Конечно, некоторые мужчины танцевали всегда, однако с исчезновением моды на парные танцы они утратили важную роль на танцполе. В течение двадцати лет до вторжения рейва мужские танцевальные стили тяготели к подчеркнутой агрессии (например, слэм-данс панков 1) или конкуренции (северный соул, диско и брейк). В них акцент делался на мужественности танца. Для этого либо подчеркивалась пьяная, жестокая телесность танца, либо создавались такие стили, которыми было непросто овладеть. В результате мужчины раскололись на танцующих и нетанцующих, а открытость танцпола заставляла жаться по его периметру, стесняясь выйти вперед с риском стать посмешищем.
С наступлением эпохи экстази и рейва суть танца резко изменилась вследствие отказа от деления его на частные стили, а также благодаря перемещению в среду, где мужественное позерство считалось напрасной тратой времени и сил. Музыка как будто сама стала основой той телесности, которая позволяла мужчинам чувствовать себя уютно. Громыхающий бас и быстрые удары драм-машины оказались достаточно бодрящими, чтобы вытянуть обдолбанных парней на танцпол, где они создавали эдакий мускулистый, энергичный и бросающий в пот танцевальный стиль, в котором внешняя агрессия сменилась особой формой внутреннего неистовства. Он казался мужественным, так что парни спокойно танцевали, каждый по-своему, не опасаясь осуждения со стороны женщин или лиц своего пола.
Выход мужчин на танцпол благоприятно сказался также и на женщинах. Теперь они уже не танцевали под пристальным взором сексуально возбужденных мужиков, приходивших в клуб лишь для того, чтобы напиваться и курить. Все перемешались, а обстановка общего исступления одарила представителей обоих полов чувством полной свободы на танцполе, да и сами чувственные и сексуальные стороны танца громко заявили о себе через это непрерывное освобождение тела от оценивающего взгляда противоположного пола.
Дионисийский экстаз рейв-среды позволил как женщинам, так и мужчинам наслаждаться физической соблазнительностью своих и чужих тел в безопасной обстановке. Все мои информанты-женщины подчеркивали, что такая безопасность является важной составляющей клубного опыта. Для них одним из главных плюсов клаббинга была возможность оказаться в пространстве, где можно осознать собственное тело как пучок чувственных переживаний, даже как эротический объект, не опасаясь, что какой-нибудь «идиот» неправильно их поймет и начнет лапать. Вот что сказала одна из них:
Я чувствую себя сексапильной. Это может показаться глупым, но мне это по-настоящему нравится. Когда я танцую в клубе, мое тело становится горячим, возбужденным и живым. Я могу разодеться так, как никогда бы не решилась для выхода на улицу или в паб. Я думаю, люди в клубах понимают, что ты делаешь это для самой себя. Они могут смотреть на тебя, получать от этого удовольствие, но не более того. Это скорее игра, нежели что-то серьезное, и это безопасно, по крайней мере намного безопаснее, чем в иных местах, где кто-нибудь может начать к тебе приставать. Здесь я контролирую ситуацию и не чувствую большой угрозы от наблюдающих за мною людей. Ты знаешь, что какого-нибудь парня твой танец может возбудить, но в клубе это не внушает тревоги, ведь там мужчины обычно не ведут себя, как подонки. Если они просто улыбаются тебе, смотрят, получают удовольствие и танцуют рядом, то это не значит, что они думают, будто ты хочешь с ними переспать. Все это просто мгновение ночи, одна из радостей, получаемых от клаббинга
(41 год, девятнадцать лет клубного опыта)
А вот признание с другой стороны фронта:
Мне нравится смотреть, как женщины танцуют в клубах: роскошно одетые, красивые. Для меня важная часть клаббинга — наслаждение тем, как женщины наслаждаются собой. Они чертовски возбуждаются
(мужчина, 26 лет, восемь лет опыта)
Социальная динамика танца
Лишь самоуверенные или одурманенные клабберы, попадая в клуб, идут прямо на танцпол. Большинство тусующихся сначала привыкает к месту и постепенно начинает расслабляться. Из-за присущей им социальной тревоги люди заполняют танцпол по мере нарастания «движухи» в клубе и проходят в течение ночи через несколько состояний, каждое из которых соответствует разным этапам процесса. Изложенная ниже модель основана на наблюдениях за сотнями танцполов. Я должен подчеркнуть, что это лишь общая схема и все может сложиться иначе, если в клуб придет группа особенно отвязных личностей, которые неожиданно бросятся танцевать и ускорят весь процесс. Однако в целом данный план из пяти пунктов оказывался верным в большинстве клубных пространств независимо от специфики самого клуба.
