— Это не моя. Она досталась мне случайно.
— Разумеется, милорд, — ровным голосом произнес Эмсон, запихивая носовой платок снова в карман. Затем он осторожно взял книгу и сунул ее в ящик столика возле кровати. — Все равно мы должны позаботиться, чтобы миссис Браун и горничные не наткнулись на нее.
Экий нахал!
— Спасибо, Эмсон! — Кэтрин говорила о том, что в книжке есть картинки, но Боже мой! Неудивительно, что эта женщина знала, чего ожидать от него, когда они занимались любовью в оранжерее.
Мысль о том, что она нашла эту книжку среди принадлежностей отца, и осознание того, что эта книжка могла поведать ей о привычках мужчин, расстроили Алека. Мог ли он винить Кэтрин за ее подозрительность по отношению к мужчинам?
— Вы будете завтракать, милорд? — спросил Эмсон.
— Пожалуй.
Алек поднялся с кровати, подошел к письменному столу и посмотрел на поднос с завтраком. Там лежали два вареных яйца, яблоко и ломоть чего-то такого, что походило не столько на хлеб, сколько на спрессованные в виде кирпича опилки.
— А ядовитого зелья из болиголова нет? — раздраженно спросил Алек.
— К счастью для вас, миссис Эмсон каждый раз присылает мне тайком завтрак, и я подумал, что это больше вам подойдет. Только кофе приготовлено миссис Браун.
Алек вздохнул и легонько оттолкнул от себя поднос. Даже самая изысканная еда не могла соблазнить его сейчас.
— Вероятно, было бы лучше для всех, если бы ты дал мне настойку болиголова.
— Вздор. Вашей леди просто требуется время, чтобы все обдумать. И после этого, уверен, она вернется.
Алек хрипло засмеялся:
— Она не вернется. Ты не знаешь ее. У нее свои принципы, и она не нарушает их никогда. Тем более по отношению к такому ублюдку, как я.
Алек употребил слово «ублюдок» в фигуральном смысле, но когда за этим последовало затянувшееся молчание, он поднял глаза на седовласого слугу, который как-то странно смотрел на него, и похолодел.
— Ты… знаешь об этом? О моем происхождении? Эмсон коротко кивнул:
— Я служил вашему отцу сорок лет, милорд.
— Кто еще знает? — настороженно спросил Алек.
— Только я и моя жена. Это трудно было не заметить, когда у нашей хозяйки появился ребенок, хотя хозяин не подходил к ее ложу много месяцев.
Алек вздохнул. Слуги, похоже, всегда знают больше всех.
— Полагаю, ты также знаешь и кто мой настоящий отец.
— Ваша мама сказал миссис Эмсон, что это был кто-то… королевских кровей.
— Она сказала мне то же самое. Странно, не правда ли? Граф не был даже моим отцом, и тем не менее, несмотря на все мои усилия избежать его ошибок, я оказался на его месте. Но он по крайней мере сумел сохранить союз с женщиной, которую взял ради денег.
Эмсон сделал недоуменное лицо:
— Старый граф женился на вашей матери вовсе не из-за денег. Он тогда любил ее. Считал, что она его единственная.
Алек возмущенно фыркнул:
— Нуда, и поэтому так относился к ней.
— Все было совсем не так, когда граф ухаживал за вашей матушкой. Она находила его сиятельство весьма привлекательным, и он считал ее очень милой. Да, у нее было состояние, но это — всего лишь как глазурь на пирожном. Она была молода и симпатична, заставляла его смеяться — что, как вы знаете, он делал редко. И граф думал, что после их женитьбы именно эта женщина поможет решить его проблему.
— Какую проблему? — недоуменно спросил Алек. Эмсон вдруг весь напрягся:
— Прошу прощения… Я думал, вы знаете. Поскольку вы знаете все остальное, я думал, что кто-то должен был рассказать вам об этом…
— Да что именно рассказать, черт побери? Эмсон покраснел.
