Глава 22

Ариадна медленно приходила в себя; постель под ней непрерывно покачивалась. Сперва она испугалась, решив было, что это землетрясение — но ни гула, ни треска не было, ничего вокруг не падало, а сама качка была ровной, не делалась ни медленнее, ни быстрее.

В первый момент, встревожась, Ариадна открыла глаза, но от этого боль пронзила ее голову от лба до затылка, и девушка опустила веки. Она спутанно думала, что, должно быть, ударилась головой во время землетрясения или что-то ударило ее — но сейчас уже ничего не падает, значит, она уцелела.

Ко времени, когда она поняла, что качает ее не из-за землетрясения, внимание ее привлекли приглушенные и сердитые голоса. Один принадлежал ее сестре, Федре; чей другой — она не была уверена, но, послушав, решила, что это, должно быть, Тезей. Он говорил слегка устало, потому что, судя по всему, повторял это не один и не два раза — что ему очень жаль, что он ударил Ариадну сильнее, чем собирался.

— Толпа была уже рядом. Она сидела с этой разлагающейся тварью на коленях и не хотела ее отпускать. Я что — должен был оставить ее на милость толпы?

— Я же тебе говорила, о ней беспокоиться не стоит. Дионис непременно спас бы ее.

— Дионис! — В голосе прозвучала насмешка. Ариадна шевельнулась, но тело не слушалось. В таком положении не поспоришь. — Еще один бог во плоти. Я знаю, она говорит о нем так, словно он реален; ты тоже говорила это, и не один раз — а видела ты его хоть когда-нибудь?

— Однажды... кажется. В тот день Минотавр убил Исидора, и мать хотела втолкнуть меня в его покои. Вместо меня туда вошла Ариадна — но Минотавр вышвырнул ее. Тогда явился Дионис и унес ее. Я так испугалась...

— Ты видела крупного мужчину, который унес твою сестру. Что ж, в это я верю. Бог... — Тезей фыркнул. — Даже поверь я всему этому, я не мог допустить, чтобы толпа разорвала ее. В конце концов, ведь это она спасла нас — приказав Минотавру остановиться. Я не мог оставить ее там.

— Тогда почему ты не отнес ее в святилище? Зачем забрал на корабль? — резко, обвиняюще спросила Федра. — Что ей делать в Афинах?

Тезей что-то пробормотал, но Ариадна не обратила внимания на его ответ. Она на корабле. Вот в чем причина постоянной качки. Она похвалила себя за то, что решила эту задачу, — и тут до нее дошло сказанное Федрой. Афины! Тезей везет ее в Афины? Дионис с ума сойдет, когда обнаружит, что она уплыла с мужчиной! Хоть он и был всегда добр к ней, она знала, как он ревнив. Она снова открыла глаза и, борясь с головной болью и тошнотой, попыталась сесть.

— Верни меня назад! — потребовала она. — Сейчас же верни меня в Кносс!

Тезей обернулся и подошел к мягкой полке, на которой она лежала.

— Благодарение всем богам, ты очнулась! — воскликнул он. — Прости, что ударил тебя так сильно. Совсем забыл, что держу меч.

Ладонь Ариадны поднялась к голове и она попыталась спустить ноги вниз. Ничего не вышло: у полки был бортик. Тезей наклонился, взял ее на руки и поставил на пол — но продолжал соблазняюще держать за талию. С другой стороны, оттолкнув его руку, ее поддержала Федра. Ариадна пошатнулась и чуть не упала, Тезей снова подхватил ее, Федра опять оттолкнула его руку. Ариадна ухватилась за столб, что поддерживал палубу у них над головой, и отпихнула обоих. Головная боль и вызванная ею тошнота постепенно проходили.

Не обращая внимания на извинения Тезея, она повторила:

— Сейчас же верни меня в Кносс! Дионис не тот бог, которого можно презирать или грабить. Он очень реален — и очень могуч.

