«Кто же его сюда подбросил? И кто рассказал о нем десять лет спустя? Что, черт побери, все это значит?»

Мозг Шепа раскалывался от вопросов и сомнений, но он чувствовал: в руках у него – ключ к разгадке. Еще немного – и самое громкое дело в округе будет раскрыто! Так ли уж важно, в конце концов, кто навел его на след? Доказательството – вот оно!

Шеп положил револьвер на прежнее место, вернулся в машину и позвонил по сотовому судье. Нынешний судья приходился дядюшкой Пегги Сью; лишних вопросов задавать не стал, а сразу дал добро. Ухмыляясь во весь рот, Шеп звякнул напарнику: велел собрать группу и ехать к шахте старика Адамса. Напарник заикнулся было об ордере на обыск, но Шеп заверил его, что все делает по закону, ну, почти по закону. Он себя не помнил от радости: в голове у него стоял приятный туман, сердце билось так, словно в грязном загаженном углу старой шахты ему явилась Вианка Эстеван.

Теперь дело за экспертами, думал он. Проведут баллистическую экспертизу, исследуют отпечатки пальцев – и станет ясно, кто отправил на тот свет Рамона Эстевана!

Ранчо отца почти не изменилось. Только крыша сверкает новенькой черепицей, да ставни выкрашены в веселый зеленый цвет, а десять лет назад, если Шелби не изменяет память, они были желтыми. Но приземистая сторожка, гараж и прочие хозяйственные строения остались такими же, как и много лет назад.

Из дому Шелби поехала прямиком в Куперсвилл. Угрюмый мастер с самокруткой в зубах осмотрел ее ключи, быстро и умело сделал дубликаты, принял плату наличными – все это не поднимая на нее глаз и не произнося почти ни слова. Шелби от всей души надеялась, что он ее не узнал.

Дело было сделано. Однако при одной мысли о возвращении домой Шелби охватывал холодный ужас. Нет, взглянуть в глаза отцу она пока не готова.

Вот почему теперь она стояла у машины и, приложив руку козырьком ко лбу, оглядывала знакомые места, где когда-то испытала величайшее счастье – и величайший позор.

Во рту у нее стало сухо и горько и к горлу подкатила тошнота, когда вспомнилось искаженное похотью лицо Маккаллума, едкая вонь пота и перегара, огромное жаркое мужское тело, она сама, распятая на сиденье отцовской машины.

– Будь он проклят! – пробормотала Шелби.

Этот подонок отнял у нее радость, обратил в тлен первую любовь, едва не убил ее душу. Боже правый, как же она его ненавидит!

Приближался вечер, и тени на асфальте удлинялись. Как-то вдруг потемнело; подняв глаза, Шелби увидела, что солнце спрятало свой лик за тяжелыми грозовыми тучами. Все как тогда.

Она захлопнула дверцу машины и пошла по асфальтированной дорожке к конюшне. На сей раз собачий лай не приветствовал ее появление – да и людей поблизости видно не было, только возле амбара стояли, словно забытые хозяевами, два или три автомобиля. Если бы не пестрые точки в холмах за оградой – острый глаз Шелби различал в них коров и лошадей, – ранчо казалось бы вымершим.

Шелби вошла в конюшню, сняла со стены седло и уздечку и вывела из денника первого же попавшегося коня – жеребца гнедой масти, которого никогда прежде не видела. Никто ее не остановил, да она и не видела нужды перед кем-то отчитываться или спрашивать разрешения. Это ранчо ее отца, и все здесь принадлежит ему – акры сухой земли, мили изгородей, пропеченные солнцем постройки, скот, лошади да, пожалуй, и люди, что здесь работают.

Шелби уже много лет не ездила верхом. Но старые навыки не забываются: привычными движениями оседлав коня, она растворила ворота, легко вскочила в седло и поскакала в поля.

Жеребец шел легкой иноходью, едва касаясь земли. Вспугнутые фазаны и куропатки суматошно выпархивали из-под самых копыт. Коровы, пасущиеся в поле, даже не поднимали тяжелых длиннорогих голов. Один раз Шелби заметила слева группу рабочих – они клеймили телят; ковбои молча проводили ее взглядами и вернулись к своему делу.

