бы не стала лгать тебе. Я же сказала — он не сделал ничего бесчестного. Он лишь поцеловал меня. Я захотела этого… О, мама! — Голос Леа дрожал. — Он такой желанный мне. При одном воспоминании о нем у меня кружится голова. Я все еще ощущаю, как его губы касаются моих. Я согрешила, но я не могу покаяться, потому что в душе не жалею о случившемся.

Эдвина не сводила глаз с дочери, слушая ее нехитрое признание, терзаясь нежностью и страхом. Бедная девочка! Если она уже отдала свою любовь этому человеку, какое же горькое разочарование ее ждет! Когда она получит то, о чем мечтает, ее желание сменится отвращением.

— Желанный муж — грех небольшой. Милая моя, что мне сказать тебе? Мужчины совсем не такие, как женщины. Если они хотят чего-то, они добиваются своего, а потом очень часто теряют к этому всякий интерес. Леа, в этом мире лучше всего любить одного Господа. Любовь к людям приносит только боль. Родители уходят раньше, дети умирают или покидают отчий дом, мужья укладывают в постель других женщин. — Эдвина потрепала девочку по щеке. — Детка, послушай, что я тебе скажу. Мужчине не следует знать, как сильно ты его любишь. Мужчины иногда думают, что страстная женщина готова отдать свою любовь первому встречному. Ты должна вести себя осторожно. Потеряв честь, ты больше никогда и никому не будешь нужна, а твой собственный муж может просто убить тебя после этого. Не верь мужским заверениям и мольбам. Женщина, отдающая себя без должной скромности даже мужу, слишком явно обнаруживающая свое желание, даже у него вызывает подозрение. Ухаживай за ним, корми его и одевай — это достойный путь выказать супругу свою любовь и преданность, но не бросайся ему на шею.

Леа прекрасно понимала, что мать права. Она помнила, как отреагировал Кейн, когда она искренне попыталась ответить на его поцелуй.

— Я постараюсь, мамочка, — прошептала Леа, и в голосе ее прозвучала полная безнадежность.

Первый посыльный от лорда Реднора объявился через две недели. Он приехал зверски уставшим и потому в ответ на все расспросы бормотал что-то нечленораздельное. Посыльный передал девушке маленький свиток пергамента, исписанный вдоль и поперек. Почерк Реднора оказался похожим на него самого — такой же крепкий, крупный и суровый. Письмо было коротким. Реднор сообщал, что с ним все в порядке, дела идут хорошо, и он по-прежнему надеется в скором времени вернуться. И нигде — ни слова эмоций, все строго по делу, только в конце несколько строк оказались затерты, а поверх он дописал короткую благодарность Леа за подарок. Девушка дважды перечитала письмо, а потом спрятала за корсажем платья, чтобы позднее прочесть еще разок. Несмотря ни на что, на сердце у нее потеплело, ведь он помнит о ней.

В тот день произошло еще одно событие. Леа с матерью отправились в соседний город Эрдсли на ярмарку купить ткани себе на платья. Кроме того, Леа страшно хотелось подыскать что-нибудь специально для Кейна.

Окрыленная, совершенно счастливая, Леа кубарем скатилась по лестнице и выбежала во двор, где ее уже дожидалась мать. Молодой конюх подсадил девушку в седло. До города было недалеко, и прошло совсем немного времени, прежде чем Леа приметила издали пестрые палатки ярмарки. У нее перехватило дыхание — ей показалось, что даже на таком расстоянии она уловила запах специй, которые привозили из земель еще более дальних, чем те, за которые сражались крестоносцы.

Надо бы присмотреться, как мать делает покупки. Кто знает, возможно, в следующем году ей самой придется покупать соль и специи для собственного большого хозяйства.

На лице дочери можно было прочесть все ее мысли, и Эдвина горько улыбнулась. Что ж, возможно, Леа и станет хозяйкой в доме, хотя более вероятно, что, если Реднор и проживет еще год, Леа ему уже надоест, и тратить его деньги на ярмарке выпадет на долю другой женщины. Как бы то ни было, Эдвина старательно втолковывала дочери премудрости закупок на хозяйские нужды. Вот, к примеру, соль — самое первое, что следует иметь в доме, и покупать ее нужно много. Мать показала Леа, как выбирать соль. Прежде всего, она должна быть белоснежной, ибо если она серая или коричневатая, то, значит, ее плохо очистили от земли; от такой соли на зубах будет скрипеть песок. Хорошей белой соли нужно покупать фунтов сто, ее расходуется довольно много. Соль похуже покупается для прислуги. Эдвина добавила, что соль пробуется из каждого мешка, и не сверху, а из серединки. Кроме того, пробы соли надо растворить в воде. Если соль чистая, то и вода останется такой же чистой и прозрачной. Если вода помутнела или на поверхности плавают какие-то частички — значит, продавец подсыпал мусору для большего веса.

Отдав указания продавцу соли о доставке, Эдвина отправилась за перцем. Перец — тоже очень нужная вещь в хозяйстве, и качество его необходимо проверять не менее тщательно. Зернышки перца не должны крошиться между пальцами — их можно разбить только специальным молоточком; они не должны слипаться или иметь некруглую форму. Черный перец обжигает язык, а серый пахнет острее, но жжется меньше. Эдвина объяснила дочке, что продавца надо попросить рассыпать немного перца на белой тряпице. Тогда можно разглядеть, нет ли в перце черных букашек. То, что используется для приготовления пищи, должно быть только отменного качества. Если ей жаль продавца, она может бросить ему несколько монет, но покупать плохие специи нельзя никогда. Но вот, наконец, они добрались и до палаток с тканями и одеждой. Конечно, все, что говорила мать о продуктах, важно, такие покупки — ее обязанность в будущем. Но, едва они подошли к палаткам с нарядами, у Леа замерло сердце. Всю жизнь Леа одевали во что-то простенькое или перешитое из маминых платьев. А сейчас ей предстояло впервые покупать одежду именно для себя. Она купит себе на платья лучшие ткани, и не важно, сколько уйдет на это денег. Девушка металась от прилавка к прилавку, сияя от удовольствия. Завидев такого выгодного покупателя, хитрые продавцы разворачивали перед ней все новые рулоны материи.

— Леа, — обратилась, наконец, к дочери Эдвина, — успокойся, ну что ты прыгаешь из стороны в сторону? Так ты не сможешь ничего выбрать. Поди-ка сюда, давай сделаем все как положено. Для начала подыщем ткань для нижнего белья, а потом присмотрим материю для юбок и туники.

Леа кивнула и нехотя отвернулась от бледно-лилового шелка, столь тонкого, что он казался невесомым. В конце концов, она выбрала рулон чудесного, почти прозрачного белого льна и рулон тонкой белой шерсти. Кроме того, для теплого зимнего белья купили по рулону грубой шерсти и плотного льна. На платье Леа подобрала несколько кусков одной и той же материи, но разных цветов. Эдвина лишь покачала головой, когда дочь, примеряя, набросила все на себя. Разве можно шить наряд из кусочков! Потом она махнула рукой. Пусть Леа выбирает что хочет!

Для длинного, с глубоким вырезом, облегающего платья Леа приглядела густо-зеленую, с ворсом ткань, массивную и при этом нежную, как шерсть котенка. Она не удержалась и взяла еще роскошной, шоколадного цвета материи и по куску тканей горчичного и теплого оранжевого цветов. Густо-красный и темно-синий цвета тоже очень нравились ей, но мать наотрез отказалась брать эти ткани, заявив, что они делают дочь бледной и придают болезненный вид. Для летней одежды приобрели несколько рулонов пестренького льна и легкой шерсти.

Пока Леа занималась всем этим, мать разговорилась с одним из продавцов.

— Леа, детка! Поди, сюда! — окликнула Эдвина дочь, стоявшую между палаток. Похоже, она смогла, наконец, что-то выбрать и теперь успокоилась. — Как тебе нравится это? — спросила мать, разворачивая рулон нежно-зеленой, с прожилками серебряной нитки парчи.

У Леа даже дух захватило. Никогда в своей жизни она не видела ничего подобного. Не в силах вымолвить ни слова, она лишь тихонько ахнула.

— Это для твоего свадебного наряда, Леа, хотя такое платье вполне можно будет надевать и потом, для торжественных выездов ко двору.

Дрожащими пальчиками девушка прикоснулась к ткани. Такие вещи в те времена в Англии были еще в диковинку. Сто лет назад возвратившиеся из Первого крестового похода привезли с собой такие ткани в качестве трофея. Тогда же англичане впервые увидели бархат. Леа слышала, что ткани эти родом из Италии, Испании и Сицилии. Удивительные, сказочные названия. Медленно, через всю Европу идут караваны, которые, в конце концов, добираются до Англии. Такую материю редко купишь на провинциальной ярмарке — это товар для больших лондонских рынков. Просто Эдвина попросила продавца показать ей что-нибудь особенное, и тот решил — стоит рискнуть и продемонстрировать даме лучшие образцы.

— Хорошо, за двенадцать марок мы это возьмем, — твердо заявила Эдвина, которой пришлось, как следует, поторговаться, прежде чем речь зашла о цене, хотя бы относительно приемлемой. Продавец пустился причитать и жаловаться, хотя на самом деле остался очень доволен — в Лондоне ему пришлось бы продавать материю другому, местному торговцу, а тот заплатил бы намного меньше.

— Леа, нам пора возвращаться. В полдень мы должны встретиться с отцом, а уже почти двенадцать.

— Но, мамочка, я так ничего и не выбрала для лорда Реднора! — спохватилась девушка, и лицо ее озарилось радостной улыбкой.

— Ладно, только поторопись, — холодно обронила Эдвина. Упоминание имени будущего зятя чем дальше, тем больше раздражало графиню Пемброк. Ох уж это сияющее выражение на лице дочери! — Леа, взгляни, какая симпатичная темно-синяя шерсть. Это добротная ткань, из которой получится хороший костюм. Он будет ладно сидеть и хорошо носиться. — Эдвине стоило немалых усилий скрыть раздражение. Леа бросила на нее взгляд, полный недоумения и обиды, и Эдвина ощутила угрызения совести.

— Нет, — медленно ответила Леа, не желая перечить матери. Просто она хотела выбрать для своего мужа самое лучшее. — Не думаю, что ему пойдет этот цвет. — Леа прошла по палатке; продавец семенил за ней по пятам, всем своим видом выражая крайнюю заинтересованность и готовность помочь. — Вот! — воскликнула, наконец, девушка. — Это именно то, что я искала!

Продавец достал тяжелый рулон роскошного бархата. Он затаил дыхание. Если удастся продать этот отрез, то остальной товар можно перепоручить ученику, а самому возвратиться в Италию за новой партией. Еще никогда торговля в Эрдсли не приносила ему таких денег. Похоже, свадьба ожидается грандиозная. Он развернул рулон на прилавке. Ткань играла красками и вспыхивала в лучах солнца точь-в-точь как тот рубин, что подарил Кейн Леа. Девушка прижала бархат к щеке.

— Леа! — резко окликнула ее Эдвина. — Ты хоть представляешь, во сколько обойдется эта ткань на костюм для такого великана, как лорд Реднор?

— Нет, — с дрожью в голосе ответила Леа. — Я понятия об этом не имею. Думаю, очень дорого. — Она отвернулась, делая вид, что рассматривает прочий товар, выложенный на прилавке. Радость от всех предыдущих покупок вдруг потускнела. Продавец тотчас же заметил перемену в настроении девушки.

— Леди, — решился, наконец, заговорить он, — такой ткани у меня остался один рулон, и я назначу вам особую цену — ровно столько, сколько понадобится, чтобы покрыть расходы на дорогу в Лондон. Взгляните-ка еще разок. Посмотрите, какая чудесная выделка. Материал не выгорит даже на ярком летнем солнце. А зимой в таком костюме будет очень тепло, и при этом ткань легкая, как перышко.

Цена, которую я прошу, чисто символическая, мадам, ее можно вообще в расчет не принимать. Зато носить такой костюм вы будете долгие годы.

— Сколько вы хотите? — робко спросила Леа.

— Почти ничего… за такую-то материю!

В душе девушки шевельнулась надежда.

— Сколько?

— Десять марок.

Слезы навернулись на глаза Леа. Такой кучи денег Леа в жизни не держала в руках, не говоря уже о том, чтобы потратить их против воли матери.

— Нет, нет, это слишком дорого, — разочарованно протянула она.

— Хорошо, за сколько вы готовы это купить?

Леа взглянула на мать. Она знала: у Эдвины осталось еще много серебряных и золотых монет в сумках, притороченных к седлу. Именно оттуда мать доставала монеты, расплачиваясь с продавцом соли. Сколько там их еще, Леа не имела представления. Она вообще не очень хорошо понимала, что такое деньги, а Эдвина и не думала хоть как-то помочь дочери. Леа снова отвернулась к прилавку и принялась рассматривать лежавшие там рулоны материи. Она прикоснулась к винно-красной сарже[4], и внезапно на ее лице появилось то отрешенно-упрямое выражение, которое Эдвина уже заметила раньше.

— Сколько стоила парча?

— Двенадцать марок, мадам, — с готовностью ответил продавец.

— Очень хорошо, — обронила Леа, с трудом скрыв разочарование. — Если так, то я покупаю этот красный бархат и вот этот зеленый шелк.

— Леа! — ахнула Эдвина. Дочь продолжала ее удивлять. И откуда в ней вдруг столько самостоятельности и упрямства?

— Или я покупаю это, — упрямо поджала губы девушка, — или не возьму вообще ничего, — она выжидающе посмотрела на мать.

— Десять — слишком дорого за этот бархат, — медленно проговорила Эдвина.

«Боже, да что это творится с дочерью? — подумала она в смятении. — Что за дьявол вселился в нее? Неужели все это из-за Реднора? Околдовал дочку. Правду о нем говорят — есть в нем что-то сатанинское. Ведь любая женщина полжизни отдала бы за эту тряпку!»

— Я плачу вам половину, — обратилась леди Эдвина к продавцу.

— О нет, мадам, умоляю вас! Вы разорите меня! У меня жена, дети… — Лицо торговца исказила гримаса боли.

— Моя дочь говорит, она вообще ничего не возьмет, если не сможет купить этот бархат. А я такие деньги платить за него не буду.

— Тогда девять марок, леди, — склонился в умоляющем поклоне торговец.

— Пять с половиной!

— Восемь с половиной. Леди, я сам заплатил за него столько! Я не могу больше сбрасывать цену!

— Семь, и ни монетой больше, — Эдвина буквально кипела от ярости. Продавца ей, конечно, упрекнуть было не в чем, но Леа!

— Леди, я очень прошу вас… — продавец прижал руки к сердцу, будто опасался, что оно выпрыгнет из груди.

— Я сказала — семь. Решайте быстрее. Мой муж ждет нас.

Продавец сдался и кивнул в знак согласия. Ему не удалось заработать на бархате так же хорошо, как и на парче, но внакладе он отнюдь не остался и потому был вполне доволен.

С торжествующими восклицаниями Леа подхватила рулон материи, но мать грубо одернула девочку:

— Веди себя приличнее. И давай поторопимся.

Если мы опоздаем, отец будет вне себя.

И тут Леа словно очнулась. При мысли об отцовском гневе радость вмиг угасла, и румянец сбежал с ее щек. Эдвине тоже стало не по себе. Ей предстояло объясняться с Гилбертом по поводу трат. Муж хоть и сказал, что они могут купить все необходимое для предстоящей свадьбы, но вряд ли он будет доволен, узнав сумму, которую они истратили на покупки.

Едва приметив Гилберта, Эдвина пришпорила лошадь. Леа остановилась чуть поодаль, предпочитая наблюдать за разговором родителей с безопасного расстояния, но, услыхав отцовский смех, решилась подъехать поближе.

— А мне какое дело, — отмахнулся старый Пемброк. — Смех, да и только: Реднор оставлял деньги, чтобы эта девчонка кое-что себе прикупила, а выходит, оплатил и свою обновку. — Лицо его на мгновение потемнело. — Он сказал, что потребует отчет о тратах… так что остаток можно спокойно потратить на его же платье. Ну что, вы закончили с покупками?

— Как вам будет угодно, милорд, — покорно проговорила Эдвина. — Осталось прикупить немного лент, шнурков и тому подобных мелочей.

— Ну ладно, ступайте тратить деньги дальше. Я возвращаюсь в замок. Смотрите, не задерживайтесь и закончите все дела с покупками сегодня.

5

В связи с предстоящей свадьбой на Эдвину обрушилось море забот. Два месяца — очень небольшой срок, а ведь предстоит принять около сотни именитых гостей, и так, чтобы каждому из них угодить. Всех нужно расселить, накормить, напоить! Старый Пемброк занимался тем, что готовил турнир и охоту для гостей-мужчин, а Эдвине следовало позаботиться, чтобы не скучали приглашенные дамы.

Все крестьяне округи подверглись дополнительным поборам в связи с предстоящим великим торжеством. Животных, которых Пемброку удалось заполучить, где законным путем, а где просто силой, доставляли в замок на откорм — они должны были украсить собой свадебный стол.

Леа принимала самое деятельное участие во всех этих хлопотах. Ей теперь некогда было сидеть и мучиться переживаниями о Редноре, доводя себя до исступления. Теперь она бывала так занята, что к ночи просто падала от усталости, и сил на то, чтобы думать, у нее уже не оставалось. К тому же теперь и после работы Леа не сидела, сложа руки, — вечер за вечером она старательно украшала камзол из красного бархата, сшитый для Реднора, дивным узором из меха и драгоценностей.

А у самого лорда Реднора дела обстояли вовсе не так гладко, как он описывал в письме. Склонить вассалов к миру оказалось не так просто, к тому же их военные приготовления всколыхнули соседние валлийские племена. Кейн обнаружил, что наилучшим выходом из создавшейся сложной ситуации станет вытеснение мятежных отрядов в горы. Это был трудный и опасный поход, который становился все тяжелее по мере их продвижения в глубь уэльсских земель. Серьезных ран в боях Кейн не получал, он по-прежнему прекрасно владел оружием, вот только радости от этого он больше не испытывал: его голова и сердце рвались совсем в другую сторону.

Страсть так распалила его, что однажды в середине дня он бросил свой отряд прямо на марше и пустился искать облегчения своим страданиям в объятиях первой попавшейся шлюхи. К вящему удивлению Кейна, никакого облегчения ему это не принесло. Ухищрения проститутки оставили его равнодушным, а между тем он все так же стонал и метался по ночам в постели, находясь во власти самых разнузданных фантазий. В него вдруг вселился страх, что он, чего доброго, может утратить свою мужскую силу. И это накануне свадьбы! Реднору виделось в этом наказание свыше за смерть матери и брата. Отец всегда твердил, что это убийство, хотя Кейн так и не смог понять, при чем здесь был он — невинный, только что родившийся младенец. Можно было не сомневаться лишь в одном — если старик Гонт прав, то Реднор проклятии род Гонтов закончится вместе с ним.

Второй посыльный от Кейна прибыл в конце мая. Леа вышла встретить его прямо во двор, даже не отряхнув муку, покрывавшую ее платье и руки. Девушка нетерпеливо выхватила свиток из рук посыльного, не обращая никакого внимания на стоявшую рядом мать, — уже две недели подряд снился ей возлюбленный мертвым, с широко открытыми остекленевшими глазами.

— Постойте, — обратилась она к уставшему всаднику и принялась читать. — Он пишет, с ним все в порядке… — Она повернулась к посыльному, который стоял, привалившись к боку своей взмыленной лошади. — Когда вы уезжали, с ним действительно было все в порядке?

Седрик — так звали посыльного — нервно закашлялся. Он совершенно не был приучен к обращению с благородными аристократками. Невинный вопрос девушки поставил его в тупик.

— Если милорд говорит, что все хорошо… ну, значит… так оно и есть, я надеюсь.

— Вы надеетесь? Он что, ранен? Ему пришлось сражаться? — В глазах Леа появилась тревога.

— Сражались мы много раз, миледи, но его светлость не пострадали. Вот только на душе у него сильно нехорошо, миледи. К нему никто не решается обращаться, кроме разве что старого Джайлса.

Девушка чуть помолчала. Решение пришло ей в голову почти мгновенно.

— Вы возвращаетесь обратно к лорду Реднору? — с дрожью в голосе спросила она.

— Да, миледи, и чем быстрее, тем лучше.

— Зайдите ко мне перед отъездом, я передам для него письмо, — едва договорив, Леа сорвалась с места и бросилась к себе в комнату, перескакивая через ступеньки.

Седрика проводили передохнуть в комнату для прислуги, а Эдвина поднялась к дочери. Она застала Леа, поглощенную перечитыванием письма Реднора.

— Что-то случилось?

Леа вздрогнула. Увлеченная чтением, она даже не заметила прихода матери.

— Все в порядке, мама, обычное письмо, — она не удержалась и с нежностью посмотрела на испещренный буквами пергамент. Содержание письма она знала уже почти наизусть.

— Будешь отвечать ему? — В душе Эдвины все больше закипала ревность: похоже, у девочки становится все больше тайн от нее.

— Я бы и не решилась, но… его человек говорит, что Реднор плохо выглядит. О Господи, я знала, что так и случится. Господи, не наказывай его за мои грехи!

Эдвина не удержалась и дала дочери пощечину.

— Не смей подвергать сомнению пути Господа! Все, что Он посылает нам, служит исключительно нашей пользе! — гневно сказала она.

— Я совсем не хотела рассердить тебя. Но… я так люблю его, мамочка! — Леа, чуть морщась, потирала покрасневшую щеку, но глаза ее, против обыкновения, остались сухими.

— Любовь к человеку из плоти и крови приносит лишь горькие мучения.

— Я знаю. Но, если Господь оставит мне мою любовь, я готова стерпеть любые муки, клянусь! — с непоколебимой уверенностью в собственной правоте воскликнула Леа.

Эдвина укоризненно покачала головой. Она видела — ни одно ее слово не доходит до сознания дочери. Она спит и видит, чтобы Реднор поскорее вернулся. Эдвина не ждала от мужчин ничего хорошего и не сомневалась — вернувшись, Реднор очень быстро вылечит дочь от этой блажи.

Леа одолжила у капеллана перьев и чернил, однако написать письмо оказалось не таким простым делом. Легко излить на пергамент все свои надежды, страхи и мольбы, но она не решалась на это, терзаясь сомнениями.

Однако в итоге ее коротенькое послание приобрело вполне приличный вид. Она просила Реднора не сердиться за ее дерзкое решение ответить на его письмо и простить ей все ее страхи. Только в самых последних строчках тревога выплеснулась наружу. «Женщин всегда беспокоят разные глупости, — писала она. — Едите ли вы досыта? Спите ли в тепле, ухожены ли раны?» В конце листа она аккуратно вывела свое имя, ведь печатки у Леа еще не было.

Июньское солнце грело так жарко, что даже в вечно сыроватых комнатах замка заметно потеплело. Леа, однако, вряд ли смогла бы заметить, зной на дворе или лютый холод. На завтра был назначен день свадьбы, а ни Реднора, ни письма от него все не было. Днем раньше приехал нагруженный багажом граф Гонт. Он лишь рассмеялся в ответ на ее беспокойство и заверил Эдвину, что недавно получил весть от сына и с ним все в порядке.

— Он немного похудел, если верить его гонцу, но выйти замуж за него еще вполне можно.Леа была совершенно не в состоянии делать что-либо; к счастью, от нее уже ничего и не требовалось. Она мерила шагами крепостную стену, все время, вглядываясь в уходящую за горизонт дорогу, пока мать не застала ее за этим занятием и насильно не увела на женскую половину. Даже когда прибежал слуга с известием, что показался отряд лорда Реднора, Эдвина не позволила ей покинуть комнату.

— Сиди тихо, — приказала она. — Куда тебя несет, бесстыжая? Ты что, хочешь всему миру показать свои страдания? Завтра ты выходишь замуж. Смею тебя заверить — ты еще насмотришься на лорда Реднора. А пока сиди здесь. Это просто неприлично. Хочешь опозорить и отца, и меня, и лорда Реднора?

Леа подчинилась — другого выхода у нее просто не оставалось — и припала к материнской руке.

— Посмотри, все ли с ним в порядке, — полным мольбы голосом попросила она мать. — Его человек говорил… Ты придешь рассказать мне о нем?

— Не тревожься ни о чем, — холодно ответила Эдвина. — Я позабочусь о моем зяте.

Эдвина увидела, как лорд Реднор въехал во двор замка. Его уже ожидала группа молодых мужчин из числа приглашенных на свадьбу. Как только отряд замер на месте и смолк цокот копыт, из толпы донесся зычный молодой голос:

— Глядите-ка! Жених явился!

Реднор, осторожно спускавшийся с коня, сразу нахмурился и круто развернулся, но, разглядев обладателя голоса, посветлел лицом и дружелюбно поднял руку.

— Херефорд! Ради всего святого!

Протолкавшись сквозь толпу смеющихся юношей, граф Херефорд приблизился к Реднору и протянул ему палец.

— Ну, уж нет! Я тебе руки не подам и обниматься с тобой не собираюсь, — дружелюбно проворчал Херефорд. — В последний раз, когда я подал тебе руку, моя потом неделю висела плетью. Мы обнялись с тобой, — и ты сломал мне два ребра. Крупный ты не в меру, настоящий медведь!

Толпа взорвалась хохотом. Хотя Херефорд был изящен и строен, как девушка, с искрящимися весельем синими глазами, его репутация искусного воина была вполне им заслужена.

Кейн медленно развязал и откинул капюшон. По его щекам и шее градом катился пот, волосы спутались и прилипли ко лбу.

— О, Всевышний! Реднор, да что с тобой? Ты тоже болен?

Реднор уставился на Херефорда налитыми кровью глазами, мгновенно насторожившись.

— Тоже? Что значит — тоже? А кто еще болен? — Реднор, как клещами, стиснул руку Херефорду. Любой другой на его месте взвыл бы от боли, но, похоже, собеседник Реднора был выкован из стали, а не из человеческой плоти.

— Я слыхал, Филипп Глостер вроде как при смерти.

— Филипп? Я видел его месяцев шесть назад — он был здоров как бык. Должно быть, тебе что-то переврали. Во всяком случае, я очень надеюсь на это. Мы не можем позволить себе потерять такого человека.

Херефорд тотчас же ощетинился:

— Мы?! Да ничего с нами не будет! Только не говори мне, Реднор, что ты и не слыхал, что Филипп переметнулся на сторону короля.

Реднор улыбнулся и покачал головой.

— Как и я, Херефорд, как и я. Как бы то ни было, он мне почти брат, и я просто обязан любить его.

— Не о том речь, и ты отлично это понимаешь. Филипп предал отца так же, как и…

— Херефорд, Херефорд! — прервал его другой голос. — Ну, давай не будем заниматься здесь политикой. Дай-ка я лучше поприветствую крестника. — Стареющий лысоватый граф Честер уже пробирался сквозь толпу. — Ну, дайте Реднору хоть оружие снять, что ли. — Он протянул Кейну руку, и тот почтительно поцеловал ее. — Какой же ты измученный, мальчик мой! — сочувственно заметил Честер.

— Я знал, что вы не оставите меня, — улыбнулся Реднор. — Только бы не дать разгореться вот этому огоньку, пусть лучше тлеет… — С этими словами Кейн обнял Херефорда за плечи — ему хотелось немного охладить пыл молодого человека — и пошел вместе с ним к главной башне замка, раздавая на ходу приветствия.

— Мортимер! — Легкое рукопожатие — и молодой человек уже позади.

— Шрусбери! — сдержанный поклон.

— Лестер! — глубокий, полный уважения поклон. — Для меня большая честь видеть тебя здесь!

— Тесть, здравствуйте! — еще одно легкое рукопожатие.

А толпа встречающих тем временем вновь разбилась на отдельные группы. Гости продолжали болтать и смеяться.

Вместе с Кейном в главный зал замка отправились только Херефорд и Честер. Пока Реднор здоровался с друзьями, Эдвина держалась как бы в тени; сейчас она, соблюдая некоторую дистанцию, проследовала за этой троицей. Херефорд что-то говорил о последних беззакониях Стефана, но Кейн слушал его вполуха. Он оглядел зал, но Леа нигде не было видно. Тут он заметил Эдвину. В то же мгновение рука Реднора соскользнула с плеча Херефорда.

— Милорды, вы мне позволите переговорить с тещей?

Гостиная — не самое лучшее место для конфиденциальных разговоров, и Херефорду с Честером ничего не осталось, как вежливо отвернуться и сделать вид, что они поглощены беседой. Реднор подошел к Эдвине.

— А где же Леа? С.ней все в порядке?

— С ней все хорошо. Прошу вас, милорд, позвольте мне забрать у вас оружие и искупать вас. Вы можете продолжить разговор с друзьями, принимая ванну.

— Она не выйдет поздороваться со мной?

— Это не принято.

Реднор тяжело опустился на стоявшую у стены лавку.

— Да, я знаю, но я хотел сказать ей буквально несколько слов. Если пожелаете, то в вашем присутствии.

— Лорд Реднор, если такова ваша воля, то Леа, конечно, покорнейше исполнит ее, но я предлагаю вам сначала искупаться и переодеться, — голос Эдвины отдавал холодом, хотя тон оставался почтительным. — Так вам готовить ванну? Кейн сдался — он понял, что увидит Леа лишь в том случае, если отдаст Эдвине прямой приказ привести девушку. Он не мог взять в толк — козни ли это Эдвины или так захотела сама Леа. Ему очень хотелось выяснить это, но тогда пришлось бы избавиться от компании Херефорда и Честера, а этого делать было нельзя — они могли обидеться. Они явно были переполнены новостями, которыми им не терпелось поделиться с Кейном.

— Ну, разумеется, я не стану настаивать на такой непристойности. Трудно предугадать заранее, как может обернуться все, если приглашенные на свадьбу застанут нас в объятиях.

— Так как насчет ванны? — с каменным выражением лица повторила Эдвина.

Реднор провел по лицу ладонью, словно пытаясь смахнуть усталость, и поднялся на ноги.

— Да, конечно, но только в башне. Я предпочитаю купаться в одиночестве.

Эдвина присела в низком реверансе.

— Постойте! — окликнул ее Реднор. — Отправьте за моим багажом. Пусть принесут мои седельные сумки. Я хочу подарить кое-что вашей дочери. — После этих слов Реднор снова подошел к мужчинам. — Милорды, прошу прощения, что был вынужден ненадолго вас оставить.

— Реднор! Ты просидел в горах целых три месяца. А знаешь ли ты, что Генрих Анжуйский со дня на день должен прибыть в Англию? Он…

— Херефорд, ради Бога, тише. Тут полно тех, кто с радостью донесет эти новости до вражеских ушей, — вмешался Честер. Голос его звучал спокойно, но глаза так и бегали по гостиной. — Отойдемте к окну — там нас не подслушают.

Реднор присел на подоконник. Вид у него был бесконечно уставший.

— О Господи, — пробормотал он, — опять все начинается заново.

Он сжал губы, но внутри его все разрывалось, и сил терпеть уже не было. Все, чего ему хотелось, так это очутиться в постели вместе с Леа в темной комнате и забыть обо всем на свете. Забыть о мятеже, о несобранном хлебе, о голодных людях, о тех несчастных, что безмолвно наблюдают, как разоряют и сжигают их дома.

— Реднор, наше время пришло, — с горящим взглядом говорил Херефорд. — Матильда в отъезде и в ближайшее время возвращаться не собирается. Конечно, и Стефана многие ненавидят, но ее они ненавидят еще больше. У Честера есть план… — внезапно Херефорд осекся: Честер поднял руку и быстро покачал головой. Реднор перевел уставшие глаза на старика.

— Крестный, а я-то думал, ты принял решение о перемирии со Стефаном раз и навсегда. Год назад… да, пожалуй — еще и года не прошло, как вы помирились.

— Мальчик мой, я же старался. Человек может стерпеть многое, но не все. За мной следят, меня оскорбляют. А ты знаешь, что моего племянника Фиц-Ричарда держат при дворе почти пленником, потому что он согласился стать заложником вместо меня? Известно ли тебе, что его земли…

Кейн прикусил губу.

— Ты говорил с моим отцом?

— Реднор, ты уж прости меня, — вмешался Херефорд, — но твой папаша — упрямец, каких свет не видывал! Любой осел сговорчивее его! — Голос Херефорда звенел от возбуждения, но у Реднора это вызвало лишь улыбку.

— Мне это прекрасно известно. Только я умоляю тебя: не позорь меня на весь замок. Судя по всему, отцу не очень понравились твои предложения.

— Да он меня и слушать не стал! Зато он сказал, что поскольку ты представляешь его интересы в королевском совете, то ты волен принять собственное решение.

— Спокойнее, Херефорд, спокойнее. И не думай, пожалуйста, что если он отказался дать тебе ответ, то это значит, что он тебя не слышал. — Реднор посмотрел в сторону Джайлса и подозвал его к себе. — Джайлс! Мне нужно ожерелье с изумрудами. Оно в какой-то из сумок с багажом. Так о чем я говорил? Ах, да! На самом деле, я думаю, что здесь не время и не место…

— Но…

— Херефорд, прошу тебя! Потерпи день или два… А, вот и оно. Отлично, Джайлс. Сожалею, что помешал отдыху. Милорды, взгляните-ка! — Он держал в руке массивную золотую цепь со звеньями в виде змей с прекрасно отшлифованными изумрудными глазами.

— Очень красиво и очень дорого. Что ты собираешься с ней делать?

— Мой свадебный подарок невесте. Однако, Честер, ты ошибся — мне это не стоило ничего. — Кейн поднял глаза и заметил Эдвину, которая приближалась к нему в окружении служанок. — Сейчас нам, похоже, и минуты не дадут покоя, но когда-нибудь я обязательно расскажу тебе, откуда у меня это. Мадам! — продолжил он, вставая с подоконника и направляясь к Эдвине. — Как я понимаю, ванна уже готова. Благодарю вас. Не утруждайте себя дальнейшими хлопотами, я сам справлюсь. Дорогу я тоже знаю. А вы лучше окажите мне любезность и передайте эту цепь Леа. Это мой свадебный подарок. Надеюсь увидеть его на ней завтра.

— Дорогой подарок для столь юной невесты. Кейн открыл, было, рот, чтобы ответить, но вспомнил про любопытные уши вокруг. Едва скрываемая неприязнь Эдвины оставляла его в совершенном недоумении.

— Леди, это обошлось лишь в несколько капель моей крови, а она у меня дешевая. Прикажите ей надеть это завтра.

— Она наденет серебряные украшения, милорд, и золото будет…

— Мадам! Вы знаете, что Леа с радостью исполнит мое желание. — Реднор развернулся и пошел к друзьям. — Ну, уж эти женщины! — сказал он Херефорду и Честеру. — Стоит с ними чуть расслабиться, как они тут же норовят сесть вам на шею.

Херефорд громко расхохотался.

— Тяжело быть единственным сыном! — сквозь смех произнес он. — У меня есть проблемы с братьями, но, по крайней мере, я женюсь, на ком захочу, и когда мне это будет удобно. А ты единственный, кто может произвести на свет наследника. Так что, хочешь, не хочешь, а жениться надо!Реднор густо покраснел. Шутка Херефорда задела его за живое: задача обеспечения наследника как раз и внушала ему наибольшие опасения. Он раздраженно поправил пояс с мечом и одернул кольчугу.

— Эта кольчуга жмет просто немилосердно! Честер, прошу тебя, дай мне пойти снять оружие и помыться! И оставь меня в покое, а не то… не то я натравлю на тебя Глостера, и он заставит тебя поторопиться со свадьбой. Вот тогда ты запоешь по-другому.

— Ступай, сынок, — дружелюбно ответил Честер. — Я все забываю, что ты давно уже взрослый мужчина, Реднор. Глупо с нашей стороны задерживать тебя. Послушай, а с тобой все в порядке? Ты то краснеешь, то бледнеешь, и вид у тебя, словно ты помирать собрался.

— По правде говоря, я очень устал. Крестный, я хотел бы поговорить с тобой о Генрихе Анжуйском. Но не сейчас, а в более удобном месте и на свежую голову. Херефорд, а тебе я обещаю выслушать все, что ты еще не успел мне сказать, но сейчас, честное слово, мне нужно идти — ванна совсем остынет. Мы ехали всю ночь. Я так боялся опоздать! И теперь засыпаю стоя.

Реднор почтительно склонил голову перед Честером и отказался от предложения Херефорда проводить его. С трудом он поднялся по винтовой лестнице, то и дело, опираясь о шершавые стены. Когда он вошел в комнату, воспоминания сразу нахлынули на него. Все осталось по-прежнему: кресло перед уже погасшим камином, дурманящий запах трав. Это то, о чем Реднор так тосковал в своих походах.

Он сбросил одежду, забрался в ванну и долго лежал в полузабытьи в теплой ароматной воде, пока вдруг не вспомнил, что вообще-то собирался помыться.

Когда он вылез из ванны, выяснилось, что постель ему еще не приготовили. Реднор отыскал в одной из своих сумок плед, завернулся в него, улегся прямо на пол и уснул почти мгновенно. Мысль о том, что все, к чему он так стремился, уже совсем рядом, неожиданно успокоила его. Впервые за много месяцев он погрузился в глубокий ровный сон.

Он спал, несмотря на шум, который производили все прибывавшие гости, и проснулся, когда закончился ужин. Сладко потянувшись спросонок, Кейн некоторое время лежал, блаженствуя от ощущения домашнего тепла и уюта. Потом, наконец, он сел и огляделся в поисках одежды — к вечеру в замке становилось сыровато, от каменных стен начинало веять холодом. Тут он заметил, что в комнате, пока он спал, кто-то похозяйничал: ванну убрали, впрочем, как и грязную одежду, разбросанную им по комнате. Вместо нее он увидел разложенные на кресле вещи, привезенные из Пейнкастла отцом, все тщательно отглаженные. Реднор заулыбался: не упадут ли в обморок друзья, увидев его таким нарядным — они ведь привыкли, что Кейн ходит Бог знает в чем. Внезапно Реднор ощутил страшную усталость. Он устал не телом, а душой. Что же его угнетало? Ах, да, Херефорд и Честер. Но сначала нужно повидаться с Филиппом Глостером. Неожиданно у него болезненно сжалось сердце: разве Херефорд не сказал, что Глостер болен? Тогда, выходит, Филипп не приедет?

Войдя в гостиную, Реднор сразу огляделся. У него не было ни малейшего желания попасться сейчас на глаза крестному или его горячему юному стороннику. Похоже, в зале их не было, но зато он увидел увлеченных разговором Пемброка и Шрусбери. Реднор понимал, что этого следовало ожидать, но ему стало как-то неприятно. Старая мудрость оправдала себя и на этот раз: эти ягоды были явно одного поля. Если бы не большое приданое, отец ни за что не уговорил бы его на этот брачный союз. Правда, тогда он еще не знал Леа. Он направился прямо к тестю.

— Пемброк… Нет, нет, Шрусбери, я совсем не собирался прерывать вашу беседу, — остановил Реднор уже повернувшегося, чтобы уходить, Шрусбери. — Я только хотел узнать, не появился ли Филипп Глостер. Я слышал, что он болен, и хотел справиться о его здоровье.

— Он здесь. Эдвина собиралась отвести ему и его брату Уильяму место для ночлега в зале, и мне пришлось предупредить ее, что сейчас они не разговаривают друг с другом. С тех пор как Филипп перешел на сторону Стефана, предав своего отца и его дело, польстившись на взятки и земли, которые он принимал от короля, его родня отвернулась от него. По-моему, у него отдельный шатер по ту сторону крепостного рва: он говорил, что ему нужен покой.

— Спасибо. Я найду его.

Спустя какое-то время Кейн уже держал Филиппа в своих объятиях. Узнать старого друга, с которым они провели вместе столько лет и виделись совсем недавно, было очень тяжело.

— Господи! Филипп! Да что же стряслось с тобой?!

Слабая рука приподнялась в безнадежном жесте.

— Не надо об этом. У нас мало времени… Проведем его с пользой. У меня плохие новости для тебя, очень плохие.

— Я знаю, что ты хочешь сказать: приезжает Генрих. Ну и чума с ним! Но он мог бы найти другое время для этого. Уэльс бурлит, хотя, думаю, мне удалось их унять хоть на какое-то время. Но на стороне Стефана осталось еще много людей. Серьезная ноша для мальчика, которому едва стукнуло шестнадцать. Я знаю, он мудр не по годам, но эта страна — как молодой жеребец. Здесь нужен всадник поопытнее. — Он внезапно замолчал, а потом продолжил: — Я не пойму, что со мной происходит, Филипп. Я говорю тебе об Уэльсе и Англии, но с трудом понимаю собственные слова. У меня голова другим забита.

— Новая женщина! Ты, я вижу, снова теряешь голову, — Филипп нахмурился. — Только не говори мне, что все дело в малышке-невесте.

— Именно в ней. — Реднор кивнул, краснея.

— О Господи! Похоже, от нее ты в большем восторге, чем от той, последней. И какая же она из себя?

— Не красавица. Маленькая и хрупкая. Ласковая, но не думай, что она вьет из меня веревки. Все дело во мне. Я боюсь, что не смогу…

Реднор то вскакивал, то вновь садился, нервно теребя волосы. Филипп пристально наблюдал за другом. Вот Кейн повернулся спиной и, продолжая говорить, уставился на дверь. Слова застревали у него в горле, и Филипп едва понимал, что тот пытается сказать. Он вспомнил, как однажды отец привел с собой в дом затравленного молчаливого юношу. Это был Реднор. Дружба возникла не сразу. Прошло много времени, прежде чем Кейн подпустил к себе Филиппа. Что он мог сказать Реднору сейчас? Помочь ему Филипп не мог ничем. Зато Кейн мог хотя бы выговориться в его присутствии. Неожиданно Кейн нервно схватил его за руку.

— Филипп, ради Бога, не покидай меня. Ты ведь единственный человек здесь, кому я могу открыться. Когда Херефорд сказал, что ты болен, я так был занят своими проблемами, что даже не сразу понял это. — Он уронил голову на руки, и Филипп почувствовал слезы у себя на ладонях.

— Кейн, — ласково сказал Филипп, — но ты должен знать: я действительно болен и скоро умру.

— Не говори так! Ты не можешь этого знать. Такое знание в руках Господа!

— Он уже предупредил меня. Ну, перестань, не надо так убиваться. Прими волю Господа. Мне предстоит умереть, хотя столько всего еще не сделано. С этим тяжко смириться, но лучше об этом не думать, тем более что у меня осталось не так уж много времени на размышления. Поэтому соберись с духом. — Он долго молчал, прежде чем заговорил снова. — К твоим заботам мне предстоит прибавить новые.

Филипп знал, что Реднор всегда бурно реагировал на все услышанное, и сейчас даже не делал попытки вынуть свою холодную руку из жарких ладоней Реднора. Так было приятно, что есть кто-то рядом, кого тревожит твоя судьба, и кто будет искренне опечален твоей смертью. Филипп никогда еще не видел слез Кейна. Он отлично понимал: без него, Филиппа, Реднору будет очень нелегко. Но эта эгоистичная любовь грела Филиппу сердце и придавала ему силы. Безнадежно больной, он не мог позабыть о своих страданиях ни на минуту и был готов просить смерти у Господа. Но сейчас обо всем придется забыть. Реднор в опасности, и, кроме того, если вновь вспыхнет гражданская война, Генриху Анжуйскому короны не видать.

Наконец сдавленные рыдания стихли.

— Реднор, ты можешь меня выслушать? — тихо спросил Филипп.

Кейн вытер лицо краем одежды.

— Да. Со мной все в порядке.

— Честер и Херефорд вновь хотят пошалить. Я говорю…

— Побереги силы. Мне все известно, а то, чего не знаю, мне скоро расскажут.

— Ты видел их?

— Я еще с лошади не слез, как они оказались рядом.

— Сделай все, чтобы остановить их. Если у тебя не получится, я выдам их. Ждать времени нет. Нельзя, чтобы вспыхнула война. Кейн… — Филипп помедлил. — Я понимаю, мне не следует этого говорить, но твой тесть тоже не безгрешен.

— Чушь. Пемброку нет дела до Стефана или Генриха. Он трясется только за собственную шкуру.

— И за свой кошелек. Ты ведь знаешь, что сестра Честера вышла замуж за брата Пемброка. Да будет мир между этими домами! Пемброк — тоже дядя Фиц-Ричарда. Если из-за собственной глупости Честер лишится своих владений, кому они достанутся, как не Пемброку?

— Но Стефан не такой глупец… — Реднор вздохнул. — Впрочем, кто знает, насколько глуп Стефан. Но вот королева Мод не допустит ничего подобного.

— Мне тоже так казалось, но Пемброк не может или не хочет понять, насколько сильна Мод. Он уверен, что сможет влиять на Стефана. Кейн, прости меня, но ты не должен позволить, чтобы Пемброк управлял тобою через свою дочь.

Глаза Реднора вспыхнули от гнева.

— Нет, Филипп, — резко ответил Кейн, — я в это не верю. Если уж Пемброк проглядел Мод, то, как он может надеяться, что эта девочка, почти ребенок, будет по его указке вертеть мной?

— Я все понимаю, — хмурясь, ответил Филипп, — но посмотри, что творится. Стоило тебе подписать брачный договор, как Пемброк стал донимать Честера рассказами о том, как дурно обращаются с Фиц-Ричардом Стефан и Мод. А это все вранье — обращаются с ним хорошо, только глаз с него не спускают. Клянусь, именно Пемброк надоумил Матильду отправить сюда Генриха. А ведь перед отъездом она поклялась моему отцу, что ничего не будет предпринимать до тех пор, пока у них не появится реальный шанс добиться успеха. Отцу достоверно известно, что Пемброк посылал людей к Матильде. К сожалению, он не может ни доказать, ни обратить на это внимание Генриха. Наших гонцов к нему и близко не подпускают. Мы даже не знаем, получил он наши письма или нет, и, честно говоря, о некоторых вещах писать в них мы просто опасаемся.

— Но что же такого мог наговорить Пемброк Матильде, если она решилась нарушить клятву?

— Возможно, он пообещал оказать Генриху поддержку. Не исключено, что он то же самое сказал и о тебе, ведь ты женишься на его дочери. Кейн, не спорь со мной, пожалуйста! Это всего лишь мои предположения. Вот что действительно серьезно, так это то, что мой отец окончательно решил не помогать Генриху. Как ни горько признавать, но мятеж сейчас просто невозможен. Стефана на этот раз нам не победить. Однако, как бы то ни было, кое-какую пользу от приезда Генриха мы получить можем. Поскольку очень немногим известно, как мало у него денег и поддержки, возможно, удастся воспользоваться этим, чтобы добиться от короля еще одного подтверждения того, что Анжуец — его преемник. А вот это уже будет твоей работой, Реднор.

— Нет! Я врать и изворачиваться не люблю. Хочешь — могу сказать об этом на совете, но Стефана дурачить я не стану! — резко ответил Кейн.

— А кому нравится врать? Из-за этого существа в короне, которого язык не поворачивается назвать королем или хотя бы мужчиной, и мой отец, и мой брат, и мои друзья — все отвернулись от меня. Неужели я умру, и никто так и не согреет меня напоследок теплым взглядом или ласковым словом? А ведь я проливал за этих людей кровь! Кроме тебя, у меня больше никого не осталось, хотя я тебе ничего не рассказывал о нашем с отцом замысле.

— Филипп, мне все известно. Я знаю, что ты присягнул Стефану и брал у него деньги, потому что так захотел отец, которому ты был нужен при дворе. Но Уильям уже здесь, и он прекрасно справится со всеми поручениями твоего отца. Пойми, Филипп: вся эта ложь слишком тяжела для твоего сердца. Никакие великие планы не стоят таких мучений!

— В тебе говорит слабость. Слишком много сил я положил на это, чтобы отдать все ради дружеского рукопожатия кого-либо из прежних «друзей». Бароны должны поверить, что я на стороне Стефана, что он мне платит. Всем известно, что Уильям — шпион моего отца. Они страшно злятся, что не могут заманить его в ловушку. А к моим словам прислушиваются. Я обладаю кое-каким влиянием, но пользуюсь им исключительно в интересах мира. Война может вспыхнуть в любой момент, но мы не победим в ней. Я же не могу предложить объявить Генриха официальным наследником престола, пойми. Стоит мне ввязаться в это дело — и начнутся кривотолки. Все труды последних месяцев пойдут насмарку.

— А никого больше нельзя попросить, кроме меня?

— Кого еще просить? Приближенных Стефана? Но они смеются над ним за его спиной. Эти люди врут ему и не краснеют. А мы заботимся о мире в королевстве. Он не слушает нас только потому, что мы требуем от него мужества. Зачем мы мучаемся, обливаемся кровью и потом?! — Филипп почти кричал. — Давай все оставим! Давай! Пусть валлийцы и шотландцы поубивают друг друга! Пусть они корчатся в муках и рыдают! — он вдруг закашлялся.

— Ради Бога, Филипп, прошу тебя, не волнуйся так. — Реднор обнял друга и усадил его. — Я сделаю все, что ты пожелаешь, только успокойся. Филипп, на это невозможно смотреть. Мне нет никакого дела до всех этих интриг. Твой отец, должно быть, ужасно страдает оттого, что не может быть сейчас рядом с тобой. Я все сделаю, поезжай домой. Отдохнешь в тишине, может, и здоровье твое…

— Да как я могу отдыхать, когда дело не сделано? Ты понимаешь это не хуже меня! Да, отец любит меня. Но он первым скажет, что я должен успеть все до того, как сойду в могилу. Знаешь, Реднор… — Филипп едва заметно улыбнулся. — Я иногда думаю, что ты никогда не сможешь вершить великие дела. Ты слишком мягок. Ты ни за что не переложишь своих проблем на чужие плечи. Ладно, мир, — сказал он и резко добавил: — Мы с тобой слишком долго разговаривали. Ступай. Господь не покинет тебя.

Кейн сразу привлек к себе внимание, едва вошел в гостиную. Народу там было видимо-невидимо, но собравшиеся поглядывали на Реднора с нескрываемым почтением и, не сговариваясь, расступились перед ним. Его окликнул отец.

— А вот и мой сын. Возможно, он нам сейчас все и расскажет. Кейн, поди, сюда. Тебе, случайно, не известно, чем сейчас занимается Уолтер Херефорд? Я видел, ты долго беседовал с его братом.

— Не знаю. Херефорд ни словом не вспомнил об Уолтере. Он отлично знает, мы с его братом… не в ладах, — мрачно произнес Реднор. Ему было совершенно наплевать, чем сейчас занимался Уолтер Херефорд.

— Да у тебя глаза на мокром месте! Ты виделся с Филиппом Глостером? — грубовато поинтересовался старик. — Жаль, жаль, ему долго не протянуть.

— Ты находишь удовольствие, унижая меня перед всеми? Мне это, поверь, надоело. Я уже вырос, папа. Если хочешь, можешь за меня извиниться. А я отправляюсь спать. — Кейн развернулся и в гневе пошел прочь. Лестер, который стоял с ними рядом и молча наблюдал эту сцену, непроизвольно отступил, когда Реднор проходил мимо него. Кто знает, что взбредет в голову этому великану!

Гонт перевел взгляд с Реднора на Лестера и замер от удивления.

— Какая муха его укусила? — произнес он, наконец. — Что я такого сделал? Я только сказал, что мне жаль его друга. Он умирает. Что могло обидеть его? Если Господь решил наказать человека, то он наказывает его детьми.

— Он был Глостерам почти как сын, — задумчиво произнес Лестер. — Их многое связывает. Филипп выглядит очень плохо, и, наверное, ваш сын еще не успел прийти в себя после встречи с ним. При таких обстоятельствах можно не знать, когда и чем заденешь человека.

Гонт не проронил ни слова, только вдруг ни с того ни с сего страшно разозлился. Его сильно задело, причем даже не то, что он не понял сына, а то, что Реднор при всех показал свой скверный характер. Тут подошли Шрусбери с Пемброком. Их интересовало, что стряслось с Реднором. Пока Гонт пытался что-то объяснить, Лестер внимательно следил за всеми троими. Вскоре он заметил: чем дальше Гонт объясняет, сколь неразумен и буен его сын, тем задумчивее становятся лица у его слушателей.

А Реднор тем временем остановил первую попавшуюся служанку и приказал передать госпоже, чтобы та готовила постель. Он был так свиреп, что перепугал бедняжку Элис — так звали служанку — почти до смерти. Она отыскала Эдвину и, бессвязно бормоча и плача, с трудом передала ей просьбу Реднора. Эдвина отправила прислугу готовить постель, а бедная Элис забилась в угол и долго там плакала. Она не столько испугалась Реднора, сколько ей было жалко свою маленькую госпожу Леа. Она так любила ее! Ей трудно было смириться с тем, что ждало Леа: лежать в постели рядом с этим человеком, слышать его хриплый голос, видеть его изуродованное лицо и злобные глаза — нет, напрасно она завидовала когда-то высокому положению своей госпожи.

6

Эдвина бросила оценивающий взгляд на забывшегося беспокойным сном будущего зятя. Ни лицо его, ни тело никого не могут увлечь — даже неопытную Леа. Ее дочь — наивное существо, начитавшееся сказок, — ожидала принца. Ужиться с обычным; земным человеком ей будет не под силу. Она не примет Реднора. Эдвина протянула руку и легонько прикоснулась к его плечу.

— Вам пора вставать, лорд Реднор, — тихонько позвала она.

— О Господи! — Он сел и посмотрел на сиявшее за узким окном-бойницей солнце. — Я проспал? Наверное, уже полдень?

— Ну, это не совсем так. И потом, вы ведь нуждались в этом отдыхе. — Он все-таки был привлекателен, несмотря на свой внешний вид. Жаль, что его скоро прирежут как барана. — Для вас приготовили ванну, и цирюльник уже ждет. А вот и ваш свадебный костюм.

Реднор посмотрел в ту сторону, куда показала Эдвина.

— Нет, леди, это ошибка. Ваша прислуга явно перепутала одежду. У меня такой никогда не было, — возразил Реднор.

— Эта одежда принадлежит вам, милорд, и даже более, чем какая-либо другая — моя дочь дарит вам это по случаю свадьбы. Это ее идея, и каждый стежок сделан ее руками.

Эдвина смотрела на Кейна так неприязненно, что он в ответ лишь хмыкнул и пробормотал, что хочет остаться один и принять ванну. Но, когда она ушла, он подошел к креслу и осторожно прикоснулся к бархатной ткани. Она пахла лавандой. Этот запах поднял в его душе волны страстного желания и неясных тяжелых предчувствий.

Леа, которая была готова к церемонии еще за несколько часов до нее, никаких грустных предчувствий не испытывала. Она изнемогала от волнения, и, если бы не роскошный наряд, она ни за что не смогла бы усидеть на месте. Но не дай Бог помять или посадить пятно на зеленую парчу свадебного платья или ненароком сломать цветы флердоранжа. Щеки девушки алели, зеленые глаза вспыхивали, точь-в-точь как изумруды золотой цепи, что покоилась на хрупкой шее.

Реднор дожидался ее на ступенях церкви. Когда она появилась, он едва сдержал волнение. Со всех сторон сыпались приветствия, а Кейн не сводил глаз с невесты, не слыша ничего вокруг. Увидев Реднора, Леа почувствовала нарастающий сладостный трепет.

Она не услыхала ни конца церемонии, ни разрешения священника поцеловать жениху невесту… Ему пришлось повторить эти слова еще раз, вызвав легкий смех среди присутствующих. От прикосновения девических губ Реднор окончательно потерял голову. Он как тисками сжал руку жены.

— Мне нужно сказать тебе несколько слов наедине. Немедленно! Где мы можем поговорить?

С безнадежностью во взгляде Леа огляделась. Ну, куда же здесь можно деться? Она отлично знала: каждый ее шаг, буквально все в этот день было расписано по минутам. После церемонии венчания ее представят гостям, и она будет принимать поздравления. Куда-то исчезнуть сейчас просто невозможно. Мать разозлится, а по отношению к приглашенным это просто невежливо. Леа пребывала в растерянности, понимая, что не сможет этого объяснить Кейну. Но воспротивиться или попытаться отговорить Кейна от этой затеи Леа и в голову не приходило — ведь она должна выполнять любое его желание. Ослушаться его она не может!

— Я скажу маме, что хочу переодеться и собрать волосы. Пожалуюсь, что от этой ленты у меня болит голова. Придумайте повод, чтобы уйти следом за мной.

Кейн с готовностью кивнул. Каждая минута казалась ему вечностью.

Однако сказать проще, чем сделать. Едва Леа пробормотала матери свои объяснения, как та сердито покачала головой.

— Мамочка, ну, пожалуйста! Мне так плохо, что я едва могу говорить!

— Ты сама захотела нарядиться ни свет ни заря. А сейчас терпи. Ну-ка, становись здесь, рядом. Гости уже идут.

Тихо вскрикнув, Леа вырвалась из материнских рук. Пусть Эдвина думает что хочет! Пусть гости тоже думают что хотят! Сломя голову она помчалась к своему супругу.

В маленькой комнатке, куда вбежала, запыхавшись, Леа, ее уже дожидался Кейн. Не зная, что сказать, она робко поздравила его, но он даже не улыбнулся в ответ. Девушка ничего не успела сообразить, как Реднор схватил ее и швырнул на постель. Ни ласкового слова, ни извинений. Он овладевал ею грубо, жадно, ведомый лишь страхом и страстью. Леа пыталась слабо отбиваться, но недолго. Невзирая на все ее попытки, он словно в тисках сжимал ее слабеющее тело, обжигая ее рот своими горячими сухими губами. Он держал ее настолько крепко, что у нее не было даже возможности вскрикнуть. Буквально через несколько мгновений Реднор глухо застонал, и тело его забилось как в ознобе. Сквозь пелену боли и ужаса Леа услыхала этот стон, в котором было все: и страсть, и истома, и мольба о прощении. Ответить ему Леа не могла: она вся находилась во власти новых ощущении, таких болезненных и непонятных, но чем-то невыносимо приятных, почему-то не оставивших горечи от поспешности и грубости.

Совершенно неподвижно Реднор лежал рядом с нею. Леа не осмеливалась даже шелохнуться и глядела неподвижно в одну точку, ошеломленная случившимся. Она просто не знала, как себя вести, чтобы не рассердить мужа еще больше. Леа ощущала на губах вкус его жадных губ и привкус собственных слез.

Реднор краем глаза видел, как Леа вся сжалась в комок. Сейчас ему было жаль, что он так грубо вел себя с ней. Следовало бы сказать хоть какое-то ласковое слово, утешить ее, пообещать, что дальше все будет лучше, и скоро она сама полюбит те ощущения, которые может подарить только страсть. Да, но только если женщина любит, а как можно полюбить его — изуродованного и внешне и внутренне? Несчастное дитя, ведь так можно даже возненавидеть супружеское ложе!

Однако сделанного не поправишь. Смог бы он признаться даже себе, что это страх заставил его удовлетворять свою плоть таким варварским поступком, а вовсе не желание подчинить жену своей воле?

Потом он, наконец, встал и начал приводить себя в порядок. Вдруг он оглянулся, словно опасался, что их увидят. Жар плоти начал отпускать его, он заметил мелькнувший в глазах Леа испуг, когда он сделал шаг к кровати.

— Прошу тебя, опусти юбку, — произнес он, стараясь говорить как можно более спокойно.

Леа, придя в себя от звуков его голоса, расплакалась. Ее тихие всхлипывания напомнили Реднору плач маленького беззащитного щенка, которого несправедливо обидели.

— Ради Христа, успокойся. Сейчас плакать нельзя. Нам нужно возвращаться к гостям и веселиться. — Кейн легко поставил девушку на ноги и поправил сбившееся на ней платье.

Леа послушно вытерла слезы, но ей было совсем не до веселья. Они молча спустились по лестнице. Она вообще теперь не очень-то понимала, что творится вокруг. Кто-то с ней здоровался, говорил комплименты, но все это происходило словно во сне. Некоторые приняли ее за малолетнюю дурочку; Другие подумали, что она удручена таким неудачным браком. Но, как бы то ни было, ее молодость и нежность были столь притягательны, что все гости, а мужчины и старушки в особенности, отнеслись к ней по-доброму.

Формальности закончились, и гости вновь разбились на группы.

Леа тоже вскоре успокоилась и даже начала с любопытством разглядывать приглашенных. Вот графиня Шрусбери — ослепительно красивая и великолепно одетая женщина: платье — нежно-розовое, в жемчугах; в белокурые волосы тоже вплетена жемчужная нитка и точеную шею украшает жемчужное ожерелье. У Леа закружилась голова, когда она представила, сколько стоил весь этот великолепный наряд.

Она потупила глаза и от смущения покраснела, когда графиня Шрусбери подошла и заговорила с ней.

— Лорду Реднору очень повезло — такое милое личико да с роскошным приданым. Ты уже вступила во владение своими землями? — спросила графиня, не сводя глаз с девушки.

Леа еще гуще покраснела в ответ на комплимент, но ей показалось, что столь откровенно интересоваться приданым в такой день было не совсем тактично.

— Мне это неизвестно, миледи. Я не знаю, о чем договорились лорд Реднор и мой отец.

—Господи! Да ты невинна как младенец! Тебе следовало бы немедленно все выяснить, — Джоанна Шрусбери ласково поглядывала на девочку, которая стояла перед нею. — Ты что, даже не знаешь, какой выкуп заплатили за тебя?!

— Нет, — Леа скромно опустила глаза. — Я лишь знаю, что он заплатил очень большую сумму, но даже и не подумал торговаться.

— И после этого ты приняла его в свои объятия? Это уже было откровенно жестким выпадом, даже отдававшим сдержанной ненавистью, и Леа мысленно содрогнулась. А что, если бы Реднор услышал, как она хвалится выкупом? Ведь на самом деле Леа и не подозревала, сколько денег выложил за нее Кейн.

— Миледи, я этого не говорила, —ответила она просто и сдержанно.

— Ты так молода и хороша собой. — Взгляд Джоанны пробежал по гостиной, пока не наткнулся «а могучую фигуру Кейна. — А вот лорд Реднор уже не тот красавец, каким был, — голос ее дрогнул, и Леа показалось, что на самом деле графиня хотела сказать что-то другое, — Может, тебе и удастся его удержать, но вряд ли надолго. Я хорошо знала его, — глаза леди Шрусбери красноречиво говорили о том, что творилось у нее в душе, и даже такое невинное существо, как Леа, не могло ошибиться на этот счет, — и до и после того, как его разукрасили. Ты, наверное, не поверишь мне, но в былые времена он был удивительно красивым и стоящим внимания.

Леа вспыхнула. Она быстро сунула руки в складки платья — только бы графиня не заметила дрожащих пальцев. Ей очень хотелось высказать этой роскошной шлюхе все, что она о ней думает. Природная сдержанность, однако, взяла верх, и Леа промолчала.

— Ради всевышнего, Джоанна, скажите, — раздался поблизости приветливый голос герцогини Лестер, — что это вы наговорили бедному ребенку? Отчего она так побледнела?

Глаза вновь выдали графиню Шрусбери — она страшно злилась.

— Я лишь сказала несколько слов о лорде Редноре, подумав, что Леа это пойдет на пользу. У меня и в мыслях не было смущать ее. Я только объяснила, что ей нужно как можно быстрее уяснить свои права. Пока лорд Реднор еще добр к ней.

— Леа, а ведь Джоанна совершенно права. Лучше всего разобраться со всем сразу. Ты будешь знать, сколько денег находится у тебя в распоряжении, и тогда лорд Реднор не сможет упрекнуть тебя в расточительности. И еще, дорогая, тебя не должно тревожить то, что было у лорда Реднора в прошлой жизни, до женитьбы.

— Ну, конечно, — пробормотала Леа. — Мне нет никакого дела до этого, только если милорд сам не захочет рассказать.

— Ты услышишь много разной болтовни, — сухо продолжила герцогиня Лестер. — Возможно, в ней будет даже доля правды. Как бы то ни было, самый мудрый шаг — не прислушиваться и не вникать в такие разговоры и поскорее забывать о них. Ты будешь жить в Пейнкастле?

— Видимо, да, миледи. Я буду жить там, где прикажет муж.

— Это ты очень хорошо сказала, — бросила реплику Джоанна Шрусбери, — но я бы на твоем месте все-таки выяснила, где же замок, отданный в качестве твоего приданого, познакомилась бы с кастеляном и привела бы все в порядок. Может оказаться, что ты не уживешься с таким переменчивым человеком, как лорд Реднор.

— Ну, Джоанна! Стоит ли говорить такие вещи ребенку? Тем более она всего-то четыре часа, как замужем. К тому же я не припомню, чтобы лорд Реднор был груб или зол, когда его не трогал отец.

Леа прислушивалась к словам герцогини Лестер. Ей приходилось наблюдать, как старик Гонт цеплялся к Кейну. Может случиться, что ей придется жить в замке меж двух огней. Но Реднор, как она уже заметила, может злиться и без помощи отца. Она уже видела и его ярость, и его грубость. Однако Леа поймала себя на мысли, что страшно гордится своим избранником. Реднор был для нее почти полубогом, и она не задумывалась, хорошо это или плохо.