— Старый граф не мог, — он жестом показал на ящик стола, в котором находилось «Руководство для повесы», — обрести физическое состояние, которое необходимо для деятельности, изображенной на картинке этой книжки.
Алек изумленно открыл рот:
— Он был?..
— Да. Я не решаюсь употребить такой термин, какой используют для обозначения этого… недуга, — пробормотал Эмсон.
— Но откуда тебе известны такие подробности?
— Я был его камердинером, если вы об этом помните, и спал много лет рядом с комнатой графа. Когда он приводил… гм… дам в свою комнату, именно я платил им. За услугу или отсутствие услуги, в зависимости от обстоятельств. Не говоря уж о том, что моя жена была вашей горничной…
— Довольно. Стало быть, за все годы, когда граф был женат на моей матери, он никогда…
— Никогда, судя по тому, что ваша матушка рассказывала моей жене.
Алек отстранился от письменного стола, с трудом различая, что находится перед ним. Старый граф всегда рисовался ему этаким воплощением дьявола, хотя на самом деле все было намного сложнее.
Внезапно Алека осенило.
— Так вот почему старый граф потратил столько денег на шарлатанов?
Эмсон утвердительно кивнул:
— Он очень хотел сына.
— Своего сына, а не ублюдка от другого мужчины.
— Дело было не только в этом. Он достаточно любил вашу маму, чтобы хотеть…
— Любил? Этот осел не имел представления о том, что такое любовь. Он постоянно называл ее вульгарной и холодной, в то время как она проводила ночи в слезах.
— Для него было легче винить в своих проблемах женщину, я так думаю. — Эмсон украдкой посмотрел на Алека. — Некоторые говорят, что виновата женщина, если мужчина не способен выполнять свои обязанности. Может бить. Он даже убедил себя в этом.
— Моя мама была нежная, отзывчивая…
— Я не утверждаю, что старый граф был прав, милорд, в своих взглядах или действиях. Я лишь говорю, что для мужчины очень больно, когда он не может уложить жену в постель.
— Должно быть, это верно. — Алек тяжело вздохнул. — И должно быть, это больно и для женщины.
— Да. К несчастью, после того как старый граф и ваша матушка поженились и он понял, что она… не сможет решить его проблему, он стал во всем винить ее. Это уязвляло ее, она чувствовала себя с ним весьма неуютно, что, в свою очередь, еще больше раздражало и злило его. Все становилось хуже и хуже, и наконец…
— Она позволила принцу Уэльскому ее соблазнить.
Эмсон снова кивнул:
— И после этого брак сделался таким, каким вы его наблюдали.
— Граф унижал мать, и она верила в свою ничтожность. — Алек с досады скрипнул зубами. — И в то, что ее сын недотепа и никогда не сделает чести его имени.
Алек отвернулся. Он с трудом мог поверить, что разговаривает о таких вещах с Эмсоном. Однако с кем еще он мог поговорить об этом? Пожалуй, его могли бы понять братья, но их рядом не было, и…
Кэтрин. Если бы она осталась, Алек мог бы все ей рассказать.
Но он ее прогнал. И все потому, что был трусом и боялся с самого начала доверить ей правду.
Прямо как старый граф.
Алек невидящим взглядом смотрел на слугу.
— Я думал, что именно деньги не позволяли им сблизиться. Он всегда клялся, что не женился бы на ней, если бы не ее деньги.
Эмсон коротко кивнул:
— Хозяин был слишком упрямый и гордый. Беда в том, что эта гордость не оставляла места для любви. Человек должен быть достаточно смиренным, чтобы суметь проявить свое «я», показать плохие и добрые стороны женщине, которую он любит, если хочет завоевать ее доверие.
— Чего я не сделал, — проговорил Алек.
Он ничего не сделал для того, чтобы уменьшить риск потерять любовь Кэтрин. И сейчас, потеряв то и другое, он понял, что все свое внимание направил не туда, куда следует. Потому что потерять Кэтрин еще не означает потерять Эденмор. Он всегда сможет найти другую наследницу или взять деньги в долг при условии, что Кэтрин не станет распространяться о нем в обществе; а Алек почему-то верил, что она не станет.