— Я знаю, ты веришь в это, — тоном терпеливого превосходства проговорил Тезей, — но мы не можем вернуться в Кносс. Я убил вашего Бога-Бьжа на глазах целой толпы жрецов и жриц — и одна из них приказала другим уничтожить нас. А еще там было полно народу из дворца — пришли, наверное, посмотреть, пройду ли я невредимым через лабиринт, — и все они с криками «святотатство!», хоть я и не могу взять в толк, какое может быть святотатство в убийстве человекоядного чудища, присоединились к жрецам. Чтобы спастись, нам пришлось бежать назад через лабиринт и дворец.

— Он был просто маленький мальчик, — тихо произнесла Ариадна. — Всего-навсего восьмилетка. И любил слушать рассказы... — Она умолкла, печально качая головой. — Мати, будь доброй к нему, — взмолилась она. — Прими его к себе и люби его, ибо он невинен. — И ветерок, теплее морского, ласково коснулся ее щек и шевельнул локоны посвящения.

Тезей взглянул на нее, как на безумную. И продолжал, будто не слышал ее слов:

— Я не знаю, как отнесется к этому царь Минос. Теперь, когда тварь убита и разлагается, вряд ли он станет по-прежнему называть ее истинным богом и требовать, чтобы афиняне поклонялись ей. К тому же мы выполнили его условия. Я привез дань и вместе с другими юношами и девушками прошел лабиринт. Однако он может заявить, что мы не выполнили соглашения, и снова напасть на Афины. Сама понимаешь, я должен предупредить свой народ.

— Могу сказать, что Афинам угрожает сейчас месть не столько Миноса, сколько Диониса, — сказала Ариадна. — И руки у Диониса куда как длиннее... и тяжелее. Верни меня назад.

— Тезей. — Федра коснулась его руки. — Бог-Бык был убит прилюдно, на глазах у стольких людей, что моему отцу хватит дел без того, чтобы тут же нападать на Афины. Если не хочешь возвращаться в порт Кносса — оставь ее в Канни. Это западная оконечность Крита.

— Да-да. Я с радостью останусь в Кании. Высади меня там, высади где угодно — только отпусти со своего корабля.

Однако Тезей не слушал, заявив, что поворачивать против ветра к Кании, а потом назад, чтобы вернуться на прежний курс, значит задержаться на целых два дня. Со все еще больной головой и ноющим желудком, страшась, как бы Дионис не заподозрил, что она пренебрегла им и своим долгом, Ариадна опустилась на тюк каких-то товаров — подумать, какими доводами можно убедить Тезея.

Самым лучшим доводом было бы явление Диониса. Он как-то говорил ей, что придет на ее Зов, где бы она ни была. И это спасло бы Ариадну от его гнева — но не спасло бы никого больше на этом корабле. Ариадна ощущала в себе сполохи его гнева, разгорающуюся жажду сеять боль, проливать кровь, убивать. Ей невыносима была мысль, что весь корабль охватит безумная страсть рвать друг дружку в клочки... Федра — ее сестра и изо всех сил старается убедить Тезея возвратить — или хотя бы отпустить — Ариадну. Тезей совершает ошибки — но из лучших побуждений... Ариадна так сжала лепестки вокруг своего сердца, что каждый его удар причинял ей боль.

Она и Федра спорили с Тезеем весь день, но добились лишь того, что он начал поворачиваться к ним спиной — или просто высмеивать.

Ариадне все стало ясно, когда той же ночью она поймала его лезущим к ней в постель. Ариадна погрузила его в стазис, и он бревном свалился на Федру, спавшую на палубе между ними. Обрадованная, она вцепилась в него и принялась целовать — пока не сообразила, что он не подает признаков жизни.