Шелби мчалась, как ветер, словно старалась убежать от самой себя. В голове ее билась одна мысль: «У меня есть сестра. Дочь, от которой отец отрекся. И все эти годы скрывал от меня ее существование». Шелби не сомневалась: это не единственный его секрет.

Путь ее лежал к семейному кладбищу, где нашли свой последний приют многие поколения Коулов. Могилы за ржавеющей оградой поразили Шелби своей неухоженностью; одни могильные камни потрескались, другие были повалены и густо оплетены травой. Шелби спешилась, привязала поводья к ограде и, отворив скрипучую калитку, вошла на кладбище. Буйная трава хватала ее за ноги, какие-то колючки царапали бедра и впивались в шорты, словно стражи, бдительно охраняющие покой мертвецов. В новой части кладбища Шелби нашла могилу матери. За ней, казалось, ухаживали – наглый плющ не смел оплетать гранитный памятник с высеченной на нем розой и простыми словами: «Любимая жена и мать».

– Мама, – прошептала Шелби, коснувшись рукой холодного камня.

Много лет она не бывала у Жасмин. И вот наконец пришла – да и то с пустыми руками: ни цветов, ни венка, ни фотографии на память. У нее ничего не осталось от матери. Даже воспоминания о ней были смутны, перемешаны и перепутаны с семейными фотографиями, рассказами, слышанными от Лидии или от отца.

Как же, должно быть, она страдала! Быть женой судьи Коула – тяжкое испытание, но любить его – проклятие.

А где-то в вышине, в густых ветвях, не ведая ни о любви, ни о смерти, заливалась щебетом какая-то птичка.

—Мама, мама, – воскликнула Шелби, – если бы ты знала, как мне тебя не хватает!

Могильного камня Элизабет здесь не было – Шелби развеяла ее прах (точнее, как теперь понимала, неизвестно чей прах) в холмах. Судья Коул отказался увековечить память внучки на семейном кладбище. Тогда Шелби полагала, что он стыдится ее позора; теперь понимала – он не хотел ставить памятник мертвой девочке, ибо знал, что она жива. Слава богу, она жива!

– Я найду тебя, Элизабет! – Что-то сжало Шелби горло, и она повторила дрогнувшим голосом: – Непременно найду.

Распрямив плечи, она твердым шагом вышла из ограды, отвязала жеребца, вскочила в седло и понеслась вверх по склону холма на запад. Прежде чем возвращаться домой, ей хотелось посетить еще одно памятное место. Тучи уже затянули весь небосклон; ветер бил Шелби в лицо, принося с собой запах дождя. Близилась гроза.

Вот и старая хижина. За прошедшие годы она совсем развалилась: из четырех стен осталось две, от крыши – одни воспоминания. Только столетний очаг с трубой стоял гордо и недвижимо, словно не желая сдаваться времени. Шелби пришпорила коня и помчалась дальше, дальше – к тому ручью, на берегу которого они с Нейвом когда-то любили друг друга.

Сильные, мозолистые и удивительно нежные руки. Жаркие поцелуи – и холодные капли дождя. В ту ночь Шелби сказала, что любит его. Правда или нет – она сама не ведала: знала только, что никогда больше ни к одному мужчине не испытывала ничего подобного.

Как она надеялась, господи, как молилась, чтобы Элизабет была дочерью Нейва! Памятью их любви, живым свидетельством краткого счастья. И вдруг Шелби поняла: ей больше неважно, чья дочь Элизабет. Не страшно думать, что она может оказаться ребенком Маккаллума. Это ее дочь, ее плоть и кровь – вот что главное.

У ручья она остановила коня. Иноходец тяжело дышал, на гладких боках его выступили темные пятна пота.