Но он не хотел другую женщину. Он хотел только Кэтрин. А потерять Кэтрин значит потерять все, потому что без нее…
О Господи, как он будет жить без нее? И зачем тогда ему восстановленный Эденмор и к чему превращать его в прибыльное хозяйство, если рядом не будет Кэтрин?
Той Кэтрин, которая готова посмеяться над его шутками, которая хлопочет над ним, которая его любит…
Алек застонал. Он любит Кэтрин. Как настоящий идиот, он нарушил свое основное правило — не влюбляться в богатую наследницу.
Но Кэтрин презирала его сейчас. А он слишком поздно понял, что она пыталась ему сказать. «Как я могу отделить то, что ты сказал для того, чтобы завоевать меня, от того, что ты говорил для того, чтобы заполучить мои деньги?»
Алек не думал об этом раньше. Он был слишком занят исполнением своего плана, чтобы осознать, что уже один обман заставит ее считать все сказанное им ложью.
Даже если это и не было ложью.
Но откуда ей было это знать, если он никогда не показывал ей свою истинную суть? Если он специально скрывал некоторые вещи, чтобы обмануть ее? Как он мог ожидать, что она поймет, где была правда, а где ложь?
Эти проклятые деньги всегда стояли между ними, заставляя Кэтрин сделать вывод, что Алек вообще никогда ее не любил.
Так будет до тех пор, пока он не откажется от ее приданого.
Эта мысль пронзила сознание Алека: если он откажется от состояния, предусмотренного в брачном контракте, в пользу семьи Кэтрин, у нее не будет оснований упираться, не будет причин не доверять ему. Ей придется поверить, что Алек говорил ей правду.
При этом ему придется навсегда распрощаться с мыслью о восстановлении Эденмора.
Он может иметь либо одно, либо другое: Кэтрин или Эденмор. Он должен найти в себе силы сделать правильный выбор.
Глава 27
Иногда повеса должен пойти на огромный риск, чтобы заполучить то, чего он хочет.
Аноним. Руководство для повесыНа следующий день после их возвращения в Лондон Кэтрин пошла разыскивать мать. Когда она приблизилась к гостиной, благословенное молчание, которое установилось между ними с момента отъезда из Суффолка, стало терять свою привлекательность, и она почувствовала ноющую боль в душе.
Кэтрин и миссис Меривейл едва обменялись несколькими словами после их бегства из Эденмора. К сожалению, так не могло продолжаться вечно.
Кэтрин вошла в гостиную и увидела, что мать с безразличным видом сидит у камина и смотрит на огонь. Кэтрин почувствовала к ней жалость, которую тут же поспешила подавить. Ведь именно под влиянием матери она ввязалась в эту затею выйти замуж за мужчину, которого сама никогда не стала бы рассматривать в качестве кандидата в мужья.
«Это не только ошибка матери», — шепнул Кэтрин внутренний голос.
Но она проигнорировала его.
— Я разговаривала с солиситором, мама, — произнесла Кэтрин деловым тоном. — Он говорит, что лорду Айверсли будет затруднительно подавать иск против нас за нарушение контракта, поскольку он использовал обман для получения согласия на брак.
Кэтрин почувствовала набежавшие на глаза слезы. Да когда же она наконец перестанет распускать нюни всякий раз, когда думает об Алеке?
Миссис Меривейл посмотрела на дочь печальными глазами:
— Кэтрин, ангел мой, ты действительно веришь в то, что его сиятельство — охотник за состоянием? Может, дать ему еще один шанс доказать, что это не так?
— Ты не находишь свое заявление странным? — вспыхнула Кэтрин. — Ведь именно ты не хочешь, чтобы я делилась своим приданым с любым мужем, которого выберу.
Впервые за эти дни мать продемонстрировала свой бурный нрав.
— Послушай, ты, мисс Справедливость и Благородство! Ты никогда не жила с деньгами! А я жила. Когда я была девочка, мы жили очень хорошо. Папа ни в чем нам не отказывал… Что бы мы ни попросили.