Вопли Федры вынудили Ариадну расколдовать его, но, когда руки Тезея продолжили движение, начатое в миг погружения в стазис, он через Федру потянулся к Ариадне. Обе женщины в ужасе отшатнулись, а Федра разрыдалась. Тезей яростно отвергал обвинения, заявляя, что услышал стоны Ариадны и просто хотел ее разбудить.

Поскольку щеки ее действительно были мокры, Ариадна согласилась принять извинения, хотя и начинала думать, что Тезей готов лечь в постель с любой хорошенькой женщиной, какую сумеет улестить. В данном случае это было глупо. Между ней и Тезеем стояла сестра, и любой надежде на быструю победу, даже будь на месте Ариадны существо более сговорчивое, суждено было рассыпаться в прах.

Федра была менее разумна. Она обвинила их обоих в поступках, совершенно невозможных, учитывая, сколь малое время провел на Крите Тезей и то, что все это время Ариадна не покидала святилища. Она рыдала, сыпала проклятиями, а потом замкнулась в оскорбленном молчании. Тезей, по мнению Ариадны, был на удивление терпелив — лишь позже она поняла, что ему просто польстила ревность Федры, — но и сама она, по собственным соображениям, поощряла и поддерживала сестру.

Вскоре Ариадна поняла, что Тезей горько сожалеет о своем увлечении ею, как и о том, что поначалу решил заполучить обеих сестер — одну как жену, другую как жрицу, которой должно оставаться безбрачной. К полудню он дал ясно понять, что не потерпит присутствия рядом с собой женщины, способной заморозить его одним движением пальца, тем более что он собирается жениться на Федре. Ариадна должна уйти. Он знает, что она и сама всем сердцем желает этого, — но на Крит он ее не вернет.

В этом Тезей был неколебим. Большее, на что он соглашался, — это уклониться немного к востоку и высадить ее на острове Наксос. Там, сказал он ей, есть храм Диониса, где она сможет получить приют. Еще он пообещал, что непременно отыщет корабль какого-нибудь купца, торгующего с Критом, и известит через него царя Миноса, где ее искать. Он откровенно давал понять, что считает Диониса просто порождением ее фантазий.

Восходя по склону холма к храму на его вершине, Ариадна почти хотела, чтобы все было именно так. Дионис придет в ярость. Они расстались, злясь друг на друга, и он решит, что она по доброй воле уплыла с Тезеем. А если она Позовет его — не решит ли он также, что ее бросили, отдав предпочтение Федре, и она Позвала лишь потому, что была отвергнута? Но если она вообще не Позовет, он может решить, что не нужен ей. Впрочем, возможно, ему все равно. Возможно, он даже обрадуется.

Главная жрица храма была ахейкой — высокая, светловолосая, полногрудая и крутобедрая. Она отнеслась к Ариадне подозрительно, не слишком поверив рассказу, что самозванка была Устами Диониса в Кноссе, откуда ее увезли по ошибке. Все же критянку в Ариадне она рассмотрела и гнать ее прочь поостереглась. Разорение Миносом Афин было еще у всех в памяти; даже жрице стоило подумать, прежде чем наносить оскорбление критянке. Кроме того, это колебание сказало Ариадне, что критские суда — частые гости в здешнем порту.

Жрица поинтересовалась, что может она сделать для Ариадны, и недовольно оттопырила губу, услышав, что Ариадна просит приюта, но не знает точно — надолго ли. Теперь она уже жалела, что оказала ей прием, хотя бы и такой холодный. «Интересно, — думала Ариадна, — откуда мне знать, сколько времени я проведу здесь? Что, если Дионис не придет за мной? Что, если царь Минос винит меня в смерти Минотавра и бегстве афинских заложников и вообще не примет обратно?»

Ариадну накормили жидким супом и черствым хлебом и показали крохотный чулан с грубым одеялом, брошенным прямо на пол. Надо бы проверить, как принимают гостей в ее собственном храме, подумала она мельком — самой же ей было все равно. Она съела, что дали, полежала без сна на грубой подстилке и послушно поднялась, когда в ее дверь поскребся ученик и позвал на вечернее жертвоприношение.