Первый этап— это предтанцевальная стадия, когда тусовщики начинают обживаться в клубе. Они собираются на периферии пространства — у баров или по краю танцпола. В компании друзей они разглядывают толпу, оценивая пришедших, выпивают, посмеиваются и приглядываются. Некоторые ждут, пока подействует наркота, и на этой стадии еще не уверены, как сложится ночь. Окажется ли она удачной? Будет ли весело? Понравится ли им публика? Будет ли комфортно? Но поскольку клаббинг суть чувственная практика, то и сомнения разрешаются посредством чувств: по мере действия наркотиков меняются тела и позы; пока усиливается шум и повышается градус, растет и толпа; люди начинают улыбаться и смеяться; музыка проникает в их тела, ускоряя движения. Собравшиеся понемногу заполняют пространство, успокаиваются, ощущение телесного возбуждения сочетается у них с расслабленностью. Они начинают наслаждаться толпой и уже не чувствуют грозы с ее стороны. Прежде чем завершается первый этап, люди подтягиваются к танцплощадке.
Второй этап. Танцпол заполняется не разом. Для этого может потребоваться некоторое время, поскольку, будучи изначально пуст, он является наиболее заметным местом клуба. Иногда это происходит неожиданно, когда ди-джей ставит любимую многими вещь или если выходит танцевать смелая компания. Однако чаще процесс идет медленно, причем не обязательно поступательно, ведь, незаметно начав танцевать в сторонке, люди могут выйти в центр, а затем отступить на-зад. Обычно танцпол окружен теми, кому не терпится поплясать, но кто пока не решается сделать первый шаг из безопасной тени толпы в центр всеобщего внимания. И все же заразительная природа музыки постепенно овладевает их телами: головы кивают, ноги притопывают, бедра покачиваются, туловища содрогаются. Никто пока не танцует у всех на виду. Все болтают, смотрят, балансируют на грани и постепенно втягиваются в танец под воздействием музыки как неудержимой материализованной силы. На этой стадии посетители предпочитают держаться группами, и даже переходя на танцпол, остаются вместе, сосредотачивая внимание друг на друге и пытаясь быть как можно менее заметными. Как только достигается определенный уровень участия (обычно две или три отдельные группы танцующих), на танцполе вступает в силу закон критической массы. Внезапно он оживает, и, когда тусовщики убеждаются, что ночь в разгаре, между танцующими и наблюдателями наступает равновесие.
Третий этап— это своего рода разминка, период, когда танцующие физически погружаются в танец. Температура нарастает, мускулы разогреваются, тела расслабляются по мере того, как музыка обретает в их плоти осязаемую форму. Это ощущение собственного движения — словно шестое чувство, кинестетическое восприятие, способность воспринимать себя и других в движении. Толпа питает энергией каждого человека, связанного с остальными ритмом музыки, вибрацией низких частот и быстрыми барабанными перестуками. Все это как бы огораживает группу, втягивая каждого ее члена все глубже в сочную мякоть ритмичного звука. Каждый танцор уникален, каждый выбирает свой темп. Одни танцуют руками, другие задают себе движение ступнями или бедрами, некоторые вообще почти неподвижны, если не считать дрожи, пробегающей по их телам при каждом раскате баса. Радость танца в клубе состоит в том, что здесь можно танцевать как угодно, только бы себе в кайф. Плохой танцор лишь тот, кто несчастен.
Идеальный танцпол срастается и начинает двигаться как один организм: люди на нем одинаково свободно танцуют с незнакомцами, друзьями и любовниками. Они прекрасны, когда наслаждаются танцем. Как только все их тревоги исчезают, можно, кажется, увидеть, как сок самой жизни течет в их жилах, наполняя их энергией и преобразуя, позволяя каждой клеточкой тела прочувствовать это пространство, это время, этот искрометный момент плотской жизни.