. — А потом он умер, не оставив тебе денег, как ты ожидала.
Миссис Меривейл резко встала. Глаза ее возбужденно блестели.
— Как ты можешь упрекать меня? Знаешь, сколько лет я терпела попреки твоего деда из-за того, что выбрала себе плохого мужа? Я прошла все этапы — от его любимицы до его разочарования. Да, я хотела кое-чего взамен. — Она прищурилась. — Не важно, веришь ты мне или нет, но я хотела чего-то получше для тебя. Я хотела для тебя мужа, который не станет ставить свою жену в неловкое положение, который будет обращаться с тобой лучше, чем твой отец обращался со мной.
— И ты сделала такой чудесный выбор для меня, — с горечью заметила Кэтрин.
— Я не выбирала тебе графа. И я определенно не принуждала тебя лечь с ним в постель. Ты сама в нее запрыгнула.
Кэтрин молча проглотила упрек матери. Ее слова были правдой.
— И я вовсе не в восторге от того, что он не богач, как о том рассказывала мне леди Дженнер. — Миссис Меривейл нахмурилась. — Нет сомнения, что она — это еще один «друг» мистера Берна.
— Не приходится сомневаться.
— Но это сейчас не имеет значения. Дело сделано. Мы должны научиться жить, даже пережив разочарование. И если это означает, что ты выйдешь замуж за человека, который использует твои деньги для приведения в порядок его имения, — значит, быть по сему. Я склонна думать, что ты предпочтешь брак альтернативе умереть в бедности незамужней дамой. И выбор теперь зависит только от тебя. У тебя и раньше перспективы были не самые блестящие, а сейчас, когда тебя видели при компрометирующих обстоятельствах у леди Пьюрфой в оранжерее, они вообще никуда не годятся.
У Кэтрин задрожал подбородок.
— Наверняка существуют охотники за приданым, которым наплевать на подобные вещи. Мы сможем договориться с одним из таких.
— Ты считаешь, что лучше выйти замуж за мужчину, которого ты не знаешь, чем за мужчину, которого знаешь и который тебе нравится?
— Да! Я буду держать в узде свои чувства. Мне следовало быть благоразумной и не поддаваться сладким словам и нежным взглядам. Сейчас я расплачиваюсь за это. Выйти замуж за человека, которого я не знаю и который не испытывает ко мне чувств, будет проявлением здравого смысла.
— Но сделает ли он тебя счастливой?
— Он сделает меня более счастливой, чем человек, который… который лжет мне, которому нравлюсь не я, а мое приданое.
— Но, мой ангел, разве ты не делала то же самое по отношению к Сидни?
Кэтрин взвилась:
— Я не делала!
— Ты заставляла его думать, что хотела его самого, хотя на самом деле хотела через него получить доступ к своему приданому.
— Это неправда! Я любила Сидни!
— Разве? В таком случае почему ты позволила лорду Айверсли ухаживать за тобой? Почему приняла его предложение и позволила уложить тебя в постель? Твоя любовь к Сидни не могла быть настолько сильной, если ты так легко дала ему отставку в пользу лорда Айверсли.
Первым порывом Кэтрин было дать отпор матери за то, что та представляет ее в столь невыгодном свете.
— Я дала Сидни отставку потому, что ты хотела, чтобы я как можно скорее вышла замуж, а Сидни не торопился… похоже, он не слишком горел желанием и… Нет, это неверно… то есть это верно, но Сидни сделал мне предложение на том вечере. И я ему отказала.
Кэтрин вдруг посмотрела на себя глазами матери, и ей стало стыдно. Она прикрывалась Сидни. Задолго до того, как влюбилась в Алека, она обманула Сидни в отношении ее чувств к Алеку, провоцируя своего друга на то, чтобы тот женился на ней. В точности так, как ее обманывал Алек, завлекая в брачные сети.
А для чего она это сделала? Чтобы избежать неприятностей. Чем она лучше Алека?