В Кноссе не было такой службы, но Ариадна без возражений направилась вслед за учеником во внутреннее святилище, укрытое от дождя и ветра под крышей. Жрецы и жрицы расположились перед алтарем, а за ними стояла небольшая толпа с приношениями. Ариадна безразлично смотрела на все. Ощущая на себе ревнивый взгляд главной жрицы, она заняла унизительное место между ревнителями и простолюдинами.

Не зная, куда смотреть, чтобы избежать подозрений, Ариадна обратила взгляд вперед — и увидела, что в этом храме вместо фрески стояла статуя. Образ был поразительно похож на Диониса. Ариадна чуть не позеленела от зависти, переводя глаза с образа на пышнотелую жрицу. Наверняка ведь он являлся сюда, к этой тяжелозадой корове, сам, собственной персоной — иначе где бы скульптор мог видеть его?

Прекрасный мрамор статуи был очень белым, как кожа Диониса, а лицо его тщательно раскрасили, чтобы переделать синеву огромных глаз бога, подчеркнуть улыбку розоватых губ, золото волос... Слезы наполнили глаза Ариадны. Волосы не были аккуратно зачесаны назад, а завитками разлетелись по лбу, как бывало, когда они с Дионисом взапуски носились по виноградникам. Ариадне захотелось отбросить их назад... Помимо ее воли лепестки цветка распахнулись.

Воздух в святилище внезапно сгустился и пошел рябью, как бывает, когда камень упадет в лужу. На алтаре, откуда расходились круги, возник второй образ.

— Зачем ты здесь? — проревел бог, спрыгивая с алтаря и сбивая с ног стоящих впереди всех жреца и жрицу. Ему было не до них: он рвался к Ариадне, находящейся позади всех. — Откуда ты взялась? Зачем ты здесь?.. — И еще громче, едва не оглушив ее, рявкнул: — Как у тебя получилось прятаться от меня целых три дня?

Он схватил ее за плечи и так тряхнул, что едва не сломал ей шею. Чтобы не упасть, Ариадна была вынуждена ухватить его за руки.

— Эти люди скрывали тебя! — Глаза Диониса налились гневом, и Ариадна почувствовала вспышку его ярости, ощутила, как зашевелились стоящие рядом, услышала низкий звериный рык.

— Не смей! — вскрикнула она и наотмашь ударила его по щеке. — Не смей наказывать этих людей за то, что они приютили и накормили меня. У тебя меньше разума, чем у Минотавра. Он по крайней мере убивал, когда хотел есть. Если ты зол на меня — так и накажи только меня!

— Наказать тебя? — Его руки соскользнули с плеч Ариадны. — Я никогда не смогу наказать тебя — что бы ты ни натворила. Ты средоточие моей жизни. Мои Уста. Опора моей вселенной. Пока ты со мной — я не безумен.

След от ее удара пламенел на его щеке. Вокруг раздавались плач, стоны, поскуливания и шорох на каменном полу: те, кто был в храме, старались удрать хотя бы и ползком. Ариадна нежно приложила ладонь к губам Диониса.

— Мы ведь не хотим, чтобы весь Наксос знал, какие у нас отношения? — проговорила она. — Пойдем туда, где можно остаться наедине.

Он заключил ее в объятия, и — через краткий миг знакомых уже головокружения и холода — Ариадна открыла глаза в собственных покоях. Дионис по-прежнему крепко обнимал ее.

— Ты спряталась от меня, чтобы я понял, что не могу жить без тебя? Такая жестокость была ни к чему. Я давно уже знаю это. Чего ты от меня хочешь?

Судя по совершенно беззащитному тону, он готов был отдать ей все, чего она ни попросит. Чего она хочет? Ариадна вспомнила пышнотелую ахейскую жрицу, и сердце ее снова зашлось от ревности.