Четвертый этап— это время, когда количество тел на танцполе становится максимальным. Для тех, кто находится в гуще событий, данный период самый жаркий и напряженный. Переполненный танцпол может становиться статичным: диапазон возможных перемещений на нем сокращается. На этом этапе танцующие поднимают руки вверх, направляя движения в вертикальной, а не горизонтальной плоскости, чтобы избежать столкновений. Как объяснил один мой информант-мужчина, «ко-гда танцуешь на переполненном танцполе, где все зажигают, как могут, чувствуешь себя как сельдь в бочке. Но это классно: вокруг разгоряченные тела, все извиваются и потеют. Действительно классно».
В столь плотной толпе уже не просто танцуют, а практически трутся друг о друга. Есть своя прелесть в том, чтобы ощущать близость тел и их движение
en masse 1. Ваше кинестетическое чувство распространяется на тело толпы в целом, находя, таким образом, внешнее выражение. Хотя ваши перемещения физически ограничены, кажется, будто вы двигаетесь больше, потому что приходит в движение все пространство клуба. Теперь помещение заполнено уже не чужаками, а товарищами по веселью, каждый из которых удовлетворяет свою потребность
быть. Всякий раз, когда ди-джей меняет пластинку, волны раскаленной энергии становятся все выше и накрывают вас с головой. Выступающий сквозь поры кожи пот очищает от ядовитых остатков рухнувших планов, пустячных забот, глупых споров и сомнений. Ничто не имеет значения, кроме ритма, толпы, танца. Чудесно.
Все участники приложили совместные усилия, чтобы этот момент наступил, потратив время, энергию и деньги. Но важнее то, что они создали внутри клуба общественный дух товарищества, позволяющий клабберам раскрепоститься в массе людей. Танец — это один из способов проявления в индивидуумах и в группах такого чувства, дающего возможность овладеть иным естеством мира — мощным и горячим, мягким, но энергичным, освобождаю-щим тело от бремени скуки.
Пятый этап— это время, когда толпа начинает редеть. Танцпол все еще гудит, и близость окончания ночи делает все происходящее особенно неотложным. Слабаки уходят, остаются самые стойкие. Именно сейчас становится ясно, кто из танцующих — крепкий орешек. Преодолевая усталость, подстегивая себя наркотиками или просто собирая остатки сил и подпитываясь от созданного толпой и музыкой кинетического заряда, они продолжают отплясывать как ни в чем не бывало. Для них танцы не закончатся, пока не загорится свет. Некоторые протанцуют ночь напролет, не считая перекуров и прогулок до бара или туалета. Я видел, как люди зажигают пять или шесть часов подряд. Во многих отношениях такие личности являются сердцем клуба, поэтому энергия быстро рассеивается в пространстве, если нет танцпола, который способен ее аккумулировать. Вот почему так важна роль ди-джеев. Они должны вытянуть из пришедших эту энергию и сохранить ее, потому что если танцпол угасает, то же самое вскоре происходит и с клубом. Когда включается свет, такие стойкие обычно танцоры выглядят ошеломленными. Они забыли обо всем, кроме своих тел и эмоций, для них изменилось течение времени. Им казалось, будто есть одно только непрерывное настоящее, в котором время летит с огромной скоростью или, напротив, минуты тянутся часами. Эта дезориентация во времени является важной частью опыта, поскольку порождается чувством эмоционального погружения в клубное пространство и толпу. Однажды я случайно подслушал, как в конце ночи компания тусовщиков подытоживала впечатления от вечеринки: «Неужели уже шестой час? А чувство, что только два часа ночи. Блин, мы как будто целую вечность танцевали. Интересно, бар уже закрыт? Черт, и куда мы теперь? Может,
Tradeеще работает?» И они отправились, приплясывая, на поиски очередного танцпола, чтобы на нем встретить утро.