– Молодец, хороший мальчик, – пробормотала Шелби, похлопала коня по холке и, соскользнув с седла, подошла к самому ручью. Быстрый и полноводный весною, летом он пересыхал, оставляя по себе лишь сухое русло. Но душа Шелби не иссохла; и теперь она струилась той же любовью, что и десять лет назад.

– Дура ты, дура! – прошептала она и, присев на камень, невидящим взором уставилась в высохшее русло ручья.

Кролик выскочил из кустов на том берегу, дернул ушами, заметив незнакомку, и поспешно нырнул обратно в заросли. Над головой медленно описывал круги коршун. Что-то укололо Шелби в бедро: сунув руку в карман, она вытащила обе связки ключей – старую и новую, завернутую в промасленную бумагу, взвесила их на ладони. Сегодня она попробует пробраться в офис отца. И что там найдет? Какие новые тайны ей откроются? Быть может, она наконец узнает, где ее дочь?

Или, возможно, наткнется на иные тайны, которые заставят ее содрогнуться? Узнает, почему Лидия так предана судье – вернее, так боится его ослушаться. Узнает, почему вышел на свободу Росс Маккаллум. А может быть, даже – чем черт не шутит – кто на самом деле убил Рамона Эстевана.

Но что ей за дело до грязных секретов Бэд-Лака? Все, что ей нужно, – найти свою дочь и убраться из этого богом проклятого города. Шелби провела здесь уже почти неделю – и все это время она гоняется за призраками, ни на шаг не приближаясь к цели! Есть от чего прийти в отчаяние!

Шелби сунула ключи обратно в карман и встала, собираясь уйти, но в этот миг что-то привлекло ее внимание. Какой-то шорох... нет, не слух, а чутье подсказало ей, что кто-то приближается к ручью. Не от ранчо, а с другой стороны – оттуда, где обширные земли судьи Коула граничат с жалким клочком земли, принадлежащим Неваде Смиту. А мгновение спустя и сам он, бесшумно раздвинув заросли, вышел на открытое место – высокий, прямой, со звериной грацией в легкой бесшумной походке. Брови сдвинуты, губы сурово сжаты, подбородок затенен двухдневной щетиной. Казалось, выйди ему навстречу медведь – и Нейв задушит его голыми руками.

– Я искал тебя, – просто сказал он.

– Пешком? – удивилась Шелби.

– Машину оставил неподалеку. – И он мотнул головой в сторону своего ранчо.

«Все как тогда», – мелькнуло в ее мозгу.

– Ты решил, что найдешь меня здесь?

– Нет. Я не знал, где тебя искать. – Он пожал плечами. – Право, сам не знаю, что меня подтолкнуло приехать сюда.

– Да еще и кружным путем.

– Естественно. Не хватало, чтобы судья оказался на ранчо и вышвырнул меня отсюда!

Он положил ей руки на плечи и притянул к себе.

– Я позвонил тебе домой, и Лидия сказала, что ты очень расстроена. Что решила уехать «куда угодно, лишь бы подальше оттуда». Я вспомнил, что прежде, когда тебя что-то расстраивало, ты плавала или скакала верхом до изнеможения. Вот почему мне пришло в голову, что ты могла отправиться на ранчо, оседлать коня и поехать куда глаза глядят. Но почему именно сюда... – Нейв пожал плечами. – Должно быть, интуиция подсказала.

Шумно вздохнув, он прижался горячим лбом к ее лбу.

– Господи, Шелби, как я рад, что тебя нашел!

– Вот как?

Она взглянула ему в глаза – серые, словно грозовое небо, глаза, один зрачок больше, другой меньше, – и уже не могла понять, за что упрекала себя и ругала дурой.

—Почему же ты так обрадовался? Что, была какая-то особая причина? – Сама не понимая почему, она не могла удержаться, чтобы его не поддразнить.

– Не издевайся! – предупредил Нейв.

– Что ты, и не думала!

– Черта с два! – В воздухе ощутимо похолодало, но от Нейва исходил такой жар, что Шелби почувствовала, как в теле ее разгорается ответный огонь. – Ты только и думаешь, как бы меня подколоть.