Вдобавок ко всему теперь, когда страх ее исчез, Дионис пришел к ней и буря миновала, тело Ариадны начало отзываться на его близость, их соприкосновение и, как подозревала Ариадна, то чувство, которое доносили до нее лепестки ее цветка. Соски ее отвердели; лоно набухло и увлажнилось. Вопрос Диониса перерубил нить Дамоклова меча. Пора было решаться.

— Чего я хочу? — эхом откликнулась она. — Я хочу, чтобы ты сделал меня своей жрицей целиком и полностью, чего ты не делал никогда. Разве могу я подвести тебя, Дионис? Почему ты отвергаешь меня?

— Отвергаю тебя? Ты моя Избранница, моя любимая, ты мои Уста, моя тихая пристань в непонятном тревожном мире...

— Дионис! — Ариадна отстранилась, вцепилась ему в плечи и слегка встряхнула. — Я предлагала себя тебе не помню уж сколько раз, а ты отталкивал меня. Всякий раз, стоит мне приласкать тебя, — ты бежишь от меня, словно я чумная. Чаще всего ты вообще не касаешься меня. Порой мне кажется, я чем-то вызываю у тебя омерзение, но мой цветок не лжет. Я знаю, ты желаешь меня. Но почему-то готов возлечь с любой жрицей от запада до востока, только не со мной.

Он скрестил руки на груди.

— Возлечь с тобой? Но ты же ведь совсем ребенок, дитя! Я могу быть убийцей, но никогда не трону ребенка.

— Дитя? Ты свихнулся?.. Только потому, что я не похожа на ту тяжкозадую корову из Наксоса? Мое двадцать первое лето давно миновало. Взгляни на меня! Дионис, взгляни на меня!

Ариадна быстро шагнула назад, расстегнула пояс и сорвала с себя замаранное в путешествии платье. Она стояла перед ним почти нагая, не прикрытая ничем, кроме узкой набедренной повязки.

— Взгляни на меня, — настойчиво повторила она. — Да, я мала ростом. Все критяне — коротышки в сравнении с олимпийцами, да даже и с ахейцами. Но эти груди — не груди ребенка, и эти бедра — не бедра девочки. Я женщина, и в полном расцвете сил. Неужто все те девять лет, что я служу тебе, ты не смотрел на меня?

По правде говоря, Дионис делал все возможное, чтобы не смотреть на нее. Он боялся, что если признает ее женщиной, если обрушит на нее ту безудержную похоть, которую только и знал — лик любви, явленный Афродитой в критском наряде, — то потеряет покой и дружбу, уют и надежность — все то, чем дарила его Ариадна. Он отказывался видеть то, в чем она сейчас убеждала его. То, что при первой их встрече, когда он впервые увидел ее обнаженной на алтаре, было едва набухшими бутонами, стало теперь прекрасными высокими грудями, округлыми и гладкими, с набухшими от возбуждения сосками. Талия была узкой, бедра широкими. Дионис глубоко вздохнул. Нет, она не ребенок. Они не касались друг друга, но он чувствовал ее жар.

Он резко шагнул вперед. Желание росло в нем. Не зная, как можно иначе, он готов был схватить ее, повалить и самому навалиться сверху... но она протянула руку и взяла его ладонь в свою. Другая рука тоже потянулась... но не к его чреслам и не чтобы сорвать с него тунику — а ко лбу Диониса, отбросить рассыпанные волосы. Что-то исходило от Ариадны в том прохладном серебристом тумане, который всегда окутывал его, когда она была рядом, он ощущал ее пыл, но совершенно невинный, а когда она улыбнулась, Дионис увидел в ней Афродиту в обличье чистой любви.

— Для меня это в первый раз, — сказала она. — Ты будешь нежен со мной, господин?

Его глаза округлились, в них заблестели слезы.

— Я не умею быть нежным, — прошептал он. — Ты научишь меня?..

Она улыбнулась шире.