— Возможно, я знаю его светлость лучше тебя, — заговорила леди Шрусбери. — А вот, кстати, и леди Уильям. Она-то, уж точно, может нам многое рассказать. Ведь лорд Реднор — как сын Роберту Глостеру. Уильямы и Гонты дружат с давних времен.

А Реднор стоял в окружении гостей-мужчин. Он резко выделялся из толпы. Конечно, никто из друзей не обсуждал его жену, но сам он и его вид служили хорошей мишенью для дружеских шуточек.

Страх утраты своей мужской силы у Реднора прошел — он понял, что боялся совершенно напрасно. Теперь на душе у него было легко, и он дружелюбно отбивался от нападок приятелей. Он специально собрал вокруг себя молодежь — думать о чем-то серьезном ему совершенно не хотелось. Кейн немало удивился, когда заметил намеренно вклинившегося в этот круг старого Мортимера.

Все политические дела Мортимеров интересовали еще меньше, чем Гонтов. Они тихо сидели на своих землях и убивали любого, кто пытался туда проникнуть, не особенно размышляя, хороший это человек или плохой.

Мортимер мог оказаться и ценным союзником, и опасным врагом. Кейн знал: Мортимеры надеялись, что Реднор заодно с ними, а потому улыбнулся старику как можно приветливее.

— Что, Честер снова затевает эту проклятую войну? — спросил Мортимер.

—Надеюсь, что нет.

— Это не ответ. Мои люди сообщают, что из Франции к нам едет молоденький претендент на трон.

Кейн умоляюще взмахнул рукой.

— Можете быть уверены: я и мой отец в этом не участвуем.

— Речь не о тебе, хотя, признаться, отрадно слышать, что эта дурацкая идея тебя не увлекла. Ты скажи мне другое: в чьих руках теперь земли Фиц-Ричарда?

— А что, он их уже потерял? — задал встречный вопрос Кейн.

Мортимер изучающе уставился на Реднора.

— А ты врун, однако, — после некоторой паузы обронил старик. — Нет, нет! Не в словах — в мыслях. И не пытайся оправдываться, мне нет никакого дела до всех этих вещей. Я хочу знать лишь одно: надо ли мне строить новые укрепления и вооружать людей?

— Нет ничего дурного в том, чтобы запастись на будущее оружием и построить парочку хороших крепостей.

— Ладно, хоть на этот вопрос ты ответил. А теперь о делах поважнее. Пообещай мне своего первенца для моей дочери, или дочь для моего сына. Я хочу, чтобы наши дети поженились.

Кейн очень внимательно прислушивался к каждому слову Мортимера. Если не во всей стране, то уж в Уэльсе наверняка Мортимеры принадлежали к самым могущественным кланам. Они были сильны почти так же, как и Гонты. Реднор не возражал бы связать свой род кровными узами с Мортимерами такими же норманно-валлийцами, как и он сам; но кто знает, а вдруг будут предложения получше? Он затеребил шрам у рта: отказ в такой ситуации становился крайне проблематичен.

— Ваше предложение большая честь для меня, но я пока не готов решать эти вопросы.

— У тебя есть что-то получше, Реднор? Разве у меня некрасивые дочери? Или мои сыновья хилые на вид?

По правде говоря, дочки у Мортимера красотой не славились. Однако это было не столь важно. Реднор расхохотался, сказав, что у него на примете больше никого нет. Просто все дело в том, объяснил он, что ребенок может появиться не так скоро, зачем же давать пустые обещания?

— Мое дело предложить, — сухо ответил Мортимер. — Тебе-то чего тревожиться? Можешь не сомневаться, я достаточно взрослый, чтобы сам о себе позаботиться. Я отдам тебе старшего сына, а дочь, — какую пожелаешь, ту и выберешь. Если ты не хочешь породниться, так и скажи.

Краем глаза Кейн заметил, что уже накрыты столы к ужину. Слава Богу, сейчас позовут есть. Реднор от души рассмеялся.

— В день моей свадьбы вы хотите, чтобы я женил своего первенца? Вы думаете, что я спал со своей женой до свадьбы? Нет, Мортимер, я вам не дам связать себя клятвой. Уверяю вас, вам не придется ждать долго. Я буду очень рад породниться с вами, но сейчас у нас нет времени поговорить об этом серьезно — нас зовут к столу.

Пировали везде — в гостиной, во дворе замка и на кухне. Целиком зажаренный олень, кабанчики с начинкой из кролика, гуси, цыплята, фазаны. Соусы, желе, пироги, горы хлеба исчезали вмиг, впрочем, как и вино из бочонков. Меж столами приплясывали шуты и акробаты. Позже пришли музыканты, и столы отодвинули к стенам, чтобы освободить место для танцев. Все шутили и смеялись, то тут, то там вспыхивали жаркие споры, которые едва удавалось унимать — вино развязало языки.

— Леди, — отозвав в сторону, обратился к Эдвине Реднор. — Если мы сейчас не займем чем-нибудь мужчин, не вытащим их из-за стола, может пролиться кровь. А нам пора отправляться в спальню.

Эдвина не возражала. Она взглянула на дочь. Та сидела над тарелкой, полной еды, но ни к чему не прикасалась. Ей стало грустно от этого зрелища, но Эдвина понимала: дело сделано, и ничего теперь не поправить. Она собрала всех знатных дам. В их окружении Леа покинула гостиную. Когда они выходили, споры среди мужчин мгновенно стихли. Взглядами и легкими шутками они проводили женщин.

Леа отвели в спальню Реднора. Там уже поставили роскошную кровать — свадебный подарок родителей невесты. Дамы, которые пришли вместе с Леа, сняли с нее платье, туфли и чулки, распустили волосы и уложили в постель. Реднор, и не пытавшийся скрыть желания, появился в комнате так стремительно, что они не успели даже убрать наряд новобрачной. Они попытались раздеть Кейна, но он лишь нетерпеливо замахал руками, скомкав церемонию раздевания с полагающимися по ходу дела шутками.

Леа казалось, что эта веселящаяся толпа никогда не уйдет из комнаты. Страх от произошедшего днем все еще был жив в ней. Но теперь оценивающие взгляды и нескрываемая тревога в глазах матери угнетали ее во сто крат сильнее. Реднор одним махом скинул верхнюю одежду, но продолжать раздевание наотрез отказался. Все прошло бы гладко — каждый знал о хромоте Реднора и о его нежелании лишний раз демонстрировать свое увечье, не вмешайся старый граф Гонт. В то время как Херефорд размышлял вслух о том, какие могут быть у Кейна интимные причины для столь скромного поведения, Гонт громко сказал, перекрывая веселый гам толпы:

— Оставим их. Ему и правда есть что скрывать.

Реднор побелел как полотно, Херефорд запнулся на полуслове. В наступившей неприятной тишине несколько гостей обменялись тревожными взглядами. Филипп Глостер, который прислонился, было к стене, чтобы отдышаться после трудного подъема, двинулся вперед. Толпа расступилась перед ним, он подошел к Кейну и ласково поцеловал его. За ним последовал Херефорд; Честер подошел и дружески потрепал крестника по плечу. Остальные гости недоуменно озирались, с подозрением поглядывая на Кейна. Несколько мгновений спустя спальня опустела.

Боясь встретиться с Леа глазами, Кейн уселся на край постели, спиной к девушке. Он мешкал, долго расстегивая камзол и бесцельно оглядывая комнату, Вдруг его взгляд упал на одежду Леа, и он замер. И туника, и белье были заляпаны кровью.

— Что это такое? Леа, как ты умудрилась перепачкать всю одежду кровью? — удивленно спросил Кейн. Ответа не последовало. Он лишь почувствовал, как под девушкой затряслась мелкой дрожью кровать, и оглянулся. — Почему ты боишься меня? — гневно проговорил Кейн. Ему вдруг пришло в голову, что все это из-за отца; это ведь он говорил направо и налево, что сын его — дьявол. Пятна крови на одежде девочки буквально заворожили его. Он попытался откинуть одеяло, но Леа робко отодвинулась от него, вытянув перед собой худенькие руки, словно защищаясь.

— Вы сделали мне больно, — выдавила она из себя и тут же испугалась: в ее голосе слышались упрек и обида, а разве можно так говорить с мужем? Он разозлится и накажет ее за дерзость!

Но Кейн даже не услышал ее ответа. На него нахлынуло огромное облегчение — он вдруг понял, чем вызван ее страх.

— У меня и в мыслях не было сделать тебе больно, — ласково проговорил Реднор. — Я мужчина, а ты моя женщина, — добавил он не очень уверенно. Ему еще не приходилось иметь дело с девственницей, и он просто не знал, как с ними обращаться. Кейн, задумчиво хмурясь, посмотрел на жену. Ему вновь вспомнилась робкая пичужка, которую он боялся спугнуть на лесной поляне.

Его хмурый вид заставил Леа замереть от ужаса. Они женаты всего несколько часов, а она уже умудрилась так рассердить его.

— Милорд, прошу вас, ложитесь в постель. Я потушу свечи, — с дрожью в голосе проговорила она.

Он устроился рядом. Страх в ее глазах напомнил ему их сумбурное свидание днем; до него вновь донеслось ее тоненькое всхлипывание. Неужели он так ошибся в ней, обманулся, нафантазировав себе о ее привязанности к нему. Да, он получил удовлетворение, но на душе у него скребли кошки — девушка лежала рядом неподвижно, затаившись, как испуганный зверек.

— Милорд, — едва слышно прошептала она.

— Да, — повернулся на голос Кейн.

— Прошу вас, не сердитесь на меня. Делайте со мной то, что вам хочется.

— Я не сержусь.

Его мягкий, спокойный голос приободрил Леа. Ей отчего-то вспомнилось, как Кейн доверчиво заснул, положив голову ей на колени, в тот теплый апрельский день.

— Вы — мой добрый господин и повелитель. Я знаю, вы будете терпеливы со мной. — Она нежно прикоснулась к руке Кейна и повернулась к нему лицом. — Нет! Не надо отворачиваться! — закричала она, едва он сделал попытку шевельнуться. В ее ушах отдавались эхом слова Джоанны Шрусбери. А если та оказалась права и он уже разлюбил ее?

Кейн понял, что напугал ее пуще прежнего. Тогда он ласково обнял и прижал к себе девушку.

«Вот и хорошо, — подумала Леа, — он совсем не сердится, если так нежно обнимает меня». Она вздохнула и прижалась к Реднору.

— Вы такой теплый, а я совсем как ледышка. Милорд? — Голос ее прозвучал срывающимся, дрожащим шепотом.

— Да.

— Вы не рассердились, когда я осмелилась написать вам в ответ?

— Нет, даже наоборот — я очень обрадовался, — успокоил девушку Кейн.

Леа доверчиво положила ему голову на плечо и тихо рассмеялась.

— Что тебя рассмешило? — спросил Кейн.

— У вас такие колючие щеки. Словно тысячи иголок! — Леа погладила его по щеке. Ей очень хотелось попросить его поцеловать ее, но она не осмеливалась. Он простил ей письмо, но это отнюдь не означало, что он не рассердится на ее новую дерзость.

— Не делай этого! — буквально взмолился он, когда ее нежная рука скользнула по его щеке.

Ее рука замерла, Кейн почувствовал, как все ее тело напряглось и сжалось.

— Нет, нет! — успокоил он ее. — Я вовсе не хотел напугать тебя. Ты меня не так поняла… Твои волосы, словно тонкий шелк. Они снились мне прошлой ночью.

Рука Леа, все еще касавшаяся его щеки, слегка задрожала.

— Милорд, — снова она обратилась к нему.

— Ну что на этот раз? — буркнул Кейн.

— Это грех для женщины, если она хочет поцеловать своего мужа? — Леа почувствовала, что краснеет.

— Что? — Кейн едва поверил своим ушам. Услышать такой вопрос после того, как он причинил ей боль и был с нею груб, он не ожидал!

Леа молчала. Мама оказалась совершенно права, и теперь Реднор вправе думать, что она начисто лишена стыда. Кейн, тем временем, пребывал в совершенном недоумении. Разумеется, скромность девушкам к лицу, хотя сейчас ему пришло в голову, что избыток невинности — вещь тоже очень вредная. Кое-что родители все-таки должны были ей объяснить. Теперь он начал понимать, какой ужас невольно вселил в собственную жену! Леа убрала ладошку с его щеки.

— Леа, нет никакого греха в том, чтобы любить своего мужа, — спокойно ответил на застывший в ее глазах страх.

— Да, но…— еще больше смутилась Леа.

— Тебе мать рассказывала хоть что-то о замужестве?

Кейн даже не представлял, как ему повезло, что у Эдвины не было разговора с дочерью на эту тему. Иначе бы Леа возненавидела постель и телесную любовь так же, как и ее мать.

— Она говорила, что я должна слушаться мужа, и он вправе делать со мной все, что ему угодно. Милорд, я плохо себя вела, мне нельзя было говорить с вами в таком тоне. Обращаться со мною как вы сочтете нужным — ваше право! А я не должна вешаться вам на шею. Еще она говорила…

— Довольно. Но она ни слова не сказала тебе о… том, что я сделал с тобой? — Кейну было нелегко выговаривать слова.

— Ну что вы! Конечно же, нет! — воскликнула Леа.

— Так люди делают, чтобы у них появились дети. — Кейну и в голову не могло бы прийти, что ему придется объяснять собственной жене в их первую брачную ночь такие простые вещи.

— Это я знала. Еще раз простите меня! — поспешно сказала Леа.

— Тут не за что извиняться. Я был слишком груб с тобой, — голос его дрогнул, и Реднор нежно прижал к себе худенькое дрожащее существо, к которому его тянуло все сильнее и сильнее. — Ну и что мне теперь делать? — ласково спросил он. — Подождать? Но, пойми… это очень тяжело для меня.

Она с легкостью могла избежать повторения утренней сцены. Все, что ей требовалось сделать, — это чуть-чуть приврать: Она повернулась к Реднору. Его глаза горели огнем даже при том бедном свете, что проникал в спальню из узеньких окон. Она уже собралась, было отказаться, но слова застряли у нее в горле.

— Будьте поласковее со мной, — только прошептала она.

И он взял ее, и это было слаще меда, ведь его жена оказалась искренне любящей и вместе с тем покорной его желаниям. Ее волосы хранили запах луговых трав, совсем таких, как в том поле, куда в детстве любил убегать Кейн от гнева отца; ее тело дышало свежестью, словно напоенное солнцем и росой яблоко; простыни издавали еле уловимый запах лаванды. Он попытался, было приласкать ее, хотел показать ей, как слушать свое тело и получать удовольствие от близости, но прикосновение к нежной коже настолько воспламенило его плоть, что разум отказался внимать доводам рассудка. Кейн сгреб это податливое тело в охапку и резко овладел женой. Ему сейчас больше ничего не хотелось, как только слиться плотью.

Леа не стонала, не сопротивлялась, не вырывалась, но из-под ее опущенных ресниц лились слезы, а дыхание прерывалось мучительными всхлипываниями. Ей было еще немного больно, но плакала она из-за другого: в какое-то мгновение она почувствовала, что скоро она не сможет обходиться без этих грубоватых, но таких неистово-страстных ласк. Ей вдруг стало невыносимо страшно. Ведь если она надоест своему мужу, то он отдаст свою любовь и этот пылкий жар какой-то другой женщине, той, которая опытнее и искуснее, которая сумеет приветить Кейна и отнять его у Леа. Отголосок этого страха заставил Леа податься вперед и теснее прижаться к огненному телу мужа. Леа не могла обнять его — ее руки были плотно прижаты к телу могучим объятием Кейна, он словно тисками одной рукой зажал ее тело. Но тут же обрывок другой мысли сдавил ее горло удавкой: еще страшнее, если муж узнает о ее похоти, и тогда уже точно оставит ее! Однако по-настоящему испугаться этой мысли она уже не успела — ее тело залила горячая волна истомы. Леа выгнулась дугой, и из ее горла вырвался томительный стон. Тело Реднора еще несколько раз конвульсивно дернулось и на миг замерло, обрушившись на нее всей тяжестью. Леа ничего не чувствовала, кроме какого-то дикого упоения.

Потом, когда он в изнеможении рухнул рядом, она притянула к себе его голову и осыпала поцелуями его лицо.

— Прости меня, — ласково пробормотал Кейн, — я старался быть нежным, но все равно сделал тебе больно.

Леа действительно было больно, и даже очень, но теперь это ее совершенно не волновало. Она взяла в ладони его лицо и поцеловала в закрытые глаза. Он почти засыпал, и она прижала его голову к своей груди. Она простила ему все за столь сладостное ощущение гармонии, близости и власти над ним.

Боль не давала ей заснуть, и она лежала, глядя на мужа, едва дыша. Чутье подсказывало ей — со временем она привыкнет, и ей будет уже не так больно. Она вспомнила перешептывания служанок и их рассказы. Если им верить, то плотская любовь способна даже приносить радость. Леа вдруг нахмурилась. Кейн делал то же самое с другими женщинами. Его жизнь до женитьбы — не ее дело, но как ей теперь удержать его рядом? Мать говорила, что у него наверняка будут другие женщины. Как же перенести такие страдания? И сможет ли заставить вернуться к себе? Мысли путались… Она вдруг поняла, что в один прекрасный день ее жизнь может превратиться в сплошной кошмар. Реднор глубоко вздохнул, и Леа теснее прижалась к нему. Она удержит его, так или иначе. Покорность, нежность и доброта могут сделать многое.

7

Утро началось с восторженных криков — гости пришли будить молодоженов. Вид у гостей был, откровенно говоря, неважный — давал о себе знать вчерашний кутеж. Ввалившаяся в спальню толпа пришла в неописуемый восторг, застав Леа в постели, в то время как Реднор уже встал и одевался.

— Ничего себе! — воскликнул Херефорд. — Да он вообще не ложился! Я думаю, что он просто не смог. Он врал нам все эти годы — он не мужчина!

— Ну-ну! — раздался слегка задыхающийся голос Филиппа Глостера. — Такие шутки могут плохо кончиться для нас. Лорд Реднор ведет себя как истинный хозяин дома! Да вы только взгляните! — продолжал Филипп. — Он первым проснулся! Может, он собрался позвать служанок Леа? Или хотел принести ей воды? А может, он сам у нее в услужении?

Реднор отвернулся от стрельчатого окна, через которое он наблюдал за приготовлениями к турниру на поле перед замком, и с улыбкой взглянул на гостей.

— Всем доброе утро! Меня разбудило бряцание оружия. Поле выглядит совсем неплохо, и я уже пожалел, что не смогу сегодня проехаться по нему.

Херефорд подошел к Реднору и нанес ему дружеский удар в солнечное сплетение, от которого даже лошадь зашаталась бы. Реднор лишь хмыкнул.

— Позор! — заорал Херефорд. — Что это за человек, которому даже в свадебное утро слушать звон меча приятнее, чем поваляться в постели с молодой женой!

— Этот человек — старый солдат, — расхохотался Реднор. — И он слушал звон мечей долгие годы — почти столько, сколько ты, Херефорд, живешь на этом свете.

Глаза Реднора, тем не менее, с тревогой поглядывали на постель, около которой столпились знатные дамы. Предстояла церемония одевания.

Одеяла отбросили в сторону, выставив на всеобщее обозрение перепачканные кровью простыни, на которых лежала Леа. Реднор ощутил себя человеком, чьи права собственности грубо попираются. Решение пришло почти мгновенно. Он сознавал, что идет против обычаев, но ничего поделать с собой не мог, поскольку должен был защитить то, что было предназначено только для него. Он бросился через комнату к жене и завернул ее в свою рубашку. Женщины замерли в удивлении, мужчины зашлись смехом.

— Реднор! Может, ты спрячешь и ее лицо, как делают это сарацинские женщины? — весело предложил Херефорд.

Эдвина поспешно собрала одежду дочери и передала ей. Леа ее удивила больше, чем зять. Тот заявлял права на свою жену. Но вот Леа… Ведь совсем недавно она боялась его. Куда подевался ее страх? Всем своим видом она демонстрировала лишь желание угодить ему, доставить радость! Словно младенец, она доверчиво прижалась к нему, запеленатая в его рубашку.

Через окно донеслись звуки горна, возвещавшие начало турнира, и настроение гостей вмиг изменилось. Херефорд с победным кличем опрометью бросился из комнаты, всегда медлительный Лестер, ускорив шаг, поспешил за ним. Комната опустела: В ней остался лишь старый Честер. Он осторожно тронул Реднора за плечо.

— Кейн, возьми меня под руку. Не кажется ли тебе, что нам пора поговорить о серьезных вещах? По-моему, теперь ты в состоянии выслушать меня.

— Конечно, только говори потише. Вокруг столько любопытных ушей и длинных языков, что серьезный разговор нужно вести в другом месте. Я думаю, где лучше всего это сделать. Намечается масса развлечений, побыть наедине нам вряд ли дадут, разве что мы сможем найти время поговорить завтра во время охоты.

— Реднор, ты же знаешь, как я люблю охоту! Я не могу пожертвовать ею. Так что выслушай меня сейчас. Я знаю, ты прекрасно во всем разбираешься и без меня, но у меня просто чуть больше опыта. Стефан Блуасский еще довольно молод, здоровье у него отменное, и пройдет много лет, прежде чем он умрет. Если мы станем ждать его смерти, страна рискует превратиться в груду развалин. — Кейн хотел что-то возразить, но Честер сделал упреждающий жест. — Я все понимаю: ты дал клятву — и не нарушишь ее. А если Стефан отречется и его место займет Генрих?

— Честер, мы говорим об измене, а, как тебе известно, дело это ненадежное. И потом, чего бы это Стефан отрекался от трона? К тому же у него еще много сторонников. И он не теряет надежды, что и сын его будет править страной. Так что надо быть сумасшедшим, чтобы отречься от трона. А Стефан хоть не семи пядей во лбу, но все же при здравом уме.

— А если ему придется выбирать между жизнью и отречением?

— Ради Бога, Честер, попридержи язык! Извини, конечно, не дело мне говорить с тобой в таком тоне, но в первую очередь я беспокоюсь о тебе. Все, что угрожает жизни короля…

— Да нет! Никакой угрозы, просто он может оказаться в ситуации, когда ему придется понять…

— Честер, Стефан смелый человек, и ты отлично знаешь, что за свою шкуру он не дрожит. Вспомни, как он держался, оказавшись в тюрьме у Глостера. Он не боялся ничего и никого. Неужели вы думаете, они с Мод станут сидеть сложа руки и спокойно наблюдать за тем, что происходит? Мод очень печется о Стефане, а она стоит десяти таких, как ее супруг или сын. Однажды Мод уже спасла Стефана от смерти или, по крайней мере, пожизненного заключения; она вполне в состоянии сделать это еще раз. А если у нее ничего не выйдет, она может посадить на трон его наследника, Юстаса. Ну, и какая польза будет от этого тебе?

— Я уже думал об этом. Юстаса можно в расчет не брать. Пемброк говорит…

— Пемброк? Неужели вы обсуждали с ним это? Вы же отлично знаете, какой он человек: он обязательно побежит к королю и доложит ему о разговоре. Я больше не хочу слышать об этом ни единого слова!

— Реднор, спокойнее. Ты думаешь, я ребенок и ничего не понимаю? Я знаю, этим людям доверять нельзя. От них лучше всего держаться подальше — и от Мод, и от юного претендента на трон. Более того, — Честер вяло улыбнулся, — может выйти так, что и Пемброку не будет надобности бегать к королю. Ему нужно лишь одно — земли Фиц-Ричарда, но ты ему их никогда не отдашь, и он об этом знает.

— Скорее уж я их ему отдам, чем позволю себя втянуть в заговор против короля, — огрызнулся Реднор.

— Кейн, ты знаешь, несколько лет мы пользовались тем, что в Уэльсе называется миром, и это было благо для всех. Теперь Пемброк на землях Фиц-Ричарда бросил несколько семян мятежа.

— Нет, вы не можете пойти на такое безумие! — Реднор побледнел как полотно.

— Почему бы и нет? Ты займешься границами, чтобы обеспечить там покой. Я соберу войска в помощь крестнику и скажу Стефану, что если он поедет со мной в Уэльс, то местные лорды будут любить его пуще прежнего. Кейн, тебе ведь ничего и делать не нужно — только держать язык за зубами. Я приеду со Стефаном в Уэльс, а там все может случиться. Валлийская стрела, темная ночь…

— Крестный, ты не сделаешь этого! — Реднор вцепился Честеру в запястье; — Ты не знаешь, что такое Уэльс. Несколько семян, которые бросил Пемброк, могут дать небывалый урожай. О, Господи, я так надеялся, что я хоть пару месяцев проведу с женой и немного отдохну от всего, а вместо этого я должен ехать в Уэльс и усмирять всех.

— Не глупи и не делай этого раньше времени. Реднор, предупреждаю тебя, даже если ты подавишь сейчас мятеж, мои планы тебе все равно не нарушить. Мы, то есть Пемброк, Шрусбери, Херефорд и я, скажем Стефану, что в Уэльсе все еще неспокойно — и это будет правдой, даже если ты и будешь держать их какое-то время в повиновении. И Стефан поверит нам, а про тебя подумает, что ты просто не желаешь его приезда в Уэльс.

— Тогда хотя бы Херефорда не втягивайте во все это! — закричал Реднор. — Он ведь еще совсем мальчишка и ничего не понимает! Господи, нас зовут! Мы должны продолжить начатый разговор. Но не здесь и не сейчас. Завтра…

— Завтра я отправляюсь на охоту, — холодно ответил Честер.

— Почему так приуныл лорд Реднор? Не моя ли дочь тому виной? — Внезапно появившийся Пемброк переводил суровый пристальный взгляд е Кейна на Честера. За спиной Пемброка вертелся Шрусбери.

Какие бы выводы ни сделал Честер из их разговора, Реднор не собирался подавать виду, что ему что-то известно о заговоре. Не замешанный в нем лично, он, возможно, еще сумеет спасти остальных от их же собственной глупости.

— Граф Честер жалуется, что ему не доверяют. Мир между ним и королем стал возможен благодаря, заботам моего отца. Я бы не стал толкать своего крестного на такой шаг будь я не уверен, что так будет лучше для него и для всех остальных. И вот теперь я слышу, что с ним плохо обращаются;

— Пойдемте, — обронил Пемброк. — Сегодня не самый подходящий день для таких разговоров. Труба пропела уже дважды — пора на турнир. Если мы не поторопимся, то не успеем даже перекусить перед началом.

Они спустились в зал к накрытому столу, на котором красовались ранние фрукты, хлеб и вино. Едва Реднор поднес ко рту кубок, как услыхал голос Леа.

— Милорд! Пойдите-ка сюда! — звала она, стоя у узкого окошка.

Кейн подхватил флягу вина, увесистый кусок хлеба и направился к ней.

— Посмотрите на вымпелы! А как сверкают доспехи! До чего же красиво! Кейн, Кейн, вы только взгляните вон на тех людей на краю поля! Что это они там делают? — В возбуждении она дернула Реднора за рукав, и он расплескал вино себе на руки.

— Ну, какая ты неловкая! — раздраженно сказал Реднор и тут же пожалел о своих словах; Девушка отпрянула от него и сразу сникла. Господи, да это же не ее вина, что от государственных дел нигде нет покоя. Зачем же портить ей настроение? — Я совсем не то хотел сказать, Леа. Просто голова у меня забита другими вещами. Что ты там хотела узнать?

— Ну что вы, милорд! Я не смею тревожить вас своими вопросами. У вас есть дела поважнее.

— Только не сегодня, Леа. Я слишком много занимаюсь своими делами и потому иногда становлюсь злым. Сегодня — твой день. — Едва он сказал это, как сразу вспомнил о Филиппе. Сегодня с ним нужно будет обязательно встретиться, хотя Реднор и боялся этой встречи: вид Филиппа причинял ему щемящую боль. Но нельзя же все время терзаться. Реднор заставил себя вернуться к тому, о чем говорила жена.

А Леа стояла у окна и молча смотрела на Кейна. Он глядел вдаль, поверх ее головы, на поле, где шли последние приготовления. Этот турнир выглядел игрушечным по сравнению с теми, что устраивал Стефан — в нем в основном пробовала силы молодежь, оруженосцы и мелкие сквайры. Кейну и в голову не приходило принять участие в этом турнире. Забирать призы у этих юношей — все равно, что отнимать игрушки у маленьких детей; к тому же он не нуждался в турнирных призах ни ради приумножения своих богатств, ни ради самоутверждения. Реднор рассмеялся, ему даже захотелось поучаствовать в турнире, но с единственной целью — покрасоваться перед женщиной, которая стояла сейчас рядом с ним. Хотя она все равно ничего не поймет в происходящем.

— Милорд, мы будем смотреть отсюда? — осторожно спросила Леа.

Муж улыбнулся, глядя на нее сверху вниз.

— Нет, мы почетные гости и будем сидеть вон там, — показал он рукой, — на скамейках для зрителей, как раз посередине. Это очень хорошие места, все будет происходить у тебя прямо перед глазами.

— Как здорово! — Щеки Леа вновь порозовели. Улыбка Реднора приободрила ее. — И кто с кем будет драться? Кто это решает?

— Зависит от того, какой турнир. На таком маленьком каждый зачастую сам выбирает себе противника. Перед поединком рыцари называют герольду свое имя и заявляют, что готовы сразиться с любым, кто пожелает. Затем те, кто захочет сразиться с ними, договариваются о поединке через герольдов. А вот на королевском турнире назначается первый рыцарь короля, который должен сражаться со всеми, кто бросит ему вызов. На ближайшем турнире первым рыцарем назначили меня.

— Вас! Ах, да, вы же говорили нам. А почему?

— Не знаю, но выясню, — ответил помрачневший Реднор.

Леа ощутила невероятную гордость оттого, что ее муж был выбран первым рыцарем среди всех воинов королевства, но, поскольку он явно не испытывал по этому поводу особого восторга, она предпочла сменить тему.

— Посмотрите, посмотрите! — вновь воскликнула она. — Почему они собираются вместе? Мы что-то пропустили? А мы уже можем пройти на свои места?

Леа от нетерпения стала пританцовывать и размахивать руками. Она опять неловким движением задела бокал, который все еще держал в руках Реднор, и остатки вина оказались на полу. Но на этот раз он только расхохотался.

— Уже идем, дорогая, — ответил он. — Дай мне только поставить на место бокал и проглотить кусок хлеба. Успокойся, мы ничего не пропустили. Они собрались, чтобы выбрать, кто на какой стороне будет сражаться во время пещей схватки. Видишь, на одном конце поля красное знамя, а на другом — синее. Красные против синих. И ничьи чувства не задеты, никто не обижен. Когда и с той и с другой стороны наберется приблизительно равное число воинов, начнется бой. Все как на, войне, только убитых не будет. Я надеюсь.

— Милорд! Но ведь вы говорили о поединках…

— С поединков все начинается. Иногда желающих поучаствовать в поединках набирается столько, что пешую схватку переносят на следующий день. Но сейчас в этом нет нужды. Все, пошли! — Он рассмеялся, на ходу дожевывая хлеб. — Тебе лучше все посмотреть самой, а то я рассказываю и рассказываю.

Едва они вышли из замка и направились в сторону скамеек для зрителей, как их остановил Херефорд.

— Реднор, я участвую в поединке.

— Не забудь, чему я тебя учил. Помнишь, я говорил, что ты слишком низко держишь щит. Не выставляй голову. И не очень-то полагайся на свою ловкость и сообразительность. Не у одного тебя хорошая реакция и крепкие руки.

— Ты меня многому научил, рассмеялся Херефорд. — Помнишь, сколько раз ты валял меня в грязи?

— Ради твоей же пользы! Может оказаться, что твои противники отнесутся к тебе похуже. Леа, тебя уже познакомили с лордом Херефордом? Я хочу, чтобы ты знала: он один из моих самых близких друзей.

Леа с улыбкой присела в реверансе.

— Ну вот, теперь мне есть за кого болеть. Удачи вам, милорд!

Херефорд склонился над рукой Леа, и Реднор вдруг поймал себя на мысли, что почувствовал острый укол ревности.

— Надеюсь, мальчик останется цел, — сказал Реднор, когда Херефорд ушел. — В поединках он еще не успел прославиться, но немного найдется таких, кто сравнился бы с ним во владении мечом.

Леа и Реднор пошли к своим местам. По дороге им встретился Гарри Бофор — один из участников турнира. Он посмотрел на жену Кейна и позавидовал ему. Такую жену можно найти себе, только когда ты долго выбирал — хорошенькая, нежная, скромная, к тому же богата — она ведь наследница Пемброков. Но девушки с солидным приданым не созданы для бедных оруженосцев. Звуки труб оповестили о начале турнира. Сэр Гарри бегом бросился к остальным рыцарям, а лорд и леди Реднор уселись на свои места.

Первые два рыцаря заняли свои позиции. Герольд прокричал имена, участники отсалютовали гостям и друг другу, пришпорили лошадей и с диким боевым кличем понеслись навстречу друг другу. Леа даже привстала на месте и схватила Реднора за руку. Кейн непроизвольно притянул ее ладошку к своей груди, и девушка почувствовала, как гулко бьется его сердце. Она совершенно забыла о рыцарях, о турнире и внимательно посмотрела на мужа; Кейн тяжело дышал, карие глаза загорелись безумным фанатическим огнем. Участники начали второй заход, но Леа не сводила глаз с Реднора. Она видела, как ходят под одеждой его могучие мышцы. Наконец она обернулась и посмотрела на поле.

— Кейн! Видишь, там лорд Херефорд! Он — следующий! Как мне хочется, чтобы ему повезло!

— Тогда сядь на место и не отвлекай его. Своими прыжками и криками ты скорее сведешь его в могилу, — недовольно буркнул Кейн.

И вновь в Редноре заговорила ревность. Однако стоило ему увидеть Херефорда и то, как ловко он держался в седле, великолепно управляясь с оружием, все дурные мысли покинули его. Кейн гордился своим учеником. Он даже не одернул Леа, когда она снова вскочила, криком приветствуя Херефорда — юноша мощным ударом сбросил противника с лошади.

Прошло уже шесть боев. Леа немного успокоилась и теперь сидела тихо, наслаждаясь необычным зрелищем. Однако седьмой бой закончился несчастьем — одного из рыцарей проткнули пикой буквально насквозь. В корчах и криках он свалился на землю, кровь хлестала из него. К несчастному тут же подбежали люди. Реднора ужаснуло это зрелище, но он не проронил ни слова. Что поделаешь, такие события на турнире — не редкость. А вот Леа не могла прийти в себя. Ведь так побеждал и ее муж. После таких ударов противники его умирали: кто сразу, кто в течение нескольких последующих часов.

Место неприятного происшествия тщательно вычистили от крови и присыпали песком. Вскоре над полем опустился туман, и видимость резко ухудшилась.

— Леа! Смотри! Видишь всадника вон там, на краю поля? Этот человек — действительно серьезный противник для Херефорда. Он великолепно держится в седле и мастерски владеет пикой. Однако если Херефорд ударит его в левый бок, то собьет с лошади.

— Милорд! А Херефорд видит то, что видно вам?

— Надеюсь на это. Если нет, то его ждут крупные неприятности.

Поединок начался. Первое столкновение оказалось безрезультатным, оба седока остались в седлах и сломали по копью. После второго удара копье переломилось только у Херефорда. Им оставалось съехаться в третий, последний раз. Гарри Бофор — противник Херефорда — понимал, что от этого удара зависит все. Ему нужно будет вложить в него всю свою мощь, и если он все правильно рассчитает, то Херефорд вылетит из седла, а может, даже и погибнет.

Бофор, младший сын никому не известного барона, зарабатывал себе на хлеб участием в подобных турнирах. Призы и деньги за турниры — вот на это ему приходилось жить. Если бы он постарался, то вполне мог бы пристроиться на службу к какому-нибудь знатному вельможе. Бофор недурно владел мечом, прекрасно держался в седле и мог найти более достойное применение своим талантам. Но то ли ему не везло, то ли искал плохо — трудно сказать, однако кочевал он из графства в графство, размахивая мечом и копьем то тут, то там. Сейчас ему совсем не хотелось убивать такого противника, как Херефорд, но выбора у него не было. Реднор видел, как легко поднял пику противник Херефорда. Он едва сдерживал себя, чтобы не крикнуть, но прекрасно понимал: сейчас нет, ничего опаснее, чем отвлечь внимание Херефорда. Он молился в душе, чтобы Херефорд увидел то, что было видно ему, Реднору.

Все закончилось очень быстро, и Реднору оставалось только гордиться собой и своим учеником. Сэр Гарри кубарем слетел с лошади и сейчас катался по земле, крича от боли, А Херефорд развернул уставшую лошадь к зрителям и отсалютовал, сияя от радости.

Реднор вскочил и направился быстрым шагом к противнику Херефорда. Тот уже встал и пытался вскарабкаться на лошадь.

— Сэр, не знаю вашего имени, подождите! Я хочу поговорить с вами! — окликнул Кейн рыцаря. Тот обернулся не сразу.

— Да? — проговорил, потирая ушибленный бок, Бофор.

— Как вас зовут?

В обычной ситуации Гарри вполне мог бы усомниться в праве незнакомца на подобный вопрос, но репутация Реднора была ему хорошо известна, и он не стал напрашиваться на неприятности.

— Я — сэр Гарри Бофор, младший брат Майлса Бофора из Уорвикшира.

— Ты собирался убить лорда Херефорда, когда вы съехались в последний раз? — прямо спросил Реднор.

Гарри посмотрел в потемневшее от ярости лицо и ответил с храбростью отчаявшегося человека:

—Да.

— Зачем? — продолжал допрос Реднор.

— Потому что выкуп, который от меня теперь потребуют, мне заплатить будет нечем, — честно признался Бофор.

— Что?! — обескуражено, воскликнул Реднор. Значит, его опасения оказались напрасными и никакого заговора против Херефорда не существует! Кейн никогда не знал, что такое нужда в деньгах, — наследство, доставшееся ему от матери, с лихвой обеспечивало все его потребности. Однако Реднору доводилось встречать таких, как Гарри Бофор. — В таком случае… — он замолчал, все еще колеблясь. Гарри тем временем снял шлем и откинул капюшон кольчуги. Реднор посмотрел ему в лицо — голубые глаза, уставшие и тревожные. Решение пришло быстро и легко. — Сэр Гарри, вам не стоит переживать из-за выкупа. Вы отличный боец. С выкупом я разберусь сам, а вы мне лучше ответьте на вопрос: в пешем строю вы держитесь так же уверенно?

Некоторое время Гарри ошеломленно молчал, делая вид, что возится с лошадиной упряжью.

— Вообще-то да, милорд, — ответил он, наконец.

— Отлично! Тогда поступайте ко мне на службу, я щедро вознагражу вас. Если вы свободны после турнира, приходите, мы поговорим. Ждите меня в главном зале замка, я выйду к вам, как только освобожусь. Сильные бойцы мне всегда были нужны. Если вы ищете, где бы заработать деньги, то, может быть, мы устроим друг друга?

Лорд Реднор развернулся и, не дожидаясь ответа, зашагал прочь. Таких вещей — зазывать кого-то к себе на службу, присмотрев человека на турнирном поединке, — он никогда раньше не делал, однако сейчас следовало подумать об охране для жены. Для такой работы прекрасно подошел бы Джайлс, но лишиться его для Реднора было равносильно потере правой руки. К тому же среди воинов Кейна не было никого, кто умел бы вести себя со знатными дамами, а вот сэр Гарри наверняка справится с этой задачей.

Когда, наконец началась групповая пешая схватка, все вокруг оживленно зашумели. Поначалу Леа тоже было весело. Однако не прошло и часа, как ее стало мутить от запаха крови и пыли. А муж кричал, и, казалось, веселился больше всех. Лишь это удерживало ее от того, чтобы не вскочить и не броситься опрометью подальше от этого места. Она еле сдерживала слезы, зато Реднор ликовал как никогда! Чем злее становилось сражение, тем сильнее неистовствовал Реднор. Почти все время он провел на ногах, что-то выкрикивая и размахивая руками.

— Миледи выглядит уставшей. — Приятный мужской голос над ухом заставил ее обернуться. За ее спиной, улыбаясь, стоял Уильям Глостер.

— Здесь так шумно, — улыбнулась в ответ Леа. — Я совершенно не привыкла к таким зрелищам.

— А некоторым женщинам нравится. — Глостер придвинулся чуть ближе. — Не говоря уже о мужчинах. Лорд Реднор, похоже, готов часами смотреть на такие вещи, сражения — его величайшая страсть. Вы, на мой взгляд, ведете себя как истинная женщина. Я вас прекрасно понимаю, мне самому не по себе: столько напрасно пролитой крови! Но мой отец похож на вашего мужа, и я за свою жизнь пересмотрел, наверное, Около тысячи таких спектаклей.

— Это наверняка очень увлекательно, — доверчиво ответила Леа, — но я не всегда все понимаю, и немножко устала, потому что… — она смутилась и не докончила.

— Не утруждайте себя объяснениями, — заверил ее, нежно беря за руку, Уильям. — Реднор, вне сомнений, великий человек, однако всю свою жизнь он провел на поле брани. Я не сомневаюсь, что Кейн груб для вас, бедное дитя.

Леа вспыхнула и отдернула руку. Обсуждать с кем-то посторонним собственного мужа?! Внутри ее все клокотало от возмущения. Уильям, большой мастер в общении с женщинами, понял, что перегнул палку, и решил зайти с другой стороны.

— Я думаю, завтрашний день будет для вас поспокойнее, если только лорд Реднор не потребует, чтобы вы отправились с ним на охоту.

Леа отвернулась, но тема, которой коснулся Уильям, не могла не вызвать ее интереса.

— Ну что вы! Я обожаю охоту. Только, боюсь, у меня не получится. Моя мама задумала устроить какое-то веселье для дам, которые не поедут охотиться, и, наверное, рассчитывает на мою помощь. Разумеется… — она тотчас поправилась: вдруг Глостер решит, что она слушается мать больше, чем мужа, — если милорд скажет, что я должна ехать, я поеду.

— Вы говорите, как подобает истинной жене, — ласково похвалил ее Уильям, — но стоит ли мучить себя в угоду Реднору? Не забывайте — он крепче вас. Он может попросить вас о чем-то, что вам не под силу, и даже не поймет, почему вы не справляетесь. Кейн услыхал голоса за спиной и обернулся.

—Прости, Уильям, я так увлекся, что не заметил тебя. Ты искал меня?

— Не совсем. Я просто заметил, что твоя дама скучает, и решил немного развлечь ее, но не столь грубым способом, — ответил намеком Уильям.

Реднор с тревогой посмотрел на Леа. Только теперь, после слов Глостера, он увидел, какое бледное и уставшее лицо у жены. Леа, правда, тут же попыталась сделать вид, что ей весело.

— Я вовсе не устала, — возразила она и подсмотрела на Уильяма с упреком; Глостер был совершенно ошеломлен этим, поскольку истолковал её взгляд совсем иначе. — Просто меня немного пугает этот шум, и я не всегда понимаю, что творится на поле.

— Отвести тебя домой?

— И испортить себе праздник?! Ну, уж нет! И вообще — я себя замечательно чувствую.

Лорд Уильям встал, склонился над рукой леди Реднор, затем попрощался без слов и быстро ушел. Леа оставила его в полнейшем недоумении. Взглядом она дала понять, что не хочет говорить в присутствии мужа. Это дурной знак: она замужем всего лишь несколько дней, а уже ищет приключений на стороне. Такое поведение может дорого обойтись ей, особенно если она найдет себе кого-нибудь при дворе. С другой стороны, личный нравственный устав Уильяма не содержал табу на интимные отношения с чужими женами. Решение пришло почти мгновенно и принято было без колебаний: Уильям хотя и уважал лорда Реднора, но недолюбливал его. Если жена Кейна ищет приключений, он ей это устроит — тайно, безопасно и с удовольствием. Не пройдет и месяца со дня свадьбы, как великий воин Реднор получит роскошные рога, ни о чем даже не подозревая.

А Леа и в голову не могло прийти, что за мысли бродят в голове галантного кавалера, развлекавшего ее беседой. Напротив, все было прекрасно, если бы не его бестолковость: Из-за этого ей пришлось десять минут доказывать мужу, что она вовсе не скучает и ей здесь очень интересно. Однако даже после всех этих объяснений на душе у нее скребли кошки. Реднор бросал на жену такие хмурые взгляды! Едва турнир закончился, он тотчас отвез Леа в замок.

— Не важно, что ты мне там наговорила, но вид у тебя уставший, — заявил Кейн жене, отведя ее в спальню. — Ты белая, как моя рубашка. Останешься здесь. И, пожалуйста, гони всех прочь, чтоб не мешали. Немедленно ложись и отдыхай. Где твои служанки? Послать за ними?

— Нет, нет, милорд! Честное слово, со мной все хорошо, я только чуть-чуть утомилась, — пыталась успокоить мужа Леа.

— Мне надо идти, однако оставлять тебя одну мне совсем не хочется.

Леа недоуменно взглянула на Реднора. Ну что с ней может случиться здесь?

— Милорд! Если вы не можете остаться — ступайте. Но мне не нужно никакой другой компании! Я побуду одна. Это тоже неплохо.

— Ты говоришь правду? — Кейн пристально посмотрел ей в глаза.

Она кивнула. Реднор угрюмо разглядывал Леа. Женщины не любят одиночества — это он знал точно.

— Не впускай никого, кроме служанок, — строго приказал он.

— Хорошо, милорд, — покорно согласилась Леа, которая только сейчас поняла, как устала. Она кивнула мужу, с трудом подавляя зевоту.

— Ложись, чтобы я мог уйти со спокойной совестью.

Леа сняла туфли и улеглась в постель. Кейн сделал, было, шаг к ней, потом вдруг неожиданно улыбнулся и вышел из комнаты. Девушка закрыла глаза и тотчас заснула.

8

К слову сказать, Леа лишь со стороны казалась хрупкой. Не прошло и часа после ухода Реднора, как она проснулась, кубарем скатилась с постели и бросилась к сундукам Реднора. Мысль о том, что там у мужа с вещами, не нужно ли что-то залатать или почистить, давно не давала ей покоя. Она вытряхнула все наружу и оказалось, что чинить нужно буквально все! Вещи были заношены и обтрепались. Она только ахала и сокрушенно качала головой.

За этим занятием и застал ее Реднор, который вернулся со встречи с Филиппом Глостером. Тот был совсем плох, едва говорил и дышал с трудом. Кейну было невыносимо жаль своего друга, и весь путь, который он проделал от шатра Филиппа до своей спальни в замке, его преследовало видение иссиня-бледного лица умирающего человека.

Он вошел в покои так тихо, что Леа и не заметила. То, что он увидел в спальне, привело Кейна просто в бешенство. Первое, что пришло ему в голову — она рылась в его вещах, выискивая деньги или украшения! Такое с ним уже случалось.

— Чего ты роешься в моих вещах? — заорал он во всю мощь своих легких.

Его окрик буквально приковал ее к полу. Она так и осталась растерянно стоять на коленях посреди всей этой груды вещей. Не выпуская из рук старую рубашку, она хотела объяснить, в чем дело, но при взгляде на Реднора у нее вырвались совершенно другие слова:

— О, Господи, что случилось? Что-то не так?

— Ничего, — мрачно обронил Кейн. — Все так. Вот только есть ли Господь на небесах?

Его трясло от бешенства. Леа поднялась с колен и теперь стояла не шелохнувшись. Что же делать? Вести себя так, словно ничего не произошло? Она боялась спросить мужа, что с ним, но ей хотелось как-то помочь ему! Медленно, очень медленно, боком она подошла к Кейну; он обнажил зубы в каком-то дьявольском оскале. Леа встала прямо перед ним и молитвенно сложила руки.

— Отчего бы вам не присесть, милорд? — спросила она с дрожью в голосе. — Скажите, чем я обидела вас? Я исправлюсь.

По лицу Реднора было видно, что он в ярости. Отец злился так же, когда случалось что-то плохое и ничего уже нельзя было поправить. Сейчас последует жуткая брань. Леа не понимала, что дурного она сделала, но уже приготовилась к худшему. К ее изумлению, Реднор спрятал лицо в ладонях и так стоял некоторое время. Потом он стал осматривать комнату, словно не узнавал ее. У него был такой растерянный вид, что Леа, набравшись мужества, вновь заговорила:

— Я очень прошу вас, сядьте.

Он позволил усадить себя в кресло. Леа опустилась рядом с ним на колени и осторожно взяла Реднора за руку. Он долго сидел молча. У Леа начали стынуть колени, она поднялась с пола и легонько прикоснулась к плечу мужа. Реднор тяжело вздохнул и прищурился.

— Чем ты тут занималась, Леа? — тихо спросил он. «Если она искала деньги, — подумал Реднор, — то лучше об этом узнать сразу же».

— Разбирала вашу одежду, милорд, чтобы выяснить, чего вам не хватает, и подлатать старые вещи, если нужно. — Реднор выглядел смущенным; она продолжила объяснения: — Другие мужчины одеты совсем иначе. Мне будет неловко, если вы не будете ухожены, — честно призналась она.

— Вот оно что! А я было подумал… Нет, ничего. — Лучше даже не говорить, что ему пришло в голову. Ему стало неловко за свою подозрительность.

— С вас пот льется градом. Я принесу вам воды и чистую одежду.

Леа отпустила руку Реднора и собралась, было пойти за водой, но он удержал ее:

— Нет. Побудь немного рядом со мной. Некоторое время он опять молчал, а потом усадил девушку на колени лицом к себе. В этом жесте не было ничего от страсти, просто Реднор хотел ощутить под руками здоровое, живое тело. Такое желание возникло у него после того, как он встретился с Филиппом.

Девушка прижалась щекой к шее Реднора и почувствовала громкое биение его сердца.

«Нет, он не похож на моего отца, — думала Леа, ни капельки не похож. Даже не ударил меня, хотя так сердился. Он ведь говорил, что его не нужно бояться, и, выходит, сказал правду». Она ласково погладила Кейна по щеке.

Внезапно в комнату ворвалась Эдвина с письмом в руках.

— Милорд, я вас искала… О! Прошу прощения! — Она замерла на пороге.

Леа на коленях у Реднора, не убранная постель — все это не оставило у Эдвины никаких сомнений в том, что здесь только что происходило.

— Леди, прошу вас, проходите, — пригласил Реднор. Взглянув ей в лицо, он сразу понял, о чем она думает. — Кого вы искали? Меня или свою дочь? А может, нас обоих?

— Милорд, у меня письмо для вас. Видимо, от ваших людей. — Эдвина передала Реднору свиток. Она с изумлением смотрела не на Кейна, а на собственную дочь — ей бы следовало хоть ради приличия слезть с его колен! Но Леа, похоже, все это нравилось! Она, наконец, освободилась от объятий Реднора, встала у него за спиной и теперь ласково гладила его по голове.

Реднор совершенно не сопротивлялся. Он взломал печать и принялся читать. В одной руке он держал письмо, другой нежно гладил руку жены. Эдвина с горечью наблюдала за этой картиной. Она свято верила: дочь не может вести себя, как деревенские бабы, которые откровенно радовались плотским утехам.

— Леа, когда у тебя будет время, я хотела бы поговорить с тобой, — Эдвина не смогла скрыть недовольства, голос выдавал ее.

Кейн дочитал письмо и теперь сидел, уставившись в одну точку. Он словно очнулся, когда Леа тихонько дотронулась до его плеча. Кейн вопросительно посмотрел на нее. Девушка передала ему слова матери, и он кивнул в знак согласия. Тогда Леа повернулась к Эдвине.

— Я приду прямо сейчас, — сообщила она ей.

Мать стремительно вышла из комнаты, но Леа не пошла за ней следом.

— Пойду, узнаю, почему мама так странно ведет себя. К тому же принесу воды и чистую одежду.

— Не стоит, — отрезал Кейн. — За водой отправь прислугу, а что надеть — просто скажи. Я привык сам о себе заботиться.

— Милорд, я знаю, — сказала она, все еще стоя у Реднора за спиной, притянув его голову к себе. — Но ведь теперь есть я, и я буду ухаживать за вами.

Реднор закрыл глаза. Ну, как после прочитанного он может верить дочке Пемброка?! Те семена раздора, что посеял старый Пемброк, дали хорошие всходы и отменный урожай. А у нее такие нежные руки; ее губы, ее глаза — сама невинность. Филипп ошибся. Не может быть, чтобы эта девочка была втянута Пемброком в его грязные дела!

— Леа, самое время для ужина, — сказал он, отнимая голову от ее груди. — Ступай к матери. — Он с улыбкой посмотрел на ее милое личико. — Ты можешь идти, — повторил он.

— Хорошо, милорд. Но сначала я дам указания прислуге.

Едва слуги начали убирать со стола остатки еды, как Реднор тотчас пересел в угол гостиной и погрузился в раздумья. Он вновь вспомнил про письмо. Там говорилось, что в Рейдере вот-вот вспыхнет восстание. Если это случится, то мятеж быстро перекинется на восток, и тогда весь Уэльс станет красным от пожаров. Теперь Кейн должен оставить гостей и ехать туда. Он чувствовал — все было подстроено: Честер с Пемброком и его хорошенькая дочка выбрали такой момент в надежде, что Кейн ни за что не оставит молодую жену и гостей.

Реднор с головой ушел в тяжкие мысли. Очнулся он от окрика Херефорда. Тот пришел и стал упрашивать Кейна пойти повеселиться с гостями. У Реднора не было настроения развлекаться, но все же он согласился. Решение ведь принято: он едет в Уэльс; теперь можно позволить себе немного отдохнуть.

А гости играли в жмурки. Он взглянул на Леа. Напрочь забыв о солидности, его жена бегала и прыгала, визжа и хохоча, как пятилетний ребенок. Юбку она чуть приподняла, чтобы легче было скакать, и из-под нее виднелись хорошенькие лодыжки. Реднор смотрел как зачарованный. Он так загляделся на нее, что водивший поймал его, и теперь ему требовалось только угадать, кого же он поймал. Внушительные размеры Реднора и шрамы на лице выдали его. Настала очередь Кейна. Ему завязали глаза и раскрутили на месте. Со всех сторон слышались смех и шутки:

— Ну уж нет, леди Реднор, встаньте подальше! Вас его светлость сразу узнает — некоторые ваши части ему слишком хорошо известны.

Реднор передвигался маленькими шажками, идя на голоса, и вдруг почувствовал — кто-то стоял рядом, совсем рядом. Он ощутил запах тела! Такой Знакомый запах! Кейн резко выбросил руку вперед и поймал стоявшего рядом человека за плечо. Он узнал по запаху Джоанну Шрусбери. Она мягко оттолкнула его, делая вид, что вырывается. Реднор держал ее за плечо совсем легко и сразу же выпустил, затем быстро отвернулся и пошел в другую сторону, хотя оттуда голосов слышно не было. «Иногда полезно прикинуться дураком», — сказал он себе. А игра тем временем продолжалась. Ему ужасно хотелось поймать Леа, однако по бормотанию за спиной он понял, что ее вперед не пускают. Тогда Кейн широко расставил руки и пошел на голоса как медведь, не разбирая дороги, и тут же поймал кого-то. Тычок, что он получил в ответ, казался таким знакомым! Реднор рассмеялся, но добычи из рук не выпустил.

— Херефорд! — заорал довольный Кейн.

Теперь настала очередь Херефорда водить. Он отловил Элизабет, самую старшую из дочерей Честера. Херефорд провел рукой по ее волосам и сокрушенно покачал головой. Потом рука его скользнула по ее бедрам. При этом Херефорд бормотал, что, дескать, эти части тела ему ни о чем не говорят.

Затем он привлек Элизабет к себе, обняв за талию, и его рука легонько скользнула по груди.

— Увы, — сказал он, — но этой груди я не касался никогда в жизни!

Толпа умирала от хохота. А Реднор с легкой улыбкой посмотрел на гостей и собрался уже уходить, как вдруг рядом оказалась Леа. Они вместе стали наблюдать за Херефордом. Молодой человек поднял личико Элизабет за подбородок и подарил ей долгий поцелуй в губы.

— Так это Элизабет Честер! — заорал он. — Девушка с самыми сладкими губами в мире!

Кейн сдержанно улыбнулся и посмотрел на смеющуюся розовощекую жену.

— Не дай им поймать себя, Леа, От их шуточек ты покраснеешь, как свекла. — Он потрепал ее, словно ребенка, по голове. А, впрочем, кто же она еще? Ребенок и есть. — Веселись, дорогая, а для меня это слишком утомительно.

Позже, ночью, когда они лежали, обнявшись, в постели, Леа спросила шепотом:

— Кейн, а зачем графиня Шрусбери делает вид, что она беспокоится о муже? Ведь ей нет до него никакого дела.

— Что? — встрепенулся Кейн.

— Я в чем-то не права, милорд? Но ведь она даже не скрывает этого. — Леа вспомнила о том, как все играли в жмурки. Возможно, после ее предупреждения Кейн станет вести себя осторожнее с этой болтушкой.

— Чего она не скрывает? О чем ты? — Кейн насторожился.

Леа выглядела встревоженной.

— Ну, хорошо, я, правда, не уверена, что все действительно так, как я говорю. Она болтала с другими дамами. Мне кажется, она решила предупредить меня, что иногда мужчины бывают жестоки, ведь я совсем молода и неопытна. Знала бы она моего отца! Она рассказала мне кое-что.

— О Шрусбери? Или обо мне?

— О каждом по чуть-чуть. На самом деле ей совсем не о том хотелось поговорить. По-моему, она хотела разузнать о ваших планах, — заговорщицки шептала Леа.

— Боже мой! С чего ты это взяла? — Кейн не верил своим ушам.

— Как бы невзначай она пыталась расспросить о ваших делах.

— И что ты ответила? — Кейн с любопытством уставился на жену.

— Что я ничего не знаю. Это действительно так, но я ответила бы тоже самое в любом случае. Я думаю, ваши дела — не ее забота. Она наверняка солгала мне, рассказывая о своей личной жизни, просто ей хотелось, чтобы я разоткровенничалась. Как и моя мама, она думает, что я буду в обиде на вас за то, что вы сделали мне в первый раз больно. А сама хоть и ненавидит своего мужа, но наверняка сразу после нашего разговора побежала к нему посплетничать. Хотя… может, она просто разболталась из-за того, что выпила лишнего.

Не говоря ни слова, Кейн с открытым ртом слушал жену. А Леа немного помолчала и потом снова продолжила:

— Я почему-то уверена, что ей хочется поссорить нас. Ей страшно интересно, что вы замышляете против Шрусбери. Я бы ей сказала…

— Сказала? Что же ты сказала бы ей? — нетерпеливо прервал ее Реднор.

— Все, что пожелаете, милорд. Но я не пророню ни слова, пока вы мне не разрешите. Я бы ей сказала, что слышала разговор между вами и моим отцом. Настоящая дочка Пемброка, прирожденная обманщица и лгунья!

— Даже если ты так скажешь, — холодно обронил Кейн, — то почему ты решила, что она или кто-то другой поверит тебе?

— Милорд, а я не говорила, что она обязательно поверит мне. Но вдруг? В любом случае, она будет еще говорить со мной, а по ее вранью тоже можно будет догадаться о многом, — улыбнулась Леа. — Если я буду знать, что говорить, да еще изображу застенчивую дурочку… Что вы думаете об этом, милорд?

— Да я никогда в жизни не поверил бы тому, что ты тут наговорила! Я читал об этом, но…

— Я в чем-то не права? — спросила Леа, хотя не сомневалась в своей правоте.

Кейн горько рассмеялся.

— Вижу я, тебя учил не только Пемброк. Ты говорила от чистого сердца, если сердце женщины вообще может быть чистым. Тебе всего лишь пятнадцать, а ты мудра как змея и такая же злая.

— Злая? — Она ожидала любого упрека, но только не этого.

— Говорят, женщины рождаются, неся зло в себе. Они учат злу дочерей, и те используют его как оружие против мужчин. Мальчики рождаются на свет сильными, но не знающими ровным счетом ничего. Человек познает зло через женщин, но бывает, правда, очень редко, и через мужчин. Кто тебя научил всему этому? Отец? Чтобы использовать простив меня?

— Нет! — закричала Леа. — Это неправда! Все, что я делаю, это только ради вас, милорд! Мне самой нет никакого дела до всего этого! Вы сами перед отъездом велели мне слушать, что говорят между собой женщины, и я запомнила ваши слова, — огорченная таким чудовищным недоверием, она тихонько шмыгнула носом.

— Ева говорила Адаму то же самое, уговаривая съесть яблоко. «Это тебе, милый, тебе…» Леа, хватит реветь. Ты такая, какая есть, и не твоя в том вина.

Он ласково обнял и прижал к себе девушку. Надо ей как-то объяснить, что ее отец, увы, не лучший образец для подражания, а еще — что утром он уезжает в Уэльс гасить мятеж, раздутый ее собственным папочкой. Реднор все еще лелеял надежду, что жена в стороне от замыслов Пемброка. Однако если она задумала пойти против него, Кейна, то ничем себя не выдает. Они все сделают так, что он даже не заметит.

Пока Реднор думал обо всем этом, хрупкое тело, лежащее рядом, разогрело его воображение и заставило сердце чаще забиться. Он склонился над женой и нежно поцеловал ее в грудь. Такой знакомый запах лаванды напомнил ему о прошлой ночи. Он принялся нетерпеливо развязывать шелковую ленту ее ночной рубашки.

Леа подумала, что в этот раз все должно быть не так больно. Она вдруг почувствовала, как тело ее обдало жаром. Однако все произошло очень быстро», а затем удовлетворенный Кейн повернулся к ней спиной. Леа ждала большего. Она осторожно дотронулась до его плеча. Реднор вздрогнул.

— Кейн, ты спишь? — нерешительно прошептала она.

— Как человек может уснуть, если ему говорят что-то прямо в ухо? Оставь меня в покое, пожалуйста.

Леа отодвинулась и тихо заплакала.

— Проклятие! Ну, чего ты рыдаешь?

Леа уткнулась в подушку, чтобы не так слышны были ее рыдания. Однако скоро она успокоилась и прислушалась к редкому дыханию Реднора. — Леа, — сказал он так тихо, что если бы она спала, то ни за что бы не услышала.

— Да, милорд, — с готовностью отозвалась она; Кейн уселся в постели.

— Что случилось? — испуганно спросила она.

— Да ничего не случилось, — ответил он, откинувшись на подушки. — Просто я проголодался.

Леа села и поискала в темноте одежду.

—Я сейчас что-нибудь принесу. Только вы не нервничайте — вряд ли я смогу в темноте что-то быстро найти. Все давно спят.

К ее возвращению Кейн отыскал кремень, огниво и зажег свечи. Когда она вошла, он поспешно накинул на ноги одеяло. Леа стало страшно: в комнате; полумрак, эта таинственная нога, про которую она; слышала столько историй… Что там у него? Неужели одна нога короче другой? Или вместо ступни копыто? Реднор слегка нахмурился, и она поспешила к постели.

— Кубок я в темноте не нашла, но если вас устроит, то вот поешьте, — пробормотала Леа.

Ее дрожащий голос заставил Реднора пожалеть о том, что он был излишне суров с ней.

— Все в порядке, — нежно сказал он. Медленно, словно растягивая удовольствие, он начал есть. Вдруг он повернулся и внимательно посмотрел на Леа. Лицо ее было совершенно бесстрастным, только щеки немного порозовели.

— Большое спасибо, — в голосе Кейна звучали ласковые ноты. — Ты очень любезна.

— Не стоит благодарностей, — ответила Леа.

— Прости, я был резок. Но после любовных игр можно только спать.

Так вот почему он разозлился! Простота объяснения привела Леа в восторг.

— Милорд! Но вы не подсказали мне, как вести себя! Я никогда не буду больше так делать! — воскликнула Леа, а про себя подумала: «И в самом деле, как просто все объяснилось!»

— Ты хорошая и послушная, Леа. Я хотел бы… У меня для тебя кое-какие новости, правда, не очень хорошие. Мне нужно вернуться в Уэльс.

Она не проронила ни слова, и сомнения вновь стали мучить Кейна.

— Твой отец поднял моих людей на восстание против меня. — Ему хотелось как-то задеть ее, теперь он ждал, что она испугается. Даже при скупом свете свечи он увидел, как она побледнела.

— Это правда?

— Неужели я похож на обманщика? — «Интересно, что она будет делать, — пронеслось в голове у Реднора. — Будет упрашивать не ехать? Или говорить, что все это вздор?»

Девушка лежала молча и неподвижно. Против отца она не решилась сказать ни слова, ведь тогда она показала бы свое неуважение к нему. Муж, чего доброго, подумает, что она и к нему непочтительна. Реднор даже не догадывался, как жестоко обращался старый Пемброк со своей дочерью. Но и знай, он об этом, все равно не потерпел бы ее пренебрежительного отношения к отцу. Реднор считал, что, даже если он, Кейн, будет с ней груб, она все равно должна быть вежлива.

Слезы застилали Леа глаза, но она все же сдерживалась. Больше всего на свете она хотела прижаться к Реднору и попросить его не уезжать, но боялась, что он снова оттолкнет ее. Муж говорил, что ее слезы приводят его в ярость. Мама говорила, что упрашивать мужчину — значит, унижаться.