– По-твоему, у меня ни о чем другом и мыслей нет, как только о тебе? Нейв, милый, не тяжело таскать с собой такое самомнение?

– Ну вот опять! – воскликнул он.

– Прости, – ангельски улыбнулась она.– Никак не могу удержаться.

– Я тоже, – хрипло прошептал он.

А в следующий миг губы их слились, язык его ворвался в нежное пространство ее рта – и Шелби, блаженно затрепетав, открылась ему навстречу. Так было прежде, думала она, и так будет всегда. Нейв Смит – ее благословение и проклятие, и любить его для нее так же естественно, как дышать, а не любить – все равно что не жить на свете.

Словно и не было этих десяти лет: прикрыв глаза, она отвечала на его поцелуй страстно и жарко, с самозабвением первой любви. Не размыкая объятий, они опустились на ковер сухой травы и полевых цветов. Шелби схватилась за край футболки и потянула ее кверху, с наслаждением ощущая, как широка грудь Нейва, покрытая курчавой темной порослью, как ходят под бронзовой кожей тугие мускулы. Руками и губами она вновь и вновь познавала его тело и все не могла насытиться. Когда губы ее коснулись крошечного тугого соска, Нейв схватил ее за рыжие кудри и, откинув ее голову назад, взглянул в глаза. Волосы его трепал ветер.

– Что в тебе такое? – требовательно спросил он. – Почему я не могу остановиться?!

– Я тоже.

– Я серьезно, Шелби. Это какое-то безумие!

– Совершенно верно.

– Это самоубийство!

– Ага.

Он отпустил ее волосы.

– И тебе все равно!

– Вот тут ты ошибаешься, – вздохнула Шелби. Словно отвечая ее вздоху, ветер зашелестел листвой над их головами, и в стороне мягко фыркнул, переступая с ноги на ногу, гнедой иноходец. – Мне не все равно, Нейв. Совсем не все равно. В том-то и беда.

– Похоже, у нас с тобой одна беда на двоих.

Она не смела ему верить, не смела снова очертя голову бросаться в пропасть, на дне которой таятся горечь и боль, но и не могла остановиться. Вот он снова прильнул к ее губам; вот сильные, натруженные руки его принялись снимать с нее блузку и шорты, и каждое их прикосновение возбуждало и горячило кровь.

Шелби могла бы назвать тысячу причин, по которым должна его оттолкнуть. Тысяча причин, но ни одной достаточно веской. Что значат все доводы разума, когда смуглое мускулистое тело любимого сплетается с твоим телом, когда руки и губы его путешествуют по самым потаенным уголкам твоего естества, рождая сладкую дрожь предвкушения и возжигая огонь на алтаре желаний?

Ботинки Нейв снял сам, к «молнии» на ширинке потянулась Шелби.

– Ты напрашиваешься на неприятности! – предупредил он.

– Правда? А они будут?

Нейв расхохотался, отдаленный гром в западных холмах вторил его смеху. Одним движением сбросив джинсы, он встал перед Шелби во весь рост – воплощение красоты и силы, нагой античный бог, чье литое тело рождено не в мастерской скульптора, а выковано годами тяжкого труда.

– Да, Шелби. Будут у тебя неприятности – и еще какие!

Сплетясь телами, задыхаясь от смеха и страсти, они очутились на земле. Губы Нейва искали в сумраке ее губы, а умелые руки расстегивали застежку лифчика. От Нейва пахло свежестью, мылом и слегка виски, но сейчас этот запах был ей приятен. Вот уже и лифчик отлетел в сторону; полная грудь Шелби покорно легла ему в руку, и палец коснулся соска.

Мир вокруг померк. Холмы, поля, сухое русло ручья – все закружилось в безумном хороводе. Забыв обо всем, Шелби целовала Нейва в губы, в подбородок, в изгибы шеи – целовала и все никак не могла насытиться солоноватым вкусом его тела. Она желала его – боже, как желала! Навсегда или на миг – не все ли равно?