— Мы будем учиться вместе. — И, взяв его под руку, повела в спальню.

Дионис никогда не поверил бы, как много уроков может вместить в себя столь малый промежуток времени — и насколько неизгладимыми они окажутся. Он знал, что никогда не забудет ни единого мига любовной игры, которая разгоралась — но не лишала его разума. Он не забудет этого слияния, медленного и осторожного, чтобы избежать малейшей боли. Не забудет ласк и объяснений, что последовали за вспыхнувшей в обоих радостью.

То, что пришло к нему — не телесное наслаждение, которое он получил бы в любом случае, но осознание себя, обретенная уверенность в себе, — было чрезвычайно важно. В глубине души он давно понимал: то, что Ариадна могла дать ему, восстановило бы его равновесие, дало возможность смеяться над собой. Но сейчас, все еще дрожа и задыхаясь, он думал, что покончил бы с собой, если бы не знал, что может снова и снова обретать те покой и радость, которые нашел в единении с Ариадной, когда пожелает — и так часто, как только захочет. Но — может ли?

— Ариадна, — прошептал он, — почему ты сбежала и спряталась от меня?

— Я не сбегала. — Она свернулась рядом и положила голову ему на плечо. — Да, я знаю, меня не было. Но моей вины тут нет. Это была ошибка. — Она помолчала и спросила: — Ты знаешь, что Минотавр умер?

— Да. Сафо так перепугалась — был бунт и ты пропала, — что через чашу Позвала на помощь. Я пришел, но вообще не ощущал тебя... Я... я думал, ты винишь меня, но смерть быкоглавого — не мое деяние.

— Я знаю. Я была там. А почувствовать меня ты не мог потому, что я была без сознания. — Ариадна ощутила, как он напрягся, и погладила его по щеке. — Нет, милый. Нет нужды никого убивать. Это была ошибка — и мне хотели лучшего.

Потом она рассказала Дионису обо всем, с тихим плачем повторив последние слова Минотавра и снова содрогнувшись от ужаса при воспоминании о том, как мгновенно распалось на куски его тело.

— Заклинание разрушилось, — сказал Дионис, прижимая ее к себе. — А как говорила Геката, только заклинание связывало обе его части друг с другом. Подозреваю, что серый клинок, которым воспользовался Тезей, — это один из железных мечей Гефеста. У Афины слабость к Афинам и этой семье. Должно быть, она дала тот клинок Эгею, а Эгей передал сыну, когда решил, что того могут ожидать магические ловушки. Железо и магия уживаются плохо. Гадес талантлив и в том, и в другом, но Гефесту далеко до Гадеса. Так что когда Тезей сразил Минотавра, заклинание разрушилось. Но я никак не пойму, как вышло — если только ты не сошла с ума от страха, — что ты потеряла сознание, и отчего я целых три дня не мог тебя отыскать.

Пришлось Ариадне рассказать ему, как Тезей, чтобы спасти ее от толпы, оглушил ее рукоятью меча и хотел увезти в Афины. Дионис выпустил ее из объятий и сел. Ариадна вцепилась в него.

— Нет! Тезей станет мужем моей сестры. По-моему, она совершает ошибку. Афиняне, кажется, считают женщин низшими существами...

— Так заблуждаются почти все ахейцы. Пентей запрещал своим женщинам поклоняться мне. — Глаза Диониса потемнели. — Возможно, Тезею тоже нужен урок.

— Не такой! — резко произнесла Ариадна. — Он слишком... непреклонен, а Федра не захочет стать вдовой — по крайней мере не так скоро.

Дионис взглянул на нее. Ариадна повела плечами.

— Ну, не нравится мне Тезей. Думаю, со временем она станет находить его все менее привлекательным, но после того как стало известно, что она пошла в лабиринт вместе с Тезеем, а Тезей прилюдно убил Минотавра, ей стоит держаться подальше от Крита. Тезей лучше, чем гнев царя Миноса.

