Минос жевал нижнюю губу, брови его сошлись к переносице — он тяжко задумался; но спустя мгновение гнев, рассеявшийся было, вернулся на его лицо.

— Будь милосерден, царь Минос, — взмолилась Ариадна. Слезы наполнили ее глаза и потекли по щекам. Она протянула к нему руки ладонями вверх. — Молю тебя, вспомни, он лишь маленький мальчик. Не требуй, чтобы тюрьма была подземной. Не запирай его в темноте. — Рыдания мешали ей говорить. — Позволь, чтобы в его тюрьме были маленькие дворики, куда могло бы заглядывать солнце и где росли бы цветы. Вели покрыть картинами стены — как в детских, чтобы ему было на чем остановить взгляд, чем заниматься. Он очень любит картины.

Минос отвернулся, не ответив, но жесткое выражение его лица смягчилось. Плечи опустились.

— А кто станет менять картины? — себе под нос пробормотал Дедал.

— В этом не будет нужды, — прошептала Ариадна. — Он ничего не запоминает. Они будут для него всякий раз внове — и всякий раз станут доставлять ему удовольствие. Ему всего только восемь лет...

Тут она разрыдалась так, что голос отказал ей. Ариадна прикрыла лицо и чуть сгорбилась, оплакивая ребенка, который никогда не вырастет — и навечно останется один. Ее плеча мягко коснулась рука.

— Я позабочусь о картинах, клянусь тебе, — тихо произнес Икар, сын Дедала.

— Восемь лет... — пробормотал Минос. — А я и забыл. Кажется, с его рождения прошли не восемь, а восемь тысяч лет.

— Мне тоже так кажется, — всхлипнула Ариадна. — Но главная вина тут — царицы. Прошу, не наказывай Минотавра лишь потому, что не можешь наказать ее...

Минос окаменел.

— По-твоему, она не наказана? — резко спросил он. Он все еще любит ее, поняла Ариадна, и сердце ее исполнилось сочувствия — и легкой зависти.

— Возможно, наказана, — негромко проговорила она. Из перехода донесся звук — а до того там было тихо, как в могиле, которой он и стал. Двое мужчин, пугливо озираясь, в сопровождении такого же напуганного стражника прокрались в комнату напротив и вынесли тело куртизанки. Минос глубоко вздохнул.

— Хорошо, — произнес он. — Да будет это на вашей совести. Ты, волшебник, заканчивай свой лабиринт — а ты, жрица, озаботься заключить зверя в него и проследи, чтобы он оставался там.

Он быстро пошел к дверям — и с размаху уткнулся в незримую стену. Дедал не то фыркнул, не то закашлялся — но, увидев лицо Миноса, поспешно подошел и произнес, коснувшись рамы дверей:

— Тиалуо клеитрон, — и, повернувшись к царю, сказал: — Дверь открыта.

Минос зашагал по коридору, а Дедал смотрел ему вслед и на лице его смешивались отчаяние и ненависть.

— Он думает, я ленив и несговорчив, — горько проговорил он. — Да я делал бы все, что он хочет, — будь у меня Сила! Но Силы у меня нет. Мастерство — да, есть, но не Сила. — Он резко повернулся к Ариадне. — А ты? Достанет ли у тебя Силы запечатать сверху открытый лабиринт?..

Ариадна не ответила, и к ним подошел Икар. Встав между отцом и Ариадной, он взял Дедала за плечо и начал подталкивать его к двери.

— Постойте, — окликнула их Ариадна. — Кому подчиняется запирающее заклятие? И какие ключи?

— Заклятие то же, что на вратах в храм, только это не связано с огнями. Думаешь, изобретать новые заклинания так уж легко? Так вот, нелегко, а потому я использую его и для того, чтобы запечатать лабиринт. Поскольку оно не меняется, то будет подчиняться тебе и Федре — ну и, само собой, мне. Открывающий ключ ты слышала. А слова «Эпикаломаи клеитрон» снова замкнут дверь.

Икар и Дедал вышли — а Ариадна осталась стоять, глядя в пустоту. Она сомневалась, что у нее достанет Силы запечатать лабиринт сверху, — но знала, где такую Силу взять. Однако попроси она у Диониса помощи — и он узнает, что Минотавр надежно заперт. Потребует ли он тогда, чтобы она перебралась жить на Олимп? И отпустит ли ее из Кносса Мать, зная, что Минотавр жив? Сможет ли она сама вынести переезд, жизнь в Дионисовом доме на правах... кого?