– Сейчас, Шелби, сейчас! – жарко шептал он. Язык его коснулся набухшего соска – и Шелби, отчаянно вскрикнув, выгнулась ему навстречу. Она не помнила, как соскользнули на землю трусики, не помнила, как оказалась перед ним нагой, что делали с ней его опытные руки и губы, помнила лишь, как тело ее пронзила вспышка острого, почти болезненного наслаждения.

О, как хорошо! Но это еще не то, чего она хочет. Ей нужно больше, гораздо больше.

– Нейв! – умоляюще прошептала Шелби. Весь мир исчез, исчезла она сама – все чувства и желания сосредоточились в потаенном местечке меж бедер.

– Потерпи, милая!

– Не могу, больше не могу!

Она зажмурилась и почувствовала, как сильные руки поднимают ее переворачивают, сажают на себя. Мощное естество мужчины заполнило ее на всю глубину; Шелби вскрикнула, вцепившись Нейву в плечи. Он начал двигаться, легкими толчками рук побуждая ее двигаться вместе с ним. Но Шелби в поощрениях не нуждалась: мощное желание сжигало ее изнутри. Согласные движения мужчины и женщины все ускорялись, на телах выступали жемчужные капли пота, а в небесах над их головами грохотал гром и молнии вспарывали небо, возвещая, что близится гроза.

– Так, девочка моя! Так! Так! – хрипло шептал Нейв. Он рванулся ей навстречу, и она выпрямилась, огласив холмы гортанным стоном, а в следующий миг, обессиленная, пала ему на грудь.

– Боже мой!

Кто произнес эти слова – она или он? Не все ли равно? Они лежали, сплетясь в объятиях так, словно срослись навеки; порывистый ветер ерошил их волосы, но ни он, ни она не чувствовали холода. Первой очнулась Шелби. Подождав, пока успокоится дыхание и сердце вернется к привычному ритму, она приподнялась на локте и, откинув с лица растрепанные волосы, взглянула Нейву в лицо.

– Ну что, ковбой, добился своего? – улыбнулась она. – Соблазнил бедную девушку?

Он светло улыбнулся в ответ.

– Что-то я не заметил, чтобы бедная девушка сопротивлялась.

– Вот я и говорю – коварный соблазнитель! Нейв вздохнул и поцеловал ее в висок.

– Знаешь, я тут подумал... – начал он.

– Подумал? Ну, теперь меня и вправду ждут неприятности! Он от души расхохотался.

– Неужели тебе мало?

– Конечно, мало!

Она игриво коснулась кончика его носа, но он перехватил ее руку:

– Шелби, я серьезно. Хочу, чтобы ты переехала ко мне.

– Что? – Сердце ее отчаянно забилось; она вгляделась ему в лицо, ища ответа. – Зачем?

– Так будет безопаснее. Поживешь у меня, пока все не кончится. Пока мы не найдем Элизабет и не решим, что делать дальше.

Ей, настроенной на любовь, трудно было возвращаться к реальности.

– Безопаснее? – тупо повторила она.

– Сегодня мне опять звонили. Все как в предыдущие разы – молчат и вешают трубку. И еще я видел в городе Маккаллума. Он куда-то направлялся, и вид у него был очень решительный. Так что нам лучше поберечься.

– Хочешь сказать, мне лучше поберечься! – сердито заключила Шелби и потянулась за одеждой. – Ты, кажется, считаешь меня какой-то беспомощной клушей!

Нейв схватил ее за руку, резко дернул к себе.

– Один раз тебя уже изнасиловали, – отчеканил он, глядя ей в глаза. – Я хочу быть уверенным, что история не повторится.

– Не повторится, будь уверен! – заверила его Шелби. – Но в твоей помощи я не нуждаюсь. Времена рыцарей миновали, я не прекрасная дама в беде и не хочу, чтобы кто-то меня спасал!

– Чего же ты хочешь, Шелби? – спросил он тихо и очень серьезно.

– Найти свою дочь. А потом – не знаю. – Она подняла глаза. – Если уж на то пошло – чего ты хочешь, Нейв?

– Хотел бы я знать!

– Вот и я о том же.