— И то верно. Я был там в обличье критянина — искал тебя и смешался с толпой, чтобы узнать — быть может, ты ранена. Или... — голос его дрогнул, — ...убита. Я слышал, как Минос обвинял афинян, что они нарушили условия договора, потому что через лабиринт прошел только Тезей.

— Нет, лабиринт прошли они все, — вставила Ариадна. — Если надо — я заступлюсь за них. Тезей объяснил, что, когда Федра развеяла иллюзии, Минотавр, должно быть, учуял их — и взревел. Тогда товарищи Тезея заставили Дедала открыть ворота и бросились на помощь своему вождю. Но они не знали правильной дороги, поэтому блуждали, пока Минотавр не погиб, а я не потеряла сознания.

— Не важно. Минос никогда не выступит против Афин. В тот день его воинам пришлось потрудиться, усмиряя бунтующих. Народ взъярился из-за ложного бога. Оно и понятно. — Лицо Диониса было отрешенным и мрачным. — Я думал, ты умерла. Боялся, что именно поэтому не чувствую тебя.

Ариадна тоже села и обняла его.

— Прости, что заставила тебя страдать, любимый. Я не хотела этого. Просто я испугалась, что ты перебьешь всех на корабле за то, что меня увезли, поэтому закрыла свой цветок. — Она обвила руками его шею и улыбнулась. — Больше этого никогда не случится.

— Никогда. — Он тоже улыбнулся, но улыбка вышла кривой. — Вряд ли у меня достанет мужества расстаться с тобой — по любой причине.

— Но я сделала это не нарочно — во всяком случае, сначала. — Она глубоко, резко вздохнула. — Знаешь, если отец задумал снова воевать с Афинами, мне стоит предупредить его: на сей раз легкой победы не будет. Тезей потому и отказывался' вернуть меня в Кносс, что не хотел тратить времени: он очень спешил сообщить, что Минотавр действительно был ложным богом и защищать свой город для афинян больше не бесчестье.

— Это не нужно. Когда Минос собрался судить как предателей тех, кто возглавил мятеж, появилась Пасифая.

— Пасифая!..

— Она явилась как воплощение Богини — сидящей меж рогов над площадкой для танца. Дух Матери был так силен в ней, что меня просто притянуло туда.

— Пасифая... — удивленно повторила Ариадна. — Но в последний раз, когда я ее видела, она была почти безумна и выглядела так, точно восстала из гроба.

— Все изменилось, — заверил ее Дионис. — Царица возрождена. Она теперь сильнее, чем когда я в первый раз видел твой танец для Матери. Но она заплатила за это — и великую цену. Пасифая больше не превосходит тебя в красоте. Она потеряла ее. Тело ее — как обтянутые сухой кожей кости, лицо похоже на череп. И это не ее лицо. Оно... знаешь, в нем есть что-то от лика Матери в святилище Персефоны.

Ариадна тихонько вздохнула.

— Я не знаю, для чего умер Андрогей. Возможно, это было Ее деяние, ибо она нуждалась в Пасифае как воплощении Себя или потому, что решила обуздать отца в его безудержном стремлении к власти. Понять цели олимпийских «богов» нетрудно, но Она — за гранью понимания. А возможно — смерть Андрогея никак не связана с Ней, и Она просто воспользовалась заговором «богов», чтобы наказать Афины. Я слышала — Посейдон их терпеть не может. Возможно, Она использовала это, чтобы исцелить мою мать от безумия.

— И она исцелилась, — сказал Дионис. — Сперва Пасифая заставила Миноса простить вождей мятежа, сказав, что, когда навязываешь народу ложного бога, бунт вполне справедлив. Потом распекла мятежников — а заодно и всех критян — за пренебрежение своим долгом. Восставать, сказала она, надо было, когда им впервые показали Минотавра — тогда сами боги были на их стороне. Она признала свою — и Миноса — вину в навлечении на всех проклятия, но обвинила критян в том, что они без возмущения принимали предлагаемое ею и Миносом потому, что не менее своих владык погрязли в гордыне и жадности.