Чувственный ландшафт
Танец в клубе, особенно под воздействием сильных наркотиков, отличается от любого другого танца. Вот как объяснил один мой информант:
Я училась танцам, работала танцовщицей, всегда танцевала и наслаждалась этим. Но по-настоящему я ощутила себя танцующей, только когда начала принимать наркотики и бывать в клубах. Там я узнала о танце гораздо больше, чем за всю свою профессиональную карьеру
(женщина, 41 год, девятнадцать лет опыта)
Этот информант говорил о силе социального взаимодействия, чувств и эмоций, делающего клубные танцы истинно дионисийской практикой. Чтобы полностью понять эти дионисийские крайности, следует рассматривать клаббинг как особую ось в системе координат человеческих чувств, под которой я понимаю целый ряд телес-ных практик, осуществляемых людьми в повседневной жизни. Вот что говорит на этот счет один информант:
Я всю неделю работаю за компьютером. Протираю штаны и пялюсь в экран, краем глаза наблюдая за начальником и зарабатывая головную боль. Не то чтобы мне противна моя работа, просто она очень малоподвижна и при этом не дает возможности расслабиться, потому что тогда кажется, будто засыпаешь. В выходные мне хочется развеяться и я иду танцевать. Это великолепно — просто двигаться, слушать музыку, ловить кайф и снова чувствовать свое тело.
Тело, необходимое капиталу, — это неэластичное, подобное механизму, строго функциональное тело. У некоторых оно малоподвижно и крепко прижато ягодицами к стулу. У других оно выполняет многократные однообразные действия или изнурительный физический труд. Перемещения всякого тела продиктованы требованиями работы, ожиданиями начальника, корпоративными правилами, окружающей обстановкой. Тела людей контролируются во времени и пространстве. Если они слишком медлительны или неуклюжи, то их считают ленивыми; если чересчур активны — опасными. Они должны часами сидеть или стоять, соответствуя образу работника, даже когда в голове мелькают мечты о Карибском море или оральном сексе. Наше сознание может быть далеко от исполняемых обязанностей, но телам приходится отбывать на рабочем месте назначенный срок, даже если там фактически нечего делать.
Клаббинг увлекает тело далеко за пределы таких аполлонических рамок. Одна собеседница так отозвалась о клубных танцах:
Проще всего описать танцы, сказав, что это самое лучшее после секса. Когда танцуешь, тело становится таким подвижным, текучим; чувствуешь, будто оно превращается в один плотный сгусток энергии.
Беря интервью у одной женщины, я спросил, почему танцы доставляют ей удовольствие. Она была весьма откровенна:
У меня не было секса почти два года, а танцы позволяют мне оказаться в замечательно страстном месте, где тело испытывает почти такие же сказочные ощущения, как и при занятии любовью
(42 года, пять лет опыта)
Схожие аналогии с сексом проводили и многие другие клабберы, рассказывавшие о том, насколько эротичные ощущения испытывало их тело. С течением ночи тусовщики перестают стесняться своего тела, взбираются на подиумы, флиртуют, и подобное поведение приветствуется в клубах, являющихся в британском обществе теми немногими местами, где можно наслаждаться такой демонстративной свободой. Эти действия добавляют притягательности клубной ночи. Один из моих информантов говорит:
Я красуюсь не ради себя, по крайней мере так я чувствую. Я делаю это смеха ради, и чтобы люди взаимодействовали со мной. Если я расхаживаю по танцполу как петушок, то это лишь для того, чтобы окружающие раскрепостились. Это не позерство, а своего рода провокация, цель которой — вызвать в окружающих желание пойти дальше. Это не спектакль, мне не нужно, чтобы на меня смотрели. Мне хочется, чтобы люди общались со мной, были вместе со мной, а не пялились на меня. Здесь глупо стремиться кого-либо поразить — это игра
(мужчина, 32 года, четырнадцать лет опыта).
Смысл этой игры — дать что-либо клубу, чтобы получить от него еще больше. Само место дает вам свободу стать круче, экспрессивнее, неистовее. Чем больше людей участвуют в этом, демонстрируя такую свободу, тем легче остальным последовать их примеру.