Шелби вырвала руку и принялась торопливо одеваться, кипя от досады и злости на себя. О чем только думала – стоило ему протянуть руку, и снова она, как перезрелое яблоко, свалилась ему в объятия! Шелби привыкла гордиться своим умом и хладнокровием; невыносимо было думать, что она, словно какая-нибудь дуреха из дамского романа, теряет голову от одного взгляда на красивого мускулистого самца.

Когда она подняла и встряхнула шорты, из кармана, глухо звякнув, вывалились обе связки ключей.

– Эй, у тебя упали…

Шелби поспешно подхватила проклятые железяки и сунула обратно в карман.

– Не хотелось бы остаться без ключей, – нервно улыбнулась она, ежась под его суровым взглядом.

– Шелби! – Нейв снова потянулся к ней, но она увернулась.

– Послушай, у меня был тяжелый день, и на сегодня с меня хватит переживаний.

Она вскочила на ноги и почти бегом помчалась к лошади. Чем скорее Нейв Смит останется позади, тем лучше.

– Шелби, что случилось?

Он прыгал за ней на одной ноге, другой нацеливаясь в штанину; в другой раз Шелби непременно рассмеялась бы, увидев такое зрелище. Но сейчас ей было не до смеха. Догнав ее, Нейв схватил Шелби за руку и развернул лицом к себе. На лице его отражалось искреннее беспокойство; будь Шелби одной из тех дурочек, которых она так презирала, непременно вообразила бы, что он ее любит. Но она не была дурой и хорошо понимала, что забота – одно, а любовь – совсем другое. Едва ли Нейв Смит вообще способен любить. И уж ее-то он точно никогда не полюбит. И все же, бог знает почему, она почувствовала, что не может уехать, не поделившись с ним своим горем.

– Я узнала, что журналистка, которая бродит по городу и пристает ко всем с расспросами...

– Катрина Неделески?

Она самая. – Шелби взглянула на темнеющее небо. Гроза приближалась; им стоило поторопиться. – Так вот, она не просто репортер из журнала «Лон стар». И не просто начинающая писательница, решившая сделать себе имя на документальной книге о секретах нашего городка.

Что?!

– Так вот, – горько усмехнувшись, продолжала Шелби, – сегодня выяснилось, что эта самая Катрина – моя сводная сестра. Дочь Нелл Харт, официантки. У судьи был с ней роман, а когда она забеременела, он сунул ей деньги и заставил уехать из города.

– Подожди секунду...

– Нет, это ты подожди! – Шелби говорила торопливо, захлебываясь словами, словно боялась разрыдаться, если хоть на секунду запнется. – Это еще не все! Самое худшее впереди. Мама узнала, что у отца есть внебрачный ребенок, и покончила с собой. Всю жизнь меня уверяли, что это был несчастный случай, и всю жизнь я гадала, что произошло на самом деле! И не только я – все в городе об этом сплетничали, верно? Но судью ничем не проймешь – даже сегодня, когда все открылось, он продолжал твердить, что она, мол, совершенно случайно выпила целую горсть снотворного, запила коктейлем, легла в ванну и уснула навсегда! Он предал ее, понимаешь, и она убила себя, потому что любила его и не могла пережить предательства. А он, этот проклятый... – Она судорожно вздохнула и заговорила спокойнее: – А он только об одном заботился – как бы не испортить скандалом свою карьеру. Поэтому все скрыл. И самоубийство жены, и то, что в Далласе у него есть еще одна дочь. Он отрекся от Катрины, все эти годы он обманывал меня, обманывал всех.

Нейв потянулся к ней.

– Не надо! – вскрикнула она, словно ужаленная. – Не трогай меня, не говори, что все будет хорошо, что мне надо успокоиться, никогда, никогда больше не смей обращаться со мной, словно с маленькой девочкой!

Нейв все-таки ее обнял – и она все-таки разрыдалась, уткнувшись в его широкую грудь.

– Господи боже, – шмыгнув носом, простонала Шелби минут пять спустя, – я так надеялась, что этого не случится!