Ариадна никогда не видела, как относятся олимпийцы к Дионису, когда ее нет с ним. Она понятия не имела, насколько он отвержен, насколько пропитан неприятием самый воздух вокруг него. Так было даже с теми, кто любил его. Она твердила себе, что на Олимпе ему не нужны ни жрица, ни Уста. И возродившийся кошмар тревожил по ночам ее сны. Каково ей будет переносить появление в его постели другой? А ей самой не позволено даже касаться его! И кем будет она на Олимпе? В Ариадне было больше от Пасифаи, чем ей хотелось бы. Здесь, в Кноссе, она — фигура весьма значительная; на Олимпе же...

От закрытых незримой стеной дверей донесся глухой удар — и Ариадна с удовольствием отбросила мучительные мысли. Стражник с ошарашенным выражением лица пытался сдвинуть руками пустоту, а пустота не поддавалась — ни на волос. За стражником стояли выжившая женщина из тех, что прислуживали Минотавру, и один из слуг-мужчин, а кроме них — еще одна женщина, сущая карга видом, и двое новых мужчин.

Ариадна подошла и открыла дверь. За время до возвращения Минотавра она выяснила у старых слуг, что заставило Минотавра выломать дверь, и объяснила новым, что входит в их обязанности и что их ждет, если они не будут старательны. Всем им уже было известно условие — служба Минотавру или казнь. Девушка заметила, что двое с плохо скрытым интересом разглядывают врата, засмеялась и продолжала:

— Полагаю, никто из вас не вознамерится отправиться в храм — а эти ворота и лестница с коридором ведут только туда и никуда больше. Клея, — обратилась она к выжившей служанке, — расскажи им, что приключилось с тем, кто решил сбежать этим путем.

Женщина, которая похитила, мучила и насильно обратила в проституток множество невинных девочек и которая запросто перерезала глотки своим жертвам, когда от них уже не было пользы, побелела.

— Минотавр оторвал ему голову — и сожрал его, — прошептала она. Ее знали в преступном мире; ей поверили — и заразились от нее страхом.

Вскоре после этого в покой по лестнице возвратился Минотавр. Ариадна произнесла Веление. Свет погас; врата наглухо захлопнулись. Никто из слуг не посмотрел на них тоскующим взглядом. Новички отпрянули от огромной фигуры с разверстой пастью и убийственными клыками — но Минотавр не обратил на них никакого внимания.

— Ридна! — воскликнул он. — Где Феда?

Ариадна тихонько вздохнула. Он забыл, что совсем недавно она рассказывала ему про больную ногу Федры. Она повторила небылицу, объясняющую, почему сестра не пришла.

— Ридна скажет, почему только жрецы? Никакой про... протс... никого с дарами.

На миг Ариадна онемела. Она не знала, как объяснить ему, что он натворил. Вполне может статься, ему даже понравится рассказ о бойне, которую он учинил. Потом она сообразила, как воспользоваться правдой — хотя бы частично.

— Ты ушел из своих покоев, — сказала она. — Люди решили, ты не придешь в храм — и тоже не пошли.

Минотавр только пожал плечами, и Ариадна вспомнила, что он никогда не любил процессий дароносцев и понятия не имел о ценности приношений. Плохо, конечно, что не удалось сопоставить отсутствие шествия с его стремлением выйти — но это беда небольшая. Потом она увидела, что взгляд его остановился на открытой двери, и он ринулся туда.

— Выйти, — сказал он, шагая.

— Нет. — Ариадна поспешно подошла к нему и, взяв его руку в свои, прижала ее ладонью к пустоте. Та на ощупь казалась гладкой, но твердой, как камень. — Это такие же двери, как в храме. Никто, кроме Феды и Ридны, не сможет ни войти, ни выйти. Но видишь — ты сможешь смотреть за слугами, вон они ходят по коридору. Так интересней, чем за деревянной дверью, правда?

— Говорю с ними?

Ариадна вздохнула. В горле у нее стоял комок, и она сглотнула.

— Нет, милый, ты ведь бог, а они боятся говорить с богом.

Беседы Минотавра с проходящими мимо вряд ли придутся по нраву Миносу и Пасифае, подумала она. Любой, кто обменяется с ним хотя бы парой слов, сразу поймет, что бедное создание обделено разумом. Девушка поспешила отвлечь его предложением поесть. Она громко позвала, и к дверям с той стороны подошел стражник — он стоял у проема, но так, чтобы не попадаться на глаза. Ариадна отправила его в глубь коридора — в комнаты, где готовилась еда.