Музыка высвобождает чувственную лихорадку, которая заражает людей и распространяется по танцполу с невероятной скоростью, заманивая в свои объятия новые жертвы. Остававшиеся в теле шлаки прошедшей недели, ваши беспокойства, недостатки, а также достоинства — все это направляется в танец и преобразуется в движение, энергию и накал страстей. Ваши переживания не просто забываются. Всякие намеки на них удаляются из тела. Танцпол приводит в экстаз, и дело тут не в наркотиках, а в жизни, не скованной физическими и эмоциональными оковами монотонного быта. Здесь серость уступает место другим краскам: ярко-красным, обжигающе-оранжевым, радужно-синим и призрачно-серебристым. Прощай, Канзас! Здравствуй, потрясающе прекрасный танцпол!
Временами при этом возникает прямо-таки сверхъ-естественное чувство: такое ощущение тела выводит вас далеко за пределы повседневного социального опыта и кажется возвышенным проявлением самобытия в мире. Как выразился один информант: «Если тебе никогда не казалось, что ты на танцполе трахаешься с богом, значит, ты никогда по-настоящему и не танцевал».
Интенсивностью телесных переживаний клубные танцы, кажется, действительно напоминают ритуалы бразильских или гаитянских шаманов. Я многое испытывал на танцполах. Мое тело ощущало такую физическую радость, которая казалась сверхъестественной. Однако, как объясняет Ж. Батай, к подобным аналогиям следует прибегать с осторожностью:
Хотя уместно использовать слово «мистицизм», говоря о «радости перед смертью» и ее проявлениях, это подразумевает лишь эмоциональное сходство между данной практикой и теми, что характерны для ряда азиатских и европейских религий. Нет оснований связывать предположения о существовании якобы более глубокой реальности с радостью, единственный объект которой — жизнь здесь и сейчас. «Радость перед смертью» может испытывать лишь тот, кто не верит в загробную жизнь; это единственный интеллектуально честный способ поиска экстаза [Bataille G. 1985:236].
На моем танцполе не было места ни богу, ни космологии одержимости, ни ожиданию духовного роста. Там были только люди, выпивка, наркотики, улыбки, музыка — смешанные вместе и образующие опыт, являющийся чем-то большим, чем простая сумма этих составляющих. «Все это фигня» — почти исчерпывающая характеристика. Если уделять внимание лишь таким моментам интенсивных переживаний, как делает Б. Малбон в своем обсуждении «необъятного опыта», то можно упустить очень многие составляющие танцевальной практики [Malbon B. 1999]. В действительности для немолодых клабберов за словом «необъятный» часто скрывается лишь обман чувств, гораздо менее важный, чем дионисийское единение на танцполе. Один мой информант сказал так:
Я очень уважаю людей, танцующих танго и другие эротичные парные танцы, но клубный дансинг — это совсем другое. Он — выражение восторга. Поняв основы, вы можете следовать ритму и демонстрировать свое воодушевление так, как вам угодно. Вы танцуете не с одним человеком, а со всеми сразу. Поворачиваясь, вы попеременно танцуете с разными, а то и сразу с несколькими партнерами. Танцпол — это масса людей, которые наслаждаются танцем друг друга (мужчина, 32 года, четырнадцать лет опыта).
Другой мужчина заявил следующее:
Больше всего в танце мне нравится момент, когда на танцполе ловишь чей-то взгляд и понимаешь, что эта музыка вас обоих цепляет. На протяжении одного трека вы танцуете вместе, а затем просто обнимаетесь или благодарите партнера, потому что были счастливы разделить это ощущение. И дело тут вовсе не в таблетках. Просто это знак того, что вы придаете значение данному моменту и поэтому выражаете благодарность, прежде чем отойти. Так можно откровенно наслаждаться людьми.
Эти моменты социального взаимодействия исключительно важны для клаббинга, и танцпол к ним очень располагает. Однако даже простое наблюдение за танцующими людьми доставляет удовольствие. Вот мнение информанта:
Мне нравится видеть, как люди на танцполе ловят кайф. Бывает, присядешь, чтобы отдохнуть, и смотришь, как кто-нибудь с наслаждением зажигает. Это классное зрелище — гораздо лучше всего, что показывают по телевизору (женщина, 41 год, девятнадцать лет опыта).