— Я не говорю, что ты была не права, — продолжала миссис Меривейл. — Ты хотела выйти замуж за Сидни, чтобы всем нам облегчить жизнь. Но именно так рассуждал и его сиятельство. Он хотел сделать жизнь всех его арендаторов и слуг лучше. Так почему его нужно винить за это?
— Потому что… потому что… — Потому что Кэтрин любила его и очень хотела, чтобы он тоже ее любил. Она хотела верить тем нежным словам, которые Алек говорил ей, хотела верить в искренность его поступков. Но не могла. Как же ей жить с человеком, каждое слово которого вызывает подозрения?
Кэтрин не была уверена в том, что сможет это сделать. Она знала лишь одно — по отношению к Сидни она вела себя гадко. Он заслуживал лучшего.
Развернувшись, Кэтрин шагнула к двери.
— Куда ты собралась? — спросила мать.
— Я должна извиниться перед Сидни.
— Ты думаешь, после всего он захочет взять тебя в жены? — с надеждой в голосе спросила миссис Меривейл.
Кэтрин хотела резко ответить матери, но сдержалась.
— Не имеет значения, захочет он или нет, мама. Сейчас я уже ни за что не смогу выйти за него замуж. Ты права — я никогда его по-настоящему не любила. И обращалась с ним почти так же плохо, как Алек со мной. Выйти замуж за Сидни было бы по меньшей мере несправедливо.
Сейчас, когда Кэтрин понимала, как больно осознавать, что тебя ценят не за твои личные качества, а за что-то другое, ей было невыносимо думать, что кто-то испытывает такую же боль, какую испытала она. Возможно, уняв чью-то боль, она и сама научится жить с разбитым сердцем.
Алек яростно гнал Белизу к городскому дому Ловеласа. Должно быть, он в последний раз ехал на этой лузитанской кобыле. Если Дрейкер приехал в Лондон по вызову Алека, то скоро появится в отеле «Стивене», чтобы забрать лошадь.
Но поскольку Алек не мог вернуть Кэтрин, все остальное для него уже не имело никакого значения. А то, что она отправилась к Сидни сразу по возвращении в Лондон, было совершенно ясно.
Когда миссис Меривейл сказала Алеку, куда отправилась Кэтрин, он страшно выругался. Сообщение о том, что женщина, которую он любил, переметнулась к другому мужчине, на некоторое время поколебало его уверенность. Однако сейчас он не настроен терять ее.
Алек доехал до городского дома Ловеласа в Мейфэре и был не слишком удивлен, обнаружив, что это весьма дорогое и элегантное здание. Если бы он не занимался последний месяц тем, что пытался прикинуть стоимость восстановления собственного имения, он, возможно, не смог бы по-настоящему оценить, насколько оно дорогое. Когда он спешился и стал подниматься по лестнице, то с болью осознал, каких расходов стоило расписать все эти плитки и нанять мастеров, чтобы те уложили их настолько искусно, что нельзя было обнаружить ни стыков, ни посторонних пятен на поверхности.
И он хочет увести Кэтрин от этой красоты? От этого богатства и покойной, безмятежной жизни с мужчиной, чей темперамент ее устраивает?
И все же он не отступит.
Может, Сидни и подходит Кэтрин во многих отношениях, но он не любит ее. И эта мысль придала Алеку силы. Он взлетел вверх по дорогой лестнице, оттолкнул слугу, одетого в роскошную ливрею, который пытался задержать его у двери, и зашагал через вестибюль, стены которого были обиты шелком, к гостиной.
Он не знал, что и подумать, когда вдруг увидел Молли. Явно Кэтрин находилась здесь, и была она наедине с Сидни. Алек пролетел мимо горничной в комнату.
И обнаружил там Кэтрин, рыдающую у Сидни на плече.
Невольно вырвавшийся из его груди стон привлек внимание обоих. Увидев Алека, Ловелас не смог скрыть враждебность. Рядом с ним сидела Кэтрин. Подбородок у нее дрожал, нос был красный, глаза полны слез.