И вот пожалуйста – разревелась! Точно какая-нибудь истеричная идиотка! Ну почему всегда так: хочешь, как лучше, а получается...

– Не знаю, Шелби. – Он крепче прижал ее к себе. – Одно тебе скажу: что бы я о тебе ни думал, назвать тебя «истеричной идиоткой» мне никогда и в голову не приходило.

– Хотя бы это радует. – Тыльной стороной ладони она смахнула слезы и встряхнула головой, чтобы вернуть себе ясность мысли. Небо стремительно темнело; где-то вдалеке завыл койот. – Но еще несколько подобных сцен – и ты, пожалуй, изменишь свое мнение!

– Не думаю. – Откинув голову, Нейв взглянул ей в глаза. – И все же меня тревожит Маккаллум.

– Не тревожься, Нейв.

– Но, Шелби...

– Он меня не тронет, – храбро пообещала она и чмокнула его в щеку. – Не такой же он дурак, чтобы самому лезть в петлю!

– Не припомню, чтобы Росс получал призы за интеллект. Он из тех ребят, что сперва действуют, а потом думают.

– Я буду осторожна.

Она высвободилась из его объятий и зашагала туда, где оставила иноходца.

Улыбка Нейва погасла.

– Пожалуйста, Шелби, не лезь на рожон! Береги себя.

– Непременно.

Прыгнув в седло, она обернулась к нему. Несколько долгих мгновений оба смотрели друг на друга.

– Ты тоже, Нейв.

Комнатушка в мотеле «Добро пожаловать» была крохотной и облезлой, низкий потолок, казалось, готов был вот-вот обрушиться Катрине на голову.

Легкий ветерок колыхал выгоревшие, когда-то бежевые шторы. Низкая кровать с комковатым матрасом нелепо раскорячилась посреди комнаты, словно лошадь со сломанной спиной. В углу тускло мерцал телеэкран. Несколько часов назад, чтобы отвлечься, Катрина включила телевизор, но почти сразу выключила звук, так что шутки комика на экране до нее не доходили. Впрочем, судя по его идиотской физиономии и нелепым жестам, она ничего не потеряла.

Катрина лежала на застеленной кровати, глядя в потолок; на коленях у нее поблескивал экран портативного компьютера. Вот уже час с лишним она старалась привести в систему свои заметки, но работа не двигалась. Рядом на тумбочке стоял полный стакан текилы. Катрина сделала всего один глоток, но любимый огненный напиток показался ей пресным и безвкусным, словно пепел. Что за дрянной городишко, даже выпивки приличной не достать!

А может, дело не в текиле. А в свидании с подонком, которого судьба определила ей в отцы. При одной мысли о нем Катрине становилось тошно. Она уже всерьез подумывала о том, чтобы выбраться из мотеля и приняться за старое – не может же быть, чтобы даже в такой дыре не нашлось дилера, торгующего из-под полы травкой или порошком?

– Даже и думать не смей! – оборвала она собственные грешные мысли.

С наркотиками Катрина покончила раз и навсегда – вскоре после развода. И больше ничто не затянет ее на кривую дорожку. Ничто – даже встреча со всевластным судьей!

Глотнув еще теплой и безвкусной текилы, Катрина снова повернулась к компьютеру. Надо бы записать стишок, который она услыхала сегодня утром в «Белой лошади» – переделку детской песенки, направленную против самого могущественного человека в городе. Как там начиналось? «Рыжий дедушка Коул был суровый король.» А дальше что-то вроде: «Громко кликнул своих холуев...» Народ в салуне хохотал от души, и самой Катрине тогда показалось, что стишок очень забавный. Теперь она ничего смешного в нем не видела.

Из соседней комнаты послышался шум ссоры. Женщина крикливо причитала по-испански, мужчина отвечал резко и сердито. После одной, видимо, особенно ядовитой тирады раздался грохот и женский визг.

«Замечательно! – мрачно сказала себе Катрина. – Дерутся. Интересно, стрелять будут?» И ей представился некролог: «Молодая, подающая надежды журналистка гибнет от случайной пули мексиканского бандита.»