— Странно, как ее не разорвали на месте.

— Только не ее! — покачал головой Дионис. — Она лучилась Силой. Потом она заговорила мягче — признала, что Минотавр был карой, но то зло, что вершили они с Миносом, искуплено, что Афины тоже понесли наказание за бесконечные смуты и также искупили свой грех. Я никогда не видел, чтобы Мать являла себя столь откровенно и столь... твердо. Все бунтовщики отдали Миносу царский салют и вновь принесли клятвы верности.

— Бедный Минотавр, — прошептала Ариадна. — Бедное невинное орудие. — Потом ей вспомнилось мимолетное дуновение теплого ветерка на корабле, и как он ласково потрепал ее локоны. — Он наконец-то обрел покой под рукой Матери. Я знаю, что это так.

Внезапно Дионис вскочил с ложа.

— Вот интересно, что ты теперь выдумаешь, чтобы не идти со мной на Олимп?

Ариадна рассмеялась.

— А ничего. Ты хочешь забрать меня тотчас? Я готова. Он заморгал.

— Готова?.. Что — даже не одевшись? Почему же ты так долго противилась мне?

— Иногда поверить, что ты человек, куда проще, чем в то, что ты бог. — Она хихикнула. — Я сопротивлялась потому, что ты не стал бы делить со мной ложе. Мне все время виделось, как к тебе чередой стекаются толстомясые ничтожества, ты делишь с ними постель и радость, а я предоставлена презрению и насмешкам твоих друзей и домашних.

У Диониса отвалилась челюсть. Он закрыл рот и сглотнул.

— Но я не привожу женщин в свой дом. Мне вполне хватает того, что бывает в полях. Я...

— Лжец, — коротко обронила Ариадна. — Однажды утром я Призвала тебя — и в постели с тобой была женщина. — Он снова открыл и закрыл рот. — И ты не заставишь меня поверить, что ты невинен, строя из себя снулую рыбу, — продолжала она. — И в будущем ложь тебя не спасет. В твоей постели намерена быть я, так что места другой там не будет, а еще я намерена вместе с тобой благословлять виноградники и лозы — чтобы быть под рукой, если потребуется некая... помощь.

— Да, — просто сказал он, и взгляд его просветлел. — Твоим способом любить лучше. Но, Ариадна, я не лжец. Женщиной, что ты видела в моей постели, была Афродита. Мужчина... мужчина не может отказать Афродите. А она просто поблагодарила меня за дар, который я преподнес ей.

— Ты прощен, — весело заявила Ариадна. — В то время я была лишь ребенком и не могла порадовать тебя.

— Ты смеешься надо мной. — И Дионис тоже засмеялся.

— Конечно. Не настолько я дура, чтобы не знать, что мужчина всегда остается мужчиной. Скорей всего мне не раз придется тебя прощать, но...

Он затряс головой, краска сбежала с его щек.

— Я никогда... Это мерзко! — взорвался он. — Всякий раз после этого мне делалось худо. Те жрицы... да точно так же быстро они могли бы совокупиться и с псом.

Ариадна подошла к нему, обняла, прижалась.

— Возможно, ни это, ни убийства больше не будут нужны. Ведь мы вместе. Здесь, на Крите, мы просто бегаем и танцуем среди лоз. Если мы будем вместе — надеюсь, твое священное безумие выразится как-нибудь по-другому... Я Видела помост, как тот, что со священными рогами, но на нем стоял человек: он говорил, а вокруг рядами толпились слушатели — они рыдали, стонали, плакали и смеялись... и учились науке любить. Быть может, твой Дар пробуждать эмоции выльется в беседы — столь убеждающие, что сотни душ очистятся, не ссорясь и не проливая крови.