— Тебе, похоже, ни до чего нет дела, — заметил обманчиво мягким тоном Реднор.

— Я думаю, здесь какая-то ошибка, — отозвалась, наконец, Леа. — Впрочем, вам известно все лучше, чем мне, поэтому поступайте так, как сочтете нужным.

— А что ты будешь делать, когда я уеду?

Сил у Леа больше не осталось, и после этих слов она горько расплакалась.

— То, что вы прикажете, милорд, — сквозь рыдания проговорила она.

— А если я велю тебе поехать в Пейнкастл и там дожидаться моего возвращения?

— Да, милорд, конечно. Даже если вы прикажете мне поехать с вами в Уэльс, я поеду с радостью!

Реднор мучился, не зная, что ему теперь и думать. Секунду назад она вела себя так, словно ей ни до чего нет дела, а сейчас рыдает и готова ехать с ним хоть в горы, хоть на войну — куда угодно. Возможно, Филипп был прав, говоря, что Пемброк приставил к нему Леа как соглядатая.

— Я не могу взять на войну женщину. Кроме того, я уезжаю на рассвете — ты не успеешь собраться, даже если захочешь. Уэльс — не лучшее место для такой хрупкой девушки.

— Но вы не можете бросить меня здесь, милорд! Я умоляю вас — не оставляйте меня!

Похоже, Леа на самом деле не хотела с ним расставаться. Кейн решил уйти от разговора.

— Если отец уедет до моего возвращения, — сдержанно ответил Реднор, — он перевезет тебя в Пейнкастл. Ты сможешь начать заниматься домом.

Сейчас начнутся стенания и истерические вопли, — подумал Реднор, — но Леа должна понимать, что она останется в Пейнкастле одна, что отец ее навещать не будет., . Однако она не сказала ни единого слова против, а только вздохнула, словно с ее плеч свалился тяжкий груз.

Может, она и искренна, — подумал Реднор, — может, она просто боится Пемброка и не хочет оставаться с ним один на один. Эта мысль успокоила Кейна. Надо постараться поверить девушке, убедить себя в том, что она здесь ни при чем. Время покажет.

Лорд Реднор поправил переметную суму. Эх, если бы можно было никуда не ехать. Положил бы голову на колени жене, как в тот, самый первый день, и смотрел бы на облака. Тишину прорезал крик совы. Сова? На рассвете? Кейн пришпорил лошадь и сделал знак рукой, чтобы отряд следовал за ним. Последним шел, как всегда, Джайлс. Вскоре Реднор заметил, что им навстречу едут два всадника, оба в лохмотьях и безоружные. Кейн решил, что это валлийцы. Его отряд окружил незнакомцев.

— Кто кричал совой?.. Так, — задумчиво произнес Кейн, когда один из всадников выехал чуть вперед. — Слезайте с лошадей. Пойдете впереди отряда. Не пытайтесь удрать. Ваши дети и жены — мои заложники. Если там, в кустах, еще кто-то есть, говорите сразу;

Незнакомцы спешились, не выразив ни малейшего неудовольствия своим пленением. Им оставалось только исполнить приказ Реднора — тогда он будет милостив к заложникам.

Оборванцы медленно вошли в кусты, не хрустнув ни одной веткой. Реднор отправил в голову колонны Джайлса — пусть проследит на всякий случай. Валлийцы обычно нападают внезапно, появляясь со всех сторон, и сбрасывают всадников с лошадей, стараясь посеять вокруг себя панику. Правда, иногда они могут атаковать и в лоб. На этот случай Реднор хотел иметь в авангарде надежного человека.

Он прикрыл грудь щитом. Кейн прекрасно понимал — — ситуация не из лучших. Вокруг почти непроходимый кустарник, и его людей легко перебить поодиночке. Глядеть в оба — вот все, что остается. Но где же тот, кому кричали совой? Реднор почувствовал, что пальцы, сжимавшие рукоять меча, свела судорога. Начнись бой, он бы даже обрадовался — так он ждал его! Наконец между деревьев показался замок Реднора. Они добрались до него без приключений. Встречал их сэр Роберт, кастелян. Из-за происшествия в лесу Реднор принял решение остановиться в замке. Сэр Роберт ничего нового сообщить им не смог. Он рассказывал о каких-то пустяках, а затем начал доказывать, что Оуэн Уэльский, предупредивший Кейна об опасности мятежа, просто молод и глуп и вдобавок боится собственной тени. Кейн равнодушно, одним жестом прервал его сбивчивый рассказ и отошел в сторону вместе с сэром Джайлсом.

— Немедленно отправь к отцу надежного человека. Одно письмо пусть он спрячет в сумке, второе пусть держит в голове. Ему следует запомнить: отец без промедления должен прибыть в замок. Если сможет прихватить людей, пусть берет их с собой, если нет, то его личной охраны, я думаю, хватит. Главное — побыстрее.

Джайлс кивнул.

— Да, милорд, внизу вроде все тихо, а повыше, кажется, что-то неладно. Но солдатам, уверяю вас, ничего не известно. Милорд, нам надо дожидаться вашего отца, или мы уезжаем отсюда?

— Нам нужно к Оуэну из Пенибонта. Он не из тех, кто стал бы выдергивать меня из-за свадебного стола по пустякам. И еще, отправь Седрика вместе с кем-нибудь присмотреть за валлийцами. Лучше будет допросить их подальше отсюда, потому что при сэре Роберте эти птички не споют так хорошо, как нам хочется. Все это мне очень не нравится. Выехав за ворота, мы уже не будем знать, сможем ли вернуться обратно.

Джайлс отвернулся и сплюнул. Реднору стало как-то не по себе от своего открытия. Он всегда считал, что замками Гонтов управляют проверенные и преданные своим хозяевам люди. Он направился в зал, но ничего подозрительного там не заметил. Все были приветливы и радушны, словно никакого заговора и не существовало. Кейн созвал прислугу и велел накормить людей и лошадей, да и ему самому принести что-нибудь перекусить. После этого он дал несколько мелких поручений кастеляну и как бы невзначай обмолвился, что должен отправить гонца с письмом к отцу, который ожидает от них вестей. Действуя так, словно ничего не произошло, Кейн в присутствии сэра Роберта принялся за письмо и вслух посетовал, что ему всегда приходится делать это самому, поскольку отец не признает писем, написанных не его, Реднора, рукой.

Покончив с посланием, Реднор сел за накрытый стол и с аппетитом принялся за еду. Он с жадностью уплетал мясо, запивая его вином, и, как ни в чем не бывало, болтал о своей свадьбе и о молодой жене, а еще сокрушался, что леди Роберт, жены кастеляна, нет в замке, и потому, когда приедет леди Реднор, ей некому будет помочь разобраться с хозяйством. При этом он с самым добродушным видом поглядывал на сэра Роберта, который сидел напротив него, нервно крутя в руках кинжал. Реднор даже рассказал, какой умопомрачительной красоты золотую цепь он подарил Леа. Сэр Роберт, занятый своими мыслями, тут же представил себе, как замечательно это украшение будет смотреться на шее его собственной супруги.

Вскоре вошел Джайлс и сообщил, что лошади и люди готовы отправиться в путь. Лорд Реднор одобрительно кивнул, встал из-за стола и рассыпался в благодарностях перед сэром Робертом за гостеприимство и чудесный ужин.

— По-моему, я еще ни разу в жизни так славно не отдыхал, но, увы, пора ехать. Я вернусь не раньше чем через месяц, если ничего не случится. Отец, возможно, заедет переночевать — он собирался к Шрусбери, а это по дороге. Прошу вас, сэр Роберт, позаботьтесь о нем, а деньги на расходы возьмите из моей казны. Через пару дней я рассчитываю быть в Пенибонте, нужно успокоить Оуэна, поэтому если вам потребуется найти меня или сообщить мне что-либо, можете отправлять гонца прямо туда.

Сэр Роберт проводил Джайлса и Реднора к лошадям, пожелав спокойной дороги. Он изо всех сил скрывал ярость, бурлившую у него внутри, моля Бога, чтобы они ничего не заметили. Будь проклят Пемброк, обещавший задержать Реднора, пока не захватят Пенибонт! Тогда Реднор точно оказался бы в ловушке!

«Ну и глупец этот Реднор, — размышлял сэр Роберт. — Молодой самодовольный болван. Только языком чешет, а лучше бы спрашивал и слушал, что люди говорят; может, голова была бы целее». Роберт тихонько рассмеялся, но тотчас смолк. Старый Гонт не такой глупый, как сынок, и провести его будет труднее.

Но на душе у сэра Роберта было отнюдь не безоблачно. Он, честный человек, всю жизнь верой и правдой служил Гонту, а потом — и его сыну. И вот случись же такое на старости лет! Пемброк обещал: когда Реднора убьют, его замок со всеми прилегающими землями достанется Роберту, а позже он сможет завещать его сыну, и ни одна живая душа уже не посмеет его отобрать. Соблазн оказался настолько велик, что кастелян не смог отказаться от него и предал своего господина.

Сэр Роберт наблюдал, как стремительно уходит прочь от замка, исчезая за деревьями, отряд Кейна. Роберт уже считал замок Кейна своей собственностью. Одно было неприятно — расплачиваться за такую роскошь приходилось своей честью. Отряд проехал примерно с четверть мили по лесу и остановился. Реднор подозвал Гарри Бофора и еще двоих и отправил их на верхушки деревьев наблюдать за тем, что творится вокруг. На месте, где остановился отряд, его прихода дожидались пятеро: Филипп и Саймон— два оборванца, которых Кейн отловил по пути в замок, Седрик и Одо — их посылали понаблюдать за валлийцами, и молодой мужчина, на вид почти мальчик.

Слезая с коня, Реднор болезненно поморщился, однако, когда он повернулся к отряду, лицо его не выражало ровным счетом ничего. — А где еще один?

— Мы его не нашли, — покачал головой Филипп. — Следы есть, но они обрываются…

Ни один мускул не дрогнул на лице Реднора, только что-то изменилось в глазах. Даже Одо, который не очень хорошо знал командира и гнева его никогда не видел, и тот испугался. А Седрик тихонько свистнул сквозь зубы — он давно находился на службе у Кейна и догадывался, что сейчас последует, хотя и не очень понимал причину его гнева.

— Охотник, не видящий следов, останется слепым, Филипп. А охотнику, который не может разобраться в них, ноги не нужны, Саймон… — Люди слушали Реднора, даже не решаясь просить о снисхождении. Он тем временем продолжал: — Седрик, приготовь-ка на всякий случай лук да проследи за этими бесполезными ищейками. Вздумают удрать — стреляй, но не убивай. Смерть от стрелы слишком хороша для них.

Последние слова Реднор произнес по-английски, и валлийцы, хоть и не поняли, что он сказал, догадались о приказе по действиям Седрика. «Самое страшное во всем происходящем, — подумалось Одо, — это бесстрастное выражение лица Кейна».

— Кто ты и откуда? — спросил Кейн молоденького пленника.

Тот так трясся от страха, что едва мог говорить. Оказалось, мальчик из местных. Да, он действительно следил за отрядом, но никакого зла причинить не хотел. В их деревне поговаривали, что с востока придут люди и превратят замок Реднора в развалины. Другие говорили, что с замком Кейна ничего не случится и жителям деревень надо платить налог только Реднору и больше никому. В деревне шли бесконечные толки, поскольку пришло время сбора налогов, а никто не появлялся. Люди не знали, кому верить — тем, кто приходил с востока, или тем, кто живет в замке. Вот его и отправили посмотреть, не едет ли кто-нибудь. Мальчик все продолжал объяснять, но Реднор молчал, словно ничего не слышал.

— Если ты не замышлял ничего дурного, то почему сбежал твой дружок? — произнес, наконец Кейн. — Легкая порка, я думаю, пойдет тебе на пользу. Может, тогда ты запоешь по-другому. Эй! — Он резко повернулся, ткнул пальцем в Одо и заговорил по-английски: — Ступай, срежь хороший прут, сорви с негодника лохмотья да стегай, пока я не прикажу остановиться.

Мальчик бросился Реднору в ноги.

— Милорд! Умоляю вас, не делайте этого! Я сказал все, что знал, честное слово! Я не знаю, почему убежал Лэллин. Может, он испугался. Мне тоже было страшно, и я тоже побежал… Что хотите, спрашивайте, я все расскажу! — Юное чумазое лицо было искажено гримасой неподдельного ужаса.

Реднор почувствовал дурноту, подступившую к горлу. Как же его выводили из себя все эти крики и мольбы, от которых он свирепел еще более. Он ненавидел отца за то, что старик всегда держался так спокойно, слушая жалобы и просьбы. Реднор хоть и научился владеть собой в таких ситуациях, но чужие слезы доводили его почти до исступления. Внутри его все разрывалось на части. Один голос кричал: «Еще!», а другой в ту же секунду: «Хватит!» Он дал Одо пройти к пленнику и вдруг непроизвольно стиснул зубы, словно бить будут его, а не мальчишку.

Седрик вновь тихонько присвистнул. Одного взгляда на Одо было достаточно, чтобы понять, какие душевные муки испытывал молодой солдат. До зелени бледный, Одо, не мог отказаться выполнять приказ. Седрик чувствовал себя виноватым, ведь именно он привел юношу в отряд Реднора. Сам-то он давно уже привык к таким вещам, да и порка — наказание еще не самое страшное.

Березовый прут с оттяжкой стегнул первый раз, и мальчик закричал. Одо, чтобы хоть как-то унять тошноту и ужас от того, что он это делает собственными руками, распалялся все больше и бил все сильнее. Мальчик зашелся непрерывным криком. Реднор наблюдал за поркой с каким-то болезненным спокойствием, застыв как изваяние. После очередного удара розга покраснела, и тут Одо не выдержал. С остервенением он отбросил прут и побежал в кусты. Было слышно, как его рвало. Кейн словно очнулся, злоба вновь закипела в нем. Седрик, неожиданно для самого себя, вступился за молодого воина и рискнул напомнить, что Одо впервые выполняет подобное поручение. Неожиданно гнев Реднора утих — его и самого мутило от этой картины.

— Посмотрите-ка! — вдруг шепнул сэр Гарри, показывая на кусты: кто-то пробирался к отряду.

Реднор приподнялся на стременах и наполовину вытащил из ножен меч.

— Лэллин? О Господи! Так что же мальчишка не сказал, что с ним был ты, или он говорил не о тебе?

— Обо мне, — подтвердил хрипловатый голос.

— Я же сказал, что со мной был Лэллин, — прохныкал мальчик.

— Ты маленький дурачок, — вспылил Реднор, — что же ты не сообразил сказать, что это бард замка Реднор? Можно подумать, в лесах Уэльса это один-единственный Лэллин! Ну ладно, неважно. Считай, что тебе повезло. А хорошая порка — неплохое лекарство от глупости. Лэллин, откуда ты здесь взялся?

На Реднора угрюмо смотрели выцветшие до голубизны старческие глаза.

— У меня к вам дело, милорд. Отгоните прочь от меня ваших псов, я хочу спеть для вас песню.

— Песню? Сейчас? — Кейну показалось, что ой ослышался. Может, старик просто спятил.

— Да, сейчас. Это песня о великих мужах, великих глупцах и великом страхе. Называется она «Три беды Уэльса».

Все стало ясно. Лэллин по-своему выражал озабоченность тем, что происходило в Уэльсе. Несмотря на серьезность момента, Реднор был не в силах сдержать улыбки, когда повернулся к Седрику.

— Вытащи из кустов того героя со слабым желудком и усади его на лошадь. Кстати, как его, зовут? Он вроде бы новенький?

— Одо, милорд. А что с этими делать? — Седрик махнул рукой в сторону валлийцев-охотников, за которыми велено было присматривать.

—Они прощены. Чтобы отыскать Лэллина в лесах Реднора, нужен не охотник, а волшебник.

А Лэллин стоял, опершись на могучий посох. Его длинные седые волосы развевал ветер, а голос звучал как музыка, и в самом деле казалось, что он не говорит, а поет.

— Я буду петь о короле, пренебрегающем обычаями, о лордах, пренебрегающих почтением, и о вещах, из-за которых пренебрегают жизнью. Песню можно назвать «Три пренебрежения, приносящие горе».

— Святая правда, — пробормотал Кейн вполголоса, чтобы не прерывать Лэллина.

— Долгие годы первым лордом Уэльса был Ричард Фиц-Гилберт. Этот человек хотел от жизни многого, но больше всего он мечтал стать королем. Ему удалось добиться мира в горах. Но это был плохой и горький мир. Ричард приказал валлийцам построить мощную и неприступную крепость, и они сделали это. Он не почитал тех, кого следовало почитать, й это принесло ему несчастье — его лошади и собаки из серебристых стали красными. Но он не придал этому значения.

Стараясь не шуметь, сэр Гарри тихонько пробрался к багажу и вернулся с маленьким походным складным стульчиком в руках. Реднор с благодарностью взглянул на Гарри и, опершись на его руку, уселся на стул, не проронив ни слова. Что ни говори, а Гарри прав — рассказ может занять много времени. Кейн посмотрел на солнце — если Лэллин не поторопится, им ни за что не добраться до Пенибонта засветло. Как-то с трудом верилось, что Лэллин просто тянет время — песни бардов, сродни той, что сейчас пел Лэллин, обычно занимают немало времени и отличаются необыкновенной обстоятельностью.

А Лэллин продолжал свой рассказ.

Ричард Фиц-Гилберт пренебрег очень многими вещами, за что его, в конце концов, заманили в засаду и убили. Тогда пришел к власти его сын — Гилберт Фиц-Ричард. В горном королевстве все еще царил мир. Люди роптали больше, но в основном потому, что новый лорд правил мягче, и теперь они могли, не имея новых обид, припоминать старые. Но все-таки обычай гласит, что сын наследует земли отца, и потому мир не нарушили бы, но нашелся король, которому не было дела до обычаев, и человек, готовый пренебречь узами крови. На горное королевство Уэльс позарился брат Ричарда Фиц-Гилберта — Гилберт Фиц-Гилберт, граф Пемброк, готовый ради этого пренебречь своим долгом по отношению к племяннику. И великий страх опустился на Уэльс. Люди не знали, что их ждет впереди.

Они стали жить одним днем, боясь посмотреть в завтра…

Реднор осторожно вздохнул. Все это было ему давно известно, но откуда валлийцы пронюхали, что старый Пемброк положил око на земли Фиц-Ричарда? Еще непонятнее то, почему Лэллин сейчас рассказывает об этом Кейну. Бард знал: Реднор женился на дочери Пемброка, поэтому он вполне мог предположить, что Кейн заодно с тестем. Лорд Реднор весь как-то сжался — он порывался уйти и, вместе с тем, хотел дослушать Лэллина. Прервать же старика просто невозможно. Он замолчит, развернется и уйдет. Мысль о том, чтобы разговорить Лэллина так же, как мальчишку-пленника, даже в голову не приходила Кейну. Лэллин — старый и проверенный друг, пытать его — это все равно, что вздернуть на дыбу Джайлса…

— Вы в небо не смотрите, милорд. Вы меня слушайте…

Реднор изумленно уставился на старика. Он и не думал, что тот наблюдает за ним.

— Мой друг, я очень внимательно вас слушаю, просто уже темнеет. Ехать по лесам Уэльса ночью опасно.

— Слушайте меня, говорю вам, — возразил Лэллин со спокойной уверенностью в голосе. — Этой ночью вы никуда не поедете.

Реднор едва не вскочил на ноги, взбешенный мыслью, что Лэллин указывает ему, как вести себя на его собственной земле. Однако, натолкнувшись на спокойные старческие глаза, он вновь уселся, храня уважение к ремеслу старика, когда-то заставлявшего содрогаться могущественных вождей валлийских кланов.

— Как уже было сказано, — полился мелодичный голос старца, — не стало мира на этих землях. Милорд, взгляните, ваша лошадь в кровавых хлопьях, А может, это ваша кровь должна литься?

Реднор приподнялся на стуле, но, застыв от напряжения, снова опустился на место. Слова барда попали в точку. Однако рассказ еще не был окончен. Намек на смертельную угрозу жизни Реднора, высказанный после рассказа о желании Пемброка овладеть Уэльсом, мог означать только одно — убить его попытается именно Пемброк. Словно для того, чтобы обвинения в адрес тестя Реднора прозвучали как можно яснее, Лэллин шагнул вперед и схватил Кейна за руку. Прежде чем заговорить снова, он наклонился вперед, буравя своими выцветшими глазками встревоженные карие глаза рыцаря.

— Говорят, за грехи отцов суждено расплачиваться многим поколениям детей. Отец согрешил — и утратил земли Реднора. Пройдя через нежные девичьи руки, они оказались в грубых руках чужака. Теперь поговаривают, что грех будет отомщен: земли снова сменят хозяев, снова согрешит отец, и земли побывают в руках девушки, но на этот раз они возвратятся к ее отцу.

— Спасибо тебе, — сдержанно поблагодарил старика Реднор и, болезненно морщась, встал со стула. — Иногда полезно слышать, что нашептывает ветер мудрецам Уэльса. А почему ты сказал, что я никуда не поеду ночью?

— Не только ветер шепчет, лорд Реднор. Люди тоже. У нас в деревне было двое таких, мы задержали их, когда услышали о твоем приближении. Поэтому я и вышел тебе навстречу. Они хорошо поработали, даже я поверил, что ты никогда не появишься в этих местах, хотя у меня имелись свои причины на это.

— Ну что ж, думаю, так оно и есть, только что ты мне ответишь вот на такой вопрос: почему ты живешь в деревне и одет как крестьянин?

— Сэр Роберт приказал мне убираться из замка. Он сказал, ему надоело мое нытье. После этого я и поверил, что нет больше лесов лорда Реднора и сам ты никогда больше в Уэльсе не появишься. Иначе бы сэр Роберт не решился так со мной разговаривать.

Реднор побелел от злости.

— Ну что ж, я с ним разберусь, и с ним, и… — Кейн замолчал, вовремя прикусив язык. — Не бойся, Лэллин, ты возьмешь свое и даже сможешь плюнуть ему в лицо перед тем, как я вздерну его, если тебе от этого станет легче. — Кейн помолчал, понемногу приходя в себя. — Ладно, пока это не имеет значения. Я хотел бы, чтобы ты поехал со мной. Будешь помогать моим охотникам. Подожди-ка, я прикажу Джайлсу разбить лагерь и дать тебе лошадь.

— Через лес быстрее, — посоветовал Лэллин.

— Да, но на лошади проще по дороге. Твои лесные тропинки годятся разве что для горных козлов. Я там не проеду!

Спустились сумерки, когда люди Реднора возвратились в устроенный в лесу лагерь. Кейн забрался в палатку и рухнул на походную кровать. Он всегда старался держаться на высоте, когда рядом находились его солдаты, но здесь, где его никто не видел, можно было и расслабиться. Допрос двоих чудаков, задержанных жителями деревни, оказался нелегким. Кейн уткнулся в подушку, чтобы его совсем не было слышно. Что ни говори, хорошо знать, что было и что будет. Но чего стоило ему получить все эти сведения! Когда он приказал добить то, что оставалось от этих людей, он увидел искру благодарности в их глазах. Тело Реднора сотрясала крупная дрожь.

9

Дрожь унялась, но сон не шел к Кейну. В голове беспрестанно крутились какие-то мысли. Он все вспоминал, с какой неприязнью с ним общался Пемброк, несмотря на соединившие их кровные узы. На чьей же стороне Леа? Он боялся даже думать об этом. Каждый раз, когда Реднор вспоминал о жене, сердце его сладко замирало, но где-то в глубине таился гадкий страх. Промаявшись без сна, неизвестно сколько времени, Реднор поднялся с постели и пошел разыскивать Джайлса.

— Отправь кого-нибудь в деревню. Пусть приведут женщину. Что-то мне не спится, — приказал он.

Не проронив ни слова, Джайлс оделся и отправился выполнять поручение. Может, в другой раз он и сказал бы Кейну, что думает обо всем этом, но сейчас, взглянув на лицо командира, понял — слова напрасны, сегодня ночью Реднору все равно не заснуть.

У самого Джайлса тоже было неспокойно на душе. Обычно по вечерам они с Кейном решали, что и как будут делать на следующий день. В этот вечер такой разговор не состоялся. Значит, разговаривать будут утром. А утром, если Реднору сейчас привести женщину, от него толку не добьешься. Он встанет поздно.

Каково же было удивление Джайлса, когда рано поутру он выбрался из палатки и застал Реднора сидящим у костра. Перед ним стояла миска с остатками завтрака. Он сидел неподвижно, уставившись на восходящее солнце.

Джайлс приветствовал командира, но ответа не получил. Он сходил к ручью умыться, а когда вернулся, то застал Кейна сидящим в той же позе. Вдруг тот словно очнулся и даже пробормотал что-то под нос — очевидно, поздоровался.

Посмотрев на его лицо, Джайлс понял, что не ошибся. Он готов был поклясться, что командир не спал этой ночью и десяти минут. Они долго молча сидели рядом.

— Иногда мне кажется, — заговорил, наконец, Реднор, — что если я увижу еще хоть каплю крови, то сойду с ума. Джайлс, меня еще на свете не было, когда ты уже держал в руках меч и воевал. У тебя никогда не было такого же ощущения?

— Я не помню. Мне кажется, тогда я вообще крови не замечал. Только, может, когда промывал свои раны.

Реднор расхохотался.

— Да ты величайший солдат Англии! Ты настолько спокоен, что тебя вообще никто и ничто удивить не может!

— Я бы так не сказал. Меня постоянно удивляют валлийцы. Я сталкиваюсь с ними с тех пор, как начал служить вашему отцу. Даже после стольких лет я вряд ли могу сказать, что знаю их.

— Джайлс, а я ведь больше чем наполовину валлиец, — с хитрой миной произнес Кейн.

— Знаю, — все так же бесстрастно обронил его собеседник. — Я про то и говорю — так много лет общаюсь с валлийцами, но до сих пор их не знаю. Если бы мне кто-нибудь рассказал, что вы вытворяете, я и половине этих рассказов не поверил бы. Почему вы не доверили мне допрашивать пленников? Вам же было противно на все это смотреть. Теперь вы не сможете после этого спать неделю, а я буду ночью бегать по округе в поисках шлюх для вас.

Реднор слушал все это, раскрыв рот от изумления. Давно с ним так не говорили. Кейн расхохотался.

— Джайлс! После всего сказанного тобой, не снять ли с меня штаны да выпороть? — сквозь смех проговорил он.

— Вреда большого не будет, хотя я что-то не замечал, чтобы такие внушения приносили вам хоть какую-то пользу, милорд. Вам на пользу лишь то, что западает вам в голову. Ну, хватит об этом. Что мы делаем дальше? — совершенно невозмутимо спросил Джайлс.

Обижаться на человека, который добрых двадцать лет назад шлепал тебя, пытаясь утихомирить, было глупо, и потому Реднор вновь рассмеялся, а затем заговорил о том, что выяснил или о чем догадался сам. Пемброк распустил слух, что король заключил Фиц-Ричарда в тюрьму. Валлийцы, как водится, решили ковать железо, пока горячо, и разослали с земель Фиц-Ричарда гонцов во все уголки Уэльса. Все было подстроено так, чтобы одновременно по всему Уэльсу вспыхнул мятеж — тогда норманны, и так ослабленные отсутствием или даже сменой правителя края, ничего не смогут поделать. Им останется лишь метаться из стороны в сторону, пытаясь унять мятежников. В ближайшие несколько дней должны будут напасть на Пенибонт. Кейн ни слова не сказал об участии в заговоре сэра Роберта и графа Пемброка. Джайлсу этого знать пока не следовало, и к тому же, не убедившись, что Леа не причастна к заговору, Кейн не мог заставить себя говорить на эту тему.

Людей и оружия вокруг Пенибонта должно становиться с каждым днем все больше и больше, поскольку замок собирались брать штурмом. Реднор находился в затруднении — он не мог решить, атаковать мятежников немедленно или повременить, пока он не наберет побольше солдат. Сейчас у него большой и сильный отряд наемников, но вряд ли они смогут противостоять целой мятежной армии.

— Джайлс, мне кажется, что если уж нападать сейчас, не дожидаясь подкрепления, то лучше всего это сделать, когда они встанут на привал — тогда у всех лошадей подпруги будут ослаблены. Если мятежников слишком много, подождем, пока стемнеет. Мы их припугнем и, возможно, возьмем несколько человек в плен. Тогда удастся разузнать, каковы их планы.

— Да, милорд. Если их немного, разобьем их поодиночке. На случай, вдруг там окажется целая армия, мы можем начать бой, а из Пенибонта нам пришлют подмогу.

— Да, все так, но только в том случае, если Пенибонт еще наш.

— Если Пенибонт захвачен, нам здесь нечего делать. Тогда нам лучше отправить гонца к вашему отцу и сказать, чтобы он переждал у Пемброка в замке, пока все не утрясется. Возможно, ему понадобится собрать вассалов.

— Более того, мне нужно как можно быстрее отправиться ко двору, чтобы успеть на королевский совет. Что бы ни случилось, земли Фиц-Ричарда не должны достаться Пемброку. Стефан настолько глуп, что его можно уговорить и на это. Нам надо молить Господа, чтобы мы смогли утихомирить их у Пенибонта, а затем, чтобы моему отцу удалось держать их в повиновении, пока я не освобожу Фиц-Ричарда. Будь проклят Честер за то, что втянул в это дело мальчишку!

— Лорд Реднор, я всегда говорил, что ваш крестный — любитель подурачиться. Но он так добр с вами — не сравнить с вашим тестем. Да будь они все прокляты, если вам так хочется. Давайте займемся нашим делом. — С этими словами Джайлс встал и направился дать кое-какие указания воинам.

Реднор вытянул затекшие ноги и уселся рядом с палаткой прямо на землю, уставившись в розовеющее небо. Он потер рукой воспаленные глаза и случайно задел крестик, что на прощание надела ему на шею Леа. Кейн давно уже не раздевался, и крестик выбился из-под рубахи наружу; когда он вернул его на место, то сразу ощутил прикосновение прохладного металла. С Леа, прежней хозяйкой крестика, все было по-другому — ее тело дарило нежность и тепло. Он вспомнил о заговоре. Если окажется, что Леа знала о нем, он убьет ее… Нет, он не сделает ей ничего. Она совсем не была красавицей, но эти волосы золотисто-медового цвета, эти зеленые глаза и, самое главное, такая доверчивость в лице. Может, Леа, наоборот, хотела как-то оградить Реднора от Пемброка, но боялась. Может, именно поэтому она так просила перевезти ее в Пейнкастл.

— Что вас тревожит, милорд?

Кейн поднял голову и недоуменно взглянул на Джайлса.

— Ничего, — ответил он наконец, — а что?

— Вы сидите так уже десять минут, глядя неизвестно куда. Ваш слуга уже давно стоит рядом, не зная, можно ли сворачивать палатку. Все люди давно в сборе и ждут вас.

— Отлично, я иду, — сказал, вставая, Реднор. Он свистнул лошади — та стояла за палаткой уже под седлом — и прошел следом за Джайлсом к толпе ожидавших его солдат. Они дали Реднору пройти в середину, после чего обступили его плотным кольцом — низкий, хрипловатый голос командира трудно было услышать на большом расстоянии. Он почти с нежностью оглядел солдат, переводя взгляд с одного знакомого лица на другое.

— Со многими из вас я прошел уже немало сражений. Мне не нужно говорить вам, что я веду вас в бой не ради наживы и не ради власти. Я желаю лишь одного: чтобы на этой земле царил мир. У меня есть известия о том, что Пенибонт осажден, а в Рейдере вот-вот вспыхнет восстание. Вы отлично знаете: если валлийцы восстанут, они выжгут весь хлеб, и мы останемся голодными. Они уведут наших женщин и детей в рабство. Их нужно остановить до того, как они принесут несчастье на нашу землю. Ждать мы не можем, промедление — гибель для нас. Вокруг Пенибонта большое скопление солдат. Потому слушайте внимательно, что я скажу. Мы пойдем совершенно бесшумно. Луками и щитами не греметь. Следите, чтобы лошади не ступали на камни. Никакого цоканья копыт, никаких разговоров, даже шепотом. Мы нападем на мятежников, когда они остановятся на привал. Если их очень много, уйдем. Командирам известно место сбора. Следите внимательно за мной. Если я отступаю — бросайте все, даже если вам кажется, что победа, совсем рядом, и уходите следом за мной. О том, что надо быть мужественными, я не говорю — смелы вы были всегда. Да хранит вас Господь, друзья мои. Из толпы донесся грубый смех, и хриплый голос прокричал:

— Если мы станем дожидаться, пока его светлость побежит с поля брани, нас либо убьют, либо мы сами победим! Милорд, я еще никогда в жизни не видел, как вы удираете!

Реднор, хохоча, немного осадил лошадь.

— Уильям Таннер! Я узнал тебя по голосу! Ты еще мало жил и потому такого зрелища не видел. Давным-давно кто-то сказал: «Кто сражается и отступает, живет лишь для того, чтобы сразиться на следующий день». У меня молоденькая жена, которая дожидается, когда я вернусь с трофеями в руках. Вам тоже что-то достанется. Когда я говорю «уходим», вы улепетываете как зайцы, но если вы побежите без приказа, я отрежу вам уши!

— Милорд, а у меня вы можете отрезать только одно! Второе я потерял, когда у вас появилась эта чудесная улыбка!

— Ну, конечно, а я-то совсем забыл. Вот дьявол! Берегите себя. Хорошенькие девушки будут рады нежно покусать вас хотя бы за одно ухо. А теперь — по коням! Время пошло!

Реднор посмотрел на солнце — было где-то около четырех утра. Отряд бесшумно шел мимо лесов и полей, покрытых спелыми хлебами. Реднор непроизвольно коснулся шрамов. Губы его шевельнулись, но он не произнес ни звука.

Одо и Седрик сидели в седлах, словно на иголках, не сводя глаз с командира. Седрику были до боли знакомы эти жесты Реднора — перед боем он всегда себя так вел. Когда Седрик увидел это впервые, он решил, что его светлость молится, но, когда он спросил у священников, что это значит, те ответили с явным осуждением, что его командир читает еретические, языческие стихи, написанные еще когда Англией правили римляне. Седрик не поверил тогда святошам. Впрочем, он и сейчас не очень верил этому объяснению. Он прикоснулся к лезвию меча, провел по нему ладонью, а потом нервно облизал пересохшие губы.

А его приятель Одо с ужасом поглядывал на ехавших слева и справа солдат. Он хотел куда-нибудь спрятаться, повернуть назад, снова оказаться в деревне. Ему было страшно: может быть, там, на краю поля, где обрывается жнивье, его дожидается смерть, лежит себе тихо под полуденным солнцем. Теперь Одо ни за что на свете не сделал бы ничего, что хоть как-то выделило его среди других крестьян, сидел бы тихо, ничего бы не выкрикивая.

Кейн положил руку на колено. Губы его беззвучно шевелились. Он бормотал про себя, действительно читая на память монолог Аллекто из седьмой части «Энеиды»: «Ругань и склока приводят к жестокой войне. Так радуйся же! Преврати все в веселье! Ради победы я готов забрызгать Трою кровью. Приграничные города погрязнут в войне. У всех будет лишь одно желание — желание драться. И потому меня будут ждать везде! Я посею в землю семена, но вырастет из них не хлеб, а солдаты!»

Они приближались к лагерю валлийцев. Вот уже слышен звон мисок, довольные голоса — как раз раздавали обед. Реднор поднял меч над головой.

— A Gaunt, a Gaunt! Le droit est a moi![5] — зычно крикнул он своим солдатам. Такой голос они слышали только во время боя.

Он вонзил шпоры в бока лошади, и бедное животное рванулось вперед, вынося седока в самую середину вражеского стана. За Реднором неотступно следовали его солдаты. Вот отряд начал разделяться — один всадник влево, другой — вправо. Все происходило так, как и предполагал Реднор: противник был обескуражен, люди метались в поисках оружия и укрытия. В первые минуты валлийцы напоминали стадо перепуганных овец, однако смятение их скоро прошло, они разобрались с оружием и уже были готовы дать отпор.

Седрик тяжело и прерывисто дышал сквозь стиснутые зубы. Он лишь на мгновение замер над телом до зубов вооруженного валлийского вождя. У Седрика руки чесались снять с него оружие как трофей — потом может быть поздно. Однако, оглянувшись, он вдруг увидал Одо, отчаянно отбивающегося от трех пеших солдат, и поспешил на помощь.

— Осади коня! — заорал он Одо. — Они зацепят его!

В следующую секунду Седрик что есть силы рубанул по ближайшей голове и снес ее напрочь. Потом погнался за следующим валлийцем — тот со всех ног улепетывал в кусты.

Джайлс спокойно и размеренно приближался к центру лагеря — там было больше всего народу. Временами он поглядывал на Реднора. Со спины командира прикрывал Гарри Бофор. Джайлс даже улыбнулся от удовольствия: Реднор в безопасности. Бофор отлично знает свое дело. Старый Джайлс почти не думал о происходящем вокруг, он размахивал мечом, как заговоренный. Краем глаза он заметил, что к нему пробирается всадник-валлиец. Джайлс резко развернулся и со всего маху ударил мечом. Мятежники должны быть не просто ранены. Они должны умереть, чтобы никогда больше не выйти на поле брани. Поэтому и рубил он так, чтобы не задеть, а убить. Он вновь бросил взгляд на Реднора. Его меч то взлетал над толпой, то исчезал где-то между телами людей и лошадей. Каждый раз, когда он вновь возносил над головой меч, клинок вспыхивал влажным красным блеском в лучах полуденного солнца. Вот Кейн замахнулся щитом, и чудовищной силы удар обрушился на голову кого-то из мятежников. Тот с диким криком рухнул прямо под копыта лошадям.

Валлийцы, однако, держались мужественно, чем и вызывали заслуженное уважение. Конечно, по мастерству вести бой они не могли тягаться с Реднором и его людьми, однако они брали числом: на одного наемника Кейна приходилось пять мятежников. Мало-помалу валлийцы стали оттеснять отряд лорда Реднора. Кейн хоть и радовался — только его солдаты могли сражаться так долго, — но видел, что люди устали. Он огляделся — все поле было усеяно трупами. Реднор вдруг застонал от удара сзади — незаметно подкравшийся валлиец задел его по ребрам. Однако особого вреда он Реднору не причинил, ведь на нем была кольчуга. В следующий миг за спиной раздался жуткий крик. Он оглянулся — Гарри Бофор проткнул валлийцу голову насквозь. Еще один валлиец шел на Реднора прямо в лоб. Вокруг толпились люди, и Кейн не мог размахнуться мечом. Тогда он пырнул валлийца мечом, как шомполом, вспоров тому горло. На бока лошади и на ноги Кейну брызнула кровь. Лицо убитого пронеслось очень близко: чудовищный оскал, выпученные глаза. Тут до него донесся крик с края поля: — A Gaunt, a Gaunt! For Owen, a Gaunt! Поначалу валлийцы еще сильнее навалились на Реднора и его людей. Однако каково же было ликование солдат, когда стало известно, что Пейнкастл все еще на их стороне, и Оуэн Уэльский, владелец замка, сохранил силы и пришел им на помощь. На небритом потемневшем лице Реднора сверкнули белоснежные зубы — он радовался за себя и за своих людей.

— Я же говорил, — громко расхохотался Уильям Таннер, — что нам ни за что не увидеть удирающего Реднора! — Последнее слово он произнес странным, булькающим голосом: удар вражеского клинка пришелся ему прямо в горло. Он весь как-то обмяк в седле, а потом запрокинулся назад. На лице Таннера застыло выражение изумления, грудь заливала хлещущая из перерезанного горла кровь.

Начали сгущаться сумерки. Реднор почувствовал, что глаза щиплет, и он плохо видит. Он поднял руку, в которой держал шит, и краем рукава смахнул пот, заливавший лицо. От удара, который пришелся по руке с мечом, он даже согнулся в седле, а в следующий миг меч Бофора настиг коварного валлийца.

— Эй, держитесь! — заорал Кейн. — Противник сломлен! Они бегут!

Восторженные крики полетели со всех концов поля боя. Люди Реднора собрались в последнем рывке. Все-таки они победили!

— Le droit est a moi! — звенел над полем голос Кейна. — Победа! Они бегут!

Темнело. Не прошло и двух часов, как солдаты Реднора уже собрались все вместе, чтобы оценить трофеи и потери.

Лорд Реднор устроился в седле поудобнее и повесил щит на обычное место — за спину. Один из солдат протянул ему плащ, содранный с убитого, и Кейн насухо вытер им меч. Только сейчас он стал, наконец, слышать и видеть, что творится вокруг. Коленями он чувствовал, как дрожит лошадь; странное дело — когда она в бою, то не боится ничего и не шарахается в сторону, даже когда ей в морду брызжет кровь. Но вот сейчас, когда все уже позади, бедное животное просто колотит от испуга, даже запах крови приводит ее в ужас. Однако Кейну не было до всего этого дела. Он подхватил удила лошади Бофора. Та настороженно косилась на Реднора и прядала ушами. Сам Гарри склонился набок — его рвало.

— Милорд! — раздался за спиной суровый голос. — У нас пятьдесят убитых и сорок три при смерти из-за ран. Больше половины оставшихся тоже ранены, но не тяжело.

Лорд Реднор поднял голову. Глаза его были словно затуманены.

— Джайлс! Я ведь привык, что в бою мы всегда вместе! Как же я рад, что ты здесь, рядом, и живой.

Его помощник вытер губы рукой, стараясь скрыть удивление.

— Я тоже очень рад видеть вас, милорд, — хрипло проговорил он. — Сколько раз я вам говорил: будьте бдительны после боя! А если бы вновь появились валлийцы? Что вы здесь расселись, как шишка на елке, и уставились неизвестно куда? — Он говорил неприятные, обидные слова, но рука его с величайшей нежностью погладила Реднора по шее и плечам. — Посмотрите на себя. У вас кровит дюжина ран, а вы такой глупец, что даже не зовете на помощь.

— Я очень устал, Джайлс.

— Что с Бофором?

— Оставь его в покое, — пробурчал Реднор. — Его мутит после сражения. Мне это состояние хорошо знакомо. Дайте ему немного времени, он оправится. А сейчас просто не трогайте.

— Мое почтение, милорд! — раздался голос Оуэна Уэльского. Он медленно подъехал к Джайлсу и Кейну. Его лошадь была сплошь покрыта кровавыми хлопьями. — Вы появились вовремя. Если бы вы немного опоздали, мы не смогли бы выйти из замка и прийти вам на помощь.

— Приветствую тебя, Оуэн. — Реднор снял перчатку и протянул для поцелуя руку. — У тебя хватит людей, чтобы выставить охрану вокруг лагеря и собрать трофеи?

— Ну, конечно же! У меня хватит людей, чтобы похоронить убитых, — ответил Оуэн. — Почти все мои крепостные. Я решил, что голодать нам не придется — непохоже было, чтобы осада входила в планы мятежников, потому я всех крепостных впустил в замок.

— Мне кажется… — Реднор потер уставшие глаза. Он чуть не падал от усталости и готов был заснуть прямо в седле.

— Поезжайте в замок, — перебил его Джайлс, — пусть вам обработают раны. Вы что, собираетесь нас сейчас вразумлять?

Реднор изумленно посмотрел на Джайлса. Еще никогда в жизни тот не перебивал своего господина. Хотя, когда Кейн был еще молод, Джайлс частенько пререкался с ним, но никогда на людях! Реднор вспомнил, как всего несколько минут назад Джайлс ласково обнял его. Этого тоже он никогда не делал. А может, он просто забыл или просто не обращал на это внимания? Как бы то ни было, Реднор слишком устал, чтобы спорить.

— Хорошо, Джайлс, — насмешливо проговорил Реднор. — Продолжай учить меня уму-разуму, посмотрим, что из этого выйдет. Сначала ты мне скажешь не сидеть без дела, а сразу после этого — чтобы я пошел и отдохнул. Только, пожалуйста, когда ты будешь давать мне наставления, не забывай о своих собственных ошибках. — Кейн развернулся и подъехал к Бофору. — Гарри, хватит, вытри рот, отдышись и поехали. Это пройдет. Поверь мне, со мной тоже такое бывало.

— Милорд, вы присоединитесь к нашей трапезе? — Оуэн был, как всегда, весел и бодр. — Ваши крики застали нас за обедом. Нет смысла говорить о том, что нам пришлось прервать обед.

При упоминании о еде Реднор почувствовал, как в горле колыхнулась тошнотворная волна.

— Нет, есть я, пожалуй, не буду, — после некоторой паузы сказал он. — Я хочу только спать. Покажи мне, где постель, и больше мне ничего не нужно.

Реднор проснулся через несколько часов. Бофор спал на полу у камина. Там догорали остатки поленьев, освещая комнату красным светом. Реднор хотел, было разбудить Гарри и отправить его за едой, но потом передумал и, прихватив меч, отправился вниз. Громадный зал был пуст, если не считать нескольких человек, спавших на полу, да служанки, которая возилась, убирая со стола. Реднор подкрался к девушке и сгреб ее в объятия.

— Ступай, принеси мне что-нибудь поесть.

— Милорд, но что же я вам принесу?

— Годится все. Хотя бы остатки мяса и хлеба. — Реднор шлепнул служанку пониже спины.

Он заметил: она молода и недурна собой; это все, что ему требовалось для полного счастья. Все женщины похожи друг на друга, — пронеслось у него в голове, — и если дочь Пемброка такая же гадюка, как и ее папаша, найдем другую.

Вскоре служанка с подносом, полным кусков мяса и хлеба, появилась на пороге, и он велел ей, чтобы она не уходила, а села рядом. Сам он пристроился к столу и с аппетитом принялся за еду. «Хороший бой, — размышлял он, — хорошая еда… Хорошо выспался. Поваляться бы теперь еще с кем-нибудь в постели — ничего не скажешь: отлично проведенный день!»

Реднор отодвинул опустевший поднос и притянул девушку к себе. Он почувствовал, что ей противны его руки, но так было всегда, и Кейн уже привык к этому. Вдруг он понял, что тело его не слушается. Реднор бросил взгляд на спавших в углу людей. Да, он выбрал не самое подходящее место: если девчонка раскричится, хлопот не оберешься. Грубо схватив ее, он потащил девушку к себе в комнату. Бофор все так же спал у камина, и вряд ли что-нибудь могло его разбудить.

— Молчи… Если заорешь и разбудишь его, — он показал глазами на спящего Бофора, — отрежу язык.

Все это он проговорил скороговоркой, на всякий случай, зажимая рот оторопевшей служанке.

Реднор бросил девушку на тюфяк, расстегнул корсаж и задрал юбку. Рука скользнула по груди, бедрам. У нее была нежная кожа. Она слабо сопротивлялась, но Реднор, тем не менее, почувствовал, как выгнулась дугой девичья спина, и набухли соски. Еще минуту назад он был ей противен, а сейчас… Он возьмет ее! Однако тело не желало подчиниться хозяину! В нем не было и проблеска вожделения. Реднор столкнул девушку с постели. Неужели он обречен любить только дочь своего злейшего врага?!

— Погоди!

В комнате царил полумрак, но Реднор мог видеть, как напуганная служанка судорожно пыталась застегнуть корсаж. Интересно, — подумал Кейн, — удержит ли ее страх на месте, если я снова прикоснусь к ней? Но он не стал даже пробовать сделать это.

— Возьми-ка вот это. — Несколько монет упало в ладонь девушки. — Ступай. Проваливай! — прорычал он, и девица опрометью бросилась из комнаты.

Реднор плюхнулся на тюфяк. При воспоминании о жене тело его откликнулось таким страстным желанием, что он выругался, да так громко, что сэр Гарри проснулся и вскочил.

— Что случилось, милорд? — промычал он спросонок.

— Ничего, — ответил Реднор. — Ложись и спи.

10

Ранним утром в комнате было прохладно от тумана, но день обещал жару. Бофора Реднор отпустил отдохнуть. Оставшись один, он думал о том; сколько всего случилось за последнее время и как много еще дел впереди. Валлийцы остановлены, трофеи поделены, планы заговорщиков расстроены. Нужно допросить пленных — выяснить, кто участвовал в мятеже.

У Оуэна достаточно народу, чтобы продержаться до приезда Гонта. В конце концов, Оуэн сам может допросить пленных, он знает, как это делается. Реднор начал одеваться, и каждое движение вызывало боль в его истерзанном теле.

Он позавтракал и переговорил с Оуэном, а потом сел за письма. Одно было для Леа. Он писал, что пока она останется под присмотром Пемброка. Письмо начиналось довольно сдержанно, но милое доверчивое лицо жены так и стояло перед его глазами. «Делай то, что я тебе говорю, — писал он. — Не успеют разъехаться гости, как мы с тобой уже будем вместе; я очень надеюсь на это. Мои дела значительно продвинулись, и теперь для меня важнее поторопиться на встречу с королем, чем усмирять здесь валлийцев».

Если Леа с Пемброком в сговоре, последние слова в его письме — хорошая ложь для них.

Он написал также письма Честеру, Херефорду и отцу, подробно рассказав обо всем, в том числе и о том, что говорят в Уэльсе о Пемброке. Однако никому из них он ни словом не обмолвился о рассказе Лэллина насчет планов Пемброка. Отец сам в скором времени узнает всю правду от сэра Роберта, если только это действительно правда, а не пустая болтовня. Кейн и сам был готов дорого заплатить, чтобы докопаться до истины: позор Пемброка — это позор и его, Кейна, ведь их теперь связывают кровные узы. Письмо для Леа лежало перед ним, он вновь перечитал его. Потом свернул, поставил печать и сунул в сумку, где уже лежали остальные свитки пергамента.

Четырьмя днями позже Реднор вновь проезжал по навесному мосту, который вел в замок Пемброка. Всю дорогу от Пенибонта он мучился вопросом: рассказала ли Леа отцу о его письме? Он столкнулся со стариком во дворе. Изумленное лицо Пемброка было лучшим ответом: Леа ни слова не сказала отцу, она даже не известила его, что Кейн возвращается.

— Где ты был? — задыхаясь, пробормотал Пемброк. — Куда ты ездил? Отец твой сказал мне только, что ты любишь вот так внезапно исчезать.

Кейн не смог ему сразу ответить — откуда ни возьмись, ему на шею бросилась жена. Ее худенькое тельце дрожало, а лицо прямо-таки сияло от радости.

— Полегче, полегче, солнышко! — ласково шептал Кейн, морщась от боли, когда девушка ненароком задевала его раны. — Я весь изрублен. Вот это да! Вот это радость! А ведь я отсутствовал только неделю. Что же будет, если я уеду на две недели? Мне потом страшно будет домой возвращаться — так и задушить можно. Ну что ты? Я здесь, и живой. Ну, успокойся, — ласково отстранил он Леа.

— Так эта маленькая стерва знала, где ты был? — рявкнул старик, опуская руку на плечо Леа.

В секунду он отлетел на пять футов от того места, где стоял, и теперь, кряхтя, пытался подняться с земли. Гонт, который только что вышел во двор, бросился на помощь Пемброку.

— Умерь свой пыл, Кейн, — сухо бросил ему отец. — Знай меру, когда раздаешь приветствия. Я тебя всегда предупреждал, что ты не знаешь, как увесисты твои кулаки. Если ты хочешь кого-то дружески хлопнуть по плечу, не надо при этом сбивать человека с ног.

— Прошу прощения, — сдержанно заметил Реднор. — Все время забываю об этом. Дружелюбие дорого стоит — за него убивают.

Пемброк понимал, что должен принять извинения и не заметить угрозы в последних словах Реднора. С помощью Гонта он встал на ноги, подошел к Реднору и дружески пожал ему руку. Потом он стал звать Кейна обедать — ведь все на столе, что же стоять во дворе! Ноздри Кейна раздувались, словно он учуял запах дикого зверя, но, тем не менее, он пошел следом за Пемброком. Он сел за стол прямо напротив старика и принялся за еду. С нескрываемым удовольствием Реднор начал рассказывать о том, как съездил в Уэльс. Он старался уловить хоть тень смятения на лице Пемброка, но все старания его были совершенно напрасны — Пемброк лишь одобрительно кивал.

— Мне не нравится, — сказал, наконец, Пемброк, — что ты путешествуешь без должной охраны. Это опасно. Я бы рискнул посоветовать тебе подождать и собрать побольше людей, прежде чем ехать в Лондон.

— Нет, — мягко отказался Реднор. Ну и плут этот Пемброк! Разве можно так открыто врать! — Ждать я не могу. Разговор с королем нельзя откладывать. От этого зависит мир в Уэльсе.

— Ну, хорошо. Тогда, может, ты возьмешь моих людей? Я в Лондон не еду — слишком стар для таких прогулок. А про меня ты в Лондоне не забудешь. Мои интересы — твои интересы. Но я бы тебе не советовал брать с собой Леа. Нет, ты не хмурься, она же глупышка! Станет рассказывать о твоих делах каждому, кто заговорит с ней.

— О моих делах она ничего знать не будет, — в голосе Кейна звучали непреклонные нотки.

— Ладно, я не собираюсь с тобой ругаться из-за девчонки, но, если ты решишь взять ее с собой, тебе придется снять в Лондоне дом. Не станешь же ты ночевать с ней в палатке.

Кейн нахмурился. Он даже не подумал об этом, а ведь старик говорил правду.

— Она сможет остановиться у Лестеров, пока я не подыщу дом.

— Зачем? — возразил Пемброк. — У меня же есть дом в Лондоне. Почему бы тебе не остановиться там?

— Я думал, вы его продали Оксфорду, — задумчиво ответил Реднор.

— Не продал, а сдал в аренду. Моему зятю он не откажет. Тебе, конечно, придется заплатить ему, но, думаю, для тебя это пустяки, — самодовольно хмыкнул Пемброк.

Нужно выиграть время… Пока он ест оленину, пьет вино, надо подумать. Пемброк не станет нападать на него на общем собрании баронов — у Реднора там слишком много друзей. Но что означает это дружелюбие и участие? Почему Пемброк так хочет поселить его именно в этом доме?

— Это очень любезно с вашей стороны, и, если вы сможете заняться нашим устройством, я смогу сберечь дорогое для меня время.

— Никаких проблем. Сегодня вечером я отправлю к Оксфорду гонца. По дороге в Лондон ты обязательно будешь проезжать мимо его замка. Там ты сможешь переночевать, Оксфорд даст тебе ключи и объяснит, как найти дом. Тебе останется лишь спокойно добраться до Лондона за два дня.

Реднор в раздумье прикрыл глаза. Засада на дороге? Очень может быть. Убийство в замке Оксфорда? Тоже возможно. Интересно все получается!

Пемброк спросил, все ли с ним в порядке, и Реднор тотчас открыл глаза.

— Все хорошо.

— Вот и славно. А то я решил, что у тебя обморок.

— Нет, — широко улыбаясь, ответил Реднор. — Я просто удивлен вашей добротой.

И все-таки, недоумевал Кейн, что получается? Если Пемброк не хочет, чтобы его дочь ехала в Лондон, значит, она не в сговоре со своим отцом.

Его сомнения развеяла леди Эдвина, которая зашла к нему ненадолго после обеда.

— Лорд Реднор, вас так трудно застать одного. — Кейн в недоумении приподнял бровь. Что нужно от него Эдвине? — Мне бы хотелось поговорить с вами о Леа, — продолжила она.

— Я в вашем распоряжении, — заявил он с готовностью.

— Гилберт говорит, что вы по-прежнему настроены взять Леа с собой в Лондон.

— Да…

— Простите, но, мне кажется — ей незачем ехать к Стефану. Пусть она остается здесь, так будет безопаснее. Она ведь еще совсем ребенок, и у нее на уме одно веселье.

— Да что вы говорите? — улыбнулся Реднор.

— Реднор, еще раз прошу вас простить меня, что я вмешиваюсь в ваши дела. Я знаю Леа лучше, чем вы. Она всегда была легкомысленной. Правда, в последнее время девочка умнеет прямо на глазах и, ко всему прочему, становится еще и непослушной.

— Только не со мной.

— Да, да, конечно, вы ей просто не позволяете, — леди Эдвина попробовала дружелюбно улыбнуться зятю, но раздражение, кипевшее в ней, все-таки вырвалось наружу, и ее улыбка от этого скорее походила на оскал.

От Реднора не укрылось настороженное выражение глаз леди Эдвины и ее натужные попытки изобразить радушие.

— Вам следовало бы радоваться этому, — криво улыбнувшись, ответил он.

— Я смотрю в будущее. Сейчас она молода, и упрямство кажется милой детской шалостью. Может получиться так, что вам это разонравится. Но вот что самое главное: если она беременна, эта поездка может сильно повредить ей, ну, а если нет… Ей что-нибудь может взбрести в голову, и тогда она сильно подпортит ваши планы.

Реднор в полном изумлении уставился на Эдвину. Ему даже в голову не приходило, что Леа может носить под сердцем ребенка. К тому же у него не было никого, с кем можно было бы поговорить на эту тему. Но ведь прошло совсем мало времени, и Эдвина это отлично понимает. Скорее всего ее заставил затеять этот разговор Пемброк. Как бы то ни было, Кейну надоело слушать Эдвину.

— Леди, — сказал Реднор, — это будет очень грустно, если за несколько недель двор научит ее разврату. Однако я собираюсь присматривать за ней, и уверяю вас, развратничать у нее возможности не будет, — он недобро рассмеялся. — Обещаю вам: дети у нее будут только от меня.

Комната тускло освещалась единственной свечой. Взгляд Леа скользил с одной дорожной сумки на другую. Вроде бы все собрано. Ее вещи, впрочем, как и Реднора, были аккуратно уложены в плетеные корзины. Походная одежда мужа висела на спинке кресла — его любимая роба и штаны, а также свитер деревенской вязки, неизменная кольчуга, без которой он не отправлялся ни в одно путешествие, и поношенный камзол из коричневой замши. Для Леа тоже достали кольчугу, которую принес ей симпатичный юноша, назвавшийся Гарри Бофором. Он даже поболтал с Леа немножко, рассказав о страшном сражении у Пенибонта. А Реднор лишь огрызнулся в ответ на все ее расспросы. Сэр Роберт должен был еще принести шлем, щит и более мелкие доспехи для Реднора, но только утром, прямо перед отъездом. Девушка снова оглядела комнату. Спать почему-то не хотелось.

Кейн давно уже забылся сном, правда, тяжким и беспокойным. После близости он почти сразу заснул. А у нее слезы текли ручьем по щекам. Сегодня он все делал медленно, словно смакуя и растягивая удовольствие. Он играл с ней и, играя, довел ее почти до исступления.

На этот раз он не стал спешить. Кейн целовал и ласкал Леа — медленно двигаясь по всему ее телу. Его губы пили жаркий мед ее губ, прикасались к ее груди, ласкали ее живот. Вначале Леа просто наслаждалась ощущением горячих прикосновений к своему телу, ощущая, как губы Реднора нарисовали на нем огненную дорожку, по которой волнами стекало и пульсировало неведомое ей пьянящее и острое наслаждение. Затем оно сменилось мучительным сладостным томлением, приятным и невыносимым, будто жажда, которую хочется утолить немедленно. Леа казалось, что тело взлетает огненным вихрем к самому поднебесью, а потом мигом падает к земле, чтобы в следующее мгновение воспарить снова. Это было наваждение, колдовство. Всю ее плоть окутал дурман страсти. Она не могла ждать больше ни секунды: из ее груди вырвался стон, она изогнулась всем телом, зовя Кейна в себя. Она пыталась с силой притянуть его к себе, протиснуться под него, но он будто наслаждался ее мукой… Он видел, как пробуждается в ней женщина, и это было несопоставимо большее удовольствие, чем все, что; ему приходилось когда-либо испытывать. Она готова была отдать ему всю себя, раствориться в нем, подчиниться ему, лишь бы он прекратил эту сладкую муку.

Теперь Реднор всей сутью своей почувствовал, что то, что он изведал раньше, с другими женщинами, было не страстью, не любовью, а лишь похотью.; Дело не в том, что ласки шлюх, придворных дам или, обозных девок — обыкновенное притворство в ожидании щедрой платы. Это-то он хорошо знал. Но то, что сейчас он испытывал, было совсем другого свойства: он не только почувствовал желанную женщину, он понял, как сладостно дарить наслаждение/ самой женщине. С каждым ее вздохом и стоном наслаждение Кейна лишь усиливалось.

Леа чуть не рыдала от нетерпения и возбуждения. Она неистово вцепилась в Кейна своими длинными ногтями, не сознавая, что они оставляют глубокие следы на его теле. Она целовала его везде, где только могла, готовая поглотить его плоть. Реднор застонал, и по его телу будто молния промчалась; теперь и он не мог себя сдерживать.

Они затихли одновременно, постанывая и вздыхая.

— Мой… мой… — бормотала Леа, вглядываясь в лицо спящего мужа. — О, сердце мое, это было чудесно!

Желание удержать его рядом граничило у нее с безумием. Ей стоило большого труда подавлять свои чувства. Когда-нибудь она выплеснет их наружу, изольет всю свою страсть и нежность, и пусть это будет стоить ей жизни.

Реднор категорически запретил будить его. Леа боялась громко расплакаться. Она тихонько слезла с кровати и пошла укладывать вещи в дорогу, чтобы хоть немного успокоиться. Услышав, как Реднор тяжело перевернулся с боку на бок, Леа поспешно задула свечу и легла. До рассвета оставалось всего лишь несколько часов, надо поспать. Но рука Кейна легла на грудь Леа, и он притянул ее к себе.

— О Господи! — Голос Реднора спросонок звучал хрипло. — Какой кошмар: мне снилось, что я потерял тебя и никак не могу найти.

Она прижалась к его щетинистой щеке, и тут же в ее нежную кожу впились тысячи маленьких иголок. Но она даже не почувствовала этой боли! Его слова снова подарили ей счастье.

— Вставай, маленькая соня! — раздался дружелюбный голос. Леа уселась в постели и отбросила со лба волосы. — Я никогда еще в своей жизни не видел существа более ленивого, чем ты. Зову тебя, зову, а ты только носом в подушку закапываешься, а просыпаться не хочешь. — В порыве нежности Реднор бережно взял лицо жены в ладони. — Если ты сейчас же не встанешь, не умоешься и не оденешься, я тебя оставлю здесь, — сказав это, он тотчас испугался, как бы она не поверила, и подарил ей нежнейший поцелуй.

— Ой, Кейн, — встревожилась Леа, — а мы взяли с собой иголки с нитками?

— Что?

— Иголки с нитками, милорд. Если мы остановимся в Лондоне на несколько дней, мне же нужно будет чем-то себя занять. Я буду шить.

— Ну и что мне теперь делать? — рассмеялся он. — У матери попроси.

Леа вспыхнула.

— Я не могу. Иголки очень дороги, отец не разрешит.

— Вот оно что, — лицо Реднора приняло равнодушный вид. — Ну, ладно. Я что-нибудь придумаю. А теперь — вставай, — сказал он и позвал служанок. Те робко вошли и застыли на пороге, дожидаясь указаний.

— Быстро одевайте вашу госпожу. — Он собрался, было уйти, но, взглянув на служанок, повернулся к Леа. — Послушай, почему у них всегда вид перепуганных кроликов, как только я заговорю с ними или просто посмотрю в их сторону?

Леа улыбнулась.

— Они боятся вас, милорд.

— Хорошее объяснение. Но что я им такого сделал?

Разве она могла сказать мужу, о чем сплетничает прислуга. Для служанок он человек, который якшается с дьяволом! Леа прищурилась, чтобы не выдать собственного страха, и осторожно проговорила:

— Женщины в этом доме побаиваются мужчин, если даже они не дают на то никакого повода.

— Ну, ладно, скажи им, чтоб перестали, — сердито произнес Реднор. — А то меня это раздражает.

Бедные служанки перепугались пуще прежнего.

Со счастливой улыбкой Реднор вошел в гостиную. Он собирался уехать до того, как проснутся гости, поэтому в столь ранний час в комнате, кроме отца, никого не было. Они отошли в сторонку, чтобы им ненароком кто-нибудь не помешал. Гонт не сводил с сына глаз. Кейн очень похудел, но лицо было спокойно, а большие темные, совсем, как у матери, глаза искрились радостью. Гонт заметил, что очертания губ Кейн тоже унаследовал от матери. Прошло уже тридцать лет, как ее нет! Вся грубость, вся жесткость в чертах лица сына были от него, Гонта. Зачем он всю жизнь обижал, терзал его? Как жаль, что его отношения с сыном не сложились, а ведь Гонт и его отец, дед Реднора, неплохо понимали друг друга. Кейн протянул руку для приветствия.

— Отец!

— Хромой нынче помогает старому? — Говорить горькие вещи было Гонту привычно, однако он сам подивился, как такое сорвалось с языка.

Реднор вцепился отцу в локоть.

— Послушай, отец. Я хромой, а ты старый, но у нас с тобой на пару неплохо получается. Так давай будем и дальше делать вместе общее дело. Побереги меня от своих колкостей, или нет, лучше сказать — себя побереги. Сегодня мне не до твоей болтовни. Ты лучше скажи, получил ли ты мое письмо с рассказом о сэре Роберте?