Никогда она не выглядела такой по-детски беззащитной и милой.
У Алека заныло сердце при виде ее. Не имело значения то, что она была с Сидни. Он не намерен отпускать ее.
— Кэтрин, могу ли я поговорить с тобой наедине? Ловелас резко встал:
— Неужели ты мало причинил ей боли? Почему ты не можешь оставить ее в покое?
— А это не твое дело, — отрезал Алек. — Дай нам поговорить.
— Чего ты хочешь, Алек? — настороженно спросила Кэтрин.
— Я же сказал — поговорить с тобой наедине.
— Нет! Когда мы оказываемся наедине, ты всегда… Все, что ты хочешь сказать мне, скажи в присутствии Сидни. Он мой друг.
Алек с трудом подавил в себе приступ ревности: вряд ли таким образом он отвоюет Кэтрин. Но он не хочет говорить с ней в присутствии Ловеласа и вообще кого бы то ни было!
Гордости нет места там, где любовь.
Он должен поговорить с Кэтрин, несмотря ни на что.
— Прежде всего я пришел извиниться.
— За что именно? За то, что обманывал меня относительно своих истинных целей? За то, что сговаривался за моей спиной с мистером Берном? Что хотел жениться на мне ради денег?
Алек стиснул зубы.
— Все верно, за исключением последнего. Я никогда не хотел жениться на тебе только ради денег, и это истинная правда.
— Ты так говоришь, — шепотом произнесла Кэтрин, — но как я могу этому верить?
— Никак не можешь. Именно по этой причине я намерен отказаться от твоего приданого.
Кэтрин растерянно заморгала, а затем подозрительно прищурилась:
— Что ты имеешь в виду?
— Я хочу тебя любой ценой. Я подпишу любой брачный контракт: либо деньги перейдут к твоей матери, или же будут сохранены для наших детей. Решать тебе. Только скажи, что выйдешь за меня замуж, — вот все, чего я хочу.
— А как же Эденмор? Как твои арендаторы и…
— Я думал об этом. Я могу продать Эденмор или сдать внаем. Кто-нибудь другой сможет взять фермы арендаторов в обмен на доход, который будут приносить земли. И если мы не сможем прожить на эту ренту, то я стану выступать на лошадях у Эстли или даже поступлю в кавалерию. Уверен, Веллингтон предложит мне офицерскую должность, если я попрошу.
— Что за чушь? — возмутился Сидни. — С какой стати он станет это делать?
— Спокойно, Сидни, — шепотом проговорила Кэтрин, не сводя глаз с Алека. — А твои слуги? Как же миссис Браун и Эмсон, горничные?
Растроганный ее заботой, Алек шагнул ближе.
— Молодые смогут работать на того, кто возьмет внаем Эденмор. Старшим придется уйти на пенсию.
— Откуда для этого возьмутся деньги? — язвительно спросил Сидни. — Из жалованья несуществующего офицера?
Алек недружелюбно сверкнул глазами:
— У меня есть друзья, которые готовы дать мне взаймы. Они помогут мне выплатить долги старого графа — либо убедив кредиторов принимать выплату меньшими долями, либо давая мне авансы до того времени, пока я не выплачу их за счет ренты и жалованья.
— И при этом вам ничего не останется на жизнь.
— Я знаю, что это будет нелегко, но по крайней мере мы с Кэтрин будем вместе.
Ловелас презрительно фыркнул. Кэтрин удивленно взглянула на Алека:
— Почему ты хочешь отдать свое имение ради меня? Об этом он не хотел говорить в присутствии Сидни.
— Дорогая, позволь мне пять минут поговорить с тобой наедине. Это все, о чем я прошу.
— Почему? — вмешался Ловелас раньше, чем Кэтрин успела что-либо ответить. — Чтобы ты смог затуманить ей мозги своими поцелуями? — Он повернулся к Кэтрин: — Проклятие, Кит! Разве ты не видишь, что он делает? Он знает, что, если ты попадешься в силки, он сможет добиться того, что ты признаешь: твое приданое облегчит вашу совместную жизнь. И тогда один шаг до алтаря, и этот негодяй получит все, чего хочет. Как обычно.