То, что в клубе можно свободно, без страха осуждения выражать себя в физическом плане, доказывают многочисленные эпизоды, свидетелем которых я был. Однажды я видел, как одинокий мужчина прыгал на месте, улыбаясь окружающим во весь рот. Казалось, он закинулся парой таблеток экстази и на время превратился в восхищенного ребенка. Его возбуждение мгновенно передалось незнакомцам вокруг него. Он уже не был отделен от группы, а стал физическим символом нарастающей в клубе эйфории. В другой раз я видел, как молодой полный парень внезапно начал убедительно и чрезвычайно энергично отплясывать некий ирландский танец. На вид он весил больше сотни килограммов, но тело его, казалось, отрицало законы гравитации, и ноги взлетали вверх с удивительной легкостью. Пот с него катился градом, глаза были крепко зажмурены, а лицо излучало искреннюю радость. Выглядело все это одновременно величественно и очаровательно глупо. Эти примеры позволяют понять, насколько достижимо в клубах физическое раскрепощение. Не обязательно хорошо выглядеть в танце, достаточно просто двигаться, выражая свою страсть. Эта свобода — одна из главных отличительных особенностей клубной атмосферы.
Вывод
Клубные танцы — это экспансивная дионисийская практика в том смысле, что она выводит людей за пределы повседневных социальных, чувственных и эмоциональных рамок. Следовательно, это есть форма познания: способ восприятия мира, бросающий вызов чувственным ограничениям, порождаемым габитусом и критическим вниманием окружающих. Вот почему мои информанты находят его столь освобождающим. Это знание не испаряется, когда люди покидают клубное пространство, а ста-новится особой осью в чувственной системе координат клабберов, эталоном, с которым можно сравнивать повседневные телесные практики. Если воспользоваться терминологией П. Бурдье, то можно сказать, что ограничительная природа будничных аполлонических практик перестает восприниматься как должное, а полученное благодаря таким практикам знание может быть перенесено на почву альтернативной чувственной деятельно-сти. Так выразилась одна из моих собеседниц:
Я бы не стала заниматься сексом с мужчиной, который не способен танцевать. Когда парень изобретателен, сексуален в танце, ты понимаешь — он знает, как нужно двигаться, он чувствует ритм, он владеет собственным телом. По опыту я знаю, что в постели намного интереснее с теми мужчинами, которые умеют танцевать. Похоже, многому в сексе они научились благодаря танцам
(29 лет, тринадцать лет опыта).
Многие мои информанты высказывались в том же духе. Это позволяет предположить, что люди накапливают полученное благодаря клаббингу чувственно-социальное знание и используют его для обострения других чувственных взаимодействий с миром.
3. Музыка
Есть только два вида музыки: хорошая и плохая.
Дюк Эллингтон
Без музыки жизнь была бы ошибкой.
Ницше
У каждой культуры своя музыка. Музыка — это человеческая универсалия, оказывающая глубокое воздействие на культурные миры. В настоящей главе я буду рассматривать главным образом чувственные аспекты клубной музыки, ее кинестетический и эмоциональный динамизм, позволяющий объединять массы людей и служить основой страстных и интенсивных социальных переживаний. Звуковое сопровождение клаббинга эклектично и изо-бретательно. Каждый музыкальный стиль — от возвышенных гимнов хауса, через тустеп-гараж до вычурных азиатских мелодий и чистой ритмической энергии драм-н-бейса — вносит в опыт клаббинга тонкие нюансы. Чувственный потенциал музыки реализуется через динамизм извивающейся толпы. Способность музыки объединять людей и радикальным образом изменять социальную и эмоциональную атмосферу клубов поистине приводит в трепет. Впечатляет и то, что она может действовать как своего рода акустический адреналин, постоянно подзаряжающий ночь. В качестве примера приведу запись из своего дневника.