— Да. Я так рад, что ты сдержался и сразу же не вышвырнул его из замка. Он сидит на хорошем месте, и ему должно быть многое известно. Я из него все выжму, не переживай.

— А я и не переживаю. Но жену его не трогай.

— Какой же ты добренький! Ну, об этом можешь не беспокоиться. Я не воюю с женщинами, если в этом нет нужды.

— Отец, ты с Честером не говорил? Не пробовал его урезонить?

— Не говорил и не пробовал. Думаю, что это невозможно. Но у меня был разговор с Херефордом. Я не знаю, как их остановить. Ясно одно: они свалятся в ту яму, которую сами себе вырыли.

— Этого не должно случиться. Я спасу Херефорда, потому что люблю его, а вот Честер… Вместе с ним пропадет и Фиц-Ричард, а его земли достанутся Пемброку. Я не знаю, на что они рассчитывают?

— Прошу тебя, держись в стороне.

— Ты что, считаешь меня глупцом?

— Я уже много чего понаслушался. Король обещал Пемброку, возможно, даже грамотой, земли Фиц-Ричарда, но Мод не допустит этого. Филипп говорит… — Лицо Реднора исказила судорога, и Гонт осекся. — У меня нет ни малейшего желания причинять тебе боль, сынок, но я вынужден говорить о нем.

Кейн кивнул и повернулся спиной к камину.

Если бы Филипп умер, он бы перенес это легче, чем смотреть, как он страдает. Он понимал, что теряет друга, и от этого было тяжело на сердце. Взгляд Реднора неожиданно потеплел: последний раз отец называл его сынком много лет назад, когда Кейн тяжело болел. Боль доводила его почти до исступления. Тогда отец взял его лицо в ладони и сказал: «Спокойно, сынок». А потом еще разок: «Мой милый сыночек».

— Филипп говорит, — продолжил Гонт, — что у Мод были планы относительно Уэльса. Я боюсь, она заманит Пемброка в ловушку, а следом за ним и Честера. Она избавится от всех нас, а потом, не зная и не понимая Уэльса и валлийцев, посадит туда кого-нибудь из своих людей. Затем уничтожит Глостера, и тогда все наши надежды на Анжуйскую ветвь рухнут. Вот потому я тебе и говорю — держись в стороне. Если ты можешь как-то тихо остановить Херефорда — сделай это. Честера ничто не остановит, он слишком упрям. Если мы останемся в живых, то сможем помочь ему позже, но, случись с нами что-нибудь, Херефорду и Честеру не поможет уже никто.

— Отлично. Постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы остановить Херефорда, — решительно сказал Реднор.

— Пемброк должен остаться в стороне. То, что пятнает его имя, позорит и наше. Если бы не приданое… Он оказался хуже, чем я думал. — В глазах старика мелькнул страх; чтобы сын ничего не заметил, он уставился в пол. — Чем больше я думаю обо всем, тем сильнее меня разбирает любопытство, почему Пемброк такой любезный. Кейн открыл, было, рот, чтобы сказать, что Пемброк, видимо, задумал через Леа отхватить себе владения Гонтов, но передумал. Он вдруг вспомнил старую историю, связанную с дедом. Тот во времена Вильгельма Завоевателя владел небольшим кусочком земли. Он женился на валлийке, и с ней произошла какая-то странная история, в результате которой родственников-мужчин не осталось, и ее наследство перешло к деду Реднора. Гонт Первый хорошо усвоил урок. Он настоял, чтобы сын тоже женился на валлийке. Никакой темной истории на этот раз не потребовалось: Гонт Первый просто убил тестя своего сына и деверя. К владениям Гонтов после этого присоединились леса Реднора. Более того, за особое рвение Гонту Первому дали титул графа. Кейн не сомневался, что отец знает эту позорную семейную историю до мельчайших подробностей, хотя никогда ничего не рассказывал. Однако Реднор не имел ни малейшего желания напоминать отцу о ней.

— И вот еще что… — сказал Гонт. — Не позволь своей смазливой жене вскружить тебе голову.

— Ты тоже будешь советовать оставить ее здесь? — пристально глядя в глаза отцу, почти прошептал Реднор.

— Конечно же, нет. Если бы я, как собирался, поехал в Пейнкастл, то прихватил бы ее с собой и оставил там. Сейчас у меня уже нет на это времени. Просто смотри за ней очень внимательно.

— Должно быть, она уже вскружила мне голову. — Взгляд Кейна стал мягче. — Ничего не могу с собой поделать, но я все-таки очень надеюсь, что она ни при чем.

— О, Всевышний! — раздраженно заговорил Гонт. — Ну почему мой сын такой безмозглый простак?! Мне этого, видимо, не понять никогда. Только такой идиот, как ты, может думать, что женщины существуют лишь для того, чтобы греть постель и рожать детей. Пемброк — скряга, и просто так не предложил бы такого огромного приданого. Думаю, он хочет извлечь из вашего союза выгоду. Возможно, тот выкуп, который ты заплатил, раздразнил его и он хочет еще денег. Не нужно быть особо прозорливым, чтобы заметить: ты продашь свою душу, только бы Леа была рядом. Ты и в дружбе ничего не смыслишь, а в деньгах тем более. Я пытался тебе объяснить, что не следует сильно нежничать со своей женой.

Лорд Реднор злился на свою глупость. И зачем только он выслушивал болтовню Лэллина? Пемброк слишком труслив, думал Реднор, чтобы убить его. Тем более что пока отец, а не Реднор — глава рода Гонтов… Чем дольше Реднор думал об отце, тем больше убеждался, что тот, пусть по-своему, но любит его. И если Гонт потеряет единственного наследника — Пемброку несдобровать: отец разорвет в клочья его, все его замки сровняет с землей, а владения опустошит с силой урагана.

— Ладно, Кейн, у тебя хватает денег? Может, придется давать взятки, чтобы помочь Честеру, или улаживать дела с подтверждением наследования короны Генрихом, — прервал размышления Реднора насмешливый голос отца.

— В крайнем случае, я смогу взять денег у ростовщиков. Хорошо, что напомнил. Сундучок с серебром у тебя?

— Сундук у меня, мне расплачиваться за фураж. Зачем тебе серебро?

Реднор выглядел смущенным.

— Жене нужны иголки и нитки. Она просила меня об этом. Она еще ребенок, пусть порадуется и купит себе сама.

Гонт захохотал.

— Да ты просто сумасшедший! Давать женщине деньги! И сколько тебе нужно?

— Около двух фунтов. Если не хватит, я возьму у ростовщиков золота.

Гонт вновь рассмеялся, потом кивнул и дружески похлопал сына по спине. Он сам не знал, почему так щедр с ним. Обычно причуды Реднора приводили его в бешенство. Он хотел, было напомнить Кейну, что половина молоденьких жен, в том числе и его собственная мать, умирали от родов, но раздумал. Путь познания страшен, но каждому суждено пройти по нему самостоятельно.

Леа вошла в гостиную раскрасневшаяся, расстроенная. Она сильно опоздала. Ее задержала разговором мать. Эдвине не хотелось прощаться с дочерью на людях. Леа нежно и глубоко любила мать, но ее ждал Реднор, и она вынуждена была поторопиться. Леа была еще слишком молода, чтобы уметь скрывать свои чувства. С другими ей это иногда удавалось, но мать видела ее насквозь.

В глазах Эдвины застыли слезы. Она, наверное, никогда не сможет вернуть привязанности дочери. Леа боготворила мужа, и, если он погибнет, ее страдания будут безмерны. Ради любви к дочери Эдвина готова была поступиться своей гордостью, перешагнуть через страхи, но ей очень хотелось узнать, насколько крепки узы между Леа и Реднором. Возможно, разлука покажет, что к чему.

— Как ты можешь быть такой бесчувственной? — спрашивала леди Эдвина. — Сколько бед я от тебя отвела! Кто еще любит тебя так нежно? Дитя мое, может случиться, что мы больше никогда не увидимся.

— Мама! — закричала девушка. — Никогда не говори таких слов! — Она бросилась к Эдвине в надежде, что мать обнимет и поцелует ее. — Мама, это неправда! Даже отец не столь жесток, а Кейн очень ласков, и он не станет запрещать мне видеться с тобой. Пейнкастл совсем рядом, — день пути. Я верю, что мы совсем скоро снова будем вместе. Иначе я не переживу, — она расплакалась.

Эдвина долго держала дочку в объятиях. Она не услышала от дочери того, что хотела. Леа было очень тяжело, и Эдвина видела это. Смотреть на страдания дочери и не помочь было выше ее сил. Если она, Эдвина, сорвет планы Пемброка, он страшно накажет ее. Однако даже если она расскажет Леа о планах отца, это вряд ли поможет делу. Скорее всего, она больше не увидит дочь никогда. В последний момент мужество покинуло Эдвину, и она решилась:

— Не дай втянуть себя в дела мужа. Делай вид, что ты ничего не знаешь. Постарайся отвыкнуть от него. Кроме того, одна сюда никогда не приезжай. Если от меня или отца приедет гонец и попросит выйти с ним во двор, ради Бога, не делай этого! Если тебя заподозрят, что ты в курсе дел отца, тебя убьют. Пемброк очень хотел, чтобы ты осталась здесь и выбросила Реднора из головы.

— Но он не сможет этого сделать! Если Реднору понадобится, он и один из замка уедет. Мама, Реднор очень добр, — голос Леа срывался от сдавливающих горло слез.

— Леа, потише. Не хватало, чтобы нас услыхали служанки. Что ты такое говоришь? Как может уехать Реднор один, оставив тебя там? С него потом спросят. Я все это рассказываю тебе только затем, чтобы ты делала вид, словно тебя ничего не касается, иначе тебе придется расплачиваться за ошибки твоего отца.

— О Господи, что же мне теперь будет? Он, наверное, на кусочки меня разорвет, когда я ему все это расскажу… — бледнея от ужаса будущего объяснения с мужем, пролепетала Леа.

— Расскажешь ему?! Ты с ума сошла! Это только для твоих ушей. Я говорю это тебе для того, чтобы с тобой ничего не случилось. Если Реднор узнает, он отомстит нам, а отец убьет меня или же посадит в яму, — последние слова леди Эдвина произнесла уже тихо, ослабевшим от страха голосом. Она закрыла глаза, лицо ее стало белым как мел.

Леа сама была близка к обмороку. Ей было невыносимо жаль мать, но Реднор стал ей так дорог!

— Нет, мамочка! Такого никогда не произойдет! Мы позаботимся о тебе. Я упрошу Кейна разрешить тебе приехать в Пейнкастл. Ты будешь жить с нами, в безопасности!

— Я стану у тебя белошвейкой? Не будь глупенькой, детка, — сказала мать резко. Леа протестующе закачала головой. — Я не буду хозяйкой в Пейнкастле. Нет, Леа, ничего не выйдет. Прошу тебя только об одном — держи язык за зубами.

Твое желание все рассказывать мужу сведет тебя в могилу.

Они расстались в страшных рыданиях. Когда Леа, наскоро вытерев слезы, вбежала в гостиную, Реднор все еще разговаривал со своим отцом. В глубине души она даже обрадовалась — может, не будет ругать за опоздание. Наконец все встали и вышли во двор. Перед тем как сесть в седло, Леа снова разрыдалась.

Они уже покинули стены замка, а она все плакала, да так, что не могла и слова сказать. Кейн ехал рядом с совершенно невозмутимым лицом. Он прекрасно понимал сейчас чувства жены, но голова его была занята совершенно другим. Вид у него был такой сосредоточенный, что Джайлс вопросительно посмотрел на командира. Реднор встретился с ним взглядом и покачал головой.

— Смотри в оба.

— Почему?

Реднор покосился на жену. Вряд ли можно расстроить ее еще больше, но все-таки.

— Попозже, Джайлс, — обронил Кейн. Вряд ли люди Пемброка нападут на него так близко от замка — там ведь гости, которые, наверное, уже проснулись.

Первые несколько миль пути Леа были хорошо знакомы — вместе с отцом она ездила сюда на охоту. Ничего нового, те же зеленые холмы и ручейки. Она немножко успокоилась. Но неужели она должна спокойно ждать, пока отец сделает то, что задумал? Нет, нужно немедленно рассказать все Кейну. Но когда? Она хорошо чувствует настроение Кейна, когда они лежат вместе в постели. Вот тогда она и расскажет. Он не рассердится на нее, она возьмет с него слово, что с мамочкой ничего не случится. Леа знала — Реднор слово сдержит. Однако, если отец приказал, мужа уже сегодня могут ранить! Леа так погрузилась в раздумья, что даже не заметила приготовлений Реднора на случай нападения. Что более вероятно, размышляла Леа: нападет отец сейчас, когда они почти рядом с замком, или подождет, пока они отъедут подальше? Это может произойти в любую минуту. Она должна рассказать прямо сейчас! Кейн не должен пострадать!

— Милорд! — Леа собрала в кулак всю свою волю.

— Ну что, наплакалась? — буркнул Реднор.

— Умоляю вас, только не обижайтесь! Я никогда не расставалась с мамой больше, чем на день.

— Я не обижаюсь, — ответил Реднор. Мысли его были далеко. Взгляд скользил по пригоркам, пальцы непроизвольно дергали шрам у рта.

— Милорд, мне нужно вам кое-что сказать, — голос Леа дрожал. Кейн даже оглянулся и внимательно посмотрел на жену.

— Все в порядке?

— Нет, все очень плохо.

— Понятно, — покорно промолвил Реднор, стараясь не выдать тревоги. — Мы забыли взять сундук с какими-нибудь твоими нарядами, или что-то из моих вещей, или кровать, или еще какую-нибудь ерунду, расстаться с которой ты не в силах, а потому нам немедленно надо вернуться.

— Нет, что вы, милорд! Все гораздо серьезнее. Только не сердитесь на меня, я ни в чем не виновата.

— Есть что-то важнее моей одежды? — Кейн от души рассмеялся. — Не верю! — Заметив слезы на глазах Леа, он продолжал уже серьезно: — Ну, хорошо, я не буду сердиться. Говори.

— Мой отец, — тихо сказала Леа, — иногда ведет себя довольно странно.

— Впервые женщина говорит мудро, — пробормотал Реднор. Однако Леа была настолько встревожена и напугана, что едва ли слышала его.

— Я знаю, отец хочет силой отнять меня у вас, может быть, украсть, а потом потребовать выкуп, — на одном дыхании выпалила она и замерла, ожидая, как Кейн взорвется руганью.

Однако ничего такого не произошло. Тишину нарушал лишь мерный цокот копыт. Прошла минута или две, и Леа решилась взглянуть на мужа. На лице Реднора играла легкая улыбка. Теперь он окончательно убедился, что жена не в сговоре с отцом. На сердце отлегло, хотя опасность от этого отнюдь не уменьшилась.

— Кто тебе сказал?

— Вы не сердитесь?

— Если я и сержусь, то вовсе не на тебя. Но ты не ответила на мой вопрос. Кто тебе сказал?

«Странные существа эти мужчины, — подумала Леа, — их занимает больше то, кто через сто лет наденет корону. А предательство близких в собственном доме их нисколько не волнует!»

— Мне сказала мама, — чуть помедлив, ответила Леа. — Она, должно быть, подслушала отца.

— Мужественная женщина. Отец пронюхает — добра не жди. Но не тревожься, от меня он ничего не узнает, а с тобой все будет в порядке.

У Леа посветлело на душе. Зачем ей тревожиться, если Кейн спокоен и понял поведение мамы?

Леа с интересом оглядывала окрестности. Они проезжали места, где она никогда раньше не бывала. Холмы и пригорки остались позади, и сейчас вокруг расстилались поля, покрытые пожухлой травой — засуха последних недель давала о себе знать. Они проехали какую-то деревушку. Жители, едва заметив кавалькаду, бросали мотыги, корзины прямо на огородах и со всех ног бежали в дома. Кейн крикнул им что-то на языке, которого Леа не знала. Люди перестали разбегаться, и через несколько минут осмелевшие крестьяне окружили отряд. К Реднору подошел живописного вида старик — грузный, беззубый, в овечьей шкуре. Он сказал Кейну несколько слов, и тот громко рассмеялся. На прощание Реднор опустил в стариковскую ладонь несколько монеток.

Через час они въезжали в другую деревню. Здесь люди боялись их меньше. Реднор остановился и спросил Леа, не хочет ли она пить или есть. Девушка призналась, что хотела бы попить. Напиться дали не только Леа. Даже Седрику хорошенькая молодая женщина с годовалым мальчиком на руках принесла кувшин молока. Улыбаясь, но не проронив ни слова, она протянула ему запотевшую посудину, боязливо косясь на гигантского пепельного цвета коня Седрика. А остальные женщины толпились около Леа, разглядывая ее наряд. Простенькая серая туника и темно-зеленая накидка казались им просто восхитительными. Но каково же было их изумление, когда Леа, чтобы взять чашку с молоком, сняла перчатки. Ее белоснежные руки с ухоженными длинными ногтями и рубиновое кольцо просто сразили их наповал. Толстая дородная крестьянка подошла к Леа и осторожно прикоснулась корявым, с обломанным ногтем пальцем к ее косам. К слову сказать, у деревенских девушек были замечательные волосы, но никто из них и понятия не имел, как следить за ними, да и времени у них на это не хватало. Потому выглядели они очень неопрятными.

Реднор первым заметил, что женщины как-то осмелели. Такого прежде никогда не бывало. Раньше жители боялись выйти на улицу, даже когда проезжала мирная кавалькада. Женщины особенно остерегались. Они боялись, как бы их не увезли с собой. Он понял — жителям не страшно, потому что в отряде Леа. Во-первых, их заинтересовали ее вид и одежда, а во-вторых, ее присутствие среди солдат наводило на мысль, что те вряд ли способны сделать при ней что-то дурное. Он порадовался за жену — ни одним жестом она не показала даже тени отвращения к крестьянам, а ведь они были ужасно грязными, и от них дурно пахло. Реднор достал немного денег и расплатился за молоко. В этот момент раздался крик: «Берегись! К оружию!»

В ту же секунду солдаты окружили Леа. Женщин отогнали в, сторону. Реднор надвинул шлем поплотнее и перетянул щит со спины на грудь. Он и Джайлс поехали навстречу всаднику, который несся во весь опор с той стороны, откуда они приехали. Леа не успела и слова сказать, как поводья ее лошади взял в свои руки Гарри Бофор.

— Миледи, ничего страшного. Не беспокойтесь. Возможно, это просто гонец. Правда, сейчас такое время, что ни в чем нельзя быть уверенным до конца.

Леа совсем не понравилось, что кто-то держит поводья ее лошади, но Гарри не собирался править ею, и потому девушка промолчала. Она лишь с тревогой поглядывала на мужа. Стук конских копыт приближался. Это мог быть просто всадник, а мог быть и разведчик вражеского отряда. Мгновением позже Леа услыхала раскатистый хохот мужа. Кольцо вокруг нее распалось так же стремительно, как и возникло. Реднор возвратился, на ходу стягивая шлем и перетаскивая на спину щит, и отобрал у Гарри поводья. Опасность миновала — тревога оказалась ложной.

— Вы думаете, это было необходимо, милорд? — спросила Леа.

— О чем ты, о поводьях? Да, конечно, — успокоил девушку Кейн.

— Но почему? Вы мне так мало доверяете? Реднор удивился такому вопросу и посмотрел на жену.

— Нет, я думаю, что ты бы прекрасно со всем сама справилась. Мне не нравится твой отец, Леа. Но он, — Реднор кивнул в сторону Гарри, — такой же порядочный человек, как и твоя мать. Гарри знает, в седле ты держишься хорошо. Просто от криков или запаха крови лошадь может понести. Ты смелая девушка, но я не уверен, что эти нежные белые пальчики смогут удержать рвущегося коня.

— Вы правы, милорд, Холодный Рассвет никогда не видел и не нюхал крови. Моя лошадь хороша для охоты и вряд ли — для такого путешествия.

— Ты абсолютно права. Приедем в Лондон, я в Смитфилдс куплю тебе несколько кобыл для верховой езды. Не люблю я меринов — сердце у них слабенькое.

Казалось бы, им не было никакой необходимости задерживаться здесь, однако с места отряд не двигался. Реднор вглядывался в ту сторону, откуда они приехали.

— Милорд, можно мне спросить? А чего мы ждем? — полюбопытствовала Леа. Она на самом деле боялась, как бы не завязался бой. Ей совсем не хотелось смотреть на сражающихся солдат.

— Мы дожидаемся Херефорда. Он не более чем в десяти минутах от нас — так говорит гонец. Вместе с Честером они собирались на север, но их планы изменились, и Херефорд надумал присоединиться к нам. Это очень хорошо! Нужно быть сумасшедшим, чтобы рискнуть напасть на нас, когда мы с ним вместе. Сегодня мы переночуем в замке Херефорда, и ты сможешь… Нет, об этом скажу позже.

11

Лорду Реднору так и не удалось закончить разговор с женой. На всех парах по пыльной дороге к ним несся всадник. Еще издали Кейн признал в нем Херефорда. В метре от Реднора тот осадил коня и разразился криками:

— Я еще не встречал большего идиота, чем ты! С тобой лишь четверть твоего отряда, и ты везешь женщину! Ко всему этому, ты еще собираешься остановиться у Оксфорда! Я-то думал, это шутка, но Пемброк сказал мне, что это на самом деле так.

— Оксфорд отдаст мне ключи и объяснит, как найти дом Пемброка в Лондоне. Мне же нужно где-то остановиться, и этот дом — подходящее место, — спокойно парировал резкий выпад друга Кейн.

— Да, остановиться тебе где-то нужно, но совершенно не обязательно у Оксфорда. За весь год ты ни разу не был при дворе, и возможно, поэтому многого не знаешь. Оксфорд в когтях у Джоанны Шрусбери, а она тебя очень не любит.

— Какая ей польза от Оксфорда? Ей нравятся настоящие мужчины. — Рядом находилась Леа, и Реднору ничего не оставалось, как сделать вид, что последних слов Херефорда он просто не услышал.

— Ты посмотри на Уильяма Глостера, чем он берет женщин, а? А ты говоришь о настоящих мужчинах. Кто поймет этих женщин…

Реднор уже давно привык к шуточкам Херефорда и выслушивал их спокойно.

— Только не говори мне, что и ты не устоял перед его чарами, — отрезал с ядовитой усмешкой Реднор и махнул рукою, показывая, что разговор закончен. Леа покраснела.

Херефорд не унимался:

— А если Джоанна прослышала, что ты собираешься навестить Оксфорда? Ты думаешь, она упустит шанс поквитаться с тобой…

— Херефорд! — перебил приятеля Реднор. — Давай поговорим о серьезных вещах, а не о глупостях. Если мы остановимся у Оксфорда, Джоанна там не появится, и не надо нам забивать себе этим голову. Вот что я тебе хочу сказать: происки Честера — больше не секрет. Филипп Глостер знает обо всем и подозревает…

— Ну, тогда Роберт Глостер еще больший дурак, чем я о нем думал, если, рассказывая байки о предательстве сына…

— Прикуси язык! Не надо убеждать меня, что Роберт одобрил этот безумный план!

Херефорд отвернулся и молча смотрел куда-то в сторону.

— Я не говорил, что Роберт одобрил, — произнес наконец он, — я сказал лишь о том, что он говорит.

Все эти разговоры о заговорах и предательствах не занимали Леа. Она вообще не была уверена, что ей надо все это выслушивать, и потому тихонько развернула коня и оказалась рядом с Гарри Бофором. Он приветливо улыбнулся, и Леа ответила ему такой же беспечной улыбкой.

— Вы когда-нибудь были в этих краях, сэр Гарри?

— О, да! Я родом из Уорвикшира и частенько проезжал здесь, когда ездил на турниры.

— На что это похоже?

— Замок или город, миледи?

— Ой, — рассмеялась Леа, — и то и другое. Я мало что знаю, потому что никогда не уезжала далеко от дома.

Гарри тоже рассмеялся. Мягкость манер Леа смущала его, он боялся сказать ей что-то резкое и старался предугадать ее вопросы. Он только было открыл рот, чтобы ответить, как она воскликнула:

— Смотрите!

Бофор встревожено огляделся, но не заметил ничего, кроме шпилей церквей да крыш домов, — замок был совсем рядом. Возглас жены отвлек Реднора от разговора. Он оглянулся и, увидев, что Леа даже не держит поводьев, вопросительно посмотрел на Гарри. Вероломство Пемброка — единственное, что занимало сейчас Кейна. Он решил для себя, что сделает все возможное, чтобы спасти юного Херефорда, хотя внушать ему сейчас что-либо было бесполезно — времени на это не оставалось. А Херефорд, которому надоело, что его все только ругают, извинился перед Кейном и сказал, что поедет вперед предупредить мать о приезде гостей. Реднор согласился. Затем он махнул рукой, и отряд медленно тронулся в путь. Сэр Гарри оставил Леа и поехал вперед, чтобы проверить дорогу. А Леа послала мужу сияющую улыбку, показав свои ровные остренькие зубки. Это они в прошлую ночь оставили следы на плечах Реднора.

— Я так рада, что вы, наконец, закончили разговор с лордом Херефордом. У вас не найдется немножко времени для меня? Сэр Гарри очень любезен, но ничего не знает о городе. Я спросила его о магазинах, а он стал рассказывать о военных укреплениях…

Кейн расхохотался. Теперь понятно, что ее интересует в городе больше всего. Кроме того, она свято верит, что именно он сможет поговорить с ней на эту тему!

— Леа, боюсь, что от меня ты услышишь то же самое. Беда всех мужчин — все время думать о войне. Я попробую тебе что-нибудь рассказать. Спрашивай.

— Во-первых, есть ли в городе ярмарка?

— Понятия не имею. — Леа с таким изумлением посмотрела на него, что Кейн опять рассмеялся. — Леа, на свете есть многое, чего я не знаю. Я ведь не Господь Бог.

— А что это за палатки? — она показала рукой. — Вон те, с разноцветными флагами?

— Это рынок Херефорда. О, я понял, что ты хочешь узнать. Здесь совсем не так, как у тебя дома. Тут много людей, и потому рынок открыт дважды в неделю. На рынке можно что-то купить, продать или обменять. А рынок в Лондоне работает каждый день. Ярмарки здесь бывают нечасто — два, может, три раза в году. На них продают особые товары: одежду и приправы с Востока, отменных верховых лошадей, рабынь, привезенных из других стран. — Кейн осекся, его язык бежал впереди хозяина.

Леа сделала вид, что последних слов не расслышала. Может, и к лучшему, что в городе нет ярмарки.

— А в Херефорде поздно обедают? — осторожно спросила она. — Может, у нас останется время после обеда? Если будет еще светло, сходим на рынок? — Муж молчал, пристально вглядываясь в приближающийся замок. — Мы сходим только посмотреть, милорд, только посмотреть.

Реднор повернулся к ней — лицо его ничего не выражало.

— Посмотрим.

Леа не осмелилась хоть как-то выказать разочарование. Опыт подсказывал ей — пользы от вздохов нет. Может, когда они будут переодеваться к обеду, стоит попросить еще разок. Тогда никого рядом не будет. Она задала какой-то пустяковый вопрос. Реднор коротко ответил и замолчал, погрузившись в раздумья.

Леа забыла о рынке, едва кавалькада въехала в замок Херефорда. Замок был просто огромен — восемь башен с могучими зубчатыми крепостными стенами между ними. Это было необыкновенное зрелище. Но, когда Леа вошла внутрь, она едва не лишилась дара речи — такого великолепия она и представить себе не могла. Солнечный свет заливал гостиную через три громадных окна. Здесь было так тепло и уютно… А какую спальню приготовили молодоженам! Туда Леа проводила графиня, мать юного Херефорда, милейшая женщина. Окна спальни выходили на восток и на запад, северную стену обогревал камин. Стены были затянуты чудесными драпировками с изображениями сцен охоты. Эту прелесть вышили своими руками графиня Херефорд и ее служанки. Пол устилали нежные шерстяные ковры с узором из невиданных цветов, среди которых резвились фантастические звери и птицы.

Графиня объяснила девушке, что ковры были привезены рыцарями, которые вернулись из Первого крестового похода, сначала во Францию, а потом по морю — в Англию, где их и купил ее муж. Леа опустилась на коленки и провела ладошкой по мягкому ворсу. Ей было даже страшно ступить на такую красоту. Графиня Херефорд рассмеялась и сказала, что по коврам ходят уже много лет и с ними ничего не случилось, так что можно смело ступать на них.

— А эти драпировки? Вы говорите, что сделали их сами?

— Да, детка.

—. Но это очень сложная работа! — восхитилась Леа.

— Вовсе нет. Просто на нее ушло много времени. Но зато, сколько лет уже прошло, а они выглядят как новенькие.

— Ах, как бы мне хотелось…— Леа замолчала, не смея выразить свое желание.

Графиня улыбнулась и потрепала девушку по щеке.

— Что бы тебе хотелось?

— Не могли бы вы… Может, вы согласитесь… Или я настолько глупа, что мне никогда не научиться делать такие вещи? Моя мама говорит, у меня неплохие руки, но она любит меня и потому, наверное, немножко льстит.

Леди Херефорд было очень приятно, что этот ребенок так заинтересовался ее работой.

— Я научу тебя, — улыбнулась графиня, — никакого секрета здесь нет, просто кропотливый труд. Вот только рисунок я не смогу тебе предложить. Этот узор придумал для меня монах из монастыря, который находится по соседству с замком. Он делал рисунки для книг и умер много лет назад. Однако, если ты все еще не передумала, мы можем повышивать сегодня вечером, когда мужчины отправятся обсуждать свои дела. А вот и лорд Реднор! Ну что ж, тогда я оставляю тебя.

Графиня еще раз радушно поприветствовала Кейна, спросила его об отце. Потом сказала, что ужин сегодня будет позднее обычного — она не ожидала приезда сына. Уходя, она старательно прикрыла дверь.

Едва леди Херефорд вышла, как Леа бросилась к Кейну и рассыпалась в восторгах по поводу всего того, что их окружало. Он слушал ее с легкой улыбкой.

— Я все это уже видел, и не один раз. В Пейнкастле много таких вещей, только никто ими не пользуется. Приедем туда — все достанешь и разукрасишь точно так же. А сейчас возьми-ка вот это, — Реднор протянул ей увесистый кошелек. Леа подумала, что ему нужно зачем-то освободить руки. А он поглядывал на нее, словно чего-то ожидая. Так они и стояли молча друг против друга.

— Что я должна с этим делать, милорд? — спросила, наконец, Леа.

— Что хочешь. Это твои деньги. А то пойдешь на рынок, понравится что-то, а купить не на что. И тебе станет грустно.

Леа положила кошелек на пол. Потом она встала, нежно обвила руками шею Реднора и начала целовать его в щеки, нос, пока, наконец, не встретилась с ним губами. Понимая, что такие благодарности могут привести к тому, что они вообще не дойдут до рынка, Реднор отстранил от себя девушку.

— Ты даже не посмотрела, сколько там денег. — Он был доволен. — Может, я тебе положил туда всего две монетки.

— Тогда я куплю для нас конфет. Мне нет дела до того, сколько там денег. Я благодарю вас не за деньги, а за вашу доброту и за то, что вы согласились пойти со мной на рынок. — Она открыла кошелек и с любопытством посмотрела на серебро. — Кейн! — робко позвала Леа.

— Слушаю тебя, — откликнулся Реднор. Как бы то ни было, все женщины, которых он знал, были жадными до денег. Она рассчитывала, что в кошельке золото?

— А как считают деньги?

Кейн с облегчением вздохнул и расхохотался так, что он рухнул прямо в ближайшее кресло. Эта девушка приносила ему только радость. Ее мягкость, невинность и мудрость без конца поражали его. Он усадил Леа перед собой на ковер, высыпал на ладонь монеты и принялся объяснять.

На рынке от сдержанности Леа не осталось и следа. С ахами и охами она разглядывала товары, бросаясь из стороны в сторону. Реднор ехал рядом с ней. Манеры Леа так изменились, что он был удивлен. Ему очень не хотелось, чтобы над женой смеялись — она вела себя как простушка, а вокруг были такие солидные люди. Пришлось разузнать, где продаются иголки с нитками, и повезти ее прямо туда. Кейн, наконец, с облегчением вздохнул и откинулся в седле. Его люди — Одо, Седрик, Бофор и другие — внимательно оглядывали гудящую рыночную толпу: всякое могло случиться. Хоть Херефорд и мирный город, но на рынках всегда снуют воры и шляются компании подвыпивших хулиганов.

Продавец выложил перед Леа свои товары. После раздумий она купила у него три отреза — дивный шелк, лен и шерсть. Потом подобрала к тканям иголки — тоненькие, чтобы не было заметно швов. Реднор с недоумением поглядывал на жену — она отложила шесть иголок и двенадцать крошечных наперстков.

Все шло просто замечательно. Но от взгляда продавца не ускользнули ни молодость Леа, ни представительность Реднора. Когда он назвал цену, веселье закончилось. Леа приподняла брови, изображая удивление. Она обронила, что покупает не золотые иголки и наперстки, а такую ерунду, от которой он, продавец, должен быть только рад избавиться. Она сказала, что заплатит не больше половины предложенной суммы. Продавец понял, что ошибся, понадеявшись на наивность Леа, и быстро уступил. Кейн все с большим удивлением взирал на жену. Ее расчетливость неприятно задела его. Когда Леа, довольная удачной сделкой, садилась в седло, чтобы ехать дальше, он не выдержал:

— Для великосветской дамы торговаться — ниже ее достоинства. Я очень богат. Несколькими пенни больше или меньше — какая разница?

Его жена, обычно такая смиренная, решительно посмотрела на него.

— Милорд, здесь шла речь не о нескольких пенни. Я не пожалею этих денег на милостыню. Но скажите, милорд, если вор украдет у вас кошелек, в котором будет несколько пенни, вы накажете его? Тогда отчего же вы прощаете продавца, который называет заведомо непомерную высокую цену за свой товар?

— Не знаю, — ответил Реднор. Его до глубины души поразили не сами доводы, а способность жены понимать ситуацию. — Может, ты и права. Как бы то ни было, мне не нравится, когда ты торгуешься.

— Если вы хотите, я больше никогда так поступать не буду, — Леа немедленно согласилась, но грустно вздохнула — торг веселил ее. — Надо бы научить этому одну из моих служанок.

И Реднор сдался. Изящество мысли, и природная непосредственность жены сделали свое дело. Кейн рассмеялся, чем немало удивил девушку. Но она пришла в еще большее изумление, когда он сгреб ее в крепкие объятия и подарил легкий, как пушинка, поцелуй. Леа окончательно смутилась, когда Реднор стал подталкивать ее поторговаться у лавки с нитками. Она не понимала, что так резко изменило настроение Кейна. Впрочем, так ли уж это было важно? Ведь самое главное, что у нее самый замечательный муж на свете!

Последующие два дня все шло весело и беззаботно. Леа и Реднор потихоньку продвигались к Лондону и, несмотря на доводы Херефорда, все-таки заехали к Оксфордам. Как пылко Херефорд отговаривал Кейна от этой затеи! Он кричал, что ехать к Оксфордам — все равно, что класть голову в пасть раненому медведю. А Реднор только смеялся в ответ, приговаривая, что если мужчина ни разу не встретится с медведем лицом к лицу, он никогда не узнает настоящей опасности.

На первый взгляд показалось, что у Оксфордов все так же, как везде. Леа ни о чем не беспокоилась — муж спокоен, значит, все будет в порядке. Сомнения закрались один-единственный раз. За столом по случаю приезда гостей между мужчинами завязался какой-то пустяковый разговор. Леди Оксфорд сидела напротив, и Леа заметила, что та избегает встречаться с нею взглядом, да и муж смеялся чаще обычного. Все это вроде бы не стоило внимания. Однако Леа почувствовала неладное.

Несмотря на тревогу, которая поселилась в сердце Леа, застолье продолжалось, и все выглядело просто замечательно. Может, только вина оказалось многовато. Кейн время от времени кусал губу, словно хотел вернуть ей чувствительность, и часто замирал в каком-то странном оцепенении. Когда принесли мясо, он попытался что-то сказать, но язык у него заплетался.

Все как-то смешалось. У мужчин разговор не клеился, Херефорд выглядел обеспокоенным, Оксфорд — встревоженным, а Реднор — напившимся. Было слышно, как щебетали на краю стола женщины. Они говорили все громче и громче, стараясь перекричать солдат Кейна. Внезапно Леа и леди Оксфорд оглушили крики: за столом, где сидели солдаты, вспыхнула драка. Десять-двенадцать человек вскочили на ноги, выхватив кинжалы. Херефорд, Оксфорд и Реднор в ту же секунду бросились утихомиривать их. Однако всем было слишком жарко от выпитого вина, и получилось так, что их вмешательство только накалило страсти. Первым сбили с ног Кейна, его могучие кулаки не помогли ему — из-за своей хромоты он плохо держался на ногах даже на трезвую голову. Херефорд, трясясь как в лихорадке, пытался помочь Реднору, но каждый раз, когда он попадал в кого-то кулаком, ответный удар отбрасывал его назад. Вскоре и он оказался под ногами дерущихся. Оксфорд особенно во всю эту кашу не лез, а только временами издалека орал, что пора бы прекратить кулачный бой.

В конце концов, помог Реднору не кто иной, как Гарри Бофор. Он долго сидел за самым краешком стола, невозмутимо взирая на происходящее. Едва Кейна сбили, он подскочил к стене, выдернул один уз факелов и ринулся с ним в толпу, раздавая удары направо и налево. Он попадал по головам, рукам, лицам. Раздались жуткие крики, но Бофор, казалось, не обращал на них никакого внимания. В течение нескольких секунд драки как не бывало. Реднор валялся на полу, а вокруг кольцом стояли разъяренные люди. Тут подошел Джайлс и помог Кейну встать.

Как по мановению волшебной палочки, настала удивительная тишина. Слуги Херефорда подошли к своему господину, подняли его и помогли стряхнуть пыль и грязь с камзола и штанов. Оксфорд рассыпался в извинениях. Леа застыла, как статуя, с ножом в руках. За все это время она не проронила ни слова. Когда Кейна сбили, она, было, рванулась к нему на помощь, выхватила нож и начала размахивать им направо и налево. Ее оттащили в сторону, хотя она и отбивалась. Когда Реднора посадили за стол, она бросилась к нему.

— Умоляю вас, милорд, пойдемте к нам в комнату. Вам нужно успокоиться и отдохнуть. Я думаю, такие развлечения слишком тяжелы после дня, проведенного в седле, — сказала она совершенно хладнокровно. Леа не узнавала себя — быть спокойной после такого!

Они вышли вместе, плечом к плечу, из гостиной. Злые глаза смотрели им вслед. Все так же спокойно Леа попросила служанок принести воды, а сама тем временем помогла Реднору раздеться. Мягкими уверенными движениями она обмыла его раны и смазала их мазью. К счастью, они оказались неглубокими — легкие мелкие порезы. Потом она собрала его одежду и передала Элис, служанке.

— Ты можешь идти. Твоя помощь мне сегодня не понадобится.

Леа не заботило, какое впечатление ее поведение произвело на окружающих. Страх за жизнь мужа, за то, что могло с ним случиться, парализовал сейчас все ее чувства.

Едва закрылась дверь, Леа молча обессилено опустилась на пол, сжалась комочком и затихла. С ней случился глубокий обморок.

Покушение на жизнь Реднора подняло на ноги всех его людей и половину отряда Херефорда, поэтому женщинам, находившимся в замке, пришлось приложить немало усилий, чтобы их пропустили в комнату к Леа и Кейну. Они навели порядок в комнате и уложили бедную девушку в постель. В спальне осталась только леди Оксфорд. Увидев, что веки Леа слегка затрепетали, она заверила Реднора, что с его женой все в порядке, и она вскоре придет в себя.

Еще никогда в своей суровой жизни воина Реднор не переживал такого приступа неконтролируемого страха — его буквально трясло.

— Зачем ты сделала это? — глухо и яростно проговорил он, как только ее глаза осмысленно остановились на нем.

Леа прикрыла веки, из-под ее длинных шелковистых ресниц показались слезы.

— Простите меня, — с трудом выдавила она из себя срывающимся голосом. — Я очень испугалась.

Он подхватил ее на руки, вымазав ее обнаженное тело и простыни своей кровью. Он прижал ее к себе так крепко, что Леа показалось, будто она вот-вот задохнется.

— Никогда больше так не делай, — голос Кейна звучал сурово и сердито, но Леа чувствовала, как гулко бьется его сердце, и дрожат руки.

— Я сделала это не нарочно, — попыталась улыбнуться она.

— А я и не говорю, что нарочно, — ответил Реднор. В его голосе послышалось облегчение, словно с души свалился невероятно тяжелый груз, — но я запрещаю тебе делать такие вещи, слышишь?

Леа расхохоталась, несмотря на слабость.

— Что ты нашла в этом смешного? — закричал Кейн.

А Леа уже просто тряслась от хохота. В самом деле, что может быть смешнее, чем запретить испуганной женщине падать в обморок. Однако она ничего не ответила ему, а лишь притянула его голову к себе и нежно поцеловала.

Реднор сидел на краешке кровати и задумчиво смотрел на жену. Сейчас у него было время спокойно подумать обо всем. Увы, его посетили совсем невеселые мысли. Он ведь до сегодняшнего дня не верил, что на него посмеют напасть, и, тем не менее, это произошло. Прав оказался не старик Гонт, а Лэллин. Пемброк на самом деле замыслил убить Кейна. Как все мило придумано: пока Гонт жив, никому не придет в голову сказать, что смерть Реднора для Пемброка выгодна. Даже сам Гонт ни за что бы так не подумал. Всю вину свалили бы на Оксфорда, леди Шрусбери, короля, королеву, а Пемброк остался бы в стороне. Тогда бы, вполне естественно, после смерти Кейна он забрал бы дочь к себе. А потом самое главное — не дать Леа снова выйти замуж. Во что бы то ни стало оставить ее безутешной вдовой, пока не умрет старый Гонт. А чего стоит вся эта история с Честером? Сначала Пемброк подбивает его на мятеж, а затем в один прекрасный день выдает Херефорда и Честера и таким путем завоевывает расположение Мод и Стефана. После этого он сможет появиться при дворе, и права на земли тоже перейдут к нему без особых возражений. По крайней мере, ему вполне могли дать понять, что так и будет. На самом деле, когда он прибудет ко двору улаживать свои дела, его примут с распростертыми объятиями, из которых уже не выпустят — ни Мод, ни Стефан не допустят полного осуществления его планов. Они будут держать Пемброка у себя, как его племянника, и делать с ним все, что им вздумается. Тогда не только Уэльс — весь восток Англии окажется в их руках. Реднор поежился. Да все они просто сумасшедшие. Весь этот заговор рухнет под собственной тяжестью! Во-первых, его, Реднора, убить не так просто — и Мод и Пемброку это хорошо известно. А во-вторых, может, все-таки удастся отговорить Честера и Херефорда от безумной затеи мятежа.

Но Леа говорила ему, что Пемброк хочет выкуп за дочь. Зачем она сказала это? После того как попытка убить его сорвалась, она упала в обморок, утверждая при этом, что потеряла сознание от страха. Несомненно, доля правды в этом есть. Но что это был за страх? Она испугалась за него, Кейна, или за провал плана своего отца? Потом она смеялась и осыпала его поцелуями, фактически заткнув ему рот. Он вновь пристально посмотрел на жену. Леа лежала с закрытыми глазами. Реднор положил ей на шею мощную загорелую ладонь. Стоит чуть-чуть сжать кисть — и все будет кончено. Он не станет пригревать у себя на груди змею, которая потом выберет момент и ужалит его в самое уязвимое место. От его прикосновения девушка открыла глаза. В них, ясных и чистых, словно только что распустившиеся зеленые ирисы, не было заметно и тени страха — одна лишь бесконечная детская доверчивость. Реднор задержал дыхание, она повернула чуть набок голову и поцеловала пальцы, сжимавшие ей горло.

Кейн убрал руки, и она недоуменно посмотрела на него. Прошло мгновение, и девушка вновь начала осыпать поцелуями его лицо, шею, руки. Реднор с усилием оторвался от нее и встал с кровати, хотя она все равно попыталась вцепиться в него и удержать рядом.

«Она еще очень молода, — думал Кейн, — и, возможно, сама не ведает, что творит. Пожелай она предать меня, ей было бы достаточно рассказать убийцам о моей кольчуге под рубахой, чтобы они знали, куда надо бить». Она продолжала удерживать его, и Реднор напрягся, ожидая услышать молящий шепот с просьбами остаться. Леа просила глазами, но ее губы оставались совершенно неподвижны. Кейн ни с того ни с сего расстроился, хотя теперь уже точно знал — он никогда не сможет сделать ей больно. Если она не виновна, просто глупо наказывать ее ни за что, а если она в заговоре с отцом… Но и тогда, он ничего ей не сделает.

— Не надо бояться, — сказал он, ласково потрепав девушку по щеке. — Здесь никто не причинит тебе вреда. А сейчас мне нужно сходить к моим солдатам. Я должен им сказать, чтобы они поберегли нас впредь от таких свалок, и как следует надеру им уши за то, что они пошли на поводу у зачинщиков и позволили заманить себя в ловушку.

Шепча молитвы, Леа лежала в постели. Ее мать оказалась права, когда говорила, что любить человека — значит жить в страхе. Минуты едва ползли, за окнами уже совсем стемнело, а Реднор все не возвращался. Наконец Леа не выдержала, встала, натянула платье и подошла к двери. Она тихонечко приоткрыла ее, дверь скрипнула, и от этого звука четверо сидевших в прихожей солдат вскочили со своих мест, схватившись за оружие.

— Миледи, останьтесь в комнате, — грубо приказал один из них.

Леа послушно закрыла дверь. Как ни странно, она совсем не встревожилась, наоборот, на душе у нее стало тихо и спокойно. Она взяла плащ Реднора и принялась чинить его. Часовые оповестили о наступлении полуночи, а она все сидела и шила, прервавшись лишь на несколько минут, чтобы сменить свечи. Она услыхала шаги и голоса за дверью, но даже не оторвала взгляда от работы. Дверь осторожно открыли, потом раздались мягкие шаги. Она отложила шитье и с облегчением прикрыла глаза, пытаясь справиться с подступившей к горлу дурнотой.

— Ты все не спишь? А я-то думал, ты давно уже в постели, и не стал даже никого отправлять к тебе, чтобы не тревожить зря. Там, внизу, я столкнулся с Херефордом, который пытается отыскать виновника, но пока безрезультатно. Единственный вывод, к которому он пришел: зачинщик — очень умный человек, все было продумано до мелочей. Ну ладно, а сейчас ступайте в постель, миледи. Чем раньше мы уедем отсюда, тем лучше.

— Давайте я помогу вам раздеться, — Леа с готовностью поднялась на ноги.

— Я посижу в кресле эту ночь. — Он подошел к ней и положил ей руку на плечо. — Не смотри на меня так испуганно! Не бойся, я буду охранять тебя.

Собственная безопасность волновала Леа меньше всего. Но сейчас она ничего не могла поделать — будет так, как сказал Кейн. Она свернулась уютным клубком на постели и тотчас же заснула.

Когда ее разбудило солнце, Реднор был уже на ногах. Впрочем, он ведь и не ложился. Едва Леа заснула, он сменил одежду и проверил оружие. Херефорд тоже был в сборе. Они позавтракали на скорую руку, и вышли во двор. Как только стали садиться в седла, у Леа, словно камень с души свалился: хорошо, что они уезжают отсюда! Реднор внимательно проследил, помог ли конюх его жене хорошо устроиться в седле. Теперь настала его очередь. Садиться в седло для Кейна всегда было сплошным мучением, потому что приходилось опираться всем весом на больную ногу. Обычно он подтягивался, держась за луку седла. Только он приготовился так сделать, как почувствовал удар в плечо и услышал крик:

— Берегись! К оружию!

Он инстинктивно прикрыл руками затылок и шею и присел на корточки. Кричал Бофор, пытавшийся предупредить и прикрыть его. Краем глаза Реднор заметил, как в бедро его жеребца глубоко вонзилось три стрелы. Животное со стоном рухнуло в пыль. Конюх Леа схватил поводья ее лошади, чтобы та, чего доброго, не понесла. В считанные секунды двор превратился в месиво из кричащих в ярости людей и лягающихся коней. Бофор протянул Реднору руку, чтобы помочь встать, — с кончиков пальцев капала липкая теплая кровь. Пыль и камни двора обагрились еще больше, когда Джайлс полоснул по горлу издыхающего жеребца Кейна, чтобы облегчить его мучения. И тут Реднор словно обезумел. Он бросился к двери во внутренние покои замка и заколотил по ней кулаками, при каждом ударе оставляя кровавые следы. Она оказалась запертой, тогда он прокричал боевой клич, и рядом с ним тут же собрались его воины. Под их натиском дверь подалась и распахнулась. В пользу невиновности основной части обитателей оксфордского замка говорило то, что все помещения удалось взять практически без сопротивления. Однако Кейн ничего не видел и не слышал, ослепленный яростью. Его люди под предводительством Херефорда прошли через весь замок, оставляя позади себя залитые кровью полы.

Реднора тошнило от кровавого смрада, но он не останавливался. В конце концов, ему удалось отыскать Оксфорда. Тот дрожал от страха и был совершенно безоружен.

— Бери оружие — пошли драться, — рявкнул Кейн.

— Я не соперник тебе.

— Надень латы с головы до ног, а я буду драться так.

— Нет!

— Я буду драться с тобой пеший, а не верхом! Бери оружие — и вперед!

Оксфорд какое-то мгновение колебался, раздираемый сомнениями: пешего Реднора значительно ослабляла покалеченная нога.

— Нет, — наконец ответил он.

— А ты трус, однако. Ну что ж, тогда я просто перережу тебе горло на глазах у твоей жены и детей.

— Я не виновен! — заливаясь слезами, завопил Оксфорд. — Я никогда не делал тебе ничего плохого! Ты не можешь так обойтись со мной!

— Отчего же?! — вытягивая меч, прорычал Реднор.

— Остановись, Реднор. — В гостиную ворвался Херефорд, принеся с собой запах крови и пыль двора. — Те стрелы принадлежат твоим людям.

— Что?!

— На стрелах оперение и опознавательные значки Гонтов. Однако я готов поставить свою жизнь против медного гроша, что тетиву спустил не твой солдат. Тем не менее, шестеро твоих людей пропали.

— Я ничего об этом не знаю, совсем ничего, — Оксфорд, рыдая, упал к ногам Кейна.

— Забудь о нем сейчас, хотя он вполне заслужил, чтобы его вздернули на виселицу, — продолжал Херефорд, презрительно поджав губы. — Ты ни в чем не можешь обвинить его. Я не сомневаюсь, что тела тех шестерых или сожгли, или порубили на куски и где-нибудь закопали. Но, с другой стороны, кто может поручиться, что их не подкупили, и они просто не сбежали после того, как их план провалился? Люди Оксфорда — это одно дело, но, если мы затронем его самого, нас обвинят в убийстве.

— Мертвые жаловаться не умеют, — с налитыми кровью глазами упрямо проговорил Реднор.

— Ты что, решил поднять на меч всех в этом замке, включая женщин и детей? Всегда найдется тот, кто пожалуется.

— Перед Богом клянусь, — плача, Оксфорд прижимался к ногам Реднора. — Перед Всевышним заявляю, что я не виновен! Подкупили ваших людей или убили, мне об этом ничего не известно!

— Кейн, ради Бога, оставь ты его. Ты уже отомстил за своего жеребца. Хватит, пойдем. Может, он говорит правду. Все его люди были безоружны и даже не защищались. От комнат замка нас отделяла только слабая, второпях запертая дверь. Мы и так приняли на душу страшный грех, убивая безоружных людей, которых к тому же застали врасплох.

— Только за жеребца? А жизнь моего человека, по-твоему, ничего не стоит?!

Вытирая окровавленный меч и пряча его, Херефорд приблизился к Реднору. Как только тот прекращал махать мечом, разум возвращался к нему и он мог воспринимать чужие доводы.

— Бофора едва задели в мякоть плеча. Оно заживет быстрее, чем ты утихомиришь свой гнев.

Не проронив ни слова, даже не взглянув на Оксфорда, Кейн пнул его, чтобы освободить ноги, и пошел прочь.

Ему уже оседлали другую лошадь. По всему двору по приказу Джайлса расставили часовых. Гарри Бофор с обмотанной вокруг плеча кровавой тряпкой стоял с мечом наготове рядом с Леа.

— Ты тяжело ранен? — спросил Бофора Реднор.

— Сущий пустяк, милорд. Царапина, которая чуть кровит, вот и все.

Реднор кивнул и повернулся к Леа, только начавшей приходить в себя от вновь пережитого ужаса.

— С тобой все в порядке? Ты такая бледная. Тебя не ранили?

— Я чувствую себя прекрасно, но, милорд, ради Бога, поедем отсюда, пока не случилось еще что-то страшное.

— Поедем, как только я и Херефорд соберем людей. Джайлс!

— Я здесь, милорд.

— Как у нас дела?

— Шестеро пропавших. Разве милорд Херефорд не передавал вам?

— Передавал. Что еще?

— С полдюжины сущих царапин — у кошки и то лучше бы вышло. И сломанная рука.

— Сломанная рука?!

— Один дурак поскользнулся в луже крови на лестнице и скатился вниз. Но он вполне может сидеть в седле.

— Тогда поехали. Я вижу, Херефорд тоже готов. Меня уже тошнит от этого места.

— Может, вам лучше не появляться в тех местах, где проливают кровь? — язвительно спросил Джайлс. — Особенно, если вы не в состоянии сдержать себя. Вы же, наверное, никогда не видели, как летят стрелы, никогда не видели ножа в горле? Кто же тогда вел себя как полоумный?

— Ну, хватит, — проворчал Реднор. — Я знаю, что у нас не все прошло гладко. Вспомни прошлую ночь! Кто орал во все горло, требуя крови?

— Они охотились не за моей головой. А о своей шкуре я не очень переживаю.

С недоверием и болью Реднор уставился на своего старого учителя.

— Ты знаешь меня почти тридцать лет, — с усилием заговорил он. — Как ты мог сказать мне такое? Как ты мог назвать меня трусом? Еще никогда за эти годы ты не позволял себе так…

— Тогда что заставило тебя совершить столько глупостей? Как нам теперь добираться до дому? Есть хоть один человек между замком и Лондоном, не связанный с Оксфордом кровными или брачными узами? Если ты не рехнулся от страха, то почему ты так поступил?

Кейн потер лоб, оставляя на нем красные полосы.

— Из-за крика моего коня и крови Бофора, — медленно проговорил он. — Да, наверное, я просто обезумел. Ладно, теперь уже ничего не поправить. К вечеру нам нужно добраться до Лондона. Не думаю, что мы станем возвращаться той же дорогой. Но до этого надо еще дожить.

— Язык у тебя хорошо подвешен. Но сказать проще, чем сделать. Ты думаешь, твоя жена в состоянии так долго сидеть в седле?

— Необходимость — тяжелая вещь, но спорить с ней бесполезно. — Взгляд Реднора стал жестким. — Если она очень устанет, я посажу ее к себе. Отдавай приказ, Джайлс. Пора. Промедление столь же бесполезно, как и опасно.

12

Ехали в полном молчании. Лишь когда притомившийся отряд приблизился к Восточным воротам Лондонской стены, лорд Херефорд нарушил тишину:

— Мы потребуем, чтобы нам открыли ворота, или останемся здесь до восхода?

— Думаю, нам лучше остановиться по эту сторону. — Реднор чуть приподнял спавшую у него в седле Леа и переложил поводья в другую руку. — Я и не надеялся, что мы доедем. Мне лишь поскорее захотелось уйти подальше от того дурацкого места. Я даже не очень понимаю, где мы. Давайте остановимся, разобьем лагерь, а утром въедем в город как положено достойным людям.

— Разве мы ехали всю ночь не для того, чтобы первыми сообщить королю о том, что произошло в замке Оксфорда?

— Нет. Мы ехали всю ночь только для того, чтобы спасти свои шкуры. На дороге от замка Оксфорда до Лондона, у этой свиньи слишком много дружков, и уж они бы постарались достойно встретить его обидчиков. Невиновность не должна суетливо заявлять о себе. Она лишь удивленно смотрит, когда ей задают вопросы, и спокойно отвечает.

— Невиновность?! Наши руки в крови не менее как двух сотен людей! Что ты скажешь об этом? Или у тебя провал в памяти?

— Чепуха, — невозмутимо ответил Реднор. — Вот о чем нужно будет вспомнить, так это о наказании. Зачем извиняться за то, что было сделано не нарочно? Херефорд, послушай, что я задумал. Я поеду в дом Пемброка. — Кейн взглянул на Леа, однако та безмятежно спала, уткнувшись ему в камзол. — И…

— Да ты совсем спятил. Таким я тебя не видел никогда.

— Почему бы мне и не поехать в этот дом? Я заплатил за него. Ты ведь единственный, кто говорит, что Пемброк ни при чем. Как бы то ни было, охраняться этот дом будет не хуже того, что я выберу для себя сам.

— Ты говоришь безумные вещи и заставляешь меня поверить, что все так и должно быть. Ты уже уговорил меня остановиться у Оксфорда. Я чувствую, что-то тут не так, но объяснить пока не могу…

— Дай я скажу, может, тебе станет понятнее. Завтра или в ближайшие дни я объявлюсь при дворе. Я выдвину против Оксфорда обвинения, сказав, что один раз мог быть и случайностью, но два раза подряд — это уже повод для подозрений и наказания. Все, что мне нужно сейчас, — чтобы Стефан при всем дворе снял с меня вину за пролитую кровь. Я думаю, добиться этого будет нетрудно, многие северные лорды на моей стороне. В моей невиновности вряд ли кто усомнится.

— А что со мной?

— С тобой? А что тебе переживать? Тебя случайно во все втянули. А если несколько твоих людей оказались участниками, так ты ничего не мог с этим поделать. Оксфорд тебе жизнью обязан!

— Несколько? — Херефорд расхохотался, несмотря на то, что разговор был серьезным. Оскорбленная невинность, так и сквозившая в речах Реднора, немало позабавила его.

— Не ты был им нужен, — сурово бросил Кейн. — Ты и без их помощи найдешь неприятности, — сухо добавил он. — Сомневаюсь, что Оксфорд посмеет сказать о тебе что-то плохое. Он может быть только благодарен тебе.

— Ну ладно, уговорил, — согласился, наконец, Херефорд. — Все хорошо, только вот дом, который ты выбрал, мне не нравится. Кстати, если бы твои люди подняли на тебя руку, ты мог бы сказать, что их подкупили. А кто их мог подкупить в доме Оксфорда, кроме самого хозяина?

Стоило Реднору увидеть дом, от которого Оксфорд накануне передал ему ключи, он сразу обрадовался. Пока все шло, как он и задумывал. Это был большой двухэтажный дом, первый этаж сооружен из камня и кирпича, а второй — из дерева. Сад вокруг дома выглядел запущенным, за ним, похоже, давно никто не ухаживал. А вот конюшни на заднем дворе находились под присмотром — новенькая крыша, хорошие стены. Но самым замечательным оказалось то, что дом стоял на отшибе. Это означало, что и защищать его проще.

Леа, конечно, больше занимал второй этаж, ведь жить ей предстояло именно там. Она тут же разведала, где в доме кухня, потому что кормить и поить людей было ее обязанностью. Первое, что ей пришло на ум — это нанять прислугу. Конечно, можно попросить воинов натаскать воды и нарубить дров, и они, возможно, согласятся. Но как-то неловко поручать им такую работу. Но как же в Лондоне найти прислугу? В замках на подобные должности подбирались наиболее способные из крестьян, но, насколько было известно Леа, ни слуг, ни крестьян Реднора в Лондоне не было. Спросить мужа она не могла, он собирался на прием к Стефану, ругаясь сразу на трех языках, причем, в таких выражениях, которые Леа не знала даже на французском. Ну и как с ним заговорить?

Значит, проблему с прислугой надо решать ей самой. Может, ей поможет кто-то из гостей, которые были на свадьбе? Кто из них живет в Лондоне? Леди Шрусбери. Леа вздрогнула: эта дама насоветует такого, что потом дороже обойдется расхлебывать. Здесь должны быть еще Лестеры и Уильям Глостер с женой. Надо бы спросить Кейна, где они остановились. Но только она надумала поговорить с мужем, как тот пронесся мимо нее с таким видом, что бедная Леа, которая давно уже перестала пугаться его дурного характера, не решилась открыть рот.

— Сэр Гарри и головной отряд отправятся вместе со мной! Быстро собирайтесь! Черт бы вас побрал, да шевелите вы задницами, сукины дети! Скорее!

Воины заторопились, суровый нрав командира они знали слишком хорошо. Один из несчастных замешкался и тут же ударом кулака Реднора был отброшен в сторону. Джайлс толкнул на освободившееся место Одо, который оказался рядом с ним.

— Быстро на его место, — сказал Джайлс, — если хочешь, чтобы наши головы остались целыми. Милорд! Я сопровождаю вас?

Реднор не услышал вопроса. Он думал о том, что сейчас ему придется что-то объяснять, извиняться, унижаться перед Стефаном и всем двором, и от этого на душе у него было гадко. Все, что случилось, — его ошибка, Реднор понимал это. Не потеряй он над собой контроль, все бы прошло гладко. Он поднял оружие на одного из фаворитов короля, чуть было не зарубил его. Почему он так поступил? Что это было — страх, ненависть, задетое самолюбие? Или просто страсть убивать, убивать и еще раз убивать?

Джайлс стоял перед ним.

— Ты что-то сказал?

— Мне поехать с вами или остаться?

— Ты будешь охранять ее светлость и поможешь, если ей что-нибудь понадобится.

В другой раз Джайлс, может, и протестовал бы, но не сейчас. Пока леди Реднор в доме, она в безопасности. Однако Реднор ехал в логово врагов, причем в настроении далеко не мирном. Кто знает, что может случиться. Джайлс посмотрел на Кейна. Было видно: тот ушел в себя, погрузился в раздумья. Сейчас лучше с ним не спорить.

А наверху, в одной из комнат, бродила Леа, собирая по углам разбросанную одежду мужа. Кого же спросить, где живут леди Лестер или леди Глостер? Кейн только что ушел, занятый своими проблемами. Ему сейчас очень трудно, а ведь Леа была бы рада целыми днями сидеть рядом с ним да утешать. Она вдруг улыбнулась — мысль, конечно, хорошая, только для этого пришлось бы забросить все домашнее хозяйство, не готовить еды, не стелить постели. Она открыла комод и покачала головой — везде пыль и обломки стеблей старых, выветрившихся трав. Ну, с пылью можно справиться.

— Элис! Бесси!

На пороге бесшумно появились две уставшие перепуганные девушки. Они путешествовали первый раз в жизни. Им пришлось ехать на повозке без рессор, а они-то ожидали приключений. Всю дорогу они не могли заснуть и не один раз сильно пожалели о своем любопытстве. Леа с сочувствием отнеслась к их жалобам, но это не помешало ей потребовать вычистить в доме все сундуки и ящики. Она сказала, что постарается вернуться побыстрее и помочь им.

— Я надеюсь, все уладится, и совсем скоро в доме появятся другие слуги и служанки. А если получится так, что вы все быстро сделаете, то мы пойдем на рынок и купим трав и камыша.

Последние слова прозвучали, по меньшей мере, странно, однако надо же с чего-то начинать в доме, где нет даже воды, и где трава в саду вымахала выше человеческого роста? Девушки принялись за работу, а Леа отправилась вниз. Она ступала робко, боязливо, но, оказавшись поблизости от комнаты воинов, ускорила шаги. Станут ли они слушаться ее? Мама всю жизнь старательно оберегала ее от их общества — не приведи Господи, дочь столкнется с каким-то из отцовых воинов. Леа никогда не забывала, что случалось с женщинами, которых никто не защитил…

— Джайлс! — позвала она. Ее нежный голос был настолько слаб, что не мог перекрыть разговор солдат. Однако один из них что-то все же услышал и выглянул наружу, а потом ткнул в бок соседа. В считанные секунды настала такая тишина, что было слышно, как где-то в углу скребется мышка. Леа спустилась еще на пару ступенек. Солдаты были в ужасе: лорд Реднор убьет любого из них, если вернется и найдет ее здесь. Но они не решались ей сказать единого слова: чего доброго, еще обидится.

— Джайлс! — вновь позвала Леа.

— Я здесь, миледи, — старый солдат поспешно пробирался через столпившихся подчиненных. — Не нужно вам тут ходить, — сказал он сердито.

«Интересно, — подумал Джайлс, — а как к таким нравоучениям отнесется лорд Реднор, если узнает». Ежели леди Реднор обидчива, то у него могут возникнуть большие проблемы с его светлостью.

— Ой! — воскликнула Леа. — А вам удобно подняться наверх? Мне очень нужно вас кое о чем спросить.

— Мне — да. Я такой старый, что гожусь вам в дедушки, — ответил он, предлагая ей руку. — А вот остальным нельзя, если лорда Реднора нет в доме. — Забавно, но ему приходилось светскую даму учить этикету…

— Да? — Леа помолчала, а потом добавила: — А как же я дам вам знать, что вы мне нужны, если сюда мне приходить нельзя, а милорд в отъезде?