Убедившись, что Минотавр спокойно ест свой обед, а слуги — хоть и напряженно — свой, Ариадна встала с кресла.

— Пойду посмотрю, как нога Федры, — сказала она. — Я тебе говорила, она повредила ногу и сегодня не придет.

Минотавр поднял голову.

— Ридну люблю больше, — заявил он. — Ридна целует, гладит. Ридна рассказывает. Расскажешь? — Голос звучал просительно. — Пж... пож... жал-ста!

Ариадна едва удержалась от слез. Кажется, рядом с Минотавром она вообще ничем, кроме плача, не занимается, но ведь его скоро запрут ото всех — и навсегда. Сможет ли она тогда рассказывать ему истории?

— Принеси картинку, — сказала она, опять усаживаясь.

Минотавр возвратился с доской, на которой были изображены играющие молодые женщины. Ариадна поведала ему, что женщины принесли стирать белье, выстирали и развесили сушить на кустах — и теперь ждут, когда оно высохнет. Три — она показала на фигурки, сидящие в сторонке — разговаривают, а остальные играют.

Минотавр склонил голову, чтобы лучше рассмотреть картину. Потом проговорил:

— Снаружи. — Он ткнул в дверной проем. — Почему убегали? Почему падали? — и заключил: — Минотавр урод.

— Нет! — Ариадна вскочила, проклиная его странную избирательную память, хранящую то, о чем лучше было бы забыть. — Ты не урод. Просто не такой, как все. По-своему ты очень красив, Минотавр. К тому же ты очень большой, и голос у тебя очень громкий. Люди пугаются. Если ты стоишь спокойно и говоришь тихо, как со мной...

И все же она не могла обещать ему, что с ним станут разговаривать или перестанут убегать от него — даже несмотря на волшебную преграду. Слишком многие знали о погибших и раненых. Страшная трагедия его жизни потрясла Ариадну. Но ради него она сглотнула тяжкий комок и, уняв слезы, поцеловала его в лоб, меж массивных рогов.

— Мне пора, Минотавр. — Она взъерошила на прощание его гриву и не позволяла себе плакать, пока не ступила на склон Гипсовой Горы.

Она еще плакала, когда Дионис, как обычно, появился, чтобы поужинать с ней. Он замер, потрясенный ее видом: глаза заплыли так, что едва открывались, а громко всхлипывать у нее уже не было сил. Не говоря ни слова, Дионис поспешил к ней, взял ее руки в свои и подставил плечо.

— Сегодня утром Минотавр вырвался. — Ариадна икнула и устало прислонилась к его груди.

Пришлось рассказывать все с самого начала: о стремлении Минотавра выйти, о том, как шлюха соблазнила стражников, а Минотавр, видя, как ее выпустили, разнес дверь.

— Она была заперта двойными засовами в руку толщиной — а Минотавр превратил их в щепки и погнул бронзовые скобы. Он убил девятерых, но не потому, что хотел убить — он или сжимал их слишком крепко, чтобы не дать убежать, или так отбрасывал их с дороги, что они разбивались о стену. Чтобы не поднялся крик о чудовище и ложном божестве, мой отец собирается пустить слух, что Бог-Бык обиделся на тех, кто не давал ему покинуть Кносс, и учинил эту бойню в наказание тем, кто так долго удерживал его против его воли.

— Значит, его собираются запереть более тщательно, — заметил Дионис с тем сверхъестественным прозрением, которое порой посещало его вместо Видений. Он содрогнулся. Ему самому тоже нужно было освободиться — и понять. — Бедняга.

— Мне надо было сделать, как ты велел! Надо было остановить его сердце еще в колыбели! — воскликнула Ариадна, снова заливаясь слезами.

Дионис покачал головой.

— Теперь я думаю — из этого ничего бы не вышло. Думаю, Она, — кивок на стену, за которой стоял темный образ, — не позволила бы ему умереть. — Ариадна перестала всхлипывать, и он улыбнулся ей. — Так что, решено? Я не хочу, чтобы ты плакала вечно. Ты промочила меня насквозь. Если я смогу облегчить его участь — я это сделаю.

Ариадна села прямо, надежда вернулась к ней. Если Дионис вложит Силу в Дедаловы заклятия, открытый лабиринт станет возможен. Серебристые нити поведали ей о его собственной боязни заключения, так что она рассказала ему о плане отца поместить тюрьму под землю — и что Дедал предложил вместо этого лабиринт.