На телеэкране комедийный сериал сменился рекламой средства для похудания. Катрина вздохнула и переменила позу; пальцы ее снова забегали по клавиатуре. Сантименты сантиментами, а статью писать надо. Редактор ей уже два раза звонил по сотовому. В первый раз она сказала, что отделывает стиль, во второй отговорилась внезапной смертью Калеба Сваггерта – мол, это происшествие придает всему делу новую окраску. Что, если его убили, чтобы заставить замолчать? Кстати, вполне возможно, что так оно и есть. Конечно, Калеб – не идеальный свидетель. Очень вероятно, что он врал напропалую, мешал в кучу что было и чего не было – лишь бы поднять шум, привлечь к себе внимание журналистов и обеспечить дочку. Но возможно и другое: он рассказал чистую правду, и кому-то это очень не понравилось. Этот кто-то решил взять судьбу старика в собственные руки и заставил его замолчать навсегда.

А это значит, что и Катрина в опасности.

«Этого еще не хватало!»

Уже несколько дней ей не давала покоя мысль, что кто-то в городе вполне может желать ей смерти, и отделаться от этой мысли никак не удавалось. Вот и сейчас, устремив невидящий взор на облезлую стену, Катрина невольно вздрогнула. «Ничего, кто не рискует, тот не выигрывает», – напомнила она себе. Журналистика – профессия опасная. Чего только не вытворяют иные ее коллеги! Одни делают репортажи из воюющих стран, другие снимают вблизи смерчи и извержения вулканов, третьи берут интервью у Саддама Хусейна – и все ради славы!

Но, должно быть, Катрина не из таких. Журналистика – ее призвание, все верно, но умирать ради статьи в журнале она не собирается. Слава – замечательно, деньги – еще лучше, но безвременная смерть – благодарим покорно! Даже месть не стоит того, чтобы ради нее рисковать своей шкурой. Как ни мечталось Катрине ославить Рыжего Коула на все Соединенные Штаты, класть голову на плаху ради этого подонка она не станет.

Вот почему Катрина купила пистолет. Изящную смертоносную игрушку с посеребренной рукоятью. И от души надеялась, что ей не придется пускать его в ход.

Грохот и визг за стеной сменились женскими всхлипываниями, а реклама на телеэкране – комедией. Катрина вздохнула и снова повернулась к компьютеру. Мысли ее обратились к Шелби Коул – сестричке-принцессе. Так, значит, у Шелби где-то есть внебрачная дочь! Это интересно. И еще интереснее, что судья – чего еще ждать от этого мерзавца? – обманом отнял ребенка у собственной дочери! История повторяется: чтобы соблюсти репутацию своего семейства, этот сукин сын готов отречься от внучки, как двадцать пять лет назад отрекся от дочери.

Интересно знать, кто отец ребенка?

Катрина сделала пометку в блокноте. Шелби, судя по всему, полна решимости найти свою дочь. Но что, если она, Катрина, найдет ее первой? Катрина самодовольно усмехнулась и едва не подпрыгнула, когда раздался громкий стук в дверь.

– Кто там?

Она вскочила на ноги, невольно потянувшись к сумочке, где лежал пистолет.

– Это вы та репортерша из Далласа? – послышался за дверью сиплый мужской голос. Незнакомый голос.

– Да. – Она расстегнула сумочку.

Вот и славно. А я – Росс Маккаллум. У Катрины замерло сердце.

Эй, вы меня слышите?

Да.

Господи боже, что ему нужно? Или судьба распахивает ей свои объятия, или сбывается ее худший кошмар! Прикусив губу, с отчаянно бьющимся сердцем Катрина нащупала в сумочке пистолет.

– Что вам нужно?

– А вы откройте, и поговорим по-хорошему.

«Кто не рискует – тот не выигрывает», – напомнила себе Катрина. Бормоча эту поговорку себе под нос, словно молитву, дрожащей рукой она отодвинула запор и распахнула дверь.