Джайлс ничего не мог с собой поделать, но он ревновал эту девчушку к своему командиру. Он завидовал ему, хотя очень любил Реднора. Невинность этого ребенка обезоруживала его.

— Отправьте одну из ваших служанок на конюшню, и пусть она передаст конюху, что вы меня ищете. Так что вы хотели, миледи?

— Мне так много надо всего сделать! Я даже не знаю, с чего начать. Во-первых, мне нужна прислуга. Повара — кормить солдат и его светлость и чтобы было, кому натаскать воды и нарубить дров. Кто-то должен ходить на рынок, может, даже я сама, если только милорд разрешит. Нам нужно покупать продукты, тростник для пола, травы и специи, соль.

С нескрываемым уважением Джайлс смотрел на девушку.

— Звучит убедительно. Однако здесь, в Лондоне, у нас никогда не было дома. Я едва ли могу вам помочь. Защитить вас — да, но не более того. Все мужчины одинаковы, загрустила Леа, они думают лишь о том, чтобы подраться или убить кого-нибудь. А вот сделать жизнь приятнее — этого они не умеют.

— Я думаю, мне смогут помочь леди Лестер или леди Уильям Глостер, вы не могли бы отвезти меня к кому-нибудь из них?

От Глостеров Джайлс вернулся быстро. Оказалось, леди Уильям больна и принять Леа не сможет. А вот леди Лестер живет неподалеку отсюда, и можно попробовать ее навестить.

При встрече с леди Лестер Леа страшно смутилась, однако, похоже, та была очень рада видеть ее. Она предложила Леа кресло и сама уселась с таким видом, что было ясно — леди Лестер собирается говорить долго.

— Я пришла к вам за советом, — после светских формальностей робко заговорила Леа. — Но боюсь, как бы я не нарушила своим визитом ваши планы.

Глаза старой женщины засветились тревогой, ей очень нравился этот ребенок, но вводить из-за этого своего мужа в компанию лорда Реднора она не собиралась.

— Я постараюсь тебе помочь, дитя мое.

— Я так надеюсь на это! Мне не к кому больше обратиться.

— Что-то стряслось с твоим мужем? — мягко спросила леди Лестер.

Но девушка нетерпеливо перебила ее:

— Нет, просто милорд снял дом для нас, и мне нужна прислуга. Но я не знаю, как ее подобрать. Для меня в Лондоне все чужое. Не скажете ли вы мне…

— Ты хочешь сказать, что лорд Реднор собирается здесь осесть? Но это невероятно! Кроме того, он никогда один не путешествует.

— Все не так. У него с собой только его охрана. Но это не прислуга. Мне нужны люди, которые будут смотреть за домом и готовить.

Леди Лестер от души рассмеялась.

— Боже мой, ну что это за человек! Что он собирается есть? Где он собирается спать?

Леа не смогла сдержать улыбку. Обычно она никогда не поддерживала разговоров, когда критиковали ее мужа, но сейчас был особый случай. Его полное безразличие к житейским мелочам зашло слишком далеко.

— Он вообще не задумывается о таких вещах. Ему все равно, что стоит перед ним на столе. Он вполне может довольствоваться горстью зерна и куском старого мяса, если больше ничего нет. Скажи я ему, что негде спать, и он ляжет на пол. Он так уже делал, когда мы были в доме у моего отца. За ним нужен уход, а у меня только две служанки, которые приехали со мной.

— Ну, как же так, — сокрушалась леди Лестер, — снять дом и все бросить на беспомощного ребенка. Я помогу тебе, солнышко, может, даже дам тебе своих слуг. Но я сама такая неумеха… Подожди-ка, я знаю, что нам нужно сделать. Я пошлю за поваром лорда-мэра. Уверена, он поможет нам подобрать людей.

Проблема, наконец, была решена, и леди Лестер стала расспрашивать Леа о доме и первых днях в Лондоне. Она пришла в ужас, узнав, что они приехали сюда, не дав никаких предварительных указаний. Никто их в доме не ждал, он был не убран, сад запущен. Леа поведала ей, что этим утром собиралась пойти на рынок, только вот не успела — закрутилась со всеми этими делами. Леди Лестер надавала Леа массу советов, как и что выбирать на рынке. Несмотря на то, что леди Лестер плохо отозвалась о Редноре, Леа все же была бесконечно благодарна ей.

Время ужина приближалось, и Леа уже падала от усталости. Но при всем том она была очень довольна. Кладовки были заполнены продуктами на неделю вперед; пять поваров и три булочника готовили ужин; полы были вымыты и покрыты свежим тростником. Но самое главное — ее собственную кровать поставили на место, а комнату убрали просто великолепно. От яркого красного покрывала на постели вся комната светилась розовым. У большого чистого окна стояла ее рама для вышивания, а рядом — низенький маленький стульчик. Громадное, массивное кресло для Реднора придвинули к камину и там же поставили скамеечку под ноги.

Больше всего на свете Леа сейчас хотелось залезть в ванну. Однако непонятно, есть ли у нее на это время. Реднор ни словом не обмолвился, во сколько его ждать, и Джайлс ничего не знал. Самое лучшее, что она смогла придумать, так это приказать поварам повременить с едой. Потом она подумала, что вряд ли Реднор расстроится, если по возвращении застанет ее в ванне. Может даже, его это обрадует. А там, глядишь, и ужин поспеет. Леа забралась в ванну и долго сидела там, все думая, что вот-вот придет Кейн. Потом вода остыла, она попросила прислугу принести горячей, неторопливо помылась. Она надела то самое платье, в котором ходила в последний день по родному дому, — серое с розовым, отпустила прислугу ужинать, а сама села за вышивание. Есть хотелось ужасно, время ужина давно уже прошло, но она все надеялась, что вот-вот придет Кейн.

Леа не заметила, как уснула за работой. Ее разбудили крики в саду. Она выглянула в окно, но уже сильно стемнело, и разглядеть что-то было просто невозможно. Однако голос Джайлса — уверенный и дружелюбный — успокоил ее. Леа подхватила подсвечник с горящими свечами и заторопилась вниз.

Не проронив ни слова, Реднор прошел сквозь столпившихся солдат. Он был таким уставшим, что шел наверх почти автоматически. Когда он бросил взгляд на жену, Леа ужаснулась — еще никогда не видела она его таким изможденным. Лицо его было почти пепельного цвета, у краешков рта прорезались глубокие горькие складки. Одно веко нервно подергивалось, глаза налились кровью — Реднор не спал двое с половиной суток.

— Милорд, вы так устали, пойдемте отдыхать. Вы уже покушали? — Леа задавала вопросы осторожно, пытаясь уловить признаки гнева. Однако голос, которым ей ответил Реднор, оказался так тих, что ей пришлось напрячь слух, чтобы понять, что он говорит. Леа взяла руку Реднора, положила ее себе на плечи и так повела его вверх по лестнице в спальню.

— Ел ли я? Нет, — сказал он и рухнул в кресло у камина, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не застонать от облегчения. — Я не мог есть, мне было противно. Рано или поздно придется разделить стол со Стефаном, но по мне лучше, чтобы это произошло как можно позже.

— Пойду, прикажу, чтобы принесли ужин. Реднор устало прикрыл глаза и расслабил все мышцы — пусть тело отдыхает. В комнате стоял запах свежего тростника и лаванды. Одежда Леа всегда пахнет лавандой. Такой родной и знакомый запах. Из окна дул прохладный ветер, доносился смех и разговоры воинов. Он услышал, как вернулась Леа, и открыл глаза — перед ним стояла жена, В руках она держала дымящуюся чашку с вином. Вино ароматно пахло ванилью и гвоздикой. Резкий запах трав снова напомнил ему — он дома, в уюте и тепле.

— Выпейте, милорд. Я искупаю вас, а потом накормлю, и вы ляжете в постель.

Реднор отхлебнул вина и огляделся. Хотя свечи горели неярко, он заметил, как великолепно убрана комната. От его взгляда не ускользнуло, что люди, которые принесли еду, равно как и седовласый слуга, пристроивший рядом с Кейном столик, ему незнакомы. Незнакомцы могут оказаться шпионами или даже хуже.

— Леа, кто эти люди? — резко спросил он.

— Наши слуги. Мне надо поговорить с тобой, Кейн. Только не сейчас. Ты слишком устал, чтобы выслушивать мою болтовню.

Он не шелохнулся, а все так же продолжал тихонько потягивать вино. Леа тем временем нарезала кусками жареную свинину и разломила пополам цыпленка. Она взяла большущий кусок хлеба, положила на него свинину и начала есть. Ей так долго пришлось ждать этого ужина!

— Я хотел бы все услышать сейчас, за едой. Чем ты занималась? Откуда все это изобилие?

Леа перестала жевать, отложила еду в сторону и начала рассказывать о своих приключениях с прислугой. В конце концов, губ Реднора коснулась слабая улыбка.

— Мне всегда так нравится слушать тебя, Леа. Я бросил тебя, как котенка, в незнакомом месте, без помощи. Прости меня, я даже не подумал об этом, но ты сделала все просто замечательно. — Он положил недоеденный кусок мяса на тарелку и откинулся в изнеможении на спинку кресла.

— Вы больше не хотите есть, милорд?

— Мне нужно спуститься вниз и переговорить с Джайлсом. Есть кое-какие неотложные дела. Нам нужно с ним многое обсудить.

— Почему вам не отправить за ним? — Она отважилась дать мужу совет только потому, что так прекрасно справилась со всем по дому и чувствовала себя увереннее, чем раньше. Тем более, Кейн так устал — зачем ему лишний раз подниматься и опускаться по крутой лестнице?

— Ты позволишь? Но здесь твоя половина, Леа. Моя мачеха никогда не позволяла заходить к ней воинам, даже Джайлсу.

В то же мгновение Леа вспомнила о рассказах других женщин: даже их мужья спрашивали разрешения войти к ним. В родительском доме такого порядка не было, Пемброк таких прав за женой не признавал. Кейн ничего не знал об этом и, наоборот, готов был предоставить ей все то, что имела любая другая женщина в ее положении.

— Сегодня — с радостью. Вы достаточно настоялись и находились сегодня, — ласково сказала она. — Я вижу, нога беспокоит вас. Не нужно никуда ходить, я отправлю за Джайлсом пажа.

Впервые со дня знакомства Леа упомянула вслух о его хромоте. Она хотела взглянуть на его ногу, но не из-за болезненного любопытства или суеверия. Только ей было необходимо, чтобы он сам разрешил это. Хромота — его самый страшный секрет, и до той поры, пока он скрывает его, у нее нет над ним власти. У Леа не было ни малейшего желания заполучить власть над Реднором, она просто хотела разделить с ним его страх. Но что, если он не напрасно скрывает от нее свою ногу? Вдруг он сейчас снимет сапог, а там не нога, а копыто?

Глаза Леа скользили по лицу мужа. Он ничего не ответил на ее предложение, но покой в его душе был нарушен. Он отвернулся от свечей, прикрыл уставшие глаза и попытался справиться с той слабостью, которая вдруг охватила его. Леа не сводила с него глаз. Он не выдержал и встал.

— Что случилось? Чего вы боитесь? — побледнела Леа.

— Ничего. А что, нужно чего-то бояться? С кем ты разговаривала? — Реднор притянул жену к себе. — Сначала ты вспомнила о моей ноге, потом испугалась.

— Нет! Я не потому испугалась! — воскликнула она.

В спальне повисла напряженная тишина. «А ведь он прав, — сказала про себя Леа, — и я перед ним как на ладони. Он читает мои мысли. Я должна говорить только правду».

— Это ваш страх, милорд, а не мой. Боитесь вы — боюсь и я. Мои глаза и сердце — лишь ваше отражение.

Может, так оно и было. Кейн давно заметил — она понимала его без слов.

— Бояться ничего не нужно. — Он вернулся в кресло. — Помоги-ка лучше мне снять кольчугу и отправь за Джайлсом.

И Леа принялась помогать мужу. Когда пришел Джайлс, на Редноре осталась лишь домотканая рубаха. Он закутался в плед, оставив больную ногу открытой. Леа в восторге оттого, что ей удалось уговорить мужа, летала как на крыльях. Она принесла еще один подсвечник и села за вышивание. Кейн делал вид, что ему нет никакого дела до своей больной ноги.

— Бери стул и садись, Джайлс. Терпеть не могу вытягивать шею, чтобы посмотреть на тебя.

Джайлс покосился на Леа. Ему как-то с трудом верилось, что женщины могут спокойно слушать грубые мужские разговоры. Он вспомнил при этом покойную герцогиню Гонт. Однако Леа даже не оторвала взгляда от золотого ириса, который прилаживала к вороту темно-зеленой саржевой накидки.

— Ну, что скажешь? — Старый воин задал вопрос в своей обычной грубоватой манере.

— Весьма неплохо. Меня приняли как блудного сына. Мне даже не пришлось просить о прощении — оно мне было дано с полным набором сожалений о прошлом взаимном недопонимании.

— Что-то во всем этом смердит до самых небес.

— Да, но я даже не смог определить, это заговор или просто попытка убрать меня. Я лишь готов поклясться, что Стефан здесь ни при чем. По-моему, либо Пемброк действовал самостоятельно, либо его поддерживает королева. — Кейн совершенно забыл о жене, которая сидела за вышиванием у окна. Он потер глаза, пытаясь в очередной раз справиться с усталостью. Леа побелела как полотно. — Я провел там весь день, ахая, улыбаясь, болтая, слушая, и почувствовал лишь один запах — запах страха. Им известно, что Генрих Анжуйский скоро будет здесь, но они не знают, ни куда он приезжает, ни когда. И это не все. Когда они вспоминают о Честере, то бросают такие взгляды, что сразу становится ясно — там никакого секрета нет. Король лишь выжидает удобный момент, чтобы схватить Честера. Например, чьего-то доноса. Но и это еще не самое страшное. Я подозреваю, что королева тоже выжидает, пока остальные, я, например, не втянутся в эту историю. Джайлс, есть то, что нужно сделать немедленно. Я говорю о…

— Постойте, милорд. Это вопрос жизни и смерти. Мы спокойно можем говорить здесь?

— А почему бы и нет? Ну, хорошо, давай прикроем окно. Вряд ли кто-то стоит на улице, но всякое может быть.

Джайлс прикрыл ставни, однако он имел в виду совсем не это. Его тревожило, что рядом Леа. Он знал — лорд Реднор любит жену, поэтому никак не хотел разозлить его. Тем не менее, сказал прямо:

— У вашей жены тоже есть уши, и она дочь Пемброка.

Кейн резко взмахнул рукой, и оба они испытывающе посмотрели на Леа. Та еще ниже склонилась над вышиванием. По лицу ее было видно — она слушает очень внимательно. Реднор мог бы пощадить ее самолюбие, если бы захотел. Однако у него не было ни капли сожаления. Он сказал о Пемброке то, что думал. Если она ни при чем, то не осмелится открыто сказать или написать матери о планах мужа. А если она состоит в сговоре с отцом… От одной этой мысли Реднору стало не по себе.

— Я не глухая, — тихо сказала Леа. — Я могу пойти и посидеть в зале, если вам угодно, милорд. Но вам не нужно остерегаться меня из-за моего отца. Нас с ним не связывает ничего, кроме того, что он выдал меня за вас замуж. Его грубость может сослужить нам всем хорошую службу. Именно она научила меня молчать.

— Когда скотина из хлева разбежалась, ворота закрывать уже бесполезно, — обронил Кейн. Он прекрасно понимал, она может подслушать и за дверью, если ей это потребуется. — Мы и так в ее руках: кто, например, знает, что я там болтаю во сне? — сказал он Джайлсу. — Если она неверна, то не все ли равно, с какой стороны последует удар?

«Если я неверна, — с горечью подумала Леа. Она старалась не бросать работы. — Как женщина может доказать свою преданность? Если я осуждаю зверя, который приходится мне отцом, то мне доверять нельзя. Если я молча выслушиваю указания милорда, я тоже под подозрением, потому что не кричу о своей преданности. Где золотая середина? Я не знаю слов, чтобы сказать о своей любви, потому что я привыкла считать это дерзостью и женскими глупостями. Я не могу упрашивать его обойти опасность — женщины должны поощрять в мужчинах стойкость, а не слабость».

Обида была в ее глазах, когда она посмотрела на Реднора, поглядывавшего на нее с тревогой. Внутри у Леа что-то обмякло. Ставкой в этой игре была его жизнь, разве можно корить его за легкие сомнения? Джайлс пожал плечами и сел на место. Реднор прав. Если его жене нужно от него избавиться, нет ничего проще — нож в горло спящему или яд в чашке с питьем.

— Какие будут приказания?

— Прежде всего, нужно немедленно отправить к отцу посыльного. У тебя есть люди, которым можно доверять?

— Зачем ты мне задаешь такие вопросы?

— Если бы я не спросил, ты бы сам заговорил об этом. Теперь самое главное. Нужно сделать так, чтобы Честер с Фиц-Ричардом добрались до дома побыстрее. Нужно выбрать хорошую дорогу и приготовить сменных лошадей. Они поедут только через юг! — резко сказал Реднор.

— Через Суррей, Гемпшир, Уилтшир и Дорсет! Да Честер никогда в жизни по этой дороге до дому не доедет! — попробовал урезонить его Джайлс.

— Я боюсь, он по любой дороге не доедет, но сейчас я не могу предложить ничего лучше. По крайней мере, надо попробовать.

— Я сделаю все, что смогу. Что-нибудь еще? Реднор в задумчивости потрогал шрамы на лице.

Вдруг он покачал головой и прикрыл глаза.

— Джайлс, я не могу больше ни о чем думать.

Ужасно устал.

— Что же вы хотите — три дня и две ночи без сна. Стареем, Реднор, — Джайлс зевнул. — Ради Бога, давайте отоспимся денек. Я сделаю все, о чем мы договорились, но не сейчас. Пойдемте спать. —

Он поднялся и, напрочь забыв о церемониях, вышел, даже не попрощавшись.

Кейн сидел в кресле, прикрыв глаза ладонью и потирая бедро. У него даже не было сил встать и дойти до постели. Через несколько минут его разбудила Леа.

— Милорд, ступайте в кровать. Вы заснули прямо в кресле.

В полудрёме он пристроился на краешке постели.

— Позвольте, я раздену вас, — улыбнулась Леа, — в одежде спать неудобно.

Реднор мгновенно проснулся.

— Нет! Я сам! Притуши свечи и ложись.

Он провалился в сон, еще не донеся головы до подушки. Леа поняла, что поторопилась. Чтобы как-то сгладить неловкость, она прижалась к нему, но Кейн не проснулся. Однако прошло несколько часов, и тело его почувствовало, что рядом с ним женщина. Он повернулся к Леа и прижал ее к себе, затем зажал ей рукой рот и грубо сказал: «Молчи». Она поняла — Реднор не узнает ее. Он грубо овладел ею, а потом, рухнув в изнеможении рядом, пробормотал: «Проваливай. На сегодня все, расплачусь завтра утром».

У Леа хватило ума не принимать его слова на свой счет, но она долго лежала без сна. Когда он любил ее, он хотел ее и только ее, и неважно, был он груб или нежен в эти минуты. А сейчас он даже не понял, с кем он в постели! Словно это, как выпить воды или съесть кусок хлеба! На душе Леа стало тоскливо; видимо, такова участь жен, надоевших мужьям.

Она не испытывала ни обиды на Кейна, ни досады, а восприняла это как предупреждение. Осторожно, чтобы не разбудить, Леа взяла руку мужа, прижала ее к своей груди и заснула глубоким, спокойным сном.

13

Заложив руки за голову, Реднор наблюдал, как служанки одевали Леа. Чего-то не хватало в ее наряде, но он никак не мог взять в толк, чего именно. Она вышла из комнаты, чтобы дать прислуге поручения на этот день. Кейн закрыл глаза, пытаясь понять, что же не так в одежде жены. Он что-то забыл. Он пробежал глазами по комнате, пока взгляд его не наткнулся на золотой ирис, который вышивала Леа. И тут его осенило. Золото! Драгоценности! Он забыл вручить ей драгоценности, которые привез из Пейнкастла специально для нее! Более того, он совсем забыл сказать, что сегодня она приглашена королевой Мод ко двору! Реднор скатился с кровати и, как был полуодетый, бросился к двери и распахнул ее. Элис и Бесси насмерть перепугались, увидев хозяина в таком виде, к тому же небритого и лохматого. Они в ужасе отшатнулись. Несколько слуг, которые окружили Леа и слушали ее наставления, в недоумении уставилась на Реднора. Она оглянулась на мужа и ласково улыбнулась.

— Доброе утро, милорд, вы отдохнули и выглядите лучше. Я могу вам чем-то помочь?

— Иди сюда, у меня кое-что есть для тебя.

— Хорошо, милорд. Жанет! Прикажите принести… Милорд, вы будете купаться?

— Только побыстрее пусть принесут воду.

— Я все улажу. Жанет, прикажите приготовить ванну и позовите цирюльника.

Реднор нетерпеливо потащил ее обратно в спальню и закрыл дверь. Он подпер дверь спиной и привлек ее к себе, чтобы поцеловать.

— Ты такая свеженькая и пахнешь, как только что сорванное яблочко!

— Спасибо, но вы рискуете раздавить это яблочко, если будете меня так обнимать, — игриво ответила Леа.

Он чуть ослабил объятия и склонил голову ей на грудь.

— А еще ты пахнешь лавандой, розами и женщиной. Я могу попросить тебя о любезности?

— О любезности? Да вы должны приказывать мне, а не просить, милорд!

— Да, верно, но сейчас я не хочу приказывать. Я прошу тебя, не мажься больше разными благовониями. Они приятны, но запах женщины мне нравится больше.

Леа расхохоталась и спрятала лицо на его груди.

— А вы, милорд, пахнете лошадью. Позвольте мне приказать прислуге, чтобы вас искупали.

Он отпустил ее, но, едва она сделала шаг в сторону, потянул за косу.

— Ты не слишком добра. Я рассчитывал на большее после моей лести. Тебе не попадался среди моей одежды маленький черный железный ящичек?

— Он лежит справа в комоде. Должна вам сказать, милорд, что я, в отличие от вас, не так толстокожа. Представьте, женщина вам искренне верит, а вы откровенно признаетесь, что льстите ей. Ах, я обманута! Мое сердце разбито!

— Ты лучше взгляни на это, шалунья. — Он достал ящичек и открыл его одним из двух ключей, которые висели у него на шее. — И где ты только научилась так дерзить? А ведь твой отец клялся, что ты покладиста. Я вижу, если тебе потакать, ты совсем разболтаешься. А теперь иди сюда, за твою дерзость полагается наказание. — С этими словами он высыпал содержимое ящичка на постель.

Богатство рода Гонтов, по меньшей мере, за несколько последних столетий, трофеи и украшения матери Реднора упали на красное покрывало. Леа замерла, глядя на все это великолепие, однако подойти поближе не осмелилась. Большинство украшений было сделано в кельтском стиле: броши в виде золотых птиц с изумрудными глазами, которые сидели на ветках; диковинные звери, выточенные из рубинов, яшмы и халцедона, украшали золотое ожерелье; россыпь алмазов и нежнейшего жемчуга; серебряные цепочки причудливого плетения; серьги червонного золота; серебряные налобные ленты с алыми и голубыми камнями и серебряными звездами; браслеты с далекого Востока. Никогда раньше ей не приходилось видеть подобного великолепия.

— Я не достоин похвалы? Это все твое! — гордо указал Реднор на рассыпанные сокровища.

— Милорд! Но я боюсь даже прикоснуться к ним, не говоря уже о том, чтобы надеть. Кейн рассмеялся.

— Боишься, не боишься — это неважно. Собери всю свою храбрость и надень. Если ты пойдешь без них, придворные дамы решат, что твой муж или скряга, или бедняк, и ты опозоришь мое имя. Да, я совсем забыл! Вчера королева говорила, что очень хочет познакомиться с тобой, и сегодня днем Мод и Стефан ждут нас к обеду.

По кривой улыбке Реднора Леа поняла, что ему идти не хочется. Однако впервые она не придала ни малейшего значения тому, хочет он этого или не хочет. Она испытывала восторг и от приглашения, и от подарков Реднора. И заторопилась раздать указания слугам, чтобы те не бездельничали, пока ее не будет дома. Кейн отправился купаться, как всегда, отказавшись от чьей-либо помощи. Леа подумала, что надо бы обсудить с мужем их туалеты. Подобает ли случаю надеть то зеленое платье, в котором она была на свадьбе? Со всеми этими вопросами она явилась к Реднору прямо в ванную комнату. Он долго молчал, потом сказал, что женщины при дворе одеты нарядно и на них много разных украшений. Леа рассмеялась — напрасно она рассчитывала на его совет.

Боже мой! Что же началось, когда Реднор вылез из ванны! За те три часа, что им оставалось до визита к королеве, Леа совершенно измучила Кейна бесконечными переодеваниями. Сколько камзолов и рубашек она упросила его перемерить, сколько обуви! А под конец поцелуями и просьбами уговорила его надеть несколько тонких золотых цепочек на шею, еще одну пустить по камзолу через плечо и грудь, а правую руку украсить массивным перстнем. Реднор попытался объяснить, что, дескать, когда на пальце кольцо, то больно держать меч. Леа замахала на него руками в знак протеста, сказав, что очень надеется: этим вечером мужу не придется доставать оружие из ножен. Расхохотавшись, он смирился. Ему и в самом деле лучше было сейчас не спорить… Как же Леа гордилась мужем, когда они вошли в главную залу Уайт-Тауэра. Она слышала реплики, которые неслись им вслед. Придворная публика была просто потрясена великолепием Реднора. Ее радость за мужа омрачило несколько хищных женских взглядов, которые ей удалось перехватить. Супругов сразу окружили, всем было интересно посмотреть на избранницу Реднора. Леа почувствовала, что ей надо вести себя с большой осторожностью, чтобы вдруг не сболтнуть лишнего. Она услышала, как двое щеголей говорят Кейну, что, дескать, жена его милашка, хотя и выглядит простовато. Они говорили так, словно ее вообще не было рядом или она страдала глухотой. Это было очень неприятно, и Леа резко отвернулась. Она вздохнула с облегчением, увидев в толпе Херефорда. Он шел прямо к ней.

— Моя дорогая леди Реднор! Вы просто замечательно выглядите! Если я правильно понимаю, Реднор открыл для вас тот заветный сундучок. — Он низко поклонился и припал к протянутой Леа руке долгим — пожалуй, даже слишком долгим — поцелуем.

— Милорд, вы так внимательны. Скажите мне, вам нравится, как выглядит мой муж?

— Я хочу говорить только о том, как выглядите вы. Вы прекрасны! Я всерьез задумываюсь: не завести ли мне с вами роман? — хитро улыбнулся Херефорд и прямо посмотрел ей в глаза.

Леа на мгновение смутилась от такой дерзости.

— Я надеюсь, вы этого не сделаете. Вы же знаете, это заденет лорда Реднора. Вы можете причинить ему боль. А у меня, кроме того, есть более достойные занятия, чем портить ему настроение. И вообще, вы так несерьезно обо всем говорите.

— Еще никогда я не слышал от вас фразы более беспринципной, чем эта. Не хотите ли вы сказать, что у меня был бы шанс, если бы я серьезно в вас влюбился? А потом, с чего вы решили, что я не сгораю от страсти? — преувеличенно пылко вздохнул Херефорд.

— Потому что, лорд Херефорд, вас выдают глаза. Нет человека беспечнее вас, вы можете сгорать от чего угодно, только не от страсти.

Они дружно рассмеялись, да так громко, что на них оглянулся Кейн.

— Если ты совращаешь мою жену, Херефорд, то я заберу ее у тебя, чтобы познакомить с Мод, — холодно обронил Реднор. Ехидное выражение лица Херефорда и хихиканье Леа отнюдь не лишили его подозрительности. — Что вас так развеселило в моих словах? — возмутился он. Однако своим вопросом добился лишь очередного взрыва смеха. Тогда Реднор взял жену под руку и повел прочь. Настроение у него было испорчено.

Реднор остановился перед невысокой, плотно сложенной женщиной с тронутыми сединой волосами. Он склонился в глубоком поклоне, а потом сказал:

— Мадам, позвольте представить вам мою жену, леди Реднор.

Леа присела в реверансе — перед нею была сама королева. Она протянула для поцелуя руку. Леа присела еще раз.

— Какая хорошенькая и молодая у вас жена. Леди Реднор, это ведь ваш первый визит ко двору, не так ли? Давно у нас здесь не было таких очаровательных дам.

— Да, мадам, я здесь первый раз.

— Мне кажется, спрашивать вас о лондонских впечатлениях еще рановато. Едва ли у вас нашлось время где-нибудь побывать. Непременно упросите мужа отвести вас на рынок. Подобное можно увидеть только в Париже. Лорд Реднор, не стоит вам стоять и скучать с нами. Если я украду у вас жену ненадолго, вы ведь простите меня? Наши разговоры вам неинтересны. Я обещаю, что верну ее вам в целости и сохранности.

Послать Леа долгий тревожный взгляд — все, что мог сделать Реднор. Он совершенно не ожидал, что Мод вот так запросто отставит его в сторону.

«Все равно, что бросить ягненка волкам», — подумал он, оставляя Леа под присмотром королевы. Ему оставалось лишь надеяться на то, что Леа запомнит вопросы Мод и свои ответы. Тогда он сможет себе представить, что же известно королеве. Какой же он дурак, что вообще привел сюда жену!

— Вы уже успели побывать в Пейнкастле, леди Реднор? — Мод устроилась в кресле у окна и жестом пригласила Леа присесть рядом.

— Нет, Ваше величество, мы приехали сюда прямо из моего дома.

— Джоанна Шрусбери рассказывала мне, что у вас была прекрасная свадьба. Мне жаль, что ни я, ни король не смогли выбраться к вам. Однако, думаю, там собрались все друзья Реднора! Он, должно быть, очень хотел похвастаться тобой перед теми, кто ему дорог. Я вряд ли встречала девушку красивее.

Леа вспыхнула — комплимент порадовал ее. Доброжелательность королевы притягивала Леа, она не могла ничего поделать с собой. И вместе с тем она уже успела заметить, как пристально наблюдает за ней Мод.

— Я… я… Вы решите, что я совсем глупенькая, но я совершенно не могу вспомнить, ни кто там был, ни даже с кем я разговаривала. Мы с матерью жили в уединении. Весь этот шум и сама свадьба… — она покраснела, —…так смутили меня.

— Ну, конечно, — понимающе кивнула Мод. Последние слова Леа обрадовали ее. Неспроста Реднор так нервничает. Эта девушка еще совсем ребенок. Если ее не вспугнуть, она сама все расскажет, даже не догадавшись, что о чем-то проболталась. — Я слышала, его светлость вынужден был уехать прямо со свадьбы в Уэльс. Надеюсь, ты не обиделась и не сильно расстроилась. Ведь только очень важные дела могли заставить его покинуть возлюбленную.

Словно зачарованная игрой камня, Леа внимательно разглядывала кольца на руках. Интерес королевы был очевиден. Неужели Мод считает, что она в заговоре с отцом?

— Я ничего не знаю, ваше величество, — пробормотала Леа. — Милорд даже словом не обмолвился, что он ездил в Уэльс. — Она заметила, как разочаровалась королева. Изображать из себя дурочку — хороший способ защиты, но тогда женщины не будут разговаривать с ней и она не сможет выведать что-то полезное для Кейна. — Вы знаете, леди, — заговорила она доверительно, — как-то неловко об этом говорить, но лорд Реднор никогда и ничего не рассказывает мне. Я понимаю, я молода и не очень умна, но я и не простушка. Если мне ничего не рассказывать, чему я могу научиться? — Так-то лучше. В глазах Мод вновь загорелось любопытство. — Я вынуждена всему учиться сама, а потому слушаю и наблюдаю за ним, когда он разговаривает, или с солдатами, или с друзьями…

Королева мило улыбнулась. Девушка верно о себе сказала — она не простушка. И Реднор, видно, приложил к этому руку, научив ее говорить то, что нужно. Мод почти расстроилась, что в серьезные дела втягивают такого младенца, но тут вспомнила о своей семье. Свое гнездо дороже, а Реднор — человек опасный.

— Это хорошо, когда жена держит ухо востро. Мужчинам частенько и в голову не приходит, что от женщины может быть польза. Вот, например, если муж заболеет или его ранят в бою, к кому ты отправишь за помощью?

— К моему отцу. Об этом есть договоренность, — Леа соврала, не моргнув и глазом.

Конечно, полезно знать о таких вещах, однако это не совсем то, что хотела услышать королева.

— Но ведь наверняка есть кто-то поближе? Ведь может получиться так, что твой отец приедет не сразу, а через несколько дней или даже недель.

Ответить на этот вопрос было непросто. Приврать Леа не решалась — королева наверняка отлично знает друзей Кейна.

— Ну, — задумчиво произнесла Леа, — тогда мы отправим за лордом Херефордом. — Это был надежный ответ. Весь двор знал, что Реднор и Херефорд пришли вместе. — Вот только не знаю, поможет ли он нам. Со мной он очень вежлив, а с милордом ругался всю дорогу, пока мы сюда ехали.

— Детка, мужчины всегда спорят. Причем почти наверняка они говорили о лошадях и соколиной охоте.

— Наверное, так оно и было. — Леа вдруг бросила интригующий взгляд и заговорщицки зашептала: — Но они говорили и об очень серьезных делах. — Мод подвинулась ближе. — На самом деле я не так много слышала. Они разговаривали о… Мне лучше бы не передавать сплетен, я не хочу, чтобы у кого-то были сложности. — Леа перекрестилась, прося у Господа прощения за вторую ложь. Пусть побольше хлопот свалится на голову Джоанны Шрусбери!

— Ты можешь говорить со мной откровенно, — заверила Мод. — Королева — надежный ларчик для секретов. Никто ничего не узнает.

— Мои уши могли и ошибиться…

— Но ты же не клянешься на Библии!

— Разговор шел о графе Шрусбери и человеке по имени Генрих Анжуйский. Лорд Реднор и лорд Херефорд очень сердились и говорили, что дружба между графом Шрусбери и Генрихом Анжуйским принесет беду. Реднор как-то сказал… иногда мужчины говорят такие странные вещи в постели… что если солдат дал клятву, то это для него закон. В ту ночь, когда мы остановились у Оксфордов… Вы слышали о большом бое в замке? Я была так напугана, что думала — умру от страха. Он мне что-то объяснял, но я ничегошеньки не поняла. Я только поняла, что он присягнул королю и сохранит верность данному слову. Вот из-за этого и повздорили лорд Оксфорд и лорд Реднор. — Леа невинными глазами поглядывала на королеву.

— Ты очень умная маленькая девочка, — сказала Мод, дружески потрепав ее по руке. Неужели лорд Реднор впутал в свои дела и жену? Очень даже может быть. Однако возможно и то, что Джоанна Шрусбери ведет двойную игру, а Оксфорд — орудие в ее руках. — Я слышала, ты виделась с леди Лестер. Она очень мила, не правда ли? Но твоему мужу следовало бы отправить тебя взглянуть на город, а не заваливать домашней работой. И это в первый день в Лондоне!

— Да он вовсе не завалил меня домашней работой! А леди Лестер оказалась так любезна, что помогла мне найти прислугу.

— Найти прислугу?! — Это явно удивило королеву.

Леа рассмеялась. Ну, наконец-то нашлась благодатная почва для болтовни! Эта история совершенно безобидна и может занять много времени. Она уже устала от вопросов Мод и очень боялась сболтнуть лишнее. Леа с нескрываемым удовольствием заговорила о доме. Мод с интересом слушала. С одной стороны, она была в полной растерянности от такого поворота разговора, с другой — надеялась, что появится зацепка для дальнейших расспросов. Леа с упоением рассказывала о своих приключениях с прислугой. В конце концов, Мод рассмеялась и между прочим обронила, что, дескать, лорд Реднор еще поплатится за свою глупость. Она заметила, что Леа даже не обратила внимания на это замечание, и поняла, что Реднор еще глупее, чем она могла предположить. А Леа, закончив веселый рассказ, взмолилась, чтобы королева не выдавала ее.

— Он так рассердится! Ему бы не понравилось, если бы он услыхал, что я о нем говорю, — осторожно сказала Леа, изображая, что дрожит от страха. Пусть Мод думает, что муж запугал ее.

— Нет, нет, детка. Сделаем вид, что все это мне рассказала леди Лестер. Бедное дитя, он жесток с тобой? — Мод надеялась, что дела обстоят именно так, а на ее страхе можно будет в будущем хорошо поиграть.

— Нет! Он часто улыбается и смеется. А злится, потому что я маленькая и глупенькая. Он привык к более самостоятельным женщинам.

Она торопилась закончить разговор, но королева все что-то выспрашивала о доме: сколько еды покупается, сколько комнат, сколько поваров. Леа поняла — Мод пытается понять, сколько человек привез с собой Реднор, и как долго собирается пробыть в Лондоне. Она подумала, что отвечать на эти вопросы — дело Кейна. Тут она увидела Уильяма Глостера! Хвала Всевышнему! Он услышал ее молитвы! Наконец-то можно будет уйти от этого неприятного разговора.

— Ах, и лорд Уильям Глостер тоже здесь! Он такой… мне сложно объяснить… такой обаятельный.

— Да, это верно. При дворе много интересных мужчин. — Если это то, о чем мечтает леди Реднор, все можно легко устроить. Мод попыталась разговорить девушку на эту тему, но Леа отвечала рассеянно и невпопад, и вскоре Мод отстала от нее. Подошел Уильям, и Мод, взяв с него слово, что он развлечет гостью, ушла. Она была просто в восторге от жены Реднора. Мод решила, что сможет выудить из Леа все, что ей нужно.

А Леа бросила изучающий взгляд на лорда Уильяма. У нее не было ни капли интереса к нему, хотя женщинам он нравился. Она многозначительно посмотрела на Уильяма и, как бы невзначай, произнесла:

— Это все просто так не кончится.

— Что вы сказали?

— Я подпустила в ушко ее величества маленькую букашку, которая может много чего нажужжать, — скромно потупив глаза и невинно улыбнувшись, тихонько сказала Леа. Вдруг она резко посерьезнела. — Вы не видели моего мужа? Мне нужно срочно поговорить с ним.

«Это наивное создание иногда не замечает, что говорит, — подумалось Уильяму. — Надо запомнить ее слова — пригодится».

— Нет, не видел. Хотите — пойдем, поищем его вместе. Вы знаете, леди Реднор, мне кажется, что ваша новая жизнь вам очень нравится. Вы так красивы. У вас щеки алеют как розы.

— Если вы хотите сказать, что я от злости покраснела, то вы будете совершенно правы. Самые настоящие розы!

Уильям Глостер обычно поддерживал Реднора. Хотя особой любви между ними не было, Леа знала, что при нем можно говорить спокойно, не боясь за свой язык.

«Видимо, Мод что-то там наговорила бедной девушке, — размышлял Уильям, — вот она и расстроена. Мод хочет поссорить ее с Кейном и переманить на свою сторону. Припомнила что-нибудь из его прошлой жизни».

Леа вдруг отняла у него свою руку.

— Простите меня. Ваш брат идет сюда. Я знаю, вы в ссоре и не горите желанием разговаривать с ним, но Кейн очень хорошо относится к нему. Я должна вести себя с ним точно так же.

Филипп не заметил Леа, пока она не взяла его за руку. Он узнал ее не сразу. Эта девушка с горячими ладонями — жена Реднора. Она изменилась с тех пор, как он видел ее в последний раз. Дело не в платье или украшениях. Она просто повзрослела. Живое умное лицо, по-детски пухлые щеки и взрослые проницательные глаза. Она — еще дитя, и такие глаза!

Филипп едва слышно поздоровался и спросил, может ли чем-то быть ей полезен.

Леа не отпускала его руки и что-то отвечала. Ее не покидало ощущение, словно она держит за руку труп. Она чувствовала, что Филипп буквально тянет из нее тепло.

— Лорд Филипп, давайте отойдем в сторонку. Позвольте, я провожу вас к тому креслу у окна.

Филипп безуспешно пытался отдышаться. Смерть подступила к нему совсем близко.

— Боюсь, вы правы, мне лучше присесть, — голос его упал до шепота, и глаза устремились в неведомую даль.

Леа посмотрела на снующих вокруг людей. Те, кто стоял поближе, вежливо отвернулись, делая вид, что не хотят мешать их разговору. Леа понимала, что ей даже некого позвать на помощь. Многие будут только рады узнать, как тяжело болен Филипп, ведь вокруг одни враги. Она подставила ему свое плечо, и Филипп оперся на него. Его тело было очень легким. Слава Богу, до окна оказалось недалеко. Она усадила Филиппа в кресло, и он откинулся к стене. Вдруг Леа услыхала легкий и приятный смех. Его обладателя она прекрасно знала.

— С вами все хорошо, лорд Филипп? Разрешите, я оставлю вас на минутку? — Филипп кивнул, и Леа торопливо пошла на звуки веселья. Вскоре она увидела компанию, в центре которой находился Херефорд. Его-то она и искала. Рядом с Херефордом стояла очень красивая смуглая молодая особа, однако Леа, не обращая ни на кого внимания, решительно пробилась к Херефорду, взяла его за руку и оттащила в сторону.

— Милорд, вы должны немедленно достать мне крепкого вина.

— Крепкого вина? — Херефорд оторопел, он не поверил своим ушам.

—Ну да, вина, — раздраженно повторила Леа. — И поскорее, пожалуйста.

— Что-нибудь с Реднором? — улыбка сошла с лица Херефорда.

— Давайте не будем терять время. Сделайте то, о чем я прошу.

Он вернулся очень быстро, держа в руках фляжку. От смеха и веселья на лице Херефорда не осталось и следа.

— А теперь, — сказала Леа, отворачивая крышечку у фляжки, — срочно разыщите лорда Реднора и скажите, что Филипп Глостер здесь. Он совсем плох.

— Филипп? Вы думаете, я стану заботиться об этом предателе?

— Тихо, тихо, лорд Херефорд. Филипп дорог Реднору, и я делаю то, что он и сам поручил бы мне. Не нужно это обсуждать здесь так громко. Умоляю вас, приведите сюда моего мужа, — тихо, но настойчиво проговорила Леа.

Когда Херефорд, пожав плечами, нехотя удалился, Леа почти насильно заставила Филиппа сделать несколько глотков из фляжки. Потихоньку он начал приходить в себя и спросил, где лорд Реднор. Леа еще не успела ответить, как увидала, что через зал широкими шагами идет ее муж, а позади него — Херефорд. Вскоре Филипп мог вполне сносно говорить, хотя он понимал — ему только кажется, что силы вернулись. Это все от вина: хмель пройдет — и станет еще хуже.

— Кейн… — голос Филиппа звучал слабо и слегка дрожал.

— Что ты здесь делаешь? Почему ты поехал в такую даль?

— Потому что сегодня вечером или завтра утром в Лондон приезжает Пемброк.

— Ну и черт с ним! — коротко выругался Реднор. — Он божился, что не приедет, но, я думаю, он не из тех, кто держит слово.

— Как будто он едет с очень небольшим отрядом, — Филипп смахнул пот со лба. — Это чтобы не привлекать внимания. Если мы захватим его в плен, то, может, даже удастся спасти Честера. Я хотел взяться за это сам, сел в седло, но тело не слушается меня. Ради Бога, Реднор, останови Пемброка.

— Сел в седло? Ты что, из ума выжил? Или хочешь себя в могилу загнать?

—Реднор, послушай меня. Это очень важно. Ты говоришь, Пемброк поклялся, что не явится ко двору. Значит, он держит свой приезд в тайне только для того, чтобы выдать Честера и захватить земли Фиц-Ричарда. Если мы сделаем так, что он не появится при дворе, мы сможем спасти и Честера, и всех остальных.

— Я не верю! — закричал Херефорд.

Реднор не слушал ни Филиппа, ни Херефорда — в тот момент, когда по поручению Леа его отыскал Херефорд, он как раз безуспешно пытался урезонить Честера.

— К черту и Пемброка и Честера. В стране, где король — глупец, а все ему поддакивают, дьявол может творить свои дела без помех. Я лучше заберу тебя, Филипп, к себе домой, уложу в постель — и только попробуй шелохнуться!

Херефорд так стиснул плечо Реднора, что тот застонал.

— Подожди-ка. Тут какая-то ошибка. Филипп, да простит меня Господь, я плохо думал о тебе, но сейчас даже нет времени поговорить об этом. Если Пемброк пообещал, что не приедет, а теперь поступает наоборот — значит, здесь что-то не так. Но я уверен, что он направляется сюда не с дурными намерениями. Как бы то ни было, но Реднору не с руки останавливать его — он не может применить силу к своему тестю.

— Это ты, Херефорд? — Филипп прищурился, пытаясь разглядеть его получше. — Мои глаза совсем ослабели. Подойди поближе. Послушай, всей стране известно о твоем участии в заговоре. Если можешь — останови Честера, нет — спасайся сам.

— Видимо, так и нужно сделать, — горько рассмеялся Херефорд. — Клянусь перед Богом, я дорого бы заплатил, чтобы отмыться от этой грязи. Когда такой план становится всем известным, он обречен на провал. Но я дал слово и не отступлюсь от него. — Он резко развернулся и пошел прочь.

— Самое неотложное позади, — с усилием выговорил Филипп, вновь смахивая со лба пот. — Коль Херефорд ушел, тебе тоже лучше идти. Чем меньше нас будут видеть вместе, тем лучше.

— Как ты добрался сюда?

— На лошадином заду. Это единственный способ, я других не знаю. Ты думаешь, я буду на весь мир кричать, что мне плохо?

— Ну и дурак же ты!

— Зато ты такой умный!

— Умоляю вас, потише, — прервала их Леа. — Люди смотрят на нас.

— Эй, паж! — крикнул Реднор. — Скажи» чтобы приготовили лошадей лорда Реднора, его жены и Филиппа Глостера.

— Реднор, ты сведешь меня в могилу! — попытался воспротивиться Филипп, но Кейн уже принял решение.

Леа осмелилась вмешаться в спор между мужчинами.

— Господа, прошу вас! Кейн, не спорь с ним, ему от этого только хуже. Мы сможем его провести так, чтобы на нас поменьше смотрели?

— Он больше и шага не ступит, посмотри на него. Этого не скроешь. Я понесу его на руках. Нет, Филипп, мне не будет тяжело, здесь недалеко. — Кейн легко, словно ребенка, подхватил истерзанного болезнью друга и зашагал к выходу из зала.

Часа через два лорд и леди Реднор возвратились в Уайт-Тауэр, ведь впереди предстоял ещё званый ужин. Кейн успокоился, только уложив Филиппа в постель. Кое-кто из гостей полюбопытствовал о Глостере, но Реднор отвечал холодно и кратко.

Веселье продолжалось. Недалеко от Редноров сидел Уильям Глостер. Уильям сразу заметил дурное настроение Кейна, но особенно ему не понравилось, что это в полной мере распространяется и на Леа. Поразмыслив, он решил сам попробовать успокоить девушку, а затем, при первой же возможности, отозвать Реднора в сторону и объяснить ему, почему с женой так вести себя не следует. Наконец ему удалось подсесть к Леа.

—  — У вас сегодня такой волнующий день, леди Леа… Можно мне вас так называть? Мы ведь родственники.

Леа натянуто улыбнулась. Ей казалось, Мод с нее глаз не сводит, а уж сейчас, когда к ней подсел Глостер, королева и вовсе позабыла про ужин.

— Если лорд Реднор не против, я согласна.

— Я знаю, вы фамильярностей не любите. Вы так рассердились на меня, когда я сказал, что ваши щеки алеют будто розы.

— Вы правы, я очень рассердилась, но отнюдь не на вас, — рассмеялась Леа. — Королева так любопытна относительно дел моего мужа. Мне очень тяжело разговаривать с ней.

Это что, предупреждение? Уильям понял, что должен поговорить с Реднором сию же секунду. Он перекинулся еще парой слов с Леа, но во время перемены блюд улизнул к Кейну.

— Реднор, мы уже хорошо с тобой выпили, — затряс он его за плечо. — Пойдем, проветримся.

Кейн, не говоря ни слова, поднялся с места, и они вышли из зала. Около гардероба Уильям остановил его.

— Я тебе хочу кое-что сказать. Надеюсь, твоя жена не слишком много знает о твоих личных делах, — осторожно сказал он и огляделся, нет ли кого-нибудь вокруг. Когда Уильям вновь взглянул на Реднора, тот трясся от смеха. — Кейн, да ты пьян и ничего не соображаешь. Я серьезно говорю — она не так глупа, как тебе кажется. Ты срываешь на ней зло, а Мод предлагает ей свою дружбу. Если ты не будешь осторожен, она разболтает все, что слышит и видит. Зачем ты привел сюда этого младенца? И нечего смеяться. Подумай хорошенько над моими словами.

— Уильям, я трезвее, чем кажусь, — сквозь смех проговорил Реднор. — Некоторые считают меня сыном дьявола. В таком случае, мы с ней достойная пара. Дочь змеи — дочь Пемброка! Ты бы послушал, как этот милый ребенок врал королеве, как трясся перед ней от страха при одном упоминании о муже! — Реднор немного успокоился. — Мне смешно вспоминать об этом, однако ее вранье было совсем не шуткой. Она рассказала Мод, что подслушала наш с Херефордом разговор, когда мы ругали Шрусбери за его тайные игры с Генрихом Анжуйским.

— Она такое сказала? — Уильям открыл рот от изумления. — Или… или ты?!

— Нет, не я. Шрусбери, конечно, может играть в такие игры — Джоанна всегда любила сидеть на двух стульях; однако мне ничего не известно об этом. Я не люблю его, но врать, даже про врагов, — не мой метод. И давай больше не будем говорить об этом. Если мы еще раз уйдем из-за стола, на нас косо посмотрят. Леа, ко всем прочему, насочиняла королеве, что Оксфорд склонял меня к предательству, желая, чтобы я отрекся от присяги королю.

Уильяму показалось, что почва уплывает у него из-под ног. Он свято верил, что знает о женщинах все. Невероятно, что у этой малышки такая умная головка!

— В самом деле? — переспросил Уильям.

— Что? Про Оксфорда? По правде говоря, он был слишком занят, все пытался убить меня, а потом скрыться. Так что уговаривать меня изменить присяге у него просто не оставалось времени.

— Ты уверен, что она именно так все рассказала Матильде?

Реднор ответил не сразу. Он долго изучал пуговицы на камзоле, а когда поднял лицо, то Уильям увидел, как лоб рассекли горькие морщины.

— Я ни в чем не могу быть уверенным до конца, — сурово ответил Кейн. — Сегодня утром я сказал бы, что она чиста, как райский дождь, но она — женщина, такая же, как и все они. Я до сих пор не знаю, кому она врет — мне или Пемброку. Мне кажется, что мне она говорит правду. — Он чуть помолчал, а потом осторожно добавил: — Она во мне души не чает.

— Ты бы почаще ей улыбался, а ругал пореже. Обиженная женщина для кого-то может стать легкой добычей.

— Она уже рассказала Матильде о том, что я бываю груб с нею, — снова рассмеялся Реднор. — И это после того, как Ее светлость сказала, что я бываю добрый, хотя и редко. А Леа сказала, что это я от ее юности и глупости зверею.

— Это она так сказала или ты действительно дурно обращаешься с женой?

— Не пора ли тебе перестать задавать глупые вопросы? Я же тебе объяснил, что это ее идея — всем все наврать. Я нисколько не злюсь на нее, напротив — она забавляет меня больше, чем шутки бродячих актеров.

Однако вид у Реднора был отнюдь не веселый. Он и вправду не сердился на Леа, но что-то в этом спектакле, как понял Уильям, было явно не по душе Реднору. Уильям чувствовал: Кейн встревожен всем этим и расстроен.

Заиграла музыка, гости пошли танцевать.

Они о чем-то говорили, как вдруг Реднор замолчал. Лорд Уильям проследил за его взглядом. Кейн смотрел на смуглую танцовщицу, появившуюся неизвестно откуда. В отблесках факелов ее тело блестело от масла, на запястьях и щиколотках вспыхивали браслеты. Она извивалась подобно пламени.

— Кто это? — спросил изумленный Уильям. Реднор не ответил. Танцовщица околдовала его, ее движения завораживали, а странная музыка будила кровь. Во всем этом действе призывно звучал голос дикой плоти.

— Я много чего видел и читал, — сказал, наконец, Реднор, — но даже сарацины не обряжали так своих женщин. Правда, может, книги врут…

— Это сама Саломея, — пробормотал Уильям.

— Или демон искушения в женском обличье. Реднор пробурчал что-то еще, но глаза его неотрывно следили за девушкой. Уильям веселился и наслаждался зрелищем. Кейн повел себя куда более откровенно. Ему захотелось, чтобы она посмотрела в его сторону. Он встал из-за стола и со звоном отодвинул стоявшие перед ним тарелки и кубки. Леа разговаривала с леди Уильям, но звон посуды заставил ее оглянуться в сторону мужа. Она замолчала на полуслове — Реднор вспрыгнул на стол и аккуратно прошел между салатницами и графинами. Кто-то хотел ему помочь, но он не опрокинул и не задел ни одной тарелки или блюда. Он спрыгнул на пол, подошел к танцовщице и что-то сказал ей. Она рассмеялась и ткнула пальчиком в одну из золотых цепочек, которые висели у Кейна на шее. Он захохотал, снял цепочку и, держа ее в кулаке, опустил руку девушке на плечо. Затем он обнял ее, и они вместе вышли из гостиной.

Леа повернулась к леди Уильям — нужно было во что бы то ни стало продолжать разговор, словно ничего не случилось. Все это, может, и не сильно задело ее, однако история имела продолжение. Во-первых, домой она поехала не с мужем, а с Гарри Бофором. А когда Реднор поздно ночью вернулся домой и лег в постель рядом с нею, Леа почувствовала странный запах — резкий, мускусный запах другой женщины.

На следующее утро Реднор вскочил ни свет, ни заря: предстояла королевская охота. Он стал собираться, и у Леа защемило сердце. В его сборах сквозила какая-то неприятная суетливая поспешность. Она притворилась, что спит. К ее великой радости, он и не пытался разбудить ее.

Когда Кейн уехал, Леа пошла в церковь и два часа простояла перед распятием на коленях, моля Всевышнего даровать ей силы и терпение. Увы, молитвы не помогли ей. Следующей обидой стало послание, которое привез Джайлс. Она просидела несколько часов за накрытым к ужину столом, но муж не приехал. Поздно вечером появился Джайлс с запиской. Реднор писал, что он на охоте, поужинал там же и ждать его не нужно, потому что вернется он очень поздно. Вверху записки было приписано торопливой рукой: «Скажи леди Реднор, чтоб не беспокоилась». Записка адресована даже не ей, муж просит Джайлса передать ей содержание на слонах! Она застыла, как каменная, и долго молчала.

— Спасибо, Джайлс, — выдавила она, наконец, из себя.

Она так и не легла до тех пор, пока не появился Реднор. До нее донеслись его голос, тяжелые шаги на лестнице и скабрезная шуточка какого-то солдата, с которым Кейн столкнулся внизу. Он как-то гнусно хохотнул в ответ и так, со смехом, вошел в спальню. При виде Леа его усмешка тотчас сменилась нежной улыбкой.

— Не стоило тебе ждать меня так поздно, милая. На этот раз я ведь сообразил отправить тебе записку, что со мной все в порядке. — Он сделал к ней шаг, желая обнять. — Но я очень рад, что ты дождалась меня. Я весь день по тебе скучал.

— Не прикасайся ко мне! — Леа отпрянула и вжалась в кресло.

— Что?!

— Не прикасайся ко мне, — ледяным голосом повторила она, — и вообще не подходи. В полном недоумении Реднор остался стоять на месте. Он посмотрел на жену и понял: случилось что-то неприятное для него.

— Леа, в чем дело? Я понимаю, что от меня разит потом, но вчера ты не была такой привередливой.

— От тебя пахнет не потом, а шлюхой, — отчеканила она.

Кейн был потрясен. Его жена решилась сказать такое, от чего он мог бы прийти в бешенство. А Леа метнулась из кресла, схватила сундучок с драгоценностями, который стоял на комоде, и швырнула его на постель.

— Забери все это! — крикнула она, лихорадочно срывая с себя украшения и бросая их. Потом сорвала обручальное кольцо. — И его тоже забери! Ступай, купи, кого душе угодно! Я, возможно, беременна, но к чему тебе теперь все эти хлопоты?!

Реднор не знал, что и делать, и потому стоял не шелохнувшись. Потом он вдруг рассмеялся, взял с постели обручальное кольцо жены и протянул ей. На душе у него стало радостно и легко. Ее ревность так искренна! Он дорог ей, потому она и ревнует его!

— Надень-ка кольцо и хватит злиться.

Он протянул ей кольцо, но она оттолкнула его руку. Продолжая смеяться, Кейн попытался обнять ее. Она начала отбиваться, колотя кулачками по его могучей спине.

— Эй, полегче! Тебе может не поздоровиться!

Кейн попробовал поцеловать жену, но Леа, фыркая, как разъяренная кошка, расцарапала ему лицо. Все это стало Реднору надоедать.

— Леа, не будь глупышкой. Это все несерьезно. Мне до той женщины нет никакого дела.

— И до меня тоже! — выкрикнула она. — Ты подумал о том, что у меня творится на душе? Двух недель не прошло, как мы женаты, а ты уже на сторону смотришь! И на кого? На шлюху! И все это у меня на глазах! — Леа перевела дыхание, а Реднор даже не успел ей возразить. — Либо она, и такие, как она, либо я — вместе нам не быть. Я не лягу с тобой в постель — ты не пропускаешь ни одной уличной девки!

И тут он ударил ее. Пощечина была легкой, но Леа и этого оказалось более чем достаточно. Удар отбросил ее на несколько шагов. Бледная и униженная, она распласталась в рыданиях на полу.

— В моем доме никто и никогда не смеет говорить мне таких вещей, — медленно, делая ударение на каждом слове, произнес Реднор. — Уж слишком я распустил тебя. Немедленно встань и подойди ко мне, не то я тебе все кости переломаю. Помоги мне раздеться, да при этом держи язык за зубами.

Путаясь в полах длинной рубашки, Кейн подошел к столу и плеснул себе немного вина. Леа, спрятав лицо в ладонях, стояла, привалившись к креслу, плечи ее содрогались от сдавленных рыданий. Он посмотрел на жену, и ему стало ужасно стыдно. Не должен он был на ее глазах связываться с этой плясуньей. Леа еще совсем ребенок и не понимает таких вещей.

— Леа, — позвал он. Леа отняла ладони от лица.

— Леа, я очень тебя прошу, — ласково заговорил Реднор, — не надо плакать. Прости, что я ударил тебя. — Он опустил ей на плечи руку, но она отстранилась. Реднор поспешно убрал руку и безнадежностью посмотрел на жену. Слезы — оружие, против которого Реднор всегда был бессилен. Слез он не выносил. — Леа, пойдем, сядем на кровать. Я не сделаю тебе ничего плохого. Мне нужно поговорить с тобой.

Его гнева она страшилась и послушно сделала то, что он сказал. Они сели вместе на кровать, он обнял ее, но почувствовал, что ее тело не отзывается на его ласки. Леа повернулась к нему и облизнула губы — он заметил на них кровь. Кейн смущенно закашлялся.

— Честное слово, — осторожно заговорил он, — мне нет никакого дела до нее. Просто ее темная кожа и музыка вскружили мне голову. Словно затмение нашло на меня. — Он погладил Леа по голове, играя роскошными рыжими прядями. — Я не должен был так поступать у тебя на глазах. Я не подумал. — Он помолчал, а потом тихо добавил: — Я не привык жить с кем-то вместе.

Леа ничего не отвечала. Она сидела все так же неподвижно. Реднор смущенно потер лицо. Сейчас он был согласен сделать все что угодно, только бы она ему поверила.

— Ступай в кровать, — вздохнул Кейн. — Я сегодня лягу в другой комнате. Если с утра будет то же самое, тогда… тогда я не знаю, что делать. — Он встал и направился к двери. Он весь как-то ссутулился, плечи обвисли — вид у Реднора был жалкий. Леа стало страшно. Ей никто больше не нужен, только он.

— Милорд, — прошептала она. — Подождите, пожалуйста. Я была не права! Вы здесь ни при чем. В конце концов, Бог вам судья, милорд, но не я. Не мое это дело. Не уходите.

— Что все это значит? — нахмурился Реднор.

— Не сердитесь на меня, — заплакала Леа. Она подошла к нему, обняла за шею и спрятала лицо у него на груди.

— Любимая моя, не плачь! Это я во всем виноват. Я больше никогда не буду так себя вести. Клянусь, я даже не взгляну больше ни на какую другую женщину. Да все они не стоят одной твоей слезинки, Леа.

Он сел вместе с нею на пол, все так же прижимая ее к себе. Какой же он дурак! Так обойтись с этим невинным, доверчивым существом! А вдруг она отплатит ему той же монетой? Вдруг она захочет отомстить? Ведь он сделал ей так больно. А Леа тем временем успокоилась и пригрелась. Она сидела тихо, как мышка, в его объятиях. Она понимала, что победила. Ей стало ясно — злость не поможет, ее оружие — слезы и ласковые слова. Это ее кнут и пряник.

14

В то время, как Реднор и Леа ссорились и мирились, лорд Херефорд наконец-то открыл глаза. Его знобило, во рту было гадко, а перед глазами стоял туман. Судя по всему, он крепко перебрал накануне. Кто-то, горько рыдая, бил его по щекам.

— Слава Богу! Слава Богу! Это был голос Алана Эвшемского, его командира. Все еще не понимая, в чем, собственно, дело, Херефорд отпихнул от себя Алана, сел на кровати и прошипел, поворачиваясь к оруженосцу:

— Уильям, убери ты этого психа от меня. Что это вы такие перепуганные?

— Мы решили, что вы умираете, — сказал Уильям.

— Умираю? Да вы оба с ума сошли. С чего это мне умирать, если я не болен?

— Милорд, мы пытаемся вас разбудить со вчерашнего утра.

— Со вчерашнего утра?! — Херефорд хмыкнул и откинулся на постель. — А где Пемброк?

— Вчера утром уехал, вот мы и пытались тебя добудиться, — сказал Алан. — Лорд Пемброк сказал, что ты выпил много лишнего и тебе надо выспаться. Однако я знаю, ты здесь не за тем, чтобы напиваться с ним, и потому пытался тебя добудиться.

Херефорда ужасно тошнило, но он заставил себя встать. Он вспомнил, что произошло… Поздно вечером, уезжая с приема, он натолкнулся на Пемброка. Пемброк не был рад встрече, потому что собирался выманить из дома Реднора и снова постараться избавиться от него.

Пемброк зазвал Херефорда к себе в лагерь, который он разбил под стенами Лондона.

Херефорд недоумевал, отчего старик вдруг появился в столь неожиданном месте.

— Ну, что меня может заставить появиться тут, кроме как неотложные дела? — доверительно сказал старик. — Я здесь по двум причинам. И, прежде всего для того, чтобы предупредить тебя и Честера, что кто-то нас предал.

Это могло быть правдой. Смущало лишь одно — Филипп Глостер предупредил их раньше, а ведь он был очень болен и передвигался через силу. Если дело такое важное, что Пемброк предпочел приехать сам, а не отправлять гонца, то почему же он разбил лагерь в двух шагах от Лондона? Неужели ничего не боится?

— Я очень признателен, — ответил молодой граф, стараясь не выдать тревоги, — вы так много сделали для всех нас. Я все-таки надеюсь, еще не поздно. Вам ведь известно, что Честер уже разговаривал с королем. Кроме того, возможно, Реднору удастся убедить Стефана, что предатель все наврал. Все еще может кончиться хорошо.

— Ты ничего не понимаешь, — нетерпеливо перебил Херефорда Пемброк. — Реднор тебе помогать не станет. Филипп наговорил ему, что Генрих ничем стране не поможет. Ты сам увидишь, хотя мне очень стыдно так отзываться о моем зяте, он палец о палец не ударит. Я не говорю, что он сам заложит нас. Наверняка он питает самые нежные чувства и к тебе и к Честеру. Он ведь пробовал отговорить тебя. Но, если над тобой нависнет реальная опасность, он повернется к тебе спиной и бросит тебя на произвол судьбы!

Херефорду стало как-то не по себе. Все, что говорил Пемброк, было так похоже на правду. Самое печальное, что сам Реднор когда-то говорил едва ли не то же самое.

— Херефорд, дорогой! — участливо склонился над ним Пемброк. — Ты ужасно бледный. Я прикажу, чтобы тебе принесли вина.

— Спасибо. Я, честно говоря, в полной растерянности.

Пемброк вышел, сказав, что должен отдать распоряжение слуге, и Херефорд остался в одиночестве. Правда или нет то, что говорит Пемброк, но Херефорд не верил, что Кейн может бросить его в беде. Как-то в голове не укладывалось. А может, старик только вид делает, что не в ладах с зятем? С другой стороны, он вряд ли понесся бы в такую даль просто так. Херефорд решил, что выпьет вина, а потом попросит у Пемброка разрешения переночевать в его лагере.