Ужас Диониса при мысли о лабиринте только возрос, и Ариадна мягко сказала:

— Для Минотавра это было бы просто чудесно. Он с трудом может что-то запомнить, так что «снаружи» каждый раз будет для него внове, и он сможет бродить, пока не найдет сад. Но у Дедала нет Силы, чтобы запечатать лабиринт сверху, так что над ним придется наводить крышу, а это все равно что строить его под землей: темно и никакого сада...

— Запечатать?..

Ариадна объяснила, что придумал — и уже начал строить — Дедал: в центре две палаты, точно такие, какие у Минотавра сейчас. Скорее всего он даже не поймет, что переселился. В них, как и в нынешних, будет два выхода, но не закрытых, чтобы удерживать его, как нынешние, а открытых, ведущих в коридоры и переходы, которые будут кружить, петлять и пересекаться. Из них только несколько будут настоящими, остальные — иллюзией. Иллюзорные проходы приведут Минотавра либо назад в его покои, либо в один из маленьких садиков справа и слева от палат.

— Там он был бы счастлив. — Ариадна вздохнула. — Он глупеет все больше... Несколько закутков будут гротами, чтобы прятаться от дождя, но все остальное должно быть открыто небу. Он никогда не узнает, что заключен в лабиринте. И — пока еще что-то помнит — сможет ходить в храм. Там будет коридор, подобный тому, каким он ходит сейчас, скрытый за иллюзиями, которые можно рассеять. Для него разнообразие будет бесконечно.

Дионис медленно кивнул:

— В подобном месте зверь не поймет, что сидит в клетке. Даже мои маленькие фавны — они не очень умны — скорее всего не сообразили бы этого.

— Дедал говорит, иллюзии не требуют большой силы. Их надо время от времени подновлять — примерно раз в месяц. Трудность в том, что Минотавр все еще растет. Одна Мать знает, не перерастет ли он в один ужасный день стен. Над ними должен быть полог — но это требует таких сил, каких у Дедала нет. Теперь я могу делать огни и запоры, но сомневаюсь, что у меня достанет сил запечатать лабиринт.

— Не достанет — если поддерживать ими заклинание Дедала. — Дионис умолк, слегка нахмурился, потом сказал: — Геката может соткать заклятие и связать его с самой землей. — И снова умолк, морща лоб.

— Я знаю, ты не хочешь обращаться к ней, потому что она и так уже много для тебя сделала, — проговорила Ариадна. — Но может быть, она внемлет моей молитве? Если я принесу ей жертву? Сжалится ли она тогда над моим несчастным братом?

— Понятия не имею, — признался Дионис. — . Геката очень странная. Я знаком с ней с раннего детства — но я не знаю ее. Она не дала, мне сойти с ума, когда Видения были так часты и так сильны, что я почти перестал понимать, где они, а где — явь. И вернулась за мной, когда, попав на Олимп, узнала, что я — сын Зевса. Но я не знаю — почему.

Ариадна улыбнулась, хотя грудь ее пронзила острая боль.

— Потому что она любит тебя, Дионис.

— О нет, — возразил он. — Любит она только Кабира — своего черного пса. Скорей уж она привела меня, чтобы помучить Зевса. Не знаю, правда, зачем ей это понадобилось: она не из тех, кто мучает других, хотя порой смеется над тем, от чего у меня мурашки бегут по коже. Однако Геката знакома с магией, отличной и намного превосходящей Дары олимпийцев. Я не против попросить ее помочь. Колебался я не поэтому. Просто старался изобрести способ заинтересовать ее.

К тому времени надежда, которую вселил в нее Дионис, и собственная убежденность, что в лабиринте Минотавру будет лучше, чем в двух запертых комнатах, исцелили Ариадну. Она пошла умылась, велела приготовить еду и причесалась. Наматывая на палец локоны посвящения, она почувствовала, как кто-то ободряюще похлопал ее по спине. Она резко обернулась, думая, что это Дионис зашел в спальню, и надеясь, что жалость подвигнет его успокоить ее любовью, — но спальня была пуста.

Ариадна выпустила локон и подошла к образу.

— Я стараюсь повиноваться, — прошептала она, — но не скорбеть, глядя на муки моего брата, так трудно!

Темное лицо было лишь скоплением теней — безжизненное и неподвижное, без всякого намека на выражение. Ариадна, повесив голову, отошла. Можно обмануть олимпийца — но Мать знала: то, чего ее служительница хочет, и то, что на самом деле нужно, — не всегда одно и то же. Ариадна поняла: ей остается лишь смириться и ждать.