Пять часов утра. Вечеринка затухает. На танцполе всего несколько человек, все остальные вырубились или отдыхают. Вдруг ди-джей меняет пластинку и включает техно. Люди во-круг танцплощадки оживляются, танцующие подстраиваются под темп, и вот уже в зал со свистом влетают людские тела — мы вновь начинаем отрываться. Очередное затишье. Семь тридцать утра. Все выглядят опустошенными. Ди-джей снова меняет тему. Я не особенно надеюсь на оживление, но ошибаюсь. На этот раз играет сочный фанк, народ опять приходит в движение — мы улетаем. Наконец выбираюсь наружу — уже десять часов. Голова немного затуманилась от амфетамина и экстази, но без музыки одни лишь наркотики не смогли бы удержать меня на ногах.
С. Торнтон в
Club Cultures[Thornton S. 1995] исследует музыку как форму субкультурного капитала. Данный подход сводит ее к набору знаков и символов, используемых в качестве альтернативной формы культурного знания. Такова музыка, если ее считать модой, «отличительным признаком», способом демонстрации «продвинутости» (если пользоваться терминологией Торнтон).
В своей крайней форме данный подход приближа-ется к взгляду на музыку всезнайки, а мои информанты в основном отрицательно воспринимали такую позицию. Вот что сказал на этот счет один из них:
Мне не нравятся такие хардкор-техно-вечеринки, на которых полно зевающих типов, бурчащих что-нибудь вроде: «Да, знакомая тема, вялый ремикс на Деррика Мэя», и тому подобное занудное дерьмо. Я ненавижу, когда люди чересчур придираются к музыке. Тогда они не могут просто расслабиться и дать волю чувствам, а стараются различить какой-нибудь сэмпл или угадать лейбл, чтобы продемонстрировать свои никчемные путаные музыкальные познания
(мужчина, 32 года, четырнадцать лет опыта).
Итак, хотя музыка действительно создает особые формы субкультурного капитала, это не единственная и даже не главная ее роль в клаббинге. Для того чтобы по-настоящему понять связь между музыкой и клубами, нам следует вернуться к понятию чувственной системы координат, которое мы начали обсуждать в предыдущей главе, и иследовать, каким образом музыка воздействует на эту систему, порождая эйфорию и напряженность клаббинга, которые объединяют толпу, изменяют характер восприятия людьми друг друга и ночи в целом. Данный аспект музыки является прямым следствием ее способности находить воплощение в толпе людей и оказывать глубокое воздействие на их эмоциональные состояния.
Воплощение ритма
Если слишком много думать о мелодиях, утрачиваешь способность чувствовать их, а это необходимо. Их нужно впустить внутрь себя, чтобы по-настоящему понять
(женщина, 34 года, шестнадцать лет опыта).
Сила, с которой музыка способна воздействовать на эмоции людей, признавалась многими авторами. Шопенгауэр и Ницше на разных этапах своей философской деятельности полагали, что музыка может дарить людям глубокий и почти сверхъестественный опыт, являющийся одним из немногих способов обретения смысла жизни. Вот слова моего информанта:
Музыка — одна из главных составляющих моей жизни. Она соединяет меня с людьми, поскольку я знаю, что у нас есть общая страсть. Она дарит мне невероятные ощущения, заставляет мечтать, помогает видеть смысл в жизни. Я не могла бы жить без нее
(женщина, 34 года, шестнадцать лет опыта).
Зануды знатоки могут болтать о музыке, пока у них не отсохнут языки и не атрофируются мышцы, но по-настоящему музыка начинает жить лишь тогда, когда во-площается в слушателя. Душа парит, позвоночник приятно покалывает, в тело вселяется ритм, вызывающий глубоко эмоциональный и в высшей степени телесный отклик. Когда звучит новая сногсшибательная мелодия, возникает ощущение, будто впервые ложишься с кем-то в постель; пробуждается жажда впечатлений. Хочется, чтобы эта мелодия стала частью твоего тела. Зачастую этого процесса не замечаешь, пока не окажешься в самой гуще ритма и не оторвешься на полную катушку. Лишь тогда можно по-настоящему оценить, насколько мощный физический потенциал порой заключен в музыке. Один из информантов так описывает взаимодействие с музыкой:
Иногда музыка сводит меня с ума. Я не могу остановиться, и кажется, что сердце вот-вот выскочит из груди. Я покры-ваюсь потом, но ритм все подгоняет и подгоняет меня. Мне
приходитсятанцевать, иначе нельзя — все во власти музыки»