— Мой мальчик, я принес тебе вина, — окликнул Херефорда внезапно появившийся Пемброк. Он прямо-таки втиснул бокал в руки молодому графу. — Херефорд, ну не надо так расстраиваться. В конце концов, для тебя еще не всё потеряно. Если ты послушаешься меня, то с тобой все будет хорошо, чего не могу сказать о Честере. — Все будет хорошо? — Херефорд судорожно отхлебнул вина, чтобы не сболтнуть лишнего.

— Ну, конечно же, — успокоил его старик. Против мальчишки он ничего не имел. Если бы ему удалось обойтись с Херефордом как-то помягче, ой бы так и поступил. Но его просто так убедить не удастся. — Для Тебя не составит труда пустить слух, что ты не знал о намерениях Честера. Еще добавишь, что Честер ничего не имел против короля и уж совсем не хотел, чтобы Стефан пошел войной на Уэльс. Ты никогда не верил тому, что болтали о Честере. А если тебя будут обвинять в сговоре с ним, скажешь, что вы в ссоре с ним и ваши пути давно разошлись.

Херефорду вдруг стало плохо. Его замутило так, что он буквально позеленел. Он вцепился в рукоять кинжала, который висел на поясе, да так, что побелели костяшки пальцев. Пемброк внимательно смотрел на него, ожидая ответа, но Херефорд чувствовал — открой он сейчас рот, его вырвет. От напряжения лоб его покрылся испариной, однако старик, казалось, ничего не замечал.

— Я придумал для тебя самый надежный путь спасения. Ни у кого не останется сомнений, что твоей вины тут нет. Скажи, а на турнирах ты на чьей стороне выступаешь?

— Я сражаюсь с баронами севера и востока, как всегда, — с досадой ответил Херефорд. — Зачем вы меня спрашиваете? Вы же все сами отлично знаете.

— Учитывая ситуацию, тебе бы стоило бы перейти на другую сторону. Все поймут, что ты от заговора Честера в стороне.

— Возможно, — обронил Херефорд и вздрогнул. — Мне нужно подумать.

— Выпей вина, Херефорд, — начал уговаривать Пемброк. — Тебе станет легче.

Херефорд снова вздрогнул.

— Да со мной все в порядке, — соврал он. — Вы же дали мне надежду. — Он сделал большой глоток, чтобы выиграть время и подумать, что происходит. Потом он вновь заговорил: — Мы неплохо поговорили, а теперь мне надо срочно к Честеру. Я расскажу ему, что вы придумали для меня. Кто знает, вдруг ему будет легче спасти себя, если я окажусь в стороне. — Он залпом осушил бокал. — Вы так переживаете за меня, но совсем забыли про Честера. Возвращайтесь домой, а я тут со всем разберусь сам.

— Надеюсь, что я и в самом деле скоро поеду обратно, — многозначительно произнес Пемброк, — только у меня ведь было две причины для приезда. Одна — это ты, а вторая — моя дочь. Мне нужно встретиться с моим зятем и серьезно поговорить с ним. До меня дошли слухи, что королева хочет взять мою дочь в заложницы.

— Зачем?! — спросил Херефорд. Он еле сидел — ужасно кружилась голова. — Откуда вам это известно?

— Друзьям спасибо, — ответил Пемброк, — у меня есть кое-кто при дворе. Я думаю, Мод попытается захватить Леа, когда они вместе поедут на турнир. Леа будет среди гостей, а Реднор на поле. Королеве никто не помешает сделать это. Ты же сам знаешь: когда Реднор сражается, он ничего не слышит и не видит. Вот поэтому я хочу поехать вместе с ними, чтобы защитить дочь.

Это были последние слова, которые расслышал Херефорд. Он попытался встать, но не смог. Он упал на пол, и ему показалось, что Пемброк пытается поднять его…

Восстановив все это в памяти, Херефорд понял: он должен поторопиться.

— Седлайте лошадей, мы едем к Реднору, — мрачно приказал он Алану. Для него с Честером все потеряно, но кто знает, может, он еще успеет предупредить друга.

Сквозь сон Кейн услышал, как кто-то барабанит в дверь.

— Реднор! Это я, Херефорд. Я войду, извини, — голос звучал настойчиво и тревожно, и Кейн даже не успел, как следует рассердиться за столь ранний визит.

— Подожди минутку, — только и успел предупредить он.

— Пусть твоя жена натянет на себя одеяло. Я не буду смотреть на нее. У меня нет времени ждать! — Он распахнул дверь и влетел в комнату, весь взъерошенный и испачканный грязью.

Реднор непроизвольно схватил со столика, стоявшего рядом с кроватью, кинжал, но, увидев, что Херефорд один, успокоился и отложил его.

— Скажи своей жене, чтобы вышла, если хочешь, чтобы твоя голова была цела, — распорядился Херефорд.

— Моя голова уже давно у нее в руках. И твоя, кстати, тоже… Пусть она останется. Но какой черт тебя принес, в эту рань?

— Как сказал бы Филипп, все лихо закручено. Честеру уже не спастись, и мне тоже. Пемброк удрал.

— Как? — Кейн тряхнул головой, отбрасывая со лба волосы. — Я-то думал, раз ты не вернулся домой ни прошлой ночью, ни утром, ты за ним приглядывал.

— Я дурак! Болван! Глупец!

— Да что случилось? Я тебя таким никогда не видел!

Херефорд посмотрел на Леа. Разговор пойдет о ее отце. Вряд ли ей приятно будет присутствовать при этом. Но, в конце концов, если Реднору все равно, так почему у него должна об этом болеть голова?

— Я виделся с Пемброком. Не поверил тому, что рассказывал Филипп, и решил сам убедиться. Я поехал к старику в лагерь, надеясь услышать какие-то объяснения. Мне показалось, он обрадовался встрече. Пемброк был очень приветлив со мной. Говорил он очень даже сладенько… О, черт! — Херефорд вскинул руки и пригрозил кому-то невидимому кулаками. — Дай человеку хоть каплю «Уэльской крови», и он сразу валится с ног.

— Я знаю достаточно людей, которые и без этой капли сделают то же самое. Херефорд, я не возьму в толк, о чем ты говоришь. Скажу лишь, что мои люди расправятся с каждым, кто преследует тебя. Сам же я во все это ввязываться не хочу. Мне противно! Ради Бога, хватит криков, вздохов и заламываний рук. Объясни, наконец, что случилось. Почему ты вламываешься ни свет, ни заря, словно за тобой гонится свора собак? Тебя преследуют?

— Никто меня не преследует.

— Тогда что за спешка? Если Пемброк уже затянул петлю, значит, он здесь? Если он здесь, то, что я теперь могу сделать? Со Стефаном я поговорю потом — вот и все. Зачем будить меня ни свет ни заря? Жену перепугал, до сих пор дрожит от страха.

Здесь Кейн покривил душой. Он всегда считал, что любые новости лучше узнавать пораньше. К тому же и жена вовсе не была перепугана. Она спокойно сидела в постели, запахнув на груди ночную сорочку. Когда забарабанили в дверь, она сначала метнулась к Реднору, чтобы спрятаться за него, — вдруг за дверью опасность? Но, увидев входящего в спальню Херефорда, она успокоилась и посмотрела на мужа — на шее Кейна размеренно пульсировала жилка, ни одна мышца не была напряжена. Разговор хоть и серьезный, но опасности не предвещает.

— Нет, милорд, я не испугалась, — Леа захотелось успокоить Реднора. Но ей было жалко и Херефорда. Она видела — он обижен на Реднора за то, что тот не воспринимает его всерьез.

— Виноват, что разбудил тебя, Реднор, — ядовито сказал Херефорд. — Впредь буду знать, что мне со своими проблемами сюда лучше не соваться. — Он развернулся и пошел к двери.

— Эй, Херефорд, а ну вернись! Вернись, я сказал, ты же знаешь — я за тобой бегать не буду. Ну что ты такой обидчивый? Я еще толком не проснулся. Коль уж ты здесь, садись и рассказывай все по порядку. Ну, прошу тебя, сядь. У меня голова кружится от твоей беготни. Хочешь что-нибудь поесть или выпить?

— Вина, если есть поблизости.

Леа отвернулась и накинула халат, потом встала и пошла приказать слугам принести из кухни холодного мяса и хлеба. Сама она отправилась в погреб за вином.

— Вчера утром Пемброк скрылся, — сообщил, наконец, Херефорд. — Он прячется или в городе, или у Стефана.

— Вчера утром?! Где же ты был все это время?

— Спал. Он напоил меня так, что мои люди не могли меня разбудить.

— Да он мог отправить тебя этим пойлом на тот свет! — У Реднора заходили желваки на скулах.

— Подозреваю, что он этого и добивался. Но почему Стефан прячет его?

— Он приехал, чтобы предать в руки короля Честера и… — «И убить меня», — мысленно докончил Кейн, но вслух высказать это все-таки не решился. — Король или, что более вероятно, королева будут прятать его, пока не состоится королевский совет, а после совета Мод может посадить его в тюрьму или просто убить, и тем самым полностью изменить ситуацию в Уэльсе в свою пользу.

— В Уэльсе? Но каким же образом?

— Херефорд, ты не хочешь думать! — прикрикнул Реднор и тут же прикусил язык. Он был несправедлив к юноше: Херефорд мало понимал в придворных интригах и по молодости был еще очень прямодушен. — Разве лорды Уэльса не настроены против Стефана? — начал терпеливо объяснять Кейн. — Они не скрывают своих симпатий к Генриху Анжуйскому. Смотри, что получается: Пемброк выдает королевскому совету Честера; после совета Мод находит доказательства участия в мятеже самого Пемброка, после чего сажает его в тюрьму или казнит; все земли, которые принадлежали ему, Фиц-Ричарду, Честеру и тебе, она передает тем, кто лоялен к королю. Ну, и кто после этого останется на стороне Генриха, кроме Глостера?

— О Господи! А как же ты? До тех пор, пока твой отец владеет своими землями, Глостеру никто не сможет нанести удар с тыла!

— Что я? — медленно произнес Реднор. — Отец здесь ни при чем. Он очень стар, а Мод может и подождать, пока природа не возьмет свое. Что могу поделать я сам? — Он вдруг улыбнулся, но глаза его смотрели жестко и холодно. От такой улыбки становилось не по себе. — Может, и не зря меня выбрали первым рыцарем короля на предстоящем турнире. Может…

— Нет!

— Да, ты прав! — с готовностью согласился Реднор, но отнюдь не для успокоения Херефорда. В комнату вошла жена, а о таких вещах при ней лучше не говорить. — И что это такое мне в голову пришло. Ты же знаешь, я стал такой подозрительный!

Затем Кейн увел разговор в сторону.

— Им не удастся получить ни тебя, ни Честера, если он еще способен прислушаться к голосу разума. А если вы останетесь на свободе, мы сможем поправить дела в Уэльсе. Ты крепко дружишь с Глостером и всегда придешь ему на помощь, поэтому слушай меня внимательно. Стефан до сих пор ничего не предпринял. Он хочет поговорить с советом, а совет соберется только после турнира. До этого времени можешь спать спокойно. Конечно, тебе нужно извиниться перед двором за свое двухдневное отсутствие. Сочини какую-нибудь историю с женщиной — это будет выглядеть убедительно. Если я не дам тебе знака, что твои извинения принимаются, уезжай прямо с melee1 . Скачи к Южным воротам, там тебя встретят. План побега у меня уже есть.

— Замолчи, — юноша гордо поднял голову. — Я и слушать не хочу. Ты же уговариваешь меня на Групповая пешая схватка, бесчестный поступок. Если я смогу убедить Честера отказаться от своих замыслов, это поможет и ему и мне, и тогда мы вместе приедем к Южным воротам, а там делай с нами что хочешь. Но, если я не отговорю Честера, я останусь с ним. Я дал слово и не предам друга.

— Да хранит тебя Господь, — Реднор не хотел спорить с Херефордом, он слишком уважал его. — Как бы то ни было, не отчаивайся. Получается нехорошо, но я найду способ выручить тебя. Мы с Глостером вместе что-нибудь придумаем.

Херефорд встал, чтобы уйти, но при упоминании о Глостере сел снова.

— Я еще кое-что хотел сказать, — вновь заговорил он. — До нашей с Пемброком встречи какая-то птичка напела ему, что если я не уговорю его убраться домой, то применю силу. Кто это был? Ты, лорд Филипп, она, — он кивнул на Леа, — или, может, я сам? Кто научил птичку петь такие песни?

Реднор хотел сказать Херефорду в ответ что-то резкое, но передумал. Сердиться на него все равно бесполезно.

— У Леа в любом случае не было такой возможности, — спокойно ответил он. — Она все время находилась под моим присмотром. Филипп тоже не мог этого сделать — я на руках отнес его в постель. Остаюсь я, правильно?

— Филипп мог переговорить с Пемброком до того, как увиделся с тобой. Ну и Филипп! Я же говорил, что не доверяю ему. Тебя же могут просто убить!

«Нет, — подумал Реднор, — Филипп здесь ни при чем. Более вероятно, что Леа в заговоре».

— Могут, — заговорил Кейн, — только какая от этого польза Филиппу? Все знают, что мы с ним как братья и очень дружны. Эта же метла может пройтись и по нему. Нет, единственное, о чем можно пожалеть, так это о его болезни. Боль омрачает его разум, и он не всегда понимает, что происходит. Ну а тебе не показалось странным, что Пемброк не поехал в Лондон, а разбил лагерь под городскими стенами?

— Конечно, я все заметил, потому и стал подозревать, что он мне какой-то дряни в вино подсыпал. Только зачем устраивать западню, в которой нет наживки?

— В западню должен был попасться кто-то другой, тут дело не в наживке — мышь не та.

— Может, ты и прав, — согласился Херефорд: — Реднор, мне появляться завтра при дворе?

— Разумеется, а что тебе еще остается делать? Не тревожься. Обещаю, ты выйдешь из этого всего без потерь — и шкура останется целой, и земли у тебя не отнимут.

Молодой человек натянуто улыбнулся.

— Я не обижусь, если у тебя ничего не получится. Это моя собственная глупость завела меня неизвестно куда, ты ведь отговаривал меня.

— Ну, ладно, хватит об этом. Ты слишком переживаешь, не вздумай завтра при дворе ходить с кислой физиономией, а то слухи пойдут.

На сей раз улыбка у Херефорда получилась естественнее. Он подошел и поцеловал Кейна в щеку.

— Не надо поучать меня, как ребенка. Завтра увидимся… То есть сегодня. Уже утро. Прощай!

— Да поможет тебе Господь, Херефорд. Дверь за ним закрылась, и Реднор сел на край кровати.

— Он такой доверчивый, — задумчиво произнес Кейн, — что мне даже стыдно за то, что его втянули в этот кошмар. Да, он не ребенок, и в бою держится как взрослый мужчина, но думает, что небо расколется над ним, если он нарушит клятву.

— Я слышала, ты чуть ли не единственный, кто еще соблюдает клятвы, — тихонько заметила Леа. Если бы Реднор не дорожил так своей честью, она бы уговорила его не ехать на турнир. Какие глупости приходят иногда в голову! Да если бы он был не таким, какой есть, она бы никогда не полюбила его, ей не было бы дела до того, жив он или мертв. Леа нежно прижалась губами к плечу мужа и скользнула под одеяло. Он прижал ее к себе, не сводя, однако, глаз с двери. Она заметила, что вокруг рта у него залегли горькие складки.

— Не в этом дело, Леа. Я верен слову, но, тем не менее, отлично знаю, что меня предадут. Он тоже держит слово и надеется, что другие поступят так же. Потому каждое новое предательство — страшная боль для него.

Он умолк и задумался. Сказать Херефорду, что он ему поможет, — легко, а вот реально помочь значительно труднее. Здесь могла бы помочь королева. «Вот только как все это повернуть таким образом, чтобы та опасность, которая висит надо мной, — размышлял Реднор, — грозила и ей?»

— Милорд! — робко окликнула его Леа.

— Что еще? — Кейн раздраженно повернулся к жене.

— Я не уверена, что в историю, которую расскажет завтра Херефорд, поверят. Но, мне кажется, я могу помочь.

— Как?

— Элизабет Честер… — Леа многозначительно подняла палец.

— Откуда ты знаешь Элизабет Честер?

— Я познакомилась с нею на свадьбе. Она одна из фрейлин королевы. Мы с ней немножко поболтали.

— Я надеюсь, ты не собираешься воспользоваться ее советами. Она моя крестница, я ее очень люблю, но она очень дерзка, а ее манера обращаться с мужчинами… Я не хочу, чтобы ты подумала, будто и тебе можно вести себя так же.

С закрытыми глазами Леа слушала эти увещевания. У нее не было ни малейшего желания спорить с Кейном по поводу и без повода, но она удивилась, что такая мелочь, как характер Элизабет Честер, может сорвать серьезное дело. Ведь речь идет о судьбе Херефорда!

— Нет, милорд, конечно, я не собираюсь ничему у нее учиться. Просто в истории с Херефордом она может помочь.

— А что общего у Херефорда с Элизабет?

— Милорд, если вы дадите мне договорить, то я объясню. Всего-то несколько слов — и дело сделано.

— Какое дело? — подозрительно спросил Реднор.

— Может, вам лучше и не знать ничего. Речь пойдет и о других женщинах.

Кейн чуть не вывернул Леа руку. Шутки в сторону, эта девчонка окончательно отбилась от рук. Леа уже поняла, что совершила непростительную ошибку, но было поздно.

— Нет, нет! Просто то, что важно для женщин, для мужчин пустяки! — запричитала она.

— Послушай меня, милая: даже мои собаки не бегают там, где им хочется. Моя жена тем более не будет делать того, что мне неугодно. Если ты будешь что-то делать за моей спиной, я выпорю тебя и запру в Пейнкастле.

— Я только хотела помочь лорду Херефорду, — прошептала Леа.

— Почему? — ревниво спросил Кейн. Что-то они с Херефордом подозрительно дружелюбны.

— Потому что мне показалось, будто вы этого хотите.

— Забудь.

— Элизабет Честер знает любовницу Херефорда.

— Которую? — нетерпеливо спросил Реднор. Он сам себе удивился — как же быстро ей удалось втянуть его в этот разговор.

—Милорд, речь идет о леди Гертруде. Она немолода и страшно ревнива.

— И правильно, — хохотнул Реднор.

— Чтобы позлить леди Гертруду, Элизабет расскажет ей историю о том, куда пропал лорд Херефорд. Встретив лорда Херефорда, леди Гертруда не сможет спрятать свой гнев. Эти две почтенные дамы разболтают на весь двор то, чего рассказать о себе у лорда Херефорда язык не повернется.

— Но зачем Элизабет Честер навлекать позор на себя? Какое ей дело до Херефорда, она за Что-то злится на него?

— Милорд! Прошу вас, не шутите. Если Элизабет захочет, то легко женит на себе лорда Херефорда. Всем женщинам это известно, и леди Гертруде тоже. Однако леди Гертруда не знает, что Элизабет великолепно осведомлена о ее романе с лордом Херефордом.

— Элизабет… и Херефорд?! Когда-то ей прочили в женихи меня, но… — Реднор вдруг засмеялся. — Ох, и веселая будет парочка! Я уже слышу звон бьющейся посуды.

— Только не говорите ему об этом. — Леа прикоснулась к руке мужа. — По-моему, они нравятся друг другу, хотя Херефорд и заявляет, что никогда не женится, а Элизабет держится неприступно. Знаете, мне кажется, ее даже обижает, что у Херефорда такая глупая женщина.

Реднору все еще было весело, когда он представлял, как будут жить вместе Херефорд и Элизабет.

— Клянусь, я ему и слова не скажу, хотя я просто обязан его предупредить. Если Элизабет говорит, что женит на себе Херефорда, — так тому и быть. О Господи, до чего же она хороша! — Глаза Кейна недобро вспыхнули. — Но мне не хотелось бы иметь в своем доме такую ведьму. К тому же она слишком красива. Я скоро бы устал от такого великолепия.

Он повернулся к Леа. Ее чудесные рыжие волосы растрепались и укрывали ее подобно тонкому ковру, пряча тело от глаз Реднора. Нужно было вставать, но Реднор медлил. Он подхватил прядь ее волос и подкинул на ладони… От ссоры в прошлую ночь остался неприятный осадок на душе. Реднор все еще чувствовал себя неловко. Его рука скользнула по телу жены. Он внимательно смотрел, не мелькнет ли хотя бы тень недовольства на ее лице. Реднор не торопился, боясь сделать ей больно или вновь напугать.

Леа же беспокоило другое: она лежала, закрыв глаза и слушая, как откликается на ласки мужа ее тело… ей до сих пор невыносимо страшно было явить мужу свою страсть, ибо мужчина должен решать, когда и насколько ему должна принадлежать женщина. Удел жены — заботиться о муже и рожать ему детей, а не услаждать его плоть, а тем более самой грешить жаждой плотских утех. Кажется, ей говорила об этом мать.

Но почему же леди Эдвина не рассказала ей о сладкой муке близости, о тех мгновениях, когда кажется, что душа воспаряет к небесам, а тело наливается истомой и негой?

Кейн постепенно учился понимать тело своей жены. Он со страхом и радостью открыл, как податливо оно, как робко, но страстно отвечает на его ласки, как трепещет в ожидании плотских радостей. В первые дни он просто терял голову от близости, нырял в нее, будто в омут, стараясь мгновенно и жадно утолить желание. Но позже он научился быть более неторопливым и терпеливым. Он получал удовольствие, видя, как его тихие ласки, нежные прикосновения разжигают тело Леа. До сих пор его трогали робкие безыскусные ласки, пугливые, чуть дрожащие пальцы, когда она касалась его тела.

Он знал, что их близость приятна Леа. Ее полузакрытые от наслаждения глаза и полуоткрытые губы, пересохшие от жажды в минуты страсти, шепчущие страстные мольбы и милые слова. Он и верил, и одновременно боялся поверить, что Леа полюбила его всем своим нежным сердцем. Ведь иногда, когда тело ее трепетало желанием в его объятиях, она вдруг испуганно вздрагивала и отстранялась от него.

После любовных утех Леа всегда испытывала необыкновенный прилив сил. Кейн в изнеможении засыпал, а она тихо лежала без сна, боясь пошевелиться. В эти минуты ее душу леденил ужас. Чем большее наслаждение дарила ей близость, тем устойчивее становился страх потерять это счастье.

Настало время завтрака, и в комнату вошла Бесси, чтобы разбудить их и поднять шторы. Она взглянула мельком на постель. Редноры крепко спали, рыжие кудри госпожи разметались по подушкам и плечам Кейна. И почему ее госпожа так кричала, раз у них такая идиллия? Кажется, он ее не бил, было бы слышно. Сейчас проснутся, и чего доброго, снова будут ругаться. Бесси заторопилась из спальни.

Реднор, не открывая глаз, протянул руку за кинжалом. А Леа проснулась сразу и уселась в постели. В комнате никого не было. Она заботливо укрыла Реднора одеялом, но он нетерпеливым жестом отбросил его в сторону. Она улыбнулась. С Кейном спать всегда очень жарко. Ее глаза заскользили по мощному обнаженному телу. Леа смотрела на мужа с нескрываемым удовольствием.

— Почему ты на меня так смотришь? — с улыбкой спросил Реднор.

— Просто сижу и смотрю на тебя.

— А почему? — потянулся Кейн.

— Не знаю. Потому что ты.. — она замялась, подыскивая слово. — Ты так великолепен!

Могучее тело, иссеченное вдоль и поперек шрамами, вряд ли могло показаться кому-то великолепным, но она не нашла другого слова. Кейн смутился, он не знал, что и думать. Если это шутка — то недобрая, но Леа всегда была так деликатна. Совсем на нее непохоже. А вдруг для нее, и только для нее, он великолепен?

— Что я сделал ночью? — осторожно спросил он. Леа наклонила голову, волосы совершенно скрыли ее лицо.

— Я не знаю.

— Тебе было больно, приятно или ты пыталась сопротивляться?

— Не знаю.

— Посмотри на меня.

Взгляд ее был странен — прямой, тяжелый, но завораживающий. Кейн почувствовал, что этот взгляд тянет к себе как магнит, но Леа вскоре отвела глаза и вновь стала разглядывать его тело.

— Можно мне… — пробормотала она, медленно поднимая руку. — Можно мне погладить тебя?

Реднор изумленно вздохнул.

— Если тебе хочется, пожалуйста.

Все было ново и для нее и для него. Реднор познавал ее руки, а Леа — свою власть над ним. Кейн стонал и метался по постели. Она не сводила с него глаз, его страсть разжигала ее собственную. Она так быстро довела Кейна до исступления, что через несколько мгновений он уже лежал, опустошенный и обессиленный.

— Ты не подождал меня! — выкрикнула она.

Пот катился с Реднора градом, он едва расслышал ее.

Слова слетели у нее с языка случайно. Если бы она подумала, какой отклик они вызовут в Редноре, то, конечно бы, промолчала. Он сначала недоуменно посмотрел на нее. Когда он увидел, как она расстроилась, тут до него только дошел смысл сказанного.

Почти все романы Кейна складывались неудачно. В глубине души он невероятно завидовал таким счастливчикам, как Херефорд. Ему казалось, что Херефорд и ему подобные красавчики вообще ничего не делают, а дамы так и вьются вокруг них. Реднор без капли сожаления расставался со всеми своими женщинами, потому что ни одной из них не было до него дела. Реднор глубоко вздохнул и прижался к груди Леа. Он постарается не повторить этой ошибки еще раз. Но откуда Леа знает, что мужчина может ждать? Неужели кто-то на стороне посвятил ее в такие вещи?

А Леа тотчас оценила свои потери и трофеи. Больше она не будет торопиться. Надо найти способы продлить удовольствие Кейну и при этом властвовать над ним. Ей вести эту игру, а он теперь знает, чего хочет его женщина.

План Леа выгородить Херефорда удался просто на славу. Он явился ко двору, и все: надменная Элизабет, беснующаяся от ревности леди Гертруда, старые лорды и почтенные дамы, смотрели на него с осуждением. Леа заторопилась домой, чтобы передать мужу всю историю в красках. Едва она вошла в дом, довольный взгляд Кейна и одобрительный кивок сказали сами за себя. Мужу все уже было известно.

— Ты была совершенно права, — сказал Кейн. — Это гораздо лучше, чем, если бы Херефорд сам извинялся. — Вдруг он расхохотался. Херефорд! Такой ловкач в любовных интрижках! Но пришел и его час отчитываться. — Ну, теперь он от меня никуда не скроется.

— Нет, нет, милорд! Вы ведь ничего слышать не могли.

— Ерунда. Я отловлю кого-нибудь при дворе, кто расскажет мне эту историю. — Он согнулся в кресле от хохота. — Это еще цветочки — ягодки впереди. Я очень сожалею, что ты не сможешь увидеть плоды своего труда. На королевском совете от него потребуют назвать имя. Оберегая честь женщины и рискуя собственной жизнью, он откажется. Тогда все эти лорды завертятся, как на сковородке. Они будут переглядываться и мучиться вопросом, с чьей женой переспал Херефорд. Сомнения будут глодать всех, кто в ту ночь лежал не в своей постели. А таких, поверь, не так уж мало. А когда через девять месяцев у кого-нибудь на свет родится хорошенький маленький блондинчик, в его сторону косо посмотрит не один человек. До чего же мы весело живем! Ох, весело!

Перестав смеяться, он вновь принялся точить меч. Этим он занимался с самого утра. Вообще-то такая работа — обязанность оруженосца, но, во-первых, у Реднора никогда оруженосца не было, а во-вторых, он так любил оружие, что доверять его чужим рукам не хотел. В комнате было тепло, Реднор сидел напротив распахнутого окна, подставив спину лучам жаркого июньского солнца. Леа видела, как рельефно вырисовываются мускулы на плечах, шее, груди.

— Это я на турнир собираюсь, — сказал Кейн и поднял голову. — Ты будешь гордиться мною, Леа. Я заказал новую кольчугу и шлем. Кроме того, мой щит покрасят заново. И еще я надену тот новый камзол, который ты мне сшила.

А Леа все смотрела на красивую фигуру мужа. Наконец она не удержалась, подошла к нему и положила ему на спину руки. Она чувствовала, как играют под ладонями мышцы.

— Вам не терпится отправиться на турнир, милорд?

— И, да и нет. Может, мне еще удастся выяснить, чего хочет королева. Иногда я думаю, что мне надо было бы выбрать какое-нибудь занятие полегче, я ведь и без турниров немало воюю. Все наши развлечения — всегда убийство, будь то охота или турнир. Мы убиваем ради веселья! — Он выпрямился и откинулся назад. Она запустила тоненькие пальчики в волосы на его груди. — С другой стороны, а чем еще заниматься мужчине — сидеть за шахматами, читать? Когда я жил в Пейнкастле, я много читал. Но это слишком спокойное времяпрепровождение для молодого мужчины.

— Но мой отец и королева… Вам ведь вряд ли хотелось бы проиграть в этой партии?

Кейн замер. Она предупреждает его? Ей что-то известно, но она боится говорить?

— Мне все больше кажется, что мы все надеемся на какой-то случай, на везение… — Вдруг такая откровенность подтолкнет Леа на разговор? Он продолжил: — Об одном молю: не забыть бы, как с копьем обращаться. Уже почти год, как я его в руках не держал. Помолись за меня, чтобы я хоть бы после первого раунда не рухнул в пыль.

— У вас все получится. Я в этом ни капельки не сомневаюсь. Но, Кейн, что-то у меня на душе не? спокойно. — Она крепко обвила руками его шею.

— Ты просто трусишка, Леа. Что за турнир без риска? Неужели благоухающий Уильям Глостер с руками нежными, как у женщины, тебе нравится больше?

— Нет, ну что вы, я горжусь вами. Но разве это так обязательно — сражаться на турнире?

— Нет, совсем необязательно, — рассмеялся Реднор. — Но я не в силах остановиться. Это — как вино: чем больше пьешь, тем больше хочется. Своего рода болезнь, которая может погубить тебя. — Он замолчал, но Леа не проронила ни слова. Да, впрочем, ему и не нужно было, чтобы она говорила. — Не принимай все так близко к сердцу, — сказал он, чтобы как-то успокоить ее. — Что же ты начнешь говорить, когда мне придется идти на войну?

— Я буду с ума сходить. Когда я не вижу тебя, мне тревожно и страшно. Но это твой долг, и я не решусь сказать ни слова против. Я скорее буду уговаривать тебя, нежели не пускать от себя. Но разве появиться на турнире — твой долг?

Да что это она никак не отвяжется с этим разговором? Неужели это оттого, что она все знает о заговоре против него?

— Мне и так не по себе, а ты меня все уговариваешь, чтобы я не ехал, — задумчиво произнес Реднор.

Он притянул ее к себе. Леа положила голову ему на плечо. «Вот бы сейчас прямо и спросить, что же ей известно», — пронеслось в голове у Кейна. Он посмотрел ей в глаза — в них стояли слезы. Зачем?! Зачем спрашивать? Зачем выяснять? Он больше не хочет никаких выяснений. Кейн потянулся к ней и ласково поцеловал мягкие покорные губы.

15

В холле маленького, хорошо охраняемого дома лорд Пемброк встречал королеву Мод.

— Мне здесь очень уютно, леди, — заговорил он, когда все церемонии остались позади, — спасибо. Спасибо и за охрану, но я, честно говоря, не совсем понимаю вас.

— Не понимаете? — изумилась Мод. — Вы рассказали, что виделись с Херефордом, предупредили его, что Честера предадут, и теперь еще говорите, что не понимаете меня? А вам не приходило в голову, что Херефорд побежит к Реднору и тот надоумит его, что предадите их всех вы и никто иной? Если Херефорд и Честер поверят Реднору, то они из-под земли вас достанут.

Пемброк побледнел и с ужасом посмотрел на королеву. А Мод стояла, как ни в чем не бывало, потупив глазки. Ей не хотелось, чтобы старик увидел, что она над ним смеется.

— Они не посмеют. Да, я подпоил Херефорда, но ему от этого никакого вреда не было. Он только проспал больше суток, и все, — тень страха набежала на лицо Пемброка. — С ним ничего страшного не произошло. До тех пор, пока кто-то не скажет, что Херефорд у меня ел и пил, меня нельзя ни в чем обвинить.

Королева всегда относилась к Пемброку с неприязнью — человек, предававший своих соратников, а тем более зятя, не мог вызвать у нее других чувств. Однако сегодня Мод сдержалась — старик участвовал в ее игре.

— Как бы там ни было, но здесь вы находитесь в полной безопасности. Самое грустное, что Реднор ведет себя совершенно не так, как вы рассчитывали. Я начинаю подозревать, что он действительно отпрыск дьявола — его ничто не берет. Вы понимаете, что без его земель нам никогда не добраться до Глостера? Это означает, что вам не заполучить земель Фиц-Ричарда. Надеюсь, вы не питаете иллюзий на этот счет? — сухо напомнила она.

— Леди, не беспокойтесь, мой план с турниром удастся. А с Херефордом мне просто не повезло: так случилось, что я ему первый попался на глаза. У мальчишки чересчур длинный язык.

— У Оксфорда тоже.

— Но кто ему поверит? — недобро рассмеялся Пемброк. — Он же будет выглядеть не лучшим образом, если кому-то скажет, что я, тесть Реднора, дал ему, Оксфорду, денег, чтобы он нанял людей убить моего зятя! А потом, какой в этом смысл — старик Гонт все равно еще жив!

— Это верно, ваш план с турниром не должен провалиться. Нужно избавиться от Реднора до того, как соберется королевский совет — к Кейну там прислушиваются. Мне кажется, он хочет выгородить Честера и Херефорда. Если они разъедутся по домам, нам их никогда не одолеть. Кроме того, надеюсь, вы понимаете, что их свобода для вас очень опасна.

— Все будет в порядке. — Пемброк расплылся в улыбке и приложился к королевской руке. Неужели Мод рассчитывает командовать им? На турнире Реднор почти наверняка погибнет, но Мод, словно не торопится менять свое отношение к нему, Пемброку. Все та же надменность и холодность.

Ему обязательно нужно прикрыть свои тылы. И потому для начала он предупредил Оксфорда, что его, Оксфорда, люди подкуплены королевой и должны убить Реднора. Он слезно умолял его присмотреть за любимым зятем. Потом Пемброк появился у Оксфорда сам, сделав вид, что до смерти запуган королевой, и сговорился с ним убить Реднора на турнире. Оксфорд с радостью согласился помочь — после всего происшедшего он ненавидел Кейна лютой ненавистью.

«Со мной Мод шутить не будет…» — сказал себе Пемброк, тщательно обдумав план похищения дочери и побега из этого милого маленького домика, а затем с аппетитом принялся за ужин.

Тем временем, граф Гонт тоже размышлял о королевском турнире и тоже ужинал, но без аппетита. Взгляд его бесцельно блуждал по громадному холлу замка Реднора. Сегодня утром умер сэр Роберт, и смерть его не была быстрой или легкой; но перед этим он рассказал графу Гонту о заговоре. Он упустил кучу деталей — может, не захотел рассказывать, а может, просто не знал. Впрочем, все это было уже не важно — Гонту не нужно подробно объяснять, как на турнире убить человека. Нет ничего проще. Несколько часов назад он отправил гонца к сыну, чтобы предупредить его об опасности, однако тревога не оставляла его. Играя вилкой, он в который раз говорил себе, что Кейн достаточно взрослый, чтобы позаботиться о себе.

— Старый осел, — пробормотал себе под нос Гонт, отправляя в рот кусок мяса, — нашел, о чем переживать. На поле брани сын встречался с опасностью куда более серьезной — и ничего. Он сумел защитить себя и в замке Оксфорда, немного даже перестарался. Важнее всего сейчас удержать мир в Уэльсе. Почему же я неотступно думаю только о нем? А если он погибнет, кому достанутся мои земли? — спрашивал себя старик. — Для кого я их берегу? Мне почти шестьдесят, и, кроме него, у меня никого нет. Мои владения попадут в руки или убийцам моего единственного сына, или, может быть, их прихватит себе король. Что за чертовщина! Нет, надеюсь, сын выкрутится. Найдет какую-нибудь отговорку… — тут старик хохотнул. — Чтобы Кейн отказался участвовать в турнире?! Придет же такое в голову! И потом, что он должен придумать для этого? Сказать, что, дескать, тесть задумал его убить? Да его на смех поднимут, обзовут трусом. Только я могу остановить сына!

Кряхтя, он встал и подошел к окну. Солнце уже садилось. Отправлять второго посыльного не имеет смысла — слишком поздно. К тому же Кейн и пальцем не шевельнет, чтобы попытаться отвести от себя возможную опасность. Даже если он послушается отца, он не сможет покинуть город. С ним слишком мало людей, а Мод его так просто не выпустит. Он не доберется даже до городских ворот.

Гонт нервно забарабанил по стене. Закат, темнеющее небо, зелень лугов, у подножия гор пасется скот. Богатая земля, нуждающаяся в защите. Кому это все достанется?! Старик стукнул кулаком по стене, разбив до крови костяшки пальцев.

— Я не отдам его на съедение, — словно кому-то, угрожая, громко произнес Гонт, — он плоть от плоти моей, кровь от крови. Они не получат его.

В день накануне турнира королева Мод и Джоанна Шрусбери вели доверительный разговор на женской половине Уайт-Тауэра.

— Оксфорд говорит, что Херефорд на турнире может перейти на другую сторону, — сообщила Джоанна, едва Мод отпустила остальных фрейлин.

— Значит, Оксфорд еще больший глупец, чем я предполагала, — ядовито заметила Мод. — Это, в самом деле, единственная возможность для Херефорда отмежеваться от Честера, но он так никогда не поступит. Для Херефорда понятия «выгода» не существует.

— А Оксфорд считает, что Херефорд в сговоре с Пемброком. Иначе кто еще способен уложить Реднора в постель!

— Если речь идет только о тяжелой ране. — Мод вскинула брови и замолчала. Уста ее таили страшную улыбку.

Джоанна неожиданно побледнела.

— Леди, но вы ведь не собираетесь прирезать его!

— А как же иначе? Джоанна, вам-то с чего расстраиваться? Я бы не стала даже затевать этот разговор, знай, что этот человек вам небезразличен. Вы бы просто решили, что происшедшее — случайность. Дорогая моя, мне было невдомек, что моя откровенность так расстроит вас.

— Я вовсе не расстроилась, — неуверенно произнесла Джоанна. — Мне, в общем-то, нет до него никакого дела. Разве что жаль немного. Я с ним была только по необходимости. Когда-то Шрусбери потребовалось, чтобы помолвка Реднора и Элизабет Честер расстроилась. Я занялась этим и проделала все очень успешно. С тех пор я и думать забыла о Кейне. Только оборвать его жизнь… Мне жаль бывает даже комнатную собачку.

— Признаюсь, вы удивили меня, — вкрадчиво проговорила Мод. — То, что возникло тогда между вами, было просто необыкновенным. Готова поклясться, вы любили его. Такие страсти кипели! А ваш муж так и не узнал. Это достойно похвалы. Знаете, Джоанна, а мне жаль Реднора. Его жена такая простушка. — Мод нарочито небрежно произнесла последнюю фразу, она-то уже точно знала, что не такая уж Леа наивная глупышка, как хотела казаться, просто королеве хотелось, чтобы Джоанна разоткровенничалась. — Пройдет месяц, и она забудет о нем. Однако, я слышала, он без ума от нее. Слуги мне много чего понарассказывали.

— О чем? — насторожилась Джоанна.

— Да обо всем, вы же сам понимаете, это слуги. Представьте себе, он не захотел оставлять ее с родителями, потащил с собой. Леа сама мне сказала об этом. А как она, будучи при дворе, глазела на Уильяма Глостера! Когда она наставит Реднору рога, он с ума сойдет.

— С трудом верится, что она может быть интересна Реднору. Насколько мне известно, он женился, чтобы уладить вопросы с наследством, — явно через силу проговорила Джоанна.

— Вы его крепко тогда окрутили, милая. Однако сейчас ор влюблен в свою жену без памяти. И он изменился. Прислуга шутит, что к ним в комнату войти страшно — он все время целует и тискает ее. Она еще, может быть, даже не догадывается, какую власть имеет над ним, — усмехнулась Мод. — Даже разговаривая с Джайлсом, он держит ее рядом.

Мод знала, что делала. Щеки Джоанны порозовели, в глазах появился недобрый блеск. Теперь в Джоанне говорили только ревность и ненависть.

Тем не менее, Мод снова просчиталась: Джоанна, поразмыслив, пришла к выводу, что Леа молода, и все, что заинтересовало в ней Кейна, — ее тело. Но скоро ему это надоест, и он начнет искать женщину, которая может дать ему нечто большее… Джоанна предала Реднора и теперь невыносимо жалела, что в их последнюю встречу так жестоко осмеяла его. Но, если жена наставит ему рога, все еще можно вернуть…

Добравшись до дому, леди Шрусбери взялась за перо. Она не боялась, что записка попадет в руки Леа — вряд ли девчонка умеет читать. Джоанне нужен был Реднор. Однако о себе она пеклась больше. Из письма должно быть ясно, как она рискует и собой, и честью семьи… Если же Леа прочтет письмо и устроит сцену, так это только к лучшему. Даже, несмотря на предупреждение, Реднор все равно получит на турнире раны и долго будет оправляться от полученных ран. Значит, он не встретится с Генрихом Анжуйским, а муж тем временем разберется с юным претендентом на корону.

С тяжелым сердцем Леа отложила доставленный посыльным благоухающий дорогими духами пергамент. Этот запах она хорошо знала. Едва Кейн вернулся домой, она молча протянула ему конверт. Реднор мгновенно узнал почерк и посмотрел на жену. Она стояла к нему спиной и смотрела в окно. Кейн взломал печать.

«Милорд, я не подписываюсь, но не сомневаюсь, что вы узнаете автора этого послания. Если вы не побережете себя, в качестве приза на турнире жена получит ваш труп. Может, она только этого и добивается, ведь она уже предала вас, проболтавшись о ваших секретах королеве. Но такая смерть не для вас. Надеюсь, вы поймете меня, я не могу сказать в письме большего. Мне и так ради вас приходится рисковать очень многим».

— Надеюсь, новости от леди Шрусбери не расстроили вас, — не оборачиваясь, сказала бесцветным голосом Леа.

Реднор посмотрел жене в спину. Ему совсем не хотелось, чтобы произошла еще одна сцена ревности, но, с другой стороны, он боялся показать Леа это письмо, она ведь перепугается до смерти. Забота Джоанны привела его в недоумение. После всего, что между ними произошло, она скорее должна была желать ему смерти, а не печься о его безопасности. Зачем ей все это? Что за этим стоит? Не что иное, как желание унизить его и попробовать взять реванш.

— Пожалуй, — наконец заговорил Реднор, — я зря смеялся вчера над Херефордом. Сейчас я сам попал в почти такую же ситуацию. Письмо это от Джоанны Шрусбери. Однако клянусь — в нем нет ничего личного. Кроме всего прочего, она предупреждает меня, что ты предала меня королеве.

— Не надо мне ничего объяснять. Меня мало интересует, как вы жили до меня, — гордо ответила Леа.

— Но я не хочу, чтобы ты расстраивалась по пустякам. Из всех женщин на земле меньше всего тебя должна тревожить Джоанна Шрусбери. Тебе даже неинтересно, что пишет она о тебе?

— Я знаю одно: я не предавала вас. Но, возможно, вы склонны больше верить Джоанне Шрусбери… — стараясь скрыть обиду, как можно небрежнее произнесла Леа.

Реднор рассмеялся и нежно обнял жену.

— Ах, Леа, Леа, тебе никогда не оказаться в раю, если ты будешь говорить так много неправды. Что ты там насочиняла королеве?

— Я буду в раю! Господь видит все! Он свидетель — все, что я делаю, я делаю только ради вас! — Леа повернула к мужу пылающее гневом, обидой и ревностью лицо.

Времени у Реднора уже совсем не оставалось — пора было идти улаживать дела Херефорда. Но он не хотел оставлять жену в таком состоянии. Ее радости и печали были и его собственными радостями и горестями.

— Мне нужно идти, Леа. Давай забудем о письме? Я тебя ни в чем не обманываю, поверь. Мне нужно переговорить с Уильямом Глостером и Лестером. Завтра турнир, и времени у меня не будет. Чем ты собираешься сейчас заняться?

— Дело всегда найдется, — грустно ответила Леа. — Но я не сделаю ничего, что могло бы вас огорчить. Нужно отправить за вином, купить мяса, муки и специй, убрать в доме.

— Хватит, я уже огорчился. Нельзя все время работать, сегодня пятница. Почему бы тебе не отправиться на рынок, но не за вином, мясом и мукой, а за гостинцами? Джайлс поедет с тобой. Или нет, Джайлс мне самому нужен. Придумал! С тобой поедет Бофор. Я дам тебе денег, купи себе что-нибудь.

«Это должно порадовать ее, — подумал Кейн. — Все женщины любят покупать себе безделушки». Он почему-то вспомнил, как Леа торговалась за нитки и иголки, и решил, что прогулка на рынок доставит ей удовольствие и поможет справиться с дурным настроением.

— Вы очень любезны, милорд, — грустно обронила Леа.

— Хочешь, я поеду с тобой на рынок?

Ее молчание было как упрек. Он чувствовал себя ужасно. Ему так хотелось чем-то порадовать ее.

— Ну, улыбнись, пожалуйста!

Леа, наконец, улыбнулась: поехать за покупками вместе с мужем — что может быть лучше! Но могла ли она позволить, чтобы муж бросил свои дела и потакал ее прихотям?

— Я бы очень хотела, чтобы вы сейчас пошли со мной. Но лучше подожду, пока вы освободитесь.

— Это займет много времени. К тому же сегодня вечером у меня ужин с королем. Я знаю, как мы поступим! Поезжай одна, а я тебя встречу в Смитфилде у Конного рынка. Я давно собирался купить тебе пару кобыл, да и мне нужен жеребец вместо того, который погиб у Оксфорда. Я постараюсь освободиться побыстрее, но раньше трех все равно вряд ли получится. А теперь быстренько поцелуй меня, и я пойду. Я уже опаздываю! — И он весело погрозил жене пальцем.

— Берегите себя, милорд. Как бы мне хотелось пойти с вами! — вздохнула Леа.

— Чтобы следить или чтобы охранять? Но в таком случае мне придется на каждом углу объяснять, зачем я взял с собой няньку, — он рассмеялся. Ее ревность и то, что она тревожилась о нем, тешили его душу.

Первым, к кому направился Реднор, был Уильям Глостер. От нечего делать Уильям забавлялся со щенком, потчуя того крошечными кусочками мяса. Кейн не преминул съязвить, что Уильям нашел себе достойного компаньона. Глостер рассмеялся и приказал мальчишке унести собаку в комнату прислуги.

— Ты слышал о последней глупости Херефорда?

— Это так ты называешь измену?

— В случае с Херефордом можно говорить лишь о глупости… Хотя я не за тем приехал, — нетерпеливо махнул рукой Реднор. — Его надо спасать. При случае ты должен подтвердить эту историю. Ведь ты отлично понимаешь, что ждет тебя и твоего отца, если Честера и Херефорда посадят в тюрьму. Уильям, ты можешь отыскать Пемброка? Надеюсь, еще что-то можно спасти.

— Если бы я знал, где он, ты был бы последним, кому я сказал бы об этом, — поморщился Глостер. — Ты же бросишься спасать его, поскольку вас связывают кровные узы. Я убью этого старого борова, если мне удастся найти его, и не хочу, чтобы ты мешал мне сделать это.

Реднор словно пропустил угрозу мимо ушей.

— Слышал ли ты что-нибудь о Генрихе?

— Мы пока только письма от него получаем. Знаю, что он собирается остановиться в Девоншире. А как твои дела? — медленно произнес Глостер, и его пристальный взгляд, направленный на Реднора, таил скорее удивление, чем настороженность.

— Сегодня вечером я встречаюсь со Стефаном. Мы будем беседовать с ним одни, без Мод. Надеюсь получить от него бумаги с подтверждением прав Генриха как его преемника. Для Стефана это ровно ничего не значит, он обещаний своих не держит. Самое грустное то, что бумаги, видимо, окажутся без главной печати — она хранится у Мод. Если Юстас наденет корону при жизни Стефана или же после смерти короля возникнут непредвиденные споры из-за короны, эти документы послужат нам хоть каким-то подспорьем. С такими бумагами на руках я могу получить деньги, чтобы отправить Генриха домой, заплатить солдатам, которых он привел, ну и прочее… А сейчас мы тратим свои собственные деньги! Я знаю, королевской казной распоряжается Мод, но ей самой станет понятно — лучше Генриху отправляться домой, даже за ее счет, чем оставаться здесь, с такими бумагами в руках.

Уильям кивнул, лицо его было совершенно равнодушным, вот только глаза светились злостью.

— Лучше и не придумаешь, Реднор. Если бы не глупости Честера, нам бы удалось сделать больше. Хорошо было бы, если Стефан перед всем двором объявил, кто его преемник.

— Не плохо, — согласился Реднор, — только давай соотносить наши желания и возможности.

— Слушай, а ты не спрашивал свою жену, где прячется ее папаша?

Реднор сделал, было, шаг к Уильяму, но тот даже не шелохнулся, а лишь удивленно поднял брови.

— На твоем месте я бы перед турниром из ее рук не ел и не пил.

Кейн обиженно развернулся и пошел прочь, но Уильям схватил его за рукав.

— Будь осторожен. Когда Генрих станет королем, выбирай себе смерть ту, которую пожелаешь. А до этого я заинтересован в том, чтобы ты оставался живым. Ведь у твоего отца нет больше наследников. Разве можно найти для убийства место лучше, чем турнир? А еще проще — накануне турнира капнуть чего-нибудь в вино, чтобы на следующий день ты был слегка сонным.

Не помня себя от ярости, Реднор схватил Уильяма за воротник. Он мог бы одним ударом вышибить дух из клеветника. Но это ничего бы не дало — злился он не на Уильяма, а потому, что все вокруг говорят об этом.

— Какие у тебя основания подозревать Леа?! — В голосе Реднора звучала нешуточная угроза.

Уильям деликатно освободил воротник камзола из ручищ Кейна.

— А я не подозреваю ее. Я только знаю, что она дочь Пемброка, и хочу, чтобы ты был осторожен. Ты ведь без ума от нее.

— Я уверен, она невиновна, — отрывисто бросил Реднор.

— Ты слишком самоуверен, — спокойно ответил Уильям.

Кейн ушел от Глостера мрачнее тучи. Одна отрада — Лестер был в хорошем расположении духа и не стал обижаться на Реднора. Они заговорили о Херефорде.

— Я думаю, урок пошел ему на пользу, — сказал Кейн. — Задели его самолюбие, вот он и вспылил. Он исправится, в этом я не сомневаюсь. Вот потому я и хочу просить за него, Лестер.

Лестер понимающе кивнул.

— Я не скажу ни слова против, можете рассчитывать на меня. Молодые и горячие склонны ошибаться.

Кейн благодарно улыбнулся.

— Лестер, спасибо вам. Как и за то, что терпите мой скверный характер.

— Вы заботитесь о других, Кейн. Вам можно многое простить.

Это замечание остановило Реднора на полпути к двери. Весь двор знает о заговоре против него, но Лестер молчит. Кажется, он понятия не имеет, что Пемброк в Лондоне. Но Лестер близок к королю. Как-то трудно поверить, что Стефан в стороне…

— С чего вдруг такая любезность, Лестер? — резко спросил Кейн.

— Не горячитесь, Реднор, — спокойно сказал старик. — Стефан любит вас… Однако я слышал кое-что, да и моя жена тоже. Уж, коль вы сами заговорили, позвольте сделать вам хотя бы намек. В вашем отряде нет рыцарей, а в сражении могут участвовать только рыцари. Прибыло много молодых людей с юга и востока. На них будут цвета Оксфорда. Больше я ничего не знаю, и знать не хочу. Говорят, вы самый сильный человек в Англии. Однако, может, вам нужно тихонько позвать кого-то на помощь?

Кейн был готов от радости расцеловать Лестера за подсказку. Жена Лестера кое-что слышала. Значит, разговоры идут на женских половинах. Это говорит о том, что Мод действительно приложила руку к заговору против него. Ему не нужно выдумывать что-то специально. Если расклад таков, он развернет ее же уловки против нее самой.

— Отлично! — воскликнул он. — Я и не думал, что на турнире будет так занимательно!

16

Да, давненько Реднор не был здесь, в Смитфилде, на Конном рынке. С тех пор рынок сильно разросся. Сколько же тут было разных пород! Здесь можно было купить лошадь любого возраста — от жеребенка-сосунка до старой клячи без зубов. Продавцы звонко зазывали покупателей. Особенно Реднору понравились маленькие, плотно сбитые, тонконогие арабские пони. Он долго любовался ими. Продавец начал расхваливать их силу и выносливость. Реднор в ответ рассмеялся и сказал, что, если он сядет на такую лошадь, он будет скрести каблуками по земле, да и тяжел он очень.

— Вот родится сын, тогда и куплю, — пробормотал он и поехал прочь от красивейшей кобылы со шкурой белой как снег. Ее грива и хвост были великолепно расчесаны и отливали серебром.

И вдруг Реднор сообразил, что жена раза в три легче его. Он вернулся и поинтересовался ценой. Начался торг — долгий и яростный. Реднор забыл о всяком приличии и торговался с упоением, достойным отъявленного скряги. В какой-то момент он подумал, что уже давно пришел назначенный час, а Леа все нет. Наверное, болтается где-то по рынку, игрушки покупает. Все женщины похожи друг на друга. Джоанна Шрусбери тоже всегда опаздывала.

Наконец они сторговались, Реднор заплатил, договорились о перевозке. Кейн огляделся. Жены не было, она опаздывала больше чем на час. Он уже начал волноваться, как вдруг увидел пробирающегося сквозь толпу Седрика, перепачканного кровью и очень бледного.

— Милорд! Слава Богу, я так быстро нашел вас! Срочно возвращайтесь домой!

— О Господи, что случилось? — спросил Реднор, но даже не стал дожидаться ответа. — Домой! — крикнул он своим солдатам и пристроился рядом с Седриком.

— С вашей женой все в порядке, — стал на ходу объяснять Седрик. Он потряс головой, словно плохо слышал. — Только как бы не было, еще одной попытки. Нас немного, весь дом охранять нам тяжело. Сэр Гарри словно обезумел, он не знал, где вас искать, а миледи так испугалась, что сначала вообще не могла вымолвить ни слова.

Кейн не мог ни спрашивать, ни отвечать. Словно холодная рука стиснула ему сердце и горло, он с трудом дышал. Ни испуга, ни удивления не было.

Он нашел Леа в комнате охраны. Рядом с ней с обнаженным мечом стоял Бофор. Жена плакала. Увидев Кейна, она бросилась к нему и вцепилась в камзол. Реднор почувствовал, как она дрожит.

— Все хорошо, Леа, все хорошо. Никто не обидит тебя, я же здесь, рядом… — стал успокаивать ее Кейн. — Бофор, что произошло?

— Я едва ли могу что-то объяснить, милорд, лучше просто расскажу, как все было. — Сэр Гарри выглядел растерянным, руки и лицо его были в ссадинах. — Мы поехали на рынок, двенадцать солдат и я, как вы и приказали. Ее светлость все переживали, как бы не опоздать, и потому мы приехали в Смитфилд очень рано, около четверти третьего. Мы все время высматривали вас, вдруг вы появитесь.

— Бофор, ты бы присел. У тебя такой вид, словно ты ранен.

— Нет, милорд, я скорее потрясен, нежели ранен. Пока мы вас поджидали, к нам пристал продавец роскошной вороной кобылы. Он стал расхваливать ее, а потом предложил Леа прокатиться. Это была моя ошибка, милорд, я разрешил. Я был уверен, что миледи хорошо держится в седле и справится с лошадью. Мы отъехали в сторону, рядом с рынком было небольшое поле. Ее светлость пересели на эту лошадь и сделали небольшой кружок вокруг нас. Вдруг ни с того ни с сего лошадь рванула с места в карьер и понеслась через поле. — Бофор перевел дух. — Это было так неожиданно, милорд. Лошадь выглядела послушной, а ее светлость ездит верхом совсем неплохо для женщины. Мы сначала даже не поехали следом — я решил, миледи справится. Вдруг, откуда ни возьмись, появился отряд солдат. Они мгновенно окружили ее светлость, и лошадь остановилась. Миледи закричала о помощи. Я растерялся — их было значительно больше нас.

— Как они были одеты? В чьи цвета? — обеспокоенно прервал его Реднор.

— На них не было никаких знаков отличия, милорд, скажу только, что они выглядели как-то разношерстно. Я даже подумал, что это два разных отряда. А дальше было так. Я отправил Седрика домой за помощью, а сам с оставшимися людьми бросился к ее светлости и этим двум отрядам. Одна группа мгновенно отделилась и стала уходить в сторону. Вторая, казалось, была не прочь подраться, но тут, слава Богу, появился Седрик с солдатами, и они ретировались.

— Что дальше? Ты пытался взять их в плен?

— Нет, милорд, нас все-таки было немного. А потом, единственное, о чем я думал, так это чтобы с вашей женой больше ничего не случилось. Наверное, на этом все. Я посадил вашу жену перед собой. Ее бил жуткий озноб. Я беспокоился, не поджидает ли нас засада на обратном пути. Домой мы пробирались окольными путями. Миледи так плакала, что я с трудом смог выяснить, куда вы уехали. Потом я отправил за вами Седрика.

— Спасибо, Бофор, ты все сделал правильно.

Мне нужно успокоить жену, а с тобой мы еще поговорим, только попозже, хорошо? Джайлс, расставь посты. Сомневаюсь, что это действительно нужно, но на всякий случай сделай это.

Реднор взял Леа на руки и понес наверх, в спальню. Он попытался уложить ее в постель, но она так крепко держалась за его камзол, что Кейн не смог разжать ее руки. В конце концов, он сел на кровать и прижал ее к себе.

— Тебя никто не обидит, ты в безопасности. Ну, успокойся.

Вскоре она разжала руки и откинулась на подушки. Он целовал ее рыжие пряди и вдруг понял, что губы его дрожат. Шрамы на лице сделались багровыми. То, что произошло сегодня, — обычные дворцовые игры. Но за одну пролитую слезинку этой женщины, которая лежала перед ним, Кейн был готов разорвать любого на куски. Он не сомневался — это дело рук королевы. Через несколько минут он все же успокоился. Те люди не собирались пугать его жену, они хотели ее украсть. Неужели Мод могла так открыто пойти в бой, что наняла воров? Но зачем ей Леа, если завтра она задумала отправить его на тот свет?

— Леа, ты можешь сейчас говорить? — Всхлип был ему ответом. — Леа, ты не попробуешь рассказать мне, что произошло?

— Обними меня покрепче, — прошептала она.

— Любимая моя, если я крепко тебя обниму — не знаю, выдержишь ли ты, — улыбнулся Реднор. — Вспомни, не узнала ли ты кого-нибудь из тех людей? Может, лошади были знакомые, или камзолы, или какие-то знаки отличия? Леа вздрогнула. Своим ответом она выдаст отца. Что тогда подумает о ней Кейн? Но если она промолчит, то вторая попытка Пемброка окажется удачнее первой.

— Ты должен знать, — заговорила Леа. — Если ты спросил, значит, готов услышать правду. Они подменили лошадей и одежду, но всех этих людей я знаю очень давно. — Голос ее оборвался. Леа снова расплакалась. — Я бы ничего не сказала, но вдруг тогда я больше никогда не увижу тебя!

Он так крепко сжал объятия, что Леа вдруг застонала.

— Ой, прости, родная моя. Я не хотел сделать тебе больно.

— Уж лучше сломанные ребра, чем разбитое сердце, — пошутила она. — Милорд, а может, моя мать права? Вдруг отцу нужен только выкуп за меня, а вам он ничего дурного сделать не хочет?

Леа — наследница Реднора, вот потому Пемброк охотится за ней. Но сомнения то исчезали, то вновь начинали бушевать в душе Кейна. Ему очень хотелось верить, что жена искренна с ним.

— Может, все так и есть, как ты говоришь, — задумчиво произнес Реднор. — Впрочем, не важно. Не надо ничего бояться, Леа. Второго раза не последует. Я отправлю гонца к королю и предупрежу, что не приду сегодня. Не бойся, я тебя больше одну не оставлю.

— Нет, ты должен идти. У тебя серьезные дела. А то ты начнешь ненавидеть меня за то, что я мешаю, — произнесла она дрожащим голосом.

Кейн покачал головой, в груди у него что-то заныло. Он встал и заходил по комнате. Она ведь права — другой возможности увидеться со Стефаном может и не быть. Убьют его завтра на турнире — и все. Но почему она так настойчива? Ей хотелось, чтобы отец выкрал ее? Тогда эти слезы только из-за того, что план Пемброка не удался?

— Ты права, встреча со Стефаном очень важна для меня. Но если я потеряю тебя… — Кейн замолчал. Зачем он говорит это, если он даже не доверяет ей? — Я знаю, как поступить. Я поеду один, а Джайлс с людьми…

— Нет! — закричала Леа. Она вскочила с постели и бросилась к нему. — Я умру от страха, если ты поедешь в это змеиное логово один. Ты даже не представляешь, как я боюсь за тебя. Этот страх леденит мою душу, сердце, разум. Я ничего не могу делать. Я боялась сказать, где тебя можно было найти днем, потому что думала: а вдруг это ловушка? Ты поедешь ко мне, а тебя схватят.

Реднор со стоном запрокинул голову. Он не был настолько силен, чтобы разрешить женщине увидеть, как он плачет. Ему так хотелось верить ей.

— Ну, хорошо, Леа, будь, по-твоему. — Он взял себя в руки. — Половину отряда я возьму с собой, а половина останется здесь. Таким образом, мы станем опасаться друг за друга поровну.

«Ну и денек, — привалившись к лошади, размышлял Кейн. — Сначала Херефорд, потом Глостер с Лестером, потом Леа. В довершение всего — Стефан и море выпитого. И как только желудок такое выдерживает!» Реднор в десятый раз пощупал, на месте ли спрятанные в нагрудном кармане бумаги от Стефана. Хотя, впрочем, гроша ломаного они не стоят. И Стефан тоже. Вообще все вокруг — тлен… Однако ему еще рановато в рай, кое-что нужно сделать. Завтра турнир — не потерять бы там голову.

— Седрик, — с трудом позвал он, — я сегодня лягу у себя, и не вздумай мешать мне. — Он попытался вставить ногу в стремя, но промахнулся и едва не упал. — Ну, помоги же ты мне! Ты что, не видишь, я не могу сесть на лошадь?! Проклятое животное, надо другую купить, на эту громадину не залезешь. То в седло, то из седла — и так всю жизнь.

Седрик поддакнул, что так, мол, все в жизни и есть, и махнул рукой солдатам. Одному ему Реднора в седло не закинуть, уж слишком могуч командир.

Наконец Реднора посадили на лошадь, и все поехали домой. Кейн ни к кому больше не приставал, только временами порывался что-то спеть да грустно посмеивался. Когда они приехали домой, то четверым пришлось тащить его наверх, потому что Кейн все время пытался присесть то на пол, то на ступеньки. А когда его пытались поднять, он начинал отбиваться от помощников, шутливо дубасить их и хныкать, что они делают ему больно. Едва Реднора увидел Джайлс, он сию секунду отправил к Леа Бофора, чтобы тот успокоил ее. А то еще она подумает невесть что. Увидав мужа, Леа сначала испугалась, не ранен ли он. Однако вскоре поняла, что Реднор просто-напросто мертвецки пьян.

Леа впервые видела Кейна в таком состоянии и сначала немного растерялась — как себя вести с ним? Однако жизненный опыт подсказал ей: главное — не перечить мужу и потакать всем его прихотям. И здесь она не ошиблась.

Когда Кейн напивался, то начинал дурачиться. Солдаты дотащили его до постели. Она попыталась раздеть его, но он стал изворачиваться и кататься из стороны в сторону. Она все-таки поймала его и смогла стянуть с него камзол и рубашку. Полуобнаженный, он валялся на кровати в расстегнутых штанах и ботинках с развязанными шнурками. Она стала уговаривать его снять хотя бы ботинки, но тут Реднор заявил, что хочет танцевать. Леа знала — лучше не спорить. Они начали танцевать. Кейн время от времени подтягивал спадающие штаны, а Леа едва сдерживала смех. Потом она снова попыталась уговорить его лечь. Реднор вместо этого заявил, что желает петь.

Леа заткнула уши и в изнеможении опустилась на пол. Справиться с мужем у нее уже не было сил. А тут еще Кейн с обидой спросил: неужели ей не нравится его голос? Леа, давясь от смеха, стала его убеждать, что, мол, все в порядке и поет он очень хорошо. И тогда Реднор захотел, чтобы они обязательно спели вместе. Терпение ее лопнуло, и Леа отправилась за Джайлсом.

Джайлс, увидев хозяина в таком состоянии, лишь скорбно покачал головой, зная, что все равно ничего нельзя сделать, разве что стукнуть Реднора чем-нибудь тяжелым по голове. Тогда он угомонится. Только ведь завтра турнир.