Алек заметил, как на лицо Кэтрин снова набежало облачко, и взорвался:
— Черт возьми, Ловелас, не притворяйся, что беспокоишься о Кэтрин. Мы оба знаем, что ты не стал бы сражаться за нее, если бы не появился я. Но тот факт, что она любит человека, которого ты терпеть не можешь, действует тебе на нервы. Тебя раздражает, что Кэтрин предпочитает меня, несмотря на то что я без денег, а ты богат.
Ловелас прищурился и зло проговорил:
— А ты хочешь только ее денег. И я могу сделать тебе предложение: я выпишу тебе банковский счет на двадцать тысяч фунтов!
— Сидни, не делай этого! — воскликнула Кэтрин. Однако Ловелас не обратил на ее слова никакого внимания.
— Я понимаю, что это меньше, чем та сумма, на которую ты надеялся, но она определенно поможет тебе в значительной степени расплатиться с твоими долгами. А для этого тебе нужно немедленно уйти и оставить Кэтрин в покое. Только и всего!
— Ах как щедро с твоей стороны — отдать двадцать тысяч фунтов из ее приданого, чтобы избавиться от соперника! — язвительно произнес Алек.
Ловелас приосанился, явив собой образец высокомерной элегантности.
— Не в пример тебе я никогда не хотел денег Кэтрин. Я уже сказал ей, что, если мы поженимся, она сможет поступить с ними, как ей заблагорассудится. Но поскольку она отвергла мое предложение во второй раз, маловероятно, что у меня вообще есть шанс. — Ловелас сжал руки в кулаки. — Как видишь, это не тот случай, когда я хочу того, что есть у тебя. Надеюсь, что в один прекрасный день мне удастся уговорить Кэтрин выйти за меня замуж. Но даже если я не смогу это сделать, она навсегда останется моим другом. Да, я сделаю все, чтобы она была от тебя подальше, потому что она заслуживает лучшей доли. И если для ее счастья нужно заплатить тебе отступное, то это означает, что двадцать тысяч потрачены с толком.
Алек лишился дара речи. Уж не сошел ли этот человек с ума? Платить такую сумму за женщину, которая может никогда не выйти за него замуж? До настоящего момента Алек считал, что чувства Сидни к Кэтрин не столь сильны и глубоки, но сейчас…
Алек перевел взгляд на Кэтрин и увидел, что она выжидательно смотрит на него, словно гадает, согласится ли он принять деньги Ловеласа. Алек вдруг увидел себя ее глазами: охотник за состоянием, готовый на все, чтобы заполучить деньги, способный растоптать долголетнюю дружбу, пренебречь благополучием той женщины, о любви к которой заявлял.
Неудивительно, что Кэтрин не доверяет ему. Да и как она могла доверять, если рядом с ней находился образец добропорядочности? Мужчина, который мог дать ей больше, чем Алек.
— Прости меня, — с трудом проговорил он, чувствуя боль в груди. — Вероятно, я многое понимал неверно, Ловелас. Думал, что Кэтрин тебе безразлична и ты относишься к ней не так, как она того заслуживает. Но сейчас я вижу, что ты просто не распространялся о своих чувствах. Оставь свои деньги себе, я больше не стану вас беспокоить.
Ловелас вытянул губы в тонкую линию.
— Ты говоришь так сейчас, но я не хочу, чтобы Кэтрин пришлось защищаться против твоего судебного иска. Поэтому все-таки возьми деньги, они понадобятся тебе на то время, пока ты будешь искать другую наследницу.
Алек огромным усилием воли заставил себя сдержаться и не ударить Ловеласа кулаком в челюсть.
— Мне не нужна другая наследница! И я не собираюсь подавать какие-либо судебные иски! И гарантия тому — мое слово джентльмена! Веришь ты или нет, но у меня тоже есть свои принципы!
Алек повернулся к Кэтрин. Она в смятении смотрела на него. Сердце Алека сжалось, когда он вдруг осознал, что это, возможно, будет последний разговор.