— Я бить не буду, — сразу предупредил Джайлс. — Он ведь не поймет.

Пока они с Леа обсуждали, как утихомирить Реднора, тот, покачиваясь, смотрел на них исподлобья.

— Никто меня не любит… — мрачно заявил, наконец, он.

— Ну, что вы, милорд, — возразил Джайлс, — мы все вас очень любим и будем любить еще больше, если вы перестанете прыгать по комнате, как полуощипанный гусь, и отправитесь в постель.

— Ну и черт с вами, — заявил Реднор с видом оскорбленного достоинства, — я и один спою.

— Иногда, бывало, он так всю ночь колобродит, — сказал, зевая, Джайлс. — Пойду, принесу еды и горячего вина. Может, если его накормить, он успокоится. Слава Богу, что он хоть не дерется, когда пьяный. Тогда бы его не удержать.

К сожалению, утро не принесло Реднору облегчения — его мутило, даже если он не двигался. От голосов, которые доносились из коридора, звенело в ушах. Подошла жена и положила ему руку на лоб. От этого стало еще хуже, но сил воспротивиться не было.

— Вы лучше не открывайте глаз, милорд, а то вас снова вырвет. Я лишь немного приподниму вам голову, чтобы вы могли выпить настой.

— Нет, — застонал Кейн. Его вдруг обуял жуткий страх — в чашке отрава! — Нет, я ни за что этого не выпью.

— Напрасно. Вам станет легче. Это снадобье моей матери. Она всегда потчевала им отца, когда с ним было то же, что с вами. Выпейте, пожалуйста.

Он с трудом разлепил запекшиеся губы, чтобы послать жену к черту с этим пойлом, но промолчал. Больше врать он себе не мог. Лучше умереть, чем жить в вечном недоверии. Наплевать на предупреждения Филиппа. Если она хочет его смерти, то получит ее.

Прошло минут двадцать, и Кейн, наконец, смог сесть в кровати. Голову еще ломило, но тошнить перестало, пропал и отвратительный привкус во рту. Зелье помогло. Он виновато посмотрел на жену — у нее и в мыслях не было причинить ему вред. Самое печальное, что он даже не мог попросить у нее прощения. Тогда пришлось бы сказать ей о своих подозрениях. Тут подошла Леа, держа в руках его одежду. Помогая мужу одеться, она заставила себя улыбнуться и заметила:

— Мне и в голову не приходило, что вы можете так крепко выпить. — Она тревожно посмотрела на него и спросила: — Не опасно ли для вас ехать сейчас на турнир?

— Опасно или не опасно, это неважно, я должен ехать. — Он провел ладонью по лицу. Было видно, что на душе у Кейна тяжело. — А может, тебе лучше дома меня подождать?

— Я себе это сто раз уже говорила. Не смогу. Не знать, что там происходит… Хуже пытки и придумать нельзя.

— Ладно, тогда я должен отдать Джайлсу кое-какие приказания.

Было решено расставить посты по пути следования и нескольких человек отправить рядом с Леа.

— А теперь слушайте все, — повысив голос, заговорил Реднор. — Если с ней хоть что-нибудь случится, никто из вас больше не увидит родного дома.

—  — Что-то вы, милорд, немного хрипите. Сорвали, видать, голос, когда вчера пели песни? Реднор резко обернулся.

— Хватит, Джайлс. Я уже достаточно наказан за вчерашнее. Если б ты знал, как трещит у меня голова.

— Нет, не хватит, — с неожиданной яростью ответил Джайлс. — Накануне такого турнира напиться как свинья!

— Старик, держи язык за зубами. Зато у меня в руках бумаги, подписанные Стефаном. Если бы не вино, мы бы ни до чего не договорились. Джайлс, послушай… Может случиться, я даже не знаю, как сказать…

— Если ты хочешь сказать, что тебя могут убить, то я уже про это слышал.

— Нет, Джайлс, не о том речь. Во-первых, если меня убьют, отдай эти бумаги Уильяму Глостеру. А теперь более важное дело. Пемброк не должен получить выгоду от моей смерти. В случае чего ты должен из кожи вон вылезти, но уберечь мою жену. Возможно, у нее под сердцем дитя. Ты отвезешь ее в Пейнкастл, там она будет в безопасности. Мой отец защитит ее — она принесет ему внука. Гонт никогда не выдаст ее замуж, тогда наши земли не уйдут в другие руки. Ну, а если она не беременна… Да хранит ее Господь! Позаботься о ней ради меня. Я не умру спокойно, если буду думать, что Пемброк посадит ее под замок, чтобы заполучить наши владения. А Мод спит и видит, как бы женить на Леа кого-нибудь из своих людей, чтобы прибрать к рукам земли нашего рода. Одному Богу известно, за какое животное ее могут выдать замуж. Повезет тому, кто нахальнее…

— Милорд, я выполню ваш приказ. Хоть я и стар, но, пока я могу держать в руках меч, ваша жена в безопасности. Не тревожьтесь о ней. Подумайте лучше о турнире…

Вечером накануне турнира Гарри Бофор подробно рассказал Реднору обо всем, что произошло в Смитфилде. Кейн рассыпался в благодарностях и предложил Бофору на выбор или награду в виде денег, или должность кастеляна. Бофору было очень приятно, хотя он и не ожидал такой щедрости. На радостях он отправился в пивную, чтобы спокойно за кружкой хорошего пива обдумать, что же выбрать. В пивной к нему за столик подсел незнакомец, видом и манерами похожий на вельможу. Он предложил Бофору не очень усердствовать завтра на турнире. Бофор рассмеялся ему в лицо и коротко, но ясно объяснил, почему подобное предложение его не привлекает. Однако его собеседник и ухом не повел. Он сказал, что выбор — личное дело Гарри. Он может либо принять предложение и получить хорошие деньги, либо отказаться, но тогда лечь замертво рядом с Реднором.

Сэр Гарри поспешно возвратился домой, но Кейн спал беспробудным сном — уж слишком много он выпил накануне. Мрачный вид Реднора поутру навел Гарри на очень серьезные размышления. Если Кейн погибнет, леди Реднор будет свободна и очень богата. Многие станут добиваться ее руки. Если он ее убережет, она может щедро отблагодарить его. Должен ли он, Гарри, защитить своего командира? Это вопрос чести, он же присягал ему. С другой стороны, голос корысти нашептывал Бофору совершенно иной ответ. Гарри так глубоко задумался, что даже не заметил, как Реднор выиграл первую схватку. Бофор очнулся, когда толпа взревела, приветствуя Кейна.

— Боже милостивый! — застонал Реднор, принимая от Бофора другое копье. — Я сшиб его только потому, что он слабее, но будь я проклят, если я хоть что-нибудь видел — у меня перед глазами все плывет!

Бофор стиснул зубы. Он не тревожился. Реднор никогда не проигрывает. Трава сухая — дождей не было уже несколько месяцев. Реднору может разве что стать плохо после вчерашней пьянки. Гарри выругался про себя — какого дьявола он должен подставлять собственную голову ради идиота, который накануне такого серьезного дела напился до умопомрачения.

Прошел час, и Гарри думал уже совершенно иначе. Чем дольше он наблюдал за Кейном, тем больше убеждался, что дело не в его природной силе. Вся соль в мастерстве Реднора. Бофор не мог сдержать восторга и преклонения перед воинским искусством своего господина. Тот сметал одного противника за другим, толпа зрителей ревела в экстазе. Более того, было видно, как с каждым раундом Реднор становится все увереннее. Да, он уже тяжело дышал и пот катился по щекам и шее, но от утренней угрюмости не осталось и следа. Сэра Гарри прямо-таки распирало от гордости. Ну, разве можно не защитить такого человека, как его командир!

Когда десятый рыцарь грациозной дугой покинул спину своего коня, Реднор отправился к герольдам спросить разрешения сменить лошадь. Потом он подъехал к Бофору и обменял шлем, щит, кольчугу. Шлем был совершенно новый и сиял начищенным металлом. Он сидел на голове как литой и был очень прост на вид, даже без султана. Кольчугу Кейн прикрыл расшитым золотом и серебром камзолом. Даже на перчатках Реднора с наружной стороны были приделаны металлические пластинки. А вот ножных лат Кейн никогда на турнирах не носил. Дело в том, что левую ногу всегда прикрывал щит, а правую — корпус лошади. Щит у Реднора был из дерева, обшитый металлом, раскрашенный в цвета Гонтов — черный и золотой.

— Бофор, другую лошадь, быстро, — приказал, задыхаясь, Реднор. — И еще, пока я буду разбираться с очередным, посмотри-ка на списки. Если там еще много /Народу, лошадь выбери мне у Херефорда, да помощнее, чтобы ей не тяжело было носить меня. Если не найдешь у Херефорда, поговори с людьми Глостера. Сатану я хочу приберечь для melee, а лошадям со стороны не доверяю.

— Милорд, но нельзя же сражаться со всеми, кто там в списке! Там народу месяца на три вперед.

— Я — первый рыцарь короля и обязан сразиться со всеми, кто пожелает. Не бойся. Если Оксфорд задумал избавиться от меня таким способом, у него ничего не выйдет. Я могу выдержать очень долго.

— Все люди смертны, и все они устают, милорд, — осторожно сказал Гарри.

— А я? Разве у меня уставший вид? — резко повернулся к нему Кейн и почему-то прямо и пристально посмотрел ему в глаза.

—  — Нет, милорд, но… — смутился Гарри и возблагодарил Бога, что его корыстные сомнения в верности своему господину улетучились.

— Бофор, ты же отлично знаешь, есть много способов сражаться. Здесь достаточно моих друзей, которые против меня ничего не имеют. Мне незачем их убивать, для них достаточно легкого удара. Но вот когда на поле появится наемник, тогда другое дело» Я тоже умею убивать, даже тупым турнирным копьем. Достаточно одного примера, чтобы больше никто не сунулся.

Пока Кейн разговаривал с Бофором, к королю пробрался Уильям Глостер и стал втолковывать, что участники устали. Это весьма занимательно, когда один легко справился с пятерыми, но, когда уже пошла одиннадцатая или двенадцатая победа, зрителям это надоедает. И вообще давно уже должно было начаться melee, а собравшиеся не прочь перекусить.

— Объявите перерыв, ваше величество. Всем уже скучно. Ну, вот еще один выехал. И чего он добьется? Кроме позора, ничего. Этот гигант в золоте и черном, — кивая на Реднора, сказал Глостер, — любимец публики. Не хотите ли вы, чтобы собравшиеся решили, что вы добиваетесь его поражения?

Неожиданно Глостера поддержала Мод. Она задумала расправиться с Реднором во время melee, но была совсем не прочь, чтобы Кейн вышел на эту схватку уставшим. Тогда и справиться с ним будет проще.

Больше всего оказался недоволен вмешательством Глостера Реднор. Он лишь развлекался на этих поединках. Ни один серьезный противник так и не появился перед ним. Кроме того, он все оттягивал момент, когда наемники Пемброка под прикрытием шутливой баталии попытаются убить его. Он не понял, почему Стефан прервал поединок, и даже злобно выругался про себя. Он стал убеждать Стефана, что не устал, но все было напрасно. Реднору ничего не оставалось, как спешиться и отправиться под тент, где для него было специально приготовлено место отдыха. Восторг поединка сменился предчувствием беды. Он молча снял шлем и сбросил капюшон кольчуги. Леа была тут как тут и сразу же насухо вытерла полотенцем лицо и волосы Реднора, ведь пот катил с него градом.

— Есть сухая одежда, милорд. Может, вы переоденетесь?

— Чтобы все опять промокло? Нет, не стоит. Принеси-ка мне лучше что-нибудь поесть и попить — я ужасно голоден, да и пыли наглотался.

Он стиснул руки — только бы жена не увидела, как они дрожат. А то еще, чего доброго, расплачется. Ее слез он не перенесет. После разговора с Джайлсом будущее Леа предстало перед ним как на ладони. Мысль, что она будет с кем-то так же нежна и ласкова, станет целовать кого-то так же, как и его, ляжет с другим в постель, мутила разум Реднора. Он готов скорее убить ее, чем поверить, что она будет принадлежать кому-то еще.

Тут появилась Леа и поставила перед ним поднос. Он заставил себя хоть немного поесть. Лучше о таком не думать, а то его точно убьют. Только бы ему уцелеть и взять хоть одного пленного. Тогда он справится со своими врагами. Он сделает так, что Мод никогда больше даже не попытается убрать его. А еще он заставит королеву уговорить Стефана простить Честера и Херефорда. Реднор нетерпеливым жестом отодвинул тарелку и встал, натягивая капюшон. Жена стояла перед ним.

— Не беспокойтесь обо мне, милорд, — она трогательно улыбнулась Кейну. — Что бы с вами ни случилось, я рядом.

Он не проронил ни слова — зачем? Вместо этого он обнял ее и стал осыпать поцелуями глаза, лоб, щеки, тоненькие пальчики. Он целовал ее так, словно больше им никогда не быть вместе… Чтобы осталась только нежная память…

Когда Реднор покинул шатер, солнце уже стояло в зените. На душе было светло: предстоял еще один бой — только и всего. И нечего тревожиться. Сотни, а может, тысячи раз целые армии пытались убить его. А он живой. Он четко знал, что и как будет делать. Ему же известно про заговор, значит, он сможет защитить себя. Он повернулся, было, чтобы сказать жене несколько успокоительных слов, но его резко окликнул Бофор:

— Милорд, трубы уже пропели один раз. Что же вы повернули?

Да, этого не стоило делать. Все равно они скоро будут вместе. Поле для схватки уже приготовили, и это зрелище подогрело Реднору кровь. Перед ним, сверкая на солнце оружием, проходили колонны солдат. Мощные боевые лошади всхрапывали от нетерпения и, гарцуя, выбивали пыль из растрескавшейся, пересохшей земли. Вокруг пестрели знамена именитых домов Англии: алые с золотом — Норфолка, красно-синие с золотом — Лестера. Вот под красными с золотом флагами прошли солдаты Уорвика — противника Реднора. Между знаменами Честера и Херефорда оставалось пустое место — там и предстояло встать Кейну.

— Роджер! — окликнул Херефорда Реднор.

— Если тебе нужно что-то сказать, говори быстро. — Молодой граф подал лошадь назад. — Народ при дворе болтает, что наши шансы не так уж плохи.

— Я буду краток. У нас могут возникнуть проблемы. Если я позову тебя на помощь, поймай для меня парочку того воронья, что набросится на меня. Да приглядывай за ними получше, чтобы не отбили. Когда все закончится, живо тащи их ко мне на допрос.

Лицо Херефорда, секунду назад полыхавшее лихорадочным румянцем, сделалось мертвенно-бледным. Он вспомнил свой разговор с Пемброком.

— Я за ними присмотрю и все выспрошу, — гневно ответил Роджер.

— Они нужны мне живыми. Я сам с ними буду разговаривать. Херефорд, прошу тебя, что бы ни стряслось, береги себя.

Прозвучал сигнал, и ряды противников столкнулись. Сначала все было просто — азартные крики со всех сторон, легкие тычки и удары.

— Вот тебе, получай!

— Ну, как, нравится?!

— Берегись! Лошадь падает!

Сэр Гарри держался чуть слева и сзади лорда Реднора. Его все еще раздирали сомнения. Тут он увидел, что командир рассек толпу и ринулся вперед. Херефорд и Честер остались позади. Бофор заметил, что противник расступился перед Реднором, почти не оказывая сопротивления. Кейн тоже обратил на это внимание и не знал, что теперь делать. От друзей он оторвался. Возвращаться к ним или пробиваться через новую шеренгу противника? На раздумья у него было всего несколько секунд. Перед глазами появилась Леа. Кейн понимал — вернись он назад, он будет среди своих, в безопасности. С другой стороны, каждый удар Херефорда и Честера отодвигал от них все дальше и дальше надежду на прощение Стефана. Ведь они сражались с наемниками, подкупленными Мод и Пемброком. И Кейн решился. Он развернул лошадь и ринулся обратно.

Однако назад пути уже не было. Реднор вдруг увидел, что окружен. Кольцо стало сжиматься, и тут на Кейна со всех сторон посыпались удары. Никто не сражался с ним один на один, все напали одновременно.

Реднор отбивался, как мог. И вот первый рухнул с истошным криком и пропоротым горлом. Второй не проронил и звука — Кейн пробил ему голову. Вот и третий сдался — Реднор перешиб ему щитом руку. Однако, замахиваясь для удара, он открыл себя. Он и не почувствовал ничего, только золотое шитье камзола вдруг стало багроветь. Видимо, удар пришелся по ребрам. Но Кейн был в таком азарте, что ничего не замечал, хотя кровь струилась уже по штанам.

Лишь семь человек отделяли теперь Реднора от друзей. И вдруг раздался пронзительный боевой клич. Ряды противника быстро разомкнулись, впуская на поле брани рыцарей, знамена которых не были никому знакомы. Сэр Гарри понял — незнакомец в пивной не шутил, все, сказанное им, правда. И вновь Бофор засомневался. Клятва, данная Реднору, заставляла его раз за разом отражать удары, которые давно снесли бы Кейну голову или оставили без руки или ноги. Но корысть тянула Гарри совсем в другую сторону. Он взглянул на командира и опять залюбовался им. Как же красиво он смотрелся, как мастерски держал в руках меч. Бой шел уже давно, но, казалось, Реднор неутомим.

Он рубил налево и направо. Вот новый противник в голубом с серебром камзоле занес меч и пронзил Реднору колено. На перчатки Кейну брызнула кровь. Реднор нанес сокрушительный удар и разрубил рыцаря от плеча до позвоночника, снеся голову. Тот уже падал с лошади, а меч его продолжал скользить по ноге лорда Реднора, царапая сапог.

Шаг за шагом, несмотря на мощное сопротивление, Реднор и Бофор пробивались к друзьям. Гарри тяжело дышал, рука, сжимавшая меч, ныла от напряжения, но в душе все пело. Они пробьются к своим! Они все смогут!

Вдруг лошадь Реднора истошно заржала. Удар вспорол ей живот от груди до паха, несчастное животное стало заваливаться на бок, увлекая следом за собой Кейна. Он запутался в стременах и поводьях. Лошадь билась в агонии, но Реднору удалось дотянуться до ее горла и перерезать его. Вокруг кишела толпа дерущихся.

Для Бофора это был решающий момент — ринуться напролом к Реднору и вытащить его из этой мясорубки или пробиваться к своим, посчитав, что командиру уже не помочь. Он огляделся и вдруг увидел среди всадников пеших солдат! Глаза его расширились от ужаса. Он понял — это не турнир, а убийство. И тут все сомнения Бофора исчезли. Он издал боевой клич Гонтов. Потом еще раз и еще раз, после чего меч его завертелся, как мельница. Он не знал, зачем он позвал на помощь, он не знал, зачем он дрался. Бофор понимал лишь одно — если он не поможет сейчас Реднору, то этого позора он не переживет. Ему стыдно будет ходить по земле. Надежды на спасение Реднора у него не осталось — в таком месиве не выживают. Но это уже не важно. Он должен вынести тело командира, даже если придется погибнуть. Земля превратилась в кровавую кашу, но Бофору не было до этого дела. Его рука с мечом взлетала и опускалась, как крыло птицы…

А Херефорд с Честером вначале сражались хладнокровно. Никто из них не был серьезно ранен, никого из их солдат не взяли в плен, даже наоборот — им удалось захватить четырех солдат противника. Херефорд и Честер уже не раз были в бою вместе с Реднором. Они отлично знали — Кейн сам со всеми прекрасно разберется. Именно поэтому ни один, ни другой даже не обратили внимания, что Кейна не видно. Херефорд почувствовал неладное, только когда услышал крик Бофора. Окликнув Честера, Роджер вместе с ним стал пробиваться к Гарри. Они с такой яростью расправлялись с людьми Мод и Пемброка, что те стали сами уступать им дорогу.

— Измена! — заорал Роджер, едва увидев Бофора. Тот, в крови с ног до головы, отбивался от подобных саранче наемников. — Предательство и убийство! Противника брать живьем!

Пока Честер со своими людьми помогал Бофору, Херефорд развернул коня и во весь опор понесся к трибуне, где восседал король.

— Я обвиняю вас, Стефан Блуасский! — прокричал он. Голос его почти сорвался до дисканта. — Я публично обвиняю вас в замысле убить одного из преданных вам людей. Среди конников пешие солдаты. Лошадь лорда Реднора убили, а его самого бросили под ноги толпе. Отзовите ваших ублюдков, или я расскажу всем о ваших мерзких делишках! Вы не заставите меня замолчать, если только не забьете мне рот кровью и землей!

Побагровевший от стыда, Стефан вскочил на ноги. В этот же миг пропела труба, оповестившая о конце схватки. Шум на поле стал медленно угасать. А король тем временем вскочил в седло и направился к солдатам, на ходу спрашивая Роджера:

— О чем ты, Херефорд? Где Реднор? Дайте мне хоть одного живого противника — я хочу знать, чьих это рук дело.

Роджер в недоумении смотрел на короля. Он знал Стефана — тот был слабым и даже глуповатым, но сейчас он искренне возмущался нарушением законов рыцарской чести. Правда, Стефан очень любил Реднора, несмотря на его политические пристрастия. И еще он ценил в Кейне те душевные качества, которыми сам был обделен. Такое встречается нечасто.

На короля уже никто не обращал внимания, все смотрели на королеву. Мод, белая как полотно, чуть не рыдала от злости. Она лихорадочно соображала, как теперь из всего этого выпутаться. Она поняла, что недооценила Херефорда. Уж чего-чего, а такого его заявления она совсем не ожидала. Что делать? Надо же было оказаться такой дурой, чтобы связаться с Пемброком! Мод даже в голову не могло прийти, что этот идиот выведет на поле пеших солдат. И это на королевском турнире!

Пока она мучилась раздумьями, Стефан подъехал к месту схватки. Двое людей Честера приводили в чувство Гарри Бофора. Почти все солдаты Херефорда стерегли пленников, чтобы те не разбежались. Король спешился и пошел выяснять, кто же может, наконец, толково объяснить, что произошло и кто виновник заговора. Херефорду и Честеру, однако, было не до Стефана.

— Как же я скажу такое его жене? — говорил Роджер, утирая слезы. — Боже мой, да она лишится рассудка!

— Его отец… — простонал Честер. — Единственный сын. Как я скажу, что его сын погиб, а я был рядом и ничего не смог сделать!

— Я согласен на все, только бы Кейн остался в живых! — закричал Херефорд.

— Да живой я, живой, — раздался голос откуда-то из-под кучи окровавленных, изрубленных тел. — Вы бы лучше, чем слезы лить, помогли мне отсюда выбраться.

— О, Господи, так не бывает! — выдохнул Херефорд, опускаясь на колени в кашу из травы, земли и человеческой крови.

— Полегче, — забормотал Кейн, когда Роджер стал вытягивать его из-под мертвых тел. — У меня ребра переломаны, а руку прибило пикой к земле.

Наконец его вытащили. Он слабел прямо на глазах, но потребовал, чтобы его везли только домой. Херефорд и Честер не стали спорить — они страшно боялись, как бы он не умер у них на руках от потери крови. При посторонних Реднор еще крепился, но только они отъехали в сторону, как сразу обмяк — с ними можно не изображать из себя победителя.

—  — Херефорд, у нас пленные есть? — едва слышно спросил Реднор. Вид у него был совсем неважный, живыми остались только глаза.

— Да, только никто о них не знает. Смотри, не проболтайся.

— Я хоть и плох, но не настолько же. А почему мы так медленно едем? Бедная Леа! Думает, наверное, что я погиб.

— Она совсем скоро узнает правду. Кейн, потерпи, дорога ужасная. Я все еще не верю, что ты живой. Это просто чудо.

— Чепуха! Никакое это не чудо, а… Херефорд посмотрел на Реднора такими глазами, что тот осекся.

— Я тебе вот что скажу, если это не милость Господа, тогда я даже знать не хочу, как ты спасся. Ни один нормальный человек из такого месива не выбрался бы. Слушай, а как тебе удалось? Куда ты делся, когда они набросились на тебя?

— Херефорд, не смеши меня, а то мне больно. Ты даже представить себе не можешь! Ноги я спрятал под лошадью, а голову — внутри ее брюха. Такого я еще никогда не делал, впрочем, я и лошадь никогда в бою не терял. Это старый прием.

Повозку подбросило на колдобине. Реднор зажмурился и стиснул от боли зубы. А Херефорд недоверчиво смотрел на друга. Поверить в это чудовищное объяснение?! Это было выше его сил. Но Реднор то, — живой! Вот он, рядом, только руку протяни! Дорога стала хуже, и Кейн совсем забыл о Роджере. Главное для него сейчас — не кричать от боли.

Леа потеряла Реднора из виду почти сразу, как началось melee. Может, это было и к лучшему. Переживала она ужасно, но рядом вился Уильям Глостер и все время успокаивал. Он ей так надоел, что она уже не знала, куда деваться. Когда Херефорд поскакал к королю, Уильям тотчас окликнул Джайлса. Глостер даже не потрудился скрыть ликование, которое светилось на его лице.

— Отвезите госпожу домой, это мой приказ. Что бы она ни говорила, внимания не обращайте. Если нужно, увезите силой, отвечать буду я… Мои люди поедут с вами. Я привезу его… Постараюсь побыстрее… — жестко произнес Уильям. Потом он сразу развернулся и пошел прочь.

Джайлс внимательно посмотрел на Леа. Что с ней? Шок? Не проронив ни слова, леди Реднор послушно отправилась следом за Джайлсом. Они доехали до дому, но она все молчала и молчала.

Дома, прежде всего она взялась перестилать постель, отказавшись от чьей-либо помощи. Она тщательно расправила свежие простыни… свежие простыни для мертвеца… Затем она приказала вскипятить воды для купания. Почему покойника обмывают теплой водой? Ему же все равно… Реднору уже никогда не будет холодно… Совершенно не обращая внимания на присутствие Джайлса, она сняла серо-голубое платье, в котором ездила на турнир, и надела темно-зеленое, почти черное. Потом тщательно расчесала и уложила волосы. В окно донеслись крики — это приехал Херефорд. Она застыла посреди комнаты, оглядываясь, словно пытаясь понять, что еще нужно сделать, но к окну так и не подошла.

Даже мертвый, он будет лежать только в супружеской постели. Даже мертвый… Это была единственная мысль, которая крутилась в голове с того момента, как она увидела, что Херефорд понесся к королю.

Лестничный пролет был слишком мал для того, чтобы протащить могучего Реднора. Херефорд, Честер и все остальные толпились внизу, шумно обсуждая, как же лучше всего это сделать. Леа вышла к лестнице. Ее никто не заметил, и вопли спорящих прекрасно доносились до нее. И вдруг Джайлс, стоявший у нее за спиной, все понял.

— Он жив! — закричал старик.

Леа бросилась вниз по лестнице и в шаге от Реднора в ужасе замерла. Шлем, камзол, лицо, руки, штаны — все было в кровавой коросте. Она вдруг подумала, что будет всю жизнь ненавидеть лютой ненавистью Джайлса, если он сейчас ошибся. Никто — даже Кейн — не может потерять столько крови и выжить. У нее и в мыслях не было, что он в сознании, хотя глаза у него были открыты.

— Положите его на постель, — попросила Леа. Кто-то сорвал покрывала, а Леа поспешно сбросила на пол подушки, чтобы не мешали.

— Надо разрезать кольчугу.

— Нет! — раздался слабый голос. Леа испуганно посмотрела на мужа. Реднор так дорожил своей «второй кожей», что собрал остаток сил и выдавил из себя слово протеста.

— Родной мой… любимый, — зашептала она, — но у тебя кровь…

Боль немного отступила, и Реднор даже сделал попытку улыбнуться.

— Это кровь… лошади… и… других людей… Это не моя…

Леа вдруг успокоилась. Если Кейн говорит, что это кровь лошади, значит, так оно и есть. Слезы выступили у нее на глазах. Она наклонилась к мужу и нежно поцеловала его в грязное, опухшее лицо — сначала в щеку, а потом в губы. Наконец она собралась с духом. Нужно действовать четко и быстро.

Несколько неприятных минут было потрачено на то, чтобы стянуть с Реднора кольчугу. Потом Честер и Херефорд поняли, что их помощь больше не нужна, и пошли вниз разбираться с пленными.

Леа была только рада их уходу. Она тут же разрезала на Кейне белье и не стала обнажать только левую ногу. К счастью, раны на теле оказались не страшными, и Леа даже не стала их трогать — природа сама справится, — только смыла кровь вокруг. А вот с правой рукой дело оказалось посерьезнее. Колотая рана до сих пор кровоточила. Видимо, придется зашивать. Леа впервые пожалела, что нет рядом мамы. Эдвина легко управлялась с ранами куда страшнее этой! Леа всегда стояла рядом с ней и внимательно смотрела. Но она никогда в жизни не зашивала ран сама!

— Родной мой, — нежно окликнула Леа Реднора. Кейн повернул к ней голову и открыл глаза. — Мне нужно зашить тебе руку. Это будет больно…

— Да, да, конечно, — как ни в чем не бывало, ответил Реднор. Его выдало только тяжелое дыхание. — Ты не пугайся. Бывало и хуже. Ну, потерял немножко крови… Ну, болит где-то, все это не смертельно.

— Я могу зашить твои раны?

— Зашивай. И не торопись — я вытерплю, не важно, сколько времени это займет у тебя.

Его спокойствие передалось Леа. Джайлс закрепил запястье Реднору, чтобы Кейн ненароком не дернул рукой. В помощники себе Леа позвала старую служанку. Гарри встал в изголовье — кто знает, вдруг придется удерживать Реднора или нужно будет поднести ему вина, чтобы поддержать сердце. Леа мельком посмотрела себе на руки — не трясутся ли? Она собиралась шить особым, маминым способом: на одном конце нитки делается петля, а потом через нее протягивается остальная ниточка. Такой шов непрочен, для мощных мышц ног или спины он не годится. Но для рук он просто замечателен. После него не остается чудовищных рубцов, и рука прекрасно двигается.

Наконец все позади. Не потребовалось помощи ни Джайлса, ни Гарри. Леа бережно укутала мужа и вышла из комнаты. Она не стала спрашивать у него: «Как ты себя чувствуешь, дорогой?» или «Не хочешь ли чего-нибудь?» Глупые вопросы. Чувствовал он себя отвратительно и не хотел ничего, кроме того, чтобы оставили его в покое. Если ему будет что-то нужно, сам попросит. Кейн лежал с закрытыми глазами, дыша тяжело и прерывисто. Сказывалось то, что у него сломаны ребра. Но с этим Леа ничего не могла поделать. Если б он был без сознания, можно было бы поправить их и наложить тугую повязку. Сейчас все-таки лучше оставить его в покое.

Слава Богу, раны не были серьезными, в постели он проваляется, по меньшей мере, недели три, но это только из-за ребер. Леа тревожило лишь одно — уж слишком спокойно держался муж. Когда она шила ему руку, по лицу Кейна текли слезы, но он ни разу не закричал и даже не застонал. Леа никогда не думала, что есть мужчины, которым стыдно показывать, что им больно. Она помнила отца и его солдат… Те не стеснялись ни стонать, ни кричать. Но Реднор был воспитан иначе. Ни старый Гонт, ни Джайлс никогда не поощряли слез и жалоб. Более того, такое поведение было всегда поводом для насмешек. Мачеха была единственным человеком, кому мог пожаловаться Кейн, но, увы, у нее не было желания с ним общаться.

Леа ничего этого не знала, и потому спокойствие Реднора ее пугало. Она просидела рядом с ним несколько часов, боясь шевельнуться и прислушиваясь к его вздохам. В комнате стемнело, и Леа, наконец, встала, чтобы сходить за свечами. Она бросила взгляд на мужа. Кейну, видимо, стало лучше — дышал он ровнее. Она принесла свечи и поставила их так, чтобы свет не падал ему в глаза. Потом она вновь пристроилась на краю постели с шитьем в руках.

— Леа… — открыл глаза Кейн.

— Родной мой, я здесь. — Она ласково прикоснулась к его ладони. Рука была теплая и немного влажная.

— Уже совсем стемнело?

— Милый, на дворе ночь. Не надо разговаривать. Постарайся заснуть. Может, тебе свет мешает?

— Где Джайлс?

— Внизу.

— Скажи ему, что мне нужно немедленно переговорить с Филиппом Глостером. Пусть он ко мне приедет. Я ведь не могу ходить.

— Сейчас?!

— Да, сейчас. Не спорь, Леа. Я только силы потеряю, но поступлю по-своему.

Леа прикоснулась ко лбу Реднора, потом послушала пульс. Жара у Кейна не было, сердце билось ровно, хотя и часто.

— Я не брежу, — обронил он, поняв смысл ее жестов. — Я даже съел бы что-нибудь. Только подложи мне подушку под спину…

Вот это хорошо, ну просто замечательно! Леа стрелой полетела за холодным мясом и вином. Когда умирают, — есть не просят.

Она отставила в сторону опустевшую тарелку.

— Кейн, может, убрать подушку? Ты тогда ляжешь.

— Пока не надо. Мне больно двигаться, кроме того, так мне будет легче говорить с Филиппом.

Леа как-то смущенно замолчала.

— Мне нужно кое-что тебе сказать. — Это была странная фраза, она очень редко так говорила. Кейн тотчас открыл глаза. — Нельзя лежать в сапогах, — продолжила осторожно она. — Ой! Не смотри так мрачно! Я не прикоснусь к тебе даже пальцем, если ты не разрешишь! Если ты мне не доверяешь, я позову кого-нибудь, только скажи.

Реднор отвернулся и молча уставился в окно. Жена права — рано или поздно ему придется снять сапоги, но при всем желании самому ему не справиться. При воспоминании о детстве его пробил мерзкий липкий холодный пот. В те годы старый Гонт вел себя как безумный. После смерти жены, потеряв от горя рассудок, он всю злобу вымещал на маленьком мальчике, беспрестанно внушая ему, что у него не нога, а копыто. Однажды доведенный до отчаяния Кейн сорвал ботинок с левой ноги и закричал, что у него никакое не копыто, а нога, человеческая нога, просто изуродованная!

— Ты видишь уродливую ногу, а я — копыто, — повернувшись спиной, злобно ответил ему Гонт. Он сразу пожалел об этих словах, потом даже пытался извиняться, но сын больше не доверял ему. С тех пор никогда и никому Реднор не показывал свою ногу. Прошло уже двадцать с лишним лет, а страх все еще жил в нем.

Филипп грустно смотрел на друга.

— Я еще никогда в жизни не видел такого идиота! Посмотри на себя!

— Если бы не ты, не лежать мне здесь, — покорно улыбнулся Реднор.

— Ты любишь убивать. Если бы не эта твоя страсть, ты бы здесь и вправду не лежал.

— Филипп, ты не прав, — серьезно ответил Кейн. — Клянусь тебе, я едва ли хотел кого-нибудь убивать в этот раз. Я просто знал, что меня ждет, если я не сделаю этого.

— Это только подлило масла в огонь.

— Я обязан был помнить о жене. Я теряю силы, Филипп, потому буду краток. Филипп, насколько я помню, ты хотел появиться на королевском совете. Я не стал бы просить тебя. Я собирался туда поехать сам, но…

— Да ты сумасшедший, просто сумасшедший, — раздраженно перебил его Филипп. — Или нет, не сумасшедший, а слабоумный. Тебе не терпится помочь им доделать свое дельце? Чтобы ребра у тебя совсем наружу вылезли?

— О нет, но я не собираюсь умирать.

— Жаль, что я вовремя не убрался отсюда, — Филипп нетерпеливо махнул рукой. — Что ты мне хотел сказать?

— О Пемброке. Это все-таки был заговор. Херефорд считает, что Пемброк не собирался его выдавать. Но только зачем тогда он уговаривал его перейти на другую сторону на турнире? И потом, он ведь чуть не отправил его на тот свет, подсыпав отравы в вино. Я думаю, ни Мод, ни Стефан не придали особого значения его выкрикам на турнире. Но, если они обвинят Херефорда, я даже не знаю, что делать… Надо как-то спасать этого юнца.

— Как? — мрачно спросил Филипп. Кейн закусил губу и закрыл глаза.

— Кейн! Леди Реднор, ему плохо, — вскочил с кресла Филипп.

Леа тотчас подбежала, втайне надеясь, что можно будет выставить Филиппа и тогда Реднор отдохнет.

— Все в порядке. Леа, ступай к своему шитью. Если понадобится, я буду защищать Херефорда с мечом в руках. Но в любом случае мне также нужно вытащить из рук королевы Пемброка.

— Это еще зачем? Ты думаешь, я буду рисковать собой ради этого… на королевском совете? — Филипп покосился на Леа. — Возможно, Пемброк надеется, что даже после его предательства кровные узы будут сдерживать тебя…

— Нет, Филипп, пока он в руках Мод, я не могу никого обвинять. Она постарается все свалить на него. Пемброк до смерти боится королеву. — Реднор явно устал от разговора. Дышать ему было очень тяжело.

— Хорошо, хорошо, не трать силы. Я сделаю для него, что смогу. А какие обвинения есть у тебя против королевы?

— На турнире Херефорд взял нескольких человек в плен. Они могут рассказать, что Мод вступила в сговор с Оксфордом, чтобы убить меня. Если Херефорда и Честера схватят на королевском Совете, пленников надо будет перевезти в Пейнкастл.

— А ты не так глуп, как мне показалось. Но ты не боишься, что Мод попробует их выкрасть?

— Нет. Они очень хорошо спрятаны. Херефорд знает им цену, да и Честер не новичок во всей этой игре.

— Ну ладно, я, пожалуй, пойду. Ночевать я, наверное, буду у Херефорда. Знаешь, а такой расклад может быть очень даже полезен для всего Уэльса.

— И я так думаю. — Реднор в изнеможении откинулся на подушки и подтянул одеяло к груди. — Филипп, у меня те письма, о которых мы говорили.

— Давай отложим разговор до завтрашнего утра. Генрих все равно еще не приехал. Тебе плохо, Кейн.

— Но Стефан может сказать Мод, что они у меня.

— Ухожу, поскольку тоже ужасно устал. Филипп попрощался и вышел из комнаты. Свечи почти догорели, и комната погрузилась во мрак. Леа вдруг услыхала странные звуки. Временами Реднор засыпал и тогда все время стонал. Но эти звуки были совсем непохожи на стон. Она тихо подошла к кровати, боясь разбудить мужа, и посмотрела ему в лицо — Кейн лежал с открытыми глазами.

— Милый мой, ты хочешь чего-нибудь?

— Пить.

Она принесла ему воды, подкрашенной вином, и подняла ему голову. Прикоснувшись к сухой и горячей коже шеи, она поняла — у Реднора жар.

— Ты хорошо спала? — вдруг спросил он.

— Да, конечно. Кейн, не надо разговаривать.

— А я хочу, чтобы ты поговорила со мной, — вяло потребовал он, опускаясь на подушки. Здоровая рука бесцельно скользила по одеялу. Леа встревожилась не на шутку.

— Ты устал лежать на спине? Давай я подложу еще подушек, мой дорогой.

— Ну, попробуй, — обронил он. Он терпел, сжав зубы, чтобы не застонать, когда она попыталась приподнять его. Что-то у нее получилось.

— А почему ты говоришь «мой дорогой», когда делаешь мне больно? — спросил Кейн. Он только сейчас понял, что в последние часы жена как-то по-особенному ласкова с ним.

— Почему? Ну, наверное, потому, что мне хочется хоть как-то облегчить твою боль, — улыбнулась она. — Я буду называть тебя так, пока тебе не надоест. Правда, я знаю, мужчины не любят этих слов.

— Неужели? И кто же это тебе такое сказал?

— Моя мама, милый. А тебе нравится?

Кейн ничего не ответил. Ее нежность только лишний раз напоминала ему о том, как же все плохо. Леа подошла к окну, чтобы задернуть плотнее шторы. Уже занимался рассвет. Реднор, закусив губу, попытался встать — ему казалось, что он должен раздеться. Боль пронзила тело, и он со стоном рухнул на постель. Леа опрометью бросилась к нему, сняла с него одеяло — тело Кейна горело огнем.

— Кейн, ты слышишь меня?

Он открыл глаза и изумленно уставился на жену.

— А почему бы и нет? — недоумевая, спросил он.

— У тебя жар. Только что ты пытался встать. Так ты сделаешь себе только хуже. Я не так сильна, чтобы поднять тебя, я наверняка сделаю тебе больно, но… я должна разуть тебя.

У Реднора нервно задергались губы. Леа посмотрела ему в лицо и испугалась, сама не зная чего.

— Да я сам хотел, но… не справился. — Он замолчал, пристально вглядываясь ей в лицо. Леа видела, что он боится, но никак не могла взять в толк, что же так пугает его. Он отвел глаза в сторону. — Я вынужден попросить тебя помочь мне.

— Конечно, милый. — Это была маленькая победа.

— Подожди! — закричал он, едва она сделала шаг. — Не сейчас… не сейчас… О Господи! Спаси мою душу! Я же обычный человек…

Леа взялась обеими руками за сапог. Она слышала, что он сказал, но серьезно не задумалась над его словами. У него просто жар. Он болен. Вдруг она почувствовала дурноту. Если Реднор — сатанинское отродье, то она сейчас тоже продаст душу дьяволу! Но не важно, человек он или нет, она любит его, и никто этой любви у нее не отнимет! Она взглянула на висевшее в углу распятие, потом бросила взгляд на дорогое лицо мужа и отбросила сомнения.

— Подожди! — снова закричал он и прижал ладонь к губам. А Леа в этот момент стащила, наконец, сапог. Плечи у нее затряслись, и несколько мгновений она стояла совершенно неподвижно. Реднор застонал, как раненый зверь.

— Зачем ты меня так пугал? — резко спросила она. — Ты клялся мне перед Богом, что в тебе сидит нечистая сила. А я вижу только изуродованную ногу. И все! Ты что, сам никогда не видел ее?

Реднор медленно отнял руку ото рта, и жена увидела, что губы у него в крови.

— Прости меня, Господи, — закричала она, — если бы я хоть что-то понимала! — Она бросилась к изголовью и начала плакать и целовать Реднора. — Родной мой! Чего же ты боялся?! Неужели ты думал, я буду любить тебя меньше, если узнаю, что в тебе что-то не так? — Она прижала его голову к своей груди и почувствовала, как он дрожит. Затем он как-то обмяк, и Леа поняла, что Реднор потерял сознание. Она начала трясти его и плакать пуще прежнего.

— Он умер? — раздался скрипучий голос за спиной. Леа выхватила из-за пояса маленький кинжал и резко обернулась.

— О Господи! — закричала она, роняя кинжал из рук. — Это вы! Слава Богу, это вы! Я, было, подумала, что это мой отец! Нет, он не умер, у него начался жар.

— Я лучше уйду, — сказал Гонт, но сделал шаг к постели и внимательно посмотрел на сына.

Отныне у него, Гонта, с Пемброком свои счеты. Ни Мод, ни Стефан не получат и капли выгоды от того, что уложили Реднора в постель. Интересно будет завтра взглянуть на их лица, очень интересно.

18

Раны воспалились, и неделю Реднор провалялся в бреду. Леа суетилась вокруг него, не отходя ни на шаг. Только когда она уже буквально падала от усталости, ее сменял Джайлс. Они вместе насильно кормили Реднора, умывали и перевязывали раны. Иногда заходил старый Гонт. Он никогда не задавал никаких вопросов, не давал советов и не предлагал помощи. Просто приходил, молча сидел в комнате несколько минут и уходил.

На шестой день Леа заметила, что по краям ран розовеет здоровая кожица, а ядовито-зеленого гноя стало значительно меньше. Она поняла — дело пошло на лад, Реднор начал выздоравливать. В благодарность Всевышнему Леа в тот день долго и страстно молилась.

Седьмой день выдался, слава Богу, спокойным.

Джайлс и Леа только переглядывались друг с другом, боясь вспугнуть счастье.

А на сэра Гарри в эти дни свалились все дела Реднора. Он разговаривал с посетителями, отвечал на вопросы и держал в курсе событий двор и королеву с королем. На свою беду, Гарри, ко всему прочему, болезненно ревновал Леа к Реднору. Он слишком много общался с женой своего командира в последние дни. То, что недавно было лишь смутным желанием, превратилось в странную, почти дикую страсть.

Гарри невыносимо было представлять, как тело Леа сладострастно извивается в руках мужа, как огромное тело Реднора нависает над этим хрупким цветком. Он боялся признаться себе в том, что чувство, испытываемое им к жене своего господина — бессмысленно. Гарри понимал, что Леа никогда не ответит на его страсть, ибо она — порядочная женщина, но от этого его чувство становилось только острее. Он совершенно измучился, борясь со своей греховной страстью, но ходил за Леа, словно приговоренный, пока она не раздражалась и с равнодушием госпожи не отсылала его прочь.

Настало время обеда. Так уж сложилось, что все трое — Леа, Джайлс и Гарри — обедали вместе. Джайлс по привычке съел все без остатка, Бофор с трудом впихнул в себя кусок мяса с хлебом, а Леа грустно поводила вилкой по тарелке и, в конце концов, отодвинула еду в сторону. Она встала из-за стола и ушла к мужу.

— Она ничего не ест, — повернулся Гарри к Джайлсу.

— Устала.

— Ты тоже устал, но ты ешь.

— Я старый и привык к таким вещам, — нахмурился Джайлс. — Не стоит тебе так внимательно следить за тем, что да как она делает.

А Леа проведала Кейна и села за вышивание. День клонился к закату. Когда в комнате совсем стемнело, Реднор заворочался в кровати. Леа тотчас вскочила с кресла.

— Вы куда, миледи? — спросил сидевший рядом Джайлс.

— Взгляну, не надо ли сменить простыни, Джайлс. Вроде самое время…

— Давайте я схожу, вы устали.

— А вы разве нет? Не надо, вас начинает мутить от всего этого. — Она вяло улыбнулась. — И не отпирайтесь — я все вижу. Странно, вы спокойно смотрите, как из человека вываливаются кишки, а вот то, что проще, переносите тяжелее.

Когда Леа подошла к Реднору, он лежал с открытыми глазами. Впрочем, она не удивилась. При виде ее он улыбнулся.

— Леа?

— Да, милый, это я. Ты видишь и слышишь меня? — Она склонилась к изголовью.

— Я надеюсь. Со мной было очень плохо?

— Нет, нет. Ты вел себя просто замечательно. К кровати, посмеиваясь, подошел Джайлс.

— Вы были кротким как ягненок, милорд. Поэтому у меня со вчерашнего дня лиловый глаз и опухшая физиономия. — Джайлс демонстративно повернулся в сторону Кейна, показывая повреждения.

— О Господи! — ужаснулся Кейн. — Клянусь, я этого не хотел.

— Да, милорд. Я-то думал, от болезни у вас силищи поубавится.

— Но я не мог… Я даже сейчас не уверен, что могу поднять руку!

— Реднор, милый, у тебя был жар, — ласково перебила Джайлса Леа. — Джайлс, ну перестаньте отчитывать его.

— Это еще почему? — Заметив слезы Леа, Джайлс тотчас же спохватился. — Миледи! Это же шутка! Ну, не плачьте!

— Леа, не плачь. Ради Бога, Джайлс, брось свои шуточки!

— Миледи, я думаю, он будет вести себя с вами спокойно.

— Да я вовсе не об этом плачу, — заулыбалась Леа. — Просто я очень счастлива и, может, немножко устала.

— Немножко?! — воскликнул Джайлс, делая выразительные знаки Реднору.

— Джайлс, умоляю, не надо! — попросила Леа. Она встревожилась: вдруг Реднор отправит ее отдыхать. — Ну-ка, миленький, дай я положу подушки так, чтобы тебе было удобнее кушать.

— Леа, тебе не поднять меня, — сказал Реднор, не замечая, что Джайлс делает ему какие-то знаки.

— Да что ты говоришь! — вновь воскликнул старик. — А как ты думаешь, кто поднимал тебя, переворачивал с боку на бок?

— Джайлс! — безуспешно попыталась закрыть ему рот Леа.

— Черные эльфы? — упорствовал Джайлс, не обращая внимания на Леа.

— Джайлс! — давясь смехом, снова вмешалась в разговор Леа. — Ступайте, прикажите принести немного бульона и оставьте милорда в покое.

— Я не голоден.

— Ага, — ехидничал Джайлс. — Опять он за свое. Просишь его поесть — не хочет, просишь поспать — собирается играть в шахматы, или петь, или…

— Ну, хорошо, хорошо, — смирился Кейн. — Я попробую.

Принесли бульон, и Реднор принялся за еду. Временами он украдкой поглядывал на Леа. Лицо жены осунулось, похудело, роскошные рыжие пряди растрепались, под глазами залегли темные круги, губы и щеки стали бледными. А Джайлс! Руки у него дрожали, плечи обвисли, словно под непосильной ношей. «Видимо, со мной было совсем плохо», — подумал Реднор.

— Как давно я болею?

— Седьмой день пошел, — ответил Джайлс.

— Боже мой! — ахнул Реднор. Больше всего его напугало то, что на целую неделю он выпустил дела из рук.

— Кейн, — сказала Леа, — ешь и не разговаривай.

— Джайлс, прошу тебя, — не обращая внимания на Леа, взмолился Реднор, — скажи, что с Херефордом и Честером? Что слышно о Пемброке?

— Спокойнее, милорд. Не надо волноваться, ваш отец приехал.

— Отец! — Кейн чуть было не вскочил с постели, но Леа уложила его обратно. — Но зачем?

— Я не знаю, но он здесь, и не забивайте себе больше ничем голову. Вы ешьте, ешьте, милорд. Я вам рассказал бы новости, но, если вы будете переживать, леди Реднор выгонит меня отсюда, а спорить с ней бесполезно. Херефорд, я думаю, уехал из города. Он приходил сюда каждый день, но со вчерашнего дня не появлялся. Он доводил Бофора до белого каления своими бесконечными замечаниями. Может, голова у Гарри как-то не так приставлена, что его светлость постоянно недовольны им…

— Насчет головы не знаю, — процедил сквозь зубы Реднор, — но его правая рука приделана к телу как надо. Если бы не она, я бы лежал не здесь. Господи! Я даже не спросил насчет Бофора. А ведь это он спас мне жизнь. Надеюсь…

— С ним все в порядке. Только вот на душе у него как-то нехорошо.

— Джайлс! — окликнула старика Леа. Она и понятия не имела, на что тот намекает. Ей просто очень не хотелось расстраивать Кейна.

Реднор угрюмо посмотрел сначала на Леа, а потом на Джайлса.

— Вы сделаете мне хуже, если станете что-то утаивать.

Джайлс разозлился на самого себя — вот уж совсем не время для пустых тревог.

— Я не утаил ничего важного. Скажу больше: не расскажи я вообще ничего, вы бы тоже нервничали. Я просто берегу вас. Что вы можете сделать в вашем состоянии?

— Я мог бы поразмышлять.

— А если вам взбредет что-нибудь в голову? Ешьте-ка лучше. А то леди Реднор прогонит меня. О Пемброке не известно ровным счетом ничего. На совете зачитали письмо от него с обвинениями в адрес Честера, но сам он там не появлялся. Вчера приходил Филипп Глостер.

— Как он? — нетерпеливо прервал Кейн.

— Что вы хотите от меня услышать? — Джайлс тяжело посмотрел на Реднора. — Он смог приехать. Сказал Бофору, что о Пемброке ничего не известно. Никто не знает даже, живой он или мертвый. Его людей встречают в городе, а сам он с тех пор, как вошел в Уайт-Тауэр, исчез. Его люди остановились у короля. Может, Пемброк у него в гостях.

Тревожиться не имело никакого смысла — дела все равно не поправишь. Реднор посмотрел на Леа — она сидела совершенно спокойно и смотрела в пол. Ей страшно хотелось сказать, что она была бы только рада, если бы Пемброк отправился на тот свет, но Кейн вряд ли это одобрил бы. Ее молчание и спокойствие ничуть не смутили Реднора, он был уверен в ней. Он ни капли не сомневался: Пемброк жив и Мод будет о нем хорошо заботиться. Он ведь ее прикрытие. Однако его надо как-то выцарапать у королевы. Но как?

— А что с Честером?

Джайлс замялся, но потом нехотя сказал:

— Он в тюрьме, но где, никто не знает.

Кейн закусил губу и отвернулся от ложки с бульоном, которую ему протянула Леа.

— На сегодня довольно, — сказала она. — Дорогой, давай я тебя уложу. Джайлс, ступайте спать. И милорду тоже нужно отдохнуть.

— Я не хочу спать, — раздраженно ответил Реднор. — Я не ребенок, и нечего мне указывать, когда вставать, а когда ложиться. Что вы следите за мной? Я сам знаю, как лучше. Почему я должен спать, если не хочу?

— Милорд, вы не… — начал было Джайлс.

— Джайлс, — властно сказала Леа, — не спорьте с ним. Вообще с ним не разговаривайте. Я прошу вас, переставьте свечи в угол комнаты и уходите.

— Будь ты проклята, Леа! — рявкнул Кейн, но голос его сорвался. — Ты много на себя берешь. Не смей так разговаривать со мной в присутствии слуг.

Леа беззвучно заплакала. Джайлс злобно посмотрел на своего командира и, не проронив ни слова, встал и вышел из комнаты.

— Леа, Леа, прости меня! Не плачь. Я буду спать, я сделаю так, как ты скажешь. Только не плачь, — спохватился Кейн.

— Да, мой милый, я знаю, ты послушаешься меня. Не обращай внимания. Я устала немного, вот и плачу по любому поводу. Хочешь, я почитаю, если тебе не спится? Тут Филипп принес книжку. Он знает твои вкусы.

— Не надо читать, ты устала, и тебе тоже нужен отдых. Неужели нельзя посадить рядом со мной кого-нибудь из прислуги? Что же это за безобразие, когда моя жена и мой солдат прислуживают мне как рабы…

Реднор поправлялся быстро. Раны затягивались хорошо. Вот только ребра… Временами поломанные кости так донимали Кейна, что он становился просто невыносим. Только Леа и могла быть рядом с ним. Остальные такого обращения просто не выдерживали. Если Реднор не поддавался на уговоры и поцелуи, тогда в ход шли слезы. И вот однажды, когда она расплакалась, в спальню вошел старый Гонт. Он мельком взглянул невестке в лицо и сказал, чтобы она взяла с собой вооруженный эскорт и пошла на рынок купить пять фунтов лучших угрей в подарок Стефану. Когда Леа вернулась, она застала Реднора угрюмым и молчаливым. Гонт к тому времени уже ушел. Кейн был ужасно похож на ребенка, которого поставили в угол. Правда, притих он ненадолго. Но когда Кейн начинал вести себя безобразно, Леа уходила из дома погулять, в гости или на рынок. Потихоньку обида проходила, она начинала улыбаться и тогда возвращалась домой, к своему вспыльчивому супругу.

В один из таких дней, когда она уже почти оделась, чтобы выбраться в город и избавиться от нападок мужа, в саду раздался шум.

— Дай мне обувь, — рявкнул Реднор, и Леа опрометью бросилась выполнять приказание. Он вытащил меч, который лежал прямо у кровати. Лицо перекосило от боли — рука все еще давала о себе знать. Он так и не успел надеть обувь — дверь распахнулась, и в комнату вошли Джайлс и королевский гвардеец. Реднор поднял меч.

— Вы лорд Реднор?

—Да.

— Уберите меч, милорд, — надменно заявил гвардеец. — Я к вам по поручению короля.

— У меня есть уже некоторый опыт общения с королем, — ядовито заметил Реднор, тыкая пальцем в искромсанный бок.

Гвардеец не ожидал такого тона и продолжил уже более миролюбиво:

— Мы не причиним вам вреда, милорд. Мы лишь ищем сбежавшего заключенного.

— В спальне моей жены? — Кейн неприятно усмехнулся. — Пожалуйста, только предупредите королеву, что у меня плохой характер.

— Ну что вы, милорд! Ну, конечно, не в спальне. В подвале, в пристройках.

— Кого вы ищете? — нахмурился Реднор. Кто же может у него прятаться? У Херефорда все должно быть в порядке. Честер?

— Графа Пемброка, милорд.

— Но я ничего не знаю о моем тесте, даже того, что он был в тюрьме. Джайлс!

— Я ничего не слышал, милорд. — Старый солдат сделал знак глазами, что Пемброка в доме нет.

— Очень хорошо. Я ничего не имею против вашего визита. Вот только если бы вы просили повежливее. А сейчас убирайтесь отсюда к чертовой матери и благодарите Бога, что я не сержусь на вас. Этот дом — моя собственность, и я могу убить вас за вторжение на мою территорию. Предупредите всех, в следующий раз я таким добрым не буду.

Гвардеец, пятясь, торопливо вышел из комнаты.

— Мы уезжаем сегодня, Леа, — сказал Кейн, — только пока не знаю куда. Из дома не уходить. Это не шутка, а приказ.

— Да, дорогой. Я шагу не ступлю из этой комнаты, пока ты не прикажешь.

— А сейчас мне нужно встать — это тоже не шутка. — Он попробовал наклониться к ботинкам, но тотчас со стоном выпрямился. — Не могу. Леа!

А она уже упала около него на колени.

— Обопрись на мое плечо, — предложила Леа. — Попробуй: можешь ли ты стоять сам?

— Подожди, у меня кружится голова. Я превратил твою жизнь в кошмар. Кажется, я могу стоять. Скажи Джайлсу, пусть немедленно едет к моему отцу.

Когда Леа вернулась, Реднор шел по комнате, судорожно цепляясь за шкафы и столы. Вскоре он плюхнулся на кровать.

— Все… Больше пока не могу.

Он отбросил с потного лба волосы и нервно защипал шрам на лице. Леа села к вышиванию, но рука не поднималась взяться за работу.

— Леа, я смогу держаться в седле? — вдруг спросил он.

— В седле?! Да ты даже ходить не можешь. Куда ты собрался ехать?

— Мне нужно вывезти твоего отца из Лондона и спрятать его от королевы. Ответь мне: я умру, если проеду в седле день и, возможно, ночь?

— Ты не должен спасать его! — закричала она. Леа было ясно лишь одно — муж лезет прямо в пекло. — Он злой! Он хотел убить тебя! Ты выручишь его, а он вновь устроит против тебя заговор! — Даже страх перед отцом не сдерживал больше ее.

— У меня есть выбор? — мягко спросил он, привлекая жену к себе. — Мы связаны кровными узами. Разве я могу поднять руку на твоего отца?

— Но он ведь поднял ее на тебя!

— Да, но его смерть не может обрадовать меня. Было бы большим грехом убить его. Даже в честном поединке. Он слишком стар, чтобы сражаться со мной. И потом, Леа, подумай, как ты сможешь лежать в одной постели с человеком, который убил твоего отца?

— Он не отец мне! Он всю жизнь только мучил меня, — с горечью, осознавая правоту мужа, ответила Леа.

— Ну, хватит. Ты даже не знаешь, какие жестокие слова говоришь сейчас. Ты ненавидишь его за то, что он хотел убить меня. Но не будем сейчас об этом. Ты лучше скажи: выдержу я дорогу?

— Если не свалишься…

— Мне как-то не свойственно падать с лошади, — с легкой усмешкой ответил он. — А где гонец, которого Джайлс отправлял к моему отцу? — Он встал и побрел к двери.

Вдруг дверь распахнулась, и в комнату вошел Джайлс, а следом за ним запеленатый в лохмотья по самый нос человек. Джайлс со смехом сдернул тряпки, и Кейн замер, открыв от изумления рот.

— Пемброк?!

— Не вижу ничего смешного, — вместо приветствия злобно огрызнулся старик. — Вот уж не думал, когда просил помощи у лорда Херефорда, что он нарядит меня, как пугало и при этом будет еще и хохотать словно полоумный. Однако речь не о том. Реднор, объясни, как получилось, что ты, мой зять, не шевельнул и пальцем, пока я несколько недель мучился в тюрьме у королевы? Херефорд должен был тебе сказать, где я. Я изо всех сил старался спасти Честера. А это письмо в совет…

— Вы знали, что я был серьезно ранен на турнире? — не обращая внимания на тон Пемброка, спокойно спросил Реднор.

— Откуда? Меня держали под замком! — взвизгнул Пемброк.

— Он врет! Врет! — пронзительно закричала Леа.

— Ах ты, гадюка, — зашипел Пемброк. — Хочешь поссорить меня с твоим мужем? Твое дело — молчать. Я научу тебя держать язык за зубами!

Он стал вытягивать из штанов ремень. Леа отпрянула, а Реднор, опиравшийся на ее плечо, осел на пол. Джайлс, не проронив ни слова, вырвал ремень из рук старика, а потом помог Кейну встать.

— Откуда в вас столько наглости? — простонал Реднор. — Как вы осмелились явиться к Херефорду после того, как чуть не отправили его на тот свет? Давайте договоримся: я вывезу вас в безопасное место, но ни о какой любви и доверии между нами речи быть не может. Далее… Земель Фиц-Ричарда вы не получите — я вытащу и его и Честера из той ловушки, в которую они оба попали. Я не трону вас только ради нее, — он кивнул в сторону перепуганной Леа.

— Очень хорошо, просто замечательно! Я тебя понял. Ты хочешь обвинить меня в том, чего я не делал. Я не пытался отравить Херефорда. Он приехал пьяным, и тот бокал просто оказался уже лишним. Если я хотел навредить ему, то отчего же я не сделал этого потом?

— Да потому, Гилберт, что вы уже никому никакого вреда причинить не могли и, тем более, не можете. Лучше бы помолчали, — раздался за их спинами голос, и все повернулись к двери. На пороге стоял старый Гонт.

Старик спокойно прошел в комнату, отодвинул в сторону вышивание Леа и уселся в ее кресло, мрачно поглядывая на сына.

— Дурак ты, Кейн. Я всегда это говорил и могу только повторить. Ты расселся тут и говоришь слова, которых этот человек даже не знает. Ради чего все это? Гони ты его отсюда прочь.

— Отец, он пробудет здесь день или два. Мне нужно собраться.

— Что у тебя на уме?

Кейн не стал отвечать прямо. Он сказал, что отец, как только разберется со своими делами в Лондоне, наверняка захочет вернуться домой. Перед отъездом багаж досмотрят королевские гвардейцы. Потом он поедет домой и, когда шпионы королевы отстанут от него, повернет на юг, где и встретится с Реднором, а Реднор привезет с собой Пемброка.

— Я передам тебе Пемброка, а сам вернусь в Лондон. Ты отвезешь старика в Пейнкастл. Там он сядет на любой корабль.

— По-моему, с головой у тебя не все в порядке. Скажи мне, а как ты объяснишь свое исчезновение?

— Господи, да Леа скажет, что я сбежал куда-нибудь пьянствовать. Что захочет, то и скажет. Меня не будет всего один день. Я не думаю, что кто-то будет выяснять, где я. В доме останутся Джайлс с Бофором и будут поддерживать слухи. Я возьму с собой только Седрика.

— Главное для тебя — добраться до ворот города. За ними тебе уже ничего не угрожает. Джайлс, возьми половину моего отряда, а оставшимся скажи, чтобы собирались. Леа, ступай на рынок и купи нам в дорогу еды, да так, чтобы хватило до Уэльса.

За те два дня, что не было Реднора, Леа смогла, наконец, хоть немного отдохнуть. У нее отлегло от сердца, когда она узнала, что Реднор покинул город. Теперь можно было сосредоточиться на себе. Она в сотый раз пересчитывала дни. Сомнений не оставалось: она беременна! Правда, у нее не кружилась голова, ее не тошнило, не было никаких других признаков. Если она не ошибается, то, значит, она носит под сердцем дитя. Как же обрадуется Кейн! Могла ли она порадовать его больше, чем подарить ему ребенка в первый год супружества! Ребенок еще крепче привяжет их друг к другу.

А Гарри Бофор эти два дня ходил за леди Реднор по пятам. Он ненавидел себя, но страсть была ему неподвластна. Чего он только не делал, чтобы привлечь внимание Леа. А леди Реднор ничего не замечала. Она считала, что он, как слуга мужа, просто заботится о ней, и только.

«Если я овладею ею, — думал Бофор, — то после наложу на себя руки. Если нет — сойду с ума».

В комнату вошел Джайлс. Они с Бофором посменно дежурили около Леа. Гарри спустился вниз. Он был так погружен в свои мысли, что чуть не сбил с ног шедшего навстречу Херефорда.

— Мне нужно поговорить с лордом Реднором, — бросил тот.

— Это невозможно, — резко ответил Гарри.

— Бофор, уйди с дороги. Мне наплевать, чем он занят. Я доберусь до него, даже если для этого нужно будет спустить тебя с лестницы..

— А меня это не волнует, но пользы от этого ни вам, ни ему не будет. Вы можете прыгать вокруг него, кричать прямо на ухо. Он все равно вас не услышит — он без сознания. Если вы мне не верите, я могу позвать леди Реднор или Джайлса — пусть они вам сами скажут.

— О Господи! — простонал Херефорд. — Он так нам нужен!

— Скажите зачем. Когда он придет в сознание, мы все расскажем ему.

— Где Пемброк?

— Я не знаю. Он появлялся здесь, но Кейн был в бреду. Граф решил, что лучше всего отправить его в Арундель. Это мы и сделали. Больше мы ничего о нем не слышали.

— Вы поступили неправильно, Бофор. Если Реднор узнает… Его удар хватит. Ты знаешь, что случилось? Король и вассалы ловят Пемброка и взяли в осаду Петуорт.

— Петуорт?! Но… — едва не выдал себя Бофор.

— Что «но»?

Бофор подумал, что он должен следить за своим языком.

— Но зачем?

— Стало известно, что он там. Стефан прихватил с собой всех, кто может держать оружие, — Лестера, Глостера… Ни в одном знатном доме никого, кроме женщин, не осталось. Ты на самом деле не сможешь объяснить Реднору, что стряслось? Я хочу поехать туда. Если Мод схватит Пемброка и обвинит его в измене, то его земли перейдут к ее людям и в Уэльсе опять начнется война. Я не знаю, как быть… Со мной лишь несколько солдат. Сражаться бесполезно, а слушать меня король не будет — мы с ним давно не в ладах.

Бофору все-таки удалось выпроводить Херефорда из дома. Роджер ушел невероятно расстроенный.

19

Через несколько дней Реднор был дома и, вытянув ноги, распустив ремень, а, также обставившись тарелками со снедью, снисходительно улыбался в ответ на вопросы Джайлса.

— Ну ладно, ладно, — говорил он, — я вижу, Что ты злишься, только не пойму почему. Ты спрашиваешь, что я делал в Петуорте и как сбежал оттуда, а я тебе говорю, что я там не был. — Он долго выслушивал рассерженные выкрики Джайлса, а потом, наконец, перебил его: — Пришел Херефорд, что-то наговорил про меня, и теперь ты сердишься. Ты же сам мне говорил, у него как-то не так голова приставлена к туловищу. Зачем ты его слушал?

— Милорд, — перебила Кейна Леа, — не мучайте Джайлса. Расскажите, как было на самом деле, если, конечно, вы не очень устали и можете вразумительно поведать нам, где были все эти дни.

— Да тут и рассказывать нечего. Мы покинули город, и всю ночь ехали на юг. Пемброк зверски устал, замерз, проголодался, но я на это не обращал внимания… Мне не было до этого никакого дела.

Рано утром Филипп Глостер послал королю сообщение, что Пемброк едет на юг.

— Филипп?! — выдохнула Леа. — Филипп сказал…

Кейн потрепал ее по руке.

— Так было задумано. Отец отловил здесь, в городе, людей Пемброка и загнал их в Петуорт.

— Ну, наконец-то, — пробормотал Джайлс, — значит, не все так плохо, как казалось. А дальше что?

— Мы расстались в Кокфилде. Отец с Пемброком должны были добраться до Певенси вчера ночью, а я поехал домой… Об одном жалею — я не был при осаде Петуорта. Мне бы очень хотелось посмотреть на лицо короля, как он, вооруженный до зубов, въедет в замок, а там никого нет! — беззлобно рассмеялся Реднор.

— А король все еще в Петуорте? — спросила Леа. Она не отходила от Реднора ни на шаг, словно все еще не могла поверить, что он вернулся.

— Не уверен. Как только Стефан убедится, что там никого нет, он поедет в Певенси. Но будет поздно.

— Верно, — вставил Джайлс. — Певенси на берегу моря и надежно защищен со всех сторон. Гонт может и не уезжать оттуда — Стефан все равно, его не достанет.

— А я думаю, что все-таки это опасно, — сказала Леа. — Вы плохо знаете моего отца, он возьмет и впустит короля в замок.

— Он не сделает этого, — обронил Реднор и угрюмо посмотрел на жену. — Замок окружен водой. В случае чего жители могут на лодках уйти в море. Нет… Певенси взять невозможно. Разве что… Нет, мы все предусмотрели. Как вы думаете, зачем с королем поехали Глостер, Лестер и другие лорды? Убедить короля, что в замок лезть бесполезно. Даже Филипп… мой бедный Филипп! Если бы я только знал, что он тоже поедет! Я бы ни за что не стал посвящать его в наши планы!

— Мы все обречены на смерть, — сказал Джайлс. — Может, и к лучшему, что он уехал.

Реднор долго молчал. Смириться с потерей Филиппа было ему тяжело.

— На этой неделе Стефан вернется, — сказал, наконец, Реднор, — Пемброк будет в Уэльсе, а я буду лежать в постели, как будто и не произошло ничего.

— Однако, — заметил Джайлс, — Пемброк может доставить нам кучу хлопот. Честер в тюрьме, земли Фиц-Ричарда, того и гляди, приберут к рукам… Тебе надо подумать об этом.

— Херефорд получил урок. Впредь будет осмотрительнее.

— С ним не мешало бы поговорить, — сказал Джайлс, — а то ему еще взбредет что-нибудь в голову.

— Теперь необходимо заняться Честером. В этом деле мне нужна помощь Херефорда. — Кейн наклонил голову. — Но ты за ним сейчас не отправляй, поговорим с ним позже.

Теплая ладонь легла ему на шею.

— А теперь я хочу поразвлечься, — сказал Кейн.

— Куда ты собрался? Мне поехать с тобой? — недоумевая, спросил Джайлс.

— Нет, ты мне не нужен, — рассмеялся Реднор. — Вот с кем хотел бы я остаться наедине, — сказал он, притягивая к себе Леа.

Джайлс захохотал и понимающе кивнул головой.

— Человек должен не только сам родиться, еще и ребенка сделать. И в этом у него не должно быть помощников.

Леа отошла к окну, лицо ее горело от смущения. Когда-нибудь она наберется мужества и скажет ему, что постель ей в радость не только потому, что они делают там детей. Он, наверное, рассмеется над ее глупостью.

Реднор тихо подошел к жене и поцеловал ее в затылок. Леа откинула назад голову — тепло его ласк было приятно ей. Кейн прижался к ее спине и взял в ладони грудь. Леа почувствовала, как наливается желанием его тело, и у нее сладко закружилась голова. Вдруг едва слышно скрипнула дверь. Реднор мгновенно поймал этот звук.

— Ну, хоть когда-нибудь можно побыть без твоих служанок?

Испуганная Элис в одно мгновение выскочила из комнаты, но на ее месте как из-под земли вырос Херефорд. Щеки и глаза его пылали огнем. Было видно, что он ужасно злится.

— Ты же вчера был при смерти… Или ты просто не хотел меня видеть? Так лучше честно признаться.

— Херефорд, подожди! — Реднор виновато посмотрел на жену — она все еще стояла на коленях. Он услышал, как Херефорд побежал по лестнице вниз. — Ступай, — вздохнула Леа и откинулась к подоконнику. — Ступай, догони его.

— Задержите его! — выбегая в коридор, закричал Реднор. Ему совсем не хотелось гоняться за Роджером по улицам Лондона.

Реднор сбежал вниз, в холл. Там Роджер отбивался от солдат. Впрочем, они особенно и не приближались к нему, просто стояли кольцом.

— Роджер! Дай мне хоть слово сказать! — Он пробился сквозь группу воинов и несколько мгновений молча стоял перед Херефордом, пока тот выливал на Реднора свою обиду и гнев, а потом не выдержал и рассмеялся. — Позволь мне все объяснить, а потом можешь злиться, — подошел он к другу и обнял его. — Только сначала давай поднимемся наверх. Там нам никто не помешает.

— Но сначала убери оттуда эту маленькую лживую стерву, на которой ты женился! — обиженно заговорил Роджер.

Реднор помрачнел, но только на мгновение. Кейн не мог всерьез обижаться на него.

— Ты горячишься, — медленно произнес Реднор, — но я пропущу твою грубость мимо ушей, хотя это не лучшие слова, которые ты мог бы сказать о моей жене. У тебя есть повод сердиться на меня, но она здесь ни при чем. Однако я очень хочу помириться с тобой… Если ты настаиваешь, Леа посидит в другой комнате, пока мы с тобой будем разговаривать.

— Да, я настаиваю, — огрызнулся Херефорд. — Она тебя к рукам прибрала, и ты своими мозгами уже не думаешь.

Повернувшись к жене, Реднор резко скомандовал:

— Леа, ступай, найди себе какое-нибудь дело. Мне нужна на некоторое время эта комната.

Обстоятельства вынуждали Кейна показать свою власть над женой.

Леа присела в глубоком реверансе. Она никогда этого раньше не делала, кроме как в шутку. Когда она выпрямилась, и Херефорд и Кейн увидели, что по ее лицу градом катятся немые слезы.

У Реднора не было времени нежничать с Леа — Херефорд сейчас был для него важнее. Но у Роджера сердце дрогнуло.

— Миледи, не плачьте, — торопливо сказал он. — Не надо никуда уходить. Сомневаюсь, что вы услышите что-то новое в этом разговоре.

— Относительно моих дел ты прав — она знает все, — сказал Кейн.

Прохладное терпкое вино в больших серебряных кубках пошло всем на пользу. Роджер прислушался к Реднору лишь один раз — когда тот заговорил, что, дескать, теперь Мод возьмется за Леа.

— Ей не удалось отправить меня на тот свет. Она обязательно попробует сделать это еще разок. Она знает, как я люблю свою жену, — он улыбнулся Леа, — и думает, я стану плясать под ее дудку, если она возьмет Леа в заложницы.

— Мод собиралась выкрасть Леа перед турниром?

Реднор кивнул и с облегчением посмотрел в глаза другу. Слава Богу, наконец, он достучался до него.

— Послушай. Я получил записку от Элизабет Честер. Она предупреждает меня, чтобы я не приводил к себе в дом женщин. Сам понимаешь, я не очень-то обрадовался этому письму. Однако, я думаю, она хотела предупредить, что Леа нельзя прятать у меня в доме. Мой дом будет первым, где ее станут искать. О Господи, какой кошмар! Когда я последний раз разговаривал с ней… — Он закрыл глаза. По его лицу было видно, что ему стало плохо.

— Ты не сказал ей, что твои женщины — не ее дело? — Реднор то ли шутил, то ли предупреждал.

Херефорд нервно вздрогнул и покачал головой.

— Да она из меня печенку вынет. Я должен был сходить помириться с ней.

— Херефорд, ты смелее меня. Я на твоем месте скрылся бы куда-нибудь лет эдак на десять. Может, потом она и подобреет…

А Леа, слушая эту болтовню, недоумевала — что это за женщина, при воспоминании о которой бледнеют двое взрослых мужчин. Похоже, Элизабет Честер обладала немалой властью. Ее наверняка из собственной спальни никогда не выставляли. Леа вспомнила Элизабет — красива, жизнерадостна, остра на язык. Однажды Леа тоже решила дать волю языку и заплатила за это пощечиной. Как же защищаться от тяжелой руки мужа?

Леа очень хотелось, чтобы ее любили. Ей было непонятно, чего хорошего можно добиться, когда муж бьет жену, а та в ответ его ненавидит. Она не верила, что большинство мужчин стараются жить с женами в мире и что порядок, заведенный в родительском доме, не был правилом для всех семей. Она очнулась, только когда Реднор чокнулся с нею кубком.

— Это я виноват? — спрашивал Роджер. Голос его вновь стал ледяным. — А разве это не твой приказ, Реднор? Разве не ты хотел избавиться от меня? Валлийцами раскомандовался. Думаешь, ты и мне можешь указывать, что да как делать?

— Ради Бога, Херефорд! Ты начинаешь напоминать мне Пемброка. Мне нет дела, что ты вбил себе в голову, но я не хочу от тебя избавиться! Я не раскомандовался! Мне хватает хлопот на собственных землях, а ты говоришь про валлийцев… Сядь, пожалуйста. Я надеюсь, мы можем извлечь выгоду из твоих проблем с королем. Ты ведь слышал, что сюда едет Генрих Анжуйский, но вряд ли знаешь некоторые важные детали…

— Конечно, слышал. Неужели ты думаешь, мы с Честером ввязались в эту историю со Стефаном, чтобы усесться на трон самим?

— Из твоих слов я понимаю, что ты ничего не знаешь.

— Я же человек ненадежный, зачем мне говорить? Ты думал, я сразу Стефану донесу, чтобы тот денег отсыпал? — Было видно, что молодой человек обижен не на шутку.

— Роджер, прости, но тогда ты был небезопасен.

Херефорд со стоном вскочил на ноги.

— Да сядь ты, наконец! — одернул его Реднор. — Подумай сам! Ты присягнул Пемброку и Честеру. Значит, твоя обязанность рассказывать своим друзьям, что и где ты слышал. Ты никому зла не хочешь, я знаю, но вот Честер иногда ведет себя весьма неумно, а Пемброк вообще предатель.

Леа подала ему в руки кубок с вином. Роджер тяжело плюхнулся на свое место и стал потихоньку успокаиваться.

— Отрицать всего этого я не могу, — тихо сказал он. — Ты так любезен, что даже не сказал, что и я, а не только Честер, особым умом не отличаюсь.

— Не торопись. И не смотри на меня исподлобья. Я доверяю тебе так, как доверяют друг другу мужчины. А теперь послушай меня. Генрих едет сюда, но дело в том, что он здесь никому не нужен. Ни Мод, ни Глостер не дадут ему ни одного солдата, ни одной монеты… Генрих должен отправляться домой, и чем быстрее, тем лучше. Но нельзя допустить, чтобы он попал в руки Мод. Леа, куда Джайлс запрятал те бумаги? Ага, вот они. Читай, Роджер.

Реднор запахнул на груди рубаху и сделал Леа знак, чтобы она принесла еды — Херефорд будет долго читать.

— Если то, что здесь написано, правда, то Стефан, ввязавшись в войну, не выиграет ее.

— Верно, а потому кто-то должен перехватить Генриха, кто-то, кому он поверит. Ни Филипп, ни я поехать не можем. — Кейн замолчал, не сводя с Роджера глаз. — Я бы остался и попробовал освободить Честера.

— Ты хочешь, чтобы на восток поехал я?

— Да.

— Но я видел мальчишку всего один раз! Он не вспомнит меня.

Кейн улыбнулся.

— Он вспомнит твоего отца. Он получит письмо от Роберта Глостера о твоих достоинствах. Он получит письмо от меня, где я скажу, что ты человек надежный. Кроме того, ты передашь ему бумаги от Стефана.

— А может, это мой долг, а не твой — вытаскивать Честера?

— А что ты можешь сделать для него? Даже если король или королева примут тебя, едва ли они станут слушать.

— Но не будет ли мой отъезд выглядеть как побег?

— Какое тебе дело до того, как это будет выглядеть? — огрызнулся Реднор. — Не все ли тебе равно, что думают о твоих поступках дураки? Есть дела поважнее. Тех пленников, которых ты взял для меня на турнире, надо перевезти в Пейнкастл. Эти люди могут нам с Честером хорошо помочь.

— Вот что я думаю. Королева страшно боится, как бы вся эта история не стала известна совету. Может, лучше оставить пленников здесь? Чуть что, мы их сразу…

Реднор встал и жестом позвал Херефорда к накрытому столу. Он был в смятении — как рассказать о своем новом замысле Роджеру? Однако хорошая еда и доброе вино сделали свое дело — страсти поутихли.

— А я не хочу вытаскивать их на совет. Я хочу лишь припугнуть Мод их рассказами, после чего она уговорит Стефана отпустить Честера. Но так просто расстаться с Честером Мод не захочет. Ей обязательно нужно будет наказать его, причем с пользой и для себя и для короля. Я собираюсь предложить Честеру отдать часть своих владений как выкуп за свободу. Надеюсь, ты проедешь по тем местам и убедишь баронов, что это необходимо.

— Нет!

Реднор уговаривал Роджера не один час. Уже сменили свечи, поставили на стол новую еду, а Кейн все говорил и говорил. Потихоньку Роджер начал уступать, он уже соглашался, что те владения, о которых упоминал Реднор, особой ценности для Честера не представляют. Либо это какая-то глушь, либо по соседству с замками Стефана. Зачем Честеру лишние хлопоты?

Но все-таки Херефорд рвался в бой. Для него это было дело принципа. Если бы только Реднор сказал, где прячут Честера, то он, Херефорд, собрал бы вассалов Честера и освободил друга.

— Роджер, в пятнадцатый раз я прошу тебя проявить хоть каплю понимания. Это может плохо кончиться для Честера.

— Мы должны сражаться, — упирался Херефорд. — У нас есть права, а если Стефан забыл об этом, мы ему напомним. Ты говоришь, Генрих едет. Давай уберем Стефана, а с Честером разберемся позже.

Терпение Реднора было уже на пределе.

— Кто будет убирать Стефана? Ты один? Сколько раз я тебе уже говорил, что сейчас не время для войны. Даже если мы посадим этого мальчика на трон, кому от этого будет польза?

— По-моему, на моих землях порядка больше.

— Роджер, Херефорд — не вся Англия. Кроме того, твои вассалы приняли тебя спокойно из уважения к твоему отцу и твоим собственным заслугам. Ты забываешь, что вокруг Стефана много людей недобрых. Причем, посади на место Стефана Генриха — все равно ничего не изменится. — Вдруг Реднор уронил голову на руки. — Роджер, я больше не могу разговаривать, я чертовски устал. Ступай домой, а завтра встретимся. Думаю, что страшное уже позади. — Он потрепал Херефорда по плечу и с грустью добавил: — В твои годы я мог веселиться ночи напролет…

Уже стоя в дверях, Херефорд обернулся, на губах у него играла озорная улыбка.

— Ты прав, когда у тебя не было жены, ты был менее сонлив. Ухожу, уже ухожу. А кубками бросаться не надо, разобьешь. — И он юркнул в коридор.

Слово «жена» напомнило Реднору о сегодняшнем утре.

— Леа, — загудел он, едва закрылась дверь. — Леа, я был так груб сегодня, прости. Конечно, это твоя спальня, но мальчик был ужасно расстроен.

— Я все понимаю. Иди ко мне, — тихо сказала Леа.

— А ты не сердишься?

— Иди ко мне. Хватит разговоров.

— Но ты мне не ответила.

— Нет, — промурлыкала она, — я не сержусь.

Успокоенный ее ответом, Реднор начал раздеваться и наклонился к ботинкам. Он еще ничего не успел сделать, как рядом оказалась Леа. Она внимательно осмотрела рубец на правой руке. Да, все не так хорошо, как хотелось бы. Руку надо беречь.

Она опустилась на колени, чтобы помочь ему снять обувь.

— Не нужно, — торопливо сказал он.

— А я считаю, — поднимая на него глаза, ответила Леа, — что нужно.

— Поступай, как знаешь, — сдался он. В глубине души Реднор все время боялся ее прикосновений, но с каждым разом она все более приручала его. Он лег в постель и натянул на себя одеяло. Леа едва слышно скользила по комнате — вот плеснула вина в кубки и поставила их рядом с кроватью, вот передвинула в угол кресло, в котором сидел Херефорд. Сквозь дремоту Кейн услыхал, что она раздевается.

— Леа, — сонно пробормотал он, — а почему женские наряды, когда они сняты, выглядят так грустно? Это платье переливалось на тебе серебром, а сейчас лежит как унылая серая тряпочка?

— Может, и на тело без одежды грустно смотреть? — улыбнулась Леа.

— Однажды… Нет, ты прислушайся!

— Что?! — встревожилась она.

— Дождь! Это значит, что кончилась засуха!

20

По всей Англии зарядили проливные дожди, ни пройти, ни проехать. Лошади и скот увязали в грязи. Крестьянам, которые везли свой товар на рынки, приходилось на собственных плечах вытаскивать телеги с провиантом. Дождевые потоки смывали с земли пыль и грязь, скопившуюся за три месяца засухи. Темза вышла из берегов. Люди с отчаянием смотрели на прибитые дождем посевы: чудесный урожай, который вызрел под жарким солнцем, умирал прямо на глазах. Мощные струи дождя вбивали зерно глубоко в землю, запасенное на зиму сено промокло насквозь.

Вернулся в Лондон молчаливый и удрученный Стефан, и с ним вся придворная знать, кроме Филиппа Глостера. С преданными ему людьми Филипп медленно отправился на восток. Филипп чувствовал — смерть близко, и хотел умереть там, где родился. Кейн, получив его последнее письмо, очень расстроился и даже хотел поехать к нему, но передумал. Из письма он понял: Филипп не хочет его видеть. Видимо, Филипп вообще не хотел встречаться с кем-либо. Реднор был в отчаяний и не мог сдержать слез, но, слава Богу, рядом оказалась Леа, и она поддержала его. Обняв его, как ребенка, она долго сидела с ним, утешая. Кейн понял — с потерей нужно смириться.

А двор тем временем пребывал в каком-то лихорадочном веселье — мужчины пили и устраивали игрища с оружием, женщины без конца меняли наряды. Все ждали Генриха Анжуйского.

Леа держалась в стороне от придворной жизни. Когда Мод предложила ей занять место Элизабет Честер, Леа ответила с деланной грустью, что муж вряд ли разрешит ей сделать это. Мод попыталась втолковать ей, что она может вертеть Реднором как хочет, но Леа старательно изображала глупышку. Она тяжко вздохнула и чуть ли не со слезами на глазах посмотрела на королеву.

— Ах, ваше величество, я была бы так рада, но… не решусь заговорить с мужем на эту тему. Может, вы попросите за меня — едва ли он вам откажет.

После своей попытки отправить Реднора на тот свет Мод побаивалась его. До тех пор, пока в руках Реднора находились подкупленные ею наемники убийцы, любая ссора с этим безумцем способна была обернуться грандиозным скандалом, который вполне мог перевернуть и без того шаткий трон ее мужа! Вот если бы она прибрала Леа к рукам, Кейн и пальцем не смог бы шевельнуть. Мод всеми силами пробовала внести раздор между супругами, следила за каждым шагом Леа. Все ее хитроумные планы разбивались о невероятную глупость девчонки и недюжинный ум ее мужа.

Кейн ни на минуту не выпускал жену из виду. Когда она разговаривала с придворными дамами, Реднор слонялся вокруг, навострив уши. Если она выходила из гостиной, даже на минуту, он шел следом и терпеливо дожидался, привалившись к стене, пока она поправляла волосы или платье. Его невозможно было занять ничем — ни разговором, ни игрой, ни выпивкой. Дом, где они жили, охранялся, словно осажденный. Иногда Леа выезжала на рынок — тогда ее сопровождали полсотни до зубов вооруженных солдат и сам Реднор. Охрану он предупредил — если с головы жены упадет хоть один волосок, смерть покажется им счастливым исходом. На душе у Реднора было неспокойно — отец и Пемброк словно растворились в предрассветном тумане. Из Певенси после снятия осады не приходило никаких известий, а из посланий его доверенных лиц в Уэльсе следовало, что Гонта там нет. Ко всему прочему, и жена вела себя как-то очень странно: она могла веселиться со слугами, но тут же приходила в дурное настроение и через мгновение уже плакала горючими слезами. Она то ластилась к нему, то недовольно отталкивала его. Когда Реднор находился в хорошем расположении духа, он на все смотрел сквозь пальцы, но иногда и его терпению приходил конец. Он срывался, начинал ругаться, и тогда Леа билась, чуть ли не в истерике, крича, что ей страшно, ужасно страшно, но чего она боялась, добиться от нее было невозможно.

Леа удивлялась себе, пыталась сдерживаться, но ей это удавалось все хуже и хуже. Она прекрасно знала причину своих страхов, сомнений у нее почти не осталось — она носила в себе ребенка. Леа окончательно в этом уверилась, когда по утрам ее стали преследовать приступы легкой тошноты и головокружения. Мысль о родах приводила ее в ужас, она боялась, что не разродится и умрет, погубив ребенка. Хотя мать ей многое рассказывала, и она знала, как рождаются дети, это не утешало ее. Страх перед родами усиливался мыслями о том, что она может перестать быть желанной для Кейна.

Женщины при дворе вились вокруг него, как пчелы, и в их числе — Джоанна Шрусбери. Возможно, узнав о ребенке, он перестанет заглядываться на придворных дам. А может, и наоборот, утратит к ней интерес, как только она станет толстой и некрасивой. Леа слышала немало рассказов о том, что беременной жене не так-то легко удовлетворить прихоти своего мужа. Кто знает, не сочтет ли он это достаточным поводом для того, чтобы открыто искать на стороне возможности удовлетворить свою похоть?

Леа напрасно думала, что никто ни о чем не догадывается. Уже многие заметили, что она не играет в шумные игры, перестала ездить на охоту, а больше слушает разговоры о детях — как кормить, чем лечить. Женщины постарше понимали, что происходит, и украдкой улыбались, но по-доброму. А вот Джоанна Шрусбери отпускала колкости пуще прежнего, она в последнее время просто не давала Леа проходу. Мод тоже не оставляла попыток заполучить Леа.

Как-то раз в конце сентября Кейн вернулся с королевской охоты. Он был так грязен, что Леа наотрез отказалась пускать его на порог, приказав слугам принести воды прямо во двор. Реднор основательно разозлился. Впрочем, он был расстроен еще с утра из-за Херефорда. Роджер вместе с Джайлсом ехали на восток с письмами короля и пленниками, взятыми на турнире. Реднор отлично знал — за каждым шагом Херефорда следят, и хотя он постарался обезопасить своих посланцев, но всего предусмотреть не мог, а в дороге случалось всякое. Копившееся напряжение искало выхода и находило его в гневе, без особых причин изливавшемся на окружающих. Когда Леа задала ему какой-то пустяковый вопрос, он огрызнулся, и она поняла, что мужа сегодня лучше не тревожить. Она отошла в сторону и тихо отдала приказания слугам насчет ванны и кубка горячего вина, сдобренного специями. Задумавшись о своем, Леа пропустила мимо ушей вопросы Кейна.

— Были еще какие-нибудь новости? — в третий раз раздраженно спросил он.

— Я тебе уже дважды сказала — только то, что Херефорд выехал из города, — нервно ответила Леа. — Прошло еще слишком мало времени.

Кейн зашагал по комнате.

— Проклятие! Терпеть не могу сидеть и ждать! Леа поджала губы, понимая, что надо промолчать. Кейн стукнул кулаком по шкафу и подошел к жене. Легонько дернув ее за косу, он спросил:

— Ты что-то очень тихая. Из-за дождика грустно? Или это я на тебя тоску навожу?

Леа едва сдержалась, чтобы не огрызнуться: в последнее время сдерживать себя ей становилось все труднее, однако она понимала, что причина раздражительности — в ее состоянии. Поэтому она изо всех сил старалась держать себя в руках и не позволять эмоциям брать верх над разумом.

— Нет, — покорно ответила она, — мне с тобой никогда не грустно. Я… наверное, это действительно из-за погоды. Тяжелый год нам предстоит…

Он словно взвесил на ладонях тяжелые золотые косы.

— Из Пейнкастла плохие новости, там совсем нечего есть. Нужно охотиться, чтобы добыть мяса, иначе слуги умрут с голоду.

— Слуги могут умереть с голоду?! — с ужасом переспросила Леа. — И ты будешь сам добывать им еду?

Реднор вздохнул. Откуда об этом знать девочке, которая всю жизнь провела в замке, среди достатка и сытости.

— Леа, они не могут охотиться сами, у них нет такого права, и я им его не дам — одному Богу известно, во что может обернуться такая свобода. Но им нечем кормить скот, у них нет зерна, чтобы выменять на рыбу или мясо. Они умрут, если не помочь им сейчас…

— Даже если так, что из того?

— Особенного ничего, только кому тогда сеять хлеб в следующем году?

— Но они же не все вымрут!

— Хорошо, попробуй посмотреть на это с другой стороны. Их предки, так или иначе, присягнули нам на верность. Мы должны заботиться о них, защищать от врагов.

— Бог тебе судья, Кейн. Своим усердием сохранить мир ты уже всех вокруг распугал…

— Может, все и так, но разве голод не враг? Я кормлю моих лошадей и собак, забочусь о них, и они платят мне преданностью. Если я позабочусь о моих подданных, они отплатят мне тем же. Они знают это и идут ко мне со своими бедами, жалуются. И еще… возможно, это слабость, но я не могу видеть плачущих от голода детей.

— Я тоже, — пробормотала Леа. — Ладно, Кейн, поступай, как знаешь.

Реднор вздохнул и улыбнулся — похоже, у жены настроение улучшилось.

— В конце концов, я убедил тебя… Знаешь, мне бы хоть какую-нибудь весточку от отца. Не могу поверить… — Леа метнула на него взгляд, и он осекся. Как-то в голове не укладывалось, что Пемброк мог сделать что-то плохое с отцом. С другой стороны, будь все хорошо, Гонт обязательно дал бы о себе знать. — Он уже такой старый, — вздохнул Реднор.

Леа промолчала. В последние дни они как-то не очень хорошо ладили. Кейн угрюмо поглядывал на жену, не зная, что делать — то ли не замечать, как она дуется, то ли проучить ее разок, чтобы знала, как вести себя, когда муж не в духе. Вдруг раздался стук в дверь.

— Войдите! — сказал Реднор.

Дверь распахнулась — на пороге стоял Бофор.

— Внизу вас ждет человек. Он просил передать вам вот это, — Гарри протянул Реднору перстень. Кейн сразу узнал его — это был перстень Гонта.

— Сейчас спущусь, — побледнев, тихо ответил он.

От посыльного, который оказался монахом, Реднор ничего не добился. Тот лишь скачал, что старый граф остановился в гостинице при их монастыре и попросил аббата послать кого-нибудь к Реднору в Лондон. Кейн нервно защипал шрамы. Если Гонт жив, то этот перстень ни у кого больше оказаться не мог. Если мертв…

— Бофор!

— Да, милорд!

— Половина отряда едет со мной. Скажи, чтобы собирались. Ты и остальные остаетесь охранять ее светлость. Если на вас нападут, продержитесь до темноты. Я могу не вернуться к ночи, тогда постарайтесь выбраться к Херефорду и Джайлсу. Жене я ничего говорить не буду — пусть не тревожится понапрасну. Возникнет необходимость — увозите ее силком, я разрешаю. — Он бросился наверх и столкнулся с Леа в коридоре. Она что-то втолковывала служанке. Реднор оттащил Леа в сторону. — Мне нужно уехать.

— Уехать? Там дождь и темно! Куда? А мне нельзя поехать с тобой?

— Нет, тебе со мной нельзя, — через силу проговорил Реднор. — Я тебя умоляю, не создавай мне лишних проблем. Я получил сообщение от отца: он здесь недалеко, в монастыре…

— Ты будешь спать не дома? Но я боюсь остаться ночью без тебя!

— Леа, я постараюсь вернуться. Не тревожься — Бофор присмотрит за тобой. Ты его слушайся… А на ночь возьми к себе кого-нибудь из служанок. Я не могу тащить тебя в бой…

— Ты уезжаешь воевать?! — закричала она.

— Нет, нет… успокойся. Извини, у меня нет больше времени.

Реднор торопился уйти — жена расстроила его. И так нелегко на душе, а тут еще она со своими причитаниями. С другой стороны, оставить ее в слезах он тоже не мог — кто знает, вдруг они видятся последний раз. Она не успела и слова сказать, как он вдруг страстно поцеловал ее и бросился за дверь. Леа осталась стоять в недоумении. Непредсказуемость мужа обескураживала ее. Тут в комнату вошел Бофор и спросил, не нужно ли ей чего.

Она улыбнулась и потребовала, чтобы он попробовал развеселить ее.

— Хорошо выглядишь, Кейн, — бесцветным голосом проговорил Гонт, окинув взглядом фигуру сына.

— Что ты здесь делаешь?! — рассерженно спросил Реднор. — Почему ты отправил посыльного без письма? Я чуть с ума не сошел — так волновался…

— Из-за меня? — последовал ядовитый вопрос.

— Наши планы могли провалиться! Что я должен был думать — ты столько времени молчал? Что с Херефордом, я тоже не знаю, и потом этот дурацкий приказ явиться сюда… Я ехал и не знал, к чему быть готовым.

— Херефорд в безопасности, я виделся с ним. Я специально приехал сюда — мне нужно сказать тебе кое-что очень важное, и я не мог доверить этого бумаге. Пемброк мертв.

Перед глазами у Кейна все поплыло. Он зажмурился. Реднор очень часто не одобрял поступков Гонта, но в одном он никогда не сомневался: отец — человек чести. Будь прокляты эти кровные узы, из-за них его отец стал убийцей, а сам он — рабом женщины!

— Как ты убил его?

Гонт нервно зашагал по комнате, потом вдруг резко развернулся, словно хотел отвесить сыну пощечину.

— Неужели твои мозги такие же увечные, как твое тело?

— Ты хочешь сказать, он умер своей смертью? — на радостях Кейн был готов расцеловать отца. Нет, он не убийца! Реднор с облегчением вздохнул. — Позволь своему колченогому дьяволенку присесть и успокоиться, — чуть ли не смеясь, взмолился Реднор. — Папа, я три месяца при дворе. Я слышу и думаю только о заговорах и убийствах.

— Что ты сказал? — проревел Гонт.

— Что Пемброк умер… да ты сам сказал… Почему он умер?

— Не то, — злобно затряс головой Гонт. Кейн недоумевал. Он неуверенно повторил.

— Я три месяца при дворе и, кроме как о заговорах и убийствах, ни о чем больше не слышу. Что в этом удивительного?

— Нет, еще раньше.

— Раньше? Ах, ну да — что я твой дьяволенок? Что я колченогий? — Лорд Реднор твердо встретил негодующий взгляд отца. — А что, разве это не так? Ты удивляешься тому, что говорил сам? Я уже тридцать лет твой сын, за это время можно бы и привыкнуть к моему несовершенству… Ты что, хочешь еще раз убедиться в том, какой я есть?

— Своими достоинствами похвастаешься в другой раз, сейчас не время. Слушай меня внимательно: когда мы добрались до Певенси, Пемброк выглядел смертельно уставшим. Он и в седле толком сидеть не мог, не говоря уже о том, чтобы как-то передвигаться самому. Но я не решился оставить его. За ним нужен был присмотр. Я видел, ему очень плохо… Клянусь, я не убивал его, но я и не помог ему. Тем не менее, нам надо сейчас поторопиться…

— Почему? — устало спросил Кейн.

— Мне кажется, живой Пемброк в наших руках очень пугает Мод! Она боится, что мы захотим разговорить его, ее же методами. Тебе как можно скорее нужно увидеться с королевой, — отец говорил совершенно спокойно, сохраняя равнодушное выражение лица, но Реднор сидел как на иголках, нервно ерзая в кресле.

— Ну, хорошо, а от кого ты здесь прячешься?

— Может, королеву заинтересует, что у нас в руках находятся еще и пленники с турнира? — не замечая вопроса, продолжил старик. — А вдруг она что-нибудь придумала и уже не так боится нас? Когда ты к ней поедешь? Лучше всего завтра вечером… я с моими людьми пригляжу за дверями Тауэра. Если ты к ночи не вернешься, мы зайдем и спросим про тебя.

Кейн рассматривал покрытые шрамами руки. Почему отец не поехал домой? В Уэльсе все еще неспокойно. Он приехал сюда, чтобы сказать о мертвом Пемброке? Приглядеть за воротами Уайт-Тауэра? Почему он вообще уехал из Уэльса? Он вовремя предупредил его накануне турнира. И сейчас снова появился, чтобы защитить его от королевы. А эта история с Пемброком? Он явно оберегал сына. Ради наследника? Возможно. А может, ему стыдно за то, что все эти годы он обижал его?

— Что тревожит тебя, глупец?

Резкий вопрос вывел Кейна из задумчивости.

— Ничего… Просто я очень устал от заверений и полуправды.

— Я тоже, сын. Если твоя жена родит мальчика… — Он внезапно замолчал, заметив страх в глазах Реднора. — Наследник должен появиться обязательно, — заговорил он жестче. — Честера и Фиц-Ричарда надо освободить, а из Мод вытрясти деньги, чтобы было, на что отправить обратно Генриха Анжуйского. Да ты носом клюешь. Если бы ты хоть раз в сутки использовал кровать для сна, у тебя голова лучше бы варила. Ступай, ступай в постель.

Вечные издевки. Реднор вдруг разозлился.

— И ради этого ты заставил меня проехать три мили в темноте и под дождем?!

— Нет, — рявкнул Гонт, — не ради этого, а ради того, чтобы позлить тебя и посмотреть, на кого ты станешь похож, когда промокнешь до нитки!

«Глупый вопрос — глупый ответ», — подумал Реднор. Однако отец дорожил им. Конечно, может, только из-за наследника, но, как бы то ни было, дорожил. Это было приятно чувствовать, хотя в душе у Кейна жила обида. Почему отец ни разу не спросил про раны? Почему ни разу не приехал навестить во время болезни? По губам Реднора скользнула легкая улыбка — отец слишком горд, чтобы пойти на такие уступки.

Реднор вернулся домой насквозь мокрым и жутко грязным. Слава Богу, Леа уже спала. Она свернулась уютным клубочком как раз на той стороне, на которой обычно располагался он сам. Раздеваясь, он старался не шуметь, чтобы не разбудить ее, однако едва он сел на кровать, как был заключен в страстные объятия. Ему стало неприятно: во-первых, он устал, а во-вторых, Кейн считал, что такое поведение женщину не украшает — проявлять желание в любом случае должен мужчина.

— Леа, подожди, — отстранил он жену. — У меня есть для тебя новости. Я должен тебе сказать… Твоего отца больше нет. Он умер от болезни, я к этому руки не приложил.

— Господь милосерден, — равнодушно обронила Леа, но, к удивлению Реднора, объятий не разжала.

Кейн понимал — такой отец, как Пемброк, не мог рассчитывать на большую любовь своей дочери. И все-таки вести себя так после известия о смерти — по меньшей мере, странно.

— Дай я сниму ботинки. Я сейчас вернусь, — Реднор отвел руку Леа.

— Нет, нет! Пожалуйста, не надо!

— О чем ты?

— Пожалуйста, не делай этого.

— Да что за дьявол вселился в тебя? Это новая игра? — Кейн чувствовал, как в нем нарастает раздражение: меньше всего на свете ему хотелось сейчас предаваться любовным утехам.

— Обними меня. — Леа продолжала жаться к нему, однако вела она себя не так, как если бы хотела приласкаться к нему и возбудить в нем желание.

«Боже милостивый, — подумал Реднор, — мне дадут хоть ночью остаться наедине со своими мыслями?» Он чувствовал, что Леа вся дрожит, и попробовал последний раз выяснить, что к чему:

— Что такое, Леа? Почему ты плачешь? Из-за отца?

— Мне страшно, — рыдала она.

— Родная моя, чего ты боишься?

— Я тебе обязательно скажу.

— Ну, хорошо. Подожди, я зажгу свечи — не люблю разговаривать в темноте.

«Ну почему все всегда обсуждается в середине, ночи? Неужели никто, кроме меня, спать не хочет?» Кейн страшно устал, и единственное, о чем он был сейчас в состоянии думать, — это подушка и одеяло. Но странное поведение Леа заставляло его прислушаться к ее словам.

— В чем дело? — спросил он.

Глаза у Леа покраснели от слез. Она начала ластиться к нему, прежде чем ответить.

— Когда мы поедем в Пейнкастл?

— Я тебе сто раз уже говорил, — сказал он, но, увидев, что она плачет, сменил гнев на милость: — Скоро поедем, не беспокойся. Завтра я встречаюсь с королевой, нам еще нужно вытащить из тюрьмы Честера, потом можно ехать домой. Еще неделя или две. Скоро. — Он погладил ее по голове.

— Скажи, а можно там со мной кто-нибудь будет?

— Кто? Я сделаю все, чтобы тебе было удобно.

— Может, одна или две дамы постарше меня… — Леа снова расплакалась.

— Тебе одиноко, милая моя. Ты скучаешь по маме. — Порыв ревности угас, и Кейну даже стало неловко. — Бедный ребенок. Ты всегда держишься так по-взрослому, что я забываю — ты ведь еще совсем дитя. Не плачь. Если хочешь, я отвезу тебя в твой замок, к матери. Или, может, она приедет в Пейнкастл, посмотрит, как ты устроилась.

— Я не хочу домой. Я очень хочу увидеть маму, но плачу не потому, что скучаю. Я счастлива с тобой, больше мне никто не нужен.

— Тогда к чему эти слезы?

— Скажи, а Бофор будет жить вместе с нами в Пейнкастле? — вдруг спросила она. — Ты ведь говорил, что хочешь назначить его кастеляном. Ты думаешь, ему можно доверять? — совершенно неожиданно сменила тему Леа.

Реднор не ожидал такого перехода. Он с трудом понимал, о чем идет речь.

— Ну, конечно, можно. А почему ты спрашиваешь?

— Дай-ка я встану. — Леа сползла с постели и ушла в тень. Вскоре она вернулась и встала у кровати, тяжело вздыхая и поглядывая на мужа. — Ему нельзя доверять! — Реднор рванулся из постели, но она бросилась ему в ноги. — Нет, милорд, нет! Не убивайте его! Я спрятала ваши ботинки — вам не в чем идти. Успокойтесь, он не сделал мне ничего дурного. Так, какие-то пустяковые слова… Он даже рук мне не целовал!

Последнее было неправдой: сэр Гарри целовал ее в губы, но, узнай об атом Реднор — Бофору не жить. Леа хотела защитить Гарри, потому что понимала — она сама его подтолкнула. Реднор наотмашь ударил ее по лицу. Он бил в такой ярости, что не ощущал своей силы. Пощечина сшибла Леа с ног. Она ползком добралась до Кейна, и вцепились ему в ноги. Он пинком отбросил ее, но она снова подползла.

— Чего он добивался? Что он сказал? — рявкнул Кейн, грубо отбрасывая ее руку.

— Кейн, он еще очень молод и по-своему несчастный человек. Он… — Леа лихорадочно пыталась выразить свою мысль.

— Может, тебе захотелось чего-то нового? — Гнев и ревность неузнаваемо исказили черты лица Кейна, шрамы из белых стали багровыми. Так он выглядел только в решающие минуты схватки. Леа в ужасе попыталась схватить его за руку.

— О Господи, Кейн…

— Он ведь моложе меня, и шрамов на нем поменьше. Он красивее! Почему ты защищаешь его? Почему? — Он рывком поднял ее с пола, схватил за плечи и затряс. Затем Кейн прикусил себе губу и отпустил Леа, оставив, однако, на ее плечах багровые пятна. — Не надо ничего говорить, по твоим глазам и так все видно. Ты просто труслива, а иначе вела бы себя, как обычная шлюха. Будь ты проклята!

Он замахнулся для удара, но она бросилась в угол комнаты, достала откуда-то его ботинки и с грохотом бросила их посередине комнаты, стараясь держаться подальше от разбушевавшегося мужа.

— На, держи! Иди, убивай. Я хотела защитить его, потому что знала: если ты убьешь его, то будешь мучиться до последних дней своей жизни. Он не сделал тебе ничего плохого. Не любить человек не может! — Едва ли Реднор слышал ее. Он торопливо одевался. — Мы не можем управлять любовью, иногда нам даже не хочется, но мы все равно любим! — плакала она. — Я полюбила тебя с того первого раза, когда ты поцеловал меня, хотя я знала — эта любовь принесет мне боль и горе. Я не хочу мучиться, но ничего не могу с собой поделать. Кейн, не позорь имя, которое ты носишь, не убивай человека, который трижды спас тебе жизнь. Отправь его куда-нибудь, подари ему замок, найди жену. Ты думаешь, мне не больно от случившегося?

— Судьба Бофора в моих руках. А тебя я хочу проучить раз и навсегда, потому что твои желания никогда не должны идти наперекор моим. Я отучу тебя защищать тех, кто позорит меня! Я отучу тебя похотливо смотреть на других мужчин! Я отучу тебя издеваться надо мной! Я научу тебя бояться меня по-настоящему!

Щелкнула пряжка, в руках у Реднора оказался ремень. Удар — и Леа взвизгнула, второй удар, и она упала. Кричать она не могла, только беззвучно открывала и закрывала рот. Она поползла под кровать, онемев от ужаса и боли. Следующий удар заставил ее принять решение.

— Остановись! Пожалей меня, не бей! — Она встала на колени. Ремень Кейна прошелся еще раз по ее телу. Пусть он выместит злобу на ней — тогда Бофор останется жив, но… — Реднор, перестань! Я беременна!

Рука его безвольно опустилась. Леа заметила у него на лице страх и легла на бок, хныча, словно побитый зверек. В комнату вдруг ворвался ветер, и некоторое время было слышно только шуршание листвы за окнами.

— От кого?

Более гнусного и грязного вопроса Реднор придумать не мог. Он отлично знал — это его ребенок. Теперь ему стали понятны взгляды и смешки на спиной придворной публики, когда его жена отговаривалась недомоганием от тех или иных шумных развлечений. Вот в чем, оказывается, дело.

Леа с трудом поднялась на ноги. Кейн посмотрел на нее — он еще никогда не видел ее такой бледной; затем развернулся и вышел из комнаты. Спускаясь вниз, он натолкнулся на Бофора. Тот ждал его, понимая, что должен быть наказан. Коротким ударом сбив Гарри с ног, Реднор прошел мимо и вышел из дома. На улице накрапывало. Он спешно оседлал лошадь и поехал от дома прочь, не взяв с собой ничего — ни меча, ни щита, ни даже кинжала. Вскоре он добрался до монастырской гостиницы — той, где остановился отец. Реднор тихо прошел к нему в комнату и лег на пол рядом с постелью Гонта.

21

Проснувшись утром, старый Гонт чуть было не наступил на сына. Ни капельки не удивившись, он осторожно подобрал ноги и так сидел некоторое время, вглядываясь в его изуродованное лицо. Потом он разбудил его легким пинком и, ничего не спрашивая, завел с ним разговор по поводу разных придворных дел. Все его внимание к сыну выразилось в нескольких обидных словечках и паре-тройке ударов по плечу и в грудь.

Время от времени Реднором овладевали воспоминания о прошедшей ночи, но разговор с отцом отвлекал его. Когда после обеда он встал из-за стола и сказал, что уезжает, — Гонт не сделал ни малейшей попытки удержать его. Кейн сам не знал, чего хочет. За все тридцать лет он ни разу не испытывал ничего подобного и от этого злился еще больше. Он бы с радостью забился в темный глухой угол и дал волю слезам. Он чувствовал — обо всем надо забыть, но при этом понимал — от себя не убежишь, ему придется жить с этой вечной болью.

Старик печально поглядывал на сына.

— Ну вот, вроде и все. Ты должен увидеться с королевой. Тогда станет ясно, что мы делаем дальше. Да сядь ты, наконец, и перестань по-идиотски вести себя. Давай сыграем в шахматы.

Играли они из рук вон плохо. Гонт видел, что с сыном что-то происходит. Старик впервые не знал, как себя вести. Он вдруг вспомнил о разговоре, состоявшемся прошлой ночью. Взаимные упреки, обвинения… Зачем все это? Гонт ненавидел сына за то, что своим рождением тот убил мать. Справиться с этой ненавистью старик не мог, всю жизнь он укорял и обижал Кейна и свято верил, что его отношение к сыну оправданно. Но если так, отчего же такая тяжесть на душе? Зачем эти долгие разговоры? Попытка наладить мир? «Старею, — подумал Гонт, — как-никак уже почти шестьдесят. Старый стал и слезливый…»

— Уезжай, — рыкнул он, — ты мне больше не нужен. Ступай ко двору, послушай, что болтают люди. Я буду ждать тебя от темноты до утренней зари у главных ворот.

Своим появлением при дворе Реднор обрадовал буквально всех. Его завалили вопросами — шутливыми, глупыми, коварными… Вокруг него вилась целая толпа народу. Кейну удалось встретиться с королевой уже под вечер. Он все дожидался, когда она останется одна, без Стефана. Реднор отправил к Мод пажа, чтобы тот передал просьбу о встрече. Вместо пажа ответ ему принесла Джоанна Шрусбери. Она сама попросила королеву разрешить ей сходить к Кейну, и Мод с радостью согласилась. Едва Джоанна вышла в холл, Мод тихонько приоткрыла дверь и стала слушать их разговор.

— Ты получил мое письмо? — Она встала так близко от него, что он чувствовал знакомый запах ее духов. Когда-то он заставлял его терять голову, но сейчас, странное дело, казался приторным и даже вульгарным.

— Да. — Реднор хотел отойти от Джоанны в сторону и весь напрягся. Она поняла это по-своему. — Здесь можно не бояться говорить, никто не услышит. — Она трогательно посмотрела ему в глаза. — Ну, тогда для начала ты должен поблагодарить меня. Я ведь рисковала…

— Чем? Ты почти ничего не сказала. Она поняла, что он злится.

— Неужели ты никогда не простишь мне ошибку? Что мне сделать, чтобы оправдаться? Ты ни разу не дал мне даже, словом с тобой перемолвиться.

— Ошибку? — Лицо его стало совершенно равнодушным. — Я все давно забыл.

Щеки красавицы порозовели.

— Думаешь, та слащавая дуреха, на которой ты женился… — Джоанна приготовилась уже разразиться ехидной тирадой, но вовремя заметила, как заходили желваки на лице Кейна, и осеклась.

Эта женщина уже однажды плохо обошлась с ним, а теперь еще осмеливается вспоминать о Леа! Чаша терпения Кейна переполнилась.

— Не делай этого, Джоанна, не смей ничего говорить о моей жене. — Кейн немного побледнел и неосознанно сжал кулаки. — Ты можешь болтать обо всем прочем — я заставлю себя выслушать тебя. Но не вздумай произносить своим грязным ртом имя моей жены. Ты знаешь, я человек вздорный, я ведь и ударить могу… Поверь, — говорил он все более и более жестко, понимая, что с этой женщиной иначе вести себя нельзя, — у меня нет никакого желания пререкаться с тобой. Придержи свой гнусный язык, а к моей жене даже близко не подходи.

Мод, стоя за дверью, улыбалась — наконец-таки Джоанна Шрусбери получила по заслугам. Однако королева быстро спрятала улыбку, ведь ей сейчас тоже предстоял разговор с Реднором. Кто знает, вдруг он и ей захочет наговорить гадостей под горячую руку.

Когда она вышла, Кейн не стал тратить времени на придворные церемонии. Он сразу же заговорил о Честере, заметив, что пленники с турнира и Херефорд надежно спрятаны. Теперь Мод знала самое страшное. Она немного помолчала, а потом начала сбивчиво рассыпаться в извинениях и объяснениях, приговаривая, что в жизни бывает всякое. Реднор смотрел на нее совершенно равнодушно, в глубине души ему было даже жаль, что эта знатная дама так унижается перед ним.

— Вы все сказали, мадам? Тогда давайте вернемся к Честеру.

— Честер, Честер! Я сгною его, и не надо мне грозить, что вы притащите этих людей на королевский совет. Вам же лучше держать их подальше отсюда, ведь если они заговорят, то расскажут и про Пемброка. Более того, вся эта шумиха будет направлена и против короля!

— А я не говорил, что приведу их сюда. Кстати, про Пемброка они не вспомнят, они расскажут только об Оксфорде и о вас, мадам. Против короля они тоже ничего не скажут — Стефан вне подозрений. Если из-за вашей глупости Стефан лишится трона, где же тут моя вина? Леди, вы ведете себя странно. Думаю, вам не мешало бы вспомнить, что «этого дьявола Гонта» не так-то просто отодвинуть в сторону.

Мод тихо застонала. Только ее муж мог позволить себе говорить с нею в таком тоне, больше никто! А ведь в двух шагах от них — ее свита» и голос у Реднора совсем не тихий.

— Если мы с вами не договоримся, — спокойно продолжал Кейн, — я пойду и все расскажу королю.

— Вы не посмеете!

— Вы же меня отлично знаете. А потом, о чем это вы говорите? Чего я не посмею? Я расскажу о заговоре против меня и короля. Ваш муж прекрасно разбирается в таких вещах. Я не более чем простой верноподданный, который выполняет свой долг. Вы думаете, он мне не поверит? Неужели он так плохо знает вас? — Вид у Реднора был грозный. Сейчас он сражался уже не с Мод, а со всем, что угрожало английскому трону. — Отдайте Честера, и мы помиримся! Мне уже тошно от бесконечных интриг и заговоров!

Мод прекрасно понимала, что наступило время платить по счетам.

— Лорд Реднор, — тихо ответила она, изображая сожаление, — я не могу этого сделать. Отпустить безнаказанным человека, который открыто выступил против короля? Вы же сами должны все отлично понимать.

— Леди, если вы не против, давайте присядем. — Он прикрыл ладонью глаза. — Я же не прошу, чтобы вы простили Честера, не наказав его. Тогда другие решат, что все дозволено и можно делать, что хочешь. А потому я предлагаю… — И он подробно рассказал, чем Честер заплатит за свою свободу. Выкупом станут его замки и денежная компенсация. Однако за это Честера и Фиц-Ричарда выпустят на свободу.

Мод покачала головой.

— Фиц-Ричард сам отдался нам в руки. Никто не может нас обвинить, что мы взяли его земли незаконно.

— Леди, но в таком случае в Уэльсе никогда не настанет мир.

— Вы говорите о мире… Первое, что сделает Честер, выйдя из тюрьмы, так это соберет армию и начнет войну.

Реднор протестующе затряс головой.

— Леди, мы с отцом сделаем все, что в наших силах. Я поручусь за Фиц-Ричарда. Но вот как быть с Честером? Не стоило вам ссориться с леди Элизабет, ведь она вертит Честером как ей вздумается. Но Честер — мой крестный, и я не могу бросить его.

— Откуда мне знать, что то, о чем вы говорите, не пустые слова? Нам неизвестно, согласен ли Честер.

— Я ручаюсь, что замки будут вашими. Вы получите их сразу, как только Честер окажется за пределами Лондона. Относительно денег… Часть он, бесспорно, займет у леди Элизабет, а остаток соберет по возвращении домой. За все это я ручаюсь. За его дальнейшие поступки я отвечать, сами понимаете, не могу, но он мой крестный…

— Мне нужно посоветоваться со Стефаном, — сказала, в конце концов, королева.

— Леди, мы договорились о цене за свободу Честера?

Мод пристально посмотрела на него.

— У вас еще что-нибудь?

— Да. Мне известно, неважно откуда, что Генрих Анжуйский здесь. — По выражению лица королевы он понял, что она еще ничего не знает. — Ну вот, я даже не сомневался, что вам уже все доложили, — как ни в чем не бывало продолжил он. — Ваш муж говорил вам о тех бумагах, которые я получил от него?

Лицо королевы стало бледно-землистым.

— Бумагах?!

— Ну да. В них Стефан пишет, что согласен на передачу трона. Там стоят его подпись и число.

— Но на них нет большой королевской печати! — нервно выкрикнула Мод.

— Верно. — Лорд Реднор сжал губы. До чего же все весело! И он и Мод отлично понимали друг друга и могли просчитать, как каждый из них будет себя вести. Внезапно Реднор пожалел, что ни разу не сыграл с королевой в шахматы. Это было бы забавно. — Я обещаю вам, что Генрих вместе с бумагами возвратится во Францию, не открывая военных действий, — за определенную плату.

— Грязный ростовщик! — презрительно расхохоталась королева. — Можно подумать, вы богаты настолько, что уже в состоянии купить все королевство. Я ни монетки не положу в вашу потную жадную ладонь! Кто вы такой, чтобы торговаться? Может, вы — Филипп Глостер? Даже он не предлагал таких денег!

Она зацепила Реднора за живое. Он сжал кулаки, словно хотел ударить ее.

— Я никогда не обещаю того, чего не могу сделать, — сурово, но спокойно ответил Реднор.

— Зачем вы во все это лезете? Можно жить спокойнее — тогда будет больше времени, чтобы поваляться в постели…

Кейн побледнел. Он понял: Мод собирается наговорить ему еще кучу гадостей, только теперь о его жене. Еще одно упоминание о Леа — и он не сдержится.

— Лорд Реднор, я даже не пытаюсь скрыть, что у меня с вами свои счеты. Поэтому мне особенно приятно сказать то, что я сейчас скажу. Она сладко поет, вы ничего больше и слышать не хотите. Вы ее на руках носите, а она про вас такое говорит… Вы бы слышали! Вы бы видели, как она поглядывала на Уильяма Глостера!

Кейн закрыл глаза и глубоко вздохнул. Леа пыталась убедить королеву, что ей нет до мужа никакого дела. Его жена обвела Мод вокруг пальца! Реднор спрятал лицо в ладонях — смех душил его, выжимая слезы. Смеяться нельзя — он испортит все дело, но при чем здесь Уильям?! Неужели Леа не могла выбрать кого-нибудь поубедительнее? Реднор собрался с духом и посмотрел на королеву. Лицо его было совершенно невозмутимым.

— Если вы еще раз оскорбите мою жену, мы вновь заговорим о цене.

— Да зачем о вашей жене — давайте о вас! Вы настолько глупы, что явились сюда даже без охраны.

Реднор улыбнулся и покачал головой. Он смотрел на королеву почти с жалостью.

— Ваше величество, ну, вы ведь знаете, что я не дурак. Мой отец ждет меня у главных ворот до утренней зари. Там у дверей стоят мои люди.

— Чего вы хотите? — злобно спросила Матильда. Она была бессильна сделать хоть что-нибудь.

Ворота Уайт-Тауэра открылись и выпустили Реднора. При встрече отец обронил одно-единственное слово:

— Договорился?

— Да.

— Что-то ты грустен. Все так, как надо?

— Да, — сухо ответил Кейн.

— Тогда я уезжаю домой. Наши земли слишком долго находились без присмотра. Будет вполне достаточно, если здесь останется один из нас.

Реднор кивнул. Они почти доехали до дома Кейна, когда он прервал, наконец, молчание:

— Отец… — голос его слегка дрогнул.

— Да?

— Теперь уже все позади. Надеюсь, я тебе больше не нужен.

— Почему?

— Я хочу перевезти жену в Пейнкастл. У меня есть для тебя приятные новости: Леа беременна, у тебя скоро будет внук.

Так вот чем встревожен сын! Чутье не обмануло его, а Гонт все думал, что ошибается.

— Что-то по тебе незаметно, что ты рад, — с деланной обидой обратился к отцу Кейн.

— Сынок… — начал, было, старик, но осекся. Ему очень хотелось ошибаться в своих предположениях. Лучше сказать сейчас, чем позже. Но Гонт чувствовал, что слаб. — Нет, ты мне не нужен. Отдыхай. Перевози жену в Пейнкастл… Надеюсь, что к твоему приезду я наведу порядок в Уэльсе. Тебе будет нужно только приглядывать.

— Я приеду. Ты будешь там?

Что это, опасение или желание быть вместе? Не все ли равно? Для них обоих лучше, когда они порознь.

— Да зачем нам вместе там толкаться? Я погощу у Честера, а потом, может, уеду в Шотландию, повидать короля Дэвида. Мне пришло в голову, что хорошо было бы посвятить Генриха в рыцари на этой земле. Стефана уговаривать долго, а вот Дэвид вполне подошел бы на эту роль. — «Я бормочу что-то невразумительное», — думал Гонт, но, заметив, что Реднор хочет что-то сказать, вновь забормотал: — Когда человек стареет, он становится беспомощным как младенец. Я слишком долго воевал и хочу отдохнуть…

— Женщины умирают при родах, — вдруг сказал Реднор, до этого молчавший и застывший в седле как статуя.

Гонт замолк. Кейн сам не знал, почему сказал такое. Ему совсем не хотелось делать больно отцу, но с кем еще он мог поговорить об этом?

— Я знаю, так умерла твоя мать. — Гонт лишь хотел сказать, что тревога сына ему понятна, но по его глазам увидел, что Кейн обижен. Видимо, он решил, что отец снова хочет обвинить его. — Сынок… О Господи! Да что же я могу сказать тебе? — Старик жалел сына, но не знал, как сказать об этом. Такие чувства были ему незнакомы. Он схватил Кейна за плечо. — Она молода, она сильная! Многие рожают — и ничего! Ради Бога, не думай об этом. Иначе можно сойти с ума. Сынок, сыночек…

И вот они в седлах друг против друга — два человека одной крови. Все слова уже напрасны — Гонт выдал свой собственный страх. Реднор прокашлялся.

— Ты к весне-то вернешься? — Он почувствовал, как задрожала на его плече отцовская рука. — Если хочешь, я приеду. Я уезжаю из гостиницы на рассвете — мы больше не увидимся. Я дам тебе знать, где буду, ты всегда сможешь легко меня найти. Напиши мне — если что, я сразу вернусь.

— Да хранит тебя Господь!

Он вдруг поцеловал отца в одну щеку, а потом в другую. В порыве чувств Гонт крепко прижал к себе сына, но всего лишь на какие-то мгновения. Потом он грубо оттолкнул его, развернул лошадь и понесся во весь опор прочь, не сказав на прощание ни слова.

Реднор прижался к теплой спине лошади и так лежал какое-то время. Сегодня много чего случилось, но самое важное то, что меж ним и отцом больше нет стены. Они наверняка будут говорить друг другу всякие колкости, отец будет поддразнивать его, но они снова вместе! Отец стал таким же родным человеком, как и Леа! Реднор вдруг вспомнил, что сказал ей, когда уходил. Ну, надо же быть таким дураком!

При виде Реднора солдат на входе не проронил ни слова. Крадучись, освещая себе путь свечным огарком, Кейн добрался, наконец, до комнаты Леа и осторожно открыл дверь.

— Леа?

— Да, милорд, — в голосе не было ни удивления, ни страха — одно равнодушие.

— Можно мне войти? Мне надо поговорить с тобой.

— Вы здесь хозяин. Что хотите, то и делайте. Он растерянно замер посреди комнаты. Может, отложить все разговоры до утра? Леа неподвижно лежала в постели, не обращая на Реднора ни малейшего внимания. В ней все уже перекипело — и страх, и злость, и гнев. Она не чувствовала ничего.

— У тебя здесь есть огонь?

— Кремень и огниво рядом с кроватью.

— Можно мне присесть?

— Как тебе будет угодно…

— Леа, то, что ты сказала мне, правда?

— Да. Я беременна, причем ребенок твой. Хочешь ты верить или не хочешь — мне до этого дела нет.

Реднор поднял руку, словно защищаясь от удара.

— Я знаю, что это мой ребенок. Я никогда не сомневался… Я… сколько месяцев?

— Два.

— А почему ты ничего раньше не сказала?

Леа вспомнила все свои мучения, ревность, сомнения. Теперь ему будет больно, а она никогда не забывала о том, что он рядом…

— Не хотела обмануть твои надежды.

— Понятно. И когда?

— В конце марта — начале апреля.

— Ой, так скоро?

Тревога в его голосе заставила Леа посмотреть на мужа. Она уселась в постели.

— Что-нибудь не так? — спросила она, а потом холодно добавила: — Может, это время для вас неудобно, милорд, но я ничем не могу вам помочь.

— Да разве я такое говорил? — обиженно пробормотал он. — А я с отцом только что расстался, — добавил он, сам не зная зачем.

— Он опять наговорил кучу гадостей? — недовольно спросила она. Ее совсем не интересовало, о чем Кейн разговаривал с Гонтом. В ней все еще говорила обида, что муж оказался таким бестолковым.

— Нет, он был очень ласков… Такого раньше никогда не было.

— Но ты все же чем-то расстроен? — изображать равнодушие Леа больше не могла.

— Нет, я… — Да разве можно сказать то, что у него на уме?! — Все пустяки. Вот королева выпустит Честера, и мы сразу поедем домой. Надо бы посмотреть, как там идут дела… Леа, не бойся меня… — вдруг сказал он и поспешно отвернулся. — У тебя много поводов, чтобы бояться меня, но не надо!

Он был не прав, но такой уж у него дурной характер. Она и сама понимала, что сделала Реднору больно. Леа нежно коснулась его плеча.

— Родной мой, что же ты невесел? Ты говоришь, что помирился с отцом, что на твоих землях скоро воцарится мир. И я надеялась, что принесла тебе радостные вести… Почему ты грустный? Ты, должно быть, до сих пор не веришь мне…

— Леа, нет! Просто я сказал тебе такие дурные и обидные слова! — Он поднес ее руку к губам и поцеловал.

— Милый, — прошептала она, — можно, я помогу тебе? Все это не так страшно.

— Ты не боишься? Ты же твердила, что тебе страшно, а я все никак не мог понять, о чем речь. Я ведь ничего не замечал… Не могу поверить…

— Разве ты не хотел, чтобы так и было?

— Да что ты! Ты же знаешь, как я хочу… хотел… сына. Но я подумал, что цена за него может быть слишком высока… О Господи, мне так страшно!

Леа несколько мгновений молчала, а потом тихо рассмеялась. Вся ее ревность, все страхи отныне остались позади. С радостным криком она вскочила с постели и бросилась к мужу в объятия.

— А вот мне не страшно! Когда-то мне было страшно, но теперь нет! Любимый мой, ничего не бойся. Все будет хорошо!

1

Cain — Кейн, английский аналог имени Каин. Имеет также переносное значение — братоубийца.

2

Кастелян — смотритель, комендант замка.

3

Здесь — управляющий имением.

4

Саржа (от лат. serious «шелковый») — хлопчатобумажная или шелковая ткань.

5

Гонт, Гонт! Право принадлежит мне! (фр.)