— В следующий раз, когда он попросит твоей руки, дорогая, ты должна выйти за него замуж. Потому что ты была права в тот вечер на галерее. Он действительно лучший мужчина. И ты заслуживаешь того, чтобы тебе сделал предложение самый лучший мужчина Англии.
Повернувшись, Алек вышел из комнаты. По крайней мере теперь он избавлен от необходимости становиться свидетелем негодования и презрения Кэтрин, когда она узнает о его происхождении. Что толку говорить ей о любви, когда она определенно разлюбила его. Он беден, но горд, хотя гордость слишком слабое утешение для разбитого сердца.
Глава 28
Говорят, что исправившиеся повесы становятся самыми лучшими мужьями. Но есть ли такая женщина, которая способна заставить мужчину пожелать исправиться?
Аноним. Руководство для повесыУ Сидни было всего лишь мгновение для того, чтобы насладиться своим триумфом, ибо в следующий миг Кит рванулась к двери и он едва успел удержать ее.
— Пусть он идет, ради Бога. Наконец-то ты освободилась от него.
Кэтрин печально улыбнулась Сидни:
— Я не хочу быть свободной от него. Теперь, когда я знаю, что он действительно меня любит.
— Потому что он отказался от моего предложения? Да, он отказался. Он знал, что это заставит тебя качнуться в его сторону и что в конечном итоге он получит твои деньги…
— Сидни, мой дорогой друг, — проговорила Кэтрин снисходительным тоном, — Алек совсем не такое чудовище, каким ты его рисуешь. Если бы ты видел то, что видела я, — с каким упорством он борется за восстановление своего имения, как уважительно относится к своим слугам, какие чувства испытывает к своей стране… У него очень много таких положительных черт, о которых ты не подозреваешь.
— Я видел в нем только порочное и безрассудное, и еще…
— Да, в нем есть и это. Но ведь и я сама такая.
— Ни в коем случае! Ты такая же, как и я: ты знаешь, что такое добро и справедливость, и стараешься следовать правилам.
Кэтрин рассмеялась:
— Ты меня плохо знаешь.
— Я знаю тебя достаточно хорошо. Черт возьми, ты никогда не сможешь быть счастливой с человеком, который хочет тебя только ради твоего состояния.
Кэтрин сняла ладонь Сидни со своей руки:
— Хочу сказать тебе то, что я не должна говорить, но я не могу придумать ничего иного для того, чтобы успокоиться. — Кэтрин отвела взгляд в сторону. — Если бы Алек хотел совершенно лишить меня шансов связать свою жизнь с тобой, он мог бы это сделать. И для этого ему нужно было всего лишь сказать правду. А именно — то, что у нас была… интимная связь.
Сидни открыл рот от изумления: -Что?!
Кэтрин смущенно зарделась, однако нашла в себе силы посмотреть Сидни прямо в глаза:
— И к тому же дважды. Ты понимаешь? Если бы он хотел, то мог бы сказать тебе, что я уже не девственница, и после этого ты бы сам не пожелал на мне жениться. Но он этого не сделал. И это более чем что-либо другое доказывает его искренность. Я лишь хочу надеяться, что ты не станешь думать обо мне слишком плохо.
— Я не могу думать о тебе плохо, — с чувством проговорил Сидни.
— Хорошо. Потому что я хочу оставаться твоим другом. Но сейчас должна уйти.
— К нему, — с горечью в голосе сказал Сидни. Кэтрин улыбнулась:
— Да. Я люблю Алека, ты это знаешь. Я никогда не любила таким образом тебя. Да, наверное, как и ты меня.
Сидни ничего не ответил.
— Я так и думала. Но ты заслуживаешь того, чтобы и тебя по-настоящему любили, чтобы и ты мог ответить кому-то взаимностью. Уверяю тебя, истинная любовь даже лучше, чем поэзия.
Сидни судорожно сглотнул.
— Ну что ж, иди. Не беспокойся обо мне.